— Королева Екатерина, или — вернее — я! Полюби меня, и я спасу твоего Генриха.
— О, никогда, никогда! — с горьким отчаянием вскрикнула Сарра.
— Значит, ты не хочешь спасти человека, которого любишь? Пойми, все готово, назначены день и час. Через двое суток Париж озарится кровавым пламенем и огласится звуками выстрелов и стонами убиваемых. Все вожди гугенотов погибнут: адмирал Колиньи, герцог Конде и наваррский король. Ну, теперь ты видишь, какая страшная опасность грозит ему!.. Однако стоит тебе только захотеть — и я спасу последнего!
— Рене! — сказала Сарра. — На вашей душе и без того много грехов. Спасите Генриху жизнь, и я отдам все свое состояние, которого вы так домогались, и буду денно и нощно молить Бога за вас.
— Нет! — крикнул Рене, в котором действительно страсть перевешивала в данный момент все остальные чувства. — Я хочу лишь твоей любви. Так говори же, хочешь ли ты, чтобы Генрих Наваррский остался жив? Полюби меня — и я тогда спасу его! — Боже мой, неужели Ты не сжалишься надо мною? — простонала красотка-еврейка.
— Ты делаешь большую ошибку, Сарра, не пользуясь единственным добрым чувством, всколыхнувшимся во мне… О, стоит лишь тебе сказать «я буду твоей», и я клянусь, что спасу Генриха!
Сарра не сказала этого, но Рене видел, что она уже бессильна сопротивляться ему. Тогда он молча двинулся к ней, и она осталась стоять на месте, не убегая от него. Он схватил ее за руки — она не отдернула их… Он прижался к ее лицу пылающими устами — она не отшатнулась и только тихо пробормотала:
— Боже великий и милосердный! Спаси моего Генриха и убей меня!
И Бог явил чудо! В то время как негодяй судорожно сжал в своих объятиях трепещущее тело беззащитной женщины, она вдруг обрела все хладнокровие, всю энергию, все самообладание. За поясом Рене торчал кинжал. Сарра выхватила его и по самую рукоятку погрузила в грудь Флорентийца.
Руки Рене разжались, и он рухнул на землю в предсмертных конвульсиях.
XXI
XXII
XXIII
— О, никогда, никогда! — с горьким отчаянием вскрикнула Сарра.
— Значит, ты не хочешь спасти человека, которого любишь? Пойми, все готово, назначены день и час. Через двое суток Париж озарится кровавым пламенем и огласится звуками выстрелов и стонами убиваемых. Все вожди гугенотов погибнут: адмирал Колиньи, герцог Конде и наваррский король. Ну, теперь ты видишь, какая страшная опасность грозит ему!.. Однако стоит тебе только захотеть — и я спасу последнего!
— Рене! — сказала Сарра. — На вашей душе и без того много грехов. Спасите Генриху жизнь, и я отдам все свое состояние, которого вы так домогались, и буду денно и нощно молить Бога за вас.
— Нет! — крикнул Рене, в котором действительно страсть перевешивала в данный момент все остальные чувства. — Я хочу лишь твоей любви. Так говори же, хочешь ли ты, чтобы Генрих Наваррский остался жив? Полюби меня — и я тогда спасу его! — Боже мой, неужели Ты не сжалишься надо мною? — простонала красотка-еврейка.
— Ты делаешь большую ошибку, Сарра, не пользуясь единственным добрым чувством, всколыхнувшимся во мне… О, стоит лишь тебе сказать «я буду твоей», и я клянусь, что спасу Генриха!
Сарра не сказала этого, но Рене видел, что она уже бессильна сопротивляться ему. Тогда он молча двинулся к ней, и она осталась стоять на месте, не убегая от него. Он схватил ее за руки — она не отдернула их… Он прижался к ее лицу пылающими устами — она не отшатнулась и только тихо пробормотала:
— Боже великий и милосердный! Спаси моего Генриха и убей меня!
И Бог явил чудо! В то время как негодяй судорожно сжал в своих объятиях трепещущее тело беззащитной женщины, она вдруг обрела все хладнокровие, всю энергию, все самообладание. За поясом Рене торчал кинжал. Сарра выхватила его и по самую рукоятку погрузила в грудь Флорентийца.
Руки Рене разжались, и он рухнул на землю в предсмертных конвульсиях.
XXI
Вернувшись в Лувр с Лагиром, король Карл приказал вызвать Пибрака и, пока паж исполнял его поручение, сказал Лагиру: — Итак, вы утверждаете, что не знаете графа Амори де Ноэ?
— Нет, в лицо я его знаю, но только незнаком с ним, — ответил гасконец. — Ну а наваррского короля? — Его величества я не знаю даже в лицо!
— Хорошо, мы все это проверим. Пибрак, друг мой, — обратился король к вошедшему капитану гвардии, — отведи этого молодого человека в При-Дье и потом вернись ко мне.
Пибрак удивленно взглянул на Лагира, как бы не понимая, в чем провинился этот юноша, но все же, подчиняясь приказанию Карла, сказал гасконцу: — Ступайте, сударь. Когда они вышли из королевского кабинета, Лагир шепнул: — Если увидите Ноэ, скажите ему, что я заявил, будто незнаком с ним, хотя и знаю его в лицо, ну, а наваррского короля я даже и в лицо не знаю. Очень возможно, что король захочет дать нам очную ставку, так вы, пожалуйста, предупредите его.
Пибрак утвердительно кивнул головой, а затем, впустив Лагира в При-Дье, сказал:
— Не отходите от двери, потому что ублиетта открыта. Скоро я опять приду к вам и все объясню.
Затем Пибрак вернулся к королю Карлу. Он приказал привести Генриха Наваррского, а когда последний явился, сказал ему:
— Кузен! Вы — король, это правда, но наваррские короли всегда были вассалами королей Франции.
— За исключением того времени, когда мой предок Карл Злой открыто воевал с ними! — гордо возразил Генрих Наваррский.
— Иначе говоря, вы отказываетесь признать свою зависимость от меня?
— Я — ваш пленник, государь, но ведь и Франциск I был одно время пленником императора Карла V.
— Значит, вы отрицаете мое право судить вас? — спросил Карл.
— Ваше величество, вы, конечно, можете даже осудить меня на смертную казнь, потому что я, повторяю, — в ваших руках. Но мне кажется, что даже простого смертного не отдают под суд без достаточных оснований. Между тем этих оснований я в данном деле не вижу: ведь нельзя же считать основанием ненависть королевы-матери. Но неужели же мне завоевывать расположение королевы изменой вашему доверию, государь? — Что вы хотите сказать этим?
— Господи, но это так просто, государь! Ведь королева только потому и ненавидит меня, что я не желаю идти рука об руку с нею в ее властолюбивых замыслах.
— Берегитесь, кузен! Над вами тяготеет страшное обвинение, а вы осмеливаетесь сами обвинять французскую королеву чуть ли не в государственной измене?
— Господи, я ничуть не обвиняю королеву, мне только кажется странным, что еще при вашей жизни она уже хлопочет о наследнике престола!
Сказав это, Генрих расстегнул камзол и достал оттуда письмо герцога Франсуа к королеве-матери, взятое, как помнит читатель, графом де Ноэ с груди пажа, убитого кабатчиком Летурно.
Король Карл взял это письмо и, пробежав его глазами, побледнел от злобы.
В этот момент портьера у двери приподнялась, и оттуда показалась голова Пибрака. — Что вам нужно? — крикнул король.
— Я хочу показать вашему величеству ряд интересных документов, которые откроют вам глаза на махинации герцога Гиза! — ответил Пибрак и подал королю связку бумаг, отобранную у Лашенея.
Самого поверхностного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, какие планы таили принцы Лотарингского дома. Они мечтали о французской короне, хотели устранить Карла и для этого заигрывали с его братом, герцогом Франсуа, и королевой-матерью, а так как в это время наваррский король встал им на дороге, то они вознамерились поссорить его с королем Карлом и оклеветали его. Да, теперь Карл IX был уже почти уверен, что Генрих Наваррский совершенно ни при чем в этой истории с похищением; однако ему хотелось сделать еще последнее испытание, и он гневно воскликнул:
— Я прикажу обезглавить герцога Гиза и сошлю королеву-мать в один из замков… Вас же, кузен… Впрочем, прежде чем я окончательно выскажусь относительно вас, я должен произвести один опыт. Скажите, не знаете ли вы некоего Лагира?
— Нет, государь, не помню такого! — спокойно ответил Генрих. — Вы видали его когда-нибудь? — Не помню, государь; мне кажется, что нет.
— Хорошо! Пибрак, вели принести сюда камзол пажа, подходящий по росту к наваррскому королю.
Пибрак исполнил приказание короля и вскоре принес требуемое. Тогда Карл сказал:
— Хорошо! Теперь ступай и приведи сюда заключенного в При-Дье, а вы, кузен, потрудитесь одеть пажеский камзол и встать за моим креслом, как если бы вы были заправским пажом.
Через несколько минут Пибрак привел Лагира. Гасконец при входе в комнату низко поклонился королю, бросил равнодушный взгляд на стоявшего за креслом пажа и выжидательным взором уставился на короля Карла.
Последний внимательно наблюдал за ним, но на лице хорошо владевшего собою гасконца нельзя было прочитать ничего, кроме ожидания.
— Ну-с, кузен, так вы не знаете этого юноши? — спросил король.
— Кажется, я видал его где-то, государь! — ответил Генрих. При этих словах Лагир вздрогнул, отступил на шаг и с видом величайшего изумления посмотрел на человека, который был одет пажом, но которого король именовал кузеном.
Это вышло у гасконца так естественно, что король Карл окончательно убедился в непричастности Генриха Наваррского к истории похищения королевы, и, несколько подумав, произнес:
— Свет пролит наконец, и вы свободны, кузен! Пибрак, верни шпагу его величеству наваррскому королю! Что же касается вас, молодой человек, — обратился он к Лагиру, — то выбирайте: или вы назовете мне своих соучастников, или вернетесь в При-Дье, где пробудете до самого дня суда. — Я не предатель, государь, — ответил Лагир.
— Что же делать, в таком случае уведи его в При-Дье, Пибрак!
Капитан опять увел арестованного, однако в коридоре, опасливо оглянувшись по всем сторонам, сказал: — Вы умеете плавать и нырять, надеюсь? — Умею. А что?
— Возьмите вот эту свечку, кремень и огниво, а затем вот вам веревка с узлами. Привяжите эту веревку к кольцу около ублиетты — вы рассмотрите его с помощью свечи — и затем опускайтесь по веревке вниз. Сквозь воду вы увидите светящуюся полоску: это — оконце, через которое у нас случайно удрал Лашеней. Небольшая холодная ванна — — и вы будете спасены, ну, а когда вы выплывете в Сену, то вас уж подберет какая-нибудь лодочка.
— Да я и так доплыву до берега, лишь бы выбраться! — радостно воскликнул Лагир, с благодарностью принимая от Пибрака перечисленные им предметы.
Пибрак запер узника и отправился обратно в прихожую короля. Проходя по коридору, он услыхал на дворе большой шум и, высунувшись в окно, убедился, что это приехала из Медона королева-мать.
— Гм… — пробурчал Пибрак, — я, кажется, вовремя выручил Лагира; ведь королеве-матери захочется хоть на ком-либо сорвать гнев, а так как наваррскому королю, слава богу, удалось вывернуться вполне благополучно, то все пало бы на голову несчастного гасконца.
Действительно, Екатерина Медичи вернулась во дворец в мрачном расположении духа. Во-первых, она была недовольна оборотом, который приняло дело вследствие наглой и смелой лжи Лагира еще в медонском домике; во-вторых, она ожидала, что при входе во дворец встретит ее сын, король Карл; между тем он не только не сделал этого, но еще через дежурного офицера приказал просить мать к себе.
Войдя в королевский кабинет, Екатерина Медичи была поражена бледностью сына.
— Что с вами, государь, здоровы ли вы? — заботливо спросила она.
— Вы чересчур много заботитесь о моем здоровье, — загремел в ответ король, — поговорим лучше о вас. В каком замке предпочитаете вы, ваше величество, провести остаток своих дней?
— К чему этот вопрос, сын мой? — изумленно спросила Екатерина.
— К тому, что я ссылаю вас! — крикнул Карл, швыряя матери письмо герцога Франсуа. — А, так я, по-вашему, болен, и вы заботитесь о моем наследнике? Вот как, вот как?.. — Он захохотал хриплым, злым смехом. Вдруг его лицо сильно покраснело вплоть до белков глаз, и, схватившись за виски, он простонал: — Боже мой, уж не напророчили ли вы? Мне дурно… Все кружится перед глазами… Как болит голова!..
Королева испуганно смотрела на сына. А тот вдруг с протяжным воем схватился за голову и тяжело рухнул на пол.
— Помогите! Помогите! Помогите! — отчаянно закричала Екатерина.
Вбежали пажи и подняли короля с пола. Вдруг он с силой оттолкнул их и, обнажив шпагу, бросился на мать с криком:
— А, ведьма! Ты хотела убить меня? Ну погоди, негодная! Погоди, убийца!
Королева в ужасе бросилась бежать, но Карл настиг ее. Еще минута — и совершилось бы страшное матереубийство; однако в комнату вбежал лейб-медик короля Мирон; он охватил Карла сзади и обезоружил его.
Король спокойно осмотрелся по сторонам и затем с довольной улыбкой уселся на пол, бессмысленно напевая неприличную солдатскую песенку. — Король помешался! — сказал Мирон.
Екатерина выпрямилась с дикой энергией и радостно сказала:
— В таком случае отныне править страной буду уже я, королева-мать!
— Нет, в лицо я его знаю, но только незнаком с ним, — ответил гасконец. — Ну а наваррского короля? — Его величества я не знаю даже в лицо!
— Хорошо, мы все это проверим. Пибрак, друг мой, — обратился король к вошедшему капитану гвардии, — отведи этого молодого человека в При-Дье и потом вернись ко мне.
Пибрак удивленно взглянул на Лагира, как бы не понимая, в чем провинился этот юноша, но все же, подчиняясь приказанию Карла, сказал гасконцу: — Ступайте, сударь. Когда они вышли из королевского кабинета, Лагир шепнул: — Если увидите Ноэ, скажите ему, что я заявил, будто незнаком с ним, хотя и знаю его в лицо, ну, а наваррского короля я даже и в лицо не знаю. Очень возможно, что король захочет дать нам очную ставку, так вы, пожалуйста, предупредите его.
Пибрак утвердительно кивнул головой, а затем, впустив Лагира в При-Дье, сказал:
— Не отходите от двери, потому что ублиетта открыта. Скоро я опять приду к вам и все объясню.
Затем Пибрак вернулся к королю Карлу. Он приказал привести Генриха Наваррского, а когда последний явился, сказал ему:
— Кузен! Вы — король, это правда, но наваррские короли всегда были вассалами королей Франции.
— За исключением того времени, когда мой предок Карл Злой открыто воевал с ними! — гордо возразил Генрих Наваррский.
— Иначе говоря, вы отказываетесь признать свою зависимость от меня?
— Я — ваш пленник, государь, но ведь и Франциск I был одно время пленником императора Карла V.
— Значит, вы отрицаете мое право судить вас? — спросил Карл.
— Ваше величество, вы, конечно, можете даже осудить меня на смертную казнь, потому что я, повторяю, — в ваших руках. Но мне кажется, что даже простого смертного не отдают под суд без достаточных оснований. Между тем этих оснований я в данном деле не вижу: ведь нельзя же считать основанием ненависть королевы-матери. Но неужели же мне завоевывать расположение королевы изменой вашему доверию, государь? — Что вы хотите сказать этим?
— Господи, но это так просто, государь! Ведь королева только потому и ненавидит меня, что я не желаю идти рука об руку с нею в ее властолюбивых замыслах.
— Берегитесь, кузен! Над вами тяготеет страшное обвинение, а вы осмеливаетесь сами обвинять французскую королеву чуть ли не в государственной измене?
— Господи, я ничуть не обвиняю королеву, мне только кажется странным, что еще при вашей жизни она уже хлопочет о наследнике престола!
Сказав это, Генрих расстегнул камзол и достал оттуда письмо герцога Франсуа к королеве-матери, взятое, как помнит читатель, графом де Ноэ с груди пажа, убитого кабатчиком Летурно.
Король Карл взял это письмо и, пробежав его глазами, побледнел от злобы.
В этот момент портьера у двери приподнялась, и оттуда показалась голова Пибрака. — Что вам нужно? — крикнул король.
— Я хочу показать вашему величеству ряд интересных документов, которые откроют вам глаза на махинации герцога Гиза! — ответил Пибрак и подал королю связку бумаг, отобранную у Лашенея.
Самого поверхностного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, какие планы таили принцы Лотарингского дома. Они мечтали о французской короне, хотели устранить Карла и для этого заигрывали с его братом, герцогом Франсуа, и королевой-матерью, а так как в это время наваррский король встал им на дороге, то они вознамерились поссорить его с королем Карлом и оклеветали его. Да, теперь Карл IX был уже почти уверен, что Генрих Наваррский совершенно ни при чем в этой истории с похищением; однако ему хотелось сделать еще последнее испытание, и он гневно воскликнул:
— Я прикажу обезглавить герцога Гиза и сошлю королеву-мать в один из замков… Вас же, кузен… Впрочем, прежде чем я окончательно выскажусь относительно вас, я должен произвести один опыт. Скажите, не знаете ли вы некоего Лагира?
— Нет, государь, не помню такого! — спокойно ответил Генрих. — Вы видали его когда-нибудь? — Не помню, государь; мне кажется, что нет.
— Хорошо! Пибрак, вели принести сюда камзол пажа, подходящий по росту к наваррскому королю.
Пибрак исполнил приказание короля и вскоре принес требуемое. Тогда Карл сказал:
— Хорошо! Теперь ступай и приведи сюда заключенного в При-Дье, а вы, кузен, потрудитесь одеть пажеский камзол и встать за моим креслом, как если бы вы были заправским пажом.
Через несколько минут Пибрак привел Лагира. Гасконец при входе в комнату низко поклонился королю, бросил равнодушный взгляд на стоявшего за креслом пажа и выжидательным взором уставился на короля Карла.
Последний внимательно наблюдал за ним, но на лице хорошо владевшего собою гасконца нельзя было прочитать ничего, кроме ожидания.
— Ну-с, кузен, так вы не знаете этого юноши? — спросил король.
— Кажется, я видал его где-то, государь! — ответил Генрих. При этих словах Лагир вздрогнул, отступил на шаг и с видом величайшего изумления посмотрел на человека, который был одет пажом, но которого король именовал кузеном.
Это вышло у гасконца так естественно, что король Карл окончательно убедился в непричастности Генриха Наваррского к истории похищения королевы, и, несколько подумав, произнес:
— Свет пролит наконец, и вы свободны, кузен! Пибрак, верни шпагу его величеству наваррскому королю! Что же касается вас, молодой человек, — обратился он к Лагиру, — то выбирайте: или вы назовете мне своих соучастников, или вернетесь в При-Дье, где пробудете до самого дня суда. — Я не предатель, государь, — ответил Лагир.
— Что же делать, в таком случае уведи его в При-Дье, Пибрак!
Капитан опять увел арестованного, однако в коридоре, опасливо оглянувшись по всем сторонам, сказал: — Вы умеете плавать и нырять, надеюсь? — Умею. А что?
— Возьмите вот эту свечку, кремень и огниво, а затем вот вам веревка с узлами. Привяжите эту веревку к кольцу около ублиетты — вы рассмотрите его с помощью свечи — и затем опускайтесь по веревке вниз. Сквозь воду вы увидите светящуюся полоску: это — оконце, через которое у нас случайно удрал Лашеней. Небольшая холодная ванна — — и вы будете спасены, ну, а когда вы выплывете в Сену, то вас уж подберет какая-нибудь лодочка.
— Да я и так доплыву до берега, лишь бы выбраться! — радостно воскликнул Лагир, с благодарностью принимая от Пибрака перечисленные им предметы.
Пибрак запер узника и отправился обратно в прихожую короля. Проходя по коридору, он услыхал на дворе большой шум и, высунувшись в окно, убедился, что это приехала из Медона королева-мать.
— Гм… — пробурчал Пибрак, — я, кажется, вовремя выручил Лагира; ведь королеве-матери захочется хоть на ком-либо сорвать гнев, а так как наваррскому королю, слава богу, удалось вывернуться вполне благополучно, то все пало бы на голову несчастного гасконца.
Действительно, Екатерина Медичи вернулась во дворец в мрачном расположении духа. Во-первых, она была недовольна оборотом, который приняло дело вследствие наглой и смелой лжи Лагира еще в медонском домике; во-вторых, она ожидала, что при входе во дворец встретит ее сын, король Карл; между тем он не только не сделал этого, но еще через дежурного офицера приказал просить мать к себе.
Войдя в королевский кабинет, Екатерина Медичи была поражена бледностью сына.
— Что с вами, государь, здоровы ли вы? — заботливо спросила она.
— Вы чересчур много заботитесь о моем здоровье, — загремел в ответ король, — поговорим лучше о вас. В каком замке предпочитаете вы, ваше величество, провести остаток своих дней?
— К чему этот вопрос, сын мой? — изумленно спросила Екатерина.
— К тому, что я ссылаю вас! — крикнул Карл, швыряя матери письмо герцога Франсуа. — А, так я, по-вашему, болен, и вы заботитесь о моем наследнике? Вот как, вот как?.. — Он захохотал хриплым, злым смехом. Вдруг его лицо сильно покраснело вплоть до белков глаз, и, схватившись за виски, он простонал: — Боже мой, уж не напророчили ли вы? Мне дурно… Все кружится перед глазами… Как болит голова!..
Королева испуганно смотрела на сына. А тот вдруг с протяжным воем схватился за голову и тяжело рухнул на пол.
— Помогите! Помогите! Помогите! — отчаянно закричала Екатерина.
Вбежали пажи и подняли короля с пола. Вдруг он с силой оттолкнул их и, обнажив шпагу, бросился на мать с криком:
— А, ведьма! Ты хотела убить меня? Ну погоди, негодная! Погоди, убийца!
Королева в ужасе бросилась бежать, но Карл настиг ее. Еще минута — и совершилось бы страшное матереубийство; однако в комнату вбежал лейб-медик короля Мирон; он охватил Карла сзади и обезоружил его.
Король спокойно осмотрелся по сторонам и затем с довольной улыбкой уселся на пол, бессмысленно напевая неприличную солдатскую песенку. — Король помешался! — сказал Мирон.
Екатерина выпрямилась с дикой энергией и радостно сказала:
— В таком случае отныне править страной буду уже я, королева-мать!
XXII
Скинув с себя костюм пажа, надетый лишь для испытания Лагира, Генрих Наваррский вернулся к себе в комнату и уселся читать.
Не прошло и часа, как в дверь постучали и вошел Пибрак, вид которого свидетельствовал о крайней тревоге и растерянности.
— Ваше величество, — сказал он, — вам нужно бежать, не теряя ни минуты!
— Да что с вами, Пибрак? — изумленно спросил Генрих. — Ведь только что король…
— Во Франции нет больше короля, государь: государством правит на правах регентши королева Екатерина! — Пибрак, да вы бредите?
— Увы, нет, государь! Подобно Карлу VI, королем Карлом IX овладело буйное умопомешательство, и королева-мать объявила себя регентшей. — Черт возьми! — сказал Генрих. — Если это так, то действительно луврский воздух становится для наваррского короля опасным.
— Надо бежать, не теряя ни минуты, государь!
— Вы со мной?
— Конечно, государь! — воскликнул Пибрак. — Ведь мне тоже придется не сладко!
— Но как мы выйдем из Лувра?
— Пойдемте, государь, только поскорее! Наверное, у маленькой потерны еще не сменили стражи, и там стоят мои швейцарцы. Но главное, нельзя терять ни одной минуты.
Наваррский король накинул плащ и вышел вслед за Пибраком в коридор. Но здесь их стерегла неожиданная неприятность — навстречу им попался офицер, который сказал Пибраку: — Капитан, королева-правительница приказала мне потребовать у вас вашу шпагу и доставить вас в Венсенскую крепость. Пибрак нагнулся к королю и шепнул:
— Спасайтесь скорее, государь, а то и вас тоже арестуют! Генрих решил последовать доброму совету, но едва только он сделал шаг в сторону, как тот же офицер, отобравший шпагу у Пибрака, заявил: — Ни с места, ваше величество!
— Как? — крикнул Генрих Наваррский. — Ты осмеливаешься, негодяй…
— Ваше величество, — спокойно ответил офицер, — ее величество королева-правительница приказала мне потребовать шпагу у вашего величества. — Меня тоже отправят в Венсенскую крепость?
— Нет, государь, ее величество приказала содержать вас под домашним арестом.
— Ну что же, — смеясь сказал Генрих, — я нахожу, что это очень внимательно с ее стороны! — и, не переставая смеяться, он вручил офицеру свою шпагу. — Прощайте, государь! — печально сказал Пибрак. — Скажите «до свиданья», милый Пибрак! — Ну так до свиданья, государь!
Пибрака увели, а Генрих Наваррский по приглашению офицера вернулся в свои комнаты. Как мог он убедиться вскоре, его апартаменты были оцеплены часовыми и были приняты все меры к тому, чтобы он не мог убежать.
Генрих уселся читать, но его мысли были в разброде, и он никак не мог сосредоточиться. Тогда он принялся расхаживать по комнате, но вскоре и это занятие утомило его. Наконец он распахнул окно, выходившее во двор, и прилег на подоконник.
На дворе никого не было, кроме пажа Готье, забавлявшегося с ручным соколом.
— Эй, Готье! — осторожно крикнул Генрих. Паж подошел поближе и почтительно поклонился наваррскому королю.
— Мне до смерти скучно, — продолжал Генрих. — Не можешь ли ты подняться ко мне наверх?
— Это будет, пожалуй, трудно, ваше величество, но… попытаюсь!
Паж Готье был ближайшим другом Рауля, Рауль любил Нанси, а Нанси была предана наваррскому королю, следовательно, и Готье тоже втайне держал сторону наваррского короля.
Кроме того, вообще вся низшая дворцовая прислуга обожала Генриха за веселость, ловкость и простоту обращения. Поэтому Готье не остановился перед неприятностями, ожидавшими его в случае обнаружения его проделки, и смело сказал часовому у двери комнаты Генриха:
— Пропустите! У меня поручение от королевы-матери к его величеству наваррскому королю.
Готье был любимым пажом короля Карла IX и пользовался большим почетом, когда король находился в добром здравии. Правда, в данный момент король был не в себе, но ведь он мог и выздороветь; поэтому, руководствуясь такими соображениями, часовой без соблюдения всяких формальностей пропустил пажа к Генриху Наваррскому.
Генрих чрезвычайно обрадовался посетителю и сейчас же увлек его к дальнему окну, чтобы там без помехи расспросить обо всем. На вопрос, как обстоят дела, Готье ответил:
— Вашему величеству, вероятно, известно, что король помешался? Ну, так королева объявила себя регентшей, и теперь в Лувре водворился герцог Гиз. Всех швейцарцев отправили в Сен-Жермен, и дозорную службу в Лувре держат ландскнехты. Вот уже целый час, как в Лувре только и слышишь немецкую речь. — Ну а что говорят обо мне?
— Говорят, что ваше величество предстанет на суд парламента, который непременно приговорит вас к смертной казни. Говорят также, что королева Екатерина очень опечалена смертью одного из важных свидетелей против вашего величества, а именно, Рене Флорентийца. — Как, Рене умер? — воскликнул Генрих.
— Пока еще он не умер, но врачи говорят, что ему не выжить от полученной раны. — Да когда же он ранен? — Сегодня днем. — Кем? — Какой-то неизвестной женщиной. — Где же все это случилось?
— В одном из домиков ближайшей пригородной деревушки Шайльо. «Это — Сарра!» — подумал Генрих и спросил: — Что же сталось с этой женщиной?
— Она исчезла неизвестно куда; королева-мать сейчас же послала солдат с приказанием привести убийцу, но ее нигде не могли найти… Однако, ваше величество, мне надо идти, а то еще королева пронюхает, что навещаю вас. — Но все-таки ты придешь еще разочек? — спросил Генрих.
— Постараюсь наведаться сегодня же вечером, — ответил паж, уходя.
Целый день Генрих провел в тоскливом безделье, так как ему решительно нечем было заняться. Наконец около десяти часов вечера паж Готье пришел снова. — Дела обстоят неважно, государь, — сказал он, входя. — Королю все еще не лучше, и Лувр наводнен лотарингцами. Говорят, что не сегодня-завтра будет избиение гугенотов. Но это, разумеется, не мешает друзьям вашего величества думать о вашем спасении, и я даже имею записку для передачи вам. — Записку? От кого? — От графа де Ноэ. — Где ты видел его?
— В кабачке Маликана. Граф находится там под видом трактирного слуги. Готье передал Генриху записку, в которой было написано: «Лагир спасся. Мы опять соединились, чтобы работать над вашим освобождением».
Когда Генрих прочел эту записку, его взор загорелся радостным блеском, и он сказал:
— С такими людьми, как мои гасконцы, не пропадешь. С ними я не побоюсь целой армии. Я знаю, они способны сжечь Лувр, лишь бы освободить меня!
Не прошло и часа, как в дверь постучали и вошел Пибрак, вид которого свидетельствовал о крайней тревоге и растерянности.
— Ваше величество, — сказал он, — вам нужно бежать, не теряя ни минуты!
— Да что с вами, Пибрак? — изумленно спросил Генрих. — Ведь только что король…
— Во Франции нет больше короля, государь: государством правит на правах регентши королева Екатерина! — Пибрак, да вы бредите?
— Увы, нет, государь! Подобно Карлу VI, королем Карлом IX овладело буйное умопомешательство, и королева-мать объявила себя регентшей. — Черт возьми! — сказал Генрих. — Если это так, то действительно луврский воздух становится для наваррского короля опасным.
— Надо бежать, не теряя ни минуты, государь!
— Вы со мной?
— Конечно, государь! — воскликнул Пибрак. — Ведь мне тоже придется не сладко!
— Но как мы выйдем из Лувра?
— Пойдемте, государь, только поскорее! Наверное, у маленькой потерны еще не сменили стражи, и там стоят мои швейцарцы. Но главное, нельзя терять ни одной минуты.
Наваррский король накинул плащ и вышел вслед за Пибраком в коридор. Но здесь их стерегла неожиданная неприятность — навстречу им попался офицер, который сказал Пибраку: — Капитан, королева-правительница приказала мне потребовать у вас вашу шпагу и доставить вас в Венсенскую крепость. Пибрак нагнулся к королю и шепнул:
— Спасайтесь скорее, государь, а то и вас тоже арестуют! Генрих решил последовать доброму совету, но едва только он сделал шаг в сторону, как тот же офицер, отобравший шпагу у Пибрака, заявил: — Ни с места, ваше величество!
— Как? — крикнул Генрих Наваррский. — Ты осмеливаешься, негодяй…
— Ваше величество, — спокойно ответил офицер, — ее величество королева-правительница приказала мне потребовать шпагу у вашего величества. — Меня тоже отправят в Венсенскую крепость?
— Нет, государь, ее величество приказала содержать вас под домашним арестом.
— Ну что же, — смеясь сказал Генрих, — я нахожу, что это очень внимательно с ее стороны! — и, не переставая смеяться, он вручил офицеру свою шпагу. — Прощайте, государь! — печально сказал Пибрак. — Скажите «до свиданья», милый Пибрак! — Ну так до свиданья, государь!
Пибрака увели, а Генрих Наваррский по приглашению офицера вернулся в свои комнаты. Как мог он убедиться вскоре, его апартаменты были оцеплены часовыми и были приняты все меры к тому, чтобы он не мог убежать.
Генрих уселся читать, но его мысли были в разброде, и он никак не мог сосредоточиться. Тогда он принялся расхаживать по комнате, но вскоре и это занятие утомило его. Наконец он распахнул окно, выходившее во двор, и прилег на подоконник.
На дворе никого не было, кроме пажа Готье, забавлявшегося с ручным соколом.
— Эй, Готье! — осторожно крикнул Генрих. Паж подошел поближе и почтительно поклонился наваррскому королю.
— Мне до смерти скучно, — продолжал Генрих. — Не можешь ли ты подняться ко мне наверх?
— Это будет, пожалуй, трудно, ваше величество, но… попытаюсь!
Паж Готье был ближайшим другом Рауля, Рауль любил Нанси, а Нанси была предана наваррскому королю, следовательно, и Готье тоже втайне держал сторону наваррского короля.
Кроме того, вообще вся низшая дворцовая прислуга обожала Генриха за веселость, ловкость и простоту обращения. Поэтому Готье не остановился перед неприятностями, ожидавшими его в случае обнаружения его проделки, и смело сказал часовому у двери комнаты Генриха:
— Пропустите! У меня поручение от королевы-матери к его величеству наваррскому королю.
Готье был любимым пажом короля Карла IX и пользовался большим почетом, когда король находился в добром здравии. Правда, в данный момент король был не в себе, но ведь он мог и выздороветь; поэтому, руководствуясь такими соображениями, часовой без соблюдения всяких формальностей пропустил пажа к Генриху Наваррскому.
Генрих чрезвычайно обрадовался посетителю и сейчас же увлек его к дальнему окну, чтобы там без помехи расспросить обо всем. На вопрос, как обстоят дела, Готье ответил:
— Вашему величеству, вероятно, известно, что король помешался? Ну, так королева объявила себя регентшей, и теперь в Лувре водворился герцог Гиз. Всех швейцарцев отправили в Сен-Жермен, и дозорную службу в Лувре держат ландскнехты. Вот уже целый час, как в Лувре только и слышишь немецкую речь. — Ну а что говорят обо мне?
— Говорят, что ваше величество предстанет на суд парламента, который непременно приговорит вас к смертной казни. Говорят также, что королева Екатерина очень опечалена смертью одного из важных свидетелей против вашего величества, а именно, Рене Флорентийца. — Как, Рене умер? — воскликнул Генрих.
— Пока еще он не умер, но врачи говорят, что ему не выжить от полученной раны. — Да когда же он ранен? — Сегодня днем. — Кем? — Какой-то неизвестной женщиной. — Где же все это случилось?
— В одном из домиков ближайшей пригородной деревушки Шайльо. «Это — Сарра!» — подумал Генрих и спросил: — Что же сталось с этой женщиной?
— Она исчезла неизвестно куда; королева-мать сейчас же послала солдат с приказанием привести убийцу, но ее нигде не могли найти… Однако, ваше величество, мне надо идти, а то еще королева пронюхает, что навещаю вас. — Но все-таки ты придешь еще разочек? — спросил Генрих.
— Постараюсь наведаться сегодня же вечером, — ответил паж, уходя.
Целый день Генрих провел в тоскливом безделье, так как ему решительно нечем было заняться. Наконец около десяти часов вечера паж Готье пришел снова. — Дела обстоят неважно, государь, — сказал он, входя. — Королю все еще не лучше, и Лувр наводнен лотарингцами. Говорят, что не сегодня-завтра будет избиение гугенотов. Но это, разумеется, не мешает друзьям вашего величества думать о вашем спасении, и я даже имею записку для передачи вам. — Записку? От кого? — От графа де Ноэ. — Где ты видел его?
— В кабачке Маликана. Граф находится там под видом трактирного слуги. Готье передал Генриху записку, в которой было написано: «Лагир спасся. Мы опять соединились, чтобы работать над вашим освобождением».
Когда Генрих прочел эту записку, его взор загорелся радостным блеском, и он сказал:
— С такими людьми, как мои гасконцы, не пропадешь. С ними я не побоюсь целой армии. Я знаю, они способны сжечь Лувр, лишь бы освободить меня!
XXIII
Поговорив с наваррским королем, Готье как ни в чем не бывало направился к себе, но не успел он сделать несколько шагов по коридору, как его остановил шедший навстречу офицер. — Ба, господин Готье! — сказал он. — Вы откуда?
— Я ходил к наваррскому королю с поручением от ее величества королевы-правительницы.
— Но ведь, кажется, один раз вы уже были у наваррского короля сегодня? — Да, ее величество посылала меня.
— Вот, знаете ли, странность! А я только что от ее величества, которая сказала мне: «Я не поручала ничего пажу Готье и не собиралась ничего поручать ему. Если же ему так нравится водиться с врагами отечества, то отправьте его в Венсен к Пибраку». Ничего не поделаешь!.. Пожалуйте шпагу, мой юный друг, и пойдемте со мной!
Офицер взял под руку растерявшегося пажа Готье и увел его.
Ввиду этого нечего удивляться, что весь следующий день Генрих Наваррский тщетно поджидал пажа. Готье не шел, и Генриху было решительно не с кем обменяться парой слов, так как вся стража состояла из ландскнехтов, говоривших только по-немецки.
Так прошел весь день. К вечеру в дверь комнаты Генриха постучали. Генрих с радостью крикнул: «Войдите», но велико же было его разочарование, когда вошедший опять-таки оказался ландскнехтом.
— Опять немец! — недовольно пробурчал Генрих. — Говоришь ли ты по крайней мере по-французски, каналья, черт возьми?
Ландскнехт молчаливо закрыл дверь и, подойдя к Генриху, поднял забрало. Король вскрикнул и удивленно отступил на шаг назад: перед ним был сам Амори де Ноэ. — Тише, ваше величество! — шепнул он. — Но как ты попал сюда? Ноэ подвел Генриха к окну и сказал:
— Взгляните туда, где стоят два часовых-ландскнехта, государь. — Ну что же? — Это Гектор и Лагир! — О, мои гасконцы! — с восхищением прошептал Генрих.
— А в прихожей расхаживает еще один ландскнехт. Это Пибрак, которому удалось бежать из Венсенской крепости.
— Значит, теперь я могу уйти отсюда? — весело произнес Генрих.
— Да, через окно! — и Ноэ вытащил из-под доспехов связку, которая оказалась веревочной лестницей.
— Но допустим, что я выберусь из Лувра, произнес Генрих Наваррский. — А дальше?
— У Сен-Жерменского собора стоят наготове оседланные лошади. Только надо торопиться, так как через час начнется избиение гугенотов. — Какое избиение?
— О, королева Екатерина — страшная женщина; она воспользовалась припадком безумия короля, чтобы устроить давно задуманное побоище. — Но гугеноты будут защищаться! — Им придется пасть в неравном бою. — Но адмирал… — Дом Колиньи оцеплен войсками! — Тогда Конде… — Герцог Конде в Венсенской крепости!
— Так как же ты хочешь, чтобы я спасался бегством, если мои братья подвергаются такой опасности? — крикнул Генрих.
— Я хочу избавить вас от ненужной и верной смерти, государь.
— Умереть со своими — значит восторжествовать! — сказал Генрих и по привычке схватился за то место, где у него обыкновенно висела шпага. Увы! Шпаги не было.
— Государь, но ведь, это безумие, — умоляюще крикнул де Ноэ.
— Шпагу, дайте мне скорее шпагу! — крикнул Генрих в ответ. И словно Господь Бог захотел явить чудо: в ответ на этот страстный крик открылась другая дверь, и на пороге ее показалась Маргарита со шпагой в руке.
Маргарита сверкала красотой и отвагой, ее ноздри раздувались, на щеках выступил румянец волнения. Она была прекрасна, словно неземной призрак.
— Вот шпага моего отца, государь! — сказала наваррская королева.
Генрих в немом восторге опустился на колени и принял из рук жены оружие. Поцеловав лезвие шпаги, он вскочил и крикнул: — Ко мне, Наварра!
На этот призыв открылись обе двери, и в одной появились Рауль и Ожье де Левис, а в другой — Пибрак и паж Готье.
— А! — крикнул Генрих, с энтузиазмом глядя на жену. — Пусть сюда придут еще Гектор и Лагир, и тогда вы увидите, хорошо ли закалены наваррские шпаги. Наварра, ко мне!
Но каким же образом Маргарита могла появиться в самую критическую минуту на помощь к супругу? Читателю это станет ясно с двух слов.
Мы оставили Маргариту в тот момент, когда она прибыла в Анжер в сопровождении безутешного Ожье де Левиса. Она рассчитывала погостить у брата Франсуа, но, к ее огорчению, герцога не оказалось в Анжере: он охотился в дальнем лесу.
Весь день Маргарита провела в напряженной борьбе с Ожье, который все порывался покончить с собой. Наконец Маргарите уже к самому вечеру удалось вырвать у него обещание, что он подождет до следующего утра, и, добившись от него этой отсрочки, она, уйдя к себе в комнату, отпустила Нанси.
Может быть, другая камеристка воспользовалась бы свободным временем для того, чтобы пойти поболтать с возлюбленным, но у Нанси была непреодолимая страсть разведывать и разнюхивать, не делается ли поблизости чего-нибудь особенного. Поэтому она принялась шнырять по замку и наконец попала в какую-то комнату, где стоял рабочий стол, с горящей на нем масляной лампой. На столе лежало письмо, и Нанси поспешила, конечно, прочесть его. Но в тот момент, когда она дочитывала последние слова, в коридоре послышались шаги, и Нанси еле-еле успела спрятаться за драпировки.
Она не пожалела о том, что забрела в эту комнату, так как увидела, что вошедшими были герцог Франсуа и Нансей, один из самых приближенных офицеров королевы Екатерины.
Из разговора этих двух лиц Нанси поняла, что герцог нарочно приказал сказаться отсутствующим; ему хотелось задержать Маргариту подольше в Анжере, а тем временем в Париже должно было состояться избиение гугенотов, в котором не пощадят и Генриха Наваррского.
Как только беседовавшие вышли из комнаты, Нанси кинулась к Маргарите и рассказала ей все слышанное. Конечно, Маргарита сейчас же решила пуститься в обратный путь, чтобы поспеть на выручку своему мужу.
Рауль по ее приказанию стал хлопотать насчет лошадей, а Маргарита позвала Ожье и сказала ему:
— Вы только что просили у меня разрешения умереть, так как считаете себя предателем по отношению к вашему государю? Ну, теперь выяснилось, что его жизнь находится в опасности. Надо спасти его или умереть за него! Едем в Париж, господин Ожье!
Через несколько минут они уже скакали верхом по направлению к Парижу и через два дня к вечеру подъезжали к Лувру.
— Что за странность! — сказала Маргарита. — В мое отсутствие в Лувре многое изменилось! Прежде дворцовую стражу несли швейцарцы, а теперь повсюду видны одни только ландскнехты. — Должно быть, король в Сен-Жермене? — заметила Нанси.
— Нет, милочка, его величество в Лувре, потому что флаг поднят.
Нанси с недоумением пожала плечами и соскочила с лошади, чтобы приказать часовому открыть ворота. К ее удивлению, это было сделано не сразу. Сначала часовой вызвал дежурного офицера, и только тогда, когда последний убедился, что перед ним действительно наваррская королева со свитой, было отдано распоряжение впустить приезжих.
Маргарита въехала во двор, и здесь мрачные предчувствия еще более сжали ее сердце. В луврском дворе кипели какие-то военные приготовления, но среди всего этого суетящегося народа совершенно не было видно знакомых лиц.
Наваррская королева стала поспешно подниматься по главной лестнице, торопясь встретить кого-нибудь, кто мог бы ввести ее в курс событий. На второй площадке она вдруг увидала знакомое лицо.
— Мирон, мой добрый Мирон! — крикнула Маргарита. — Вы, наверное, знаете хоть что-нибудь!
Оказалось, что Мирон знал многое, и его сообщение привело в ужас наваррскую королеву. Пибрак был уверен, что ему удалось спастись благодаря собственной хитрости и неустрашимости, а между тем на самом деле это было сделано с ведома королевы-матери, так как на бегстве Пибрака был построен адский план убийства наваррского короля.
Убить Генриха в самом дворце было неудобно, а потому королева решила дать ему возможность бежать; но в тот момент, когда наваррский король должен был выезжать за заставу, он подвергся бы двойному обстрелу, в котором неизбежно погиб бы.
Узнав это, Маргарита поспешила потайным, одной ей известным ходом в помещение своего супруга, чтобы успеть предупредить его о грозившей опасности. По дороге она зашла в оружейную комнату и сняла со стены шпагу короля Франциска, отличавшуюся особенной прочностью закалки.
Таким образом, Маргарита появилась в самый критический момент в комнате Генриха.
А что этот момент был действительно критическим, в этом мог убедиться каждый, кто взглянул бы в окно: из-за Сены сверкнул огонь, и послышался звук пушечного выстрела — это было сигналом для начала избиения гугенотов, навсегда запечатлевшегося в истории под названием Варфоломеевская ночь.
Действительно, вслед за выстрелом послышался какой-то глухой шум, который вскоре перешел в дикое рычание разъяренной толпы. Раздались одиночные выстрелы, затем они стали все учащаться и наконец слились в сплошной страшный гул.
Сначала этот шум слышался в дальних кварталах, а затем стал все приближаться к Лувру, и вскоре из открытых окон комнаты Генриха можно было ясно расслышать грозный рев: — Смерть гугенотам! Смерть наваррскому королю!
— Настал час! — сказал Генрих. — Ну что же, пусть никто не скажет, что мы трепеща ждали врага. Пойдем к нему навстречу!
Генрих, а за ним и весь небольшой отряд его приверженцев, среди которых все время была также и Маргарита, перешел в соседнюю комнату.
Это был довольно большой зал, который отлично подходил для боя.
А час этого решительного боя близился. Вскоре двери зала распахнулись, и в комнату ворвался небольшой отряд пьяных рейтаров.
Но рейтары не были опасными противниками Генриху Наваррскому, и вскоре все они полегли, не успев ранить никого из гасконцев.
Однако это был лишь авангард, за которым шел более опасный враг. Им были лотарингцы под предводительством самого герцога Гиза.
— А! — зарычал герцог, кидаясь с обнаженной шпагой прямо на Генриха. — Так вы все еще любимы?!
— С вашего любезного разрешения, да! — иронически ответил наваррский король, скрещивая шпагу со своим смертельным врагом.
Начался страшный, ожесточенный, беспощадный бой. Герцог и Генрих яростно нападали друг на друга, но оба они были хорошими бойцами, и ни одному из них не удалось заставить другого отступить хотя бы на шаг.
Вскоре каре, в которое Генрих при начале боя построил свой маленький отряд, расстроилось, так как враги сражались преимущественно парами. Граф Эрик ожесточенно нападал на Лагира, мстя за смерть Льва Арнембурга. На Пибрака напало сразу двое лотарингцев, но капитан гвардии вскоре уложил их на месте. Зато и у наваррцев выбыли двое из строя: Гектор был опрокинут на землю ударом алебарды, а паж Готье принужден был оставить поле вследствие полученной им раны в бок.
Так с переменным успехом шел бой, как вдруг Ожье де Левис увидал, что какой-то лотарингец нацеливался в Генриха Наваррского.
Ожье опрометью кинулся вперед, защитил короля своим телом и, получив пулю прямо в грудь, тяжело рухнул на землю, тихо шепча: — Король обязан мне жизнью, я вновь обрел утерянную честь!
Затем с уст де Левиса сорвалось какое-то имя, любимое им. Вдруг дверь в зал широко распахнулась, и послышался громкий голос, повелительно крикнувший: — Долой оружие, господа, долой оружие!
Это был Карл IX, разум которого прояснился под влиянием потрясающих событий этой трагической ночи.
Подчиняясь этому голосу, сражающиеся остановились. Тогда король Карл подошел к Генриху Наваррскому и, простирая над его головой руки, сказал: — Этот человек священен! Это — мой брат!
Наваррский король был спасен! Все его приверженцы облегченно перевели дух. Только одна Маргарита, казалось, не слыхала происходящего: опустившись на колени около тела умиравшего Ожье, она с выражением бесконечного отчаяния ласково поддерживала его голову.
— Я ходил к наваррскому королю с поручением от ее величества королевы-правительницы.
— Но ведь, кажется, один раз вы уже были у наваррского короля сегодня? — Да, ее величество посылала меня.
— Вот, знаете ли, странность! А я только что от ее величества, которая сказала мне: «Я не поручала ничего пажу Готье и не собиралась ничего поручать ему. Если же ему так нравится водиться с врагами отечества, то отправьте его в Венсен к Пибраку». Ничего не поделаешь!.. Пожалуйте шпагу, мой юный друг, и пойдемте со мной!
Офицер взял под руку растерявшегося пажа Готье и увел его.
Ввиду этого нечего удивляться, что весь следующий день Генрих Наваррский тщетно поджидал пажа. Готье не шел, и Генриху было решительно не с кем обменяться парой слов, так как вся стража состояла из ландскнехтов, говоривших только по-немецки.
Так прошел весь день. К вечеру в дверь комнаты Генриха постучали. Генрих с радостью крикнул: «Войдите», но велико же было его разочарование, когда вошедший опять-таки оказался ландскнехтом.
— Опять немец! — недовольно пробурчал Генрих. — Говоришь ли ты по крайней мере по-французски, каналья, черт возьми?
Ландскнехт молчаливо закрыл дверь и, подойдя к Генриху, поднял забрало. Король вскрикнул и удивленно отступил на шаг назад: перед ним был сам Амори де Ноэ. — Тише, ваше величество! — шепнул он. — Но как ты попал сюда? Ноэ подвел Генриха к окну и сказал:
— Взгляните туда, где стоят два часовых-ландскнехта, государь. — Ну что же? — Это Гектор и Лагир! — О, мои гасконцы! — с восхищением прошептал Генрих.
— А в прихожей расхаживает еще один ландскнехт. Это Пибрак, которому удалось бежать из Венсенской крепости.
— Значит, теперь я могу уйти отсюда? — весело произнес Генрих.
— Да, через окно! — и Ноэ вытащил из-под доспехов связку, которая оказалась веревочной лестницей.
— Но допустим, что я выберусь из Лувра, произнес Генрих Наваррский. — А дальше?
— У Сен-Жерменского собора стоят наготове оседланные лошади. Только надо торопиться, так как через час начнется избиение гугенотов. — Какое избиение?
— О, королева Екатерина — страшная женщина; она воспользовалась припадком безумия короля, чтобы устроить давно задуманное побоище. — Но гугеноты будут защищаться! — Им придется пасть в неравном бою. — Но адмирал… — Дом Колиньи оцеплен войсками! — Тогда Конде… — Герцог Конде в Венсенской крепости!
— Так как же ты хочешь, чтобы я спасался бегством, если мои братья подвергаются такой опасности? — крикнул Генрих.
— Я хочу избавить вас от ненужной и верной смерти, государь.
— Умереть со своими — значит восторжествовать! — сказал Генрих и по привычке схватился за то место, где у него обыкновенно висела шпага. Увы! Шпаги не было.
— Государь, но ведь, это безумие, — умоляюще крикнул де Ноэ.
— Шпагу, дайте мне скорее шпагу! — крикнул Генрих в ответ. И словно Господь Бог захотел явить чудо: в ответ на этот страстный крик открылась другая дверь, и на пороге ее показалась Маргарита со шпагой в руке.
Маргарита сверкала красотой и отвагой, ее ноздри раздувались, на щеках выступил румянец волнения. Она была прекрасна, словно неземной призрак.
— Вот шпага моего отца, государь! — сказала наваррская королева.
Генрих в немом восторге опустился на колени и принял из рук жены оружие. Поцеловав лезвие шпаги, он вскочил и крикнул: — Ко мне, Наварра!
На этот призыв открылись обе двери, и в одной появились Рауль и Ожье де Левис, а в другой — Пибрак и паж Готье.
— А! — крикнул Генрих, с энтузиазмом глядя на жену. — Пусть сюда придут еще Гектор и Лагир, и тогда вы увидите, хорошо ли закалены наваррские шпаги. Наварра, ко мне!
Но каким же образом Маргарита могла появиться в самую критическую минуту на помощь к супругу? Читателю это станет ясно с двух слов.
Мы оставили Маргариту в тот момент, когда она прибыла в Анжер в сопровождении безутешного Ожье де Левиса. Она рассчитывала погостить у брата Франсуа, но, к ее огорчению, герцога не оказалось в Анжере: он охотился в дальнем лесу.
Весь день Маргарита провела в напряженной борьбе с Ожье, который все порывался покончить с собой. Наконец Маргарите уже к самому вечеру удалось вырвать у него обещание, что он подождет до следующего утра, и, добившись от него этой отсрочки, она, уйдя к себе в комнату, отпустила Нанси.
Может быть, другая камеристка воспользовалась бы свободным временем для того, чтобы пойти поболтать с возлюбленным, но у Нанси была непреодолимая страсть разведывать и разнюхивать, не делается ли поблизости чего-нибудь особенного. Поэтому она принялась шнырять по замку и наконец попала в какую-то комнату, где стоял рабочий стол, с горящей на нем масляной лампой. На столе лежало письмо, и Нанси поспешила, конечно, прочесть его. Но в тот момент, когда она дочитывала последние слова, в коридоре послышались шаги, и Нанси еле-еле успела спрятаться за драпировки.
Она не пожалела о том, что забрела в эту комнату, так как увидела, что вошедшими были герцог Франсуа и Нансей, один из самых приближенных офицеров королевы Екатерины.
Из разговора этих двух лиц Нанси поняла, что герцог нарочно приказал сказаться отсутствующим; ему хотелось задержать Маргариту подольше в Анжере, а тем временем в Париже должно было состояться избиение гугенотов, в котором не пощадят и Генриха Наваррского.
Как только беседовавшие вышли из комнаты, Нанси кинулась к Маргарите и рассказала ей все слышанное. Конечно, Маргарита сейчас же решила пуститься в обратный путь, чтобы поспеть на выручку своему мужу.
Рауль по ее приказанию стал хлопотать насчет лошадей, а Маргарита позвала Ожье и сказала ему:
— Вы только что просили у меня разрешения умереть, так как считаете себя предателем по отношению к вашему государю? Ну, теперь выяснилось, что его жизнь находится в опасности. Надо спасти его или умереть за него! Едем в Париж, господин Ожье!
Через несколько минут они уже скакали верхом по направлению к Парижу и через два дня к вечеру подъезжали к Лувру.
— Что за странность! — сказала Маргарита. — В мое отсутствие в Лувре многое изменилось! Прежде дворцовую стражу несли швейцарцы, а теперь повсюду видны одни только ландскнехты. — Должно быть, король в Сен-Жермене? — заметила Нанси.
— Нет, милочка, его величество в Лувре, потому что флаг поднят.
Нанси с недоумением пожала плечами и соскочила с лошади, чтобы приказать часовому открыть ворота. К ее удивлению, это было сделано не сразу. Сначала часовой вызвал дежурного офицера, и только тогда, когда последний убедился, что перед ним действительно наваррская королева со свитой, было отдано распоряжение впустить приезжих.
Маргарита въехала во двор, и здесь мрачные предчувствия еще более сжали ее сердце. В луврском дворе кипели какие-то военные приготовления, но среди всего этого суетящегося народа совершенно не было видно знакомых лиц.
Наваррская королева стала поспешно подниматься по главной лестнице, торопясь встретить кого-нибудь, кто мог бы ввести ее в курс событий. На второй площадке она вдруг увидала знакомое лицо.
— Мирон, мой добрый Мирон! — крикнула Маргарита. — Вы, наверное, знаете хоть что-нибудь!
Оказалось, что Мирон знал многое, и его сообщение привело в ужас наваррскую королеву. Пибрак был уверен, что ему удалось спастись благодаря собственной хитрости и неустрашимости, а между тем на самом деле это было сделано с ведома королевы-матери, так как на бегстве Пибрака был построен адский план убийства наваррского короля.
Убить Генриха в самом дворце было неудобно, а потому королева решила дать ему возможность бежать; но в тот момент, когда наваррский король должен был выезжать за заставу, он подвергся бы двойному обстрелу, в котором неизбежно погиб бы.
Узнав это, Маргарита поспешила потайным, одной ей известным ходом в помещение своего супруга, чтобы успеть предупредить его о грозившей опасности. По дороге она зашла в оружейную комнату и сняла со стены шпагу короля Франциска, отличавшуюся особенной прочностью закалки.
Таким образом, Маргарита появилась в самый критический момент в комнате Генриха.
А что этот момент был действительно критическим, в этом мог убедиться каждый, кто взглянул бы в окно: из-за Сены сверкнул огонь, и послышался звук пушечного выстрела — это было сигналом для начала избиения гугенотов, навсегда запечатлевшегося в истории под названием Варфоломеевская ночь.
Действительно, вслед за выстрелом послышался какой-то глухой шум, который вскоре перешел в дикое рычание разъяренной толпы. Раздались одиночные выстрелы, затем они стали все учащаться и наконец слились в сплошной страшный гул.
Сначала этот шум слышался в дальних кварталах, а затем стал все приближаться к Лувру, и вскоре из открытых окон комнаты Генриха можно было ясно расслышать грозный рев: — Смерть гугенотам! Смерть наваррскому королю!
— Настал час! — сказал Генрих. — Ну что же, пусть никто не скажет, что мы трепеща ждали врага. Пойдем к нему навстречу!
Генрих, а за ним и весь небольшой отряд его приверженцев, среди которых все время была также и Маргарита, перешел в соседнюю комнату.
Это был довольно большой зал, который отлично подходил для боя.
А час этого решительного боя близился. Вскоре двери зала распахнулись, и в комнату ворвался небольшой отряд пьяных рейтаров.
Но рейтары не были опасными противниками Генриху Наваррскому, и вскоре все они полегли, не успев ранить никого из гасконцев.
Однако это был лишь авангард, за которым шел более опасный враг. Им были лотарингцы под предводительством самого герцога Гиза.
— А! — зарычал герцог, кидаясь с обнаженной шпагой прямо на Генриха. — Так вы все еще любимы?!
— С вашего любезного разрешения, да! — иронически ответил наваррский король, скрещивая шпагу со своим смертельным врагом.
Начался страшный, ожесточенный, беспощадный бой. Герцог и Генрих яростно нападали друг на друга, но оба они были хорошими бойцами, и ни одному из них не удалось заставить другого отступить хотя бы на шаг.
Вскоре каре, в которое Генрих при начале боя построил свой маленький отряд, расстроилось, так как враги сражались преимущественно парами. Граф Эрик ожесточенно нападал на Лагира, мстя за смерть Льва Арнембурга. На Пибрака напало сразу двое лотарингцев, но капитан гвардии вскоре уложил их на месте. Зато и у наваррцев выбыли двое из строя: Гектор был опрокинут на землю ударом алебарды, а паж Готье принужден был оставить поле вследствие полученной им раны в бок.
Так с переменным успехом шел бой, как вдруг Ожье де Левис увидал, что какой-то лотарингец нацеливался в Генриха Наваррского.
Ожье опрометью кинулся вперед, защитил короля своим телом и, получив пулю прямо в грудь, тяжело рухнул на землю, тихо шепча: — Король обязан мне жизнью, я вновь обрел утерянную честь!
Затем с уст де Левиса сорвалось какое-то имя, любимое им. Вдруг дверь в зал широко распахнулась, и послышался громкий голос, повелительно крикнувший: — Долой оружие, господа, долой оружие!
Это был Карл IX, разум которого прояснился под влиянием потрясающих событий этой трагической ночи.
Подчиняясь этому голосу, сражающиеся остановились. Тогда король Карл подошел к Генриху Наваррскому и, простирая над его головой руки, сказал: — Этот человек священен! Это — мой брат!
Наваррский король был спасен! Все его приверженцы облегченно перевели дух. Только одна Маргарита, казалось, не слыхала происходящего: опустившись на колени около тела умиравшего Ожье, она с выражением бесконечного отчаяния ласково поддерживала его голову.