дю Террайль Понсон Пьер Алексис. Любовные похождения Лимузена

   — А, ты и это знаешь, — проговорил Шаппаро и снова бросился на него.
   Завязалась рукопашная схватка.
   Полит несколько раз звал на помощь, но напрасно, потому что улица была пустынна.
   Вдруг угольщик повалил его на землю и придавил ему ногой грудь.
   — А! Молокосос! Ты слишком много знаешь, — и он нанес ему удар складным ножом.
   Полит испустил крик и вытянулся.
   Перед Шаппаро лежало безжизненное тело Полита.
   Он был уверен, что убил его.
   Затем он пустился бежать, как будто боясь посмотреть на свою жертву.
   Подбежав к бульвару принца Евгения, он начал бродить около канала, держась за забор, как пьяный.
   — Я делаю успехи, — проворчал он, — две женщины и один мужчина.
   Шаппаро боялся гильотины.
   — Чего же я трушу? — проворчал он. — Ведь меня никто не видал. Кто знает, что я убил его?
   И Шаппаро направился в тот кабак, где он всегда ужинал, но так как он был в возбужденном состоянии в этот день, то и напился пьян.
   Только в десять часов он отправился домой.
   Подойдя к воротам, он увидал в своей комнате свет.
   Пораженный этим, он бросился бежать назад, думая, что правосудие открыло его преступление и делает обыск…
   Кто же в самом деле был у Шаппаро в лавке?
   Между тем Паулина, которая назначила свидание Политу, вышла из прачечной и пошла домой к матери.
   Она шла быстро, но вдруг споткнулась о какое-то тело.
   Она вскрикнула, ибо узнала Полита.
   Приложив ухо к сердцу, она прошептала:
   — Он еще не умер: сердце его бьется.
   Затем она начала тереть ему виски апельсином, который был при ней.
   Через некоторое время молодой человек открыл глаза и проговорил:
   — Где я?
   — Не бойтесь, господин Полит, это я… ваш друг.
   Шаппаро, который целился ему в живот, попал в медный портмоне, набитый мелкими монетами, нож соскользнул и слегка задел за жилу, отчего Полит и лишился чувств.
   — О Боже, и я причина всему этому, — проговорила дрожавшая Паулина.
   — Вы? — спросил изумленно Полит.
   — Ведь вас Шаппаро ранил?
   — Да.
   — Негодяй! Он из-за меня придрался к вам. Он влюблен в меня и видел, что я разговаривала с вами.
   Полит понял, что Шаппаро из ревности хотел его убить.
   — Если вам не больно, то пойдемте ко мне, здесь недалеко.
   — Хорошо.
   И он, облокотившись на ее руку, пошел. Она привела его в небольшую квартирку и зажгла свечку.
   — Мать моя ушла, — проговорила она.
   Когда свечка была зажжена, Полит направился в другую комнату и осмотрел свою рану.
   Она была незначительна.
   Полит сделал себе маленькую перевязку и затем, вспомнив об оставленной им Ирландке и ее сыне, сказал Паулине:
   — Вы настолько же добры, насколько хороши, и, вероятно, настолько же храбры?
   — Когда нужно, — ответила покрасневшая Паулина.
   — Пойдемте со мной в дом Шаппаро, мне нужно еще спасти ребенка, осужденного, может быть, на голодную смерть.
   Она посмотрела на него с ужасом. Тогда он рассказал ей всю историю, которая произошла с Ирландкой и ее сыном. Она обняла его и сказала:
   — О, как вы добры! Я непременно пойду вместе с вами, хотя это немного и опасно.
   Так как Полит знал, где находятся ключи, то они без всяких препятствий вошли во двор.
   Шаппаро еще не приходил.
   Погреб был отворен, они вошли в него, затем Полит вынул из досок ключ от второго подземелья и открыл его.
   Ребенок все еще стонал.
   Полит развязал его, и Паулина взяла его на руки.
   — Бедняжка! — прошептала она.
   При звуке нежного голоса ребенок как будто понял, что его освобождают, и крепко прижался к молодой прачке.
   Четверть часа спустя Ральф был уже в объятиях своей матери.
   Но силы Полита тут изменили ему, и он упал без чувств перед растерявшеюся матерью.
   Вернемся теперь к Шаппаро.
   Где он провел всю ночь — неизвестно.
   Только на рассвете мы могли бы его встретить в Лионской улице.
   Он, будучи уверен, что его разыскивает полиция, хотел уехать из Парижа, но опоздал на поезд.
   Он вернулся обратно и начал бродить по кабакам с целью, не услышит ли чего-нибудь про убийство?
   Пройдя таким образом порядочное количество кабаков, он везде выпивал и в конце концов совершенно напился.
   Хмель придал ему храбрости, и он даже решился идти на то место, где было совершено преступление, посмотреть, нет ли следов.
   Но так как в эту ночь шел дождь, то поэтому не осталось и следов крови.
   Затем угольщик решился идти домой.
   Проходя мимо прачечной, он посмотрел в окно.
   Паулина стояла за работой, как будто ни в чем не бывало.
   Он отворил калитку и подумал про себя:
   — Уж не удалось ли им освободить ребенка? — подумал он. — А может быть, сэру Джеймсу понадобился ребенок и он проник в дом, не дождавшись меня, да, впрочем, может быть, ребенок еще и там.
   Но каково же было его удивление, когда он спустился в подвал: дверь подземелья была отперта, а ребенок исчез.
   Он зарычал от бешенства.
   Шаппаро понял, что сэр Джеймс приходил за ребенком и увез его.
   Но, кроме верной потери денег, его еще беспокоила другая мысль: умер ли Полит или он жив, потому что про него не было никаких слухов.
   Но, наконец, и эта мысль перестала его беспокоить; он провел этот день так, как и всегда, и заснул спокойным сном.
   Вдруг ночью, в три часа, к нему кто-то постучался.
   — Ну, теперь я уже попался, — проговорил Шаппаро.
   — Кто там? — спросил он взволнованным голосом.
   — Жан-мясник.
   Шаппаро вздохнул свободнее.
   — Я пришел за Ирландкой с сыном, — проговорил он, когда угольщик отворил ему дверь.
   — Какую… Ирландку… я… ничего не знаю. Жан был не один, за ним шел Мармузэ.
   — Слушай, — проговорил последний, — если ты мне не покажешь, где мать с сыном, то я тебе одним выстрелом размозжу голову, а если отдашь, то все эти деньги, которые ты видишь, — твои, — и он высыпал на стол несколько тысяч франков.
   Страсть к деньгам взяла верх, и Шаппаро сказал:
   — Ребенка сэр Джеймс у меня украл, не заплатив денег, которые должен был мне дать за него… Мать же я убил.
   — Куда же ты ее дел? — спросил Мармузэ хладнокровно.
   — Я утопил ее здесь, в цистерне, — и он приподнял доску.
   — Здесь никого и ничего нет, кроме лестницы, — сказал Мармузэ.
   — Лестницы?
   — Да.
   Шаппаро подошел и вытащил лестницу, на ней был вырезан знак колесника.
   — А! — проговорил он. — Теперь я понимаю все, это мой сосед Полит, которого я ранил в эту ночь, должно быть, освободил их.
   И он начал рассказывать им все свои происшествия с того времени, как к нему сэр Джеймс принес ребенка, и до того, как он ранил Полита, и под конец сказал:
   — Теперь я совершенно убежден, что это Полит спас их.
   Только он успел закончить рассказ, как послышался стук в дверь.
   — Именем закона, отворите, — проговорил чей-то голос.
   Шаппаро вскрикнул, и волосы поднялись дыбом на его голове.
   Кто же это приказывал отворить дверь именем закона?
   Конечно, не кто иной, как полицейский комиссар, и мы сейчас же увидим, каким образом до него дошло известие о преступлении.
   «Виновником» этого был Полит, явившийся к нему с таким ясным и точным изложением дела, что комиссар ни на минуту не задумался в справедливости его показаний.
   Вследствие этого он и отдал необходимые распоряжения.
   С этой минуты Шаппаро находился под наблюдением полиции.
   Полит просил произвести его арест ночью, чтобы не компрометировать огласкою Паулину, на которой он хотел жениться.
   Таким образом полиция накрыла Шаппаро в то время, когда он наивно рассказывал Мармузэ свои похождения.
   Шаппаро весь задрожал и поднял умоляющий взгляд на двух людей, которых он уже считал своими сообщниками.
   Но Мармузэ мгновенно переменил тон.
   — Ну, надеюсь, — сказал он, — что ты не станешь ждать, пока они выломают дверь, а пойдешь и сам отворишь.
   — Но, — проговорил Шаппаро, — меня арестуют.
   — Вероятно.
   — Спасите меня! Мармузэ засмеялся.
   — Не мы известили полицию, милый мой, — сказал он, — так как мы имеем обыкновение обделывать свои дела без ее помощи, но раз уже другой тебя выдал и жандармы пришли за тобой, то уж мы, конечно, не станем сопротивляться им.
   В это время стук в дверь опять повторился, тогда Жан-мясник отворил дверь.
   Вошел комиссар в сопровождении двух полицейских агентов и Полита.
   Он арестовал Шаппаро и спросил Мармузэ и Жана, кто они такие.
   — Меня зовут Жан… я мясник с Телеграфной улицы.
   — А я, — добавил Мармузэ, подавая свою визитную карточку, — помещик Пейтавен, живу в улице Обер, № 1.
   — А! Но зачем же вы, господа, теперь здесь?
   — Мы пришли вытребовать от него женщину, на жизнь которой он покушался, и ребенка, которого он содержал в подвале.
   — Успокойтесь, сударь, — ответил ему Полит, — мать и ребенок совершенно здоровы и находятся в безопасном месте.
   Угольщик чувствовал свою верную гибель и потерял всю свою дикую энергию.
   Его геркулесовская сила должна была уступить.
   Тогда он посмотрел на Полита с выражением дикой ненависти и проворчал:
   — Мы еще встретимся с тобой, если только моя голова останется на плечах.
   Час спустя Мармузэ, Милон, Шокинг и Жан-мясник собрались на чердаке, служившем приютом Ирландке и ее сыну.
   Дженни окончательно успокоилась при виде Шокинга.
   — Теперь, моя дорогая, — говорил бывший лондонский нищий, — мы находимся под покровительством друзей Серого человека, и нам нечего больше бояться.
   — Да, — ответил Мармузэ, — но Серый человек теперь нуждается в нас.
   — О, — возразил Шокинг, — это ведь говорит мисс Элен, а ведь она враг Серого человека.
   — Была, но только не теперь.
   — И теперь тоже.
   — Кто знает?
   — Послушай, — продолжал Мармузэ, обращаясь к Политу, — ты честный, расторопный и добрый малый.
   Полит поклонился.
   Тогда Мармузэ взял его к себе в секретари и дал ему, в виде подарка на свадьбу, шесть тысяч франков. Паулина бросилась на шею Политу.
   — О! — сказала она. — Как я рада, что заговорила с тобой, мой милый мальчик, я уже так давно люблю тебя.
   Мисс Элен находилась в Сен-Лазаре, где ее навестила Ванда под видом монахини и возвратила ей свободу. Как? Это мы узнаем ниже.
   Возвратимся несколько назад, а именно к тому моменту, когда Джеймс Уд и Смит-слесарь почувствовали, что их опускают в подвал.
   Впрочем, слесарь был тотчас же выпущен, а Джеймс просидел в подвале без пищи и питья ровно тридцать шесть часов и тогда только был накормлен и напоен, когда написал под диктовку Мармузэ следующее письмо к начальнику безопасности:

   «Дорогой мой директор! Я только что получил из Лондона депешу, требующую моего немедленного отъезда. Посылаю вам моего товарища Эдуарда, которому вы можете поручить мисс Элен Пальмюр.

Сэр Джеймс Уд».

   Несмотря на голод, сэр Джеймс не мог сдержать сильного гнева.
   — О! — заметил, улыбаясь, Мармузэ, понявший смысл этого движения. — Вы думаете, что совесть вашего товарища Эдуарда более эластична, нежели ваша, он служит тому, кто ему платит, а поверьте, что мы платим хорошо.
   Сэр Джеймс даже и не поморщился, затем его снова опустили в подвал.
   Мисс Элен была освобождена в тот же день, и первый ее визит был к Лимузену, лечившемуся в больнице Сент-Луи.
   Мисс Элен трогательно поблагодарила и дала ему двадцать тысяч франков.
   В то время, как мисс Элен прощалась с Лимузеном, Мармузэ и Милон делали необходимые приготовления для отъезда в Лондон.
   С помощью подъемной машины они вытащили Джеймса из подвала.
   — Джентльмен, — сказал ему Мармузэ, — фениане приговорили вас за измену к смертной казни, а следовательно, я могу располагать вами, как мне вздумается. Но не бойтесь ничего, от вас самих зависит ваша жизнь.
   Сэр Джеймс удивленно посмотрел на него.
   — Иногда прощают и изменников, если они согласны искупить свою вину. Сэр Джеймс, — добавил Мармузэ, — сегодня вы выедете из Парижа, а завтра утром будете в Лондоне.
   Затем он указал ему на ящик в два метра длиной и в один метр вышиной.
   — Видите вы это? — спросил он.
   — Да, — ответил сэр Джеймс.
   — Этот ящик предназначается для вашего путешествия.
   Сэр Джеймс невольно подался назад.
   — Вы понимаете, конечно, — продолжал между тем совершенно хладнокровно Мармузэ, — я вовсе не желаю, чтобы вы убежали от нас прежде, нежели мы высадимся на берег Англии.
   С этими словами он сделал знак Милону, который отворил шкаф и вынул из него бутылку и стакан.
   Мармузэ откупорил бутылку и налил в стакан около четверти зеленоватой жидкости, похожей цветом на полыновку, разбавленную водой.
   — Выпейте это, — сказал он.
   — Но…— возразил сэр Джеймс.
   — Пейте!
   — А кто поручится мне, что вы не даете мне яд?
   — Это простое наркотическое средство.
   — Чем вы мне это докажете?
   — Вот чем? — крикнул сердито Мармузэ и прицелился из револьвера в сэра Джеймса.
   — Если вы не выпьете этого, — добавил он, — то я размозжу вам попросту голову.
   Сэр Джеймс понял, что теперь шутить нельзя.
   Он взял стакан и залпом опорожнил его.
   Вдруг его охватило смертельным холодом, глаза невольно закрылись и в голове зашумело.
   Обессиленный, он упал на стул и несколько минут спустя спал глубоким сном.
   — Теперь, — сказал Мармузэ, — нам надо позаботиться о спасении самого Рокамболя.