Дышев Андрей. Темная лошадка

   С книжной полки, прибитой над столом, я снял толстую тетрадь, вырвал из нее лист бумаги, зажег свечу и стал писать письмо своей тетке в Красный Рог. Собственно, это было не письмо, а короткая записка. В ней я просил подготовиться к встрече… Впрочем, об этом позже. Письмо я спрятал в конверт, написал подробный адрес и спрятал между страниц томика стихов Бернса.
   Потом нехотя натянул на ноги альпинистские ботинки на высокой шнуровке и вышел из вагончика. Кажется, метель выдыхалась. Где-то над Эльбрусом, пока невидимым из-за тумана, пробивался неоновый свет полной луны. Ветер слабел, мороз усиливался.
   По кругу, обойдя все бочки с тыла, я подошел к светящемуся окну. Оно было завешано шторкой, и я мог заглянуть только через узкую щель. Пластиковый откидывающийся стол, вроде тех, которые установлены в плацкартных вагонах, был заставлен консервными банками и кружками. На тарелках лежали кружочки колбасы, тонко порезанный хлеб, соленые огурцы и еще какая-то снедь. Рядом, на кроватях, сидели Гельмут, Мэд, а чуть дальше – на стуле – очкарик Глушков. Все молча жевали.
   Я спрыгнул с карниза в снег. С души свалилась гора. С души свалился Эльбрус! Не таясь, пошел по пояс в снегу, разгребая его руками, как культиватор. На пороге отряхнулся, попрыгал и толкнул дверь «предбанника».
   – Эй! – крикнул я, на ощупь отыскивая ручку второй двери. – На ночь есть вредно! Ферштеен зи михь?
   – Вредно! – подтвердил кто-то.
   Дверь распахнулась, и мне в грудь уткнулся ствол автомата. Я, холодея, поднял глаза. Напротив меня, улыбаясь во всю ширину небритого лица, стоял Тенгиз.

Глава 11

   ДОЛЖНО БЫТЬ, СВОИМ ВИДОМ Я ДОСТАВИЛ ЕМУ УДОВОЛЬСТВИЕ. Тенгиз качнул стволом, приглашая меня войти, и радостно протянул:
   – Ой! Кого я вижу! Господин переводчик, обаный бабай! А мы тут без тебя лбы расшибаем об языковой барьер. Присоединяйся, гостем будешь!
   Из-за спины Тенгиза появился Бэл. Он был в спортивной майке, оголяющей крепкую шею с толстой золотой цепью, волосы распущены – эстрадный певец, а не террорист. Молча подтолкнул меня к переборке, обыскал, повернул спиной к себе и подтолкнул.
   – Носик уже не болит? – проявил он заботу. – Иди!
   Я открыл дверь и вошел в жилой отсек. Гельмут, Мэд и Глушков перестали жевать и посмотрели на меня.
   – Привет! – сказал я и довольно глупо улыбнулся.
   По лицу Мэд пробежала судорога боли. Она привстала, шагнула ко мне, схватила мои руки и сказала по-немецки:
   – Это ужасно! Зачем ты сюда пришел?
   Она хороший человек, подумал я, глядя в ее влажные глаза. Она мучается от угрызений совести, будто виновата в случившемся.
   – На место! – спокойно приказал ей Бэл.
   Тенгиз взял меня за воротник пуховика и заставил сесть на кровать. Глаза его хищно блестели, физиономия просто сияла от восторга.
   – Так ответь мне, переводчик, ты зачем сюда прискакал? Мы ж тебя отпустили, сокол ты наш ясный! А в ту халабуду зачем тайком лазил? – кивнул он в ту сторону, где стоял мой вагончик. – Что ты там искал?
   – Я здесь работаю, – ответил я и с опозданием прикусил себе язык.
   Террористы переглянулись. Тенгиз подсел ко мне и положил руку мне на плечо.
   – Ягодка ты наша! Мы ж тебя, родного, ждем – не дождемся. Что ж ты сразу, на канатке, не сказал, что работаешь начальником спасотряда? Мы б тогда по твоему дражайшему телу не били и пуховичок отдать этому комсомольцу-добровольцу не позволили бы. Тебя же беречь и защищать надо, как родину-мать.
   Я молчал. Бэл налил в стакан водки и протянул мне:
   – Выпей, а то ты на черта похож.
   – Спасибо, – отказался я.
   – Как хочешь.
   Он выпил сам, выгреб ножом из банки паштет и толстым слоем намазал на хлеб. Я повернулся к Мэд, которая все это время не сводила с меня глаз.
   – Все в порядке? Тебя не били? – спросил я.
   За нее ответил Гельмут:
   – Все в порядке, Стас… Если, конечно, так можно сказать, – сказал он, горько усмехнувшись, и добавил: – В России это есть порядок.
   Гельмут придвинул к себе два стакана, плеснул в них на сантиметр и протянул граненый мне.
   – Твое здоровье, Стас! – сказал он, поднимая свой стакан и приглашая меня выпить.
   Все-таки молодец этот старый хрыч!
   Глушков, всеми забытый, никому не нужный и не интересный, сидел в стороне, отщипывал от куска хлеба крошки и отправлял их в рот. Пуховик, который я ему дал в вагоне, лежал на кровати рядом с черной курткой. На Глушкове остался легкомысленный зеленый свитер с красными ромбиками, из-под заштопанных рукавов которого выглядывали рукава старой, застиранной фланелевой рубашки. Часы на кожаном ремешке, с мутным, выцветшим циферблатом он снял и положил на стол перед собой. Я вспомнил, как этот странный парень упал на колени перед Тенгизом, умоляя взять вместо Маши его. Бывают же люди!
   Выпив, Гельмут стал активно и с аппетитом есть, словно хотел показать, что не обращает внимания на бандитов, не боится их и действует так, как привык. Мэд вяло тыкала вилкой в тарелки, думая о чем-то своем, и нередко подносила ко рту пустую вилку. Я расслабился, мысленно плюнув на весь преступный мир, и последовал примеру Гельмута. Мы выпили еще по глотку виски, хотя это прославленное пойло я ненавидел и с большим удовольствием выпил бы водки, но надо было продемонстрировать солидарность с Гельмутом.
   Когда мы закончили свою полуночную трапезу, Бэл, глядя на меня, сказал:
   – Все насытились? Теперь поговорим о деле.
   – Сядь ближе, – сказал мне Бэл и расстелил на столе карту. Я глянул на шапку: «Центральный и Восточный Кавказ. Восточное Приэльбрусье».
   Бэл подождал, когда я снова подниму глаза, и спросил:
   – Тебе знаком этот район?
   – В каком смысле?
   Он терпеливо объяснил:
   – Ты бывал в этих местах?
   – Где бывал, а где – нет.
   Вернулась Мэд. Я сидел на ее месте. Она опустилась на кровать рядом со мной и стала коситься на карту.
   – По Главному хребту до перевала Местиа маршрут тебе знаком?
   Все ясно. Со мной разговаривал полный дилетант в высотном альпинизме.
   – Маршрут? – переспросил я. – Ты уверен, что по хребту проложен маршрут?
   – Ну, что там есть? Тропа…
   – Шоссейная дорога, – в открытую поиздевался я. – И прокладывают метро.
   Бэл поморщился. Наверное, я напрасно так вел себя, но интуитивно я понял: они нуждаются в моих услугах, а значит, можно торговаться, набивать себе цену и даже ставить условия.
   – Значит, до перевала пройти нельзя? – пока еще сдержанно уточнил он.
   – Можно, – честно ответил я. – В альпинизме это называется траверсом: штурмуешь все вершины подряд, не спускаясь вниз. Высшая категория сложности, шестая «А». За подобные подвиги раньше награждали орденами и денежными премиями.
   – Бэл, он хамит, – вставил Тенгиз.
   – И мы тебя наградим, – не обратив внимание на реплику коллеги, сказал Бэл. – Если проведешь нас до перевала.
   – Интересно, чем это вы меня наградите?
   – Сто тысяч долларов устроит?
   Я усмехнулся и откинулся на подушку.
   – Нет, ребята. Жизнь дороже.
   На лице Бэла появилось недоумение.
   – Дороже? Ошибаешься, приятель. Твоя жизнь стоит намного меньше. Я бы сказал, что сейчас она вообще ничего не стоит.
   – Это вопрос, конечно, спорный… – начал было я, но Бэл несильно, предупреждая, двинул меня кулаком в голову.
   – Я тебя убедил, что никакого спорного вопроса не существует? – поинтересовался он, когда гул в моей голове утих и я обрел возможность нормально слышать.
   – Подожди, – сказал я, потирая ладонью висок. – Если ты будешь таким способом убеждать, то вам придется искать себе другого проводника.
   – Я бы этого не хотел, – искренне ответил Бэл. – А потому предлагаю тебе нормальную, джентльменскую сделку.
   – Вы хотите идти по пятитысячникам, не имея даже элементарных навыков?
   – А ты нам поможешь освоить эти навыки.
   – По-твоему, я должен тащить вас на себе?
   – А как ты, спасатель, снимал с вершин и тащил обмороженных и поломанных?
   Мне нечем было крыть.
   – Если я откажусь? – спросил я, хотя ответ мне был известен.
   – Тогда мы тебя зарежем, – ответил Тенгиз и деланно зевнул.
   – А эти? – Я кивнул на немцев и Глушкова. – Вы собираетесь взять их с собой?
   – А как же! – ответил Бэл. – Без прикрытия, приятель, нас в самом деле могут закидать бомбами.
   – Бред! Бред сивой кобылы!! – зло рассмеялся я. – Неопытную девчонку, дряхлого старика и этого… – я не подобрал более удачного слова и добавил: – и этого героя вы хотите провести через Главный хребет?.. Если я скажу, что это возможно хотя бы на один процент, то о меня, как об альпиниста, можно вытирать ноги.
   – Я сейчас сделаю это даже без процентов! – Тенгиз нашел повод сострить.
   – Во-первых, – с завидной выдержкой стал объяснять Бэл, – девчонка не такая уж неопытная. Насколько мне известно, ты несколько раз водил ее на Эльбрус.
   – Эльбрус, парень, это не Ушба, и даже не Донгузорун. Третья категория сложности, всего лишь третья!
   – …Дряхлый старик, как ты выразился, – не обращая внимания на мои доводы, продолжал Бэл, – имеет завидное здоровье и больше полусотни лет ползает по горам. Разве не так, фатер? – обратился он к немцу и похлопал его по плечу.
   Я молчал. Мне нечего было говорить, настолько дикую, несуразную идею выдвигал Бэл.
   – Ну что? – подвел итог Бэл. – Будем считать, что мы заключили взаимовыгодный договор. Сейчас всем бай-бай, а завтра рано утром выходим в путь.
   Я даже головой дернул от злости.
   – Он что – пойдет в этих ботиночках? – кивнул я на Глушкова.
   – Нет, ты обуешь и оденешь его по всем правилам высотного альпинизма, – ответил Бэл. – Не станешь же ты утверждать, что у тебя на складе нет снаряжения?
   – Спокойной ночи! – буркнул я, встал и направился к двери, но Тенгиз преградил мне дорогу.
   – Прости, приятель, но ночевать сегодня тебе придется здесь! – Он кивнул на кровать, где сидели дед с внучкой, и, кривляясь, проговорил краем рта: – Может быть, тебе хочется впиндюрить немочку? Давай, дружбан, я не против!
   – Клоун, – ответил я, рухнул на ближайшую к двери кровать, накрылся одеялом с головой и, как ни странно, моментально уснул.

Глава 12

   МНЕ СНИЛСЯ МОЙ ВЕЧНЫЙ СОН, который всегда сопутствовал нервным перегрузкам. Я ползу по ледовой стене, вбивая клюв айсбайля в голубое тело льда, и вдруг срываюсь и лечу вниз. Дыхание, сердце и мысли замирают в ожидании удара. В ушах нарастает свист ветра. В животе – пустота. Секунда, другая, третья, и нет уже сил терпеть этот полет в бездну, и хочется закричать, как, наконец, я утопаю в глубоком и мягком, как пуховая перина, сугробе.
   И просыпаюсь.
   Перед глазами – полусферическая рифленая стена, покрытая бороздами и оттого похожая на пашню. На ней – изломанная тень моего плеча и головы. За моей спиной – слабый свет.
   Я привстал и повернулся к окну. Мэд спала, из-под ее одеяла выбивалась прядь светлых волос и выглядывала розовая коленка. У противоположной стены бодрствовал Гельмут. Он сидел в кровати, сбоку от него горело бра. Лица немца я не видел – оно было закрыто картой Приэльбрусья.
   Глушков лежал на кровати животом вниз, широко раскинув руки в стороны, словно опасаясь, что во сне его могут скинуть на пол.
   Дверь в соседний отсек была закрыта, но тем не менее из-за нее отчетливо доносился храп. Я несколько раз щелкнул пальцами, привлекая внимание Гельмута, но он не сразу опустил карту и посмотрел на меня.
   – Как вы думаешь, Стас, – шепотом спросил Гельмут. – Это реально?
   – О чем вы? – не понял я.
   – Вы говоришь, там есть горы, которые имеют пять тысяч высоты, – продолжал Гельмут, водя пальцем по карте. – Но я вижу четыре четыре, четыре ноль, четыре три…
   – Скажите мне честно, Гельмут, – произнес я, отдергивая шторку и легко надавливая на стекло. – Вы хорошо представляте, что такое Накра-Тау, Шхельда или Уллукара?
   – Я понимаю вопрос, – кивнул Гельмут, снимая и кладя на столик очки. – На Шхельда ходил мой товарищ в восемьдесят шестом году. Это есть отвесная скала.
   – Хорошо, что вам это известно.
   – Но! – поднял палец вверх Гельмут. – Но можно идти по седловинам, по склонам, на пики не подниматься.
   – Илоне по силам такой путь?
   – Думаю, да.
   Наш разговор с Гельмутом прервался, но возвращаться к нему мне не хотелось. Старик вел себя с террористами достойно, но его достоинства хватило только на то, чтобы отказаться пить с бандитами. Главное, но тем не менее бредовое условие, которое они выдвинули, он принял безоговорочно и, кажется, всерьез намеревался идти траверсом по хребту. Его интеллигентная готовность безоглядно следовать за дураками меня выводила из себя.
   Подпухший от выпитой накануне водки, Тенгиз наблюдал за нашими сборами. Ему хотелось быть агрессивным, но он не мог найти, к чему придраться. Глушков, сидя на кровати, пытался натянуть на ногу промокший сапожок. При этом он кряхтел, краснел, бил ногой о пол и выглядел совершенно несчастным.
   – Какой размер? – спросил его Тенгиз.
   – Ноги или ботинка? – уточнил Глушков.
   – Не все ли равно, обаный бабай? – вспылил Тенгиз. Ему показалось, что Глушков над ним издевается.
   – Я тоже думал, что все равно… А выходит, что ботинок на размер меньше.
   Тенгиз таращил на Глушкова глаза и приоткрывал рот. В этот момент я был солидарен с Тенгизом: неприметный герой раздражал меня не в меньшей степени. Предупреждая шквал ругательств, я поторопился уточнить:
   – Я буду подбирать тебе обувь. Какой размер нужен?
   – Сорок третий, – ответил Глушков, продолжая громыхать ногой о пол. – Или сорок четвертый.
   – Я много чурок на свете повидал! – в бессилии разводя руками, сказал Тенгиз. – Но такого…
   – Сорок четвертый, – поспешил исправиться Глушков.
   – Идем! – кивнул мне Тенгиз и, все еще сокрушенно покачивая головой, вышел во второй отсек.
   Следом за ним я вышел из бочки. Изумрудное небо сияло звездной пылью. Эльбрус, напоминая дремлющего исполинского верблюда, возвышался над снежной пустыней. До него, казалось, можно дотянуться рукой, погладить его голубые горбы. Мы шли по тропе к крайней бочке. Снег попискивал под нашими ботинками. Морозный воздух имел привкус родниковой воды.
   – Они уже там? – спросил Тенгиз, кивая в сторону Приюта.
   Я понял, что он имеет в виду сборную команду альпинистов из Азербайджана, и пожал плечами.
   – Заявку подавали на пятое число. Сегодня четвертое.
   – Ты уверен?
   На этот раз я промолчал. Не терплю никаких уточняющих вопросов после утверждения «да». Тенгиз это понял и, пока мы не дошли до склада, не произнес ни слова.
   Складской замок промерз до самых винтиков и пружинок, и я долго ковырял в нем ключом. Надо было бы снять рукавицы, но я пожалел свои израненные ладони.
   – Давай я! – сказал Тенгиз, оттеснив меня в сторону.
   Он быстро справился с замком, потянул на себя дверь. Она открылась лишь на четверть, но нам этого хватило. Я нащупал включатель. Яркая «стоваттка» вспыхнула под сферическим потолком, и мы одновременно прикрыли глаза ладонями.
   – Это облом, – сказал я.
   – Ты о чем?
   – О сорок четвертом размере ботинок. Такого у меня нет.
   – Ты уверен? – задал свой любимый вопрос Тенгиз, но тотчас спохватился: – Доставай сорок третий.
   – А если не натянет?
   – Пусть старается.
   – Зачем этот Глушков нам нужен? Пусть остается на базе.
   Тенгиз отрицательно покачал головой. Я стащил со стеллажа болоньевую высотную палатку типа юрты. Шестеро человек в ней разместятся запросто, если лягут ногами к центру, изображая аленький цветочек. Тенгиз поймал мешок, прикинул его вес, покачивая на руках.
   – Килограмма два?
   – Два шестьсот, – уточнил я.
   – Всего-то!
   Я принялся скидывать скрученные в узкие рулоны пуховые спальные мешки. Тенгиз ловил их и складывал на полу. Очередь дошла до веревок. Три бухты по пятьдесят метров шлепнулись на палаточный чехол. Следом за ними полетели мешки с карабинами и ледовыми крючьями.
   Тенгиз взвалил на меня все, кроме палатки, довел до жилой бочки и втолкнул в отсек. Я шумно вломился к своим товарищам, сбрасывая все, что нес, на пол. Мэд отставила чашку с чаем и подошла ко мне.
   – Что он тебе говорил? – спросила она.
   – Я просил, чтобы тебя оставили здесь, – ответил я.
   Девушка покачала головой:
   – Бесполезно. Не надо злить их. Это наш крест.
   – Черт с ним, с крестом! – ответил я, выбирая спальник поновее и протягивая его девушке. – Речь о том, чтобы не тащиться на Голгофу.
   Немцы не признают вольный порядок слов. Мэд с трудом поняла, что я имел в виду.
   – К сожалению, нет черта, который вместо нас понес бы крест наверх… Это надо одевать сейчас или потом?
   Она прикладывала к подошве ботинка похожую на капкан «кошку». Я присел у ее ног, чтобы помочь ей приладить эту конструкцию, но Мэд тотчас опустила обе ноги на пол и поднялась с кровати.
   – Я сама, – ответила она.
   Глушков рассматривал вибрамы, которые я ему принес.
   – Это сорок четвертый? – спросил он.
   – Сорок третий.
   – Но ведь я просил…
   – Других нет, – перебил я его. – Поговори с Бэлом, может, он оставит тебя здесь.
   – Я привык доводить все дела до конца.
   К нам заглянул Бэл.
   – Закругляйтесь, – сказал он.
   Я первым вышел в «предбанник» и чуть не споткнулся о консервные банки с тушенкой, поставленные горкой. Это был мой стратегический запас.
   – Чего уставился? – спросил Бэл. – Отсчитывай одну четвертую часть и закидывай в свой рюкзак.
   Четверть – это пять банок. Всего двадцать. В день мы умнем не меньше шести. Значит, террористы рассчитывают добраться до Местиа за три, максимум четыре дня.
   Мэд вышла в «предбанник» следом за мной. Ей тоже пришлось укладывать в рюкзак консервы. Пару банок из ее пяти я сунул в верхний клапан своего рюкзака.
   – Джентльмен, – усмехнулся Тенгиз. – А жрать тоже за нее будешь?
   За нашими спинами загружались тушенкой Гельмут и неприметный герой.