Страница:
Андрей Дышев
Далекий звон монет
Глава 1
Анна должна была ждать меня под МКАД на Симферопольском шоссе. В телеграмме я все указал точно: место, дату, время. Я не опаздывал и все же летел по своему обыкновению со скоростью сто восемьдесят километров в час. Но уже за километр до развязки пришлось резко тормозить: поток машин сливался в один ряд. Дорогу с обеих сторон сужали ограничители, раскрашенные ядовито-оранжевыми полосами.
Я нервничал. Мое нетерпение трудно было передать словами. Меня ждали сумасшедшие деньги!
Машины все сильнее уплотняли дорогу. Вскоре я остановился за потрепанной «шестеркой». В морозном воздухе клубились облака выхлопных газов. Пылающими углями горели красные огни габаритов. Водитель «ГАЗели» с брезентовым фургоном, следующей за мной, оказался еще более нетерпеливым, чем я. Машина выкатилась с полосы и попыталась обойти меня справа. Я хладнокровно смотрел в боковое зеркало, как ее борт проплывает в нескольких сантиметрах от крыла моего «Опеля». Наконец «ГАЗель» встала, зажатая машинами уже со всех сторон. Ее фургон закрывал от меня все, что находилось справа, и я стал беспокоиться – как бы не пропустить Анну.
Бестолковость московской пробки вскоре вывела меня из себя, и я, выехав на полосу встречного движения, погнал вперед.
Анну я так и не нашел. Может быть, она опаздывала. Или же, увидев такое скопление машин, не стала надеяться на удачу и вернулась домой. Как бы то ни было, я пролетел место нашей встречи с легким сердцем. Сначала – в банк, решил я. А потом позвоню ей из ближайшего автомата.
Перед тем событием, которое меня ожидало, заурядная встреча с подругой теряла смысл, и я очень скоро о ней забыл. Невозможно передать словами охватившее меня чувство, когда я подъезжал к «Элекс-банку», где в сейфе, арендованном Владом на мое имя, лежал кейс, набитый золотыми позднебоспорскими монетами пятнадцатого века. Каждая такая монета у «черных» антикваров идет по триста баксов!
Встроенный в дверь «глазок» телекамеры циклопом уставился на меня.
– Вы к кому? – раздался мужской голос из динамика.
– На мое имя арендован сейф, – ответил я.
– Ваша фамилия?
– Кирилл Вацура.
– Покажите пропуск.
Я достал из кармана и поднес к «глазку» пластиковую карточку. Несколько секунд циклоп смотрел на нее.
– Вы лично арендовали?
– Нет. Мне предоставлено право открытия сейфа.
– Кто арендатор?
– Уваров. Влад Уваров.
– Секундочку!
Я притопывал от холода на мраморной лестнице парадного входа «Элекс-банка», искоса поглядывая на «глазок». Разговаривать с тем, кого не видишь и от которого в данный момент зависишь, – унижение. Мне хотелось вынуть изо рта жвачку и налепить ее на матовый, отливающий перламутром «глазок», но служба безопасности банка вряд ли бы меня правильно поняла.
Влад Уваров – великий выдумщик и перестраховщик. Всю свою жизнь, насколько я мог об этом судить, он сам создавал для себя сложные ситуации. Ну зачем ему понадобилось арендовать сейф, подписывать договоры и обязательства, платить дурные деньги, чтобы таким крученым способом передать мне мою долю? Не проще ли было избрать простой и проверенный широкими массами способ: встретиться где-нибудь в метро, скажем, на станции «Пушкинская», вручить мне кейс, потрепаться пару минут, вспомнить о наших злоключениях в Закарпатском заповеднике, где мы откопали полуистлевший сундучок, некогда принадлежавший средневековому консулу Христофоро ди Негро, а затем мило расстаться?
Лязгнул тяжелый электронный замок. Молодой мужчина в белой рубашке и галстуке смерил меня взглядом, в котором легко угадывалось разочарование. Он привык, что клиенты престижного банка, пользующиеся именными сейфами, выглядят куда более ухоженно, чем я. Побриться, конечно, я мог – достаточно было подключить электробритву к адаптеру и шлифовать свои щеки, даже не останавливая машины, где-нибудь между Серпуховом и Москвой. Впрочем, все это мелочи жизни. Жаль, что служащим банка не принято давать чаевые, а то можно было бы припечатать к его ладони трехграммовую монету девятисотой пробы с изображением всадника с копьем, легко убедив его в том, что легкая небритость и пуховая куртка «аляска» – всего лишь причуды очень богатого человека.
Секьюрити еще раз взглянул на мою пластиковую карточку, вернул ее мне и бесстрастным голосом сказал:
– Следуйте за мной.
Из фойе, на сером ковровом покрытии которого я оставил следы грязного снега, мы спустились по лестнице в подвал, гудящий от неоновых ламп, и остановились перед тяжелой металлической дверью, очень похожей на те, которые используют в бомбоубежищах. Молодой человек вставил карточку в щель на пульте. Компьютер бесшумно считал код. На пульте вспыхнула зеленая лампа. Взявшись обеими руками за колесо, секьюрити не без труда отворил дверь. В маленькой, ярко освещенной комнате, нас встретили двое вооруженных мордоворотов. Они преградили мне путь своими неповоротливыми от бронежилетов торсами, молча и довольно бесцеремонно прогладили меня с ног до головы металлоулавливателями, и после этого чистилища меня, честного, законопослушного и добропорядочного, впустили в следующую комнату.
Ослепительно улыбаясь, ко мне подошла тонкая и бледная от долгого пребывания под землей девушка в черном костюме.
– Добрый день, господин Вацура! – сказала она. – Будьте добры вашу карточку! Присаживайтесь! – Она показала на кресло у овального стола, села напротив меня, нацепила на нос очки и опустила голову.
На столе лежали листы договора. Я узнал почерк Влада – такими корявыми, оторванными друг от друга буквами наверняка никто, кроме него, больше не пишет.
– Нам надо решить с вами один вопрос, – сказала девушка. – Дело в том, что срок аренды истекает, и если вы хотите опять что-либо доложить и оставить сейф за собой, то мы должны продлить договор.
– Нет, ничего продлевать не будем. Я заберу то, что там есть, и мы распрощаемся. Сейф мне больше не понадобится, – ответил я. От легкого приятного возбуждения меня тянуло на общение, на ненужные вопросы, которые совсем не обязательно было задавать, и я спросил: – А почему вы так странно сказали: «опять что-либо доложить»? Я ничего туда не докладывал. Я здесь вообще первый раз.
Девушка смутилась, словно допустила оплошность, близко поднесла документы к глазам и уставилась в нижний угол листа.
– Ну да, правильно. Это не вы, а господин Уваров, который арендовал сейф. Он открывал его повторно, спустя месяц после того, как получил ключи, – произнесла она извинительным тоном. – Вот его роспись.
– Я об этом ничего не знал, – удивился я и неудачно пошутил: – Надеюсь, сейф не пуст?
– Этого мы не знаем, – почему-то волнуясь и краснея, словно я подозревал ее в хищении, ответила девушка. – Сотрудники банка не знакомятся с содержимым сейфов.
– Ну да, – кивнул я. – Это очень разумно.
– Тогда, – растягивая гласные, ответила девушка, – распишитесь вот здесь… и здесь. И поставьте время и дату открытия.
Я подписал бумаги, мельком взглянув на корявую роспись Влада, стоящую графой выше, и на дату последнего открытия сейфа – 24 ноября. Служительница бункера убрала документы в стол, поднялась и сверкнула зубами:
– Пройдемте.
Я ожидал, что меня еще долго будут водить по катакомбам, напичканным чуткой электроникой и вооруженными мордоворотами, но девушка подошла к узкой бронированной двери, встала перед ней, в поле зрения видеокамер, и замок тотчас щелкнул. Девушка не вошла внутрь, но жестом пригласила меня.
– Сейф номер восемнадцать сорок шесть, – сказала она, кивая на блок черных металлических ячеек, возвышающихся от пола до потолка и чем-то напоминающих почтовые абонементские ящики.
Я подошел к своему сейфу, вставил в гнездо ключ и набрал, как на телефонной клавиатуре, личный код, который со свойственным ему черным юмором придумал Влад: «666». Девушка в это время стояла в дверях, повернувшись ко мне вполоборота.
Крышка сейфа бесшумно открылась. Я выдвинул ящик. В глубокой нише стоял кожаный кейс.
Он оказался тяжелее, чем я предполагал, и где-нибудь в другом месте я, дабы не оттягивать руки, обязательно взгромоздил бы его на плечо. Впрочем, нести эту тяжесть было приятно. И, полагаю, намного приятнее, чем Владу. Он нес чужое, а я – свое.
– Всего доброго, – поклонилась мне девушка и, не удержавшись, скользнула взглядом по кейсу.
Мне очень хотелось сделать ей что-нибудь приятное. Я чувствовал себя сильным и добрым.
– Может быть, мы сегодня с вами поужинаем, а потом вместе встретим рассвет? – спросил я вполголоса, но дитя подземелья, не скрывая глубочайшего сожаления, дала мгновенный отлуп:
– Это невозможно.
«Чушь, – подумал я, пожав плечами. – С таким чемоданом нет ничего невозможного. Что ж, пусть ей будет хуже».
Я уже думал о другом: о «черных» антикварах, скупщиках золота и огромных деньгах, часть из которых пойдет на ремонт моей гостиницы в Судаке, на строительство элитарного кафе на набережной и пункта проката водных мотоциклов, и потому обратный путь на свет божий показался мне куда более коротким.
На выходе меня остановил все тот же представитель службы безопасности.
– Не желаете ли нанять охрану?
Черт бы его подрал! Своим вопросом он вытолкнул меня из мира сладких грез и далеко идущих прожектов в насыщенную смогом атмосферу российской столицы с ее грустной криминальной статистикой.
Я раздумывал. Если охрана не доставит мне слишком больших хлопот, то вовсе не лишним будет нанять двух мордоворотов с «калашниковыми», чтобы они проводили меня до гостиницы. Оттуда я позвоню Анне и Владу. Можно будет собраться, отметить мой приезд…
Я кивнул. Секьюрити оживился, почувствовав клиента на крючке, и торопливо объяснил детали:
– Тогда вам нужно будет пройти со мной и подписать договор. Стоимость услуги включает в себя страховочные десять процентов от суммы оценки ваших ценностей плюс двести долларов за бронеавтомобиль.
Такие наглые цифры не сразу сосчитаешь. Несколько мгновений я тупо смотрел в лицо молодого человека, после чего, кажется, мои глаза стали вылезать из орбит.
– Десять процентов? – переспросил я.
– Ну да, – подтвердил секьюрити, опасаясь, что я его неверно пойму. – Десять процентов от той суммы, которую вы сами назовете. Если вы оцените свой багаж, к примеру, в десять тысяч долларов, то должны будете заплатить нам всего тысячу.
– А если меня по дороге все же ограбят?
– Это маловероятно! – неубедительно усмехнулся охранник. – Но даже если это предположить, то по договору мы выплатим вам страховку в десять тысяч долларов.
«Знал бы ты, сколько в этом кейсе», – подумал я и, якобы сожалея, вздохнул:
– Нет, благодарю. Эти бумаги, – я с трудом приподнял кейс, – большой ценности не имеют.
– Как хотите, – пожал плечами секьюрити, и его прощальная улыбка показалась мне гадкой, скрывающей затаенное желание, чтобы меня тюкнули где-нибудь за углом.
«Жадность фраера сгубила», – к чему-то подумал я и вышел на мороз.
Мой «Опель-Сенатор», за то время пока я ходил по лабиринтам бункера, присыпало снегом, и теперь он чем-то напоминал седого негра. Я провел щеткой для мойки окон по ветровому стеклу, словно снял пену с щеки бритвенным станком. Продрогший на холоде пес застыл у моих ног, со слабой надеждой ожидая подачку. Прогреваясь, двигатель тихо урчал на малых оборотах, и черная выхлопная труба брызгала конденсатом, оставляя на снегу веер черных точек. Я счищал снег и не мог избавиться от сладкого ощущения небывалой свободы, какую могут дать только большие деньги.
Кейс, лежащий на заднем сиденье, отливал аспидной чернотой и манил к себе позолоченными шифровыми замками. Про шифры Влад мне ничего не говорил. Наверное, забыл про такую мелочь. Я уже знал, что замки закрыты, – мое терпение и любопытство иссякли, как только я зашел на территорию автостоянки, огороженной со всех сторон высокой оградой из сетки-рабицы. Пальцы судорожно подергали застопоренные кнопки, и я издал мучительный стон. Можно было, конечно, немедленно взломать замки отверткой или выбить несколькими ударами молотка – стоимость кейса была ничтожной в сравнении с ценностью его содержимого. Но я взял свою природную нетерпеливость в кулак и решил не уподобляться Кисе Воробьянинову с топором в руках. От силы через час я буду в каком-нибудь уютном гостиничном номере, где ни голодные псы, ни охранники – никто не увидит, каким жарким отблеском сияет нумизматическое золото.
Охранника на выезде с автостоянки будто ветром сдуло. Еще пятнадцать минут назад он курил в проеме ворот, утрамбовывая валенками рыхлый снег. Теперь же ворота были заперты на замок, а двери будки распахнуты настежь.
Мне это не понравилось, хотя ничего подозрительного в том, что человек на минуту отлучился со своего поста, думая, что мой «Опель» прогревается на морозе, как «Запорожец» или «копейка», минут пятнадцать-двадцать. Был пятый час вечера, столичный деловой район кишел людом, и мне никто не угрожал. Потому я лишь требовательно посигналил, досадуя на то, что свидание с золотом консула оттягивается еще на несколько минут.
Охранник не вышел, и я рванул рычаг стояночного тормоза, сделал музыку погромче и, скрестив руки на груди, стал ждать. Но меня надолго не хватило. Минуты через три я снова надавил кнопку сигнала. Несколько ворон взмыли в воздух, и на капот машины упали комки снега. Я опустил боковое стекло и крикнул:
– Эй, отец! Открывай ворота, колеса к земле примерзают!
Никакой реакции.
Дверь будки качнулась на ржавых петлях и под напором ветра захлопнулась. Я посмотрел по сторонам. Едва заметно стемнело, и большие сугробы, обступившие стоянку неприступным бастионом, отливали стылой синевой. Я не привык к московскому декабрю, когда в четыре часа уже опускаются сумерки, в фигурах прохожих начинает угадываться сутулость, а в движениях – торопливость, когда загораются автомобильные фары, свет которых выхватывает косяки метели, а в домах теплым семейным светом вспыхивают окна, за цветными шторами которых движутся тени. Мне вдруг стало страшно неуютно. Рассыпая во все стороны ругательства, я заглушил мотор, вышел из машины и нервно хлопнул дверью. Я уже сделал несколько шагов к ступеням будки, когда благоразумие и осторожность взяли верх.
Я вернулся к машине и взял кейс. Такие вещи не оставляют даже на минуту. Их лучше все время носить с собой. А еще лучше сожрать.
На последней ступени я поскользнулся и едва не рухнул в снег со своим бесценным кейсом. Злость уже переливалась через край.
– Сторож! – крикнул я, распахивая дверь, звенящую стеклом. – Где ты есть, черт тебя подери! Открывай ворота, или я сейчас их взорву к едрене фене!
Охранник не отозвался на мой эмоциональный взрыв. Оглядываясь по сторонам, я дошел до конца проходной, выглянул через торцевую дверь наружу. Толпы прохожих, пар над головами, слепящий свет фар. У ларьков, на витринах которых, как елочные гирлянды, светились разноцветные бутылки, подпрыгивали и толкались подростки. И никого, кто хотя бы отдаленно напоминал охранника!
Я сплюнул и подумал, что можно, в конце концов, поставить машину на прежнее место и добраться до ближайшей гостиницы на метро. А завтра утром прийти сюда и устроить охраннику разнос. Это, как потом выяснилось, была самая мудрая мысль, которая озарила меня за последние два часа.
Не знаю, почему я этого не сделал. Моя душа для меня не то что потемки, а мрак могильный. Развернувшись, я пнул ногой турникет проходной и завалился в дежурку.
Ослепленный светом автомобильных фар, я не сразу увидел, что охранник лежит на диване лицом вниз, свесив левую руку и неестественно раскинув ноги. «Пьян, подлец!» – мелькнула мысль, хотя скорее это была последняя попытка успокоить себя и не предположить чего-нибудь более страшного.
Я склонился над затылком охранника, взял его за плечо и несильно тряхнул.
В то же мгновение я почувствовал, как мне в затылок уперся холодный металл, в предназначении которого можно было не сомневаться, и над самым ухом я услышал шепот:
– Тихо! Сейчас будем меняться. Ты мне – кейс, а я тебе – ключи от ворот.
Я нервничал. Мое нетерпение трудно было передать словами. Меня ждали сумасшедшие деньги!
Машины все сильнее уплотняли дорогу. Вскоре я остановился за потрепанной «шестеркой». В морозном воздухе клубились облака выхлопных газов. Пылающими углями горели красные огни габаритов. Водитель «ГАЗели» с брезентовым фургоном, следующей за мной, оказался еще более нетерпеливым, чем я. Машина выкатилась с полосы и попыталась обойти меня справа. Я хладнокровно смотрел в боковое зеркало, как ее борт проплывает в нескольких сантиметрах от крыла моего «Опеля». Наконец «ГАЗель» встала, зажатая машинами уже со всех сторон. Ее фургон закрывал от меня все, что находилось справа, и я стал беспокоиться – как бы не пропустить Анну.
Бестолковость московской пробки вскоре вывела меня из себя, и я, выехав на полосу встречного движения, погнал вперед.
Анну я так и не нашел. Может быть, она опаздывала. Или же, увидев такое скопление машин, не стала надеяться на удачу и вернулась домой. Как бы то ни было, я пролетел место нашей встречи с легким сердцем. Сначала – в банк, решил я. А потом позвоню ей из ближайшего автомата.
Перед тем событием, которое меня ожидало, заурядная встреча с подругой теряла смысл, и я очень скоро о ней забыл. Невозможно передать словами охватившее меня чувство, когда я подъезжал к «Элекс-банку», где в сейфе, арендованном Владом на мое имя, лежал кейс, набитый золотыми позднебоспорскими монетами пятнадцатого века. Каждая такая монета у «черных» антикваров идет по триста баксов!
Встроенный в дверь «глазок» телекамеры циклопом уставился на меня.
– Вы к кому? – раздался мужской голос из динамика.
– На мое имя арендован сейф, – ответил я.
– Ваша фамилия?
– Кирилл Вацура.
– Покажите пропуск.
Я достал из кармана и поднес к «глазку» пластиковую карточку. Несколько секунд циклоп смотрел на нее.
– Вы лично арендовали?
– Нет. Мне предоставлено право открытия сейфа.
– Кто арендатор?
– Уваров. Влад Уваров.
– Секундочку!
Я притопывал от холода на мраморной лестнице парадного входа «Элекс-банка», искоса поглядывая на «глазок». Разговаривать с тем, кого не видишь и от которого в данный момент зависишь, – унижение. Мне хотелось вынуть изо рта жвачку и налепить ее на матовый, отливающий перламутром «глазок», но служба безопасности банка вряд ли бы меня правильно поняла.
Влад Уваров – великий выдумщик и перестраховщик. Всю свою жизнь, насколько я мог об этом судить, он сам создавал для себя сложные ситуации. Ну зачем ему понадобилось арендовать сейф, подписывать договоры и обязательства, платить дурные деньги, чтобы таким крученым способом передать мне мою долю? Не проще ли было избрать простой и проверенный широкими массами способ: встретиться где-нибудь в метро, скажем, на станции «Пушкинская», вручить мне кейс, потрепаться пару минут, вспомнить о наших злоключениях в Закарпатском заповеднике, где мы откопали полуистлевший сундучок, некогда принадлежавший средневековому консулу Христофоро ди Негро, а затем мило расстаться?
Лязгнул тяжелый электронный замок. Молодой мужчина в белой рубашке и галстуке смерил меня взглядом, в котором легко угадывалось разочарование. Он привык, что клиенты престижного банка, пользующиеся именными сейфами, выглядят куда более ухоженно, чем я. Побриться, конечно, я мог – достаточно было подключить электробритву к адаптеру и шлифовать свои щеки, даже не останавливая машины, где-нибудь между Серпуховом и Москвой. Впрочем, все это мелочи жизни. Жаль, что служащим банка не принято давать чаевые, а то можно было бы припечатать к его ладони трехграммовую монету девятисотой пробы с изображением всадника с копьем, легко убедив его в том, что легкая небритость и пуховая куртка «аляска» – всего лишь причуды очень богатого человека.
Секьюрити еще раз взглянул на мою пластиковую карточку, вернул ее мне и бесстрастным голосом сказал:
– Следуйте за мной.
Из фойе, на сером ковровом покрытии которого я оставил следы грязного снега, мы спустились по лестнице в подвал, гудящий от неоновых ламп, и остановились перед тяжелой металлической дверью, очень похожей на те, которые используют в бомбоубежищах. Молодой человек вставил карточку в щель на пульте. Компьютер бесшумно считал код. На пульте вспыхнула зеленая лампа. Взявшись обеими руками за колесо, секьюрити не без труда отворил дверь. В маленькой, ярко освещенной комнате, нас встретили двое вооруженных мордоворотов. Они преградили мне путь своими неповоротливыми от бронежилетов торсами, молча и довольно бесцеремонно прогладили меня с ног до головы металлоулавливателями, и после этого чистилища меня, честного, законопослушного и добропорядочного, впустили в следующую комнату.
Ослепительно улыбаясь, ко мне подошла тонкая и бледная от долгого пребывания под землей девушка в черном костюме.
– Добрый день, господин Вацура! – сказала она. – Будьте добры вашу карточку! Присаживайтесь! – Она показала на кресло у овального стола, села напротив меня, нацепила на нос очки и опустила голову.
На столе лежали листы договора. Я узнал почерк Влада – такими корявыми, оторванными друг от друга буквами наверняка никто, кроме него, больше не пишет.
– Нам надо решить с вами один вопрос, – сказала девушка. – Дело в том, что срок аренды истекает, и если вы хотите опять что-либо доложить и оставить сейф за собой, то мы должны продлить договор.
– Нет, ничего продлевать не будем. Я заберу то, что там есть, и мы распрощаемся. Сейф мне больше не понадобится, – ответил я. От легкого приятного возбуждения меня тянуло на общение, на ненужные вопросы, которые совсем не обязательно было задавать, и я спросил: – А почему вы так странно сказали: «опять что-либо доложить»? Я ничего туда не докладывал. Я здесь вообще первый раз.
Девушка смутилась, словно допустила оплошность, близко поднесла документы к глазам и уставилась в нижний угол листа.
– Ну да, правильно. Это не вы, а господин Уваров, который арендовал сейф. Он открывал его повторно, спустя месяц после того, как получил ключи, – произнесла она извинительным тоном. – Вот его роспись.
– Я об этом ничего не знал, – удивился я и неудачно пошутил: – Надеюсь, сейф не пуст?
– Этого мы не знаем, – почему-то волнуясь и краснея, словно я подозревал ее в хищении, ответила девушка. – Сотрудники банка не знакомятся с содержимым сейфов.
– Ну да, – кивнул я. – Это очень разумно.
– Тогда, – растягивая гласные, ответила девушка, – распишитесь вот здесь… и здесь. И поставьте время и дату открытия.
Я подписал бумаги, мельком взглянув на корявую роспись Влада, стоящую графой выше, и на дату последнего открытия сейфа – 24 ноября. Служительница бункера убрала документы в стол, поднялась и сверкнула зубами:
– Пройдемте.
Я ожидал, что меня еще долго будут водить по катакомбам, напичканным чуткой электроникой и вооруженными мордоворотами, но девушка подошла к узкой бронированной двери, встала перед ней, в поле зрения видеокамер, и замок тотчас щелкнул. Девушка не вошла внутрь, но жестом пригласила меня.
– Сейф номер восемнадцать сорок шесть, – сказала она, кивая на блок черных металлических ячеек, возвышающихся от пола до потолка и чем-то напоминающих почтовые абонементские ящики.
Я подошел к своему сейфу, вставил в гнездо ключ и набрал, как на телефонной клавиатуре, личный код, который со свойственным ему черным юмором придумал Влад: «666». Девушка в это время стояла в дверях, повернувшись ко мне вполоборота.
Крышка сейфа бесшумно открылась. Я выдвинул ящик. В глубокой нише стоял кожаный кейс.
Он оказался тяжелее, чем я предполагал, и где-нибудь в другом месте я, дабы не оттягивать руки, обязательно взгромоздил бы его на плечо. Впрочем, нести эту тяжесть было приятно. И, полагаю, намного приятнее, чем Владу. Он нес чужое, а я – свое.
– Всего доброго, – поклонилась мне девушка и, не удержавшись, скользнула взглядом по кейсу.
Мне очень хотелось сделать ей что-нибудь приятное. Я чувствовал себя сильным и добрым.
– Может быть, мы сегодня с вами поужинаем, а потом вместе встретим рассвет? – спросил я вполголоса, но дитя подземелья, не скрывая глубочайшего сожаления, дала мгновенный отлуп:
– Это невозможно.
«Чушь, – подумал я, пожав плечами. – С таким чемоданом нет ничего невозможного. Что ж, пусть ей будет хуже».
Я уже думал о другом: о «черных» антикварах, скупщиках золота и огромных деньгах, часть из которых пойдет на ремонт моей гостиницы в Судаке, на строительство элитарного кафе на набережной и пункта проката водных мотоциклов, и потому обратный путь на свет божий показался мне куда более коротким.
На выходе меня остановил все тот же представитель службы безопасности.
– Не желаете ли нанять охрану?
Черт бы его подрал! Своим вопросом он вытолкнул меня из мира сладких грез и далеко идущих прожектов в насыщенную смогом атмосферу российской столицы с ее грустной криминальной статистикой.
Я раздумывал. Если охрана не доставит мне слишком больших хлопот, то вовсе не лишним будет нанять двух мордоворотов с «калашниковыми», чтобы они проводили меня до гостиницы. Оттуда я позвоню Анне и Владу. Можно будет собраться, отметить мой приезд…
Я кивнул. Секьюрити оживился, почувствовав клиента на крючке, и торопливо объяснил детали:
– Тогда вам нужно будет пройти со мной и подписать договор. Стоимость услуги включает в себя страховочные десять процентов от суммы оценки ваших ценностей плюс двести долларов за бронеавтомобиль.
Такие наглые цифры не сразу сосчитаешь. Несколько мгновений я тупо смотрел в лицо молодого человека, после чего, кажется, мои глаза стали вылезать из орбит.
– Десять процентов? – переспросил я.
– Ну да, – подтвердил секьюрити, опасаясь, что я его неверно пойму. – Десять процентов от той суммы, которую вы сами назовете. Если вы оцените свой багаж, к примеру, в десять тысяч долларов, то должны будете заплатить нам всего тысячу.
– А если меня по дороге все же ограбят?
– Это маловероятно! – неубедительно усмехнулся охранник. – Но даже если это предположить, то по договору мы выплатим вам страховку в десять тысяч долларов.
«Знал бы ты, сколько в этом кейсе», – подумал я и, якобы сожалея, вздохнул:
– Нет, благодарю. Эти бумаги, – я с трудом приподнял кейс, – большой ценности не имеют.
– Как хотите, – пожал плечами секьюрити, и его прощальная улыбка показалась мне гадкой, скрывающей затаенное желание, чтобы меня тюкнули где-нибудь за углом.
«Жадность фраера сгубила», – к чему-то подумал я и вышел на мороз.
Мой «Опель-Сенатор», за то время пока я ходил по лабиринтам бункера, присыпало снегом, и теперь он чем-то напоминал седого негра. Я провел щеткой для мойки окон по ветровому стеклу, словно снял пену с щеки бритвенным станком. Продрогший на холоде пес застыл у моих ног, со слабой надеждой ожидая подачку. Прогреваясь, двигатель тихо урчал на малых оборотах, и черная выхлопная труба брызгала конденсатом, оставляя на снегу веер черных точек. Я счищал снег и не мог избавиться от сладкого ощущения небывалой свободы, какую могут дать только большие деньги.
Кейс, лежащий на заднем сиденье, отливал аспидной чернотой и манил к себе позолоченными шифровыми замками. Про шифры Влад мне ничего не говорил. Наверное, забыл про такую мелочь. Я уже знал, что замки закрыты, – мое терпение и любопытство иссякли, как только я зашел на территорию автостоянки, огороженной со всех сторон высокой оградой из сетки-рабицы. Пальцы судорожно подергали застопоренные кнопки, и я издал мучительный стон. Можно было, конечно, немедленно взломать замки отверткой или выбить несколькими ударами молотка – стоимость кейса была ничтожной в сравнении с ценностью его содержимого. Но я взял свою природную нетерпеливость в кулак и решил не уподобляться Кисе Воробьянинову с топором в руках. От силы через час я буду в каком-нибудь уютном гостиничном номере, где ни голодные псы, ни охранники – никто не увидит, каким жарким отблеском сияет нумизматическое золото.
Охранника на выезде с автостоянки будто ветром сдуло. Еще пятнадцать минут назад он курил в проеме ворот, утрамбовывая валенками рыхлый снег. Теперь же ворота были заперты на замок, а двери будки распахнуты настежь.
Мне это не понравилось, хотя ничего подозрительного в том, что человек на минуту отлучился со своего поста, думая, что мой «Опель» прогревается на морозе, как «Запорожец» или «копейка», минут пятнадцать-двадцать. Был пятый час вечера, столичный деловой район кишел людом, и мне никто не угрожал. Потому я лишь требовательно посигналил, досадуя на то, что свидание с золотом консула оттягивается еще на несколько минут.
Охранник не вышел, и я рванул рычаг стояночного тормоза, сделал музыку погромче и, скрестив руки на груди, стал ждать. Но меня надолго не хватило. Минуты через три я снова надавил кнопку сигнала. Несколько ворон взмыли в воздух, и на капот машины упали комки снега. Я опустил боковое стекло и крикнул:
– Эй, отец! Открывай ворота, колеса к земле примерзают!
Никакой реакции.
Дверь будки качнулась на ржавых петлях и под напором ветра захлопнулась. Я посмотрел по сторонам. Едва заметно стемнело, и большие сугробы, обступившие стоянку неприступным бастионом, отливали стылой синевой. Я не привык к московскому декабрю, когда в четыре часа уже опускаются сумерки, в фигурах прохожих начинает угадываться сутулость, а в движениях – торопливость, когда загораются автомобильные фары, свет которых выхватывает косяки метели, а в домах теплым семейным светом вспыхивают окна, за цветными шторами которых движутся тени. Мне вдруг стало страшно неуютно. Рассыпая во все стороны ругательства, я заглушил мотор, вышел из машины и нервно хлопнул дверью. Я уже сделал несколько шагов к ступеням будки, когда благоразумие и осторожность взяли верх.
Я вернулся к машине и взял кейс. Такие вещи не оставляют даже на минуту. Их лучше все время носить с собой. А еще лучше сожрать.
На последней ступени я поскользнулся и едва не рухнул в снег со своим бесценным кейсом. Злость уже переливалась через край.
– Сторож! – крикнул я, распахивая дверь, звенящую стеклом. – Где ты есть, черт тебя подери! Открывай ворота, или я сейчас их взорву к едрене фене!
Охранник не отозвался на мой эмоциональный взрыв. Оглядываясь по сторонам, я дошел до конца проходной, выглянул через торцевую дверь наружу. Толпы прохожих, пар над головами, слепящий свет фар. У ларьков, на витринах которых, как елочные гирлянды, светились разноцветные бутылки, подпрыгивали и толкались подростки. И никого, кто хотя бы отдаленно напоминал охранника!
Я сплюнул и подумал, что можно, в конце концов, поставить машину на прежнее место и добраться до ближайшей гостиницы на метро. А завтра утром прийти сюда и устроить охраннику разнос. Это, как потом выяснилось, была самая мудрая мысль, которая озарила меня за последние два часа.
Не знаю, почему я этого не сделал. Моя душа для меня не то что потемки, а мрак могильный. Развернувшись, я пнул ногой турникет проходной и завалился в дежурку.
Ослепленный светом автомобильных фар, я не сразу увидел, что охранник лежит на диване лицом вниз, свесив левую руку и неестественно раскинув ноги. «Пьян, подлец!» – мелькнула мысль, хотя скорее это была последняя попытка успокоить себя и не предположить чего-нибудь более страшного.
Я склонился над затылком охранника, взял его за плечо и несильно тряхнул.
В то же мгновение я почувствовал, как мне в затылок уперся холодный металл, в предназначении которого можно было не сомневаться, и над самым ухом я услышал шепот:
– Тихо! Сейчас будем меняться. Ты мне – кейс, а я тебе – ключи от ворот.
Глава 2
Человечество еще не придумало такого ругательства, которым я хотел бы себя назвать. Я застыл в полусогнутом состоянии, все еще крепко сжимая ручку кейса. Ощущение праздника, только что царившее в моей душе, сменилось гнетущей тяжестью беды. Я не предвидел такого поворота событий; все произошло слишком стремительно, и все гигантские планы моего безмятежного будущего с легкостью рухнули в тартарары. Мне необходимо было всего несколько мгновений, чтобы прийти в себя и оценить ситуацию. Но незнакомец, стоящий позади меня, стремительно запутывал меня в сети.
– Держи! – шепнул он мне, и я почувствовал, как в свободную руку ткнулся какой-то предмет. Все мое внимание было сосредоточено на своей правой руке, сжимающей ручку кейса. Наверное, потому я без сопротивления, почти машинально, схватил в левую руку что-то тяжелое, липкое и скользкое. Скосив глаза, я увидел, что держу арматурный прут, который весь, от начала и до конца, вымазан в густой вишневой крови. Рука незнакомца тем временем змеей скользнула в мой нагрудный карман и вытянула портмоне со всеми документами.
– Машину хотел угнать, – произнес поучительно незнакомец, намекая на то, в каком дерьме я оказался. – И сторожа грохнул. Убийца! Давай чемодан и уноси ноги, пока не нагрянули менты.
Я успел оценить коварство и ловкость противника, который всего за минуту перевел меня из разряда пострадавшего в преступники. Разум уже был не в состоянии осмыслить степень моего бедственного положения, и его место занял отчаянный животный инстинкт самосохранения.
Я присел с такой скоростью, словно мне косой срезали обе ноги. Когда ствол оружия скользнул по затылку и ушел вверх, я с разворота, как шашкой, рубанул арматурным прутом позади себя. Кажется, незнакомец успел подставить руку и защитить голову. Я увидел лишь, как от удара он запутался в своей длинной одежде, забился, как подранок, размахивая руками и полами пальто. Я получил в свое распоряжение то мгновение, о котором мечтал. Открыв дверь ударом ноги и отбросив прут, я вывалился в проходную и кинулся к выходу.
Здесь, на вполне оживленной улице, противник не смог бы преследовать меня столь откровенно, и я, перейдя на шаг и стараясь всем своим видом не привлекать внимания, быстро пошел вперед, расталкивая прохожих.
Слева от меня тронулась и, не набирая скорости, покатилась за мной легковая машина. Я заметил ее краем глаза и, не тратя времени на выяснение, желают ли мне зла сидящие в ней пассажиры, свернул в первую попавшуюся подворотню, и уже там кинулся со всех ног по темным и грязным проулкам. С треском продравшись через острые, как колючая проволока, кусты, я выбежал на набережную и, рискуя угодить под колеса автомашин, перебежал на противоположную сторону. Только здесь я позволил себе оглянуться по сторонам и переложить кейс в другую руку.
Я понимал, что если свобода дается слишком легко, то это еще не свобода, и что на меня напали люди, наверняка хорошо осведомленные о содержимом кейса. Значит, они пойдут на все.
В черной маслянистой Москве-реке, покрытой белыми пятнами льда, отражались огни домов, стоящих на другом берегу. Если бы лед закрывал все полыньи и был достаточно крепок, я бы обязательно спустился к реке, чтобы запутать следы и уйти как можно дальше от своих преследователей. Если бы я нашел открытый канализационный люк, то спрятался бы в нем. Я готов был влезть в любую щель, в любую нору, чтобы сохранить свою жизнь, подогреваемую блеском золота. Но я сам загнал себя на узкий тротуар, огражденный с одной стороны ледяной водой, а с другой – зловонным потоком автомашин, и был вынужден идти навстречу судьбе.
Я уже владел собой, ясно осознавая случившееся. Даже если мне удастся унести ноги и затеряться в паутине московских улиц, все равно путь в гостиницу мне заказан – мерзавец в пальто вытащил из моего кармана паспорт, документы на машину, права и все деньги, которые у меня с собой были. Я мог рассчитывать только на то, что смогу дозвониться Анне, если, конечно, в этот субботний вечер она будет дома.
А что потом? Потом мне нужно будет распутывать тот клубок, который в считанные минуты сплел мой недоброжелатель. На стоянке, у выездных ворот, остался мой автомобиль. В будке – убитый охранник, рядом с ним валяется арматурный прут с отпечатками моих пальцев. Это серьезно. Понадобится уйма времени и нервов, чтобы доказать милиции свою непричастность к убийству. А потом добывать новый паспорт, права, регистрационное свидетельство на автомобиль. Все это, конечно, ничтожная плата за сокровища, которые я нес в кейсе, и все же…
В минуты опасности ноги подчас бывают важнее головы – она отвлекает. Я снова пришел к такому выводу с опозданием. Грязный, неопределенного цвета и марки автомобиль, идущий в общем потоке мне навстречу, круто взял влево, прижался к бордюру и ослепил меня светом фар. Я дал задний ход, отчетливо услышав сквозь рев моторов, как захлопнулись двери. Я бегаю хорошо и подумал, что сумею оторваться от погони. Тем не менее кто-то, шумно хрипящий, как сторожевой пес, подсек мне ногу, и я, хватаясь за воздух, полетел на асфальт. Хорошо, что при падении я ткнулся лицом в упругий бок кейса, иначе расквасил бы себе нос.
То, что этот поединок я проиграл, мне стало ясно очень скоро. Едва я попытался подняться на ноги, как слева мне в голову врезался тяжелый ботинок. Удар был очень чувствительным, но я все же не выпустил кейс и даже попытался прикрыться им, но все было без толку. Меня, лежащего на обледеневшем асфальте, били трое или четверо мужчин.
Это наказание за мою несговорчивость продолжалось, к счастью, недолго. Холодная, изрезанная глубоким протектором подошва зимнего сапога придавила мою руку, все еще сжимающую ручку кейса. Я заорал от боли; казалось, что мне на локоть наехал «КамАЗ». Если бы я не разжал пальцы, то сапог превратил бы мою руку в отбивную. Сплевывая кровь, бормоча какие-то смешные угрозы, я с трудом поднялся на четвереньки и посмотрел вслед незнакомцам. На фоне горящих фар я видел лишь их силуэты и черный квадрат кейса, похожий на знаменитую картину Малевича. Я чувствовал себя втоптанным в грязь в самом прямом смысле и, не пытаясь встать на ноги, привалился спиной к металлической ограде.
Снова хлопнули дверцы. Машина, с визгом сорвавшись с места, проехала несколько десятков метров и свернула в темную подворотню. «Жадность фраера сгубила», – повторял я в уме, уже не испытывая ни горечи, ни боли, а лишь какое-то странное опустошение и даже облегчение.
То, что произошло потом, вывело меня из коматозного состояния в одно мгновение. Едва красные габаритные огни автомобиля скрылись за подворотней, как асфальт содрогнулся от мощного взрыва, и я увидел, как из черного проема, в котором исчезла машина, вырвалось ослепительное пламя. Еще не понимая, что произошло, и обуреваемый лишь желанием увидеть финальную сцену, я вскочил на ноги и кинулся в подворотню.
Машина, а точнее, ее покореженный каркас, чадила и сыпала искрами. Крыша кабины, развороченная мощным взрывом, напоминала жерло вулкана. Двери были сорваны с петель и, изуродованные до неузнаваемости, валялись на асфальте. Кусочки стекла хрустели под моими ногами, как прибрежная галька. Вылившийся бензин горел поверх льда, словно жертвенный огонь. Изувеченные тела моих обидчиков свисали с порогов машины.
«Это что ж случилось, – бормотал я, медленно подходя к останкам. – Кто ж их так?»
Я наступил ногой на маленький черный предмет, посмотрел на него и сразу узнал в нем ручку от своего злополучного кейса. И тут до меня дошло, что мое золото не досталось никому и взлетело на воздух. Осознание этого было настолько страшным, настолько чудовищным, что меня вмиг прошиб холодный пот. Лучше бы они благополучно продали его антикварам, подумал я. Столько золота пропало даром!
Я стал шарить глазами под ногами в надежде найти хотя бы одну монету, но не видел ничего, кроме осколков стекла и покореженных деталей кузова. «Куда ж они подевались?» – думал я, опускаясь на колени и заглядывая под днище машины. Испарились, что ли?
Мужчина в длинном пальто, с залитым кровью лицом лежал рядом. Доигрался, свинья, подумал я с удовлетворением и остро, до безумия, захотел продолжения драки.
Почти шесть тысяч золотых монет размером с трехкопеечную монету исчезли из изуродованной машины, словно их там никогда и не было! Испарились почти на моих глазах! Да какой бы силы ни был взрыв, но с десяток погнутых, оплавленных монет я обязательно бы нашел. Что ж это получается? Эти четверо негодяев за мгновение до взрыва выкинули «дипломат» своим сообщникам? Но отчего тогда машина взорвалась? А может быть, здесь, в темном и мрачном тупике, их поджидали конкуренты, которые успели вытащить из машины кейс и швырнуть в салон бомбу?
Меня уже стремительно нес поток событий, и я не сопротивлялся ему, а, наоборот, окунался все глубже и глубже в водоворот. Нет, подумал я, задыхаясь от волнения и предчувствия большой игры. Надо быть идиотом, чтобы так просто отсюда уйти.
Убедившись, что машину еще не успели окружить зеваки, я присел на корточки у знакомого трупа и стал стаскивать с него окровавленное пальто. Это было нетрудно сделать – взрывом его уже наполовину раздело. Потом я подхватил обмякшее тело под мышки и поволок к бордюру. Я не боялся испачкаться в крови, это как раз мне было выгодно.
– Держи! – шепнул он мне, и я почувствовал, как в свободную руку ткнулся какой-то предмет. Все мое внимание было сосредоточено на своей правой руке, сжимающей ручку кейса. Наверное, потому я без сопротивления, почти машинально, схватил в левую руку что-то тяжелое, липкое и скользкое. Скосив глаза, я увидел, что держу арматурный прут, который весь, от начала и до конца, вымазан в густой вишневой крови. Рука незнакомца тем временем змеей скользнула в мой нагрудный карман и вытянула портмоне со всеми документами.
– Машину хотел угнать, – произнес поучительно незнакомец, намекая на то, в каком дерьме я оказался. – И сторожа грохнул. Убийца! Давай чемодан и уноси ноги, пока не нагрянули менты.
Я успел оценить коварство и ловкость противника, который всего за минуту перевел меня из разряда пострадавшего в преступники. Разум уже был не в состоянии осмыслить степень моего бедственного положения, и его место занял отчаянный животный инстинкт самосохранения.
Я присел с такой скоростью, словно мне косой срезали обе ноги. Когда ствол оружия скользнул по затылку и ушел вверх, я с разворота, как шашкой, рубанул арматурным прутом позади себя. Кажется, незнакомец успел подставить руку и защитить голову. Я увидел лишь, как от удара он запутался в своей длинной одежде, забился, как подранок, размахивая руками и полами пальто. Я получил в свое распоряжение то мгновение, о котором мечтал. Открыв дверь ударом ноги и отбросив прут, я вывалился в проходную и кинулся к выходу.
Здесь, на вполне оживленной улице, противник не смог бы преследовать меня столь откровенно, и я, перейдя на шаг и стараясь всем своим видом не привлекать внимания, быстро пошел вперед, расталкивая прохожих.
Слева от меня тронулась и, не набирая скорости, покатилась за мной легковая машина. Я заметил ее краем глаза и, не тратя времени на выяснение, желают ли мне зла сидящие в ней пассажиры, свернул в первую попавшуюся подворотню, и уже там кинулся со всех ног по темным и грязным проулкам. С треском продравшись через острые, как колючая проволока, кусты, я выбежал на набережную и, рискуя угодить под колеса автомашин, перебежал на противоположную сторону. Только здесь я позволил себе оглянуться по сторонам и переложить кейс в другую руку.
Я понимал, что если свобода дается слишком легко, то это еще не свобода, и что на меня напали люди, наверняка хорошо осведомленные о содержимом кейса. Значит, они пойдут на все.
В черной маслянистой Москве-реке, покрытой белыми пятнами льда, отражались огни домов, стоящих на другом берегу. Если бы лед закрывал все полыньи и был достаточно крепок, я бы обязательно спустился к реке, чтобы запутать следы и уйти как можно дальше от своих преследователей. Если бы я нашел открытый канализационный люк, то спрятался бы в нем. Я готов был влезть в любую щель, в любую нору, чтобы сохранить свою жизнь, подогреваемую блеском золота. Но я сам загнал себя на узкий тротуар, огражденный с одной стороны ледяной водой, а с другой – зловонным потоком автомашин, и был вынужден идти навстречу судьбе.
Я уже владел собой, ясно осознавая случившееся. Даже если мне удастся унести ноги и затеряться в паутине московских улиц, все равно путь в гостиницу мне заказан – мерзавец в пальто вытащил из моего кармана паспорт, документы на машину, права и все деньги, которые у меня с собой были. Я мог рассчитывать только на то, что смогу дозвониться Анне, если, конечно, в этот субботний вечер она будет дома.
А что потом? Потом мне нужно будет распутывать тот клубок, который в считанные минуты сплел мой недоброжелатель. На стоянке, у выездных ворот, остался мой автомобиль. В будке – убитый охранник, рядом с ним валяется арматурный прут с отпечатками моих пальцев. Это серьезно. Понадобится уйма времени и нервов, чтобы доказать милиции свою непричастность к убийству. А потом добывать новый паспорт, права, регистрационное свидетельство на автомобиль. Все это, конечно, ничтожная плата за сокровища, которые я нес в кейсе, и все же…
В минуты опасности ноги подчас бывают важнее головы – она отвлекает. Я снова пришел к такому выводу с опозданием. Грязный, неопределенного цвета и марки автомобиль, идущий в общем потоке мне навстречу, круто взял влево, прижался к бордюру и ослепил меня светом фар. Я дал задний ход, отчетливо услышав сквозь рев моторов, как захлопнулись двери. Я бегаю хорошо и подумал, что сумею оторваться от погони. Тем не менее кто-то, шумно хрипящий, как сторожевой пес, подсек мне ногу, и я, хватаясь за воздух, полетел на асфальт. Хорошо, что при падении я ткнулся лицом в упругий бок кейса, иначе расквасил бы себе нос.
То, что этот поединок я проиграл, мне стало ясно очень скоро. Едва я попытался подняться на ноги, как слева мне в голову врезался тяжелый ботинок. Удар был очень чувствительным, но я все же не выпустил кейс и даже попытался прикрыться им, но все было без толку. Меня, лежащего на обледеневшем асфальте, били трое или четверо мужчин.
Это наказание за мою несговорчивость продолжалось, к счастью, недолго. Холодная, изрезанная глубоким протектором подошва зимнего сапога придавила мою руку, все еще сжимающую ручку кейса. Я заорал от боли; казалось, что мне на локоть наехал «КамАЗ». Если бы я не разжал пальцы, то сапог превратил бы мою руку в отбивную. Сплевывая кровь, бормоча какие-то смешные угрозы, я с трудом поднялся на четвереньки и посмотрел вслед незнакомцам. На фоне горящих фар я видел лишь их силуэты и черный квадрат кейса, похожий на знаменитую картину Малевича. Я чувствовал себя втоптанным в грязь в самом прямом смысле и, не пытаясь встать на ноги, привалился спиной к металлической ограде.
Снова хлопнули дверцы. Машина, с визгом сорвавшись с места, проехала несколько десятков метров и свернула в темную подворотню. «Жадность фраера сгубила», – повторял я в уме, уже не испытывая ни горечи, ни боли, а лишь какое-то странное опустошение и даже облегчение.
То, что произошло потом, вывело меня из коматозного состояния в одно мгновение. Едва красные габаритные огни автомобиля скрылись за подворотней, как асфальт содрогнулся от мощного взрыва, и я увидел, как из черного проема, в котором исчезла машина, вырвалось ослепительное пламя. Еще не понимая, что произошло, и обуреваемый лишь желанием увидеть финальную сцену, я вскочил на ноги и кинулся в подворотню.
Машина, а точнее, ее покореженный каркас, чадила и сыпала искрами. Крыша кабины, развороченная мощным взрывом, напоминала жерло вулкана. Двери были сорваны с петель и, изуродованные до неузнаваемости, валялись на асфальте. Кусочки стекла хрустели под моими ногами, как прибрежная галька. Вылившийся бензин горел поверх льда, словно жертвенный огонь. Изувеченные тела моих обидчиков свисали с порогов машины.
«Это что ж случилось, – бормотал я, медленно подходя к останкам. – Кто ж их так?»
Я наступил ногой на маленький черный предмет, посмотрел на него и сразу узнал в нем ручку от своего злополучного кейса. И тут до меня дошло, что мое золото не досталось никому и взлетело на воздух. Осознание этого было настолько страшным, настолько чудовищным, что меня вмиг прошиб холодный пот. Лучше бы они благополучно продали его антикварам, подумал я. Столько золота пропало даром!
Я стал шарить глазами под ногами в надежде найти хотя бы одну монету, но не видел ничего, кроме осколков стекла и покореженных деталей кузова. «Куда ж они подевались?» – думал я, опускаясь на колени и заглядывая под днище машины. Испарились, что ли?
Мужчина в длинном пальто, с залитым кровью лицом лежал рядом. Доигрался, свинья, подумал я с удовлетворением и остро, до безумия, захотел продолжения драки.
Почти шесть тысяч золотых монет размером с трехкопеечную монету исчезли из изуродованной машины, словно их там никогда и не было! Испарились почти на моих глазах! Да какой бы силы ни был взрыв, но с десяток погнутых, оплавленных монет я обязательно бы нашел. Что ж это получается? Эти четверо негодяев за мгновение до взрыва выкинули «дипломат» своим сообщникам? Но отчего тогда машина взорвалась? А может быть, здесь, в темном и мрачном тупике, их поджидали конкуренты, которые успели вытащить из машины кейс и швырнуть в салон бомбу?
Меня уже стремительно нес поток событий, и я не сопротивлялся ему, а, наоборот, окунался все глубже и глубже в водоворот. Нет, подумал я, задыхаясь от волнения и предчувствия большой игры. Надо быть идиотом, чтобы так просто отсюда уйти.
Убедившись, что машину еще не успели окружить зеваки, я присел на корточки у знакомого трупа и стал стаскивать с него окровавленное пальто. Это было нетрудно сделать – взрывом его уже наполовину раздело. Потом я подхватил обмякшее тело под мышки и поволок к бордюру. Я не боялся испачкаться в крови, это как раз мне было выгодно.