Страница:
Понсон дю Террайль
Женщина-дьявол
I
Королю Генриху III снился страшный сон. Он увидел себя бредущим в монашеском наряде по улицам Парижа, и хотя эти улицы были полны народа, но никто — ни простые буржуа, ни знатные сеньоры — не приветствовали его, своего короля. Так как это равнодушие толпы страшно поразило его, то он обратился с вопросом к горожанину, сидевшему на приступочке у своего дома. Горожанин презрительно повел плечом и ответил:
— С какой же стати будут обращать внимание на тебя, монах, когда парижане ждут въезда своего короля? При этих словах Генрих П1 даже отскочил назад.
— Какого короля? Ведь король — я! — крикнул он. Горожанин снова повел плечами и ответил:
— Полно тебе, глупый монах! Вот, смотри: едет король! Действительно, Генрих III вдруг услыхал звуки труб и барабанов. Затем из-за угла показался большой отряд под предводительством высокого мужчины с гордой осанкой, при виде которого вся толпа, как один человек, закричала:
— Да здравствует король Франции!
Генриху III, превратившемуся в бедного монаха, пришлось отойти в сторонку, чтобы пропустить кортеж короля. За королем, во главе швейцарцев, следовал Крильон, за ним
— Эпернон и адмирал Жуайез, и всем им самозванец — король отдавал приказания, и все они охотно и подобострастно повиновались ему.
Кто же был этот другой король? Генрих III не мог видеть его лицо, так как забрало его шлема было опущено.
Бедный король хотел крикнуть, что это — ошибка, но звуки замирали у него в горле. Он хотел кинуться к кортежу, остановить самозванца, воззвать к лояльности Крильона и прочих, но его ноги словно приросли к земле, и он не мог двинуться с места. Вдруг перед Генрихом очутилось какое-то мрачное здание, в котором он узнал монастырь; ворота последнего распахнулись, и глас свыше произнес: «Войди, несчастный монах!» В то же время неведомой силой Генриха повлекло в ворота. Он сопротивлялся, но ничего не помогло. Наконец он совершил нечеловеческое усилие и проснулся, обливаясь холодным потом в своем сен-клуском дворце.
Король первым делом соскочил с кровати, распахнул окна, высунул голову и принялся осматривать окрестности. Наконец он перевел взор вниз и заметил Крильона, который как раз осматривал дозорные посты. Вид Крильона окончательно привел в себя короля.
— Эй, герцог! — окликнул он начальника дворцовой стражи. Крильон поднял голову, узнал короля и почтительно поклонился ему.
— Поднимитесь ко мне, герцог! — снова крикнул Генрих. Через минуту герцог уже входил к королю. Его волосы сильно поседели, но это был все прежний молодец, бравый и бесстрашный вояка.
— Здравствуйте, Крильон! — сказал Генрих III. — Здравствуйте, государь.
— Знаете ли вы, зачем я позвал вас к себе?
— Нет, государь!
— Чтобы вы сказали мне правду!
— Это очень приятное для меня занятие, государь, тем более что я никогда не лгал в жизни. Да и вообще при всем дворе я единственный человек, от которого можно ждать правды.
— Честный Крильон!
— Чем именно могу служить вашему величеству?
— Я хочу знать, по-прежнему ли я — король Франции? Крильон угрюмо посмотрел на короля и ответил:
— Должно быть, вы, ваше величество, проснулись в очень хорошем настроении! Или вы принимаете Крильона за одного из своих миньонов?
— Увы, — вздохнул король, — у меня нет их больше! Их всех убили… Но вы все-таки не ответили мне на мой вопрос, герцог!
— Не могу ли я узнать сначала, что заставляет ваше величество так странно шутить?
— Странно — согласен, но только я вовсе не шучу. Я серьезно спрашиваю вас: король ли я еще?
— Ну конечно, государь!
— Франции?
— Франции!
— Ты, вероятно, задаешься вопросом, мой добрый Крильон, не сошел ли я с ума? Нет, милый мой, все дело в том, что я видел ужасный сон.
— А что именно приснилось вашему величеству?
Генрих III рассказал Крильону свой сон. Когда он кончил, Крильон сказал:
— Странное дело, государь, я тоже видел неприятный сон.
— Такой же, как и мой?
— Почти.
— Ну, так расскажите мне его, герцог!
— Мне приснилось, что две армии оспаривали друг у друга Париж. Ворота города были заперты, улицы перегорожены цепями и заставлены баррикадами…
— Без моего приказания?
— Да, государь. Вашего величества не было в Париже. Вы командовали той армией, которая осаждала Париж.
— Значит, Париж восстал?
— И да, и нет.
— Но как мог Париж оставаться лояльным, раз он запер ворота перед своим государем?
— У Парижа была королева.
— Королева? А как ее звали?
— Не помню, как ее называли по имени, но у многих на устах была кличка «женщина-дьявол».
— Какова она собою?
— Белокурая с голубыми глазами.
— У нее в руках была шпага?
— Нет, скипетр, но очень странный: ножницы, которыми она остригла волосы вашего величества.
— Слава богу, не все сны сбываются! — пробормотал король, бледнея и заметно трясясь.
— С какой же стати будут обращать внимание на тебя, монах, когда парижане ждут въезда своего короля? При этих словах Генрих П1 даже отскочил назад.
— Какого короля? Ведь король — я! — крикнул он. Горожанин снова повел плечами и ответил:
— Полно тебе, глупый монах! Вот, смотри: едет король! Действительно, Генрих III вдруг услыхал звуки труб и барабанов. Затем из-за угла показался большой отряд под предводительством высокого мужчины с гордой осанкой, при виде которого вся толпа, как один человек, закричала:
— Да здравствует король Франции!
Генриху III, превратившемуся в бедного монаха, пришлось отойти в сторонку, чтобы пропустить кортеж короля. За королем, во главе швейцарцев, следовал Крильон, за ним
— Эпернон и адмирал Жуайез, и всем им самозванец — король отдавал приказания, и все они охотно и подобострастно повиновались ему.
Кто же был этот другой король? Генрих III не мог видеть его лицо, так как забрало его шлема было опущено.
Бедный король хотел крикнуть, что это — ошибка, но звуки замирали у него в горле. Он хотел кинуться к кортежу, остановить самозванца, воззвать к лояльности Крильона и прочих, но его ноги словно приросли к земле, и он не мог двинуться с места. Вдруг перед Генрихом очутилось какое-то мрачное здание, в котором он узнал монастырь; ворота последнего распахнулись, и глас свыше произнес: «Войди, несчастный монах!» В то же время неведомой силой Генриха повлекло в ворота. Он сопротивлялся, но ничего не помогло. Наконец он совершил нечеловеческое усилие и проснулся, обливаясь холодным потом в своем сен-клуском дворце.
Король первым делом соскочил с кровати, распахнул окна, высунул голову и принялся осматривать окрестности. Наконец он перевел взор вниз и заметил Крильона, который как раз осматривал дозорные посты. Вид Крильона окончательно привел в себя короля.
— Эй, герцог! — окликнул он начальника дворцовой стражи. Крильон поднял голову, узнал короля и почтительно поклонился ему.
— Поднимитесь ко мне, герцог! — снова крикнул Генрих. Через минуту герцог уже входил к королю. Его волосы сильно поседели, но это был все прежний молодец, бравый и бесстрашный вояка.
— Здравствуйте, Крильон! — сказал Генрих III. — Здравствуйте, государь.
— Знаете ли вы, зачем я позвал вас к себе?
— Нет, государь!
— Чтобы вы сказали мне правду!
— Это очень приятное для меня занятие, государь, тем более что я никогда не лгал в жизни. Да и вообще при всем дворе я единственный человек, от которого можно ждать правды.
— Честный Крильон!
— Чем именно могу служить вашему величеству?
— Я хочу знать, по-прежнему ли я — король Франции? Крильон угрюмо посмотрел на короля и ответил:
— Должно быть, вы, ваше величество, проснулись в очень хорошем настроении! Или вы принимаете Крильона за одного из своих миньонов?
— Увы, — вздохнул король, — у меня нет их больше! Их всех убили… Но вы все-таки не ответили мне на мой вопрос, герцог!
— Не могу ли я узнать сначала, что заставляет ваше величество так странно шутить?
— Странно — согласен, но только я вовсе не шучу. Я серьезно спрашиваю вас: король ли я еще?
— Ну конечно, государь!
— Франции?
— Франции!
— Ты, вероятно, задаешься вопросом, мой добрый Крильон, не сошел ли я с ума? Нет, милый мой, все дело в том, что я видел ужасный сон.
— А что именно приснилось вашему величеству?
Генрих III рассказал Крильону свой сон. Когда он кончил, Крильон сказал:
— Странное дело, государь, я тоже видел неприятный сон.
— Такой же, как и мой?
— Почти.
— Ну, так расскажите мне его, герцог!
— Мне приснилось, что две армии оспаривали друг у друга Париж. Ворота города были заперты, улицы перегорожены цепями и заставлены баррикадами…
— Без моего приказания?
— Да, государь. Вашего величества не было в Париже. Вы командовали той армией, которая осаждала Париж.
— Значит, Париж восстал?
— И да, и нет.
— Но как мог Париж оставаться лояльным, раз он запер ворота перед своим государем?
— У Парижа была королева.
— Королева? А как ее звали?
— Не помню, как ее называли по имени, но у многих на устах была кличка «женщина-дьявол».
— Какова она собою?
— Белокурая с голубыми глазами.
— У нее в руках была шпага?
— Нет, скипетр, но очень странный: ножницы, которыми она остригла волосы вашего величества.
— Слава богу, не все сны сбываются! — пробормотал король, бледнея и заметно трясясь.
II
— Вот что, друг мой Крильон, — сказал король, несколько успокоившись. — Наверное, вы посвящены в тайны оккультных наук?
— Нет, государь; откуда мне было научиться этой премудрости?
— Но мне говорили, что все южане — немного колдуны!
— Итальянцы — может быть, но не провансальцы!
— А жаль! Иначе вы растолковали бы эти сны!
— Как раз сегодня утром около замка бродил человек, который называл себя большим специалистом в тайных науках!
— И вы дали ему уйти, герцог! — с упреком воскликнул король.
— Но, ваше величество, далеко он не мог уйти, так что, если…
— Ну, так бегите за ним, приведите его сюда!
— Сделаю все возможное, чтобы исполнить желание вашего величества, — сказал Крильон и вышел, чтобы разыскать чародея.
Тогда король кликнул пажей и приказал им одевать его. В то время как пажи хлопотали над его туалетом, Генрих III вздыхал и, не обращая внимания на пажей, бормотал вполголоса:
— Господи Боже, вот-то паршивое это ремесло — королевское… Вечно тебя окружают льстецы, лгуны, эгоисты…
Друзей теряешь друг за другом, и в одно непрекрасное утро оказываешься наедине с Крильоном… Уф!
Король вздохнул несколько раз подряд и продолжал свои сетования:
— А ведь надо признаться, хотя этот честный Крильон и являет собою идеал верности и лояльности, но он — не из веселых собеседников. Не помню случая, чтобы он хоть когда-нибудь заставил меня улыбнуться!
Один из пажей, услыхав рассуждения короля, вдруг осмелившись вставить свое слово, сказал:
— Да ведь надо уметь вызвать улыбку на королевском лице, а герцог никогда не отличался этим умением!
Паж, который так смело вставил свое суждение о недостатке придворных способностей Крильона, отличался довольно оригинальной внешностью. Сколько лет было ему? По рыжеватым волосам, бесцветным глазам и бледному лицу ему можно было дать и пятнадцать, и тридцать лет. Он бил долговяз, немного горбат, немного кривоног и нескладен. Называли его Мовпен. Но это была лишь кличка, происхождения которой никто не мог доискаться. Его истинное имя было Морис Дюзес; он происходил из герцогской фамилии этого имени и только знатности рода был обязан своим местом пажа, так как Генрих III терпеть не мог уродов. Однако теперь, внимательно поглядев на пажа, Генрих к собственному удивлению заметил, что у Мовпена было очень язвительное выражение лица и что его взор блистал остроумием и хитростью.
— Уж не хочешь ли ты сказать, — произнес король, — что ты сумел бы распотешить меня?
— Как знать, государь? Может быть, и так!
— А как же?
— Для этого нужно, чтобы я был избавлен от обязанностей пажа и произведен в шуты.
— Как? Ты хочешь стать шутом?
— Шутом короля Франции — почему бы нет?
— А, став шутом, ты будешь забавлять меня?
— Надеюсь, что это мне вполне удастся. В этот момент появился Крильон и объявил:
— Государь, колдун в прихожей. Его удалось найти.
— Ну, так пусть войдет!
— Да… ваше величество, дело в том, что… мне… пришлось дать ему… довольно странное обещание!
— Ему будет щедро заплачено за труды!
— Об этом и речи нет. Но только он в маске.
— Ну, так он снимет маску — только и всего!
— В том-то и дело, что он ни за что не хочет снимать свою маску. Обет он, что ли, дал какой-то или что другое, но только он не хотел идти сюда без того, чтобы я ему обещал, что с него не потребуют снятия маски.
— Ну, так пусть идет как хочет. Может быть, в конце концов у него такая дьявольская образина, что от маски только мы же и останемся в выгоде!
Крильон приподнял драпировку, отделявшую королевскую спальню от соседней комнаты, и сказал:
— Войдите, сеньор!
В спальню вошел высокий, довольно хорошо сложенный человек, лицо которого скрывала черная маска. Манеры и осанка этого человека выдавали благородство происхождения и привычку обращения с высокопоставленными особами.
— Кто вы? — спросил его король.
— Государь, — ответил человек в маске, — я уже имел честь объяснить герцогу, что у меня больше нет ни имени, ни лица!
— Должно быть, вы испытали большие несчастья в жизни?
— Да, государь, очень большие.
Генрих III должен был удовольствоваться этим ответом, так как в тоне замаскированного, несмотря на всю его почтительность, чувствовалось что-то такое, что запрещало дальнейшие расспросы. Поэтому, помолчав, король продолжал:
— Вы знакомы с тайными науками?
— Я разбираюсь в показаниях звезд, государь.
— Можете ли вы объяснить мне сон, виденный мною в эту ночь? Дело в том, что и я, и герцог видели весьма неприятные сны, и мне хотелось бы узнать их значение.
— Да, герцог уже рассказывал мне свой сон.
— И вы истолковали его ему?
— Нет еще.
— Ну, так сделайте это, а затем я расскажу вам свой сон. Замаскированный взял руку Крильона и принялся изучать ее линии.
— Государь, — сказал он наконец, — я должен остаться наедине с вами и с герцогом. Король знаком приказал пажам удалиться и затем спросил:
— Ну-с, что же означает сон герцога?
— Гражданскую войну, государь.
— Во Франции? В моем государстве?
— Да, государь.
— Кто же осмелится восстать на меня?
— Белокурая «женщина-дьявол», которую герцог видел во сне. Имя этой женщины я пока еще не могу сказать вашему величеству, потому что сначала я должен ознакомиться с вашим сном, государь.
Генрих III вкратце рассказал замаскированному свой сон. Тогда незнакомец попросил у короля позволения рассмотреть линии на его руке. Замаскированный склонился над королевской рукой и затем сказал:
— В вашем сне много правды, государь, очень много!
— Ну а в сне Крильона? — спросил король, с трудом подавляя крик испуга.
— О, этот сон осуществится точка в точку!
— Значит, скоро моему царствованию наступит конец?
— И да, и нет, государь! — и замаскированный снова склонился над королевской рукой.
— Нет, государь; откуда мне было научиться этой премудрости?
— Но мне говорили, что все южане — немного колдуны!
— Итальянцы — может быть, но не провансальцы!
— А жаль! Иначе вы растолковали бы эти сны!
— Как раз сегодня утром около замка бродил человек, который называл себя большим специалистом в тайных науках!
— И вы дали ему уйти, герцог! — с упреком воскликнул король.
— Но, ваше величество, далеко он не мог уйти, так что, если…
— Ну, так бегите за ним, приведите его сюда!
— Сделаю все возможное, чтобы исполнить желание вашего величества, — сказал Крильон и вышел, чтобы разыскать чародея.
Тогда король кликнул пажей и приказал им одевать его. В то время как пажи хлопотали над его туалетом, Генрих III вздыхал и, не обращая внимания на пажей, бормотал вполголоса:
— Господи Боже, вот-то паршивое это ремесло — королевское… Вечно тебя окружают льстецы, лгуны, эгоисты…
Друзей теряешь друг за другом, и в одно непрекрасное утро оказываешься наедине с Крильоном… Уф!
Король вздохнул несколько раз подряд и продолжал свои сетования:
— А ведь надо признаться, хотя этот честный Крильон и являет собою идеал верности и лояльности, но он — не из веселых собеседников. Не помню случая, чтобы он хоть когда-нибудь заставил меня улыбнуться!
Один из пажей, услыхав рассуждения короля, вдруг осмелившись вставить свое слово, сказал:
— Да ведь надо уметь вызвать улыбку на королевском лице, а герцог никогда не отличался этим умением!
Паж, который так смело вставил свое суждение о недостатке придворных способностей Крильона, отличался довольно оригинальной внешностью. Сколько лет было ему? По рыжеватым волосам, бесцветным глазам и бледному лицу ему можно было дать и пятнадцать, и тридцать лет. Он бил долговяз, немного горбат, немного кривоног и нескладен. Называли его Мовпен. Но это была лишь кличка, происхождения которой никто не мог доискаться. Его истинное имя было Морис Дюзес; он происходил из герцогской фамилии этого имени и только знатности рода был обязан своим местом пажа, так как Генрих III терпеть не мог уродов. Однако теперь, внимательно поглядев на пажа, Генрих к собственному удивлению заметил, что у Мовпена было очень язвительное выражение лица и что его взор блистал остроумием и хитростью.
— Уж не хочешь ли ты сказать, — произнес король, — что ты сумел бы распотешить меня?
— Как знать, государь? Может быть, и так!
— А как же?
— Для этого нужно, чтобы я был избавлен от обязанностей пажа и произведен в шуты.
— Как? Ты хочешь стать шутом?
— Шутом короля Франции — почему бы нет?
— А, став шутом, ты будешь забавлять меня?
— Надеюсь, что это мне вполне удастся. В этот момент появился Крильон и объявил:
— Государь, колдун в прихожей. Его удалось найти.
— Ну, так пусть войдет!
— Да… ваше величество, дело в том, что… мне… пришлось дать ему… довольно странное обещание!
— Ему будет щедро заплачено за труды!
— Об этом и речи нет. Но только он в маске.
— Ну, так он снимет маску — только и всего!
— В том-то и дело, что он ни за что не хочет снимать свою маску. Обет он, что ли, дал какой-то или что другое, но только он не хотел идти сюда без того, чтобы я ему обещал, что с него не потребуют снятия маски.
— Ну, так пусть идет как хочет. Может быть, в конце концов у него такая дьявольская образина, что от маски только мы же и останемся в выгоде!
Крильон приподнял драпировку, отделявшую королевскую спальню от соседней комнаты, и сказал:
— Войдите, сеньор!
В спальню вошел высокий, довольно хорошо сложенный человек, лицо которого скрывала черная маска. Манеры и осанка этого человека выдавали благородство происхождения и привычку обращения с высокопоставленными особами.
— Кто вы? — спросил его король.
— Государь, — ответил человек в маске, — я уже имел честь объяснить герцогу, что у меня больше нет ни имени, ни лица!
— Должно быть, вы испытали большие несчастья в жизни?
— Да, государь, очень большие.
Генрих III должен был удовольствоваться этим ответом, так как в тоне замаскированного, несмотря на всю его почтительность, чувствовалось что-то такое, что запрещало дальнейшие расспросы. Поэтому, помолчав, король продолжал:
— Вы знакомы с тайными науками?
— Я разбираюсь в показаниях звезд, государь.
— Можете ли вы объяснить мне сон, виденный мною в эту ночь? Дело в том, что и я, и герцог видели весьма неприятные сны, и мне хотелось бы узнать их значение.
— Да, герцог уже рассказывал мне свой сон.
— И вы истолковали его ему?
— Нет еще.
— Ну, так сделайте это, а затем я расскажу вам свой сон. Замаскированный взял руку Крильона и принялся изучать ее линии.
— Государь, — сказал он наконец, — я должен остаться наедине с вами и с герцогом. Король знаком приказал пажам удалиться и затем спросил:
— Ну-с, что же означает сон герцога?
— Гражданскую войну, государь.
— Во Франции? В моем государстве?
— Да, государь.
— Кто же осмелится восстать на меня?
— Белокурая «женщина-дьявол», которую герцог видел во сне. Имя этой женщины я пока еще не могу сказать вашему величеству, потому что сначала я должен ознакомиться с вашим сном, государь.
Генрих III вкратце рассказал замаскированному свой сон. Тогда незнакомец попросил у короля позволения рассмотреть линии на его руке. Замаскированный склонился над королевской рукой и затем сказал:
— В вашем сне много правды, государь, очень много!
— Ну а в сне Крильона? — спросил король, с трудом подавляя крик испуга.
— О, этот сон осуществится точка в точку!
— Значит, скоро моему царствованию наступит конец?
— И да, и нет, государь! — и замаскированный снова склонился над королевской рукой.
III
Вторичное исследование линий королевской руки было еще продолжительнее, чем первое.
— Да говорите же наконец, сеньор! — нетерпеливо вскрикнул король. — Должно быть, меня ожидает что-нибудь очень мрачное?
— Не могу еще с уверенностью сказать это.
— Что же нужно, чтобы вы могли сделать это?
— Мне нужен сосуд, наполненный чистой водой. Король позвонил и приказал вбежавшему пажу подать воды. Когда паж ушел, замаскированный взял сосуд и, выставив на свет, принялся рассматривать воду.
Государь, — сказал он наконец, — в вашем сне заключается не столько истина, сколько предупреждение, иначе говоря, все виденное вашим величеством сбудется лишь в том случае, если вы, государь, не примете мер. В этом сосуде для меня отражается все будущее вашего величества. Я вижу там баррикады, о которых гласил сон герцога Крильона…
— А белокурая женщина?
— И ее я вижу с ее странным скипетром, состоящим из ножниц!
— Может быть, вы видите там также и того человека, которого во сне я видел королем Франции?
— Да, ваше величество, я вижу и его тоже!
— Ну, так расскажите мне, кто же это такие!
— Белокурая женщина, по праву носящая кличку «женщина-дьявол», — злейший враг вашего величества. Это — Анна Лотарингская, герцогиня Монпансье!
— А мужчина?
— Это Генрих Гиз, государь!
— Я так и знал! — с бешенством крикнул Генрих III, топая ногой. — О, эти Гизы, эти Гизы!.. Но этого не будет, не будет!
— Я уже говорил вашему величеству, что сон может и не сбыться! Стоит только принять известные предосторожности, последовать советам лиц, расположенных к интересам вашего величества. Вот! Теперь я вижу также и тех, кто может быть полезен своими советами вам, государь. Это женщина…
— Женщина?
— Да, государь. Могу описать вам ее наружность. Она не молода, но все еще прекрасна. Она одета во все черное, и вся ее осанка свидетельствует о высоком происхождении.
— Это мать! — крикнул король.
— Вижу я и того мужчину, советы которого будут спасительны вашему величеству. Он молод, лоялен, находчив, храбр…
— Кто же это такой?
— Не знаю, но женщина в черном знает его! Король задумался и затем сказал:
— Знаете, герцог, мне кажется, что колдун прав. С моей стороны было большой ошибкой обходиться без советов матушки!
— Господи, так в чем же дело, ваше величество! — воскликнул Крильон. — Ее величество находится сейчас в Париже, в своем дворце Босежур. Лошадь у меня всегда стоит оседланной. Прикажите только, и менее, чем через час, я уже буду у королевы-матери и…
— Это потом, герцог… — кисло ответил король, — там увидим… успеется… Но вот что меня интересует: кто может быть этот человек, полезный мне своими советами? Я думаю, это брат Франсуа! Незнакомец покачал головой и сказал:
— Герцог Анжуйский не может быть полезен вашему величеству.
— Почему? Замаскированный ответил не сразу. Генрих III продолжал:
— Положим! Разумеется, не от герцога Анжуйского мне ждать помощи советом! Человек, который сам не мог удержать корону, не найдет подходящего совета и для меня.
В данном случае король намекал на последние приключения герцога в Голландии, куда Франсуа отправился за короной, но был там разбит наголову и изгнан. После этого позорного поражения герцог Франсуа жил безвыездно в Шато-Тьерри. Но замаскированный, покачав головой, возразил:
— Не в этом причина бесполезности его высочества!
— А в чем же?
— В том, что к тому времени, когда вашему величеству благоугодно будет обратиться к брату, его уже не будет на свете…
— Как? Он умрет? Но от чего же?
— Это навсегда останется тайной, государь. Одни будут утверждать, что герцога отравили, другие — что его высочество умер от горя. Король грозно нахмурился и крикнул:
— Берегитесь, сеньор, берегитесь! Известно ли вам, что герцог Анжуйский — единственный наследник французского трона?
Колдун не успел ответить, как в соседней комнате послышался какой-то шум. Крильон сейчас же вышел туда и немедленно вернулся с донесением:
— Ваше величество, из Шато-Тьерри прибыл экстренный курьер, которому необходимо немедленно сообщить вашему величеству известие первой важности!
— Пусть войдет!
В спальню ввели дворянина, с ног до головы покрыты дорожной пылью. Это был де Нансери, один из приближенных герцога Анжуйского.
— А, Нансери, здравствуй! — встретил его король. — Ты прибыл от брата?
— Увы, государь, — ответил Нансери, — боюсь, что я — последний курьер, которого послал его высочество!
— Что ты хочешь сказать этим?
— Его высочество при смерти.
— Значит, этот человек сказал правду! — воскликнул король, показывая на замаскированного. — Неужели брат и в самом деле умирает?
— Да, государь, он приказал мне обратиться к вашему величеству с просьбой принять последний вздох его высочества.
— Экипаж! Лошадей! — крикнул король.
Но тут замаскированный выступил вперед и сказал: — Путешествие вашего величества будет бесполезно, так как вы не успеете приехать вовремя. В данный момент его высочество уже испустил свой дух! Король вскрикнул, схватился за голову и простонал: — Один… совсем один…
Но в этот момент дверь открылась, и в спальню вкатилось какое-то странное существо, разодетое в цветные тряпки и украшенное бумажным колпаком. Перекувыркнувшись в воздухе, этот человек воскликнул:
— Неправда, куманек! Ведь я с тобою!
Это был Мовпен, серьезно принявшийся за исполнение своей новой службы при особе короля.
— Да говорите же наконец, сеньор! — нетерпеливо вскрикнул король. — Должно быть, меня ожидает что-нибудь очень мрачное?
— Не могу еще с уверенностью сказать это.
— Что же нужно, чтобы вы могли сделать это?
— Мне нужен сосуд, наполненный чистой водой. Король позвонил и приказал вбежавшему пажу подать воды. Когда паж ушел, замаскированный взял сосуд и, выставив на свет, принялся рассматривать воду.
Государь, — сказал он наконец, — в вашем сне заключается не столько истина, сколько предупреждение, иначе говоря, все виденное вашим величеством сбудется лишь в том случае, если вы, государь, не примете мер. В этом сосуде для меня отражается все будущее вашего величества. Я вижу там баррикады, о которых гласил сон герцога Крильона…
— А белокурая женщина?
— И ее я вижу с ее странным скипетром, состоящим из ножниц!
— Может быть, вы видите там также и того человека, которого во сне я видел королем Франции?
— Да, ваше величество, я вижу и его тоже!
— Ну, так расскажите мне, кто же это такие!
— Белокурая женщина, по праву носящая кличку «женщина-дьявол», — злейший враг вашего величества. Это — Анна Лотарингская, герцогиня Монпансье!
— А мужчина?
— Это Генрих Гиз, государь!
— Я так и знал! — с бешенством крикнул Генрих III, топая ногой. — О, эти Гизы, эти Гизы!.. Но этого не будет, не будет!
— Я уже говорил вашему величеству, что сон может и не сбыться! Стоит только принять известные предосторожности, последовать советам лиц, расположенных к интересам вашего величества. Вот! Теперь я вижу также и тех, кто может быть полезен своими советами вам, государь. Это женщина…
— Женщина?
— Да, государь. Могу описать вам ее наружность. Она не молода, но все еще прекрасна. Она одета во все черное, и вся ее осанка свидетельствует о высоком происхождении.
— Это мать! — крикнул король.
— Вижу я и того мужчину, советы которого будут спасительны вашему величеству. Он молод, лоялен, находчив, храбр…
— Кто же это такой?
— Не знаю, но женщина в черном знает его! Король задумался и затем сказал:
— Знаете, герцог, мне кажется, что колдун прав. С моей стороны было большой ошибкой обходиться без советов матушки!
— Господи, так в чем же дело, ваше величество! — воскликнул Крильон. — Ее величество находится сейчас в Париже, в своем дворце Босежур. Лошадь у меня всегда стоит оседланной. Прикажите только, и менее, чем через час, я уже буду у королевы-матери и…
— Это потом, герцог… — кисло ответил король, — там увидим… успеется… Но вот что меня интересует: кто может быть этот человек, полезный мне своими советами? Я думаю, это брат Франсуа! Незнакомец покачал головой и сказал:
— Герцог Анжуйский не может быть полезен вашему величеству.
— Почему? Замаскированный ответил не сразу. Генрих III продолжал:
— Положим! Разумеется, не от герцога Анжуйского мне ждать помощи советом! Человек, который сам не мог удержать корону, не найдет подходящего совета и для меня.
В данном случае король намекал на последние приключения герцога в Голландии, куда Франсуа отправился за короной, но был там разбит наголову и изгнан. После этого позорного поражения герцог Франсуа жил безвыездно в Шато-Тьерри. Но замаскированный, покачав головой, возразил:
— Не в этом причина бесполезности его высочества!
— А в чем же?
— В том, что к тому времени, когда вашему величеству благоугодно будет обратиться к брату, его уже не будет на свете…
— Как? Он умрет? Но от чего же?
— Это навсегда останется тайной, государь. Одни будут утверждать, что герцога отравили, другие — что его высочество умер от горя. Король грозно нахмурился и крикнул:
— Берегитесь, сеньор, берегитесь! Известно ли вам, что герцог Анжуйский — единственный наследник французского трона?
Колдун не успел ответить, как в соседней комнате послышался какой-то шум. Крильон сейчас же вышел туда и немедленно вернулся с донесением:
— Ваше величество, из Шато-Тьерри прибыл экстренный курьер, которому необходимо немедленно сообщить вашему величеству известие первой важности!
— Пусть войдет!
В спальню ввели дворянина, с ног до головы покрыты дорожной пылью. Это был де Нансери, один из приближенных герцога Анжуйского.
— А, Нансери, здравствуй! — встретил его король. — Ты прибыл от брата?
— Увы, государь, — ответил Нансери, — боюсь, что я — последний курьер, которого послал его высочество!
— Что ты хочешь сказать этим?
— Его высочество при смерти.
— Значит, этот человек сказал правду! — воскликнул король, показывая на замаскированного. — Неужели брат и в самом деле умирает?
— Да, государь, он приказал мне обратиться к вашему величеству с просьбой принять последний вздох его высочества.
— Экипаж! Лошадей! — крикнул король.
Но тут замаскированный выступил вперед и сказал: — Путешествие вашего величества будет бесполезно, так как вы не успеете приехать вовремя. В данный момент его высочество уже испустил свой дух! Король вскрикнул, схватился за голову и простонал: — Один… совсем один…
Но в этот момент дверь открылась, и в спальню вкатилось какое-то странное существо, разодетое в цветные тряпки и украшенное бумажным колпаком. Перекувыркнувшись в воздухе, этот человек воскликнул:
— Неправда, куманек! Ведь я с тобою!
Это был Мовпен, серьезно принявшийся за исполнение своей новой службы при особе короля.
IV
Крильон и Нансери переглянулись с недовольным видом. Выходка Мовпена была до крайности неуместна. Но, несмотря на это, у короля она вызвала улыбку. Впрочем, Генрих III сейчас же спохватился и воскликнул:
— Ах, если бы брат был жив…
Однако это восклицание не смутило новопожалованного шута. — Но ведь смерть герцога Анжуйского известна вашему величеству только из откровений графина, истолкованных неизвестным лицом! Едва ли это основание для траура! Король сейчас же ухватился за эту мысль.
— Конечно, у меня нет ровно никаких доказательств, что Франсуа действительно умер!
— Но его высочество серьезно болен! — заметил Нансери. Мовпен снова кувыркнулся, запел петухом и, кривляясь, сказал:
— Ничего, куманек, мы его вылечим! Тут уж Крильон не выдержал.
— Государь, — сказал он, — умоляю позволить мне напомнить господину Дюзесу, что его отец, мой старый товарищ по оружию, не был ни шутом, ни знахарем, ни кудесником!
— Вот как? — смеясь возразил Мовпен. — А если я докажу вам противное, мой седой красавец?
— В таком случае, — невозмутимо ответил Крильон, — я скорее поверю, что сына барона Дюзеса кормилица подменила сыном канатного плясуна или ярмарочного знахаря!
Это была жестокая отповедь, но Мовпена не так-то легкл было выбить из позиции. Он спокойно повернулся спиной к герцогу и, обращаясь к королю, сказал:
— Ах, бедный мой хозяин, вот уж вам-то я не завидую!
— Почему? — спросил Генрих.
— Да потому, что если бы при дворе вашего величества было два Крильона, то вашему величеству не прожить бы полугода!
— Милый мой, — ответил король, — у всякого свое ремесло. Герцог Крильон не посвящен в тайны риторики, и Феб-Апполон, брат девяти муз, никогда не назначал ему свидания. Но это — мой лучший слуга, и так как ты оскорбил его, то я с удовольствием позволю ему проучить тебя за это, если он обратится ко мне за разрешением!
Однако Крильону незачем было обращаться за правосудием к королю: он всегда сам расправлялся с врагами. Так и тут он ограничился тем, что сказал:
— Видите ли, Мовпен, обыкновенно я не бываю в шутливом настроении, но сегодня хочу сделать исключение…
— Это дастся вам не без труда!
— Может быть!.. Но раз вы превратились в шута, то я хочу сделать вам подарок.
— Да неужели?
— Я хочу подарить вам связку бубенчиков и привязать ее к тому месту вашего тела, которое мне больше всего нравится.
— А именно?
— К одному из ваших многочисленных плеч! Мовпен закусил губу и сказал:
— Уж не хотите ли вы дать понять, что считаете меня горбатым?
— Ну вот еще, — спокойно ответил Крильон, — горбатые по большей части отличаются умом, а вы… вы — просто глупый уродец!
— Браво, Крильон! — крикнул король.
Мовпен кинул на герцога злобный взгляд, но не нашелся, что ответить. Считая, что у Крильона ему не повезло, он взялся за замаскированного, который скромно стоял в стороне, ожидая, что король обратится к нему еще с какими-нибудь вопросами.
— Ну-с, господин колдун, — сказал ему Мовпен, — раз уж вы такой мастер, то не погадаете ли и мне?
— С удовольствием, — ответил замаскированный, а затем, взяв руку шута и рассмотрев ее, продолжал: — У вас будет очень беспокойная жизнь!
— Да? Вот как! А в чем будет заключаться беспокойство?
— В том, что вы будете не раз и нещадно биты!
— Кем же это?
— Всеми, кого вы позволите себе оскорбить своими нескромными и неостроумными шутками. Мовпен невольно схватился за эфес шпаги и крикнул:
— Ну, это мы еще посмотрим!
— А вот увидите, увидите! Это так же видно, как и то, что с вами произойдет двойное превращение: одно — в груди, а другое — в ножнах!
— То есть как же это?
— А вот как: шпага в ваших ножнах точно так же превратится в посох канатного плясуна, как душа дворянина превратилась в вашей груди в душу шута дурного характера. — Сказав это, замаскированный презрительно отвернулся от Мовпена и, обращаясь к королю, продолжал: — Насколько я могу судить, вашему величеству нечего больше спросить у меня? В таком случае разрешите мне уйти!
— И заплатите мне как следует за мои предсказанья! — насмешливо добавил Мовпен.
— Ошибаетесь, — ледяным тоном возразил замаскированный, — я ровно ничего не беру за предсказание судьбы!
— Даже от короля? — спросил Генрих III.
— Именно от короля! — ответил незнакомец и, глубоко поклонившись, исчез в дверях.
Когда он вышел, Генрих III посмотрел на Крильона и сказал:
— Ну, что вы думаете об этом человеке, герцог?
— Ровно ничего, государь. Я не знаю, сказал ли он правду или солгал.
— Конечно, солгал, — вставил свое словцо Мовпен, — и ваше величество отлично поступите, если потребуете экипаж, чтобы отправиться в Шато-Тьерри.
— Но если этот человек сказал правду и брат уже умер?
— Ну, так это лишнее основание съездить в Шато — Тьерри, чтобы доставить оттуда тело почившего со всей помпой.
— Увы, — вздохнул король, — самые пышные похороны не воскрешают!
— Нет, конечно, но смягчают горе. А ведь ваше величество — такой мастер в устройстве помпезных процессий! Я уверен, что торжественное перевезение тела герцога Франсуа будет чудом своего рода! Спереди пойдут кающиеся в белом, потом кающиеся в синем, потом серые монахи…
— Ты с ума сошел! — с негодованием перебил его король. — Монахи должны идти впереди кающихся, так и в ритуале указывается!
При этих словах Крильон и Нансери переглянулись почти с испугом — уж слишком проступало в этом диалоге все убожество короля! А Мовпен продолжал:
— После серых монахов — рота алебардистов…
— Ну уж нет! — перебил его король. — Я предпочитаю швейцарцев — у них более строгий костюм.
— Ладно, пусть пойдут швейцарцы! А после них мы пустим сотню конной гвардии!
— Вот это так! — согласился Генрих.
— Государь, — вмешался Крильон, начинавший уже бледнеть от злости, — мне кажется, что, прежде чем устраивать похороны его высочества, следовало бы узнать, действительно ли он умер!
— Вы правы, герцог. Я сейчас отправлюсь. Вы со мною?
— Вашему величеству известно, что я никогда не покидаю вашей августейшей особы! — сухо ответил Крильон.
В этот момент сквозь открытое окно донесся голос, жалобно возглашавший:
— Подайте, Христа ради! Подайте на монастырь бедных доминиканцев!
Король высунулся из окна и увидел молодого монашка, который, сидя верхом на осле, призывал верующих к молитве. У монашка были бледное лицо, пламенный взгляд, тонкие губы и оскаленные острые зубы, словно у хищного животного.
При виде этого лица король почувствовал необъяснимый укол в сердце, словно им овладели тайные предчувствия.
— Фу, что за отвратительный монах! — воскликнул он, отскакивая от окна.
Его место сейчас же занял Мовпен; увидев монашка, он воскликнул:
— Ба! Да ведь это Жако! Здравствуй, Жако! Как поживает Буридан? — и он указал пальцем на серо-черного осла.
Но король, подчиняясь охватившему его странному чувству непреоборимого отвращения, продолжал бормотать:
— О, что за отвратительный монах! Что за мерзкий монах!
— Ах, если бы брат был жив…
Однако это восклицание не смутило новопожалованного шута. — Но ведь смерть герцога Анжуйского известна вашему величеству только из откровений графина, истолкованных неизвестным лицом! Едва ли это основание для траура! Король сейчас же ухватился за эту мысль.
— Конечно, у меня нет ровно никаких доказательств, что Франсуа действительно умер!
— Но его высочество серьезно болен! — заметил Нансери. Мовпен снова кувыркнулся, запел петухом и, кривляясь, сказал:
— Ничего, куманек, мы его вылечим! Тут уж Крильон не выдержал.
— Государь, — сказал он, — умоляю позволить мне напомнить господину Дюзесу, что его отец, мой старый товарищ по оружию, не был ни шутом, ни знахарем, ни кудесником!
— Вот как? — смеясь возразил Мовпен. — А если я докажу вам противное, мой седой красавец?
— В таком случае, — невозмутимо ответил Крильон, — я скорее поверю, что сына барона Дюзеса кормилица подменила сыном канатного плясуна или ярмарочного знахаря!
Это была жестокая отповедь, но Мовпена не так-то легкл было выбить из позиции. Он спокойно повернулся спиной к герцогу и, обращаясь к королю, сказал:
— Ах, бедный мой хозяин, вот уж вам-то я не завидую!
— Почему? — спросил Генрих.
— Да потому, что если бы при дворе вашего величества было два Крильона, то вашему величеству не прожить бы полугода!
— Милый мой, — ответил король, — у всякого свое ремесло. Герцог Крильон не посвящен в тайны риторики, и Феб-Апполон, брат девяти муз, никогда не назначал ему свидания. Но это — мой лучший слуга, и так как ты оскорбил его, то я с удовольствием позволю ему проучить тебя за это, если он обратится ко мне за разрешением!
Однако Крильону незачем было обращаться за правосудием к королю: он всегда сам расправлялся с врагами. Так и тут он ограничился тем, что сказал:
— Видите ли, Мовпен, обыкновенно я не бываю в шутливом настроении, но сегодня хочу сделать исключение…
— Это дастся вам не без труда!
— Может быть!.. Но раз вы превратились в шута, то я хочу сделать вам подарок.
— Да неужели?
— Я хочу подарить вам связку бубенчиков и привязать ее к тому месту вашего тела, которое мне больше всего нравится.
— А именно?
— К одному из ваших многочисленных плеч! Мовпен закусил губу и сказал:
— Уж не хотите ли вы дать понять, что считаете меня горбатым?
— Ну вот еще, — спокойно ответил Крильон, — горбатые по большей части отличаются умом, а вы… вы — просто глупый уродец!
— Браво, Крильон! — крикнул король.
Мовпен кинул на герцога злобный взгляд, но не нашелся, что ответить. Считая, что у Крильона ему не повезло, он взялся за замаскированного, который скромно стоял в стороне, ожидая, что король обратится к нему еще с какими-нибудь вопросами.
— Ну-с, господин колдун, — сказал ему Мовпен, — раз уж вы такой мастер, то не погадаете ли и мне?
— С удовольствием, — ответил замаскированный, а затем, взяв руку шута и рассмотрев ее, продолжал: — У вас будет очень беспокойная жизнь!
— Да? Вот как! А в чем будет заключаться беспокойство?
— В том, что вы будете не раз и нещадно биты!
— Кем же это?
— Всеми, кого вы позволите себе оскорбить своими нескромными и неостроумными шутками. Мовпен невольно схватился за эфес шпаги и крикнул:
— Ну, это мы еще посмотрим!
— А вот увидите, увидите! Это так же видно, как и то, что с вами произойдет двойное превращение: одно — в груди, а другое — в ножнах!
— То есть как же это?
— А вот как: шпага в ваших ножнах точно так же превратится в посох канатного плясуна, как душа дворянина превратилась в вашей груди в душу шута дурного характера. — Сказав это, замаскированный презрительно отвернулся от Мовпена и, обращаясь к королю, продолжал: — Насколько я могу судить, вашему величеству нечего больше спросить у меня? В таком случае разрешите мне уйти!
— И заплатите мне как следует за мои предсказанья! — насмешливо добавил Мовпен.
— Ошибаетесь, — ледяным тоном возразил замаскированный, — я ровно ничего не беру за предсказание судьбы!
— Даже от короля? — спросил Генрих III.
— Именно от короля! — ответил незнакомец и, глубоко поклонившись, исчез в дверях.
Когда он вышел, Генрих III посмотрел на Крильона и сказал:
— Ну, что вы думаете об этом человеке, герцог?
— Ровно ничего, государь. Я не знаю, сказал ли он правду или солгал.
— Конечно, солгал, — вставил свое словцо Мовпен, — и ваше величество отлично поступите, если потребуете экипаж, чтобы отправиться в Шато-Тьерри.
— Но если этот человек сказал правду и брат уже умер?
— Ну, так это лишнее основание съездить в Шато — Тьерри, чтобы доставить оттуда тело почившего со всей помпой.
— Увы, — вздохнул король, — самые пышные похороны не воскрешают!
— Нет, конечно, но смягчают горе. А ведь ваше величество — такой мастер в устройстве помпезных процессий! Я уверен, что торжественное перевезение тела герцога Франсуа будет чудом своего рода! Спереди пойдут кающиеся в белом, потом кающиеся в синем, потом серые монахи…
— Ты с ума сошел! — с негодованием перебил его король. — Монахи должны идти впереди кающихся, так и в ритуале указывается!
При этих словах Крильон и Нансери переглянулись почти с испугом — уж слишком проступало в этом диалоге все убожество короля! А Мовпен продолжал:
— После серых монахов — рота алебардистов…
— Ну уж нет! — перебил его король. — Я предпочитаю швейцарцев — у них более строгий костюм.
— Ладно, пусть пойдут швейцарцы! А после них мы пустим сотню конной гвардии!
— Вот это так! — согласился Генрих.
— Государь, — вмешался Крильон, начинавший уже бледнеть от злости, — мне кажется, что, прежде чем устраивать похороны его высочества, следовало бы узнать, действительно ли он умер!
— Вы правы, герцог. Я сейчас отправлюсь. Вы со мною?
— Вашему величеству известно, что я никогда не покидаю вашей августейшей особы! — сухо ответил Крильон.
В этот момент сквозь открытое окно донесся голос, жалобно возглашавший:
— Подайте, Христа ради! Подайте на монастырь бедных доминиканцев!
Король высунулся из окна и увидел молодого монашка, который, сидя верхом на осле, призывал верующих к молитве. У монашка были бледное лицо, пламенный взгляд, тонкие губы и оскаленные острые зубы, словно у хищного животного.
При виде этого лица король почувствовал необъяснимый укол в сердце, словно им овладели тайные предчувствия.
— Фу, что за отвратительный монах! — воскликнул он, отскакивая от окна.
Его место сейчас же занял Мовпен; увидев монашка, он воскликнул:
— Ба! Да ведь это Жако! Здравствуй, Жако! Как поживает Буридан? — и он указал пальцем на серо-черного осла.
Но король, подчиняясь охватившему его странному чувству непреоборимого отвращения, продолжал бормотать:
— О, что за отвратительный монах! Что за мерзкий монах!
V
Монах между тем все еще оставался под окнами, продолжая возглашать:
— Подайте! Подайте, Христа ради, на монастырь бедных доминиканцев!
Даже его голос болезненно действовал на нервы короля. Он обернулся к Мовпену и сказал:
— Вот отнеси этому дьявольскому монаху три пистоля… — Он подал шуту монеты и продолжал: — А когда он получит это подаяние на монастырь, который я уважаю, позови алебардиста или швейцарца и прикажи выдрать монаха как следует!
Мовпен посмотрел на короля с изумлением, которое разделили также Крильон и Нансери.
— Он внушает мне страшное отвращение, — пояснил король. — Ступай, Мовпен, и сделай то, что я приказываю!
Мовпен поспешно выбежал из комнаты и спустился вниз, где застал двух алебардистов за большими кружками вина. Передав им, что он действует именем короля, Мовпен взял алебардистов с собою и потом, подойдя к монаху и сказав ему: «Вот, милый Жако, король посылает тебе это на монастырь!» — вручил монаху деньги.
Последний с жадностью спрятал их в суму; затем дернул поводья и хотел продолжать свой путь, но алебардисты уже ухватили осла под уздцы и подвели его к реке. Здесь монаха стащили с седла, подняли ему рясу и отодрали на славу, а затем затеяли с несчастным новую игру. Они бросали окровавленного монаха в реку, а когда тот уже начинал пускать пузыри, кидались за ним и вытаскивали, чтобы снова повторять ту же мерзкую забаву.
Монах отчаянно плакал, кричал и отбивался, а король, любовавшийся этой сценой из окна своей комнаты, смеялся от души. Вдруг, обернувшись, он заметил мрачные лица Крильона и Нансери. Это заставило короля опомниться.
— Я совсем с ума сошел! — сказал он. — Все эти сны и колдуны совершенно сбили меня с панталыку!
— Подайте! Подайте, Христа ради, на монастырь бедных доминиканцев!
Даже его голос болезненно действовал на нервы короля. Он обернулся к Мовпену и сказал:
— Вот отнеси этому дьявольскому монаху три пистоля… — Он подал шуту монеты и продолжал: — А когда он получит это подаяние на монастырь, который я уважаю, позови алебардиста или швейцарца и прикажи выдрать монаха как следует!
Мовпен посмотрел на короля с изумлением, которое разделили также Крильон и Нансери.
— Он внушает мне страшное отвращение, — пояснил король. — Ступай, Мовпен, и сделай то, что я приказываю!
Мовпен поспешно выбежал из комнаты и спустился вниз, где застал двух алебардистов за большими кружками вина. Передав им, что он действует именем короля, Мовпен взял алебардистов с собою и потом, подойдя к монаху и сказав ему: «Вот, милый Жако, король посылает тебе это на монастырь!» — вручил монаху деньги.
Последний с жадностью спрятал их в суму; затем дернул поводья и хотел продолжать свой путь, но алебардисты уже ухватили осла под уздцы и подвели его к реке. Здесь монаха стащили с седла, подняли ему рясу и отодрали на славу, а затем затеяли с несчастным новую игру. Они бросали окровавленного монаха в реку, а когда тот уже начинал пускать пузыри, кидались за ним и вытаскивали, чтобы снова повторять ту же мерзкую забаву.
Монах отчаянно плакал, кричал и отбивался, а король, любовавшийся этой сценой из окна своей комнаты, смеялся от души. Вдруг, обернувшись, он заметил мрачные лица Крильона и Нансери. Это заставило короля опомниться.
— Я совсем с ума сошел! — сказал он. — Все эти сны и колдуны совершенно сбили меня с панталыку!