Дышев Андрей. Славы жаждут дураки

   – Ты была обязана остаться там, – сказал я, – оказать пострадавшей первую медицинскую помощь, а потом отвезти ее в больницу.
   Закрыв ладонью рот, Инга качала головой.
   – Что теперь мне делать? – едва выдавила она.
   – Не знаю, – ответил я и встал.
   Она вдруг вцепилась в мою штанину и пронзительно закричала:
   – Миленький! Не бросай меня! Пожалуйста, родненький! Все, что хочешь, для тебя сделаю! Всю жизнь ноги целовать буду! Только не бросай меня, помоги, пожалуйста, помоги!
   Я ходил вокруг дерева и искал в завалах мыслей ответ на вопрос: что делать? И откидывал в сторону нелепые и безумные идеи, словно непригодную одежду из чемодана, и это продолжалось до тех пор, пока чемодан не опустел.
   – Не знаю, – повторил я. – Ехать в милицию и во всем сознаваться.
   – Меня посадят? – прошептала Инга.
   – Скорее всего посадят нас обоих.
   Инга, не сводя с меня глаз, медленно качала головой.
   – Нет. Нет. Все, что угодно, но только не это. Этого не будет, понимаешь? Не бу-дет! – произнесла она по слогам.
   Я уловил перемену, произошедшую в ней. Глаза Инги заблестели, дыхание участилось. Она вытерла слезы, поправила волосы и встала на ноги.
   – Кирилл, – произнесла она тверже. – Этого не будет. Тюрьма для меня – все равно что смерть. У меня выбора нет, и я буду бороться за жизнь.
   – Борись! – охотно согласился я и развел руками. – Давай! Начинай! Только я не представляю, как ты это собираешься делать.
   – Ничего не было! Понял? Ничего! Я все придумала. Никого я не сбивала. Все это мне приснилось в кошмарном сне!
   Я двинул кулаком по замшелому стволу бука. Несколько ворон, крича дурными голосами, тяжело взмыли в небо.
   – Тебя никто не видел? – спросил я.
   – Где?
   – Там!
   Инга пожала плечами.
   – Кажется, никто.
   – Машины? Прохожие? Кто мог увидеть?
   – Нет, никого не было.
   Я подошел к «шестерке», опустился на корточки перед капотом.
   – М-да, – произнес я, рассматривая погнутый бампер, разбитую фару и ячеистую поверхность радиатора. – В самом деле – кошмарный сон… Возьми в багажнике тряпку и канистру с бензином и тащи сюда.
   Кошмарный сон Инги оставил после себя вполне материальные следы. На бампере отчетливо были видны следы крови. Панель рамки радиатора была слегка вогнута, и к ней, в сгустках запекшейся крови, налип клок седых волос. Щель между правой фарой и крышкой капота была, как герметиком, забита вишневой слизью, а по стеклу фары расползлись свежие трещины.
   Я покачал головой. С такими уликами нас припрут к стене на первом же милицейском кордоне.
   – Отмывай, – сказал я, поворачиваясь к Инге спиной, чтобы не видеть ее зареванных, подпухших глаз.
   – Бензином?
   – Ну не мочой же!
   Я прекрасно понимал, что если я буду действовать в том же духе, то стану соучастником преступления. Голова разрывалась. С одной стороны, все эти приключения мне были нужны как собаке пятая нога. Зачем взваливать на свои плечи проблемы Инги? Наезд совершила она, причем нарушив правила, самовольно отправившись на машине без инструктора. В чем моя вина? В том, что я помог ей скрыться с места происшествия? Но ведь я узнал о наезде только сейчас! И вообще я не инструктор, а постороннее лицо. Жаль, конечно, но по шапке получит Виктор.
   С другой стороны… Ах, черт возьми эту другую сторону! Ну разве я смогу сдать милиции эту несчастную актрису, которая хватается за меня, как утопающая за спасательный круг? Разве я, сильный, удачливый, умудренный жизнью человек, не сделаю хотя бы попытки спасти Ингу?
   – Хорошо моешь? – спросил я, не оборачиваясь.
   – Вроде хорошо.
   – Щели радиатора как следует вычисти.
   – Какие щели?
   Я сплюнул. Что делать? – мучительно раздумывал я. Я стою на распутье. Шаг в одну сторону – преступление. Шаг в другую – законопослушание.
   – Ты там где-нибудь резко тормозила?
   – Вроде нет. А что?
   – У тебя все ответы «вроде» и «вроде»! – взорвался я. – А конкретнее сказать не можешь?
   Инга выпрямилась. С грязной тряпки, которую она держала, стекала тонкая струйка бензина. Ее великолепное вечернее платье, в котором она пришла ко мне вчера, было усеяно темными разводами.
   – У меня было состояние аффекта! – слезно ответила она. – Я плохо помню…
   – У тебя было состояние девичьей дурости и завышенной самооценки! – перебил я ее.
   – Давай, давай! Оскорбляй! – шмыгая, произнесла Инга. – Сейчас все можно. Здесь нет никого, кто бы меня защитил.
   – Да, твоего белоснежного продюсера здесь, конечно, нет, – зачем-то вплел я незнакомого мне человека. – Уж он-то тебя бы успокоил!
   – Очень может быть! – огрызнулась Инга, помолчала и тише добавила: – Я помыла.
   Стараясь не смотреть в глаза Инге, я повернулся и подошел к машине. На первый взгляд никаких следов не осталось. Но это только на первый взгляд. Криминальная экспертиза при желании отыщет частицы крови даже после мойки горячей водой с шампунем.
   – Я почему спросил тебя о резком торможении, – сказал я, обходя «шестерку» и внимательно осматривая ее борта и колеса. – По тормозному пути можно легко определить класс машины, ее скорость и многое другое… – Я присел у переднего колеса. – Ну вот, и в протекторе кровь!.. Черт! А это что?
   Инга на цыпочках приблизилась ко мне и встала за спиной.
   – Колпак где? – Я повернул к ней голову. – Я тебя спрашиваю! Не моргай глазами!
   – Какой колпак?
   – Не клоунский же! Декоративный! С колеса!
   – Не знаю, – пожала Инга плечами.
   – Утром он был, – сказал я голосом, каким читают приговор. – Значит, ты потеряла его там… Все. Не надо ничего больше мыть. Можешь выкинуть тряпку… Мне очень тебя жаль, Инга, но я не могу тебя обнадеживать. Колпак – это серьезная улика. Я бы сказал, что это определяющая улика. Доказать, что женщину сбила именно эта машина, теперь будет очень просто.
   В милицию! – уже уверенно думал я. Бесполезно что-либо делать. Нас высчитают в полчаса.
   Инга вдруг кинулась к машине и стала отрывать колпаки с колес.
   – Нет! – кричала она, закидывая их в лес. – Не пойду в милицию! Не пойду! Не пойду!
   Колпаки планировали, как «летающие тарелки», ударялись о ветки деревьев и пикировали в высохшую траву. Инга выпрямилась, повернулась ко мне и, смерив меня долгим взглядом, произнесла:
   – Да ты просто трус! Ты за себя боишься! Ты дрожишь только от одной мысли, что тебе пришьют укрывательство, и хочешь побыстрее сдать меня ментам!.. Дрянь! Продажная шкура! А я думала – мужик! Рыцарь!..
   Ее глаза снова наполнились слезами. Она наносила точные удары, и ни один из них не прошел мимо цели, потому что она была права.
   Запомни это мгновение! – сказал я сам себе, словно другому человеку. Ты идешь на это сознательно. Потом это нельзя будет уже назвать ошибкой или заблуждением.
   Стиснув зубы, я пошел к машине, по пути отбивая ногой канистру, сел за руль и завел мотор. Инга, все еще не выпуская из рук тряпки, стояла перед капотом. Я надавил на газ. Машина зарычала. Я двинул вперед рычаг скоростей и почувствовал, как легко, как просто можно отпустить педаль сцепления, и машина, до дыма шлифуя колесами асфальт, рванется вперед, ударит своим горячим передком Ингу в живот, собьет с ног, подомнет под себя, разрывая нежную кожу, с хрустом и треском ломая ей череп, позвоночник, ноги и руки…
   – Садись! – сказал я ей, испугавшись своих мыслей.
   Инга кинула тряпку и на ватных ногах подошла к двери.
   – Куда ты… хочешь? – произнесла она.
   – Садись!! – рявкнул я.
   Она подчинилась. Я сорвался с места еще до того, как Инга захлопнула дверь. Никогда я не водил машину так жестоко и безумно, как сейчас. Теперь мы вместе, думал я, выжимая из двигателя все, на что он был способен. Теперь у нас одна судьба. А мои друзья, моя Анна остались далеко-далеко…

Глава 9

   Не доезжая до Морского, я свернул под указатель «RODEO-MOTORS АВТОСАЛО», в котором последнюю букву какой-то шутник замазал краской, и по разбитой донельзя грунтовке поехал по выжженному плато, обрывающемуся над морем.
   – Нет здесь никакого сервиса, – сказала Инга. – Жуткое место.
   – Нам с тобой теперь часто по жутким местам ходить придется, – сказал я, притормаживая. – Ну-ка выйди из машины и подожди меня здесь.
   Инга послушно вышла и села на останки каменной кладки. Я доехал до ржавого сарая с прогнувшейся крышей, обставленного со всех сторон битыми кузовами, изношенными покрышками, бочками и железяками всевозможных размеров и форм.
   Я затормозил напротив ворот, посигналил, но никаких признаков жизни не заметил.
   Створка тяжелых ворот со скрипом отошла в сторону, и я зашел в темный, пропахший бензином и смазкой цех. Остановившись в какой-то липкой луже, я огляделся. Посреди цеха, на подъемнике, висела допотопная иномарка, с днища которой срывались маслянистые капли и со щелчком падали на дно смотровой ямы. В дальнем углу, под стеллажами с банками и ящиками с инструментами, на замасленном до блеска кресле, положив ноги на стол, сидел парень и с увлечением смотрел по крохотному телевизору какой-то сериал.
   – Эй! – позвал я его. – Ты слесарь?
   – Во дает! Во дает! – вскрикнул парень, не отрывая глаз от экрана, хлопнул ладонями и поменял местами ноги. – Она ж от него беременная, а думает, что он ей брат!
   Я не торопясь подошел к телевизору и сел на него. Парень, с одеждой, лицом и руками, как у шахтера, обиженно взглянул на меня и опустил ноги на пол.
   – Чего тебе? – недовольно спросил он, кидая под ноги окурок размером с таблетку.
   – Работа есть.
   – Погоди с работой! Дай кино досмотреть!
   – Времени нет, – спокойно объяснил я.
   – Конечно! – взмахнул руками парень. – У всех нет времени, у меня только его навалом.
   Он нехотя поднялся, со стоном потянулся, пошел к смотровой яме, глянул на днище подвешенной иномарки, тронул пальцем какой-то патрубок и буркнул:
   – Течет, зараза!
   Он всегда будет бедным и грязным, подумал я. Но от таких, как он, почему-то зависят тысячи людей.
   – Ну? – наконец снизошел до меня слесарь. – Какие проблемы?
   – Надо отрихтовать и покрасить раму радиатора.
   – Тачка какая?
   – «Шестерка».
   – Новая?
   – Старая.
   Парень поморщился, словно он занимался ремонтом исключительно «шестисотых» «мерсов». Вздохнул, вытащил из кармана пачку дешевых сигарет, выудил оттуда последнюю, поломанную посредине, послюнявил, склеивая, и сунул ее в рот.
   – Ну, идем посмотрим на твою беду, – невнятно произнес он, прикуривая.
   Мы вышли на воздух.
   – Во! – проворчал слесарь. – Уже учебные тачки гробим… А ты что, инструктор?
   – Инструктор, – подтвердил я.
   – Что ж ты так плохо за учеником смотрел, инструктор?
   Он подошел к машине и, напевая какую-то мелодию, присел у капота и, щурясь от того, что дым сигареты проедал ему глаза, стал осматривать раму.
   – Вмяли вы ее прилично, – бубнил он себе под нос. – И рама, и фара, и чуток крыло задели. Работы тут много… А на что напоролись-то?
   – С деревом не разошлись, – с ходу придумал я, задним умом понимая, что легенду надо было подготовить заранее.
   – Ну-ну, – закивал слесарь. – Эту лапшу ты будешь кому-нибудь другому вешать. Тут не дерево было, а что-то помягче.
   Я почувствовал, как у меня похолодела спина, словно за ворот вылили стакан ледяной воды.
   – Дерево, – изо всех сил стараясь казаться спокойным, заверил я. – Только оно было мягкой породы. Трухлявая сосна.
   – Ну, это понятно, что сосна, – тотчас отозвался слесарь и, прищурив один глаз, провел пальцами по вогнутой раме. – Я так сразу и понял, что сосна.
   Он вскинул голову и взглянул на меня.
   – Работы много, – повторил он и недвусмысленно добавил: – Работа сложная… Две штуки баксов будет стоить.
   Слесарь, конечно, откровенно наглел. Мне показалось, что он сам обалдел от названной им же суммы, и все же интуитивно чувствовал, что я именно тот клиент, который готов заплатить сколько угодно, лишь бы уничтожить следы. Я понял: соглашусь на его условия – парень обнаглеет вконец и посадит меня на крючок.
   – За две тысячи я куплю другую «шестерку», – спокойно ответил я. – А эту сожгу.
   – Ну-ну! – ответил парень, жуя сигарету и стряхивая со своего немыслимо грязного комбинезона какую-то пыль. – Покупай. Если только, конечно, через пост ГАИ сможешь проехать.
   Бог свидетель, я держал себя в руках до последнего, но вынести насмешку этого немытого ублюдка, который почувствовал власть над нами, было выше моих сил. Схватив слесаря за горло, я сдавил пальцы и толкнул слабеющее тело на ворота.
   – Слушай меня! – зашипел я, все сильнее сдавливая горло парня. – Я придушу тебя, как котенка, если ты к вечеру, к заходу солнца, не сделаешь то, что я тебе сказал; я похороню тебя в смотровой яме и сожгу твой гнилой сарай, если ты еще раз посмеешь хихикать в моем присутствии…
   Слесарь стал хрипеть и колотить руками по железу. Глаза его, наливаясь кровью, выскальзывали из орбит, как сливовые косточки из пальцев. Опасаясь, как бы сгоряча его не задушить, я ослабил хватку, вытащил из нагрудного кармана стопку стодолларовых купюр, смял ее и затолкал слесарю в рот.
   Инга ждала меня на обочине трассы в тени дерева. Даже издали было заметно, как она бледна.
   – И мне это надо? – спросил я, подходя к Инге.
   Она схватила меня за руку. Несмотря на жару, ее пальцы были ледяными. Казалось, она вот-вот грохнется в обморок. Она качнулась, переступила с ноги на ногу.
   – Ну? Что? Рассказывай!
   – По-моему, слесарь догадался, что на этой машине сбили человека.
   – Но отремонтировать обещал?
   – Обещал.
   Мы пошли по пыльной обочине. Инга оглядывалась до тех пор, пока указатель «Автосало» не скрылся за поворотом. Жара стояла невыносимая. Мысли плавились, как карамель, превращаясь в тягучую патоку, и их движение приостановилось. Чувство тревоги притупилось. Мною овладело безразличие ко всему. Инга сняла босоножки и пошла босиком. Вот так, думал я, глядя на ее ноги. Стоило снять обувь с каблуками, выпачкать коленки в смазке и вместо асфальта постелить пыльную грунтовку, как ее ножки сразу утратили привлекательность. Ничего особенного, вполне посредственные нижние конечности. Шлепает, косолапя, как медведица, а не актриса.
   – Не молчи! – вдруг произнесла Инга. – Скажи что-нибудь, иначе я сойду с ума.
   Я кинул на нее сваренный взгляд.
   – А что ты хочешь от меня услышать?
   – Что мы скажем инструктору?
   Да, об этом надо было побеспокоиться заранее, но ни одна свежая идея не могла пробиться сквозь патоку. Я пожал плечами.
   – Скажем, чтобы он никогда не доверял свою машину посторонним лицам… Вытри у себя под глазами. Идешь, как Фантомас.
   Инга на ходу раскрыла сумочку и стала искать платок. Я успел заметить между косметических принадлежностей маленький черный баллончик с надписью «CS», с большой красной кнопкой и усмехнулся. Блаженны верующие! Сунула в сумочку этот дезодорант, вызывающий насморк, и думает, что надежно оградила себя от всякой нечисти. А я даже в танке не чувствовал бы себя спокойно.
   – Скажи, – произнес я, – про человека, который толкнул женщину, ты придумала?
   Инга испуганно взглянула на меня. Она не хотела, чтобы я перестал ей верить.
   – Нет, не придумала.
   – Ты пойми, – поспешил я объяснить ей свою позицию, чтобы ложь Инги не зашла слишком далеко. – Я не следователь и не прокурор, и не мне определять степень твоей вины. Ты очень напугана, тебе страшно думать о том, что ты сделала. И все-таки постарайся быть со мной откровенной, иначе мне будет очень трудно помогать тебе.
   – Я говорю правду, – тверже повторила Инга. – И не пытаюсь снять с себя вину. Но эту женщину в самом деле толкнул мужчина.
   – Толкнул или тронул за плечо? – уточнил я.
   – Толкнул! Изо всех сил! Я же объясняла: как мяч!
   Плохо, что она актриса, думал я. Разговаривая с обыкновенным человеком, я на девяносто процентов мог определить, правду он говорит или лжет. Для артиста же ложь – профессиональное качество. Как тут узнаешь, где жизнь, а где талантливая игра?
   – Ты понимаешь, что в этом случае все меняется? – спросил я, останавливая Ингу и опуская руки на ее обнаженные плечи. – Тогда мы можем вздохнуть с чистой совестью и вернуться к нормальной жизни. Правда, при одном маленьком условии.
   – При каком?
   – Если мы найдем этого мужчину и заставим его сознаться в преступлении.
   – Да, – кивала Инга, глядя на меня как на мессию. – Надо найти его и заставить…
   Мы вышли на шоссе. Инга вскрикнула и тотчас обулась – асфальт напоминал раскаленную сковородку.
   – Ты запомнила его лицо? – спросил я.
   – Не очень, – ответила она, подумав.
   – Но узнать сможешь, если встретишь?
   – Пожалуй, смогу.
   – Сколько ему можно дать лет?
   – М-м-м… Как тебе.
   – Как был одет?
   – Спортивные брюки и красная майка.
   – Рост? Цвет волос?
   – Брюнет. Жгучий брюнет. А рост как у тебя. И комплекция такая же.
   – Ну, все ясно. Если дашь такие показания следователю, то я уже на следующий день буду сидеть в следственном изоляторе… Куда он потом делся, этот мужик?
   – Побежал в подворотню.
   – Естественно, не в отделение милиции. А как ты думаешь, он мог нечаянно толкнуть женщину? Ну, скажем, оступившись и потеряв равновесие?
   Инга отрицательно покачала головой.
   – Нет, он сделал это нарочно. Он стоял ровно и выжидал, когда я подъеду ближе.
   – Значит, убийство?
   – Не знаю, как это можно назвать по-другому, – ответила Инга.
   Я услышал шум приближающейся машины, обернулся и поднял руку. «Газель» с открытым кузовом притормозила.
   – Куда? – крикнул парень, сидящий рядом с водителем.
   – В Судак!
   – В кузов, ребята!
   Платье Инги менее всего подходило для лазания по машинам. Она никак не могла поднять ногу, чтобы поставить ее на бампер. Пришлось задрать подол выше пояса. Я помог ей, поддерживая два упругих полушария ладонями.
   – Осторожнее! – предупредила Инга, когда я закинул ее в кузов. – Ты мне там синяков не оставил?
   Держась одной рукой за борт, она выворачивала шею, пытаясь рассмотреть свои ягодицы.
   – Ничего страшного, – ответил я. – Голой тебя, надеюсь, снимать не будут? Или я ошибаюсь?
   Инга ничего не ответила. Машина тронулась и весело покатилась с горки вниз. Мы неслись навстречу ветру, словно в шторм плыли на яхте.
   Она говорит правду, думал я, убеждая себя в этом, ибо принять другую версию было невыносимо. Это с какой же скоростью надо нестись по дороге, чтобы не успеть затормозить и сбить человека! Инга не смогла бы так разогнать машину в том проулке. Ни за что бы не смогла. Женщину действительно кто-то толкнул под колеса.
   Любопытно, что когда лицемеришь с самим собой, то на некоторое время возникает иллюзия душевного равновесия. Я даже в порыве чувств обнял Ингу одной рукой, и она прижалась ко мне. Через некоторое время, как положено, началась обратная реакция. Я словно увидел себя со стороны, с высоты птичьего полета. Вот едет на машине счастливый кретин, обнимая глупую девушку. Катится на машинке по тонкой извилистой дороге в пыльный город. Сзади, между двух голых холмов, приютился ржавый сарай под названием «Автосало», в котором стоит «шестерка» с помятым передком и с комочками запекшейся крови в щелях радиатора. Впереди, в пыльном городе, есть морг, где лежит сбитая «шестеркой» женщина; есть там отделение милиции, уже гудящее, как улей, и милиционеры уже обложили все дороги, а следователи с большими лупами уже бегут по кровавым следам полустертых протекторов; и есть в этом городе инструктор Витя, который, поглядывая на часы, ходит по двору автошколы, а директор орет ему из окна, что если через десять минут машина не найдется, то он сообщит в милицию об угоне. И еще в этом городе вчера вечером задохнулся в собственном гараже «черный» антиквар Кучер, один из двоих, кто знал о моем золоте. И последнее: в этом же городе появился некто Лембит Лехтине, который интересуется антиквариатом и ищет встречи со мной. А в это время улыбающийся кретин, обнимая глупую девушку, несется ветру навстречу…
   – Что с тобой? – спросила Инга тревожно. – Тебе плохо?
   – Милиция, – произнес я.

Глава 10

   «Газель» плавно притормозила и остановилась на обочине рядом с мотоциклом и двумя милиционерами в бронежилетах и с «калашниковыми».
   – Старший лейтенант Баркевич, – представился водителю один из них. – Документы, пожалуйста, и вещи к досмотру.
   Я взглянул на помертвевшее лицо Инги и тихо сказал:
   – Сядь, не стой.
   Инга опустилась на дощатый пол, прижалась лбом к борту, глядя через щель на милиционера. Ты этого хотела, подумал я с некоторым злорадством. И это только начало. Теперь вся твоя жизнь будет заполнена страхом и ожиданием ареста.
   – Прошу! – с веселым напевом сказал водитель, протягивая документы. – Вот права, вот доверенность, вот накладная…
   Милиционер медленно пошел вокруг машины, внимательно рассматривая ее фары, колеса и борта. Потом поднял голову и встретился со мной взглядом.
   – Они с вами?
   – Попутчики, – объяснил водитель и зачем-то подмигнул мне.
   Нет, это не обычная проверка, понял я. Он ищет. Он целенаправленно ищет машину, сбившую женщину.
   – Что в мешках? – спросил милиционер, но я увидел, что он не сводит глаз с Инги, и под его взглядом она медленно встает, и лицо ее каменеет от ужаса.
   – Пшеница. Корм для курей, – ответил водитель. – Могу показать…
   – Не надо! – остановил его милиционер. Казалось, своим взглядом он засасывает Ингу, и та уже едва стоит на ногах. – Никак не вспомню, где я мог вас видеть…
   Инга натянуто улыбнулась и пожала одним плечом.
   – Что такое! – усмехнулся милиционер. – Ваше лицо просто стоит перед глазами, а вспомнить не могу… В магазине? На пляже?
   – Я не здесь живу, – едва смогла произнести Инга.
   – А где?
   – В Ялте.
   – Значит, ошибся, – с сожалением сказал старший лейтенант. – В Ялте я никогда не был… Счастливого пути!
   – Этого еще не хватало, – пробормотала Инга, когда машина снова тронулась.
   – Ты о чем? – спросил я.
   – Так, о всякой ерунде, – уклончиво ответила она.
   Мы пронеслись мимо автовокзала. Я постучал по крыше кабины.
   – Приехали? – спросил водитель.
   Я спрыгнул, взял Ингу на руки и опустил на асфальт. Водитель посигналил и помахал нам рукой. Знал бы ты, кого подвез, подумал я, провожая машину взглядом.
   – Куда теперь? – спросила Инга.
   – Туда, – ответил я.
   Она поняла и уточнять не стала. Взяла меня под руку и, прихрамывая (сбила пятки, когда босиком шла), пошла рядом – притихшая в ожидании большой грозы.
   Чем ближе мы приближались к рынку, тем медленнее шли. Волнение Инги передавалось мне. Мы вышли на рыночную площадь. Суета, придавленная солнцепеком, несколько поутихла, но все равно было тесно. Нас толкали, словно нарочно. Я испытывал гадкое чувство, словно все вокруг нас: и торгаши, и покупатели – прекрасно знали нашу тайну и лишь делали вид, что не обращают на нас внимания. Я стрелял по сторонам глазами, со страхом ожидая уловить косой и насмешливый взгляд. Инга приросла к моей руке. Сама того не замечая, она все сильнее наваливалась на нее, и я уже почти нес Ингу, как накинутый на руку плащ.
   – Ты можешь идти нормально? – сквозь зубы произнес я.
   Инга выпрямилась, но ненадолго. Она едва передвигала ноги, словно это были тяжелые протезы, крутила по сторонам головой и вздрагивала всякий раз, когда ее задевали прохожие.
   Мы прошли вдоль каменного забора и свернули в злосчастный проулок. Я волновался, как преступник во время следственного эксперимента. Мне казалось, что мы ведем себя слишком неестественно и это выдает нас с головой. Наши шаги гулко звучали в узком пространстве между глухой стеной кинотеатра и бетонным забором, стоящим напротив. Я таращил глаза, выискивая нечто ужасное, но ничего не находил, и взгляд мой свободно скользил по заборам, асфальту и коричневой стене старого, давно не работающего кинотеатра. Людей было мало. В этом проулке, где не было ни магазинов, ни кафе, курортники почти никогда не появлялись.
   Мы в ногу прошли до середины проулка. Инга ущипнула меня за руку. Мы приближались к разметке пешеходного перехода. Два пацана, опустив головы и глядя себе под ноги, шли нам навстречу и, показывая пальцами на то, что мы еще не видели, громко говорили:
   – Вот!.. И вот еще!.. И еще!
   Если бы я не знал, что здесь произошло два часа назад, то не придал бы никакого значения темным маслянистым пятнам на асфальте. А пацаны знали, что это кровь.
   Мы разминулись с ними. Пацаны подождали, когда мы отойдем на несколько шагов, и продолжили свою поисковую работу.
   – Вот, смотри, здесь больше всего!
   – Чего ты меня толкаешь на эту гадость? Сейчас я тебя тоже толкну!
   – А вот глаз валяется! Ва-а-а!
   – Сам ты глаз! Это пробка!
   – Испугался, чмурик?..
   Я почувствовал себя скверно. Неужели я до последнего надеялся, что Инга всего лишь нехорошо меня разыграла? Теперь уже можно было не сомневаться в том, что здесь был совершен наезд на человека. Следственная бригада свое отработала. Труп увезли. Отпечатки на асфальте срисовали, сфотографировали; расстояние от следов колес до тела, от тела до бордюра, от бордюра до следов колес измерили. Отвалившийся колпак подобрали и аккуратно опустили в полиэтиленовый мешок. Затем пятна крови залили хлорированной водой и уехали. Колба песочных часов с грохотом опустилась мне на голову, и сухая струйка начала выкачивать из-под моих ног опору…
   Я вдруг резко остановился, словно налетел на невидимую преграду. Инга наступила мне на пятку и ткнулась лбом в плечо. Холодный пот волной прошел по спине. Я смотрел на открытое окно в стене, на облака пара, выкатывающие оттуда, на жирный оцинкованный подоконник, на девушку в белом халате и платке, стоящую над шипящим противнем, и на листок из ученической тетради, прикнопленный к раме, с неровной надписью: «ПИРОЖКИ С КАПУСТОЙ, КУРАГОЙ, КАРТОШКОЙ, РИСОМ».
   – Что это? – прошептала Инга, не видя ничего страшного, но на всякий случай пугаясь.
   – Пирожки, – пробормотал я.
   – Ты хочешь есть?
   – Когда? – пробормотал. – Когда это произошло?
   Инга отрицательно покрутила головой и судорожно сглотнула.
   – В два? – спросил я и взял девушку за плечи. – Отвечай! В два?
   – Ты что? Ты что? – лепетала она, и по ее глазам я понял, какое сейчас на моем лице выражение.
   – Ну! – крикнул я и сдавил ее плечи. – В два? Да? В два?
   – Отстань! – взвизгнула Инга и попыталась высвободиться. – Я не помню! Ты сумасшедший! Ты делаешь мне больно!