Страница:
Андрей Дышев
Моя любимая дура
Глава 1
НЕЗАМЕНИМЫЙ ПЛЕЙБОЙ
– Хватит врать, нет у тебя никакой жены, – сказала она, внимательно рассматривая книжные полки, безделушки и бутылки в стеклянном шкафу.
Я стоял посреди комнаты в халате, не успев как следует вытереться. Под ногами на ламинированном паркете растекалась лужица. Лучи заходящего солнца, нанизавшие на себя окно, отражались в ней. Она меня раскусила. Обычно бывает наоборот. Мужики, желая пофлиртовать, снимают обручальные кольца и божатся, что холостые. Глупость несусветная! Зачем давать женщине пустую надежду? Я, чтобы не брать грех на душу, всегда вру, что женат, что у меня куча детей и брак мой незыблем, как пирамида Хеопса.
– Зачем обманывал? – Она повернулась ко мне и чуть склонила голову набок. Пучок желтых волос прикрыл оголенное, с веснушками, плечо.
– Слушай, что ты от меня хочешь? – спросил я, плюхнулся на диван и положил ноги – крепкие волосатые ноги – на журнальный столик, на котором стояли бутылка коньяка, два бокала и тарелка с виноградом.
– Замуж, – ответила она и поджала и без того узкие губы. – А ты думал, что мне переспать не с кем? Что ты вот такой единственный и незаменимый плейбой?
Я с пониманием кивнул и потянулся за бутылкой.
– Тогда ты не по адресу.
И где были мои глаза, когда я от скуки решил немного поболтать с ней? Ведь страшненькая, никакого эстетического удовольствия смотреть на нее! Мы летели из Владикавказа, и наши кресла были рядом. Когда приземлились и получили в багажном отделении сумки, я пригласил ее к себе поужинать. «Сегодня не могу, завтра», – с многообещающим кокетством ответила она. «Нет, завтра не получится, – ответил я. – Завтра жена из отпуска возвращается».
Мы приехали ко мне, но интерес к попутчице почему-то стал стремительно угасать. Она была напряжена, скованна, а ее быстрые мышиные глазки с завидной скоростью осматривали аскетическое убранство моей холостяцкой берлоги. Я попросил ее постелить на диване и пошел в душ. И вот чем она занималась, пока я блаженствовал под холодными струями воды, – вынюхивала, женат я или нет!
– Ты наглый, хорошо откормленный кот, – охарактеризовала она меня и с гордым видом устремилась в прихожую.
И надо же было – именно в этот момент позвонил телефон! Моя гостья меня опередила, схватила с подоконника трубку и тоном хозяйки, которую отвлекли от важных домашних дел, произнесла:
– Аллеу! Вам кого?
– Дай сюда! – потребовал я и протянул руку, но конопатая стервоза, не выпуская трубки, попятилась в прихожую.
– Кирилла? – с деланым возмущением вопросила она, словно хотела выяснить, что за наглец смеет водить конфиденциальные дела с ее законной собственностью. – А он в ванной. Ненадолго – мыть-то особенно нечего. Перезвоните через пару минут.
Она опустилась на корточки, затолкала трубку в мой ботинок, подхватила свою дорожную сумку и вышла из квартиры. От грохота захлопнувшейся двери задрожали стекла в окнах.
Я с облегчением вздохнул, вытянулся на диване во весь рост и подложил под голову кожаную подушечку. Какое блаженство быть одному! Какое счастье таит в себе одиночество! Если бы не тягостные воспоминания о поездке на Кавказ, то я чувствовал бы себя на вершине блаженства, когда и тело, и дух расслаблены, спокойны и умиротворенны.
Я человек впечатлительный, несмотря на то, что жизнь меня изрядно потрепала и я не раз чувствовал леденящее дыхание смерти. Во всем виновато мое излишне богатое воображение. В любой драме мне всегда видятся нечеловеческие муки и страдания. Потому, наверное, я возвращался с Кавказа совершенно разбитым, выжатым, опустошенным и бездумно приклеился к первой попавшейся дамочке. В другом случае на подобную глупость меня бы не потянуло. Целый месяц с группой добровольцев я вел поисковые работы на леднике Джанлак, который нежданно-негаданно сорвался со своего вечного пристанища. Никто до сих пор не знал точно, сколько людей было погребено заживо, сколько автомобилей покорежил и расплющил чудовищный горный каток, но мое богатое воображение нарисовало страшную картину и старательно отобразило детали трагедии. Я словно наяву видел, как с невыносимым грохотом ледяные глыбы падают на дорогу, сминая легковушки и автобусы, заглушая вопли людей, как летят в пропасть тяжелые машины, словно игрушки, и кто-то погибает сразу, под многотонным прессом превратившись в кровоточащую лепешку, а кто-то, заваленный многометровой толщей битого льда, продолжает жить. Погруженные в полный мрак и звенящую тишину, они истошно кричат из глубоких холодных недр и постепенно сходят с ума…
Но надо возвращаться к реальной жизни, надо входить в курс дел и снова осознать себя директором частного детективного агентства. Я вышел в прихожую и вытряхнул из ботинка телефонную трубку. Хорошо, не отправила ее в унитаз.
Я проверил последний входящий номер. Звонок, на который ответила конопатая, был от Ирины. Она звонила с работы. Как не вовремя! Интересно, что Ириша подумала? Надо немедленно с ней связаться, что-то сказать… Однако сделать это сию же минуту мне помешало какое-то странное чувство. Детское, неразвитое чувство, словно я в чужом доме нечаянно разбил вазу, но признаться в этом не спешил. Набрал номер Никулина, который оставался за меня в агентстве, пока я долбил лед на Кавказе.
– Болею, – ответил Никулин гнусавым голосом и громко закашлялся. – Температура, сопли.
– Я пришлю тебе дагестанского коньяка, – пообещал я. – Будешь натирать им пятки.
– Шутишь? – прохрипел Никулин. – Это тебе пора уже и пятки, и еще кое-что натереть. Ирина целый месяц с ума сходила, ждала от тебя звонка. Металась по конторе как полоумная, слез не скрывала: «Где он? Почему не звонит? А вдруг его завалило?» Трудно было позвонить, чудовище?
Я неудачно сострил в ответ, что, мол, каждый день отправлял ей письма, но почта, наверное, запаздывает.
– В агентстве как? – сменил я тему, но Никулин по крутой дуге снова перешел на прежний курс:
– В агентстве как обычно. Преступники падают в обморок при виде нашей таблички. Мыши со всех сторон обгрызли мышеловку. Мухи сошли с ума, массово кидаются на окно и кончают жизнь самоубийством. Дело о вымогателе буксует… А вот нервы у Ирины ни к черту. Ты хоть бы пожалел девчонку. Никто ж не просит тебя в любви ей изъясняться, мог бы хотя бы парочку «сэмээсок» отправить: жив, здоров, дою коров…
– Пожалуй, я пришлю тебе не коньяк, а «Момент», – не вытерпел я. – Заклеишь себе рот и сразу перестанешь кашлять.
Мы с Никулиным привыкли к подобной манере общения, но еще ни разу я не кидал трубку, не попрощавшись. Достала меня эта Ирина! Ну в чем, в чем я виноват перед ней? Обещал позвонить? Да, обещал, но на леднике я работал, как раб, и мне было не до звонков. У меня из головы не выходили несчастные люди, чья жизнь оборвалась так страшно и трагически. А Ирина, подумаешь, волновалась за меня! Это ее проблемы. Я же не виноват, что у нее нервы ни к черту.
Я ходил вокруг телефонной трубки, как сапер вокруг мины неизвестного производства. Браться за нее или не стоит? Или все-таки рискнуть?
– Я сегодня не приеду, – сказал я Ирине, как только услышал ее тихий, бессильный, не отражающий никаких чувств голос.
– Правильно! – вдруг с неожиданной твердостью ответила Ирина. – И не надо! Отдыхай. Что тебе здесь делать?
– Понимаешь, я неважно себя чувствую.
– Я так и поняла!
Я знал, что, если в нашем разговоре возникнет хотя бы короткая пауза, Ирина немедленно положит трубку.
– Работа была адская, – сказал я, надеясь пробудить в Ирине сострадание, заложенное в каждой женщине генетически. Прижав трубку к уху плечом, я потянулся к бутылке, плеснул себе в бокал. – Но откопали только пару обломков машины да несколько стволов деревьев… Алло, ты слушаешь меня?
– Слушаю.
– Пробурили три шахты, но резко потеплело, и в двух обрушились стены. Потом приехали спецы из «эмчеэса» и запретили продолжать поиски до следующей осени. Я чувствую себя выжатым, как лимон. Сил никаких.
– Естественно. Тебе надо обязательно сходить в поликлинику.
Раньше она бы сказала: «Хочешь, я приеду к тебе и побуду с тобой?» Сейчас же старательно показывала, как холод безразличия сковывает ее душу. Голос выдержанный, ровный, в нем сквозит насмешка. Нет, не насмешка. Скорее презрение. Но ведь я не слепой, я вижу ее насквозь, я знаю, что она очень соскучилась по мне. Конечно, нехорошо получилось с этой конопатой. Бес попутал пригласить ее к себе. Невероятно глупый поступок! Это первый показатель того, что я устал, что моя психика молит о пощаде. В самом деле, почему я не позвонил Ирине с ледника? Потому что не было ни повода, ни желания, а какими бы то ни было обязательствами я с Ириной не связан. Все до банальности просто.
Я положил трубку и выпил коньяк. Может, в самом деле сходить к психиатру? Мой измочаленный испытаниями организм требует релаксации по полной программе. Надо гнать из головы поганой метлой всякие мысли о погребенных заживо людях, про их долгую и мучительную смерть. Я не могу сострадать всему человечеству, принимать близко к сердцу чужие драмы и трагедии. Меня на всех попросту не хватит. Чужая боль разъест мою душу, словно серная кислота лист бумаги. Я налил еще рюмку. Родственники пропавших без вести людей отправили нам с вертолетом несколько пластиковых канистр дагестанского коньяка. Мы и пили его, и растирали им онемевшие от холода руки и ноги, и все равно еще литров десять я увез с собой. Может, взять канистру и поехать к друзьям? Но эта поездка закончится банальной и неудержимой пьянкой. Лучше уж позвонить старым, проверенным подругам, у которых уже давно не осталось никаких иллюзий относительно меня. Например, тихой и сонливой, как стареющая кошка, Катюше. Или хитрой и изворотливой Маринке, которая уже много лет подряд с профессиональным мастерством наставляет своему мужу рога…
Так Катюше или Маринке? Или, может быть, Марго? Мы с ней не виделись с тех пор, как закончили свою миссию в Игре на выживание. Может, уже замуж выскочила? Богатая невеста, папа круче Эльбруса. Я остановился у большой карты региона, на зеленом фоне которой, словно пятна кефира, значились горные вершины и ледники. Вот он, ледник Джанлак, по форме похожий на каплю. Миллионы тонн голубого льда, крепкого, как гранит, чистого, как стерильный высотный воздух. Столетиями восседал он на склоне горы, словно на троне, и вдруг… На дороге, которую он пропорол, выкорчевывая деревья, мощные пласты земли, с легкостью вскрывая асфальт, до сих пор не восстановлено движение. И в обозримом будущем не восстановят.
Решено, звоню Маринке. Чем она мне нравится – ей не надо ничего объяснять. Все понимает с полуслова. И поет хорошо, если голосовые связки не сорваны, всегда берет в руки гитару, стоит мне только попросить. Я сел в кресло у телефона, запахнул полы халата. Прочь, прочь, дурные мысли! Ударная волна была столь сильна, что сдула машины и людей с дорожного полотна в одно мгновение. А там ущелье глубиной в пятьдесят метров. Несколько секунд падения, и все… Нет, никто не мог уцелеть. Люди наверняка погибли быстро, даже не осознав, что случилось. Ирина тоже успокоится и перестанет страдать. Она, как это было не раз, быстро поймет и простит меня. И опять, как прежде, будет тихо любить меня, а я по-прежнему буду терзать ей душу.
Я взял трубку, но она вдруг пронзительно запищала в моих руках. Глянул на дисплей, где высветился номер. Опять Ирина! Не дай бог скажет: «Хочешь, я приеду к тебе и побуду с тобой?»
– Я совсем забыла, – произнесла она тем же подчеркнуто холодным тоном – значит, можно вздохнуть с облегчением, она вовсе не собирается приехать. – Звонил какой-то мужчина, спрашивал тебя…
Мурашки по коже от такого голоса! Словно электронная подсказка в боевых самолетах: «Убери шасси!», «Аварийный остаток топлива!» Раньше Ирина говорила со мной другим голосом. Ей запросто можно было работать на киностудии и озвучивать красавиц в постельных сценах. Мне все время казалось, что Ирина нарочно разговаривает со мной неким особым, волнующим тоном, разбавляя слова томным дыханием, делая головокружительные паузы между фразами. О, именно эти паузы впечатляли меня больше всего! Это ж надо уметь так молчать!
– И что этому мужчине надо было? – спросил я, пытаясь догадаться, зачем она мне позвонила.
– Он не сказал, но очень настойчиво просил твой домашний адрес и номер мобильного телефона. Если он еще раз позвонит, дать?
– Не надо! Предложи ему свою помощь. Скажи, что ты такой же частный детектив, как и я…
– Нет, ему нужен только ты. К тому же я больше не частный детектив.
– То есть? Как это понимать? А кто же ты?
– Я ухожу.
– Куда, Ириша?
Она ответила не без удовольствия:
– На руководящую и более высокооплачиваемую должность.
Вот это номер! Такого поворота событий я не ожидал. Видимо, Ирина крепко обиделась на меня.
– Поздравляю, – сдержанно ответил я, стараясь ни словом, ни тоном не потревожить ледяной карниз, уже давший трещину и готовый вот-вот обломиться. – А ты не поторопилась с таким решением?
– Напротив, я слишком затянула с этим решением.
Только не делай резких движений! – сказал я сам себе. Не надо говорить ей то, что уже висит на кончике языка: скатертью дорога! Пусть все идет своим чередом. Пусть почувствует, что я спокоен, что не рву на себе волосы, не мечусь в отчаянии. Спокойствие, как зараза, передается другим. Я посмотрел на часы. Без четверти шесть. Маринка освободится, когда заберут последнего малыша, а это не раньше семи вечера. Она работает воспитательницей в детском саду. Считай, в сумасшедшем доме. Ей тоже нужна релаксация. В этом смысле у нас с ней одни проблемы и единые цели. Но ждать до семи тоскливо. Коньяк закончится, и что потом? Надо звонить Катюше. Она пашет в супермаркете и сдает кассу ровно в шесть. В полседьмого она уже будет стоять под душем в моей ванной.
– Что ж, это твое право, – ответил я. – Хотя такие решения нельзя принимать сгоряча…
– Только, пожалуйста, не надо давать мне советы, – оборвала меня Ирина. – Мое дело предупредить тебя.
– О чем предупредить, Ириша?
– Второй день под окнами офиса стоит машина. Черная «девятка» с тонированными стеклами. Скорее всего, из нее следят за твоим агентством.
«Твоим агентством»… Детский сад какой-то! Отдавай мои игрушки и не писай в мой горшок.
– Может, тебе показалось? – спросил я.
– Может, и показалось, но этот вопрос меня уже меньше всего волнует. Я сказала тебе все, что посчитала нужным, и теперь ухожу с чистой совестью.
У Иришки от обиды уже крыша поехала! Я сам иногда замечаю, что мною овладевают навязчивые подозрения: то кажется, что кто-то прослушивает наши телефоны, или в кабинете пахнет синильной кислотой, или же за окнами мелькают злобные физиономии наемных убийц. А чему удивляться? Пять лет возглавлять частное детективное агентство – это не шоколадный цех кондитерской фабрики. От нескончаемых криминальных ребусов и кроссвордов запросто можно двинуться мозгами и заполучить синдром навязчивых идей…
Наш разговор закончился. Ирина предоставила мне возможность послушать короткие гудки. Я зачем-то потряс трубку, словно хотел выудить из нее еще какие-нибудь слова, и воткнул ее в гнездо. Буженина из свиного окорока, который я, следуя старинному рецепту, натер солью, перцем и базиликом, подгорела в духовом шкафу. Я выставил дымящийся противень на подоконник и распахнул окно. Поддел вилкой черную шипящую корочку и отпилил ее ножом. Хрустит на зубах и горчит изрядно. Если запивать красным вином, то ничего, сойдет. Маринка в восторге от того, как я готовлю. Она в своем детском саду ничего другого не видела, кроме молочной каши и овощного супчика.
– Мариш, – сказал я в трубку. – Ты что предпочитаешь – «Каберне» или «Мерло»?
В ухо ворвались жизнерадостные звуки средней группы: детский визг, крики, мелодичные перепевы игрушек, беспорядочный барабанный бой, плач и смех. И на этом пестром фоне отдаленный голос Марины: «Я кому сказала – в одну шеренгу! Становись! Выровнять носочки!»
– Алло! – громко ответила она. – Кто это? Я не слышу… – И снова детям: – Тихо всем! Раз, два! Маршируем, маршируем!
– Марина, это Кирилл…
– Не слышно! Говорите громче!.. Маршируем! Ножки выше!
Я надавил кнопку отбоя и тотчас набрал номер мобильника Катюши. Она тотчас ответила:
– Кирюша, позвони позже! Я зашиваюсь! Народа как на вокзале! И у всех полные тележки…
Снова отбой. Я сидел на подоконнике, смотрел на сгоревшую буженину и чувствовал себя бездельником. Девушки заняты, зашиваются, одна надрывает горло с детьми, другая пробивает чеки, проклиная в уме прожорливость населения. Только я тоскую под гнетом впечатлений от поездки в горы и глупого разговора с влюбленной в меня сотрудницей. Все будет хорошо. Все вернется в прежнее русло. Никуда Ирина не уйдет. Потому что не может жить без меня, этакого единственного и незаменимого плейбоя.
Я стоял посреди комнаты в халате, не успев как следует вытереться. Под ногами на ламинированном паркете растекалась лужица. Лучи заходящего солнца, нанизавшие на себя окно, отражались в ней. Она меня раскусила. Обычно бывает наоборот. Мужики, желая пофлиртовать, снимают обручальные кольца и божатся, что холостые. Глупость несусветная! Зачем давать женщине пустую надежду? Я, чтобы не брать грех на душу, всегда вру, что женат, что у меня куча детей и брак мой незыблем, как пирамида Хеопса.
– Зачем обманывал? – Она повернулась ко мне и чуть склонила голову набок. Пучок желтых волос прикрыл оголенное, с веснушками, плечо.
– Слушай, что ты от меня хочешь? – спросил я, плюхнулся на диван и положил ноги – крепкие волосатые ноги – на журнальный столик, на котором стояли бутылка коньяка, два бокала и тарелка с виноградом.
– Замуж, – ответила она и поджала и без того узкие губы. – А ты думал, что мне переспать не с кем? Что ты вот такой единственный и незаменимый плейбой?
Я с пониманием кивнул и потянулся за бутылкой.
– Тогда ты не по адресу.
И где были мои глаза, когда я от скуки решил немного поболтать с ней? Ведь страшненькая, никакого эстетического удовольствия смотреть на нее! Мы летели из Владикавказа, и наши кресла были рядом. Когда приземлились и получили в багажном отделении сумки, я пригласил ее к себе поужинать. «Сегодня не могу, завтра», – с многообещающим кокетством ответила она. «Нет, завтра не получится, – ответил я. – Завтра жена из отпуска возвращается».
Мы приехали ко мне, но интерес к попутчице почему-то стал стремительно угасать. Она была напряжена, скованна, а ее быстрые мышиные глазки с завидной скоростью осматривали аскетическое убранство моей холостяцкой берлоги. Я попросил ее постелить на диване и пошел в душ. И вот чем она занималась, пока я блаженствовал под холодными струями воды, – вынюхивала, женат я или нет!
– Ты наглый, хорошо откормленный кот, – охарактеризовала она меня и с гордым видом устремилась в прихожую.
И надо же было – именно в этот момент позвонил телефон! Моя гостья меня опередила, схватила с подоконника трубку и тоном хозяйки, которую отвлекли от важных домашних дел, произнесла:
– Аллеу! Вам кого?
– Дай сюда! – потребовал я и протянул руку, но конопатая стервоза, не выпуская трубки, попятилась в прихожую.
– Кирилла? – с деланым возмущением вопросила она, словно хотела выяснить, что за наглец смеет водить конфиденциальные дела с ее законной собственностью. – А он в ванной. Ненадолго – мыть-то особенно нечего. Перезвоните через пару минут.
Она опустилась на корточки, затолкала трубку в мой ботинок, подхватила свою дорожную сумку и вышла из квартиры. От грохота захлопнувшейся двери задрожали стекла в окнах.
Я с облегчением вздохнул, вытянулся на диване во весь рост и подложил под голову кожаную подушечку. Какое блаженство быть одному! Какое счастье таит в себе одиночество! Если бы не тягостные воспоминания о поездке на Кавказ, то я чувствовал бы себя на вершине блаженства, когда и тело, и дух расслаблены, спокойны и умиротворенны.
Я человек впечатлительный, несмотря на то, что жизнь меня изрядно потрепала и я не раз чувствовал леденящее дыхание смерти. Во всем виновато мое излишне богатое воображение. В любой драме мне всегда видятся нечеловеческие муки и страдания. Потому, наверное, я возвращался с Кавказа совершенно разбитым, выжатым, опустошенным и бездумно приклеился к первой попавшейся дамочке. В другом случае на подобную глупость меня бы не потянуло. Целый месяц с группой добровольцев я вел поисковые работы на леднике Джанлак, который нежданно-негаданно сорвался со своего вечного пристанища. Никто до сих пор не знал точно, сколько людей было погребено заживо, сколько автомобилей покорежил и расплющил чудовищный горный каток, но мое богатое воображение нарисовало страшную картину и старательно отобразило детали трагедии. Я словно наяву видел, как с невыносимым грохотом ледяные глыбы падают на дорогу, сминая легковушки и автобусы, заглушая вопли людей, как летят в пропасть тяжелые машины, словно игрушки, и кто-то погибает сразу, под многотонным прессом превратившись в кровоточащую лепешку, а кто-то, заваленный многометровой толщей битого льда, продолжает жить. Погруженные в полный мрак и звенящую тишину, они истошно кричат из глубоких холодных недр и постепенно сходят с ума…
Но надо возвращаться к реальной жизни, надо входить в курс дел и снова осознать себя директором частного детективного агентства. Я вышел в прихожую и вытряхнул из ботинка телефонную трубку. Хорошо, не отправила ее в унитаз.
Я проверил последний входящий номер. Звонок, на который ответила конопатая, был от Ирины. Она звонила с работы. Как не вовремя! Интересно, что Ириша подумала? Надо немедленно с ней связаться, что-то сказать… Однако сделать это сию же минуту мне помешало какое-то странное чувство. Детское, неразвитое чувство, словно я в чужом доме нечаянно разбил вазу, но признаться в этом не спешил. Набрал номер Никулина, который оставался за меня в агентстве, пока я долбил лед на Кавказе.
– Болею, – ответил Никулин гнусавым голосом и громко закашлялся. – Температура, сопли.
– Я пришлю тебе дагестанского коньяка, – пообещал я. – Будешь натирать им пятки.
– Шутишь? – прохрипел Никулин. – Это тебе пора уже и пятки, и еще кое-что натереть. Ирина целый месяц с ума сходила, ждала от тебя звонка. Металась по конторе как полоумная, слез не скрывала: «Где он? Почему не звонит? А вдруг его завалило?» Трудно было позвонить, чудовище?
Я неудачно сострил в ответ, что, мол, каждый день отправлял ей письма, но почта, наверное, запаздывает.
– В агентстве как? – сменил я тему, но Никулин по крутой дуге снова перешел на прежний курс:
– В агентстве как обычно. Преступники падают в обморок при виде нашей таблички. Мыши со всех сторон обгрызли мышеловку. Мухи сошли с ума, массово кидаются на окно и кончают жизнь самоубийством. Дело о вымогателе буксует… А вот нервы у Ирины ни к черту. Ты хоть бы пожалел девчонку. Никто ж не просит тебя в любви ей изъясняться, мог бы хотя бы парочку «сэмээсок» отправить: жив, здоров, дою коров…
– Пожалуй, я пришлю тебе не коньяк, а «Момент», – не вытерпел я. – Заклеишь себе рот и сразу перестанешь кашлять.
Мы с Никулиным привыкли к подобной манере общения, но еще ни разу я не кидал трубку, не попрощавшись. Достала меня эта Ирина! Ну в чем, в чем я виноват перед ней? Обещал позвонить? Да, обещал, но на леднике я работал, как раб, и мне было не до звонков. У меня из головы не выходили несчастные люди, чья жизнь оборвалась так страшно и трагически. А Ирина, подумаешь, волновалась за меня! Это ее проблемы. Я же не виноват, что у нее нервы ни к черту.
Я ходил вокруг телефонной трубки, как сапер вокруг мины неизвестного производства. Браться за нее или не стоит? Или все-таки рискнуть?
– Я сегодня не приеду, – сказал я Ирине, как только услышал ее тихий, бессильный, не отражающий никаких чувств голос.
– Правильно! – вдруг с неожиданной твердостью ответила Ирина. – И не надо! Отдыхай. Что тебе здесь делать?
– Понимаешь, я неважно себя чувствую.
– Я так и поняла!
Я знал, что, если в нашем разговоре возникнет хотя бы короткая пауза, Ирина немедленно положит трубку.
– Работа была адская, – сказал я, надеясь пробудить в Ирине сострадание, заложенное в каждой женщине генетически. Прижав трубку к уху плечом, я потянулся к бутылке, плеснул себе в бокал. – Но откопали только пару обломков машины да несколько стволов деревьев… Алло, ты слушаешь меня?
– Слушаю.
– Пробурили три шахты, но резко потеплело, и в двух обрушились стены. Потом приехали спецы из «эмчеэса» и запретили продолжать поиски до следующей осени. Я чувствую себя выжатым, как лимон. Сил никаких.
– Естественно. Тебе надо обязательно сходить в поликлинику.
Раньше она бы сказала: «Хочешь, я приеду к тебе и побуду с тобой?» Сейчас же старательно показывала, как холод безразличия сковывает ее душу. Голос выдержанный, ровный, в нем сквозит насмешка. Нет, не насмешка. Скорее презрение. Но ведь я не слепой, я вижу ее насквозь, я знаю, что она очень соскучилась по мне. Конечно, нехорошо получилось с этой конопатой. Бес попутал пригласить ее к себе. Невероятно глупый поступок! Это первый показатель того, что я устал, что моя психика молит о пощаде. В самом деле, почему я не позвонил Ирине с ледника? Потому что не было ни повода, ни желания, а какими бы то ни было обязательствами я с Ириной не связан. Все до банальности просто.
Я положил трубку и выпил коньяк. Может, в самом деле сходить к психиатру? Мой измочаленный испытаниями организм требует релаксации по полной программе. Надо гнать из головы поганой метлой всякие мысли о погребенных заживо людях, про их долгую и мучительную смерть. Я не могу сострадать всему человечеству, принимать близко к сердцу чужие драмы и трагедии. Меня на всех попросту не хватит. Чужая боль разъест мою душу, словно серная кислота лист бумаги. Я налил еще рюмку. Родственники пропавших без вести людей отправили нам с вертолетом несколько пластиковых канистр дагестанского коньяка. Мы и пили его, и растирали им онемевшие от холода руки и ноги, и все равно еще литров десять я увез с собой. Может, взять канистру и поехать к друзьям? Но эта поездка закончится банальной и неудержимой пьянкой. Лучше уж позвонить старым, проверенным подругам, у которых уже давно не осталось никаких иллюзий относительно меня. Например, тихой и сонливой, как стареющая кошка, Катюше. Или хитрой и изворотливой Маринке, которая уже много лет подряд с профессиональным мастерством наставляет своему мужу рога…
Так Катюше или Маринке? Или, может быть, Марго? Мы с ней не виделись с тех пор, как закончили свою миссию в Игре на выживание. Может, уже замуж выскочила? Богатая невеста, папа круче Эльбруса. Я остановился у большой карты региона, на зеленом фоне которой, словно пятна кефира, значились горные вершины и ледники. Вот он, ледник Джанлак, по форме похожий на каплю. Миллионы тонн голубого льда, крепкого, как гранит, чистого, как стерильный высотный воздух. Столетиями восседал он на склоне горы, словно на троне, и вдруг… На дороге, которую он пропорол, выкорчевывая деревья, мощные пласты земли, с легкостью вскрывая асфальт, до сих пор не восстановлено движение. И в обозримом будущем не восстановят.
Решено, звоню Маринке. Чем она мне нравится – ей не надо ничего объяснять. Все понимает с полуслова. И поет хорошо, если голосовые связки не сорваны, всегда берет в руки гитару, стоит мне только попросить. Я сел в кресло у телефона, запахнул полы халата. Прочь, прочь, дурные мысли! Ударная волна была столь сильна, что сдула машины и людей с дорожного полотна в одно мгновение. А там ущелье глубиной в пятьдесят метров. Несколько секунд падения, и все… Нет, никто не мог уцелеть. Люди наверняка погибли быстро, даже не осознав, что случилось. Ирина тоже успокоится и перестанет страдать. Она, как это было не раз, быстро поймет и простит меня. И опять, как прежде, будет тихо любить меня, а я по-прежнему буду терзать ей душу.
Я взял трубку, но она вдруг пронзительно запищала в моих руках. Глянул на дисплей, где высветился номер. Опять Ирина! Не дай бог скажет: «Хочешь, я приеду к тебе и побуду с тобой?»
– Я совсем забыла, – произнесла она тем же подчеркнуто холодным тоном – значит, можно вздохнуть с облегчением, она вовсе не собирается приехать. – Звонил какой-то мужчина, спрашивал тебя…
Мурашки по коже от такого голоса! Словно электронная подсказка в боевых самолетах: «Убери шасси!», «Аварийный остаток топлива!» Раньше Ирина говорила со мной другим голосом. Ей запросто можно было работать на киностудии и озвучивать красавиц в постельных сценах. Мне все время казалось, что Ирина нарочно разговаривает со мной неким особым, волнующим тоном, разбавляя слова томным дыханием, делая головокружительные паузы между фразами. О, именно эти паузы впечатляли меня больше всего! Это ж надо уметь так молчать!
– И что этому мужчине надо было? – спросил я, пытаясь догадаться, зачем она мне позвонила.
– Он не сказал, но очень настойчиво просил твой домашний адрес и номер мобильного телефона. Если он еще раз позвонит, дать?
– Не надо! Предложи ему свою помощь. Скажи, что ты такой же частный детектив, как и я…
– Нет, ему нужен только ты. К тому же я больше не частный детектив.
– То есть? Как это понимать? А кто же ты?
– Я ухожу.
– Куда, Ириша?
Она ответила не без удовольствия:
– На руководящую и более высокооплачиваемую должность.
Вот это номер! Такого поворота событий я не ожидал. Видимо, Ирина крепко обиделась на меня.
– Поздравляю, – сдержанно ответил я, стараясь ни словом, ни тоном не потревожить ледяной карниз, уже давший трещину и готовый вот-вот обломиться. – А ты не поторопилась с таким решением?
– Напротив, я слишком затянула с этим решением.
Только не делай резких движений! – сказал я сам себе. Не надо говорить ей то, что уже висит на кончике языка: скатертью дорога! Пусть все идет своим чередом. Пусть почувствует, что я спокоен, что не рву на себе волосы, не мечусь в отчаянии. Спокойствие, как зараза, передается другим. Я посмотрел на часы. Без четверти шесть. Маринка освободится, когда заберут последнего малыша, а это не раньше семи вечера. Она работает воспитательницей в детском саду. Считай, в сумасшедшем доме. Ей тоже нужна релаксация. В этом смысле у нас с ней одни проблемы и единые цели. Но ждать до семи тоскливо. Коньяк закончится, и что потом? Надо звонить Катюше. Она пашет в супермаркете и сдает кассу ровно в шесть. В полседьмого она уже будет стоять под душем в моей ванной.
– Что ж, это твое право, – ответил я. – Хотя такие решения нельзя принимать сгоряча…
– Только, пожалуйста, не надо давать мне советы, – оборвала меня Ирина. – Мое дело предупредить тебя.
– О чем предупредить, Ириша?
– Второй день под окнами офиса стоит машина. Черная «девятка» с тонированными стеклами. Скорее всего, из нее следят за твоим агентством.
«Твоим агентством»… Детский сад какой-то! Отдавай мои игрушки и не писай в мой горшок.
– Может, тебе показалось? – спросил я.
– Может, и показалось, но этот вопрос меня уже меньше всего волнует. Я сказала тебе все, что посчитала нужным, и теперь ухожу с чистой совестью.
У Иришки от обиды уже крыша поехала! Я сам иногда замечаю, что мною овладевают навязчивые подозрения: то кажется, что кто-то прослушивает наши телефоны, или в кабинете пахнет синильной кислотой, или же за окнами мелькают злобные физиономии наемных убийц. А чему удивляться? Пять лет возглавлять частное детективное агентство – это не шоколадный цех кондитерской фабрики. От нескончаемых криминальных ребусов и кроссвордов запросто можно двинуться мозгами и заполучить синдром навязчивых идей…
Наш разговор закончился. Ирина предоставила мне возможность послушать короткие гудки. Я зачем-то потряс трубку, словно хотел выудить из нее еще какие-нибудь слова, и воткнул ее в гнездо. Буженина из свиного окорока, который я, следуя старинному рецепту, натер солью, перцем и базиликом, подгорела в духовом шкафу. Я выставил дымящийся противень на подоконник и распахнул окно. Поддел вилкой черную шипящую корочку и отпилил ее ножом. Хрустит на зубах и горчит изрядно. Если запивать красным вином, то ничего, сойдет. Маринка в восторге от того, как я готовлю. Она в своем детском саду ничего другого не видела, кроме молочной каши и овощного супчика.
– Мариш, – сказал я в трубку. – Ты что предпочитаешь – «Каберне» или «Мерло»?
В ухо ворвались жизнерадостные звуки средней группы: детский визг, крики, мелодичные перепевы игрушек, беспорядочный барабанный бой, плач и смех. И на этом пестром фоне отдаленный голос Марины: «Я кому сказала – в одну шеренгу! Становись! Выровнять носочки!»
– Алло! – громко ответила она. – Кто это? Я не слышу… – И снова детям: – Тихо всем! Раз, два! Маршируем, маршируем!
– Марина, это Кирилл…
– Не слышно! Говорите громче!.. Маршируем! Ножки выше!
Я надавил кнопку отбоя и тотчас набрал номер мобильника Катюши. Она тотчас ответила:
– Кирюша, позвони позже! Я зашиваюсь! Народа как на вокзале! И у всех полные тележки…
Снова отбой. Я сидел на подоконнике, смотрел на сгоревшую буженину и чувствовал себя бездельником. Девушки заняты, зашиваются, одна надрывает горло с детьми, другая пробивает чеки, проклиная в уме прожорливость населения. Только я тоскую под гнетом впечатлений от поездки в горы и глупого разговора с влюбленной в меня сотрудницей. Все будет хорошо. Все вернется в прежнее русло. Никуда Ирина не уйдет. Потому что не может жить без меня, этакого единственного и незаменимого плейбоя.
Глава 2
ВЫСШАЯ СТЕПЕНЬ СВОБОДЫ
Я завернул буженину в пергаментную бумагу. Утром отнесу Бесте, сторожевой овчарке на автостоянке. Такой лакомый кусочек она проглотит не жуя. А сейчас приму душ, выпью чаю с медом и лягу спать. И проснусь прежним человеком. У меня много работы. Во-первых, надо довести до ума все наши наработки по делу о вымогателе и передать их следователю. Во-вторых, надо договориться с местной газетой о рекламе. И, в-третьих…
Завершить создание плана действий на ближайшее время не удалось. Проклятый телефонный звонок! Неужели снова Ирина? Какую бяку она еще хочет подложить мне? Я выплюнул недожеванный кусок мяса в окно и, вытирая на ходу руки полотенцем, вернулся в комнату. Прежде чем ответить, по привычке глянул на дисплей. На этот раз номер был мне незнаком.
– Кирилл Андреевич? – спросил меня мужской голос. – Я старший оперативной группы вневедомственной охраны. Вы не могли бы подъехать сейчас к вашему офису?
Никогда прежде мне не звонили из вневедомственной охраны. Я даже предположить не мог, зачем понадобился старшему оперативной группы. Может быть, Ирина что-нибудь в сердцах начудила? К примеру, разбила тонированное стекло в черном «жигуле»…
– А что случилось?
Могло показаться, что этот вопрос оказался для моего собеседника сложным. Он начал мычать, покашливать, затем нехотя сказал:
– Видите ли, на пульте сработала сигнализация, мы приехали на объект очень быстро, но никого не застали. Скорее всего, несанкционированного проникновения в помещение не было. Может, вы забыли запереть окно на замки и его открыло сквозняком?
«Ирина!» – мстительно подумал я. Она ушла с чистой совестью, а вот закрыть окна забыла. Или нарочно не сделала этого.
Пришлось срочно ехать в офис. У входа в агентство стояла милицейская машина, рядом с ней скучали два парня в форме и с автоматами наперевес. По их виду можно было судить о том, как много приходилось им выезжать по ложным вызовам и как это занятие им надоело. У меня проверили документы.
– Входная дверь и все замки целы, – начал вводить меня в оперативную обстановку рыжеволосый сержант. Он шел рядом со мной, и ствол его короткого автомата все время упирался мне под ребро. – А вот окно – полюбуйтесь – приоткрыто. Я постою здесь, а вы с моим коллегой зайдите внутрь через дверь.
Мы зашли в подъезд и приблизились к металлической двери агентства. Я открыл замок. Милиционер вежливо отстранил меня и зашел в офис первым. Для воришек наше агентство не представляло никакой ценности, поживиться у нас им было нечем, и потому я был спокоен, как слон.
– Ничего не пропало? – спросил милиционер, когда мы обошли один за другим все кабинеты и заглянули в уборную.
В агентстве царил привычный порядок. Из кабинета Ирины еще не успел выветриться запах духов. Я для проформы заглянул в ящик своего стола, а затем в холодильник. Вынул ополовиненную бутылку водки и разлил ее по пластиковым стаканчикам. Водка простояла в холодильнике целый месяц, но, похоже, не выдохлась. К нам присоединился второй милиционер. Мы выпили под тост: «За бдительность вневедомственной охраны!» Рыжий стал закрывать окно, изо всех сил надавливая на раму. Окно скрипело и пищало. Каждое лето, когда переставали топить, оконные рамы разбухали от сырости. Закрыть и тем более открыть окно становилось непросто, и потому версию со сквозняком я сразу отмел. Пожалуй, это были проделки Ирины. Желая отомстить, она решила испортить мне романтический вечер. Поставила офис на сигнализацию, вышла на улицу и толкнула раму. В милиции сработала сигнализация, и в итоге меня вытащили из дома.
– Водка так себе, – сказал рыжий.
Я понял намек и полез за кошельком. Милиционеры закусили конфеткой, которую нашли на столе Ирины, пожелали мне впредь быть повнимательнее и удалились.
За окнами стемнело. Багряный отблеск заката налип на стену. Я сидел за столом Ирины. Она забрала все свои вещи, которые прежде были здесь всегда, – маленькое зеркальце, малахитового кота, шариковую ручку, похожую на гусиное перо. Как тяжело на душе! Будто Ирина умерла. Мне ее было жалко, ее осиротевший стол источал добрую, теплую память.
Я придвинул к себе телефон и набрал номер ее мобильника. Я помнил его наизусть.
– Послушай, не звони мне больше, – ответила Ирина. Я слышал приглушенную музыку и гул автомобильного мотора.
– Ты забыла закрыть окно, – сказал я с легким укором. Я пытался вести себя так, будто ничего не случилось: я начальник, она моя подчиненная, лучшая подчиненная, самая лучшая, на которую я никогда не повышал голос, а за мелкие огрехи лишь ласково журил.
– Я все закрыла! И мне по барабану твои проблемы!
Она отключила связь. В одной руке я продолжал держать трубку, другой стал массировать грудь. Я не ожидал, что наш разговор будет таким коротким. Я хотел ей предложить встретиться и спокойно обсудить все наши проблемы. Не успел. Ну и пусть проваливает. Мне надоели ее капризы. Звонить ей больше не буду. На лбу себе напишу: Ирине не звонить!
Я встал из-за стола, взялся за него и развернул. Новый сотрудник будет сидеть лицом к двери, а не спиной, как это делала Ирина. И это будет мужчина. Никаких женщин в моем агентстве!
За перегородкой зазвонил телефон. Кому это нечего делать, кроме как названивать поздним вечером в частную детективную контору?
– Слушаю!
Я пытался обмануть себя, сделать вид, что не замечаю хлынувшей на меня надежды – а вдруг это Ирина? Вдруг опомнилась, успокоилась и сейчас скажет: «Ладно, Кирилл! Давай мириться!»
В трубке – тихий шорох, сдержанное дыхание.
– Если вы хотите, чтобы я вас услышал, говорите громче, – попросил я.
Короткие гудки. Нет, это не Ирина. Она не позвонит. А если позвонит, то молчать не станет. Это не в ее духе. Ее поступки всегда цельны, имеют начало и исчерпывающее завершение. Если она идет со мной в ресторан, то гуляет там до закрытия, и мне иногда приходится выносить ее на руках. Если увязывается за мной в горы, то умирает, но добирается до вершины. Если уходит, то уже не возвращается. А уж ежели кого-то возненавидит, то этому человеку лучше сразу удавиться…
Никогда еще моя контора не вызывала во мне такого гнетущего чувства. Призрак Ирины витал между стен. Ее стол, шкаф для одежды, листочки перекидного календаря, исписанные ее рукой, и легкий, едва уловимый запах ее духов оставались последним связующим звеном с той, живой, настоящей, но уже недоступной женщиной. Мне трудно было представить, что завтра я приду в агентство и не увижу ее на своем рабочем месте, и Никулин уже не скажет мне с язвительной усмешкой: «Зайди к Ирише, чудовище, она приготовила тебе кофе».
Я вздрогнул от телефонного звонка. Гнусное изобретение – телефон. Кто-то навязывает мне свою волю, врывается в мой мир, нагло заявляет о себе, требует к себе внимания. А я не хочу ни с кем говорить, не хочу даже знать о том, что кому-то нужен. Я смотрел на желтый аппарат, подрагивающий от звонков. Казалось, там сидит маленький злобный человечек, который требует, чтобы его выпустили. Сколько раз за сегодняшний вечер в мою жизнь вмешивался телефонный звонок. И к чему это в конце концов привело? Я чувствую себя почти несчастным. Люди должны разговаривать, глядя друг другу в глаза, чувствуя дыхание друг друга, видя мимику, жесты – все это несет несравнимо больше информации, чем просто слова. Разве Ирина, стоя передо мной, позволила бы сказать: «Мне по барабану твои проблемы!»
Я поднял трубку. Тишина.
– Что вам от меня надо? – спросил я.
И опять короткие гудки. Я взялся за провод и выдернул вилку из розетки. Так-то лучше. А теперь домой! Чай с медом – и спать! И надо будет в ближайшие дни сделать в офисе ремонт. Причем начать с кабинета Ирины. Сорвать старые обои, выкинуть столы, стулья, цветы с горшками, дурацкие календари с котятами. Все на мусорную свалку! Ирина гордая, и я тоже гордый. Рубить так рубить…
На пульт охраны позвонил уже с улицы. Какой теплый и душный вечер! Быть грозе. Да вот и всполохи на темном небе видны. Пока беззвучные, немые, словно отблески сварочного аппарата. Но пройдет час или два, и над Побережьем начнет буйствовать стихия. Потоки воды низвергнутся на город, потекут по теплому асфальту ручьи, и кинется народ в кафе, под карнизы домов, накрывая головы то сумочками, то полиэтиленовыми пакетами, то газетами, и заблестят серебром в лучах фонарей мокрые листья деревьев, и раскаты грома заглушат музыку, доносящуюся с набережной.
Завершить создание плана действий на ближайшее время не удалось. Проклятый телефонный звонок! Неужели снова Ирина? Какую бяку она еще хочет подложить мне? Я выплюнул недожеванный кусок мяса в окно и, вытирая на ходу руки полотенцем, вернулся в комнату. Прежде чем ответить, по привычке глянул на дисплей. На этот раз номер был мне незнаком.
– Кирилл Андреевич? – спросил меня мужской голос. – Я старший оперативной группы вневедомственной охраны. Вы не могли бы подъехать сейчас к вашему офису?
Никогда прежде мне не звонили из вневедомственной охраны. Я даже предположить не мог, зачем понадобился старшему оперативной группы. Может быть, Ирина что-нибудь в сердцах начудила? К примеру, разбила тонированное стекло в черном «жигуле»…
– А что случилось?
Могло показаться, что этот вопрос оказался для моего собеседника сложным. Он начал мычать, покашливать, затем нехотя сказал:
– Видите ли, на пульте сработала сигнализация, мы приехали на объект очень быстро, но никого не застали. Скорее всего, несанкционированного проникновения в помещение не было. Может, вы забыли запереть окно на замки и его открыло сквозняком?
«Ирина!» – мстительно подумал я. Она ушла с чистой совестью, а вот закрыть окна забыла. Или нарочно не сделала этого.
Пришлось срочно ехать в офис. У входа в агентство стояла милицейская машина, рядом с ней скучали два парня в форме и с автоматами наперевес. По их виду можно было судить о том, как много приходилось им выезжать по ложным вызовам и как это занятие им надоело. У меня проверили документы.
– Входная дверь и все замки целы, – начал вводить меня в оперативную обстановку рыжеволосый сержант. Он шел рядом со мной, и ствол его короткого автомата все время упирался мне под ребро. – А вот окно – полюбуйтесь – приоткрыто. Я постою здесь, а вы с моим коллегой зайдите внутрь через дверь.
Мы зашли в подъезд и приблизились к металлической двери агентства. Я открыл замок. Милиционер вежливо отстранил меня и зашел в офис первым. Для воришек наше агентство не представляло никакой ценности, поживиться у нас им было нечем, и потому я был спокоен, как слон.
– Ничего не пропало? – спросил милиционер, когда мы обошли один за другим все кабинеты и заглянули в уборную.
В агентстве царил привычный порядок. Из кабинета Ирины еще не успел выветриться запах духов. Я для проформы заглянул в ящик своего стола, а затем в холодильник. Вынул ополовиненную бутылку водки и разлил ее по пластиковым стаканчикам. Водка простояла в холодильнике целый месяц, но, похоже, не выдохлась. К нам присоединился второй милиционер. Мы выпили под тост: «За бдительность вневедомственной охраны!» Рыжий стал закрывать окно, изо всех сил надавливая на раму. Окно скрипело и пищало. Каждое лето, когда переставали топить, оконные рамы разбухали от сырости. Закрыть и тем более открыть окно становилось непросто, и потому версию со сквозняком я сразу отмел. Пожалуй, это были проделки Ирины. Желая отомстить, она решила испортить мне романтический вечер. Поставила офис на сигнализацию, вышла на улицу и толкнула раму. В милиции сработала сигнализация, и в итоге меня вытащили из дома.
– Водка так себе, – сказал рыжий.
Я понял намек и полез за кошельком. Милиционеры закусили конфеткой, которую нашли на столе Ирины, пожелали мне впредь быть повнимательнее и удалились.
За окнами стемнело. Багряный отблеск заката налип на стену. Я сидел за столом Ирины. Она забрала все свои вещи, которые прежде были здесь всегда, – маленькое зеркальце, малахитового кота, шариковую ручку, похожую на гусиное перо. Как тяжело на душе! Будто Ирина умерла. Мне ее было жалко, ее осиротевший стол источал добрую, теплую память.
Я придвинул к себе телефон и набрал номер ее мобильника. Я помнил его наизусть.
– Послушай, не звони мне больше, – ответила Ирина. Я слышал приглушенную музыку и гул автомобильного мотора.
– Ты забыла закрыть окно, – сказал я с легким укором. Я пытался вести себя так, будто ничего не случилось: я начальник, она моя подчиненная, лучшая подчиненная, самая лучшая, на которую я никогда не повышал голос, а за мелкие огрехи лишь ласково журил.
– Я все закрыла! И мне по барабану твои проблемы!
Она отключила связь. В одной руке я продолжал держать трубку, другой стал массировать грудь. Я не ожидал, что наш разговор будет таким коротким. Я хотел ей предложить встретиться и спокойно обсудить все наши проблемы. Не успел. Ну и пусть проваливает. Мне надоели ее капризы. Звонить ей больше не буду. На лбу себе напишу: Ирине не звонить!
Я встал из-за стола, взялся за него и развернул. Новый сотрудник будет сидеть лицом к двери, а не спиной, как это делала Ирина. И это будет мужчина. Никаких женщин в моем агентстве!
За перегородкой зазвонил телефон. Кому это нечего делать, кроме как названивать поздним вечером в частную детективную контору?
– Слушаю!
Я пытался обмануть себя, сделать вид, что не замечаю хлынувшей на меня надежды – а вдруг это Ирина? Вдруг опомнилась, успокоилась и сейчас скажет: «Ладно, Кирилл! Давай мириться!»
В трубке – тихий шорох, сдержанное дыхание.
– Если вы хотите, чтобы я вас услышал, говорите громче, – попросил я.
Короткие гудки. Нет, это не Ирина. Она не позвонит. А если позвонит, то молчать не станет. Это не в ее духе. Ее поступки всегда цельны, имеют начало и исчерпывающее завершение. Если она идет со мной в ресторан, то гуляет там до закрытия, и мне иногда приходится выносить ее на руках. Если увязывается за мной в горы, то умирает, но добирается до вершины. Если уходит, то уже не возвращается. А уж ежели кого-то возненавидит, то этому человеку лучше сразу удавиться…
Никогда еще моя контора не вызывала во мне такого гнетущего чувства. Призрак Ирины витал между стен. Ее стол, шкаф для одежды, листочки перекидного календаря, исписанные ее рукой, и легкий, едва уловимый запах ее духов оставались последним связующим звеном с той, живой, настоящей, но уже недоступной женщиной. Мне трудно было представить, что завтра я приду в агентство и не увижу ее на своем рабочем месте, и Никулин уже не скажет мне с язвительной усмешкой: «Зайди к Ирише, чудовище, она приготовила тебе кофе».
Я вздрогнул от телефонного звонка. Гнусное изобретение – телефон. Кто-то навязывает мне свою волю, врывается в мой мир, нагло заявляет о себе, требует к себе внимания. А я не хочу ни с кем говорить, не хочу даже знать о том, что кому-то нужен. Я смотрел на желтый аппарат, подрагивающий от звонков. Казалось, там сидит маленький злобный человечек, который требует, чтобы его выпустили. Сколько раз за сегодняшний вечер в мою жизнь вмешивался телефонный звонок. И к чему это в конце концов привело? Я чувствую себя почти несчастным. Люди должны разговаривать, глядя друг другу в глаза, чувствуя дыхание друг друга, видя мимику, жесты – все это несет несравнимо больше информации, чем просто слова. Разве Ирина, стоя передо мной, позволила бы сказать: «Мне по барабану твои проблемы!»
Я поднял трубку. Тишина.
– Что вам от меня надо? – спросил я.
И опять короткие гудки. Я взялся за провод и выдернул вилку из розетки. Так-то лучше. А теперь домой! Чай с медом – и спать! И надо будет в ближайшие дни сделать в офисе ремонт. Причем начать с кабинета Ирины. Сорвать старые обои, выкинуть столы, стулья, цветы с горшками, дурацкие календари с котятами. Все на мусорную свалку! Ирина гордая, и я тоже гордый. Рубить так рубить…
На пульт охраны позвонил уже с улицы. Какой теплый и душный вечер! Быть грозе. Да вот и всполохи на темном небе видны. Пока беззвучные, немые, словно отблески сварочного аппарата. Но пройдет час или два, и над Побережьем начнет буйствовать стихия. Потоки воды низвергнутся на город, потекут по теплому асфальту ручьи, и кинется народ в кафе, под карнизы домов, накрывая головы то сумочками, то полиэтиленовыми пакетами, то газетами, и заблестят серебром в лучах фонарей мокрые листья деревьев, и раскаты грома заглушат музыку, доносящуюся с набережной.