Страница:
– Вот и вы, батенька! Добрый вечер, добрый вечер! – суетливым воробушком зачирикал мэр и кинулся жать Яромиру руку так, будто до этого момента они год как не виделись. – Пойдемте, поскорее. Смена не ждет. А мне еще надо многое вам показать. Да, многое!
– Какая смена? И где не ждет? – насупившись, спросил Яромир. Спешка ему показалась сейчас неуместной, он с трудом погасил вспыхнувшее было в нем раздражение против неугомонного председателя.
– Как же-с, как же-с, – с излишними словоерсами заюлил перед ним Ахмет Меркулович, от избытка чувств он крутанулся на каблуках, притопнул ногой и пояснил: – Первый рабочий день, то есть ночь. Ваша смена. В двадцать два ноль-ноль. Ежедневно. А до завода еще дойти надо. Путь, конечно, близкий, так ведь с непривычки!
Яромир не стал с ним спорить, настроение было не то, послушно кивнул:
– Что же, ведите. Я готов. Куда угодно. Хоть к черту на рога.
– К черту на рога не надо! – перепугался вдруг Ахмет Меркулович и поспешил объяснить: – К ночи-то совсем нехорошо. Поминать. Это дело такое. Злопамятное. Чур меня, чур!
Они долго пробирались какими-то непролазными огородами. Хотя заблудиться по пути было бы невозможно, вздумай Яромир возвратиться в одиночестве. Едва лишь свернули они с площади на зады классического муниципального особняка, вышли на простор, минуя небольшой цветник с оранжереей, как тут же эти самые огороды и начались. Никогда Яромир еще не видел более дурацкой строительной планировки. Чтобы сразу за мэрией собственно городок и завершался и весь, целиком, устремлялся в другую сторону. Однобокость какая-то, иначе не скажешь. Но и в самих огородах тех нельзя было заплутать. Потому как впереди, может, в километре или в полутора, возвышалось над полями, в смысле ориентира, мрачное, без единого огонька, расплывчатых очертаний здание, более напоминавшее издалека груду кое-как набросанных каменюк. Фантазия тут же приложила к ним видения стенающих в скорбных цепях привидений, ухающих филинов и рыскающих кругом беспардонных жирных крыс. Вскоре, пройдя еще немного, Яромир догадался, что это и есть долгожданный завод. Зачем тут сторож? Разве прохожих заманивать с целью развлечения в сию Башню Ужасов. Только он не Франкенштейн и не граф Дракула, а для утех Бабы Яги не вышел ни полом, ни возрастом.
Однако Волгодонский держал курс прямо на пресловутую Башню, решительно и бойко, словно Чайльд-Гарольд во владениях тьмы. Скоро они достигли заводских ворот. Впрочем, то было только название. Печальный, зияющий пустой чернотой проход, по бокам выступы от сорванных петель, сверху тяжелый арочный свод, сложенный из (Яромир не поверил даже, подумал, показалось впотьмах) драгоценного шлифованного гранита. Внезапно злорадная луна, зайдя сбоку, высветила и надпись-горельеф, сделанную по циркульной окружности арки: «Кирпичный завод», а рядом и следом – то же самое, только латинскими буквами: «Khirpichnyj zavod». И более ничего. Ни номера предприятия, ни имени кого названо, ни даже областной принадлежности. Лапидарность, наводящая на подозрения.
Пройдя сильно захламленным, пыльным заводским двором, они вступили внутрь единственного фабричного корпуса, тем паче никаких других строений поблизости вообще не наблюдалось. Как же так? Изумился про себя Яромир. А складские отделения, гаражи, отдельные цеха формовочные и обжига, на худой конец, где помещаются рабочая касса и бухгалтерия учета? Но и внутрь одинокой постройки они далеко не проникли.
Сразу же Волгодонский толкнул плечом неприметную дверь, ведущую в подсобку-боковушку, однако не вошел, а сначала зачем-то застучал кулачком в барабан. Лишь после этого вступил в комнатенку и пригласил за собой Яромира.
В помещении без окон было хоть глаз коли, ничего не узришь. Яромир и не пытался. Он стоял не шевелясь, мало ли что, еще зашибешься о невидимые предметы. Но вот Ахмет Меркулович зажег керосиновый, древний от ржавчины фонарь, и в подсобке сразу сделалось светло.
Правда, смотреть все равно было особенно не на что. Стул и стол, не то чтобы ветхие, а как бы из конторы сельсовета убыточного колхоза, клеенчатая кушетка с подушкой-думкой, на полу ворох пожелтелых газет, Яромир обратил внимание на ту, что лежала поверх бумажной кучи. «Русский инвалид» с ятями за 1853 год. Он ничему уже не изумился.
– Когда меня придут сменить? – задал он вопрос, лишь бы спросить хоть что. – Я в том смысле, поутру мне придется отпирать помещения, впускать здешних рабочих? Или это сделает кто-то другой?
– Все-то я забываю, батенька. Уж не в обиде, – скривился вдруг, словно от сливы-кислицы, градоначальник Волгодонский. – Каждый раз сызнова пояснять, непременно и запамятуешь. Хоть репку пой! Как настанет ровно шесть ноль-ноль, так тут уж вас и не должно быть. И задержаться ни-ни! В ваших же интересах. Да, в ваших же интересах. – В голосе мэра послышалась и угроза. – Пускать вам никого не нужно, отпирать ничего тоже. Потому как никаких рабочих здесь нет, и в помине их не было. Вы тут будете один… Ну, или почти один. Только внимания не обращайте много. Все образуется.
– Вы меня с ума свели совсем! – вскипел внезапно и всем сердцем Яромир. Вспылил на председателя: – Если предприятие не функционирует, закройте его, и дело с концами! Какого еще инженера вам надобно было? К чему объявления рассылать? И что сторожить? Голые стены? Да за такие деньги! Наймите бульдозериста и сровняйте с землей, к чертовой матери!
– Ой, чур меня, чур! Говорил же, не поминайте к ночи! Дурная у вас привычка, батенька! Да, дурная, – уже тише произнес не в шутку напуганный мэр и председатель. – Вам хиханьки, да хаханьки а мне еще назад вертаться. Между прочим, одному. И почему же предприятие не функционирует? Очень даже оно функционирует. Можно сказать, без перебоев. И рабочие ему, в смысле предприятию, вовсе ни к чему. Сами скоро поймете. Ваше дело сторожить. Только не что, а скорее от кого. Безобразников у нас хватает.
Яромир не нашел теперь, что ответить. Беспомощно развел руками, ему вдруг сделалось отчасти и любопытно. Если бы не затяжное, хронически-беспросветное настроение, навеянное всей прежней его неудавшейся жизнью, разве бы прошел он мимо стольких загадок и чудес? Нет, не прост этот кирпичный завод, и его муниципальный управитель не прост тоже. Как весь и в целом приютивший его город Дорог. Пока же он, Яромир, останется и разберется, что к чему. Прав Ахмет Меркулович – как-нибудь все само собой устаканится. И точка.
– Вы, я вижу, образумились. Только что-то долгонько. Да-с! Кажись, лихо вас, батенька вы мой золотой, прихватило обстоятельствами бытия! Но такое уж это дело, существование на белом свете. Кому пряник в зубы, а кому и ломом по хребту… Ничего, у нас поправитесь. Иначе бы не приехали, – сочувственно и душевно произнес короткую проповедь мэр Волгодонский. Он стянул неловко с себя барабан, уронив при этом боярскую шапку на грязноватый, крытый внахлест трухлявыми досками пол, протянул инструмент вместе с гарусной перевязью Яромиру: – Держите, теперь ваше. Каждый раз в начале смены стучите. Это будет знак. Только ни за что не позабудьте, сие есть очень важно. – Общественный председатель смущенно кашлянул и отвел алчущий взор, словно ему жалко было расставаться с барабаном, как с родным. – Сейчас пойдемте, покажу ваши владения. Заодно и проинструктирую, где тут у нас чего. И кто…
Керосиновый фонарь довольно сносно освещал дорогу. Председатель неспешно обходил дозором по периметру все здание, Яромир ступал за ним, что называется, след в след. Оказалось, корпус имел скромный флигель-пристройку, в один этаж и крытый небрежно рубероидом. Сквозь выбитые его стекла, которые явно никто и не думал вставлять, наблюдались аккуратные штабеля готовой кирпичной продукции, белой и красной глины, разложенной по сортам. Стало быть, мэр не соврал, завод и в самом деле исправно производил полагавшийся ему в названии ассортимент. Вокруг флигеля многочисленными строгими рядами, будто высаженные нарочно заботливым садовником, густо зеленели морозостойкие кусты репейника, изрядной высоты. Настоящие генетические мутанты, подумалось о них Яромиру, никогда прежде не видел он столь внушительных размерами и ухоженных сорных трав.
Волгодонский тем временем плавно журчал советами и наставлениями, иногда останавливался и подкреплял слова выразительными жестами, свойственными агитационным памятникам среднего значения:
– Так-то, батенька вы мой разлюбезный! Каждый час нужно делать обход. Лучше по часовой стрелке. Если чего или кого заметите подозрительного, непременно изо всех сил бейте в барабан. Именно бейте в барабан! Более ничего не требуется. Геройствовать вам здесь не придется, оборону держать тоже. Чужие у нас не ходят, от своих и барабана хватит.
– Надо ли осматривать корпус изнутри? Как на этот счет, Ахмет Меркулович? – озабоченно спросил общественного председателя Яромир. И сам себе подивился. Неужто он воспринял происходящее с ним недоразумение всерьез? Как будто добросовестно намеревался выполнять шутовскую службу, блуждая среди репья и колючек в поисках того, неведомо кого, собирающегося красть в пыльных руинах невесть что. Но врожденная склонность к порядку взяла верх: – Хотелось бы в таком случае получить ключи от помещений.
– Ключей у нас нет, потому как ничего не заперто. Да и бессмысленно это, бессмысленно! – Волгодонский снова запнулся на шаге, остановился, размашисто обвел рукой пространство вокруг своей особы. – А внутри, как хотите. Можете инспектировать от нечего делать али из любознательности. Все равно скоро надоест. Но помните! – Ахмет Меркулович резким движением поднял строго выпрямленный указательный палец, будто в дорогом ресторане подзывал нерадивого халдея-официанта. – В шесть ноль-ноль чтобы духу вашего не было в пределах заводского ограждения! В шесть ноль-ноль ровно – вы по ту сторону входной арки! И ступайте себе, не оглядывайтесь!
Яромир не стал возражать и расспрашивать ни о чем не стал тоже. Обойти минут за пять все небольшое здание кирпичного завода – великое ли дело? Главное, потом не заснуть. Надо бы раздобыть по случаю кофейник, решил он про себя.
Едва успели они свернуть за угол складского флигеля, минуя по узкой просеке буйные побеги репейника, как внезапно с верхов трехъярусного корпуса слетела стремительная тень, и что-то мягко плюхнулось на рубероидное покрытие пристройки. Яромир вздрогнул от испуга, вызванного исключительно неожиданностью события, но и нарочно остановился, поднялся на цыпочки, желая посмотреть, какого там черта? Волгодонский тоже нехотя замедлил шаги, всем своим видом давая понять, что сейчас происшествие не стоит их внимания. Однако Яромир уже посмотрел и уже увидел. После чего немедленно ноги его сделались ватными, инженер покачнулся в сторону, шлепнулся попой на колючий подломившийся под ним куст. Открыл рот и вытаращил глаза, не от ужаса, а скорее от беспредельного обалдения.
На крыше, в свою очередь, лупя на Яромира круглые, сверкающие янтарем звериные очи-солнца, сидела на корточках огромная снежно-белая обезьяна. Так они созерцали друг друга несколько секунд, потом обезьяна выпрямилась, скорчила уморительную рожу, показав кривые клыки, и вдруг отпустила в адрес инженера-сторожа настолько неприличный жест, что Яромир в негодовании тут же воспрянул от падения и растерянности, подхватил непроизвольно рыхловатый, увесистый ком земли. Метательный снаряд без лишних раздумий был запущен им в срамного охальника.
– Я тебя! – вскрикнул победно Яромир, когда снаряд достиг цели, то есть съездил обезьяне по левому уху. – Смотри у меня, поганец! Не то еще получишь!
Белая обезьяна среагировала на нежданную атаку весьма своеобразным и невозможным для здравого рассудка образом. Она укоризненно посмотрела на нового сторожа и с осмысленным осуждением покрутила пальцем у виска. Но тут вступился Волгодонский.
– Кончай безобразия! И не жалобь меня, ежели сам напросился! – педагогически внушительно сделал мэр строгий выговор белой обезьяне. – Видишь, небось, человек в первый раз. И нужно было непременно цирк устраивать! Вот переселю тебя на водокачку, узнаешь у Гаврилюка, почем нынче фунт лиха. Узнаешь, узнаешь!
Обезьяна только махнула волосатой лапой, демонстративно повернулась к общественному председателю задом и вознеслась опять на крышу высотного корпуса. Легко, в один могучий прыжок. Но Яромир успел теперь разглядеть в слабом свете керосинового фонаря, что на животном присутствует и некоторая одежда. Вокруг бедер нечто наподобие короткой юбчонки из пятнистой «леопардовой» ткани, а на шее платок, завязанный на манер пионерского галстука.
– Кто это такой? – чуть дрогнувшим голосом спросил Яромир у председателя. Он теперь был и не вполне уверен, следует ли причислять белую обезьяну к животным или к ней нужно относиться как-нибудь иначе.
– Кто-кто? Хануман! Кто ж еще! – проворчал явно недовольный мэр Волгодонский.
– Какой еще Хануман?!! – натурально взвыл от доставших его загадок и неопределенностей потерявший окончательно голову инженер.
– Бывший Царь Обезьян, вот кто. Набедокурил у себя в Девяти Реках будьте-нате и дал деру. Прямо к нам. Вроде как политического убежища попросил. Отказать неудобно было. Да-с, неудобно! Теперь который год судимся, рядимся с тамошним императором. Тоже навроде меня градоначальник, только звание другое. Ни до чего пока не договорились. – Волгодонский на этом месте своего повествования печально и тяжело вздохнул. – Категоричное требование о выдаче пришлось отклонить. Да-с, отклонить. Казнят его там. Через усекновение главы. – И Волгодонский вздохнул во второй раз. – Поэтому мы вынуждены… Проказ от него, конечно, много. Но ежели с иной стороны взглянуть, тоже ведь живое существо. Смышленое. И его жалко. Одна беда, пользу обществу приносить никак не желает. Опять же, пререкается. Я ему слово, а он мне два!
– Он что же у вас, и говорить умеет? – с долей издевательского ехидства осведомился Яромир. Говорящих обезьян только недоставало до полного счастья!
– Это смотря с кем. И смотря когда. По обстоятельствам. Исключительно по обстоятельствам. – Ахмет Меркулович вдруг обеспокоенно покосился на свежеиспеченного сторожа. – Да вы не пугайтесь! Хануман вообще-то мирный. Погодите неделю-другую, и увидите. Еще подружитесь, дай-то бог! Помяните мое слово. Непременно помяните. – Волгодонский потряс в воздухе фонарем, отчего качающееся пламя произвело на стене флигеля тревожные тени.
Не хватало еще заводить приятельство с обезьяной, царь она там или не царь! Яромир возмущенно и громко втянул воздух носом. Все же во всей безумной и сумбурной истории, кратко изложенной сейчас председателем Волгодонским, услышал он смутно знакомый отголосок. Девять Рек, император, переселенцы – что-то подобное Яромир уже встречал во время своего пути. Ах да! Конечно! Газета на информационном стенде у «Эрмитажа», выходит, вовсе не первоапрельский розыгрыш? И сразу же из глубин его памяти, давней, из полузабытого пласта студенческих увлечений, всплыли сами собой литературные персонажи. Царь Обезьян, путешествующий из Китая на запад, через горы и реки, через Индию и Тибет, вот только зачем? Яромир позабыл за множеством канувших лет и ненадобностью. Но какое это имеет отношение к нынешним реалиям города Дорог? Яромир, впрочем, и прежде не считал себя научным материалистом, хотя легковерующим мистиком он тоже не был. НЛО, параллельные миры, древесные эльфы, подземные гномы, Алиса в Стране Чудес, машина времени, телекинез и бессмертные горцы оставались для него лишь вымыслом, призванным скрашивать нудную жизнь малозадумчивых обывателей. Он никогда не пользовался услугами дипломированных колдунов или титулованных экстрасенсов, даже в самые критические часы и минуты своей жизни, почитая всю их праздную шатию-братию за бездельников и шарлатанов. Хотя Яромир, как человек просвещенный, безусловно полагал, что голое научное знание несовершенно весьма, и много есть на свете, друг Горацио, такого, что и не снилось нашим мудрецам. Однако, зачитываясь Толкиеном, не имел в виду поселиться в глухом лесном буераке и разгуливать там, среди елок и палок, в самодельных эльфийских одеяниях. Будучи неплохим и не последним инженером, не изобретал вечного двигателя, не читал прессу уфологов, и тем более не искал за плотной завесой настоящего бытия другой, тайный и волшебный, якобы засекреченный мир. Но вот теперь гора, что называется, сама нашла своего Магомета, хотя тот ее об этом нисколечко не просил.
Ладно уж, пускай! Хануман так Хануман. Только если этот гад еще раз выкинет непристойность, Яромир его вздует столь славно и от души, что хулиганящему переселенцу придется просить убежища в ином месте. Об этом он прямо сказал Волгодонскому.
– Плюньте вы и разотрите! Что же касается рукоприкладства, так ведь Ханумана еще изловить надо. А сие куда как непросто сделать. Очень непросто, – покачал головой Ахмет Меркулович, шапка на нем закачалась от неосторожного движения. – Мне уже пора. Обход наш закончен, следующий через час, не забудьте. Первый день, а в вашем случае, ночь, на службе всегда нелегко и непросто. Но лучший совет – поменьше обращать внимания и побольше позволять событиям идти своим чередом. Все равно, от нас они в основной части не зависят. Да, не зависят!
Завершив свою поучительную филиппику, председатель откланялся, естественно на словах, а не на деле, мешала шапка. И вот уже колышущиеся полы его долгого кафтана промелькнули в черном проеме заводской арки. Яромир сиротливо остался стоять возле двери, ведущей в недра единственного фабричного корпуса, с керосиновым фонарем в руке и с полным разбродом в сознании. От нечего делать он вернулся в подсобку. Лег на скрипучую кушетку, принялся изучать номер «Русского инвалида» за 1853 год.
И чуть было не заспал очередной обход. Хорошо хоть, сообразил заранее выставить будильник в электронных наручных часах, дешевеньких и тайваньской сборки, зато на удивление честно служивших своему хозяину. Керосиновый фонарь сам собой к этому времени угас, и Яромиру пришлось повозиться, чтобы на дворе при лунном свете возжечь строптивое приспособление вновь.
Кругом стояла вполне нормальная сельская тишина. То есть, не мертвая и глухая, а наполненная слабыми шорохами и звуками, от колебаний трав и шелеста раскиданного мелкого мусора, еще Яромиру примерещилось вдали короткое трепыханье птичьих крыльев. Озорующего Ханумана, к счастью, нигде не было ни видно, ни слышно. Связываться с безобразником сейчас никак не хотелось, поэтому жалеть об отсутствии наглого переселенца тоже не приходилось. Яромир приступил к ночному дозору.
Уложиться в пятиминутный интервал, однако, не вышло. Возможно, что и по собственной глупости неопытного в здешних сторожевых делах инженера. Воздух кругом был чист и свеж, настырные тучи, наконец, убрались в иные дали, первый осенний заморозок прихватил рассеянные тут и там мелкие лужицы. Гулять, пусть и по рабочей надобности, оказалось приятным занятием. Яромир, в редко его посещавшем и оттого весьма ценном состоянии благодушной умиротворенности, брел вокруг корпуса, беспечно помахивая перед собой керосиновым фонарем. Таким образом, он дошел до флигеля и окружавших его грядок с сорняками, где инженера и попутал внезапно бес. Зачем это было надо, Яромир не смог бы ответить и много дней спустя, но вот же, взыграло в нем, что называется, детство в одном интимном месте. Подсознательно вдруг всплыли в его памяти то ли инсценированные прятки и сражения индейцев с бледнолицыми шерифами на старой, еще дедовской даче, то ли походы с гитарами и палатками в подмосковные леса, в годы ранней юности, – сказать было затруднительно. Но именно некоторые эти воспоминания и толкнули Яромира на предприятие, с первого взгляда невинное абсолютно, но имевшее последствия пренеприятные.
Короче говоря, он свернул, забавы ради, с обходной, знакомой уже просеки и углубился в ряды головокружительно высокого репья. Яромир сделал несколько десятков крадущихся шагов, огляделся с хитринкой и сам себе подмигнул. Стебли сорняков своими верхушками взлетали теперь значительно выше его головы, так что и основной заводской корпус пропал из виду, не говоря уж о низкорослой пристройке. Его это ничуточки не напугало, только лишь позабавило. Яромир помнил, что идти надо, свернув сейчас налево и дальше прямо, тогда он всяко будет держать свой путь параллельно просеке и боковой стене фабричного здания. Топографическим кретинизмом он сроду не страдал, скорее наоборот, из него мог бы при удаче случиться чемпион по спортивному ориентированию.
Подвох как раз и притаился в том факте, что ни на какое «лево» свернуть у Яромира не вышло. Потому что этого «лево» попросту не было. А была, вместо, сплошная густая преграда из непроницаемого сорнякового стебля. Прорываться напролом показалось ему неумным, поэтому ничего не оставалось, как идти по-прежнему только прямо, заходя таким образом все дальше и дальше в глубь посадок репейника. Скоро, однако, через несколько десятков шагов, объявился и поворот на тропу, проложенную, будто по транспортиру со строгим углом градусов в тридцать. Направо. Яромир машинально повернул, мысленно полный недоумения. Засветил поярче фонарь, но увидел все то же глухое плетение сорняков вдоль единственно возможного прохода. Слегка уже обозлившись на неизвестного придурка, забавлявшегося здесь мичуринскими проделками, Яромир пошел по единственному доступному варианту дороги. Да и не дороги даже, какая там дорога! Крошечная просека, не шире пахотной борозды, правда на совесть утоптанная, но достаточно тесная, чтобы нависавшие над ней колючки то и дело трепали и цепляли рукава его дождевика. Яромир пару раз чувствительно оцарапал щеки. Благодушное его настроение успело уже сгинуть с концами, хотелось ныне лишь одного – выбраться поскорее из коварной чащи. Тропинка впереди неожиданно раздвоилась тараканьими усами, и оба уса вели в стороны, Яромиру совсем не нужные. Внезапно подступило и гложущее душу беспокойство. Дальнейшие блуждания вдруг показались ему даже опасными. Инженер почувствовал, что впадает в состояние, близкое к панике.
Пришлось воззвать к здравому смыслу и положиться исключительно на его помощь. Здравый смысл инженеру в поддержке не отказал. Явился по первому требованию и велел возвращаться тем же путем, каким его владелец пришел в странные заросли репья. Яромир так и поступил. Исполнил все ранее проделанные повороты в обратном порядке, и вскоре, через несколько метров, ожидал увидеть надежную серую стену заводского корпуса.
Да не тут-то было! Там, где определенно надлежало присутствовать выходу из аккуратного строя сорнякового садоводства, глумливо предстала перед ним новая развилка, если смотреть с воздуха – в виде значка от автомобиля «мерседес». Яромир чуть было не взвыл. Куда идти теперь, было совершенно непонятно, оставаться на месте – глупо. В состоянии внезапного отупения инженер свернул направо. Потом налево. Потом долго ходил по кругу, пока не обнаружил новое ответвление прохода. Чертов лабиринт никак не желал его отпускать. Руки бы повыдергать здешнему Дедалу-затейнику! Выругался про себя Яромир. Однако ругательства дела не решили. Он даже попробовал залезть на показавшийся ему самым толстым и мощным стебель репейника, но и эта затея ничем не помогла. Скорее наоборот.
Предательский стебель подломился в неподходящий момент, и Яромир пребольно грохнулся с двухметровой высоты, прямо на оставленный заботливо внизу, рядом с барабаном, все еще горевший керосиновый фонарь. Хрупкое стекло треснуло, наружу метнулось быстрое пламя, и Яромир опалил себе поясницу, в воздухе явно запахло жженой тряпкой, значит, и дождевик существенно пострадал. Наверняка сзади теперь красуется изрядная дыра. Вдобавок ко всему прочему, он остался без освещения. И рассчитывать мог теперь лишь на заходящую, ухмыляющуюся чужому несчастью луну. Он подобрал обломки фонаря, нацепил гарусную перевязь и снова пошел направо. Потом налево. Потом долго ходил по кругу. Пока не нашел боковой проход.
Через неопределенный срок бесконечных странствий заблудший окончательно инженер посмотрел на часы. Подсвеченные цифры показывали ровно полночь. Стало быть, время следующего обхода. Ему же представлялось, он проплутал в лабиринте колючек целую вечность, и пора бы наступить утру. А прошло всего-навсего каких-то жалких пятьдесят минут. Яромир никуда больше идти не хотел. Задрав голову, он попытался выть на оскалившуюся желтым светом луну, но голос отказался ему служить, наружу вырвался только натужный хрип.
В этот же миг в зарослях репья раздался неприятно-тревожный шум. Не то чтобы через частокол плотно прижатых друг к дружке стеблей сорняка ломился, к примеру, буйвол или носорог, но это было определенно какое-то крупное животное. Главная мерзость заключалась в том, что приглушенный треск равномерно ломаемых колючек оставался единственно производимым в движении звуком. А вот само существо, направлявшееся в сторону Яромира, никак более о своем присутствии не сообщало. Не было ни тяжелой поступи, ни мерной дрожи земли, ни одышливого сопенья или, на худой конец, хотя бы хрюканья. Мягкие, бесшумные лапы прокладывали дорогу к растерявшемуся, испуганному теперь не на шутку заводскому сторожу. Вокруг Яромира повеяло нехорошим запахом, какой бывает в плохо убранных клетках передвижного зоопарка. На всякий случай он поднял фонарь, как бы для замаха, все же железяка, хотя в смысле оборонительного орудия весьма сомнительная.
– Какая смена? И где не ждет? – насупившись, спросил Яромир. Спешка ему показалась сейчас неуместной, он с трудом погасил вспыхнувшее было в нем раздражение против неугомонного председателя.
– Как же-с, как же-с, – с излишними словоерсами заюлил перед ним Ахмет Меркулович, от избытка чувств он крутанулся на каблуках, притопнул ногой и пояснил: – Первый рабочий день, то есть ночь. Ваша смена. В двадцать два ноль-ноль. Ежедневно. А до завода еще дойти надо. Путь, конечно, близкий, так ведь с непривычки!
Яромир не стал с ним спорить, настроение было не то, послушно кивнул:
– Что же, ведите. Я готов. Куда угодно. Хоть к черту на рога.
– К черту на рога не надо! – перепугался вдруг Ахмет Меркулович и поспешил объяснить: – К ночи-то совсем нехорошо. Поминать. Это дело такое. Злопамятное. Чур меня, чур!
Они долго пробирались какими-то непролазными огородами. Хотя заблудиться по пути было бы невозможно, вздумай Яромир возвратиться в одиночестве. Едва лишь свернули они с площади на зады классического муниципального особняка, вышли на простор, минуя небольшой цветник с оранжереей, как тут же эти самые огороды и начались. Никогда Яромир еще не видел более дурацкой строительной планировки. Чтобы сразу за мэрией собственно городок и завершался и весь, целиком, устремлялся в другую сторону. Однобокость какая-то, иначе не скажешь. Но и в самих огородах тех нельзя было заплутать. Потому как впереди, может, в километре или в полутора, возвышалось над полями, в смысле ориентира, мрачное, без единого огонька, расплывчатых очертаний здание, более напоминавшее издалека груду кое-как набросанных каменюк. Фантазия тут же приложила к ним видения стенающих в скорбных цепях привидений, ухающих филинов и рыскающих кругом беспардонных жирных крыс. Вскоре, пройдя еще немного, Яромир догадался, что это и есть долгожданный завод. Зачем тут сторож? Разве прохожих заманивать с целью развлечения в сию Башню Ужасов. Только он не Франкенштейн и не граф Дракула, а для утех Бабы Яги не вышел ни полом, ни возрастом.
Однако Волгодонский держал курс прямо на пресловутую Башню, решительно и бойко, словно Чайльд-Гарольд во владениях тьмы. Скоро они достигли заводских ворот. Впрочем, то было только название. Печальный, зияющий пустой чернотой проход, по бокам выступы от сорванных петель, сверху тяжелый арочный свод, сложенный из (Яромир не поверил даже, подумал, показалось впотьмах) драгоценного шлифованного гранита. Внезапно злорадная луна, зайдя сбоку, высветила и надпись-горельеф, сделанную по циркульной окружности арки: «Кирпичный завод», а рядом и следом – то же самое, только латинскими буквами: «Khirpichnyj zavod». И более ничего. Ни номера предприятия, ни имени кого названо, ни даже областной принадлежности. Лапидарность, наводящая на подозрения.
Пройдя сильно захламленным, пыльным заводским двором, они вступили внутрь единственного фабричного корпуса, тем паче никаких других строений поблизости вообще не наблюдалось. Как же так? Изумился про себя Яромир. А складские отделения, гаражи, отдельные цеха формовочные и обжига, на худой конец, где помещаются рабочая касса и бухгалтерия учета? Но и внутрь одинокой постройки они далеко не проникли.
Сразу же Волгодонский толкнул плечом неприметную дверь, ведущую в подсобку-боковушку, однако не вошел, а сначала зачем-то застучал кулачком в барабан. Лишь после этого вступил в комнатенку и пригласил за собой Яромира.
В помещении без окон было хоть глаз коли, ничего не узришь. Яромир и не пытался. Он стоял не шевелясь, мало ли что, еще зашибешься о невидимые предметы. Но вот Ахмет Меркулович зажег керосиновый, древний от ржавчины фонарь, и в подсобке сразу сделалось светло.
Правда, смотреть все равно было особенно не на что. Стул и стол, не то чтобы ветхие, а как бы из конторы сельсовета убыточного колхоза, клеенчатая кушетка с подушкой-думкой, на полу ворох пожелтелых газет, Яромир обратил внимание на ту, что лежала поверх бумажной кучи. «Русский инвалид» с ятями за 1853 год. Он ничему уже не изумился.
– Когда меня придут сменить? – задал он вопрос, лишь бы спросить хоть что. – Я в том смысле, поутру мне придется отпирать помещения, впускать здешних рабочих? Или это сделает кто-то другой?
– Все-то я забываю, батенька. Уж не в обиде, – скривился вдруг, словно от сливы-кислицы, градоначальник Волгодонский. – Каждый раз сызнова пояснять, непременно и запамятуешь. Хоть репку пой! Как настанет ровно шесть ноль-ноль, так тут уж вас и не должно быть. И задержаться ни-ни! В ваших же интересах. Да, в ваших же интересах. – В голосе мэра послышалась и угроза. – Пускать вам никого не нужно, отпирать ничего тоже. Потому как никаких рабочих здесь нет, и в помине их не было. Вы тут будете один… Ну, или почти один. Только внимания не обращайте много. Все образуется.
– Вы меня с ума свели совсем! – вскипел внезапно и всем сердцем Яромир. Вспылил на председателя: – Если предприятие не функционирует, закройте его, и дело с концами! Какого еще инженера вам надобно было? К чему объявления рассылать? И что сторожить? Голые стены? Да за такие деньги! Наймите бульдозериста и сровняйте с землей, к чертовой матери!
– Ой, чур меня, чур! Говорил же, не поминайте к ночи! Дурная у вас привычка, батенька! Да, дурная, – уже тише произнес не в шутку напуганный мэр и председатель. – Вам хиханьки, да хаханьки а мне еще назад вертаться. Между прочим, одному. И почему же предприятие не функционирует? Очень даже оно функционирует. Можно сказать, без перебоев. И рабочие ему, в смысле предприятию, вовсе ни к чему. Сами скоро поймете. Ваше дело сторожить. Только не что, а скорее от кого. Безобразников у нас хватает.
Яромир не нашел теперь, что ответить. Беспомощно развел руками, ему вдруг сделалось отчасти и любопытно. Если бы не затяжное, хронически-беспросветное настроение, навеянное всей прежней его неудавшейся жизнью, разве бы прошел он мимо стольких загадок и чудес? Нет, не прост этот кирпичный завод, и его муниципальный управитель не прост тоже. Как весь и в целом приютивший его город Дорог. Пока же он, Яромир, останется и разберется, что к чему. Прав Ахмет Меркулович – как-нибудь все само собой устаканится. И точка.
– Вы, я вижу, образумились. Только что-то долгонько. Да-с! Кажись, лихо вас, батенька вы мой золотой, прихватило обстоятельствами бытия! Но такое уж это дело, существование на белом свете. Кому пряник в зубы, а кому и ломом по хребту… Ничего, у нас поправитесь. Иначе бы не приехали, – сочувственно и душевно произнес короткую проповедь мэр Волгодонский. Он стянул неловко с себя барабан, уронив при этом боярскую шапку на грязноватый, крытый внахлест трухлявыми досками пол, протянул инструмент вместе с гарусной перевязью Яромиру: – Держите, теперь ваше. Каждый раз в начале смены стучите. Это будет знак. Только ни за что не позабудьте, сие есть очень важно. – Общественный председатель смущенно кашлянул и отвел алчущий взор, словно ему жалко было расставаться с барабаном, как с родным. – Сейчас пойдемте, покажу ваши владения. Заодно и проинструктирую, где тут у нас чего. И кто…
Керосиновый фонарь довольно сносно освещал дорогу. Председатель неспешно обходил дозором по периметру все здание, Яромир ступал за ним, что называется, след в след. Оказалось, корпус имел скромный флигель-пристройку, в один этаж и крытый небрежно рубероидом. Сквозь выбитые его стекла, которые явно никто и не думал вставлять, наблюдались аккуратные штабеля готовой кирпичной продукции, белой и красной глины, разложенной по сортам. Стало быть, мэр не соврал, завод и в самом деле исправно производил полагавшийся ему в названии ассортимент. Вокруг флигеля многочисленными строгими рядами, будто высаженные нарочно заботливым садовником, густо зеленели морозостойкие кусты репейника, изрядной высоты. Настоящие генетические мутанты, подумалось о них Яромиру, никогда прежде не видел он столь внушительных размерами и ухоженных сорных трав.
Волгодонский тем временем плавно журчал советами и наставлениями, иногда останавливался и подкреплял слова выразительными жестами, свойственными агитационным памятникам среднего значения:
– Так-то, батенька вы мой разлюбезный! Каждый час нужно делать обход. Лучше по часовой стрелке. Если чего или кого заметите подозрительного, непременно изо всех сил бейте в барабан. Именно бейте в барабан! Более ничего не требуется. Геройствовать вам здесь не придется, оборону держать тоже. Чужие у нас не ходят, от своих и барабана хватит.
– Надо ли осматривать корпус изнутри? Как на этот счет, Ахмет Меркулович? – озабоченно спросил общественного председателя Яромир. И сам себе подивился. Неужто он воспринял происходящее с ним недоразумение всерьез? Как будто добросовестно намеревался выполнять шутовскую службу, блуждая среди репья и колючек в поисках того, неведомо кого, собирающегося красть в пыльных руинах невесть что. Но врожденная склонность к порядку взяла верх: – Хотелось бы в таком случае получить ключи от помещений.
– Ключей у нас нет, потому как ничего не заперто. Да и бессмысленно это, бессмысленно! – Волгодонский снова запнулся на шаге, остановился, размашисто обвел рукой пространство вокруг своей особы. – А внутри, как хотите. Можете инспектировать от нечего делать али из любознательности. Все равно скоро надоест. Но помните! – Ахмет Меркулович резким движением поднял строго выпрямленный указательный палец, будто в дорогом ресторане подзывал нерадивого халдея-официанта. – В шесть ноль-ноль чтобы духу вашего не было в пределах заводского ограждения! В шесть ноль-ноль ровно – вы по ту сторону входной арки! И ступайте себе, не оглядывайтесь!
Яромир не стал возражать и расспрашивать ни о чем не стал тоже. Обойти минут за пять все небольшое здание кирпичного завода – великое ли дело? Главное, потом не заснуть. Надо бы раздобыть по случаю кофейник, решил он про себя.
Едва успели они свернуть за угол складского флигеля, минуя по узкой просеке буйные побеги репейника, как внезапно с верхов трехъярусного корпуса слетела стремительная тень, и что-то мягко плюхнулось на рубероидное покрытие пристройки. Яромир вздрогнул от испуга, вызванного исключительно неожиданностью события, но и нарочно остановился, поднялся на цыпочки, желая посмотреть, какого там черта? Волгодонский тоже нехотя замедлил шаги, всем своим видом давая понять, что сейчас происшествие не стоит их внимания. Однако Яромир уже посмотрел и уже увидел. После чего немедленно ноги его сделались ватными, инженер покачнулся в сторону, шлепнулся попой на колючий подломившийся под ним куст. Открыл рот и вытаращил глаза, не от ужаса, а скорее от беспредельного обалдения.
На крыше, в свою очередь, лупя на Яромира круглые, сверкающие янтарем звериные очи-солнца, сидела на корточках огромная снежно-белая обезьяна. Так они созерцали друг друга несколько секунд, потом обезьяна выпрямилась, скорчила уморительную рожу, показав кривые клыки, и вдруг отпустила в адрес инженера-сторожа настолько неприличный жест, что Яромир в негодовании тут же воспрянул от падения и растерянности, подхватил непроизвольно рыхловатый, увесистый ком земли. Метательный снаряд без лишних раздумий был запущен им в срамного охальника.
– Я тебя! – вскрикнул победно Яромир, когда снаряд достиг цели, то есть съездил обезьяне по левому уху. – Смотри у меня, поганец! Не то еще получишь!
Белая обезьяна среагировала на нежданную атаку весьма своеобразным и невозможным для здравого рассудка образом. Она укоризненно посмотрела на нового сторожа и с осмысленным осуждением покрутила пальцем у виска. Но тут вступился Волгодонский.
– Кончай безобразия! И не жалобь меня, ежели сам напросился! – педагогически внушительно сделал мэр строгий выговор белой обезьяне. – Видишь, небось, человек в первый раз. И нужно было непременно цирк устраивать! Вот переселю тебя на водокачку, узнаешь у Гаврилюка, почем нынче фунт лиха. Узнаешь, узнаешь!
Обезьяна только махнула волосатой лапой, демонстративно повернулась к общественному председателю задом и вознеслась опять на крышу высотного корпуса. Легко, в один могучий прыжок. Но Яромир успел теперь разглядеть в слабом свете керосинового фонаря, что на животном присутствует и некоторая одежда. Вокруг бедер нечто наподобие короткой юбчонки из пятнистой «леопардовой» ткани, а на шее платок, завязанный на манер пионерского галстука.
– Кто это такой? – чуть дрогнувшим голосом спросил Яромир у председателя. Он теперь был и не вполне уверен, следует ли причислять белую обезьяну к животным или к ней нужно относиться как-нибудь иначе.
– Кто-кто? Хануман! Кто ж еще! – проворчал явно недовольный мэр Волгодонский.
– Какой еще Хануман?!! – натурально взвыл от доставших его загадок и неопределенностей потерявший окончательно голову инженер.
– Бывший Царь Обезьян, вот кто. Набедокурил у себя в Девяти Реках будьте-нате и дал деру. Прямо к нам. Вроде как политического убежища попросил. Отказать неудобно было. Да-с, неудобно! Теперь который год судимся, рядимся с тамошним императором. Тоже навроде меня градоначальник, только звание другое. Ни до чего пока не договорились. – Волгодонский на этом месте своего повествования печально и тяжело вздохнул. – Категоричное требование о выдаче пришлось отклонить. Да-с, отклонить. Казнят его там. Через усекновение главы. – И Волгодонский вздохнул во второй раз. – Поэтому мы вынуждены… Проказ от него, конечно, много. Но ежели с иной стороны взглянуть, тоже ведь живое существо. Смышленое. И его жалко. Одна беда, пользу обществу приносить никак не желает. Опять же, пререкается. Я ему слово, а он мне два!
– Он что же у вас, и говорить умеет? – с долей издевательского ехидства осведомился Яромир. Говорящих обезьян только недоставало до полного счастья!
– Это смотря с кем. И смотря когда. По обстоятельствам. Исключительно по обстоятельствам. – Ахмет Меркулович вдруг обеспокоенно покосился на свежеиспеченного сторожа. – Да вы не пугайтесь! Хануман вообще-то мирный. Погодите неделю-другую, и увидите. Еще подружитесь, дай-то бог! Помяните мое слово. Непременно помяните. – Волгодонский потряс в воздухе фонарем, отчего качающееся пламя произвело на стене флигеля тревожные тени.
Не хватало еще заводить приятельство с обезьяной, царь она там или не царь! Яромир возмущенно и громко втянул воздух носом. Все же во всей безумной и сумбурной истории, кратко изложенной сейчас председателем Волгодонским, услышал он смутно знакомый отголосок. Девять Рек, император, переселенцы – что-то подобное Яромир уже встречал во время своего пути. Ах да! Конечно! Газета на информационном стенде у «Эрмитажа», выходит, вовсе не первоапрельский розыгрыш? И сразу же из глубин его памяти, давней, из полузабытого пласта студенческих увлечений, всплыли сами собой литературные персонажи. Царь Обезьян, путешествующий из Китая на запад, через горы и реки, через Индию и Тибет, вот только зачем? Яромир позабыл за множеством канувших лет и ненадобностью. Но какое это имеет отношение к нынешним реалиям города Дорог? Яромир, впрочем, и прежде не считал себя научным материалистом, хотя легковерующим мистиком он тоже не был. НЛО, параллельные миры, древесные эльфы, подземные гномы, Алиса в Стране Чудес, машина времени, телекинез и бессмертные горцы оставались для него лишь вымыслом, призванным скрашивать нудную жизнь малозадумчивых обывателей. Он никогда не пользовался услугами дипломированных колдунов или титулованных экстрасенсов, даже в самые критические часы и минуты своей жизни, почитая всю их праздную шатию-братию за бездельников и шарлатанов. Хотя Яромир, как человек просвещенный, безусловно полагал, что голое научное знание несовершенно весьма, и много есть на свете, друг Горацио, такого, что и не снилось нашим мудрецам. Однако, зачитываясь Толкиеном, не имел в виду поселиться в глухом лесном буераке и разгуливать там, среди елок и палок, в самодельных эльфийских одеяниях. Будучи неплохим и не последним инженером, не изобретал вечного двигателя, не читал прессу уфологов, и тем более не искал за плотной завесой настоящего бытия другой, тайный и волшебный, якобы засекреченный мир. Но вот теперь гора, что называется, сама нашла своего Магомета, хотя тот ее об этом нисколечко не просил.
Ладно уж, пускай! Хануман так Хануман. Только если этот гад еще раз выкинет непристойность, Яромир его вздует столь славно и от души, что хулиганящему переселенцу придется просить убежища в ином месте. Об этом он прямо сказал Волгодонскому.
– Плюньте вы и разотрите! Что же касается рукоприкладства, так ведь Ханумана еще изловить надо. А сие куда как непросто сделать. Очень непросто, – покачал головой Ахмет Меркулович, шапка на нем закачалась от неосторожного движения. – Мне уже пора. Обход наш закончен, следующий через час, не забудьте. Первый день, а в вашем случае, ночь, на службе всегда нелегко и непросто. Но лучший совет – поменьше обращать внимания и побольше позволять событиям идти своим чередом. Все равно, от нас они в основной части не зависят. Да, не зависят!
Завершив свою поучительную филиппику, председатель откланялся, естественно на словах, а не на деле, мешала шапка. И вот уже колышущиеся полы его долгого кафтана промелькнули в черном проеме заводской арки. Яромир сиротливо остался стоять возле двери, ведущей в недра единственного фабричного корпуса, с керосиновым фонарем в руке и с полным разбродом в сознании. От нечего делать он вернулся в подсобку. Лег на скрипучую кушетку, принялся изучать номер «Русского инвалида» за 1853 год.
И чуть было не заспал очередной обход. Хорошо хоть, сообразил заранее выставить будильник в электронных наручных часах, дешевеньких и тайваньской сборки, зато на удивление честно служивших своему хозяину. Керосиновый фонарь сам собой к этому времени угас, и Яромиру пришлось повозиться, чтобы на дворе при лунном свете возжечь строптивое приспособление вновь.
Кругом стояла вполне нормальная сельская тишина. То есть, не мертвая и глухая, а наполненная слабыми шорохами и звуками, от колебаний трав и шелеста раскиданного мелкого мусора, еще Яромиру примерещилось вдали короткое трепыханье птичьих крыльев. Озорующего Ханумана, к счастью, нигде не было ни видно, ни слышно. Связываться с безобразником сейчас никак не хотелось, поэтому жалеть об отсутствии наглого переселенца тоже не приходилось. Яромир приступил к ночному дозору.
Уложиться в пятиминутный интервал, однако, не вышло. Возможно, что и по собственной глупости неопытного в здешних сторожевых делах инженера. Воздух кругом был чист и свеж, настырные тучи, наконец, убрались в иные дали, первый осенний заморозок прихватил рассеянные тут и там мелкие лужицы. Гулять, пусть и по рабочей надобности, оказалось приятным занятием. Яромир, в редко его посещавшем и оттого весьма ценном состоянии благодушной умиротворенности, брел вокруг корпуса, беспечно помахивая перед собой керосиновым фонарем. Таким образом, он дошел до флигеля и окружавших его грядок с сорняками, где инженера и попутал внезапно бес. Зачем это было надо, Яромир не смог бы ответить и много дней спустя, но вот же, взыграло в нем, что называется, детство в одном интимном месте. Подсознательно вдруг всплыли в его памяти то ли инсценированные прятки и сражения индейцев с бледнолицыми шерифами на старой, еще дедовской даче, то ли походы с гитарами и палатками в подмосковные леса, в годы ранней юности, – сказать было затруднительно. Но именно некоторые эти воспоминания и толкнули Яромира на предприятие, с первого взгляда невинное абсолютно, но имевшее последствия пренеприятные.
Короче говоря, он свернул, забавы ради, с обходной, знакомой уже просеки и углубился в ряды головокружительно высокого репья. Яромир сделал несколько десятков крадущихся шагов, огляделся с хитринкой и сам себе подмигнул. Стебли сорняков своими верхушками взлетали теперь значительно выше его головы, так что и основной заводской корпус пропал из виду, не говоря уж о низкорослой пристройке. Его это ничуточки не напугало, только лишь позабавило. Яромир помнил, что идти надо, свернув сейчас налево и дальше прямо, тогда он всяко будет держать свой путь параллельно просеке и боковой стене фабричного здания. Топографическим кретинизмом он сроду не страдал, скорее наоборот, из него мог бы при удаче случиться чемпион по спортивному ориентированию.
Подвох как раз и притаился в том факте, что ни на какое «лево» свернуть у Яромира не вышло. Потому что этого «лево» попросту не было. А была, вместо, сплошная густая преграда из непроницаемого сорнякового стебля. Прорываться напролом показалось ему неумным, поэтому ничего не оставалось, как идти по-прежнему только прямо, заходя таким образом все дальше и дальше в глубь посадок репейника. Скоро, однако, через несколько десятков шагов, объявился и поворот на тропу, проложенную, будто по транспортиру со строгим углом градусов в тридцать. Направо. Яромир машинально повернул, мысленно полный недоумения. Засветил поярче фонарь, но увидел все то же глухое плетение сорняков вдоль единственно возможного прохода. Слегка уже обозлившись на неизвестного придурка, забавлявшегося здесь мичуринскими проделками, Яромир пошел по единственному доступному варианту дороги. Да и не дороги даже, какая там дорога! Крошечная просека, не шире пахотной борозды, правда на совесть утоптанная, но достаточно тесная, чтобы нависавшие над ней колючки то и дело трепали и цепляли рукава его дождевика. Яромир пару раз чувствительно оцарапал щеки. Благодушное его настроение успело уже сгинуть с концами, хотелось ныне лишь одного – выбраться поскорее из коварной чащи. Тропинка впереди неожиданно раздвоилась тараканьими усами, и оба уса вели в стороны, Яромиру совсем не нужные. Внезапно подступило и гложущее душу беспокойство. Дальнейшие блуждания вдруг показались ему даже опасными. Инженер почувствовал, что впадает в состояние, близкое к панике.
Пришлось воззвать к здравому смыслу и положиться исключительно на его помощь. Здравый смысл инженеру в поддержке не отказал. Явился по первому требованию и велел возвращаться тем же путем, каким его владелец пришел в странные заросли репья. Яромир так и поступил. Исполнил все ранее проделанные повороты в обратном порядке, и вскоре, через несколько метров, ожидал увидеть надежную серую стену заводского корпуса.
Да не тут-то было! Там, где определенно надлежало присутствовать выходу из аккуратного строя сорнякового садоводства, глумливо предстала перед ним новая развилка, если смотреть с воздуха – в виде значка от автомобиля «мерседес». Яромир чуть было не взвыл. Куда идти теперь, было совершенно непонятно, оставаться на месте – глупо. В состоянии внезапного отупения инженер свернул направо. Потом налево. Потом долго ходил по кругу, пока не обнаружил новое ответвление прохода. Чертов лабиринт никак не желал его отпускать. Руки бы повыдергать здешнему Дедалу-затейнику! Выругался про себя Яромир. Однако ругательства дела не решили. Он даже попробовал залезть на показавшийся ему самым толстым и мощным стебель репейника, но и эта затея ничем не помогла. Скорее наоборот.
Предательский стебель подломился в неподходящий момент, и Яромир пребольно грохнулся с двухметровой высоты, прямо на оставленный заботливо внизу, рядом с барабаном, все еще горевший керосиновый фонарь. Хрупкое стекло треснуло, наружу метнулось быстрое пламя, и Яромир опалил себе поясницу, в воздухе явно запахло жженой тряпкой, значит, и дождевик существенно пострадал. Наверняка сзади теперь красуется изрядная дыра. Вдобавок ко всему прочему, он остался без освещения. И рассчитывать мог теперь лишь на заходящую, ухмыляющуюся чужому несчастью луну. Он подобрал обломки фонаря, нацепил гарусную перевязь и снова пошел направо. Потом налево. Потом долго ходил по кругу. Пока не нашел боковой проход.
Через неопределенный срок бесконечных странствий заблудший окончательно инженер посмотрел на часы. Подсвеченные цифры показывали ровно полночь. Стало быть, время следующего обхода. Ему же представлялось, он проплутал в лабиринте колючек целую вечность, и пора бы наступить утру. А прошло всего-навсего каких-то жалких пятьдесят минут. Яромир никуда больше идти не хотел. Задрав голову, он попытался выть на оскалившуюся желтым светом луну, но голос отказался ему служить, наружу вырвался только натужный хрип.
В этот же миг в зарослях репья раздался неприятно-тревожный шум. Не то чтобы через частокол плотно прижатых друг к дружке стеблей сорняка ломился, к примеру, буйвол или носорог, но это было определенно какое-то крупное животное. Главная мерзость заключалась в том, что приглушенный треск равномерно ломаемых колючек оставался единственно производимым в движении звуком. А вот само существо, направлявшееся в сторону Яромира, никак более о своем присутствии не сообщало. Не было ни тяжелой поступи, ни мерной дрожи земли, ни одышливого сопенья или, на худой конец, хотя бы хрюканья. Мягкие, бесшумные лапы прокладывали дорогу к растерявшемуся, испуганному теперь не на шутку заводскому сторожу. Вокруг Яромира повеяло нехорошим запахом, какой бывает в плохо убранных клетках передвижного зоопарка. На всякий случай он поднял фонарь, как бы для замаха, все же железяка, хотя в смысле оборонительного орудия весьма сомнительная.