Страница:
Дафна Дю Морье
Доля секунды
Миссис Эллис отличалась методичностью и аккуратностью. Если она замечала беспорядок на письменном столе, если там валялись вперемешку неотвеченные письма, неоплаченные счета и какие-то лишние, случайные бумажки, это совершенно выводило ее из себя. В тот день на нее с особенной силой «накатил», как выразился бы ее покойный муж, «уборочный стих». В таком активном, деловом настроении она проснулась с самого утра и продолжала пребывать в нем всю первую половину дня. Уже за завтраком ей не терпелось приняться за дело и навести везде полный порядок. Вдобавок было первое число, и, когда она сорвала с настенного календаря вчерашний листок и увидела стройную, ровненькую единицу, она восприняла это как символ начала чего-то нового, нового отрезка жизни.
И предстоящие часы ей захотелось провести так, чтобы они были достойны этой еще ничем не омраченной даты: надо сделать в доме полную ревизию, ничего не забыть, не упустить.
Первым делом она открыла бельевой шкаф. Отглаженное, накрахмаленное постельное белье лежало на полках в идеальном порядке – простыни на своем месте, пододеяльники – на своем, наволочки отдельно, а один комплект, совершенно новый, еще не распакованный и перевязанный голубой ленточкой – так, как его принесли из магазина, – предназначался на случай, если кто-нибудь приедет погостить. Но гостей пока не предвиделось.
Затем миссис Эллис произвела смотр запасам, которые хранились в особом стенном шкафу. Сперва она проверила стройные ряды банок с домашним вареньем и повидлом. На каждой банке имелась этикетка с аккуратно вписанной ее собственной рукой датой изготовления – приятно было поглядеть. Кроме варенья там стояли и другие заготовки – консервированные помидоры, фруктовые компоты, кисло-сладкая приправа к мясу по рецепту своего изобретения. Все это расходовалось довольно экономно и приберегалось к тому времени, когда Сьюзен приезжала домой на школьные каникулы; и даже тогда, снимая с полок очередную банку и торжественно ставя ее на стол, миссис Эллис чувствовала легкий укол сожаления от пусть мелкой, но невосполнимой утраты: ведь на месте этой банки в шкафу теперь будет зиять пустота.
После того как миссис Эллис заперла стенной шкаф и спрятала ключ (ее прислуга Грейс имела свои бесспорные достоинства, но абсолютным доверием все-таки не пользовалась), она перешла в гостиную и принялась за письменный стол. На сей раз она решила произвести самую беспощадную чистку. Она опорожнила все выдвижные ящики, большие и маленькие, и выкинула вон все старые конверты, которые когда-то отложила на всякий случай – они были еще вполне целые, годные к употреблению, конечно не для писем друзьям, а для деловой корреспонденции.
На глаза ей попались оплаченные квитанции двухгодичной давности. Срок их хранения уже истек, держать их больше не к чему. Все квитанции за прошлый и нынешний год она рассортировала, аккуратно сложила и перевязала тесемкой.
Один ящичек еле открылся – так он был забит. В нем оказалась куча старых корешков от чековой книжки. Совершенно бесполезные бумажки, только место занимают. Она освободила ящичек и прикрепила к нему карточку, на которой написала своим четким, разборчивым почерком: «Для важных писем». Сюда она теперь будет складывать письма, которые могут еще понадобиться.
В настольный бювар она положила, расщедрившись, новый запас писчей бумаги. Потом вытерла пыль с подставки для перьев, очинила новый карандаш и скрепя сердце выбросила в корзинку старый огрызок со стертой почти до основания резинкой на конце.
Потом она сложила по порядку журналы на журнальном столике, выдвинула вперед книги на полке рядом с камином – Грейс, вытирая пыль, вечно заталкивала их к самой стенке – и налила свежей воды в вазы для цветов. И когда оставалось всего минут десять до ленча – точнее, до того, как Грейс просунет голову в дверь и объявит, что стол накрыт, – миссис Эллис, слегка запыхавшись, уселась в кресло у камина и улыбнулась удовлетворенной улыбкой. Она потрудилась на совесть. Утро потрачено не зря.
Она еще раз оглядела гостиную (Грейс упорно именовала эту комнату «залой», и миссис Эллис приходилось постоянно ее поправлять) и подумала, как тут хорошо и уютно и как все-таки правильно они поступили, что не стали торопиться с переездом, на котором настаивал ее покойный муж. За несколько месяцев до его смерти они уже присмотрели загородный дом – он считал, что сможет поправить там свое здоровье, и был совершенно помешан на свежих овощах, которые каждый день будут якобы подаваться к столу прямо с грядки; а потом, к счастью – нет, не к счастью, конечно, потому что это был для нее тяжелый удар, невосполнимая потеря, – в общем, не успели они еще подписать договор об аренде, как у Вилфрида случился сердечный приступ, и он скончался. И миссис Эллис смогла остаться в доме, который она знала и любила и куда она впервые вошла десять лет назад – сразу после замужества.
Кругом говорили, что район портится на глазах, все больше и больше теряет свое лицо. Чепуха! Многоквартирные коробки, которые возводились на другом конце улицы, из окон миссис Эллис были не видны, а в ближайшем окружении были только такие дома, как ее собственный – внушительной, солидной постройки, каждый со своим палисадником, так что тут все сохранялось в неприкосновенности.
И жизнь, подчиненная раз и навсегда установившимся привычкам, ее вполне устраивала. По утрам она выходила с корзинкой за покупками. В окрестных магазинах все ее знали, всячески старались услужить. Если утро выдавалось холодное, то в одиннадцать часов она не отказывала себе в удовольствии выпить чашечку кофе в кафе «Уют» напротив книжной лавки – от Грейс приличного кофе добиться было нельзя, – а летом в том же кафе торговали мороженым, и она часто покупала его и в бумажном фунтике несла домой, торопясь, как маленькая, пока оно не растаяло. Очень удобно – не надо думать о десерте.
После ленча она ежедневно выходила на прогулку – пройтись бодрым шагом полезно для здоровья, к тому же Хампстедский лесопарк под рукой: там ничуть не хуже, чем за городом. А по вечерам она читала, или что-нибудь шила, или писала Сьюзен.
Жизнь, если задуматься поглубже – а миссис Эллис предпочитала не задумываться, потому что это выводило ее из равновесия, – в сущности вращалась вокруг Сьюзен. Девятилетняя Сьюзен была ее единственным ребенком.
Из-за болезни Вилфрида и, надо признаться, в неменьшей степени из-за его раздражительного характера Сьюзен в довольно раннем возрасте определили в пансион. Прежде чем на это решиться, миссис Эллис провела много бессонных ночей, но в конце концов рассудила, что для ребенка так лучше. Девочка была здоровая, живая, непоседливая, и невозможно было ее все время ограничивать, заставлять сидеть тихо и не шуметь, чтобы не беспокоить больного и капризного отца. Из комнаты в комнату все было слышно – значит, надо было отправлять ее на кухню и оставлять в обществе Грейс, а это, по мнению миссис Эллис, была для девочки неподходящая компания.
С тяжелым сердцем она выбрала для дочки пансион поприличнее – не слишком далеко, всего милях в тридцати от дома. Туда можно было доехать за полтора часа пригородным автобусом. Школа произвела на нее хорошее впечатление: дети присмотрены, довольны, начальница немолодая, симпатичная, и вообще этот пансион рекламировался в проспекте как «школа, которая станет для детей вторым домом».
В первый день учебного года миссис Эллис отвезла туда Сьюзен и уехала в полном расстройстве, но всю первую неделю она созванивалась с директрисой и пришла к выводу, что Сьюзен вполне спокойно и без происшествий приспособилась к новой обстановке.
Когда у миссис Эллис умер муж, она ждала, что Сьюзен попросится домой и станет посещать обычную школу, но, к ее немалому удивлению и разочарованию, Сьюзен ничуть не обрадовалась этой идее, а, наоборот, расплакалась.
– Мне тут нравится! – заявила она. – У нас всегда весело, у меня тут подруги.
– И в другой школе появятся подруги, – уговаривала ее мать, – а потом, подумай только, все вечера мы будем проводить вместе.
– Да-а, – протянула Сьюзен с сомнением, – а что мы будем делать?
Миссис Эллис немного обиделась, но не подала виду.
– Ну что ж, может быть, ты и права, – сказала она. – Тебе тут хорошо, ты всем довольна… А на каникулы ты в любом случае будешь приезжать домой.
Школьные каникулы… Они были как островки цветного бисера на сером полотне, натянутом на пяльцы. Время каникул всегда особо отмечалось в еженедельнике у миссис Эллис, а промежутки между ними складывались в безликий, однообразный фон.
Как тоскливо тянулся февраль – такой долгий, хотя в нем было только двадцать восемь дней, как бесконечно длился март – его не скрашивали ни чашечки кофе в «Уюте», ни регулярный обмен книг в библиотеке, ни развлечения в виде походов в ближайшее кино или даже в театр в центре Лондона, куда она выбиралась иногда на дневное представление – кутить так кутить! – с какой-нибудь знакомой.
А потом наступал апрель: он начинал свое победное шествие по календарю, и путь его был усыпан цветами. Вот уже и пасха, под окном распустились нарциссы, и Сьюзен, разрумянившаяся от весеннего воздуха, кидается к ней на шею; и к чаю мед и горячие пышки, которые Грейс испекла специально для Сьюзен («Смотри-ка, да ты опять выросла!»), и теперь они выходят гулять вдвоем, и кругом солнечно и весело, потому что впереди бежит вприпрыжку дочка.
Май обычно проходил незаметно; июнь был тоже приятный месяц – окна уже можно было открывать настежь, в палисаднике зацветал львиный зев; жизнь текла спокойно, неторопливо. А еще в июне устраивали родительский день, в школе по этому случаю готовился спектакль, и хотя Сьюзен досталась роль без слов – она изображала одну из фей, – но играла она великолепно, глаза у нее блестели, и была она, конечно, лучше всех.
Июль был особенно мучителен, тянулся еле-еле – до заветного двадцать четвертого числа, когда наступали долгожданные каникулы, – и после этого, до конца сентября, недели и дни неслись непрерывным праздничным потоком. Сьюзен у моря… Сьюзен на ферме… Сьюзен в Дартмуре… Сьюзен просто дома – смотрит в окно, лижет мороженое из вафельной трубочки…
– Для своего возраста она неплохо плавает, – это миссис Эллис говорит небрежным тоном случайным соседям по пляжу. – И так любит купаться – из воды ее просто не вытащить, даже когда прохладно.
Исцарапанные голые ноги в сандалиях, все летние платьица безнадежно коротки; выгоревшая соломенная шляпа на полу. Страшно подумать, что скоро октябрь… Но, конечно, и домашних дел всегда достаточно. Лучше забыть про ноябрь, осенние дожди, туманы, белой пеленой встающие над парком. Задернуть шторы, поворошить в камине кочергой, заняться чем-нибудь… Перелистать еженедельный «Спутник домоводства», посмотреть, что нового в разделе детской моды. Есть кое-что интересное. Только не розовое, а вот это – зеленое, с присобранным верхом, с широким поясом. Сьюзен очень пойдет – как раз то, что нужно для детских праздников во время рождественских каникул. Декабрь… Рождество…
Самое счастливое время – что может быть лучше Рождества? Что может сравниться с мирными радостями домашнего очага? Стоило миссис Эллис увидеть выставленные на улицу перед цветочным магазином крошечные елочки, а в витрине овощной лавки – ярко-желтые коробки с финиками, сердце у нее начинало радостно биться. Еще три недели – и Сьюзен отпустят на каникулы. И в доме зазвучит ее смех, ее беззаботный щебет. А у миссис Эллис молчаливая конспирация с Грейс: таинственные кивки, только им понятные улыбки. Шелест бумаги – это украдкой, по секрету от Сьюзен, заворачиваются подарки…
Столько приготовлений, столько радостных ожиданий – и все кончается в один день, словно лопается надутый к празднику шарик. Обертка рвется, летит на пол – скорей, скорей, что там внутри? Все раскидывается как попало – хлопушки с сюрпризами, цветные ленточки, даже сами подарки, которые выбирались так любовно, так тщательно. Но все равно усилия потрачены не зря: какая радость для ребенка! Миссис Эллис долго смотрит на Сьюзен, которая сладко спит в обнимку с новой куклой, потом гасит в детской свет и еле-еле добирается до собственной постели – так она устала, так вымоталась за день. На ее ночном столике красуется подарок от Сьюзен – стеганый колпачок, которым накрывают вареное яйцо, чтоб не остыло. Миссис Эллис не ест вареных яиц, но от дочкиного рукоделья в восторге – прострочено, конечно, неумело, зато вышитая курочка – просто прелесть, а глазик, глазик какой, правда, Грейс?
Лихорадочный темп новогодних дней. Цирк, пантомима. Миссис Эллис смотрит на Сьюзен, а не на артистов.
– Вы бы видели, как она хохотала, когда морской лев затрубил в трубу! Удивительно, как этот ребенок от всего умеет получать удовольствие!
Детские праздники… Конечно, Сьюзен красивее всех, она сразу выделяется в толпе. Как идет ей зеленое платьице! Золотистые волосы, голубые глаза… Другие дети по сравнению с ней все какие-то неуклюжие, большеротые.
– Когда мы прощались, она так вежливо сказала хозяйке: «Большое спасибо, мне у вас очень понравилось!» Никому из детей и в голову не пришло сказать что-нибудь в этом духе! А когда играли в музыкальные стулья, она была самая проворная, угадывала раньше всех.
Были, конечно, и тяжелые моменты. Беспокойная ночь, нездоровый румянец на щеках, воспаленное горло, температура под сорок… Телефонная трубка дрожит в руке. Мягкий, успокаивающий голос доктора, его уверенные шаги на лестнице – опытный, надежный человек… «На всякий случай возьмем мазок». Мазок? Что же это – дифтерит, скарлатина?.. И она уже видит, как девочку, закутанную в одеяло, несут вниз… У дверей карета «скорой помощи»… больница…
Слава Богу, оказалась просто ангина. Рыхлые миндалины. Обычное явление в это время года, все дети кругом болеют. Слишком много праздников подряд. Надо сделать перерыв, выдержите ее несколько дней в постели. И полный покой. Хорошо, доктор, разумеется.
Какое облегчение после долгих часов мучительной тревоги! Выхаживать Сьюзен, безотлучно сидеть у ее постели, читать ей подряд все сказки из детского альманаха, одна скучнее и банальнее другой: «И вот, дети, так Никки-лежебока потерял свой клад и остался ни с чем – и поделом ему, лентяю!»
«Все проходит, – размышляла миссис Эллис, – и радости, и боль, и счастье, и невзгоды; кому-то моя жизнь может показаться скучной, монотонной – в ней и правда не происходит ничего необычного, – однако я довольна этой жизнью и благодарна, что живу спокойно; и наверно, я отчасти виновата перед бедным Вилфридом, я сама это сознаю – видит Бог, он был нелегкий человек, по счастью, Сьюзен не в него, – но я могу утешаться тем, что создала для дочери настоящий, полноценный дом». И сегодня – первого числа – миссис Эллис с особым удовлетворением обвела взглядом знакомую до последних мелочей обстановку гостиной: старательно, по крохам собранную мебель, картины на стенах, украшения и статуэтки на камине – все, что скопилось вокруг нее за десять лет ее замужней жизни, что составляло ее дом и что была в немалой степени она сама.
Диван и два кресла – часть стильного гарнитура – уже не новые, но прочные, удобные. Пуфик у камина – она перетянула его собственноручно. Каминные щипцы – начищены не так, как следует, надо сделать замечание Грейс. Портрет покойного Вилфрида в темноватом простенке за книжной полкой – выражение, как всегда, несколько унылое, но с виду вполне джентльмен. И не только с виду, конечно, мысленно поправилась она. Над камином – натюрморт с цветами: смотрится очень эффектно; на каминной полке, по обе стороны от часов, две стаффордширские статуэтки – кавалер и дама; зелень на картине так красиво гармонирует с зеленым кафтаном кавалера.
«Чехлы пора бы обновить, – подумала миссис Эллис, – и занавеси тоже, но это подождет. Сьюзен так выросла за последние месяцы. Важнее одеть ребенка как следует. Для своих лет девочка высокая».
Грейс просунула голову в дверь.
– Кушать подано, – объявила она.
«Неужели так трудно открыть дверь по-человечески, войти и сказать? – подумала с досадой миссис Эллис. – Сколько можно повторять одно и то же? А так я всякий раз вздрагиваю, да и вообще неудобно – вдруг у меня в гостях кто-нибудь из знакомых…»
Она села к столу. Грейс приготовила цесарку и яблочную шарлотку, и миссис Эллис подумала с беспокойством, не забывают ли в пансионе давать Сьюзен дополнительное молоко и витамины, как она просила; школьная медицинская сестра показалась ей не слишком обязательной.
Внезапно, без всякой причины, она положила ложку на тарелку. На нее накатила волна какого-то тяжелого, щемящего предчувствия. Сердце у нее сжалось, горло перехватило. Она не могла больше есть.
«Что-то случилось, – подумала она. – У Сьюзен что-то не в порядке, она зовет меня, я ей нужна…»
Она позвонила, чтобы подали кофе, и перешла в гостиную. Стоя у окна, она машинально смотрела на дом напротив. Одно окно было открыто – оттуда торчал кусок грубой красной занавески; на гвозде болталась щетка, которой прочищают унитаз.
«Да, район и вправду теряет свое лицо, – подумала миссис Эллис. – Чего доброго, и на моем конце улицы начнут строить многоквартирные дома, и тогда тут поселится Бог знает кто».
Она выпила кофе, но беспокойство и неясное предчувствие беды ее не покидали. В конце концов она подошла к телефону и позвонила в школу.
Ответила школьная секретарша – с удивлением и даже с некоторым неудовольствием, судя по голосу. Сьюзен в полном порядке. Только что с аппетитом пообедала. Никакой простуды у нее нет. И в школе никто не болеет. Может быть, миссис Эллис хочет с ней поговорить? Она сейчас на улице, играет с другими детьми, но ее можно позвать, это нетрудно.
– Нет, нет, не беспокойтесь, – сказала миссис Эллис, – просто мне в голову пришла такая глупость – я подумала, вдруг девочка больна. Извините, что зря вас потревожила.
Она повесила трубку и поднялась к себе в спальню – одеться перед выходом на улицу. Надо пойти прогуляться. Она бросила взгляд на фотографию Сьюзен, которая стояла на туалетном столике, и, как всегда, порадовалась: на редкость удачный снимок. Фотограф удивительно схватил выражение глаз. И так умело выбрал позу, ракурс. Волосы прямо светятся на солнце.
Миссис Эллис на секунду замешкалась. А стоит ли сейчас выходить? Может быть, необъяснимое чувство тревоги – просто-напросто признак усталости, и лучше прилечь отдохнуть? Она с тайным вожделением посмотрела на кровать, на пуховое одеяло, на грелку, висевшую рядом с умывальником… Грелку ничего не стоит наполнить… А потом можно расстегнуть пояс, сбросить туфли и полежать часок в постели, с грелочкой, под мягким одеялом… Нет, нет, это не годится. Нельзя себя распускать. Она открыла шифоньер, сняла с вешалки свое светлое пальто из верблюжьей шерсти, повязала голову шарфом, натянула длинные перчатки и пошла по лестнице вниз.
В гостиной она задержалась у камина, подложила дров и пододвинула к очагу экран. На Грейс в этом отношении надеяться не приходилось. Потом она открыла верхнюю часть окна – пока она гуляет, комната проветрится. Сегодняшние газеты она собрала и сложила в аккуратную стопку, чтобы просмотреть их после прогулки, и поправила закладку в библиотечной книге.
– Я выйду немного пройтись, скоро вернусь! – крикнула она из холла вниз.
– Хорошо, мэм! – отозвалась из кухни Грейс.
Миссис Эллис уловила в воздухе слабый запах табачного дыма и нахмурилась. Конечно, в помещении для прислуги Грейс вольна делать все что угодно, но курящая кухарка в доме – это все-таки не очень приятно.
Она захлопнула за собой входную дверь, спустилась по ступенькам на улицу и сразу повернула налево, к лесопарку. День был пасмурный, серый. Довольно теплый для этого времени года, даже, пожалуй, душноватый. Наверно, ближе к вечеру надо ожидать тумана – в такие дни он докатывался до Хэмпстеда из центра, заволакивая все вокруг непроницаемой стеной, насквозь пропитывая воздух, так что становилось трудно дышать.
Сегодня миссис Эллис выбрала «короткий маршрут», как она сама его называла. Сперва на восток, к прудам у виадука, потом небольшой круг и обратно, к Долине Здоровья.
Погода была неважная, и прогулка не доставила ей удовольствия. Ей хотелось поскорее очутиться снова дома и улечься с грелкой в постель или согреться в гостиной у камина – и сразу же задернуть шторы, чтобы не видеть из окон хмурое, промозглое небо. Она шла быстрым шагом, обгоняя нянек с колясками; няньки с детьми постарше, собравшись по двое – по трое, болтали друг с дружкой, пока их подопечные носились вокруг. У прудов лаяли собаки. Пожилые мужчины в макинтошах стояли на берегу, глядя в пространство. Какая-то старушка кидала крошки драчливым воробьям. Небо на глазах потемнело, стало изжелта-зеленоватым. Та часть парка у Долины Здоровья, где обычно устраивались ярмарки, сейчас выглядела уныло и заброшенно; карусели были укрыты на зиму брезентовыми чехлами; две тощие кошки опасливо следили друг за другом по обе стороны ограды.
Молочник, насвистывая, взвалил на тележку полный ящик бутылок и пустил своего пони рысцой.
«Надо, пожалуй, купить Сьюзен ко дню рождения велосипед, – ни с того ни с сего подумала миссис Эллис. – Ей будет десять – самый подходящий возраст для первого велосипеда».
Она представила себе, как будет его выбирать, советоваться, проверять руль, тормоза. Какого цвета? Лучше красный. Или синий, красивого оттенка. На передней раме корзинка, к седлу пристегнут кожаный футлярчик с инструментами. Тормозить он должен быстро, но не резко, иначе Сьюзен может перелететь через руль и проехаться лицом по дороге.
Жаль, что обручи вышли из моды. Когда она была маленькая, ей доставляло такое удовольствие катить перед собой весело подпрыгивающий, упругий обруч, время от времени подстегивая его палочкой. Хорошенько разогнать обруч и не дать ему упасть не так-то просто, это целое искусство! Но Сьюзен научилась бы без всякого труда.
Миссис Эллис дошла до перекрестка, где ей надо было перейти на другую сторону и свернуть на свою улицу: ее дом был последний, угловой.
Но едва она ступила с тротуара на мостовую, как неизвестно откуда на большой скорости вывернул фургон, принадлежащий местной прачечной. Раздался громкий скрежет тормозов. Фургон вильнул в сторону; перед ней мелькнуло растерянное, бледное лицо мальчишки-рассыльного в кабине.
«Безобразие! – возмутилась про себя миссис Эллис. – Придется сделать замечание шоферу, когда он в следующий раз привезет белье. В один прекрасный день он на кого-нибудь наедет». Она представила себе Сьюзен на велосипеде и мысленно содрогнулась. Пожалуй, еще лучше прямо написать управляющему: «Буду вам чрезвычайно признательна, если вы возьмете на себя труд предупредить шофера о возможных последствиях его неосмотрительности. Он недопустимо превышает скорость на поворотах». Только надо попросить, чтобы управляющий не называл ее фамилию, а то еще шофер, чего доброго, поднимет шум, начнет кричать, что не обязан помогать рассыльному таскать тяжелые корзины с бельем из дома до машины.
С этими мыслями она дошла до своей калитки, открыла ее и с неудовольствием заметила, что калитка еле держится на петлях. По-видимому, люди, привозившие белье, что-то с ней сделали. Придется и на это пожаловаться. Она напишет управляющему сегодня же, после чая. Пока все еще свежо в памяти.
Она вынула из кармана ключ и вставила его во французский замок. К ее досаде ключ почему-то застрял и не желал поворачиваться. Вот невезение! Она позвонила в звонок. Придется Грейс подняться наверх из кухни и отпереть входную дверь. А Грейс не очень любит, чтобы ее беспокоили. Пожалуй, надо окликнуть ее с улицы и объяснить ситуацию.
Стоя на крыльце, она наклонилась к окну цокольного этажа и крикнула:
– Грейс, это я! У меня ключ застрял в замке. Поднимитесь, пожалуйста, впустите меня!
Она подождала несколько секунд, но из кухни не донеслось в ответ ни звука. Вероятно, Грейс куда-то ушла. А вот это уж просто бессовестно. Миссис Эллис предупредила ее раз навсегда, что если хозяйки нет, то прислуга должна быть дома. Оставлять дом без присмотра нельзя ни под каким видом. И миссис Эллис полагала, что Грейс честно соблюдает этот уговор. Иногда, правда, в ее душу закрадывалось сомнение. И вот пожалуйста – факт налицо.
Она еще раз крикнула, погромче:
– Грейс!
Внизу со скрипом открылось окно, и миссис Эллис с изумлением увидела, как из кухни на улицу выглянул какой-то неизвестный мужчина. Он был без пиджака, в подтяжках, и к тому же с небритой физиономией.
– Ну чего вы орете? – спросил он грубо.
Миссис Эллис остолбенела и не могла произнести ни слова. Так вот что творится у нее за спиной! Грейс, такая вроде бы порядочная девушка, к тому же не первой молодости – за тридцать, – принимает в доме мужчин! Миссис Эллис судорожно сглотнула слюну, но постаралась сохранить самообладание.
– Будьте настолько любезны, скажите Грейс, чтобы она поднялась и открыла мне дверь, – произнесла она подчеркнуто сухо.
Ее сарказм, конечно, пропал зря. Мужчина посмотрел на нее с недоумением и спросил:
– Грейс? Какая такая Грейс?
Это было уже слишком! Значит, Грейс вдобавок имела наглость назваться не своим именем! Придумала что-нибудь помоднее: Шерли, например, или Марлен. Понемногу миссис Эллис начала догадываться, что случилось. Грейс пригласила этого типа в гости, а сама побежала ему за пивом в ближайший бар. И гость остался на кухне один и мог там творить что заблагорассудится. Вполне мог забраться в кладовку в поисках съестного. Теперь понятно, почему на бараньей ножке, приготовленной два дня назад, осталось так подозрительно мало мяса.
И предстоящие часы ей захотелось провести так, чтобы они были достойны этой еще ничем не омраченной даты: надо сделать в доме полную ревизию, ничего не забыть, не упустить.
Первым делом она открыла бельевой шкаф. Отглаженное, накрахмаленное постельное белье лежало на полках в идеальном порядке – простыни на своем месте, пододеяльники – на своем, наволочки отдельно, а один комплект, совершенно новый, еще не распакованный и перевязанный голубой ленточкой – так, как его принесли из магазина, – предназначался на случай, если кто-нибудь приедет погостить. Но гостей пока не предвиделось.
Затем миссис Эллис произвела смотр запасам, которые хранились в особом стенном шкафу. Сперва она проверила стройные ряды банок с домашним вареньем и повидлом. На каждой банке имелась этикетка с аккуратно вписанной ее собственной рукой датой изготовления – приятно было поглядеть. Кроме варенья там стояли и другие заготовки – консервированные помидоры, фруктовые компоты, кисло-сладкая приправа к мясу по рецепту своего изобретения. Все это расходовалось довольно экономно и приберегалось к тому времени, когда Сьюзен приезжала домой на школьные каникулы; и даже тогда, снимая с полок очередную банку и торжественно ставя ее на стол, миссис Эллис чувствовала легкий укол сожаления от пусть мелкой, но невосполнимой утраты: ведь на месте этой банки в шкафу теперь будет зиять пустота.
После того как миссис Эллис заперла стенной шкаф и спрятала ключ (ее прислуга Грейс имела свои бесспорные достоинства, но абсолютным доверием все-таки не пользовалась), она перешла в гостиную и принялась за письменный стол. На сей раз она решила произвести самую беспощадную чистку. Она опорожнила все выдвижные ящики, большие и маленькие, и выкинула вон все старые конверты, которые когда-то отложила на всякий случай – они были еще вполне целые, годные к употреблению, конечно не для писем друзьям, а для деловой корреспонденции.
На глаза ей попались оплаченные квитанции двухгодичной давности. Срок их хранения уже истек, держать их больше не к чему. Все квитанции за прошлый и нынешний год она рассортировала, аккуратно сложила и перевязала тесемкой.
Один ящичек еле открылся – так он был забит. В нем оказалась куча старых корешков от чековой книжки. Совершенно бесполезные бумажки, только место занимают. Она освободила ящичек и прикрепила к нему карточку, на которой написала своим четким, разборчивым почерком: «Для важных писем». Сюда она теперь будет складывать письма, которые могут еще понадобиться.
В настольный бювар она положила, расщедрившись, новый запас писчей бумаги. Потом вытерла пыль с подставки для перьев, очинила новый карандаш и скрепя сердце выбросила в корзинку старый огрызок со стертой почти до основания резинкой на конце.
Потом она сложила по порядку журналы на журнальном столике, выдвинула вперед книги на полке рядом с камином – Грейс, вытирая пыль, вечно заталкивала их к самой стенке – и налила свежей воды в вазы для цветов. И когда оставалось всего минут десять до ленча – точнее, до того, как Грейс просунет голову в дверь и объявит, что стол накрыт, – миссис Эллис, слегка запыхавшись, уселась в кресло у камина и улыбнулась удовлетворенной улыбкой. Она потрудилась на совесть. Утро потрачено не зря.
Она еще раз оглядела гостиную (Грейс упорно именовала эту комнату «залой», и миссис Эллис приходилось постоянно ее поправлять) и подумала, как тут хорошо и уютно и как все-таки правильно они поступили, что не стали торопиться с переездом, на котором настаивал ее покойный муж. За несколько месяцев до его смерти они уже присмотрели загородный дом – он считал, что сможет поправить там свое здоровье, и был совершенно помешан на свежих овощах, которые каждый день будут якобы подаваться к столу прямо с грядки; а потом, к счастью – нет, не к счастью, конечно, потому что это был для нее тяжелый удар, невосполнимая потеря, – в общем, не успели они еще подписать договор об аренде, как у Вилфрида случился сердечный приступ, и он скончался. И миссис Эллис смогла остаться в доме, который она знала и любила и куда она впервые вошла десять лет назад – сразу после замужества.
Кругом говорили, что район портится на глазах, все больше и больше теряет свое лицо. Чепуха! Многоквартирные коробки, которые возводились на другом конце улицы, из окон миссис Эллис были не видны, а в ближайшем окружении были только такие дома, как ее собственный – внушительной, солидной постройки, каждый со своим палисадником, так что тут все сохранялось в неприкосновенности.
И жизнь, подчиненная раз и навсегда установившимся привычкам, ее вполне устраивала. По утрам она выходила с корзинкой за покупками. В окрестных магазинах все ее знали, всячески старались услужить. Если утро выдавалось холодное, то в одиннадцать часов она не отказывала себе в удовольствии выпить чашечку кофе в кафе «Уют» напротив книжной лавки – от Грейс приличного кофе добиться было нельзя, – а летом в том же кафе торговали мороженым, и она часто покупала его и в бумажном фунтике несла домой, торопясь, как маленькая, пока оно не растаяло. Очень удобно – не надо думать о десерте.
После ленча она ежедневно выходила на прогулку – пройтись бодрым шагом полезно для здоровья, к тому же Хампстедский лесопарк под рукой: там ничуть не хуже, чем за городом. А по вечерам она читала, или что-нибудь шила, или писала Сьюзен.
Жизнь, если задуматься поглубже – а миссис Эллис предпочитала не задумываться, потому что это выводило ее из равновесия, – в сущности вращалась вокруг Сьюзен. Девятилетняя Сьюзен была ее единственным ребенком.
Из-за болезни Вилфрида и, надо признаться, в неменьшей степени из-за его раздражительного характера Сьюзен в довольно раннем возрасте определили в пансион. Прежде чем на это решиться, миссис Эллис провела много бессонных ночей, но в конце концов рассудила, что для ребенка так лучше. Девочка была здоровая, живая, непоседливая, и невозможно было ее все время ограничивать, заставлять сидеть тихо и не шуметь, чтобы не беспокоить больного и капризного отца. Из комнаты в комнату все было слышно – значит, надо было отправлять ее на кухню и оставлять в обществе Грейс, а это, по мнению миссис Эллис, была для девочки неподходящая компания.
С тяжелым сердцем она выбрала для дочки пансион поприличнее – не слишком далеко, всего милях в тридцати от дома. Туда можно было доехать за полтора часа пригородным автобусом. Школа произвела на нее хорошее впечатление: дети присмотрены, довольны, начальница немолодая, симпатичная, и вообще этот пансион рекламировался в проспекте как «школа, которая станет для детей вторым домом».
В первый день учебного года миссис Эллис отвезла туда Сьюзен и уехала в полном расстройстве, но всю первую неделю она созванивалась с директрисой и пришла к выводу, что Сьюзен вполне спокойно и без происшествий приспособилась к новой обстановке.
Когда у миссис Эллис умер муж, она ждала, что Сьюзен попросится домой и станет посещать обычную школу, но, к ее немалому удивлению и разочарованию, Сьюзен ничуть не обрадовалась этой идее, а, наоборот, расплакалась.
– Мне тут нравится! – заявила она. – У нас всегда весело, у меня тут подруги.
– И в другой школе появятся подруги, – уговаривала ее мать, – а потом, подумай только, все вечера мы будем проводить вместе.
– Да-а, – протянула Сьюзен с сомнением, – а что мы будем делать?
Миссис Эллис немного обиделась, но не подала виду.
– Ну что ж, может быть, ты и права, – сказала она. – Тебе тут хорошо, ты всем довольна… А на каникулы ты в любом случае будешь приезжать домой.
Школьные каникулы… Они были как островки цветного бисера на сером полотне, натянутом на пяльцы. Время каникул всегда особо отмечалось в еженедельнике у миссис Эллис, а промежутки между ними складывались в безликий, однообразный фон.
Как тоскливо тянулся февраль – такой долгий, хотя в нем было только двадцать восемь дней, как бесконечно длился март – его не скрашивали ни чашечки кофе в «Уюте», ни регулярный обмен книг в библиотеке, ни развлечения в виде походов в ближайшее кино или даже в театр в центре Лондона, куда она выбиралась иногда на дневное представление – кутить так кутить! – с какой-нибудь знакомой.
А потом наступал апрель: он начинал свое победное шествие по календарю, и путь его был усыпан цветами. Вот уже и пасха, под окном распустились нарциссы, и Сьюзен, разрумянившаяся от весеннего воздуха, кидается к ней на шею; и к чаю мед и горячие пышки, которые Грейс испекла специально для Сьюзен («Смотри-ка, да ты опять выросла!»), и теперь они выходят гулять вдвоем, и кругом солнечно и весело, потому что впереди бежит вприпрыжку дочка.
Май обычно проходил незаметно; июнь был тоже приятный месяц – окна уже можно было открывать настежь, в палисаднике зацветал львиный зев; жизнь текла спокойно, неторопливо. А еще в июне устраивали родительский день, в школе по этому случаю готовился спектакль, и хотя Сьюзен досталась роль без слов – она изображала одну из фей, – но играла она великолепно, глаза у нее блестели, и была она, конечно, лучше всех.
Июль был особенно мучителен, тянулся еле-еле – до заветного двадцать четвертого числа, когда наступали долгожданные каникулы, – и после этого, до конца сентября, недели и дни неслись непрерывным праздничным потоком. Сьюзен у моря… Сьюзен на ферме… Сьюзен в Дартмуре… Сьюзен просто дома – смотрит в окно, лижет мороженое из вафельной трубочки…
– Для своего возраста она неплохо плавает, – это миссис Эллис говорит небрежным тоном случайным соседям по пляжу. – И так любит купаться – из воды ее просто не вытащить, даже когда прохладно.
Исцарапанные голые ноги в сандалиях, все летние платьица безнадежно коротки; выгоревшая соломенная шляпа на полу. Страшно подумать, что скоро октябрь… Но, конечно, и домашних дел всегда достаточно. Лучше забыть про ноябрь, осенние дожди, туманы, белой пеленой встающие над парком. Задернуть шторы, поворошить в камине кочергой, заняться чем-нибудь… Перелистать еженедельный «Спутник домоводства», посмотреть, что нового в разделе детской моды. Есть кое-что интересное. Только не розовое, а вот это – зеленое, с присобранным верхом, с широким поясом. Сьюзен очень пойдет – как раз то, что нужно для детских праздников во время рождественских каникул. Декабрь… Рождество…
Самое счастливое время – что может быть лучше Рождества? Что может сравниться с мирными радостями домашнего очага? Стоило миссис Эллис увидеть выставленные на улицу перед цветочным магазином крошечные елочки, а в витрине овощной лавки – ярко-желтые коробки с финиками, сердце у нее начинало радостно биться. Еще три недели – и Сьюзен отпустят на каникулы. И в доме зазвучит ее смех, ее беззаботный щебет. А у миссис Эллис молчаливая конспирация с Грейс: таинственные кивки, только им понятные улыбки. Шелест бумаги – это украдкой, по секрету от Сьюзен, заворачиваются подарки…
Столько приготовлений, столько радостных ожиданий – и все кончается в один день, словно лопается надутый к празднику шарик. Обертка рвется, летит на пол – скорей, скорей, что там внутри? Все раскидывается как попало – хлопушки с сюрпризами, цветные ленточки, даже сами подарки, которые выбирались так любовно, так тщательно. Но все равно усилия потрачены не зря: какая радость для ребенка! Миссис Эллис долго смотрит на Сьюзен, которая сладко спит в обнимку с новой куклой, потом гасит в детской свет и еле-еле добирается до собственной постели – так она устала, так вымоталась за день. На ее ночном столике красуется подарок от Сьюзен – стеганый колпачок, которым накрывают вареное яйцо, чтоб не остыло. Миссис Эллис не ест вареных яиц, но от дочкиного рукоделья в восторге – прострочено, конечно, неумело, зато вышитая курочка – просто прелесть, а глазик, глазик какой, правда, Грейс?
Лихорадочный темп новогодних дней. Цирк, пантомима. Миссис Эллис смотрит на Сьюзен, а не на артистов.
– Вы бы видели, как она хохотала, когда морской лев затрубил в трубу! Удивительно, как этот ребенок от всего умеет получать удовольствие!
Детские праздники… Конечно, Сьюзен красивее всех, она сразу выделяется в толпе. Как идет ей зеленое платьице! Золотистые волосы, голубые глаза… Другие дети по сравнению с ней все какие-то неуклюжие, большеротые.
– Когда мы прощались, она так вежливо сказала хозяйке: «Большое спасибо, мне у вас очень понравилось!» Никому из детей и в голову не пришло сказать что-нибудь в этом духе! А когда играли в музыкальные стулья, она была самая проворная, угадывала раньше всех.
Были, конечно, и тяжелые моменты. Беспокойная ночь, нездоровый румянец на щеках, воспаленное горло, температура под сорок… Телефонная трубка дрожит в руке. Мягкий, успокаивающий голос доктора, его уверенные шаги на лестнице – опытный, надежный человек… «На всякий случай возьмем мазок». Мазок? Что же это – дифтерит, скарлатина?.. И она уже видит, как девочку, закутанную в одеяло, несут вниз… У дверей карета «скорой помощи»… больница…
Слава Богу, оказалась просто ангина. Рыхлые миндалины. Обычное явление в это время года, все дети кругом болеют. Слишком много праздников подряд. Надо сделать перерыв, выдержите ее несколько дней в постели. И полный покой. Хорошо, доктор, разумеется.
Какое облегчение после долгих часов мучительной тревоги! Выхаживать Сьюзен, безотлучно сидеть у ее постели, читать ей подряд все сказки из детского альманаха, одна скучнее и банальнее другой: «И вот, дети, так Никки-лежебока потерял свой клад и остался ни с чем – и поделом ему, лентяю!»
«Все проходит, – размышляла миссис Эллис, – и радости, и боль, и счастье, и невзгоды; кому-то моя жизнь может показаться скучной, монотонной – в ней и правда не происходит ничего необычного, – однако я довольна этой жизнью и благодарна, что живу спокойно; и наверно, я отчасти виновата перед бедным Вилфридом, я сама это сознаю – видит Бог, он был нелегкий человек, по счастью, Сьюзен не в него, – но я могу утешаться тем, что создала для дочери настоящий, полноценный дом». И сегодня – первого числа – миссис Эллис с особым удовлетворением обвела взглядом знакомую до последних мелочей обстановку гостиной: старательно, по крохам собранную мебель, картины на стенах, украшения и статуэтки на камине – все, что скопилось вокруг нее за десять лет ее замужней жизни, что составляло ее дом и что была в немалой степени она сама.
Диван и два кресла – часть стильного гарнитура – уже не новые, но прочные, удобные. Пуфик у камина – она перетянула его собственноручно. Каминные щипцы – начищены не так, как следует, надо сделать замечание Грейс. Портрет покойного Вилфрида в темноватом простенке за книжной полкой – выражение, как всегда, несколько унылое, но с виду вполне джентльмен. И не только с виду, конечно, мысленно поправилась она. Над камином – натюрморт с цветами: смотрится очень эффектно; на каминной полке, по обе стороны от часов, две стаффордширские статуэтки – кавалер и дама; зелень на картине так красиво гармонирует с зеленым кафтаном кавалера.
«Чехлы пора бы обновить, – подумала миссис Эллис, – и занавеси тоже, но это подождет. Сьюзен так выросла за последние месяцы. Важнее одеть ребенка как следует. Для своих лет девочка высокая».
Грейс просунула голову в дверь.
– Кушать подано, – объявила она.
«Неужели так трудно открыть дверь по-человечески, войти и сказать? – подумала с досадой миссис Эллис. – Сколько можно повторять одно и то же? А так я всякий раз вздрагиваю, да и вообще неудобно – вдруг у меня в гостях кто-нибудь из знакомых…»
Она села к столу. Грейс приготовила цесарку и яблочную шарлотку, и миссис Эллис подумала с беспокойством, не забывают ли в пансионе давать Сьюзен дополнительное молоко и витамины, как она просила; школьная медицинская сестра показалась ей не слишком обязательной.
Внезапно, без всякой причины, она положила ложку на тарелку. На нее накатила волна какого-то тяжелого, щемящего предчувствия. Сердце у нее сжалось, горло перехватило. Она не могла больше есть.
«Что-то случилось, – подумала она. – У Сьюзен что-то не в порядке, она зовет меня, я ей нужна…»
Она позвонила, чтобы подали кофе, и перешла в гостиную. Стоя у окна, она машинально смотрела на дом напротив. Одно окно было открыто – оттуда торчал кусок грубой красной занавески; на гвозде болталась щетка, которой прочищают унитаз.
«Да, район и вправду теряет свое лицо, – подумала миссис Эллис. – Чего доброго, и на моем конце улицы начнут строить многоквартирные дома, и тогда тут поселится Бог знает кто».
Она выпила кофе, но беспокойство и неясное предчувствие беды ее не покидали. В конце концов она подошла к телефону и позвонила в школу.
Ответила школьная секретарша – с удивлением и даже с некоторым неудовольствием, судя по голосу. Сьюзен в полном порядке. Только что с аппетитом пообедала. Никакой простуды у нее нет. И в школе никто не болеет. Может быть, миссис Эллис хочет с ней поговорить? Она сейчас на улице, играет с другими детьми, но ее можно позвать, это нетрудно.
– Нет, нет, не беспокойтесь, – сказала миссис Эллис, – просто мне в голову пришла такая глупость – я подумала, вдруг девочка больна. Извините, что зря вас потревожила.
Она повесила трубку и поднялась к себе в спальню – одеться перед выходом на улицу. Надо пойти прогуляться. Она бросила взгляд на фотографию Сьюзен, которая стояла на туалетном столике, и, как всегда, порадовалась: на редкость удачный снимок. Фотограф удивительно схватил выражение глаз. И так умело выбрал позу, ракурс. Волосы прямо светятся на солнце.
Миссис Эллис на секунду замешкалась. А стоит ли сейчас выходить? Может быть, необъяснимое чувство тревоги – просто-напросто признак усталости, и лучше прилечь отдохнуть? Она с тайным вожделением посмотрела на кровать, на пуховое одеяло, на грелку, висевшую рядом с умывальником… Грелку ничего не стоит наполнить… А потом можно расстегнуть пояс, сбросить туфли и полежать часок в постели, с грелочкой, под мягким одеялом… Нет, нет, это не годится. Нельзя себя распускать. Она открыла шифоньер, сняла с вешалки свое светлое пальто из верблюжьей шерсти, повязала голову шарфом, натянула длинные перчатки и пошла по лестнице вниз.
В гостиной она задержалась у камина, подложила дров и пододвинула к очагу экран. На Грейс в этом отношении надеяться не приходилось. Потом она открыла верхнюю часть окна – пока она гуляет, комната проветрится. Сегодняшние газеты она собрала и сложила в аккуратную стопку, чтобы просмотреть их после прогулки, и поправила закладку в библиотечной книге.
– Я выйду немного пройтись, скоро вернусь! – крикнула она из холла вниз.
– Хорошо, мэм! – отозвалась из кухни Грейс.
Миссис Эллис уловила в воздухе слабый запах табачного дыма и нахмурилась. Конечно, в помещении для прислуги Грейс вольна делать все что угодно, но курящая кухарка в доме – это все-таки не очень приятно.
Она захлопнула за собой входную дверь, спустилась по ступенькам на улицу и сразу повернула налево, к лесопарку. День был пасмурный, серый. Довольно теплый для этого времени года, даже, пожалуй, душноватый. Наверно, ближе к вечеру надо ожидать тумана – в такие дни он докатывался до Хэмпстеда из центра, заволакивая все вокруг непроницаемой стеной, насквозь пропитывая воздух, так что становилось трудно дышать.
Сегодня миссис Эллис выбрала «короткий маршрут», как она сама его называла. Сперва на восток, к прудам у виадука, потом небольшой круг и обратно, к Долине Здоровья.
Погода была неважная, и прогулка не доставила ей удовольствия. Ей хотелось поскорее очутиться снова дома и улечься с грелкой в постель или согреться в гостиной у камина – и сразу же задернуть шторы, чтобы не видеть из окон хмурое, промозглое небо. Она шла быстрым шагом, обгоняя нянек с колясками; няньки с детьми постарше, собравшись по двое – по трое, болтали друг с дружкой, пока их подопечные носились вокруг. У прудов лаяли собаки. Пожилые мужчины в макинтошах стояли на берегу, глядя в пространство. Какая-то старушка кидала крошки драчливым воробьям. Небо на глазах потемнело, стало изжелта-зеленоватым. Та часть парка у Долины Здоровья, где обычно устраивались ярмарки, сейчас выглядела уныло и заброшенно; карусели были укрыты на зиму брезентовыми чехлами; две тощие кошки опасливо следили друг за другом по обе стороны ограды.
Молочник, насвистывая, взвалил на тележку полный ящик бутылок и пустил своего пони рысцой.
«Надо, пожалуй, купить Сьюзен ко дню рождения велосипед, – ни с того ни с сего подумала миссис Эллис. – Ей будет десять – самый подходящий возраст для первого велосипеда».
Она представила себе, как будет его выбирать, советоваться, проверять руль, тормоза. Какого цвета? Лучше красный. Или синий, красивого оттенка. На передней раме корзинка, к седлу пристегнут кожаный футлярчик с инструментами. Тормозить он должен быстро, но не резко, иначе Сьюзен может перелететь через руль и проехаться лицом по дороге.
Жаль, что обручи вышли из моды. Когда она была маленькая, ей доставляло такое удовольствие катить перед собой весело подпрыгивающий, упругий обруч, время от времени подстегивая его палочкой. Хорошенько разогнать обруч и не дать ему упасть не так-то просто, это целое искусство! Но Сьюзен научилась бы без всякого труда.
Миссис Эллис дошла до перекрестка, где ей надо было перейти на другую сторону и свернуть на свою улицу: ее дом был последний, угловой.
Но едва она ступила с тротуара на мостовую, как неизвестно откуда на большой скорости вывернул фургон, принадлежащий местной прачечной. Раздался громкий скрежет тормозов. Фургон вильнул в сторону; перед ней мелькнуло растерянное, бледное лицо мальчишки-рассыльного в кабине.
«Безобразие! – возмутилась про себя миссис Эллис. – Придется сделать замечание шоферу, когда он в следующий раз привезет белье. В один прекрасный день он на кого-нибудь наедет». Она представила себе Сьюзен на велосипеде и мысленно содрогнулась. Пожалуй, еще лучше прямо написать управляющему: «Буду вам чрезвычайно признательна, если вы возьмете на себя труд предупредить шофера о возможных последствиях его неосмотрительности. Он недопустимо превышает скорость на поворотах». Только надо попросить, чтобы управляющий не называл ее фамилию, а то еще шофер, чего доброго, поднимет шум, начнет кричать, что не обязан помогать рассыльному таскать тяжелые корзины с бельем из дома до машины.
С этими мыслями она дошла до своей калитки, открыла ее и с неудовольствием заметила, что калитка еле держится на петлях. По-видимому, люди, привозившие белье, что-то с ней сделали. Придется и на это пожаловаться. Она напишет управляющему сегодня же, после чая. Пока все еще свежо в памяти.
Она вынула из кармана ключ и вставила его во французский замок. К ее досаде ключ почему-то застрял и не желал поворачиваться. Вот невезение! Она позвонила в звонок. Придется Грейс подняться наверх из кухни и отпереть входную дверь. А Грейс не очень любит, чтобы ее беспокоили. Пожалуй, надо окликнуть ее с улицы и объяснить ситуацию.
Стоя на крыльце, она наклонилась к окну цокольного этажа и крикнула:
– Грейс, это я! У меня ключ застрял в замке. Поднимитесь, пожалуйста, впустите меня!
Она подождала несколько секунд, но из кухни не донеслось в ответ ни звука. Вероятно, Грейс куда-то ушла. А вот это уж просто бессовестно. Миссис Эллис предупредила ее раз навсегда, что если хозяйки нет, то прислуга должна быть дома. Оставлять дом без присмотра нельзя ни под каким видом. И миссис Эллис полагала, что Грейс честно соблюдает этот уговор. Иногда, правда, в ее душу закрадывалось сомнение. И вот пожалуйста – факт налицо.
Она еще раз крикнула, погромче:
– Грейс!
Внизу со скрипом открылось окно, и миссис Эллис с изумлением увидела, как из кухни на улицу выглянул какой-то неизвестный мужчина. Он был без пиджака, в подтяжках, и к тому же с небритой физиономией.
– Ну чего вы орете? – спросил он грубо.
Миссис Эллис остолбенела и не могла произнести ни слова. Так вот что творится у нее за спиной! Грейс, такая вроде бы порядочная девушка, к тому же не первой молодости – за тридцать, – принимает в доме мужчин! Миссис Эллис судорожно сглотнула слюну, но постаралась сохранить самообладание.
– Будьте настолько любезны, скажите Грейс, чтобы она поднялась и открыла мне дверь, – произнесла она подчеркнуто сухо.
Ее сарказм, конечно, пропал зря. Мужчина посмотрел на нее с недоумением и спросил:
– Грейс? Какая такая Грейс?
Это было уже слишком! Значит, Грейс вдобавок имела наглость назваться не своим именем! Придумала что-нибудь помоднее: Шерли, например, или Марлен. Понемногу миссис Эллис начала догадываться, что случилось. Грейс пригласила этого типа в гости, а сама побежала ему за пивом в ближайший бар. И гость остался на кухне один и мог там творить что заблагорассудится. Вполне мог забраться в кладовку в поисках съестного. Теперь понятно, почему на бараньей ножке, приготовленной два дня назад, осталось так подозрительно мало мяса.