И. В.: Неужели убили?
И. А.: Нет, Виктор просчитался. Он по ошибке убил другого человека. Апотом сам свалился ночью со скалы и разбился насмерть.
И. В.: Уменя мурашки по коже…
И. А.: Коммерсант, уже давно подозревавший Виктора, вздохнул с облегчением. Он решил, что шантаж на этом закончился. Но я стала действовать еще жестче и наутро подкинула ему новое письмо, где мои требования были поставлены в ультимативной форме. К тому же я похитила у своего режиссера пистолет Макарова, который намеревалась применить в том случае, если коммерсант будет упрямиться.
И. В.: Я затрудняюсь даже предположить, чем эта история закончилась.
И. А.: Не ломайте голову! Коммерсант вдруг сделал неожиданный ход, кинув мне крючок с наживкой, и я даже не заметила, как заглотнула его.
И. В.: Значит, он вас подозревал?
И. А.: Конечно! Но тогда я об этом не знала.
И. В.: Что же это был за крючок?
И. А.: Он вдруг предложил мне деньги. Большую сумму. Ту самую сумму, которую я требовала у него в анонимных письмах. Я растерялась. Я подумала, что он полюбил меня и искренне захотел помочь моему фильму.
И. В.: Вы согласились принять эти деньги?
И. А.: Да! Конечно! Но теперь надо было тихо вывести из игры мою вторую роль – неизвестного шантажиста, автора писем, который подписывался буквой N, потому что коммерсанта серьезно волновали угрозы. Я подговорила одного очень близкого мне актера, чтобы он сыгралроль шантажиста, который должен был на наших глазах разыграть самоубийство. Все получилось прекрасно. Мой коммерсант был удовлетворен. Счастливые, что все закончилось благополучно, мы вернулись к нему домой…
И. В.: Извините, перебью вас! А что случилось с рабочим, который был в сговоре с Виктором?
И. А.: Как раз о нем я и собиралась сказать. Пока хозяина не было, рабочий перерыл весь двор и нашел ящик с долларами.
И. В.: Что вы говорите!
И. А.: Иночью унес его в свой сарай, где он ночевал. Коммерсант тотчас заметил пропажу, но даже не мог предположить, чьих рук этодело.
И. В.: А вы знали?
И. А.: Да.
И. В.: Но почему не сказали об этом коммерсанту? Ведь все равно эти деньги он намеревался отдать вам?
И. А.: Дать в долг, но не подарить! За свое спонсорство коммерсантхотел получить большой процент от проката нашего фильма. Условия, которые он поставил, были просто грабительскими.
И. В.: И потому вы решили действовать в одиночку?
И. А.: Да, именно потому. Адрес, где жил этот рабочий, я узналау его бригадира и рано утром зашла в сарай, где рабочий спал в обнимкус ящиком.
И. В.: Вы предложили ему поделиться с вами?
И. А.: Я дважды выстрелила ему в голову из пистолета Макарова, потом взяла ящик и раскрыла его.
И. В.: Даже не смею предсказать…
И. А.: Доллары были фальшивые.
И. В.: Невероятно! Инга, я не то что в шоке, я раздавлен… Я простоне нахожу слов… Вы рассказали о себе такое! Как все это понимать?..
И. А.: Я вышла из сарая, отчетливо понимая, что случилось самое страшное. Я вдруг поняла, что безумно полюбила этого коммерсанта. Я поняла, что мои чувства были окутаны плотным слоем пороков, грязи и денег. Когда все это упало и мои чувства обнажились, я увидела истинную ценность – любовь, которой мне так не хватало всю жизнь…
И. В.: Я не могу слушать это спокойно. Посмотрите – на мои глаза наворачиваются слезы!
И. А.: Значит, фильм будет удачным.
И. В.: Простите?
И. А.: Я пересказала вам сценарий фильма.
И. В.: Господи! Да вы же мне сердце посадите! Инга, нельзя жетак издеваться над простым репортером!
И. А.: Извините. Ваше время истекло. Я должна идти на съемки».
Я поднял голову. Кабинет плыл перед моими глазами.
– Ну, импресарио? Что скажешь? – возбужденно спросил Игнат. – Правда, слезу вышибает?.. Вижу, вижу, что тебя проняло. Давай подписывай, и я отдам на правку!
Я смял листки в кулаке.
– Игнат, – произнес я, – это интервью ты публиковать не будешь.
– Что?! – поморщился Игнат. – Как это не буду? С чего это вдруг я не буду его публиковать?
По его мнению, я нес такой вздор, что на эту тему вообще не следовало говорить.
Я встал со стула, мелко порвал листы с интервью и кинул обрывки в урну.
– На какой машине файл с интервью? – спросил я, оглядывая столы с компьютерами.
– Ты что, взбесился? – Игнат привстал со стула и закинул на затылок свой длинный чуб, раскачивающийся перед глазами. – Ты в своем уме?! Ты что здесь хозяйничаешь?!
– Инга погибла вчера утром, час спустя после того, как ты с ней разговаривал, – сказал я. – Погибла при выполнении трюка. Это интервью очернит память о ней. Твои идиоты читатели все поймут не так, как надо.
– Нет! – крикнул Игнат, не желая даже смотреть на меня, и рубанул рукой по воздуху. – Такая удача бывает раз в сто лет! Это же сенсация, понимаешь?
– Твоя сенсация пахнет дерьмом!
– Но почему?! Разве я что-то придумал? Переписано с диктофона слово в слово!
Он поступил опрометчиво, протянув мне диктофон. Я взял его, нажал кнопку воспроизведения и, услышав голос Инги, вытащил кассету и, как галету, разломал ее на четыре части.
– Ты что?! – диким голосом заорал Варданян, кидаясь ко мне и пытаясь вырвать из моей руки спутанную в клубок магнитную ленту. – Да это же доказательство! Что ты наделал!
Я оттолкнул его от себя, сунул клубок в карман и повторил:
– Ты не будешь публиковать интервью.
– Буду! – с ненавистью глянув на меня, выкрикнул Игнат. – Такое бывает раз в сто лет! Предсмертная исповедь актрисы! Да у меня это интервью с руками оторвут зарубежные издания! Это пахнет такими бабками, что тебе и не снилось! Я же тебя дурака в долю хочу взять!
– Спрашиваю последний раз: на какой машине записан файл?
– Ни на какой! – огрызнулся Игнат. – После того, что ты сделал, я с тобой вообще разговаривать не хочу.
– Ладно, – сказал я, сел за ближайший компьютер и набрал команду форматирования жесткого диска.
– Ты что?! – взвизгнул Игнат, разъяренным псом кидаясь на меня. – Ты же мне все архивы сотрешь! Мне же потом башку оторвут!
Я оттолкнул его от себя. На экране монитора появилось грозное предупреждение, что в случае форматирования жесткого диска все данные на нем будут уничтожены.
– Ну? – спросил я, касаясь пальцем клавиши, чтобы дать подтверждение.
– Я тебя прошу! – взмолился Варданян, прижимая руки к груди. – Ну что с тобой сегодня? Ты меня заживо похоронить хочешь! Это моя работа! Это моя удача! Я же не влезаю в твои дела!
– Интервью ты публиковать не будешь, – еще раз повторил я и нажал клавишу.
Вопль Варданяна оглушил меня.
– Да! Да! – орал он. – Я скажу! Останови!
Я набрал «PAUSE». Гильотина остановилась над редакционными архивами.
– Здесь, – прошептал Варданян, кивнув на другую машину, и вытер крупные капли пота со лба. – Я сам.
Он сел за компьютер, выбрал файл и открыл его, убеждая меня, что это именно тот самый файл с интервью. Потом нажал кнопку «DELETE».
– Ты доволен? – усталым голосом спросил Варданян.
Я склонился над клавиатурой и стер еще и копию файла.
Игнат скрипнул зубами и потухшим взглядом уставился в экран.
– Если ты все-таки восстановишь его, – предупредил я, – то тебе будет очень плохо и друзьями мы уже никогда не будем.
– А мы и так уже не друзья, – ответил Игнат.
Я больше ничего не сказал, повернулся и вышел.
Глава 37
И. А.: Нет, Виктор просчитался. Он по ошибке убил другого человека. Апотом сам свалился ночью со скалы и разбился насмерть.
И. В.: Уменя мурашки по коже…
И. А.: Коммерсант, уже давно подозревавший Виктора, вздохнул с облегчением. Он решил, что шантаж на этом закончился. Но я стала действовать еще жестче и наутро подкинула ему новое письмо, где мои требования были поставлены в ультимативной форме. К тому же я похитила у своего режиссера пистолет Макарова, который намеревалась применить в том случае, если коммерсант будет упрямиться.
И. В.: Я затрудняюсь даже предположить, чем эта история закончилась.
И. А.: Не ломайте голову! Коммерсант вдруг сделал неожиданный ход, кинув мне крючок с наживкой, и я даже не заметила, как заглотнула его.
И. В.: Значит, он вас подозревал?
И. А.: Конечно! Но тогда я об этом не знала.
И. В.: Что же это был за крючок?
И. А.: Он вдруг предложил мне деньги. Большую сумму. Ту самую сумму, которую я требовала у него в анонимных письмах. Я растерялась. Я подумала, что он полюбил меня и искренне захотел помочь моему фильму.
И. В.: Вы согласились принять эти деньги?
И. А.: Да! Конечно! Но теперь надо было тихо вывести из игры мою вторую роль – неизвестного шантажиста, автора писем, который подписывался буквой N, потому что коммерсанта серьезно волновали угрозы. Я подговорила одного очень близкого мне актера, чтобы он сыгралроль шантажиста, который должен был на наших глазах разыграть самоубийство. Все получилось прекрасно. Мой коммерсант был удовлетворен. Счастливые, что все закончилось благополучно, мы вернулись к нему домой…
И. В.: Извините, перебью вас! А что случилось с рабочим, который был в сговоре с Виктором?
И. А.: Как раз о нем я и собиралась сказать. Пока хозяина не было, рабочий перерыл весь двор и нашел ящик с долларами.
И. В.: Что вы говорите!
И. А.: Иночью унес его в свой сарай, где он ночевал. Коммерсант тотчас заметил пропажу, но даже не мог предположить, чьих рук этодело.
И. В.: А вы знали?
И. А.: Да.
И. В.: Но почему не сказали об этом коммерсанту? Ведь все равно эти деньги он намеревался отдать вам?
И. А.: Дать в долг, но не подарить! За свое спонсорство коммерсантхотел получить большой процент от проката нашего фильма. Условия, которые он поставил, были просто грабительскими.
И. В.: И потому вы решили действовать в одиночку?
И. А.: Да, именно потому. Адрес, где жил этот рабочий, я узналау его бригадира и рано утром зашла в сарай, где рабочий спал в обнимкус ящиком.
И. В.: Вы предложили ему поделиться с вами?
И. А.: Я дважды выстрелила ему в голову из пистолета Макарова, потом взяла ящик и раскрыла его.
И. В.: Даже не смею предсказать…
И. А.: Доллары были фальшивые.
И. В.: Невероятно! Инга, я не то что в шоке, я раздавлен… Я простоне нахожу слов… Вы рассказали о себе такое! Как все это понимать?..
И. А.: Я вышла из сарая, отчетливо понимая, что случилось самое страшное. Я вдруг поняла, что безумно полюбила этого коммерсанта. Я поняла, что мои чувства были окутаны плотным слоем пороков, грязи и денег. Когда все это упало и мои чувства обнажились, я увидела истинную ценность – любовь, которой мне так не хватало всю жизнь…
И. В.: Я не могу слушать это спокойно. Посмотрите – на мои глаза наворачиваются слезы!
И. А.: Значит, фильм будет удачным.
И. В.: Простите?
И. А.: Я пересказала вам сценарий фильма.
И. В.: Господи! Да вы же мне сердце посадите! Инга, нельзя жетак издеваться над простым репортером!
И. А.: Извините. Ваше время истекло. Я должна идти на съемки».
Я поднял голову. Кабинет плыл перед моими глазами.
– Ну, импресарио? Что скажешь? – возбужденно спросил Игнат. – Правда, слезу вышибает?.. Вижу, вижу, что тебя проняло. Давай подписывай, и я отдам на правку!
Я смял листки в кулаке.
– Игнат, – произнес я, – это интервью ты публиковать не будешь.
– Что?! – поморщился Игнат. – Как это не буду? С чего это вдруг я не буду его публиковать?
По его мнению, я нес такой вздор, что на эту тему вообще не следовало говорить.
Я встал со стула, мелко порвал листы с интервью и кинул обрывки в урну.
– На какой машине файл с интервью? – спросил я, оглядывая столы с компьютерами.
– Ты что, взбесился? – Игнат привстал со стула и закинул на затылок свой длинный чуб, раскачивающийся перед глазами. – Ты в своем уме?! Ты что здесь хозяйничаешь?!
– Инга погибла вчера утром, час спустя после того, как ты с ней разговаривал, – сказал я. – Погибла при выполнении трюка. Это интервью очернит память о ней. Твои идиоты читатели все поймут не так, как надо.
– Нет! – крикнул Игнат, не желая даже смотреть на меня, и рубанул рукой по воздуху. – Такая удача бывает раз в сто лет! Это же сенсация, понимаешь?
– Твоя сенсация пахнет дерьмом!
– Но почему?! Разве я что-то придумал? Переписано с диктофона слово в слово!
Он поступил опрометчиво, протянув мне диктофон. Я взял его, нажал кнопку воспроизведения и, услышав голос Инги, вытащил кассету и, как галету, разломал ее на четыре части.
– Ты что?! – диким голосом заорал Варданян, кидаясь ко мне и пытаясь вырвать из моей руки спутанную в клубок магнитную ленту. – Да это же доказательство! Что ты наделал!
Я оттолкнул его от себя, сунул клубок в карман и повторил:
– Ты не будешь публиковать интервью.
– Буду! – с ненавистью глянув на меня, выкрикнул Игнат. – Такое бывает раз в сто лет! Предсмертная исповедь актрисы! Да у меня это интервью с руками оторвут зарубежные издания! Это пахнет такими бабками, что тебе и не снилось! Я же тебя дурака в долю хочу взять!
– Спрашиваю последний раз: на какой машине записан файл?
– Ни на какой! – огрызнулся Игнат. – После того, что ты сделал, я с тобой вообще разговаривать не хочу.
– Ладно, – сказал я, сел за ближайший компьютер и набрал команду форматирования жесткого диска.
– Ты что?! – взвизгнул Игнат, разъяренным псом кидаясь на меня. – Ты же мне все архивы сотрешь! Мне же потом башку оторвут!
Я оттолкнул его от себя. На экране монитора появилось грозное предупреждение, что в случае форматирования жесткого диска все данные на нем будут уничтожены.
– Ну? – спросил я, касаясь пальцем клавиши, чтобы дать подтверждение.
– Я тебя прошу! – взмолился Варданян, прижимая руки к груди. – Ну что с тобой сегодня? Ты меня заживо похоронить хочешь! Это моя работа! Это моя удача! Я же не влезаю в твои дела!
– Интервью ты публиковать не будешь, – еще раз повторил я и нажал клавишу.
Вопль Варданяна оглушил меня.
– Да! Да! – орал он. – Я скажу! Останови!
Я набрал «PAUSE». Гильотина остановилась над редакционными архивами.
– Здесь, – прошептал Варданян, кивнув на другую машину, и вытер крупные капли пота со лба. – Я сам.
Он сел за компьютер, выбрал файл и открыл его, убеждая меня, что это именно тот самый файл с интервью. Потом нажал кнопку «DELETE».
– Ты доволен? – усталым голосом спросил Варданян.
Я склонился над клавиатурой и стер еще и копию файла.
Игнат скрипнул зубами и потухшим взглядом уставился в экран.
– Если ты все-таки восстановишь его, – предупредил я, – то тебе будет очень плохо и друзьями мы уже никогда не будем.
– А мы и так уже не друзья, – ответил Игнат.
Я больше ничего не сказал, повернулся и вышел.
Глава 37
Раньше, когда на меня нападала хандра, я шел в атлетический клуб к Гере, начинал соревноваться с ним, таскал железо до боли в мышцах, наполнял их каменной твердостью, вытесняя дурное настроение, и через час-другой снова радовался жизни. После смерти Геры в «Персей» я ходить уже не мог.
Одноклассник Роман со своей бригадой ко мне не вернулся. Несколько дней они сооружали сцену и скамейки в Крепости для фестиваля, а потом вообще уехали из Судака.
Игнат Варданян при встрече со мной перестал здороваться и делал вид, что мы незнакомы.
Я запил. Мысли об Инге не давали мне покоя. Душу терзало то чувство, которое называют совестью, хотя разум не уставал твердить, что она убийца и дрянь, каких еще свет не видывал.
Можно было бы поставить точку в этой истории. Можно было бы поставить точку и с чистой совестью по десять раз на дню наполнять стакан. Но в моем уставшем воображении время от времени всплывало всего два вопроса, на которые я не смог дать ответа. Я отмахивался от них, как от назойливых мух, но они продолжали атаковать меня. Я убеждал себя, что мне вовсе не обязательно знать все, но это не помогало. Вопросы заводили меня в тупик. Я бился головой о глухую стену. Я чувствовал себя так, словно умирал от жажды, нашел колодец с холодной чистой водой, свесился, но до воды не достал. Чуть-чуть не достал, всего сантиметр. Вытягивал руку, вытягивал пальцы, и все без толку. И продолжал умирать от жажды.
В интервью Инга почему-то ничего не сказала об убийстве антиквара Кучера. Я не сомневался, что это ее рук дело, и хорошо представлял, как все произошло: она зашла во двор, сказала Кучеру, что хочет поговорить с ним об антикварном золоте, предложила ему уединиться в гараже, там брызнула ему под нос из баллончика с нервно-паралитическим газом, а когда Кучер упал на пол, подтащила его к выхлопной трубе и завела машину.
Но я не понимал, зачем она это сделала?
И второй вопрос: кто же все-таки этот Лембит Лехтине? Кто этот человек, который интересовался у Лебединской старинными монетами за день до того, как я впервые встретился с Ингой?
Анна кинула сумку на входе, подошла ко мне, глянула на столик, заставленный бутылками, тарелками с шелухой от креветок, кусочками засохшей колбасы и хлеба, скептически осмотрела мое небритое лицо, села напротив и спокойно, будто ничего особенного не происходило, сказала:
– Привет!
Я кивнул, убрал ноги со стола, поставил перед ней стакан и наполнил его джином.
Анна к стакану не прикоснулась. Не сводя с меня своих прекрасных глаз, она спросила:
– Как отдохнул?
– Хорошо, – ответил я и икнул.
– По тебе заметно.
Я многозначительно развел руками и почесал щетину.
– А мы тебя искали, – сказала Анна.
– А кто это «мы»? – уточнил я.
– Я и Влад.
– Интересно, – пробормотал я. – И где это вы меня искали?
– В Анталии.
Я чуть не поперхнулся джином, отставил стакан и сказал сиплым голосом:
– Лучше бы в Австралии.
Лицо Анны неуловимо изменилось. Она продолжала смотреть на меня, но в ее глазах появилась легкая настороженность.
– Разве ты не был в Анталии? – осторожно поинтересовалась она.
– Никогда! – признался я.
– А куда же ты ездил?
– Когда?
Разговор зашел в тупик. Анна чего-то не понимала. Как, собственно, и я.
– Подожди! – вдруг нахмурилась она, сбрасывая с себя сдержанное высокомерие, которое мне так не нравилось. – Ты не слишком пьян? Ты можешь все объяснить мне?
– Не уверен, но попробую, – пообещал я.
– Куда ты недавно ездил?
Я наморщил лоб, вспоминая.
– В Щебетовку. В Новый Свет…
– Хватит! – Анна ударила ладонью по столу. Джин пролился на стол. Я поборол в себе желание коснуться лужи губами и втянуть ее в себя. – Зачем ты давал телеграмму, если никуда не собирался?
– Телеграмму? – переспросил я. – Разве я тебе давал телеграмму? Я же отправил ее в Коктебель Арабову!
– Какому Арабову? – Анна посмотрела на меня как на безнадежно больного и тотчас повторила: – Арабов… Почему мне эта фамилия знакома?
– Не знаю! – Я пожал плечами. – Это отец актрисы, которая жила у меня и погибла во время съемок.
– Нет, нет! – поморщилась Анна. – Не то! В прошлом году я отправляла в Коктебель Арабову инсулин. Вот кто меня об этом просил – не могу вспомнить…
– Не путай меня, – махнул я рукой и на всякий случай взял стакан со стола. – Что ты про телеграмму мелешь?
– Я получила от тебя телеграмму.
– Когда?
– Три недели назад.
– Не посылал я тебе телеграмму, – ответил я и категорически покрутил головой. – Что в ней было?
– Сейчас! – сказала Анна, глядя в потолок. – Вроде того: «Планы меняются. Уезжаю в Анталию на две недели. Целую. Кирилл».
– Вот это номер! – возмутился я и, чтобы не проливать, отпил.
– Я на тебя, конечно, обозлилась и вместе с Владом поехала за тобой.
– Ах, вместе с Владом! – заострил я внимание на третьей вершине нашего любовного треугольника, к месту вспомнив о гениальном изобретении – защите нападением. – А я голову ломал, почему ты не приезжаешь и телефон твой не отвечает. От твоего автоответчика я уже бегемотом выть начал.
– Значит, это чья-то дурная шутка? – спросила Анна.
Я почувствовал, как начинаю трезветь.
– Если бы ты знала, – произнес я, – чем эта шутка для меня обернулась.
Мое волнение передалось Анне. Она встала со стула, сняла и повесила в шкаф белый пиджак и раздраженно сказала:
– Какая здесь грязь! Почему ты здесь не убрал?
– Остынь, – посоветовал я ей. – Лучше приготовь отбивные. Они в морозильнике.
Анна ходила по кабинету. Она приготовила для меня чемодан упреков, но все они оказались лишними.
– Телеграмма была подписана моим именем? – спросил я.
– Конечно, – кивнула Анна.
– Отправлена из Судака?
– Да.
– Ты получила ее в тот же день, когда она была отправлена?
– Да. Но только вечером. Ее ошибочно занесли в другую квартиру. А там все были на работе, и почтальон сунул ее в почтовый ящик. Вечером соседка пришла с работы, увидела, что телеграмма адресована мне, и занесла ее.
– Стоп! – сказал я и закрыл глаза. – Тихо. Помолчи…
– Тебе плохо?! – вскрикнула Анна.
– Да, – прошептал я.
Она кинулась ко мне и схватила ладонями за щеки.
– Что с тобой?! Где болит?!
– Налей, – прошептал я. – И я попробую с первого раза угадать номер квартиры соседки, которая принесла тебе телеграмму… Твоя квартира сто семьдесят седьмая?
– Да, – прошептала Анна, с испугом глядя на меня.
– А у соседки сто семьдесят первая?
– Да… – еще тише ответила Анна. – Но как ты…
– Боже мой! Боже мой! – Я вскочил и схватился за голову. – Вот откуда оно все пошло! Вот тебе и Коктебель, и Арабов… Я тебе скажу, почему фамилия Арабова из Коктебеля тебе знакома. Но сначала я должен тебе рассказать, что тут творилось, пока ты с Владом отдыхала в Анталии.
Анна прикусила губу. Она чувствовала себя виноватой. Мы пошли на кухню. Анна безропотно заняла место у плиты, а я, сидя на столе со стаканом джина, подробно рассказывал ей о всех своих злоключениях, опустив лишь малозначащие эпизоды сексуального характера. Анна, слушая меня, то замахивалась, чтобы влепить мне пощечину, то вскрикивала, то плакала, то смеялась.
– Теперь у меня есть ответы на последние два вопроса, – завершил я свой часовой рассказ. – Я знаю, зачем Инга убила Кучера и кто такой Лембит Лехтине.
– Ну? – пританцовывая от нетерпения, крикнула Анна.
– Подожди! Нам сейчас надо кое-куда заехать.
– А отбивные? – спросила Анна.
– Отбивные потом.
Мы спустились в гараж и сели в машину. Анна качнулась на сиденье и недоуменно склонила голову.
– Мне кажется, что сиденье раньше было более мягким.
– Естественно, – ответил я, аккуратно выезжая из ворот. – Раньше я хранил золото в кабинете, а когда началась вся эта возня, так зашил его вместе с «дипломатом» в сиденье. Оно все время было при мне.
Мы проехали мимо музея. Он был закрыт – выходной.
– Я привезла тете Шуре турецкий национальный костюм для музея, – сказала Анна.
– Прекрасный подарок! – похвалил я.
У пятиэтажного жилого дома мы остановились. Я подал Анне руку, помогая ей выйти из джипа, первым зашел в подъезд и быстро поднялся наверх.
Дверь не была заперта – в ней по-прежнему не было замка.
Я зашел без стука. На кухне шумела вода. Пахло чем-то горелым. Я повернулся к Анне и громко объявил:
– А теперь позволь представить тебе Лембита Лехтине! Он же – господин N!
Анна остолбенела. Но меня больше беспокоила реакция Лебединской. Я снова повернулся к кухне, ожидая крика, истерики, сердечного приступа, но все было не так.
В первое мгновение я не узнал Лебединскую. В дверях беззвучно, как тень, появилась женщина в черном. Черный платок покрывал седую, коротко остриженную голову заведующей музеем. Бледное, изможденное, больное лицо женщины было спокойным и неподвижным.
– Не кричи, – тихо произнесла Лебединская. – Разбудишь.
Я обернулся, заглянул в комнату, но она была пуста.
– Пойдем отсюда, – сквозь зубы сказала Анна и потянула меня за руку.
– Подожди! – крикнул я и зашел на кухню.
На топчане у окна лежало платье Инги – то самое, в котором она пришла ко мне в первый вечер. Рядом, на табурете, в жестяной банке, догорала бумага.
Лебединская приложила палец к губам, показала глазами на платье. Я с ужасом посмотрел в глаза женщины. Передо мной стояла сумасшедшая!
– Она не спала всю ночь, – шепотом объяснила Лебединская. – Пришла под утро, мокрая, грязная, вся в крови. Я ее помыла, посушила и уложила спать… А это кто с тобой?
– Это Анна, – ответил я, не в силах оторвать взгляда от платья.
– Анна, – повторила Лебединская, прислушиваясь к звучанию имени. – Инга… Похоже, правда?.. А ты знаешь, что она тебя любила?
Лебединская присела на край топчана и провела ладонью по платью.
– Племянница моя… Единственная… Она мне как доченька… Спи, солнышко, спи, родненькая…
Я судорожно сглотнул. Анна снова дернула меня за руку.
– Она станет звездой киноэкрана! – вдруг громко сказала Лебединская. – Она затмит Мэрилин Монро и Брижит Бардо! О ней будет говорить вся планета! Ты будешь целовать дверные ручки, к которым она прикасалась… Девочка моя милая! Спи, мое солнышко, никто тебя больше не обидит…
– Идем отсюда! – вдруг пронзительно крикнула Анна. – Я не могу на это смотреть!
Мы вывалились из квартиры и побежали по лестнице вниз. Заскочили в машину, захлопнули за собой двери и долго сидели молча.
– В Коктебеле живет ее брат, отец Инги, Николай Арабов. Так он даже не приехал на похороны.
– А какие могут быть похороны, если тело не нашли?
– Ее похоронили по морскому обычаю. Священник отпевал море, а мы кидали в волны венки и пускали пробковые дощечки со свечами.
– Похоже, что тетя Шура действительно относилась к ней как к дочери, – произнесла Анна. – Потому тронулась мозгами.
– Чтобы найти деньги на фильм, она продала Кучеру золотые монеты, которые я ей подарил, – сказал я. – Этого, конечно, оказалось мало. И она решила тряхнуть меня. Вот вдвоем с Ингой они все это и придумали. Так появился на свет несуществующий Лембит Лехтине. Попросили Виктора, чтобы он перевернул квартиру вверх дном. Тот постарался на совесть, еще водки с женщинами на кухне выпил. На следующий день пришел, чтобы свои следы с посуды убрать, но нечаянно нарвался на меня.
– Может быть, седой человек в «Запорожце» с дыркой во лбу – тоже Лебединская? – вслух подумала Анна. – Разве трудно загримировать тетю Шуру под мужчину? Она и без грима на мужика смахивает.
– Вполне может быть, – согласился я. – А что касается Кучера, то Инга убила его по той простой причине, что боялась, как бы от него я не узнал о продаже Лебединской монет. Тогда вся их легенда о Лембите рухнула бы как карточный домик. И еще: никто, кроме Кучера и Лебединской, не знал, что у меня есть золотые монеты. Кучер при необходимости мог бы убедительно доказать мне свою преданность, и в этом случае все подозрение упало бы на тетю Шуру.
– Даже если Инга была бы дочерью Лебединской, – сказала Анна, – неужели можно оправдать преступление, при помощи которого любимое чадо поднялось бы на ступеньку выше к заветной мечте? Неужели тетя Шура искренне верила в то, что на украденные деньги можно снять талантливый фильм?
– Дело не в украденных деньгах, – ответил я, заводя мотор и трогаясь с места. – Дело в таланте, которого не было. Но ты права: настоящее искусство не создашь на лжи и крови.
– Я когда-нибудь тебя убью, Вацура.
Одноклассник Роман со своей бригадой ко мне не вернулся. Несколько дней они сооружали сцену и скамейки в Крепости для фестиваля, а потом вообще уехали из Судака.
Игнат Варданян при встрече со мной перестал здороваться и делал вид, что мы незнакомы.
Я запил. Мысли об Инге не давали мне покоя. Душу терзало то чувство, которое называют совестью, хотя разум не уставал твердить, что она убийца и дрянь, каких еще свет не видывал.
Можно было бы поставить точку в этой истории. Можно было бы поставить точку и с чистой совестью по десять раз на дню наполнять стакан. Но в моем уставшем воображении время от времени всплывало всего два вопроса, на которые я не смог дать ответа. Я отмахивался от них, как от назойливых мух, но они продолжали атаковать меня. Я убеждал себя, что мне вовсе не обязательно знать все, но это не помогало. Вопросы заводили меня в тупик. Я бился головой о глухую стену. Я чувствовал себя так, словно умирал от жажды, нашел колодец с холодной чистой водой, свесился, но до воды не достал. Чуть-чуть не достал, всего сантиметр. Вытягивал руку, вытягивал пальцы, и все без толку. И продолжал умирать от жажды.
В интервью Инга почему-то ничего не сказала об убийстве антиквара Кучера. Я не сомневался, что это ее рук дело, и хорошо представлял, как все произошло: она зашла во двор, сказала Кучеру, что хочет поговорить с ним об антикварном золоте, предложила ему уединиться в гараже, там брызнула ему под нос из баллончика с нервно-паралитическим газом, а когда Кучер упал на пол, подтащила его к выхлопной трубе и завела машину.
Но я не понимал, зачем она это сделала?
И второй вопрос: кто же все-таки этот Лембит Лехтине? Кто этот человек, который интересовался у Лебединской старинными монетами за день до того, как я впервые встретился с Ингой?
* * *
Совсем некстати вдруг объявилась Анна. Она приехала без всякого предупреждения и зашла ко мне в резервацию в тот момент, когда я меньше всего хотел, чтобы она меня видела. Трехдневный запой со всеми вытекающими отсюда последствиями!Анна кинула сумку на входе, подошла ко мне, глянула на столик, заставленный бутылками, тарелками с шелухой от креветок, кусочками засохшей колбасы и хлеба, скептически осмотрела мое небритое лицо, села напротив и спокойно, будто ничего особенного не происходило, сказала:
– Привет!
Я кивнул, убрал ноги со стола, поставил перед ней стакан и наполнил его джином.
Анна к стакану не прикоснулась. Не сводя с меня своих прекрасных глаз, она спросила:
– Как отдохнул?
– Хорошо, – ответил я и икнул.
– По тебе заметно.
Я многозначительно развел руками и почесал щетину.
– А мы тебя искали, – сказала Анна.
– А кто это «мы»? – уточнил я.
– Я и Влад.
– Интересно, – пробормотал я. – И где это вы меня искали?
– В Анталии.
Я чуть не поперхнулся джином, отставил стакан и сказал сиплым голосом:
– Лучше бы в Австралии.
Лицо Анны неуловимо изменилось. Она продолжала смотреть на меня, но в ее глазах появилась легкая настороженность.
– Разве ты не был в Анталии? – осторожно поинтересовалась она.
– Никогда! – признался я.
– А куда же ты ездил?
– Когда?
Разговор зашел в тупик. Анна чего-то не понимала. Как, собственно, и я.
– Подожди! – вдруг нахмурилась она, сбрасывая с себя сдержанное высокомерие, которое мне так не нравилось. – Ты не слишком пьян? Ты можешь все объяснить мне?
– Не уверен, но попробую, – пообещал я.
– Куда ты недавно ездил?
Я наморщил лоб, вспоминая.
– В Щебетовку. В Новый Свет…
– Хватит! – Анна ударила ладонью по столу. Джин пролился на стол. Я поборол в себе желание коснуться лужи губами и втянуть ее в себя. – Зачем ты давал телеграмму, если никуда не собирался?
– Телеграмму? – переспросил я. – Разве я тебе давал телеграмму? Я же отправил ее в Коктебель Арабову!
– Какому Арабову? – Анна посмотрела на меня как на безнадежно больного и тотчас повторила: – Арабов… Почему мне эта фамилия знакома?
– Не знаю! – Я пожал плечами. – Это отец актрисы, которая жила у меня и погибла во время съемок.
– Нет, нет! – поморщилась Анна. – Не то! В прошлом году я отправляла в Коктебель Арабову инсулин. Вот кто меня об этом просил – не могу вспомнить…
– Не путай меня, – махнул я рукой и на всякий случай взял стакан со стола. – Что ты про телеграмму мелешь?
– Я получила от тебя телеграмму.
– Когда?
– Три недели назад.
– Не посылал я тебе телеграмму, – ответил я и категорически покрутил головой. – Что в ней было?
– Сейчас! – сказала Анна, глядя в потолок. – Вроде того: «Планы меняются. Уезжаю в Анталию на две недели. Целую. Кирилл».
– Вот это номер! – возмутился я и, чтобы не проливать, отпил.
– Я на тебя, конечно, обозлилась и вместе с Владом поехала за тобой.
– Ах, вместе с Владом! – заострил я внимание на третьей вершине нашего любовного треугольника, к месту вспомнив о гениальном изобретении – защите нападением. – А я голову ломал, почему ты не приезжаешь и телефон твой не отвечает. От твоего автоответчика я уже бегемотом выть начал.
– Значит, это чья-то дурная шутка? – спросила Анна.
Я почувствовал, как начинаю трезветь.
– Если бы ты знала, – произнес я, – чем эта шутка для меня обернулась.
Мое волнение передалось Анне. Она встала со стула, сняла и повесила в шкаф белый пиджак и раздраженно сказала:
– Какая здесь грязь! Почему ты здесь не убрал?
– Остынь, – посоветовал я ей. – Лучше приготовь отбивные. Они в морозильнике.
Анна ходила по кабинету. Она приготовила для меня чемодан упреков, но все они оказались лишними.
– Телеграмма была подписана моим именем? – спросил я.
– Конечно, – кивнула Анна.
– Отправлена из Судака?
– Да.
– Ты получила ее в тот же день, когда она была отправлена?
– Да. Но только вечером. Ее ошибочно занесли в другую квартиру. А там все были на работе, и почтальон сунул ее в почтовый ящик. Вечером соседка пришла с работы, увидела, что телеграмма адресована мне, и занесла ее.
– Стоп! – сказал я и закрыл глаза. – Тихо. Помолчи…
– Тебе плохо?! – вскрикнула Анна.
– Да, – прошептал я.
Она кинулась ко мне и схватила ладонями за щеки.
– Что с тобой?! Где болит?!
– Налей, – прошептал я. – И я попробую с первого раза угадать номер квартиры соседки, которая принесла тебе телеграмму… Твоя квартира сто семьдесят седьмая?
– Да, – прошептала Анна, с испугом глядя на меня.
– А у соседки сто семьдесят первая?
– Да… – еще тише ответила Анна. – Но как ты…
– Боже мой! Боже мой! – Я вскочил и схватился за голову. – Вот откуда оно все пошло! Вот тебе и Коктебель, и Арабов… Я тебе скажу, почему фамилия Арабова из Коктебеля тебе знакома. Но сначала я должен тебе рассказать, что тут творилось, пока ты с Владом отдыхала в Анталии.
Анна прикусила губу. Она чувствовала себя виноватой. Мы пошли на кухню. Анна безропотно заняла место у плиты, а я, сидя на столе со стаканом джина, подробно рассказывал ей о всех своих злоключениях, опустив лишь малозначащие эпизоды сексуального характера. Анна, слушая меня, то замахивалась, чтобы влепить мне пощечину, то вскрикивала, то плакала, то смеялась.
– Теперь у меня есть ответы на последние два вопроса, – завершил я свой часовой рассказ. – Я знаю, зачем Инга убила Кучера и кто такой Лембит Лехтине.
– Ну? – пританцовывая от нетерпения, крикнула Анна.
– Подожди! Нам сейчас надо кое-куда заехать.
– А отбивные? – спросила Анна.
– Отбивные потом.
Мы спустились в гараж и сели в машину. Анна качнулась на сиденье и недоуменно склонила голову.
– Мне кажется, что сиденье раньше было более мягким.
– Естественно, – ответил я, аккуратно выезжая из ворот. – Раньше я хранил золото в кабинете, а когда началась вся эта возня, так зашил его вместе с «дипломатом» в сиденье. Оно все время было при мне.
Мы проехали мимо музея. Он был закрыт – выходной.
– Я привезла тете Шуре турецкий национальный костюм для музея, – сказала Анна.
– Прекрасный подарок! – похвалил я.
У пятиэтажного жилого дома мы остановились. Я подал Анне руку, помогая ей выйти из джипа, первым зашел в подъезд и быстро поднялся наверх.
Дверь не была заперта – в ней по-прежнему не было замка.
Я зашел без стука. На кухне шумела вода. Пахло чем-то горелым. Я повернулся к Анне и громко объявил:
– А теперь позволь представить тебе Лембита Лехтине! Он же – господин N!
Анна остолбенела. Но меня больше беспокоила реакция Лебединской. Я снова повернулся к кухне, ожидая крика, истерики, сердечного приступа, но все было не так.
В первое мгновение я не узнал Лебединскую. В дверях беззвучно, как тень, появилась женщина в черном. Черный платок покрывал седую, коротко остриженную голову заведующей музеем. Бледное, изможденное, больное лицо женщины было спокойным и неподвижным.
– Не кричи, – тихо произнесла Лебединская. – Разбудишь.
Я обернулся, заглянул в комнату, но она была пуста.
– Пойдем отсюда, – сквозь зубы сказала Анна и потянула меня за руку.
– Подожди! – крикнул я и зашел на кухню.
На топчане у окна лежало платье Инги – то самое, в котором она пришла ко мне в первый вечер. Рядом, на табурете, в жестяной банке, догорала бумага.
Лебединская приложила палец к губам, показала глазами на платье. Я с ужасом посмотрел в глаза женщины. Передо мной стояла сумасшедшая!
– Она не спала всю ночь, – шепотом объяснила Лебединская. – Пришла под утро, мокрая, грязная, вся в крови. Я ее помыла, посушила и уложила спать… А это кто с тобой?
– Это Анна, – ответил я, не в силах оторвать взгляда от платья.
– Анна, – повторила Лебединская, прислушиваясь к звучанию имени. – Инга… Похоже, правда?.. А ты знаешь, что она тебя любила?
Лебединская присела на край топчана и провела ладонью по платью.
– Племянница моя… Единственная… Она мне как доченька… Спи, солнышко, спи, родненькая…
Я судорожно сглотнул. Анна снова дернула меня за руку.
– Она станет звездой киноэкрана! – вдруг громко сказала Лебединская. – Она затмит Мэрилин Монро и Брижит Бардо! О ней будет говорить вся планета! Ты будешь целовать дверные ручки, к которым она прикасалась… Девочка моя милая! Спи, мое солнышко, никто тебя больше не обидит…
– Идем отсюда! – вдруг пронзительно крикнула Анна. – Я не могу на это смотреть!
Мы вывалились из квартиры и побежали по лестнице вниз. Заскочили в машину, захлопнули за собой двери и долго сидели молча.
– В Коктебеле живет ее брат, отец Инги, Николай Арабов. Так он даже не приехал на похороны.
– А какие могут быть похороны, если тело не нашли?
– Ее похоронили по морскому обычаю. Священник отпевал море, а мы кидали в волны венки и пускали пробковые дощечки со свечами.
– Похоже, что тетя Шура действительно относилась к ней как к дочери, – произнесла Анна. – Потому тронулась мозгами.
– Чтобы найти деньги на фильм, она продала Кучеру золотые монеты, которые я ей подарил, – сказал я. – Этого, конечно, оказалось мало. И она решила тряхнуть меня. Вот вдвоем с Ингой они все это и придумали. Так появился на свет несуществующий Лембит Лехтине. Попросили Виктора, чтобы он перевернул квартиру вверх дном. Тот постарался на совесть, еще водки с женщинами на кухне выпил. На следующий день пришел, чтобы свои следы с посуды убрать, но нечаянно нарвался на меня.
– Может быть, седой человек в «Запорожце» с дыркой во лбу – тоже Лебединская? – вслух подумала Анна. – Разве трудно загримировать тетю Шуру под мужчину? Она и без грима на мужика смахивает.
– Вполне может быть, – согласился я. – А что касается Кучера, то Инга убила его по той простой причине, что боялась, как бы от него я не узнал о продаже Лебединской монет. Тогда вся их легенда о Лембите рухнула бы как карточный домик. И еще: никто, кроме Кучера и Лебединской, не знал, что у меня есть золотые монеты. Кучер при необходимости мог бы убедительно доказать мне свою преданность, и в этом случае все подозрение упало бы на тетю Шуру.
– Даже если Инга была бы дочерью Лебединской, – сказала Анна, – неужели можно оправдать преступление, при помощи которого любимое чадо поднялось бы на ступеньку выше к заветной мечте? Неужели тетя Шура искренне верила в то, что на украденные деньги можно снять талантливый фильм?
– Дело не в украденных деньгах, – ответил я, заводя мотор и трогаясь с места. – Дело в таланте, которого не было. Но ты права: настоящее искусство не создашь на лжи и крови.
* * *
Вот теперь, наверное, все. Хотя передо мной опять во весь рост встала извечная проблема: надо что-то решать с Анной. Она безоговорочно простила меня и впустила в свое сердце со всем багажом моих измен и идиотских поступков. Но люто возненавидела за то, что я выкупил у Черновского недоснятый фильм «Час волка» и снял с него видеокопию. Теперь, когда я сажусь у экрана со стаканом своего любимого «Бифитера» и начинаю смотреть на игру Инги, раздумывая о том, почему все-таки не нашли ее тела, Анна подходит сзади, кладет руки мне на шею и тихо говорит:– Я когда-нибудь тебя убью, Вацура.