дю Террайль Понсон Пьер Алексис. Подземелье

   — Сколько времени он не ел?
   — Около восьмидесяти часов, сударыня.
   — Так он умер?
   — Точно так. — Беруто испугался… Он испугался того, что Василиса, узнав, что враг ее умер, захочет посмотреть на труп его, и прибавил:
   — Нет, сударыня, он не умер, но он в агонии.
   — А, я хочу посмотреть его, он доживает последний час, это, должно быть, хорошо.
   Беруто знал свою госпожу и потому не смел возражать ей.
   Двадцать минут спустя она вошла в старый отель, где было подземелье Ивана, Беруто следовал за ней.
   Она спустилась вниз, отворила форточку подземелья, где лежал Милон, притворяясь мертвым, заглянула туда, но с быстротой молнии обернулась, воскликнув: «Измена!»
   И она всадила свой стилет в горло Беруто по самую рукоятку.
   — Ко мне, Милон, — прохрипел Беруто.
   Милон высадил плечом дверь и очутился лицом к лицу с Василисой, подбежав к ней, сжал ее так сильно, что та вскрикнула от боли, но проворно освободилась и нанесла удар Милону стилетом, затем пустилась бежать по лестнице, но на последней ступени Милон догнал ее вторично. Она, обернувшись, ударила его еще раз и пустилась к коридору, где, прислонившись к стене, ожидала Милона.
   Действительно, Милон, ослепленный яростью и жестокой болью, ринулся снова на нее.
   Василиса прыгнула и ударила его в третий раз, но Милон, несмотря на всю боль, повалил ее на пол, стал коленкой ей на грудь и, взяв кинжал в руки, хотел уже нанести удар.
   Но графиня, не потеряв присутствия духа, сказала:
   — Единственный шанс, который у меня был к спасению, так это кинжал, который перешел в твои руки.
   — Вы хотите помолиться… извольте, но я вас должен убить; господин так сказал, — и он слегка отпустил ее.
   — Изволь, можешь убить меня, но знай, что в ту минуту, когда ты меня убьешь, твой барин погибнет.
   — Как так?
   — Слушай, человек, который любит меня, находится подле Рокамболя, и если этот человек не увидит меня в продолжение часа, он заколет его.
   — Вы лжете!
   — Хочешь доказательства, свяжи меня и ступай за фиакром, я тебя провожу туда, где Рокамболь находится в опасности.
   Милон попался в ловушку.
   — Мне не нужно связывать вас, пойдемте, вы пойдете впереди, а я за вами и при малейшей попытке к бегству всажу вам кинжал в сердце.
   — Согласна и на это, — она встала, оправившись, взглянула на Милона и сказала:
   — Ты похож на мясника. — И пальцем указала ему на длинный плащ Беруто.
   Милон завернулся в плащ, чтобы скрыть покрывавшую его кровь.
   Сев в фиакр, Милон почувствовал, что силы его оставляют, ибо кровь его понемногу уходила, но он все-таки держал стилет в руках.
   — Зачем вы везете меня на Елисейские поля?
   — Оттуда мы отправимся в предместье Сент-Оноре. Ясно, что Василиса хотела только выиграть время. По мере того как экипаж катился по каменной мостовой, силы стали покидать Милона, наконец, он, закрыв глаза, проговорил:
   — Ох… я, кажется, умираю.
   Улыбка снова показалась на губах тигрицы.
   — Я предвидела это…— сказала она себе, — я свободна.
   И она, взяв стилет, который Милон уронил, вышла из фиакра, сказав кучеру:
   — Мой друг, вот двадцать франков, вы свезете этого человека — он мой слуга — домой. Меня зовут графиня Артова, и я живу в улице Пепиньер.
   И она ушла, говоря себе: «Нас двое теперь, мой Рокамболь; не Ивана жизнь мне нужна, а твоя. На тебя перейдет вся ненависть, которую я питаю к Ивану».
   Двадцать минут спустя графиня проходила мимо театра Фоли-Мариньи, она должна была остановиться, чтобы дать проехать фаэтону.
   Она подняла голову и вздрогнула.
   Молодой человек правил лошадьми, возле него сидело восхитительное дитя лет четырех или пяти. Василиса узнала: это был виконт Фабьен д'Асмолль с ребенком.
   Она предназначила это дитя адскому гению де Морлюкса.
   Василиса вспомнила Петра, мнимого Ивана, которого графиня Артова избила и на которого она могла рассчитывать.
   Она нашла его и спросила, намерен ли он еще мстить?
   — О, да, — отвечал он.
   — В таком случае ступай, седлай лошадь и скачи прямо, ты должен встретить темный фаэтон, запряженный парой вороных лошадей, в нем увидишь человека с маленьким мальчиком, ты должен следить за ним и рассказать мне все.
   — Слушаю.
   Вернемся к графине Артовой. В кабинете ее сидели Рокамболь, Иван и она; они успели рассказать Ивану все: любовь де Морлюкса к Мадлене, отношения Аженора с Антуанеттой.
   — Наказание де Морлюкса, — прибавил Рокамболь, — начнется с того, как он увидит Мадлену под руку с вами.
   В это время слуга доложил о приходе Аженора. Он принес все нужные бумаги.
   — Посмотрите, — сказал он, — вот купон в сто двадцать тысяч ливров годового дохода, потом дарственная запись на имя Мадлены, далее права на владение землями в Богемии и Венгрии, — полюбуйтесь, до чего сильна страсть моего дяди; к свадьбе уже все готово, я добился, что моя свадьба будет восемью днями раньше, чем дядина. О Боже, — прибавил он в заключение, — Антуанетта наконец моя.
   В это время вошел испуганный слуга.
   — Сударыня… сударыня… большое несчастье, там на дворе какой-то старик в обмороке и покрыт кровью. Кучер говорит, что его ранила какая-то женщина…
   Милон был ранен и, казалось, был мертв, но, к счастью, раны не были смертельны.
   Лекарство привело Милона в чувство.
   — О, теперь я могу умереть, — прошептал он, открыв глаза. — Вы спасены, господин.
   — Спасен? — воскликнул удивленный Рокамболь.
   — Да, потому что я хотел ее убить, но она сказала мне, что этим же ударом я убью и вас.
   — Придется, быть может, начинать сначала, — проговорил Рокамболь и выбежал…
   Петр-мужик отдавал отчет Василисе.
   — Догнав фаэтон, против известного каретника Леонорье, я зашел туда. Хозяин обещал, что какая-то коляска будет готова завтра. «В таком случае я заеду с женой», — сказал д'Асмолль. Когда виконт хотел уходить, каретник заметил меня. «Что вам надо?» — спросил он. — «Я русский кучер, — сказал я, — и в ожидании места объезжаю лошадей у многих купцов, если б вы подумали обо мне…» — «Приходите завтра», — сказал он. Только что я хотел уйти, тот господин вернул меня: «Явитесь завтра ко мне. Я виконт Фабьен д'Асмолль и живу в улице Виль л'Евек. Я вас, может быть, возьму». — «Я во всю свою жизнь исполнял только два ремесла: кучера и кузнеца», — проговорил я. — «Вы кузнец? Так не можете ли мнепочинить сани русской работы?» — И я взял на себя починку саней.
   — Слушай, — проговорила Василиса, — ты очень смышленый малый; нужно украсть ребенка, которого ты сегодня видел.
   Мужик вышел.
   Несколько секунд спустя Василиса услышала за собой шум… вошел Рокамболь, держа в руке кинжал.
   Василиса, испугавшись, схватила свой стилет, еще запачканный кровью Милона. Рокамболь вырвал его из ее рук.
   — Чего вы хотите?
   — Двух вещей, только не старайтесь кричать, ибо раньше, чем слуги ваши придут, я вас убью…
   — Буду молчать, — проговорила Василиса.
   — Неужели вы могли думать, сударыня, что примиренье Рокамболя с Баккара могло быть искренно… На галерах я нашел друга… и я взялся устроить счастье Мадлены, для того нужно было, чтобы я помирился с графиней Артовой.
   Он так умел хорошо подделать смех и голос, что графиня Василиса поверила ему.
   — Судьбе угодно было, чтобы мы стали врагами, я вам предлагаю мир, — сказал Рокамболь.
   — Мне мир, но на каких условиях?
   — А вот на каких: мне нужно, чтобы вы умерли на пять дней, — и он схватил ее за горло, всунул в рот зернышко и держал до тех пор, пока она не проглотила. — Ну теперь я спокоен, — проговорил он, — счастью Мадлены и Антуанетты никто не помешает…
   Он удалился.
   Один из обычных вечерних посетителей кафе Марьяни был молодой живописец, о котором рассказывают романтическую историю. Он был талантлив, красив собою, хорошо ездил верхом.
   Но однажды молодой ветреник попался в сеть: он влюбился в Клоринду (мнимую Мадлену) и Клоринда в него была влюблена без памяти.
   Но однажды молодой посетитель явился в кафе; он был угрюм, бледен. Что же с ним случилось?.. Клоринда бросила его, и он чуть не убил себя с горя.
   Однажды вечером в кафе вошел незнакомец и приблизился к живописцу.
   — Мосье, я от Клоринды, она в Париже. Молодой человек едва удержался от крика.
   — Хотите видеть ее сегодня?
   — Мосье, не смейтесь надо мною, — сказал молодой человек.
   — Я не смеюсь, пойдемте со мной, — проговорил майор.
   Настал день свадьбы Аженора с Антуанеттой.
   Клоринда, лукавая девочка легкого поведения, так искусно сыграла роль Мадлены, что старик стал совсем другой.
   — Готов ли ты, дядя? — спросила Клоринда. Она была уже с ним на «ты».
   — Да, дитя мое, отправимся… ведь ты знаешь, что до церкви св. Фомы далеко.
   В церкви св. Фомы было немного народу, ибо Аженор этого не желал.
   Де Морлюкс и Клоринда вошли в церковь, и они были примечены.
   Церемония продолжалась недолго.
   Клоринда увлекла виконта в коляску.
   — Куда мы едем? — спросил он.
   — В русскую церковь, смотреть свадьбу Ивана.
   Де Морлюкс, может быть, и отгадал бы всю правду, если бы он не был увлечен Клориндой.
   Они вошла в церковь — церковь была полна. Двери отворились, и будущие супруги вошли…
   Де Морлюкс испустил ужасный крик и обернулся к Клоринде, но та, разразившись смехом, проговорила:
   — Неужели, дядя, ты находишь, что невеста дурна? Де Морлюкса в обмороке вынесли из церкви, Клоринда шла сзади.
   В это время молодой живописец подошел к Клоринде и сказал ей: «Пойдем». Та взглянула вопросительно на выходившего Рокамболя.
   — Я прошу у вас еще сорок восемь часов, — проговорил Рокамболь.
   Живописец наклонил голову в знак согласия. Час спустя молодые выходили из церкви. Ванда, которая держала под руку Рокамболя, чувствовала, как рука его дрожала, потом стала холодна.
   — Господин, вы страдаете, — проговорила она.
   — Замолчи, — сказал Рокамболь со страданием в голосе, и он взглянул последний раз на Мадлену, глаза его были полны слез.
   Милон бежал, рыдая, за ним.
   — Господин, — сказал он, — дети мои благодаря вам счастливы и не нуждаются более во мне. Я теперь ваш.
   В то время, как два каторжника и падшая женщина старались укрыться от взглядов, к Рокамболю подошла другая женщина, которой Бог давно уже все простил, и, взяв его за руку, произнесла только одно слово:
   — Искупление.