Дымов Феликс. Где ты нужен

Феликс Дымов
Где ты нужен

1

   Пахло бананами. Наверное, при ударе лопнул ящик, и мумифицированные плоды на воздухе ожили. Клокотал, закупоривая трещины обшивки, самотвердеющий пластик. Кислородный регулятор, срабатывая, выговаривал: «Ти-упп!». И снова: «Ти-упп!».
   Не открывая глаз, Андрей пошевелил правым плечом. Пожалуй, в порядке. Почти в порядке. Рука онемела от ключицы до кончиков пальцев. Локоть нестерпимо резало.
   Ничего, ничего. Могло быть хуже.
   Он последовательно, картинку за картинкой, восстановил в памяти события.
   Сначала Тембру. Потом «чуму». Ссору с матерью. Полет. Неудачную посадку.
   Ох, как же все это не вовремя!
   Андрей закусил губу, сел, покачался от боли, шумно выдохнул.
   И открыл глаза.
   Сквозь распахнутую створку люка в рубку вламывалось зеленое солнце. От сильного зеленого отсвета все вокруг казалось зыбким и мутным, как в аквариуме. Снаружи глухо шумели малахитовые джунгли. Края звездообразной дыры в стене космокатера разбухали, стягивая пролом и оставляя пластиковые шрамы. Совсем сошла с ума автоматика, заделывает трещины, качает кислород, а люк распахнут настежь! Они давно уже дышат наружным воздухом. И бананами пахнет тоже оттуда, из джунглей.
   Почувствовав на себе взгляд, Андрей осторожно, стараясь не бередить плеча, повернулся вместе с креслом. Нино, смаргивая с ресниц слезинки, смешно шевелила пушистыми ломкими бровями, шмыгала носом, облизывала пересохшие губы.
   — Ну что ты, что ты! Вот увидишь… — сказал Андрей слегка охрипшим голосом. И не договорил, не нашел слов.
   — Я ничего, — быстро откликнулась Нино. — А ты?
   — Выбирайся, приехали. — Андрей поморщился. — Там под правой рукой маховичок. Раскрути. Я тебе не помощник…
   Нино сползла внутрь кресла, насколько позволял противоперегрузочный кокон. Вслепую пошарила рукой.
   — Андрюша, я забыла, в какую сторону крутить…
   — На себя, неужели трудно запомнить? Справа-налево-вниз, ясно?
   Нино кивнула, долго копалась внутри кокона, шевеля губами и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. Наконец разобралась. Кокон раскрылся, и кресло сжевало эластичную пелену.
   — Теперь меня разблокируй, — попросил Андрей. — И аптечку… Малый хирургический комплект…
   — Сейчас, сейчас, — забормотала Нино, склоняясь над ним. — Ты не волнуйся, я все сделаю. Это я сначала немножко испугалась…
   — Ну-ну, дочь командора! — Андрей затаил дыхание, но Нино и впрямь была молодцом: мягкие края кокона разошлись, освободив тело, и почти не доставили новой боли. — Вот видишь…
   — Молчи, не трать силы… Приподними голову. Тут болит? А тут? Главное, плечо цело, локоть — это пустяки, потерпи. На вот, выпей, до свадьбы заживет…
   Девушка запнулась на миг — вот уж некстати вспомнила поговорку. Если не считать обычной школьной практики, врачевать еще не приходилось. Пряча тревогу, она раздернула молнию Андреева комбинезона, разрезала рубашку. Рука была багровая, опухшая и рыхлая от множественных подкожных кровоизлияний. Не переставая беззаботно болтать, Нино приладила полукружие бандажа, примкнула к поясу широкий захват на запястье. Зачем-то потерла указательный палец о рукав и колупнула ногтем три значка на бандаже: «стабилизация», «обезболивание», «регенерация».
   Двойные гибкие ленты проклюнулись по краям захвата, укутали руку, проползли под рубашкой к плечу, обернулись вокруг локтя, присосались к коже. Шипя, потек воздух, одел плечо и руку в плотные лубки.
   — Немножко пощиплет — и все! — Тыльной стороной ладони Нино стерла со лба Андрея пот. — На, проглоти…
   — Что это?
   — Против вирусов.
   — Мы с тобой уже столько тут чужих вирусов нахватались — вряд ли поможет.
   — Все равно проглоти.
   Андрей послушно слизнул розовую горошину. Встал. Правый бок был тяжелым, неподвижным.
   — Работничек из меня, однорукого…
   — Всего сорок часов! — просительно произнесла Нино, точно сама была виновницей Андреевой травмы.
   Андрей придвинулся к пульту, неловко, левой рукой, пощелкал клавишами, отключил подачу кислорода.
   — Ого, до Маяка сто пятьдесят четыре километра!
   — Сто пятьдес… С ума сойти! По джунглям… Без дорог… У нас же ни вездехода, ни винтопланов…
   — И ни одного взрослого. Зато пятеро микрочеловечков — от трех до десяти. Плюс одно вредное существо переходного возраста…
   — Ты не имеешь права так говорить!
   — Да он спит, не услышит…
   — Ну и что? Даже на минуту, даже в мыслях не допускай несправедливости — иначе какой ты командир? Отец в тебя поверил, он так и сказал — пятнадцатилетний капитан!
   — Не совсем пятнадцатилетний и не совсем капитан… Послезавтра шестнадцать стукнет…
   — Помню, отпразднуем. И мой день рождения заодно…
   — А тебе сколько?
   — Четырнадцать лет, четыре месяца, двадцать шесть дней. Круглая дата.
   — Треугольная. Буди детский сад!
   — Андрей!
   — Молчу-молчу.
   Он, хмурясь, выпрыгнул из люка. Пахло бананами. Сияло изумрудное небо. Шумел ветер. Трава и мелкий кустарник постепенно выпрямлялись. Планета сигнальная, резервная, земного типа. Не заселена. Имеет Маяк. Атмосфера безвредна. Растения и животные пригодны в пищу. Вот и все, что запомнил Андрей из поспешных наставлений командора: было не до чужепланетной географии!
   — …У нас нет иного выхода, — сказал тогда командор, не снимая слепого гермошлема, точно и через экран своим дыханием мог перенести возбудителя «костной чумы».
   Впрочем, кто или что провоцирует болезнь, на Тембре не знал никто. Ни сами больные. Ни биологи. Ни врач — мать Андрея. Не спасали никакие способы самоизоляции. Четырнадцать случаев болезни буквально разгромили, уничтожили экспедицию. Люди сидели по бункерам, палаткам, вездеходам, словом, там, где их застала страшная весть. Очаги придавили силовыми колпаками. Прервали контакты. И все же время от времени в новом пункте Тембры зажигался огонек бедствия. Два дня колик. Трое суток паузы. И медленное, неотвратимое разжижение скелета — кости превращались просто-напросто в резиновые жгуты. Человек оплывал, как масло в подогретой кастрюле, как зажженная свеча. Лишь жесткие панцирные скафандры помогали обезножившим разведчикам сохранять подобие привычного тела.
   Андрею трудно было смотреть в безглазое металлическое лицо. Лучше бы командор вовсе не включал экран. Тогда бы не надо было думать, до какого уровня «налито» в скафандре его тело: до лодыжек или уже выше колен…
   — Ну а если бы я не заглянул сюда в тот вечер? — запинаясь, спросил Андрей. — Если бы остался с физиками на Пузыре?
   — Но ты заглянул! — отрезал гермошлем голосом командора.
   «Чтобы показать Нино пустотелый кристалл горного хрусталя, — с горечью подумал Андрей. — Романтик несчастный! Примчался в Лагерь, тут его, дурака, и накрыли карантином…»
   — А вы не допускаете, что Лагерь…
   — Не смей так думать! Родители там неделю не были, телевизиты, как ты понимаешь, не в счет…
   — Ну так и посидим в изоляции…
   — Нет. Спокойнее эвакуировать вас. Тембра даже связи с Землей не имеет, а там Маяк, оттуда вас сразу снимут. Видишь, у нас действительно нет иного выхода!
   «Ну почему, почему я? — хотелось закричать Андрею. — С этим справится любая девчонка, та же Нино. Мыслимое ли дело для здорового, сильного парня отсиживаться с маломерками в безопасной дали? Сопливчики, слюнявчики, манная каша. „Деточка, сделай „пи-пи“ — тьфу!“
   Андрей не закричал, ждал продолжения.
   — Мы не просто спасаем детей, — ответил на его сомнения командор
   — Вы — наша надежда. Передайте Земле сигнал бедствия, призыв о помощи.
   — Так всегда говорится, чтоб подсластить пилюлю. — Андрей махнул рукой и неожиданно для себя спросил: — А на Землю мы не занесем эпидемию?
   — Ты — самый младший среди взрослых — и то подумал об опасности. Зачем же обвинять в опрометчивости целое человечество?
   Андрей покраснел. Следовало исчезнуть, испариться, провалиться сквозь землю, но командор вызвал его в специальную кабину связи для разговора с глазу на глаз. Испариться сквозь четыре экранных стены не было никакой возможности.
   — Твоего согласия я не спрашиваю, — продолжал командор. — Это приказ.
   — Я бы хотел поговорить с мамой, — попросил Андрей.
   — Разумеется, потом я тебя вызову еще раз! — Командор кивнул безглазым шлемом и стаял с экрана.
   Сколько же времени прошло с того момента? Неужели всего пятьдесят часов? Ну, пусть для ровного счета шестьдесят. А за спиной уже и ошибки, и отчаяние, и неясность, что делать дальше.
   Даже подвиг. А какой там подвиг? Просто случайно со страху сообразил, куда ткнуть кулаком идеально запрограммированный пульт. И главное — не запоздал, ткнул в тот самый миг, когда катер едва не нанизался на антенный штырь Маяка. Теперь корабль валялся на боку, два амортизатора из четырех были смяты и вывернуты. И никакой программой не поднять его вновь над планетой.
   — Андрюша, у меня все готово! — донесся из катера голос Нино.
   — Хорошо. Буди всех.
   Андрей присел на срез люка. Меньше всего сейчас ему хотелось изображать командора.
   Ждать пришлось недолго. Потягиваясь, как после обычного сна, в проеме показался двоюродный братец Нино… Можно было наперед угадать его первую фразу.
   — Как погодка? — спросил Най, и Андрей с Нино невольно улыбнулись.
   — SOS уже передали? Землю вызвали? И что они?.. — Най посмотрел на стену джунглей и осекся: — Андрей, куда ты нас завез? Где Маяк? Чего молчите?
   Он подбежал к пульту, постучал по циферблату дальномера, как стучат по стеклу барометра, и присвистнул. Что-что, а разбираться в приборах он умел.
   — Ничего себе, перелетик! Мой папа никогда бы так не ошибся!
   — Лучше бы твой папа побольше людям доверял! Не пришлось бы две недели тащиться по джунглям!
   — А кто потащится? Сам завел, сам и тащись! А мы тут в холодке подождем…
   Най вновь выпрыгнул из катера, длинно сквозь зубы сплюнул в траву. Ох, как чесалась рука съездить его по белобрысому затылку! Но Андрей сдержался:
   — Мы трое — самые старшие в отряде. И вообще на Геокаре. В сумме нам сорок четыре года. Вполне зрелый возраст для Разведчика.
   Так, это он ввернул удачно. Теперь что-нибудь про цель. И про дисциплину.
   — К сожалению, задача сильно усложнилась. До Маяка еще идти и идти. А каждый день промедления — это новый больной на Тембре, это лишний потерянный шанс для наших товарищей… наших родителей… там…
   — Твердили тебе — повтори навигацию! Там же целый раздел: «Прокол. Топология выхода. Ошибки и исключения»…
   — Слушай, ты! — зашипела Нино, подлетая. — Да если бы не Андрюшка…
   — Отставить, Нино! — Андрей гулко выдохнул и напряженным, но все-таки ровным голосом продолжил: — Надеяться нам не на кого. Решать придется один раз. И сообща.
   — Когда меня бай-бай уложили, а ее назначили вторым пилотом — мое мнение не требовалось, да? А теперь — сообща! Фиг вам! — Най яростно крутнулся на месте, и в поле его зрения попал раздутый рукав Андрея.
   Вот везунчик, успел уже где-то руку повредить. Боевое ранение при исполнении служебных обязанностей! А ты дрыхни в гравитационных пеленочках, пока тебя на место доставят. И не смей слова поперек вымолвить. Девчонку — вторым пилотом! А он… Можно сказать, без пяти минут штурман — и в пеленочках! Нет справедливости на белом свете!
   Зеленое солнце окунулось в молочно-изумрудное облачко. Во все стороны по небу брызнули перламутровые лучи.
   — Ладно, — буркнул Най. — Сообща так сообща, я не против. Эх, будь у нас вездеход!
   Будь у них вездеход, все решалось бы просто. Но вездехода не было. Вертолета, винтоплана, обычной тележки — тоже.
   — Вездеход есть на Маяке, — напомнил Андрей. — Поэтому самое разумное — быстрее до него добраться. Отправить сообщение, вызвать помощь и назад. Идти придется мне и Наю. Детсад поручается тебе, Нино. В катере это не так страшно, справишься. Есть другие предложения? Нет? Ну, раз все ясно, командирский совет закрыт. Объявляется общий подъем и обед. После обеда — ревизия хозяйства.
   Ребятишки пробуждались свежие и розовые. Если бы не «костная чума», все это походило бы на заурядную прогулку, на легкий воскресный пикничок. Подольше б мелкота так думала…
   — Мы уже приехали, дядя Андрей? — спросил трехлетний Готлиб, выглядывая за срез люка. Он единственный из детей называл Андрея дядей.
   — Во всяком случае, поезд дальше не пойдет, — откликнулся Андрей.
   — Пересадка.
   — А на чего пересадка?
   — Со временем приручим лошадь. Пока — пешком.
   — Я люблю лошадей… — Глаза Готлиба мечтательно округлились. — А под колпак нас опять не запрут?
   — Не бойся, маленький, не запрут. Будет очень-очень весело. И масса удивительных приключений!
   «Только бы не накаркать!» — спохватился Андрей. К счастью, его выручила Нино:
   — Обедать будем на свежем воздухе.
   Пока Андрей взращивал рядом с катером стол и скамейки, Нино раскупорила консервированный обед.
   — Сегодня у нас грибной суп и тушеные кабачки! — оповестила она, вынимая крохотные, запаянные пленкой тарелочки.
   — Я не люблю грибной суп, — захныкала Тина.
   — А я люблю. Я съем и твою и свою порцию, — пообещал Готлиб.
   — Не хвастайся раньше времени! — Нино потянула ниточку, и подрезанная пленка отпала. Посудина и ее содержимое разбухли, разогрелись, повалил душистый пар, и перед Готлибом выросла тарелка нормального земного размера, наполненная нормальным грибным супом. — Тебе первому, за храбрость…
   — Ты теперь будешь наша мама? — нежным голоском спросила Тина.
   — Ешь, ешь, болтовню развела! — прикрикнул Най. Он все-таки тоже был взрослый.
   — Не воображай, папа у нас дядя Андрей, а не ты! — возразил Готлиб и едва не схлопотал затрещину — хорошо, Най сидел по другую сторону стола и тянуться мимо Андрея не рискнул.
   Некоторое время тишину нарушало только звяканье ложек. Вдруг Мик поднял голову:
   — Птичка!
   Андрей, которому тоже почудился не то писк, не то чириканье, прислушался. Зловредный Най не упустил случая:
   — Тебе повсюду птички мерещатся, дрессировщик несчастный! Свою уже уморил?
   Глаза Мика наполнились слезами. И правда, они тут сидят, а голодного Гогу не разбудили… Мик полез в катер. Отвинтил маленькую пластиковую клетку, приложил ухо, прислушался. Разъял клетку на две половинки. Лежащий кверху лапками попугай казался мертвым.
   — Оживет? — громко прошептала Тина, вытягивая шею.
   — Пусть не оживает, так ему и надо! — позлорадствовала Кирико, поджимая губки. — В другой раз не будет обзываться!
   — Не дразни — и не будет обзываться! — рассудил Рене, сверх обыкновения не только умытый, но и причесанный.
   — Ты сам противный, с чубчиком! — тут же ответила Кирико. — Попугай лохматый, не ходи с заплатой. Заплата оторвется, лохматый разобьется!
   — Слушайте, детский сад! — рассвирепел Андрей. — Там родители ваши, а вы… Капризы, дразнилки… Чтоб всем улыбаться, ну!
   Малышня испуганно склонилась над тарелками.
   Мик взял птицу в руки, подул в клюв. Попугай встряхнулся, оседлал палец хозяина, распушил хохолок и завопил:
   — Пир-раты! Вниз головой повесили! Как окор-р-рок! Безобр-разие!
   — Гога, надо поздороваться. А то останешься без завтрака, — предупредила Нино.
   — За что?! Некультур-рно! Пр-ривет! — надрывался попугай. В ответ с ближайшего дерева зачирикала незнакомая пичуга.

2

   К вечеру Андрей едва-едва волочил ноги. Они с Наем облазали и разобрали на корабле все, что только в силах были облазать и разобрать. Вечер разразился внезапно, с духотой, темнотой, таинственными криками и скрипучим пением лиан. Тонкий проводок гипнозащиты огородил возле катера площадку. Посреди площадки пылал костер из загодя собранных местных плодов, похожих на кокосовые орехи. Сквозь скорлупу, по мере нагревания, выпаривалось масло, давая ровное трескучее пламя. Над джунглями висело беззвездное, размытое нежным пепельным свечением небо Геокара.
   — Мама Нино, а медведи здесь водятся? — спросила Тина, баюкая на руках кукольного робота.
   — Нет-нет, девочка. Ни медведи, ни носороги, ни дикие кабаны.
   — А слоны?
   — И слоны тоже, успокойся.
   — А если водятся, они нас растопчут?
   — Нет, конечно. Как, интересно, они защиту преодолеют?
   — Они такие огромные, а защита такая тоненькая.
   — Пусть попробуют! Сунутся — так испугаются, хоботы задерут — и деру!
   — По парашютам! — спросонок рявкнул попугай с Микиного плеча.
   Тина безмолвно пожевала губами, усваивая то, что услышала. И полезла к Нино подмышку. Пряча грустные глаза, Нино погладила густые Тинкины волосы. Мысленно девушка там, на Тембре: ее отец пал третьей жертвой проклятой «чумы»…
   Андрей исподтишка оглядел свой маленький отряд.
   О чем-то перешептываются Рене с Кирико.
   Мик молча уставился на огонь.
   Най читает при свете костра, вдев кристалл в видеобраслет. Изображает бывалого человека! И чужая планета для него пустяк, и костер не в диковину.
   — Мама Нино, расскажи сказку! — Готлиб трет кулаками глаза и широко их распахивает, чтоб никто не подумал, будто он хочет спать. Знает нахаленыш — пока тебе рассказывают сказки, в постель не уложат.
   — Какую? — неохотно отзывается Нино.
   — Про Василису Премудрую и доброго волка.
   — «Планету сокровищ»! — хором закричали Рене и Кирико.
   — Лучше «Аленький цветочек», — попросила Тина.
   — Ладно, будет вам цветочек. Придвигайтесь.
   Нино неторопливо повела старую историю про купца, девушку и чудовище.
   Андрей не слушал. Ему было не до купцов. И не до чудовищ. Без всяких аленьких цветочков они угодили в историю.
   — …Мама, неужели и ты за то, чтобы мне лететь? — допытывался Андрей. Трудно было смотреть на осунувшееся мамино лицо.
   Мама на экране закусила губу и несколько раз кивнула.
   Андрей не знал, какой еще задать вопрос, не находил аргументов для возражения. Он догадывался, как ей трудно: в Восьмой точке свалились трое, в том числе отец, а она добровольно погребла себя на Второй, откуда сама же и объявила всепланетный карантин. Андрей бы не смог так
   — ухаживать за чужим человеком, когда в сотне километров от тебя мается самое тебе близкое, нужное, любимое и — как там еще? — родное существо. Он бы плюнул на запреты — но его самого держат в Лагере, запертом извне силовым колпаком. А теперь вообще эвакуируют на конфетную планету Геокар. В оберточке с надписанным адресом, как почтовую; посылку. Когда он нужен здесь.
   — Я нужен здесь! — Андрей невольно повысил голос, ища глазами набухшие глаза матери. Но она отводила взгляд.
   — Да? А обо мне ты подумал? Мало мне отца, еще про тебя не хватает услышать! Нет уж, убирайтесь подобру-поздорову подальше!
   — Одни? В Дальний Космос? На незаселенную планету? — Андрей лицемерил: о безопасности полета было кому позаботиться. Взрослые не оставили никакой лазейки. Впору биться головой о стену. — Ты ведь не заразилась. А возишься с больными дольше всех!
   Мама горько махнула рукой. В тысячу раз легче заразиться самой, чем мучиться от неумения помочь другим. Ну некого здесь подозревать. Ни подходящих вирусов. Ни микробов. И вспышки болезни какие-то странные. Она контактна с больными — и здорова. А родители Ная слегли без всяких контактов, одни-одинешеньки в экспедиционной палатке. Что в этих условиях может врач? Вести экстренные наблюдения да рассылать по точкам роботов с укрепляющими микстурами и силовыми колпаками…
   — Сынок, не изводи меня. Ты уже взрослый… Ты…
   — Мне будет тяжело одному, я нужен здесь! — упрямился Андрей.
   — Мне лучше знать, где ты нужен! Прощай! — крикнула мама. И, закрыв рукой лицо, вслепую шарила, пока не нащупала выключение связи.
   Следующие сутки Андрей почти не спал, безучастно глядя, как суетятся роботы, сворачивая Лагерь. Они паковали, программировали, усердно прилаживали на стены катера приборы. Укутанных тройной защитой детей, как кукол, переставляли с места на место. В число этих кукол попали и Андрей, и Нино, и Най…
   — Настоящий звездолет я вам не дам, вы не справитесь, — глухо говорил из-под гермошлема командор. — Все необходимое разместим на катере. Не бойся, настроим так, что ни в чем не потерпите нужды…
   Андрей глотал непроходящий комок в горле и кивал.
   — Программа обкатана, проверена, участия человека не требует, — вторил из-под гермошлема отец Ная, Главный Навигатор. — Прокол пространства, выход, посадка — все автоматизировано и абсолютно надежно. Вам ничего не придется делать.
   Андрей кивал.
   — Вы с Нино тоже могли бы спать. Капитаны, вторые пилоты — это скорее традиция, чем необходимость, — прибавляла мама, глядя чуть в сторону. — Молчу-молчу, раз хотите по-настоящему…
   И Андрей снова кивал.
   Пожалуй, он испытал облегчение, когда катер наконец оторвался от Тембры. Ни о чем не хотелось думать, говорить. Хорошо, что Нино, сидя в соседнем кресле, ни словом не нарушила молчания. Перемигивались на пульте приборы. Шелестели двигатели. Светились неоновые полосы над пассажирскими ложами — экипаж спал здоровым наведенным сном. А они с Нино, спеленатые в противоперегрузочные коконы, были на борту катера пленниками автоматов, отлично знающих, как нырнуть в Прокол, вылупиться возле Геокара и приземлиться на космодроме Маяка. За весь полет экипажу не понадобится даже пальчиком шевельнуть!
   Дробно зазвенел сигнал двухминутной готовности. Когда секунда за секундой погасили почти весь мерцающий, разбитый на сто двадцать секторов овал, Андрей и Нино заученно раскрыли рты, затаили дыхание. В то же мгновение навалились дурнота и мрак. Невесть сколько времени их сознание плавало в пространстве среди немыслимых угольных мешков, цветных пятен, спиралей. А когда мир снова замкнулся внутри рубки, в лобовой экран било зеленое солнце Геокара. Андрей с Нино впервые преодолели прокол не погруженные в сон. Это что-нибудь да значило.
   — Молодцы, — негромко сказала Нино, ни к кому не обращаясь. Неизвестно даже, кого она имела в виду — экипаж на борту или тех, кто так благополучно выстрелил ими в Космос. Только голос еще подчинялся в этом царстве автоматики. Но и голосу не находилось никакого применения.
   Лобовой экран разделился пополам. Зеленое солнце уплыло в верхнюю половину. Нижнюю постепенно заполнила поверхность Геокара. По мере разворота, неощутимого внутри кокона, менялись рельеф и очертания видимой в экране суши. Визирный круг с увеличением выхватывал из моря джунглей то реку, то горный хребет, то ожерелье непонятных матовых жемчужин.
   — Мамочки, до чего красиво! — воскликнула Нино.
   И снова Андрей промолчал. Не к лицу капитану корабля прыгать от восторга, даже если капитан липовый, а восторг самый натуральный.
   В зону визира вплыл цветок — три округлых лепестка нежно-салатного цвета, мохнатая желтая сердцевинка, опушенный тысячами щетинок пестик. Поодаль — аккуратная капелька космодрома с пятью длинными ангарами. Угловатой запятой — Здание. Цветок миновал перекрестье визира, но, описав небольшую дугу, вернулся.
   — Маяк! — сказал Андрей. — Трехлепестковое зеркало и антенный штырь.
   — Вот это наводочка! — восхитилась Нино. — В яблочко!
   Точка пересечения визирных линий намертво приклеилась к вершине штыря. Андрей поерзал на месте, сколько позволял кокон. Ориентация катера не менялась.
   — Лучше бы чуть-чуть промахнулись! — буркнул он себе под нос.
   — Кто?
   Андрей нетерпеливо дернул плечом, засек время. В течение первой минуты он щурил левый глаз, в течение следующей — правый. На ум никак не приходила цифра — площадь поверхности Геокара. Но, пожалуй, она была поболее той, которую занимало острие антенны. И все-таки катер шел кормой точнехонько на штырь. Разумеется, на самом деле он спускается с орбиты по какой-то кривой. Но автоматика посадки подчинена захвату визира, в конце пути непременно произойдет то, что изображает сейчас экран!
   — Как бабочку на булавку! — Андрей скрипнул зубами.
   Ну что стоило сесть на километр в сторону? Не обязательно даже на ровную площадку — пусть на скалу, в реку, прямо в джунгли. В конце концов — на Здание. Так нет же — из миллиона шансов судьба выбрала самый неприемлемый.
   — Боишься, пропорет катер? — спросила Нино.
   — Дура, с нами ничего не будет! Маяк испортим…
   А для этого не имело смысла улетать с Тембры. Потому что без Маяка не вызвать помощь с Земли. Те, кто на них надеется, так и будут погибать на Тембре от «костной чумы»…
   Нино представила поломанный цветок с лепестками, искореженными посадочным пламенем, и всхлипнула.
   — Не хлюпай, не поможет! — Андрей сбросил оцепенение, нащупал маховичок, крутнул на полоборота. По кокону от шеи до пояса пролегла щель. Андрей крутнул еще на оборот, протиснул руку и плечо между пористыми губами противоперегрузочной оболочки.
   А дальше что делать?
   Андрей нерешительно пошевелил пальцами. На пульте — все буквы алфавита и целая гирлянда шестизначных цифр, за год не разберешься. Посадочные ориентиры? Курс? Коррекция? Где-то ведь должна быть ручная наводка, только где? Выгнать с экрана цветок, ткнуть ось визира в джунгли, а там уже сработают автоматы. И траекторию пересчитают, и углы, и скорости… Постой, не этот ли штурвальчик? Вроде он самый. Тогда, как говорится, раз-два — взяли!
   «Раз-два-взяли» не получилось — штурвальчик свободно вращался на оси в обе стороны, приборы жили. Взрослые и вправду позаботились о том, чтобы ничего не пришлось делать! До Маяка каких-нибудь две сотни километров, а пульт отражает все попытки вмешаться в его работу.