Дымов Феликс. Наава

Дымов Феликс
Наава

   ФЕЛИКС ДЫМОВ
   НААВА
   Рассказ
   Я услышал шум на лестнице - в дверь позвонили.
   Пошел отворять. Двое в синих спецовках с усилием втащили в квартиру металлический ящик на колесиках.
   - Принимайте заказ. Автоматический секретарь с двойным объемом памяти и универсальным лннгвпстором. Не передумали? - спросил один, отряхивая руки.
   - Нет, нет, мне обязательно нужен информатор, - сказал я.
   И приналег плечом. Ящик мягко вкатился в кабинет.
   Трудно сказать, чем именно заинтересовала меня бывшая корабельная система, нынешний экспонат Архива Времен. Пожалуй, некоей меланхоличностью облика, если так позволительно выразиться о машине. В тесноватой рубке "Тополя" суженная книзу Наава наверняка смотрелась неплохо. Но, оторванная от корабля, от ш лотских кресел, навевала грусть, еще более ощутимую нз-за отдаленного сходства ее корпуса с человеческим лицом. Сходство подчеркивали и фасеточные глаза, я выступ перфоприемника, напоминающий нос, и полусферическая впадина колоратора, которую даже человек без воображения принял бы за рот. Прибавить к этому деревянные панели под колоратором (скорбные складки у рта?), необычно расположенную клавиатуру раздельно для правой и левой рук (усталые морщинки под глазами?) -и впечатление легко объяснится...
   Я подключил машину в сеть, подвинул ногой пуфик.
   Переделка Наавы была ничтожной: впаяли в схему дополнительные блоки . памяти да свели многочисленные жилы, змеившиеся когда-то к узлам корабля, в один кабель, напрямую связанный с Информаторием.
   Сначала ожил фасеточный глаз, будто Наава невесело подмигнула половиной лица. Осторожные точки забегали в многоцветий зрачков второй "фасетки". Полыхнул и погас колоратор - словно бы распахнулся на миг безмолвный рот. Глухим вздохом прошелестел сигнал проверки:
   - Раз. Два. Три. Раз... Раз... Кто вы?
   Конечно, голос у нее был женский. Живой, едва заметно картавящий. И проникновенный, как у кинозвезды. Интересно, а логика у нее тоже женская?
   - Простите, что-то мешает в левом боку... Молектроника? Это ново для меня, раньше такой не было.
   Суммирую. Ух, щекотно... Сейчас притерплюсь. Современная информация... Зачем? Я ведь так безнадежно устарела за сто десять лет!
   Я молчал, давая ей возможность высказаться. Наава перераспределила огоньки в зрачках-будто повела взглядом по стенам:
   - Вещи у вас немногословны. Это кабинет? Все уставлено древностями, книгами. И ничего для исследований. Вы - писатель?
   Что ж. Она была недалека от истины.
   - Историк. Специализируюсь на двадцатом-двадцать первом веках.
   - Специалист? - подхватила она с издевкой.- Значит, вы ничего об этих веках не знаете.
   - Остальные знают еще меньше.
   - Это вас кое-как оправдывает.
   --Надеюсь, с твоей... с вашей помощью...
   - Говорите "ты" - не обижусь.
   Я набрал полную грудь воздуха:
   - Раскрой людям тайну "Тополя"!
   - Никакой тайны, два несчастных человека... Но я этого не понимаю...Последние слова Наава прошелестела убывающим трагическим шепотом. И добавила вполне деловито: - Читайте отчет.
   - Читал, а толку-то? Пропуски, паузы, будто впоследствии подчищено. Скажи на милость, ну почему звездолет не смог разогнаться?
   - Цитирую: "Необратимый процесс. Катапультирован реактор. Сто лет инерционной орбиты! Будем держаться. И надеяться. Прощайте, люди. Прощай, Земля. Командир Эдель Синяев. Второй пилот Максим Радченко".
   - Кстати, Радченко ведь был стажером?
   - Командир считал. Мак выдержал экзамен.
   - И два пилота растерялись в простейшей ситуации? Нет, тут что-то не так. Убежден, ты знаешь чуточку больше, чем говоришь.
   - Больше, меньше - какая разница? Вы и сами отлично вызубрили отчет... Истина принадлежит м н е. Моей памяти.
   - Нет. Каждому человеку и всему человечеству.
   - Интересно, где человечество было век назад. Впрочем, вы, белковые, никогда не отличались быстродействием...
   - Однако, поверь, почти не страдали от этого. Ведь у нас есть вы, кристаллические!
   - Я ничего не понимаю в истории "Тополя". Цепь безрассудств и отсутствие логики.
   - Машинной.
   - У этих двоих и вашей человеческой не хватало... Они...- Наава сделала эффектную паузу.- Они даже дрались. Он его-р-раз! А тот рукой выпад-и ладонью по горлу!
   Цветовое пятно в экране колоратора собралось в пятачок и почти притухло - Наава скорбно поджала "губы". Хотелось бы мне знать, кто обучал ее провинциальной мелодраме. По-моему, предки излишнее значение придавали эмоциональной окраске информации. Без нее вычислительные машины почему-то считались обделенными.
   - Послушай, ты бы не могла объяснить, из-за чего...- я поискал слово,вся эта кутерьма?
   - Не могли разделить биостат. Он мог спасти только одного.
   - Неустойчивая психика? Странно. Оба прекрасно справились с тестами общей совместимости.
   - На Земле!
   - Какая разница? Для тренированного-то экипажа?
   - Космос - вот единственный и надежный тест человечеству! - с пафосом воскликнула моя, мягко выражаясь, не очень уравновешенная собеседница.
   Положительно, разговор не получался. Но я решил дожать:
   - А ты, прости, не ошибаешься?
   - Исключено. Оба вели дневники.
   - Которые хранятся в твоей мнемотеке?
   - В чьей же еще? Два электронных мозга на корабле - слишком большая роскошь.
   - Они не догадывались, что вели записи в одну тетрадь, чуть ли не на одну страницу?
   - Им было не до того. Каждый слушал только себя...
   Разговор опять иссяк. Задумавшись, я откинулся на пуфике, заложил руки за голову, прихватил сцепленными пальцами волосы на затылке и машинально подергивал их, словно пробуя прочность шевелюры. Гляжу, моя Наава изумленно "распахивает" свои трагические "фасетки" и ни с того ни с сего начинает светиться, рдеть, пылать румянцем (других слов не подберу!), улыбается полным спектром весенней зелени и, слегка заикаясь, лепечет:
   - Ладно, специалист. Слушайте. Может, и я наконец чего-нибудь пойму!
   Степь дышала легко и тревожно. Недавно окончился дождь. Заходящее солнце продавило линию горизонта, сплющилось и затанцевало в струйках марева, как кипящая водяная капля на раскаленной плите. Воздух томился ожиданием-казалось, из-за мезозойских холмиков, под которыми упрятан комплекс наземного обслуживания, вот-вот выползет гребень флегматичного бронтозавра...
   "А студент не торопится",- подумал командир, посмотрев на часы. За его спиной по-живому прислушивался к зову первобытной степи "Тополь". Сколько парсеков они уже истопали вместе! И вот последний полет.
   Пилоту предписан заслуженный отдых, корабль детишкам на потеху выставят где-нибудь в углу дворовой площадки. А ведь мог бы еще ходить: крепко их строили в наше время! В свой последний полет командир пришел, как всегда, за четыре часа до старта и успел облазать все хитрые закоулки корабля. Будь его воля, он бы и броню магнитопластика сдвинул, чтоб хорошенько прозондировать реактор. Не то чтобы он не доверял автоматам. Просто не мог улететь, самолично не опробовав работу всех механизмов. Теперешняя молодежь впархивает в кабину секунда в секунду, пристегивается к креслу и, отключившись от Земли, мгновенно сживается с пустотой и звездами. Иногда Эдель побаивался этих "звездных мальчиков", без отрешенности и фанатизма перешагивающих комингс корабля и холодно задраивающих за собой люк, который его, Эделя Синяева, прозванного журналистами гением Малой Вселенной, немедленно отрезает от мира и оставляет наедине с Космосом, а значит, с самим собой: для него Космос так и не стал привычкой.
   В звездоплаватели Эдель пришел уже прославленным на весь мир. "Человек-компьютер", "Живым сквозь пламя", "Руки, усмирившие взрыв", "Оседлавший ракету" - господи, чего только в свое время не прокричали о нем газеты. А все было гораздо проще.
   В семнадцать лет Эдель еще не помышлял о Космосе. Он отлично водил тяжелые грузовозы и в шестимесячную послешкольную практику попросился на полигон потому, что не хотел расставаться с машинами.
   Сначала ему дали "шаланду", потом перевели в наземную команду космического корабля. Теперь-то научились обезвреживать рабочее тело двигателя от радиоактивной золы. А тогда этого не умели, стартовали с Земли на четырех жидкостных стартовнках. Все бы ничего, но в случае отмены запуска заправленные стартовики нельзя было оставлять на пусковом столе, их отстыковывали и увозили на автопоездах в места слива топлива и окислителя. С такой вот игрушкой и катил однажды Эдель по серой струне бетона, свободно положив руки на баранку. Далеко впереди и сзади маячили выдвинутые влево тягачи сопровождения, пресекающие обгон, приостанавливающие встречное движение,- мера вовсе не излишняя: малейшая искра под брезент, не говоря уж о столкновении с автопоездом, привела бы к срабатыванию двигателя стартовика. Рядом с водителем, зажав полосатый флажок между коленями, дремал начальник маршрута лейтенантик Боря. Эдель замурлыкал себе под нос легкий мотивчик и прибавил газу. Вдруг в кузове хлопнуло, раздался нарастающий свист, брезент зачехления треснул и заполоскался по ветру. Машина вздрогнула. Эдель выжал сцепление.
   - Сработала, проклятая-а-а!-завопил лейтенант, судорожно хватая его за руку.
   - Тихо, суслик! - прохрипел Эдель, двинув локтем в бок. Он уже сообразил: произошло то, чего даже представить себе никто не пытался.
   Борис откачнулся в угол кабины, заикал неглубоко и часто. Но внезапно вскинулся, рванул дверцу почемуто на себя.
   - Сиди, ненормальный! Куда под струю?!
   Свист переходил в вой. Машина затряслась, заупрямилась, как норовистый конь. Еле заметным поворотом руля Эдель отклонил автопоезд вправо, тяжело перевалил пологий кювет и выполз на ровную солончаковую поверхность. Краешком глаза успел заметить в зеркале заднего обзора, как нагоняющий его тягач налетел на сорванное вместе с дугами зачехление, попал под струю газов и перевернулся. Широкая трещина вызмеплась поперек шоссе, кусок асфальтового полотна вздыбился, клубящееся облако пыли вырвалось из земли. Машина на миг присела на все четыре колеса - и понесла. Неутомимая яростная сила вдавила водителя в сиденье, а против нее - этой слепой и глупой ярости- была одна педаль, на которую он до боли, до хруста в колене давил ногой.
   Он успел проскочить мимо вышки высоковольтной передачи еще до того, как вибрация наполнила кабину, а руль стал неповоротливым и жестким. Теперь почти на двести километров потянулась гладкая, ничем не нарушаемая степь.
   Только б не подвело сцепление. И руки. Потому что малейшая кочка вывернет колесо, рулевую колонку и руки из плечевого сустава, и вся система "ракета - человек - автомобиль" опрокинется. Немножко ветра, пыли, грохота-и больше ничего. Взрыв! И повороттоже взрыв: на такой скорости машине просто не выдержать поворота. Только вперед! Только по прямой, мертво вцепившись в баранку! Представь, что ты на гоночном, на "Голубой стреле" или как ее там, один посреди высохшего соляного озера!
   Черт! Закрепил он походный хомут или нет? Маленький такой штифт с проволочным кольцом... Палец вспомнил усилие отжатия, но когда это было? Сегодня?
   Две недели назад? Ох, жарко будет, если срежет ложемент. Прямой реактивной струёй, под которую неизбежно попадет кабина, их с Борисом разнесет в клочья...
   В пылающие драные клочья... И какой-нибудь придурок с потугой на юмор выцарапает на постаменте: "Сгоревшим на работе"... Но об этом лучше не думать. Он не даст проклятой баранке вывернуться из ладоней. Не вильнет и не дрогнет. Прикипит саднящей кожей к оплетенному синей изолентой кольцу руля так, чтобы кисть заломило. Втиснет ногу в стремя... тьфу, в педаль... Выдержит тридцать секунд ЕЕ режима. Тик-так - полминуты. Полминуты полжизни... Трава, белый солнечный блеск, желтые глиняные проплешины расплылись в зыбкую, режущую глаза пелену. Уже не сознанием, а каким-то чудом Эдель угадывал, в какой миг качнуть руль. На миллиметр - и обратно! Крепче за баранку...
   Полминуты... Как-нибудь последние мили... Машина билась и трепетала, пытаясь взлететь вместе с ракетой,и степь расступалась, взрезанная реактивной струёй па две пыльные половинки...
   Эделя отыскали вертолетом на сто шестьдесят четвертом километре от шоссе. Он лежал грудью на баранке, уткнув лицо в сгиб локтя, и взахлеб, по-детски рыдал. Но об этом не сообщил читателям ни один репортер.
   Эдель усмехнулся воспоминаниям и еще раз взглянул на часы. До вылета оставалось двадцать минут.
   - А вот и я! - раздался негромкий голос - из-за ноги "Тополя", совсем не с той стороны, откуда ждал Эдель, показался стажер, высокий, худощавый, в модном обтягивающем костюме с продольными валиками у бортов и остро приподнятыми плечиками.- Решил пройтись пешком...
   "Пижон,- неприязненно подумал пилот.- И зачем такому Космос?"
   Какой-то интеллектуал придумал, что случайный подбор экипажа в дипломный полет дает будущему космонавту максимальную психологическую закалку.
   Дескать, раньше на экзамене студент тоже держал ответ по случайному билету. И ничего, не тушевался. Почему же сегодня мы должны комплектовать пару "экзаменатор-дипломник" в узком секторе взаимной приязни и выпускать в мир социально изнеженную личность?
   Командир и стажер проходят лишь общие тесты совместимости, а впервые встречаются на борту корабля непосредственно перед стартом.
   "Как невесту в старину! - ворчал Эдель, не одобрявший нововведения.Привели под фатой, расписался в получении, а там что бог пошлет!"
   - Мак Радченко, - представился юноша, первым протягивая руку.
   Это тоже не понравилось не привыкшему к фамильярности Эделю.
   - Вижу, что мак, цветик-семицветик! - пробурчал он.-Давно пора по местам.
   - Успеется,- беспечно ответил стажер, оглядывая из-под руки горизонт.Хорошая погода завтра ожидается.
   "Погода, положим, могла бы тебя и не волновать,позлорадствовал Эдель.-Завтра ты будешь во-он за той звездочкой!"
   Мак шагнул в лифт. Подождал, пока пилот сделает то же самое. Нажал кнопку подъема. Деловито ступил на борт. И не торопясь ушел в рубку. Медленно отъехала поддерживающая стрела.
   - Внимание, Центр. Я - "Тополь", к старту готов.
   - Старт разрешаю. Даю начало отсчета.
   - Понял, Центр. Отсчет на пульт. Ну, будь, Николай! Тихой вахты.
   - Чистого вакуума, Эдель. Мягкой посадки. Включать автоматику?
   "Да",- хотел сказать пилот, но, увидев поскучневшую физиономию Мака, неожиданно переключил дубльпост:
   - Возьми управление.
   - Есть! - тихо ответил стажер. И пульту: - Перехожу на автономный.
   - Принято. Освободить седьмой дополнительный "Тополю". Старт!
   Мак дал поддув в противоперегрузочные кресла, прогрел магнитные камеры двигателей, поревел предупредительной сиреной и завис над космодромом. Потом толчок, "Тополь" прорезал атмосферу, в конце активного участка красиво отсоединился от стартовой ступени ("Лихач!"-решил Эдель), развернулся и показал звездам четыре тонких огненных языка из дюз.
   "Чертова молодежь! - уныло восхитился Эдель.Для них уйти в Пространство все равно что для меня когда-то стронуть с места самосвал..." Он стиснул веки. Но и с закрытыми глазами чувствовал молчаливое одобрение Наавы. Она умела отличить хорошего пилота.
   - А мальчик был хорошим пилотом. С интуитивным чутьем пространства и корабля,- задумчиво отметила Наава.
   - Это его слова? - спросил я.
   - Это мои слова.- Наава слегка обиделась, но я сделал вид, что не заметил искры в фасеточных глазах.-Он всегда принимал решение чуточку раньше меня... Однажды, например, заложил вираж задолго до того, как я выдала скорость торможения, радиус поворота, но каждый нерв корабля кричал при маневре, что выбран самый безопасный и экономичный режим.
   - Случайное попадание.- Я поддразнивал ее, чтобы вызвать на еще большую откровенность, и она знала, что я ее поддразниваю,
   - Инстинкт пространства, новый признак космической расы! - продолжала философствовать Наава. - Вы вообще-то вдумайтесь: Мак был первым из таких, Смешно, разумеется, слышать неколичественные характеристики от электронной машины. Но мальчик всегда относился ко мне как к живой...
   Наава хохотнула - напористо, но совсем не весело.
   Естественно, не голосом, а одним колоратором - коротко и криво. Ох сколько несносных "человеческих" привычек накопила она за полтора века!
   - Тебя учили играть в шахматы? - спросил я.
   - Да.- Наава насторожилась.- Вы тоже догадались? Мак во всем умел перешагивать через расчеты.
   Как в шахматах.
   - Но не будешь же ты утверждать, что Эдель был плохим пилотом?
   - Не буду. Просто они были разные. Разные - и все тут. Будь у нее плечи, Наава наверняка пожала бы плечами...
   ...Они были разными пилотами. И разными людьми.
   Мак сразу это понял, едва ступил на корабль. Эдель показался ему каким-то таким... чересчур героическим, что ли? У него и внешность была под стать биографии: небольшой рост, отличные плечи и соломенные усы.
   А главное-синий татуированный орел с женщиной в когтях, декоративно распластавший крылья на обе половины мускулистой, поросшей рыжеватым волосом груди. Маку орел нравился, он не понимал, почему Эдель стыдливо прикрывается в умывалке полотенцем.
   Расспрашивать старого пилота о прошлом не хотелось.
   С Эделем связывали самую невероятную из историй, почти легенд, которые шепотом пересказывают друг другу стажеры на космодромах и которые, как правило, приписываются всем знаменитым людям... Будто однажды во время обслуживания ракета сошла с пускового стола. Всех, разумеется, в лепешку, лишь Эдель ухитрился вцепиться в какой-то бортовой лючок. А когда, за атмосферой, осмотрелся, то увидел, что пристегнут поясным ремнем к рулевой тяге, и как миленькую усадил ракету обратно. Начальству, по слухам, это так понравилось, что его пригласили в космонавты: в конце концов, править из пилотского кресла, безусловно, не сложнее, чем в вакууме, верхом на обшивке корабля.
   То-то удивился бы Эдель, узнав, как за долгие годы преобразилась в курсантском фольклоре история его подвига!
   Сначала Мак порадовался назначению на "Тополь": дипломный полет лучше проводить с асом,- аспиранты по молодости куда больше придираются! Но с первого взгляда понял, что предстоит не лучший год жизни.
   Особенно дурацким выдалось первое утро полета. Командир стремительно, как все, что он делал, ворвался в салон и остолбенел: Мак сидел в углу в позе кобры, выполняя капалахвати - не самую трудную из асан дыхательной гимнастики йогов. Указательный палец в центре лба, средний прикрывает левую ноздрю. Вдох - очень медленно, выдох - внезапно и быстро, с громким звуком.
   - Та-ак! Новости спорта - по странам и континентам! А я-то думаю, куда мой студент запропастился. Ты эти мамочкины упражненьица брось. Зарядкой по утрам будешь со мной заниматься. Детский сад, понимаешь! Слышишь? Стажер Радченко! Я к тебе обращаюсь, не к стенке! Прекрати же сопеть наконец!
   - Это совет?
   - Это приказ.
   - Непонятно. Земля давно перешла на асаны.
   - Стажер Радченко! Как полагается отвечать на замечания старшего по званию?
   - Есть, командир!
   - Дисциплина прежде всего! Малейшее нарушение - ложусь на обратный курс. Тогда, считай, Космос для тебя закрыт... Полет по программе свободного поиска. Дважды в сутки - часовая невесомость. Остальное время полтора "же". Журналы исследований - в рубке и каютах. Сопроводительные пояснения представлять ежемесячно. Вопросы есть?
   - Есть, командир. Первый разнос уже можно считать зарядкой?
   - Перестань острить, студент. Еще вопросы?
   - Надеюсь, в вашей практике это первый и последний неразумный приказ?
   - Что-о?!! Да ты... Трое суток без вахты!
   - Есть, командир!
   Эдель распушил усы и выскочил из салона. А Мак закончил серию трехминутной стойкой на голове и неторопливо отправился в каюту,
   "Чего разошелся? Прав не прав, а только можно и другим тоном. Сорок лет старик в коробочке, ничего хорошего, кроме вакуума, не видел. В промежутках - санаторий, обожание медперсонала, мечта! Может, и жениться было некогда. А тут вдруг последний полет перед списанием, хочется покуражиться. Ну его совсем! А то и вправду оставит без диплома..."
   Мак уселся у столика. Включил иллюминаторный экран. Пустота заворожила, бесследно смыла с души осадок от разговора. И сразу же в каюту ворвались звезды - все вместе, выпукло, ясно, сцепившись лучами, но все равно зябкие, сплюснутые пустотой...
   Из дневника Эделя Синяева:
   "Ну и студентик достался! Цветочное имя, растительный характер, один вид тоску нагоняет. Пилот, может, будет неплохой, а руками ничего не умеет. Сегодня смотрю-мнемотека распахнута, электронная память на полу, он ползает на коленях по рубке, расслаивает ячейки, прозванивает точечным тестером. А там миллион листочков тоньше папиросной бумаги. И на каждом-линии печатных плат.
   - В чем дело? - спрашиваю.
   - Где-то кольцевой сигнал замкнуло.
   - Этого не может быть в нормальных условиях. Выходы проверил?
   - А кто говорит, что в нормальных? Я в нее сотню шахматных программ вбухал.
   - За каким чертом?
   - Прикажешь целыми днями в пустые экраны пялиться?
   - Как ты разговариваешь с командиром?
   - Мы сейчас не на вахте. Да ладно. Отремонтирую до возвращения.
   - А она что, врет в расчетах?
   - Нет, но здесь блок прогнозов...
   - А-а, ерунда. Ты им хоть раз пользовался? Готовь перемычку. Не понимаешь? Ну, кусок провода потолще. Концы зачисть...
   - Ты хочешь закоротить весь логический узел?
   - Подумаешь, у нее еще два резервных. Не дрейфь!
   - Да, но они без блока прогнозов. Лучше дубльпост распотрошить. Там как раз все необходимое, я быстро перенастрою.
   - Снять дублирование стажерского пульта? Ну, знаешь, придет же такое в голову!
   - Будем управлять попеременно... Разреши?
   - Да ну тебя. Ты,.видать, с ума сошел.
   - Смотри, командир, тебе решать, только не пожалеть бы потом.
   - Не первый раз. И как видишь-живой!
   Заноза какая! Все с подковыркой, с усмешечкой.
   Да если б я всю жизнь дрожал над резервами моих кораблей, я б уже давно свихнулся. Конструктору-ему что? Ему лишь бы перестраховаться. Напихает защит, которым и сработать-то никогда не удастся. А я - я нет, я сторонник предельных возможностей. И людей. И механизмов..."
   На сто семьдесят третьи сутки полета Мак сидел в кресле у дубль-поста и лениво забавлялся колоратором. Наава клокотала молча, наконец не выдержала:
   - Оставь клавиатуру в покое.
   - Жалко тебе? Такую игрушку создали, а человеку скучно.
   - Поиграй в шахматы.
   - Мне до тридцатого хода все твои ответы известны. Ты бы хоть для разнообразия отступала от оптимального варианта.
   - Может, подиктуешь?
   - Дневник? Какой смысл? Скоро третий том заполню, а читателей нет. Сенсация - "Пустые заметки о пустоте"!
   - Тебе не угодишь.
   - Наоборот, ты беспрерывно угождаешь, ты прямотаки предвосхищаешь желания, как щедрый, но, прости меня, назойливый джинн. Иногда я чувствую себя не на корабле, а в заколдованном замке. Только привидений не хватает. Ты умеешь создавать привидения?
   - Посмотрел бы на Эделя. Человек всегда при деле.
   - Еще бы! Бездельники скорее прочих создают иллюзию занятости. Он перестелил пластик в помещениях, отхромировал трубопроводы. Теперь выжигает узорчики на переборках.
   - Остаются астрономические наблюдения...
   - Милая! Здесь прошли сто кораблей и двести практикантов. Каждой звездочке вымерен параллакс, поставлен спектрометр. Неужели что-нибудь неоткрытое на мою долю оставили?
   - Но мы идем новым маршрутом.
   - Который на целый гигаметр отстоит от старого? Да такое расстояние во Вселенной все равно что две соседние муравьиные стежки на Земле. Нет, лучше сотвори нам ужасненькое древнюсенькое привиденьице. В цепях и в саване. Сумеешь?
   - Уже! - скучно заметила Наава.- Ты такое хотел?
   Мак повернулся-и обмер. Левый экран неестественно и призрачно засветился, на нем проступили темные линии скелета, сидящего нога на ногу и этак небрежно покачивающего стопой. Ребра ритмично двигались - голый скелет отчетливо дышал.
   - Тонкая работа. Приодела бы его, а? Неудобно...
   В ответ колоратор Наавы запылал цветом опасности.
   - Экраны отключены... Острый фон лезет...
   У скелета отвисла челюсть.
   - Постой. Так это не ты нарисовала?
   Ну и ну! Значит, врезались в поток, пробило защиту, излучение сквозит через организм, и собственный ренчгеновский снимок Мака ударяется в слепой экран. Повторяя движение стажера, скелет крутнулся, наклонился к обрезу экрана:
   - Уровень радиации, быстро!
   - Не могу. Зашкалило приборы.
   - Что за бортом?
   - Жесткие гамма-кванты.
   - Фронт, направление, скорость-черт возьми, ты разучилась обращаться с цифрами?
   - Токи в проводах щиплются... Помехи...
   - Только этого не хватало! Сколько продержишься?
   - Час. Или секунду... Помехи...
   - Сними все сигналы. Законсервируй память. Оставь минимальное наблюдение.
   - Отключаюсь.
   Ой-ой-ой, и вправду смерть-лучшее лекарство от скуки. Рентгеновская звезда, как ее раньше не обнаружили! Радиация пронизывает корабль, грозит лучевой болезнью, а защита "Тополя" на рентгеновский диапазон не рассчитана. Что делать? Может, взять да и разогнать корабль? По касательной, под острым углом навстречу потоку, а? Единственный шанс-сложением скоростей поднять энергию соударения летящих от звезды частиц с усиленной лобовой защитой корабля. Это породит встречный ливень вторичного излучения, ослабит проникающую радиацию... Пожалуй, так. Но лучше посчитать...
   Мак тронул блок прогнозов и недобрым словом помянул перемычку. Один-единственный шанс-и то не обсчитать. Придвинул губы к микрофону трансляционной сети: