Страница:
Изд. худлит, 1977 г.
OCR Палек, 1998 г.
Вот что произошло в доме королевского прокурора после отъезда г-жи
Данглар и ее дочери, в то время как происходил переданный нами разговор.
Вильфор в сопровождении жены явился в комнату своего отца; что каса-
ется Валентины, то мы знаем, где она находилась.
Поздоровавшись со стариком и отослав Барруа, старого лакея, прослу-
жившего у Нуартье больше четверти века, они сели.
Нуартье сидел в большом кресле на колесиках, куда его сажали утром и
откуда поднимали вечером; перед ним было зеркало, в котором отражалась
вся комната, так что, Даже не шевелясь, - что, впрочем, было для него
невозможно, - он мог видеть, кто к нему входит, кто выходит и что дела-
ется вокруг. Неподвижный, как труп, он смотрел живым и умным взглядом на
своих детей, церемонное приветствие которых предвещало нечто значи-
тельное и необычное.
Зрение и слух были единственными чувствами, которые, подобно двум
искрам, еще тлели в этом теле, уже на три четверти готовом для могилы;
да и то из этих двух чувств только одно могло свидетельствовать о внут-
ренней жизни, еще теплившейся в этом истукане, и взгляд, выражавший эту
внутреннюю жизнь, походил на далекий огонек, который ночью указывает
заблудившемуся в пустыне страннику, что где-то есть живое существо,
бодрствующее в безмолвии и мраке.
Зато в черных глазах старого Нуартье, с нависшими над ними черными
бровями, тогда как его длинные волосы, спадающие до плеч, были совершен-
но белы, в этих глазах - как бывает всегда, когда тело уже перестает вам
повиноваться, - сосредоточилась вся энергия, вся воля, вся сила, весь
разум, некогда оживлявшие его тело и дух. Конечно, недоставало жеста ру-
ки, звука голоса, движений тела, но этот властный взор заменял все. Гла-
за отдавали приказания, глаза благодарили; это был труп, в котором жили
глаза; и ничто не могло быть страшнее подчас, чем мраморное лицо, в
верхней половине которого зажигался гнев или светилась радость. Только
три человека умели понимать этот язык несчастного паралитика: Вильфор,
Валентина и тот старый слуга, о котором мы уже упомянули. Но так как
Вильфор видел своего отца только изредка и лишь тогда, когда это было,
так сказать, неизбежно, а когда видел - ничем не старался угодить ему,
даже и понимая его, то все счастье старика составляла его внучка. Вален-
тина научилась, благодаря самоотверженности, любви и терпению, читать по
глазам все мысли Нуартье. На этот немой и никому другому не понятный
язык она отвечала своим голосом, лицом, всей душой, так что оживленные
беседы возникали между молодой девушкой и этой бренной плотью, почти об-
ратившейся в прах, которая, однако, еще была человеком огромных знаний,
неслыханной проницательности и настолько сильной воли, насколько это
возможно для духа, который томился в теле, переставшем ему повиноваться.
Таким образом, Валентине удалось разрешить нелегкую задачу: понимать
мысли старика и передавать ему свои; и благодаря этому умению почти не
бывало случая, чтобы в обыденных вещах она не угадывала вполне точно же-
лания этой живой души или потребности этого полубесчувственного трупа.
Что касается Барруа, то он, как мы сказали, служил своему хозяину уже
двадцать пять лет и так хорошо знал все его привычки, что Нуартье почти
не требовалось о чемлибо его просить.
Вильфору не нужна была ничья помощь, чтобы начать с отцом тот стран-
ный разговор, для которого он явился. Он сам, как мы уже сказали, отлич-
но знал весь словарь старика, и если он так редко с ним беседовал, то
это происходило лишь от полного равнодушия. Поэтому он предоставил Ва-
лентине спуститься в сад, отослал Барруа и уселся по правую руку от сво-
его отца, между тем как г-жа де Вильфор села слева.
- Не удивляйтесь, сударь, - сказал он, - что Валентина не пришла с
нами и что я отослал Барруа; предстоящая нам беседа не могла бы вестись
в присутствии дочери или лакея. Госпожа де Вильфор и я намерены сообщить
вам нечто важное.
Во время этого вступления лицо Нуартье оставалось безучастным, тогда
как взгляд Вильфора, казалось, хотел проникнуть в самое сердце старика.
- Мы уверены, госпожа, де Вильфор и я, - продолжал королевский проку-
рор своим обычным ледяным тоном, не допускающим каких-либо возражений, -
что вы сочувственно встретите это сообщение.
Взгляд старика был по-прежнему неподвижен; он просто слушал.
- Мы выдаем Валентину замуж, - продолжал Вильфор.
Восковая маска не могла бы остаться при этом известии более холодной,
чем лицо старика.
- Свадьба состоится через три месяца, - продолжал Вильфор.
Глаза старика были все так же безжизненны.
Тут заговорила г-жа де Вильфор.
- Нам казалось, - поспешила она добавить, - что это известие должно
вас заинтересовать; к тому же вы, по-видимому, всегда были привязаны к
Валентине; нам остается только назвать вам имя молодого человека, кото-
рый ей предназначен. Это одна из лучших партий, на которые Валентина
могла бы рассчитывать; тот, кого мы ей предназначаем и чье имя вам, ве-
роятно, знакомо, хорошего рода и богат, а его образ жизни и вкусы служат
для нее порукой счастья. Речь идет о Франце де Кенель, бароне д'Эпине.
Пока его жена произносила эту маленькую речь, Вильфор буквально впил-
ся взглядом в лицо старика. Едва г-жа де Вильфор произнесла имя Франца,
как в глазах Нуартье, так хорошо знакомых его сыну, что-то дрогнуло, и
между его век, раскрывшихся, словно губы, собирающиеся что-то сказать,
сверкнула молния.
Королевский прокурор, знавший об открытой вражде, некогда существо-
вавшей между его отцом и отцом Франца, понял эту вспышку и это волнение;
но он сделал вид, будто ничего не заметил, и заговорил, продолжая речь
своей жены:
- Вы отлично понимаете, сударь, как важно, чтобы Валентина, которой
скоро минет девятнадцать лет, была, наконец, пристроена. Тем не менее,
обсуждая это, мы не забыли и вас и заранее условились, что муж Валентины
согласится если и не жить вместе с нами - и это могло бы стеснить моло-
дую чету, - то во всяком случае на то, чтобы выделили вместе с ними;
ведь Валентина вас очень любит, и вы, по-видимому, отвечаете ей такой же
любовью. Таким образом, ваша привычная жизнь ни в чем не изменится, и
разница будет только в том, что за вами будут ухаживать двое детей вмес-
то одного.
Сверкающие глаза Нуартье налились кровью.
Очевидно, в душе старика происходило что-то ужасное; очевидно, крик
боли и гнева, не находя себе выхода, душил его, потому что лицо его по-
багровело и губы стали синими.
Вильфор спокойно отворил окно, говоря:
- Здесь очень душно, поэтому господину Нуартье трудно дышать.
Затем он вернулся на место, но остался стоять.
- Этот брак, - прибавила г-жа де Вильфор, - по душе господину д'Эпине
и его родным; их, впрочем, только двое - дядя и тетка. Его мать умерла
при его рождении, а отец был убит в тысяча восемьсот пятнадцатом году,
когда ребенку было всего два года, так что он зависит только от себя.
- Загадочное убийство, - сказал Вильфор, - виновники которого оста-
лись неизвестны; подозрение витало над многими головами, но ни на кого
не пало.
Нуартье сделал такое усилие, что губы его искривились, словно для
улыбки.
- Впрочем, - продолжал Вильфор, - истинные виновники, те, кто знает,
что именно они совершили преступление, те, кого при жизни может постиг-
нуть человеческое правосудие, а после смерти правосудие небесное, были
бы рады оказаться на нашем месте и иметь возможность предложить свою
дочь Францу д'Эпине, чтобы устранить даже тень какого-либо подозрения.
Нуартье овладел собой усилием воли, которого трудно было бы ожидать
от беспомощного паралитика.
- Да, я понимаю вас, - ответил его взгляд Вильфору; и в этом взгляде
выразились одновременно глубокое презрение и гнев.
На этот взгляд, который он хорошо понял, Вильфор ответил легким пожа-
тием плеч.
Затем он знаком предложил своей жене подняться.
- А теперь, - сказала г-жа де Вильфор, - позвольте нам откланяться.
Угодно ли вам, чтобы Эдуард зашел поздороваться с вами?
Было условленно, что старик выражал свое согласие, закрывая глаза,
отказ - миганием, а когда ему нужно было выразить какое-нибудь желание,
он поднимал глаза к небу.
Если он желал видеть Валентину, он закрывал только правый глаз.
Если он звал Барруа, он закрывал левый.
Услышав предложение г-жи де Вильфор, он усиленно заморгал.
Госпожа де Вильфор, видя явный отказ, закусила губу.
- В таком случае я пришлю к вам Валентину, - сказала она.
- Да, - отвечал старик, быстро закрывая глаза.
Супруги де Вильфор поклонились и вышли, приказав позвать Валентину,
уже, впрочем, предупрежденную, что она днем будет нужна деду.
Валентина, еще вся розовая от волнения, вошла к старику. Ей достаточ-
но было одного взгляда, чтобы понять, как страдает ее дед и как он жаж-
дет с ней говорить.
- Дедушка, - воскликнула она, - что случилось? Тебя расстроили, и ты
сердишься?
- Да, - ответил он, закрывая глаза.
- На кого же? на моего отца? нет; на госпожу де Вильфор? нет; на ме-
ня?
Старик сделал знак, что да.
- На меня? - переспросила удивленная Валентина.
Старик сделал тот же знак.
- Что же я сделала, дедушка? - воскликнула Валентина.
Никакого ответа; она продолжала:
- Я сегодня не видела тебя; значит, тебе что-нибудь про меня сказали?
- Да, - поспешно ответил взгляд старика.
- Попробую отгадать, в чем дело. Боже мой, уверяю тебя, дедушка...
Ах, вот что!.. Господин и госпожа де Вильфор только что были здесь,
правда?
- Да.
- И это они сказали тебе то, что рассердило тебя? Что же это может
быть? Хочешь, я пойду спрошу их, чтобы знать, за что мне просить у тебя
прощения?
- Нет, нет, - ответил взгляд.
- Ты меня пугаешь! Что же они могли сказать?
И она задумалась.
- Я догадываюсь, - сказала она, понижая голос и подходя ближе к ста-
рику. - Может быть, они говорили о моем замужестве?
- Да, - ответил гневный взгляд.
- Понимаю, ты сердишься за то, что я молчала. Но, видишь ли, они мне
строго-настрого запретили тебе об этом говорить; они и мне ничего не го-
ворили, и я совершенно случайно узнала эту тайну; вот почему и не была
откровенна с тобой. Прости, дедушка.
Взгляд, снова неподвижный и безучастный, казалось, говорил: "Меня
огорчает не только твое молчание".
- В чем же дело? - спросила Валентина. - Или ты думаешь, что я покину
тебя, дедушка, что, выходя замуж, я тебя забуду?
- Нет, - ответил старик.
- Значит, они сказали тебе, что господин д'Эпине согласен на то, что-
бы мы жили вместе?
- Да.
- Так почему же ты сердишься?
В глазах старика появилось выражение бесконечной нежности.
- Да, я понимаю, - сказала Валентина, - потому, что ты меня любишь?
Старик сделал знак, что да.
- И ты боишься, что я буду несчастна?
- Да.
- Ты не любишь Франца?
Глаза несколько раз подряд ответили:
- Нет, нет, нет.
- Так тебе очень тяжело, дедушка?
- Да.
- Тогда слушай, - сказала Валентина, опускаясь на колени подле Ну-
артье и обнимая его обеими руками, - мне тоже очень тяжело, потому что я
тоже не люблю Франца д'Эпине.
Луч радости мелькнул в глазах деда.
- Помнишь, как ты рассердился на меня, когда я хотела уйти в монас-
тырь?
Под иссохшими веками старика показались слезы.
- Ну, так вот, - продолжала Валентина, - я хотела это сделать, чтобы
избегнуть этого брака, который приводит меня в отчаяние.
Дыхание старика стало прерывистым.
- Так этот брак очень огорчает тебя, дедушка? Ах, если бы ты мог мне
помочь, если бы мы вдвоем могли помешать их планам! Но ты бессилен про-
тив них, хотя у тебя такой светлый ум и такая сильная воля; когда надо
бороться, ты так же слаб, как и я, даже слабее. Когда ты был силен и
здоров, ты мог бы меня защитить, а теперь ты можешь только понимать меня
и радоваться или печалиться вместе со мной. Это последнее счастье, кото-
рое бог забыл отнять у меня.
При этих словах в глазах Нуартье появилось выражение такого глубокого
лукавства, что девушке показалось, будто он говорит:
- Ты ошибаешься, я еще многое могу сделать для тебя.
- Ты можешь что-нибудь для меня сделать, дедушка? - выразила словами
его мысль Валентина.
- Да.
Нуартье поднял глаза к небу. Это был условленный между ним и Валенти-
ной знак, выражающий желание.
- Что ты хочешь, дедушка? Я постараюсь понять.
Валентина стала угадывать, высказывая вслух свои предположения, по
мере того как они у нее возникали; но на все ее слова старик неизменно
отвечал "нет".
- Ну, - сказала она, - прибегнем к решительным мерам, раз уж я так
недогадлива!
И она стала называть подряд все буквы алфавита, от А до Н, с улыбкой
следя за глазами паралитика; когда она дошла до буквы Н, Нуартье сделал
утвердительный знак.
- Так! - сказала Валентина. - То, чего ты хочешь, начинается с буквы
Н; значит, мы имеем дело с Н? Ну-с, что же нам от него нужно, от этого
Н? На, не, ни, но...
- Да, да, да, - ответил старик.
- Так это но?
- Да.
Валентина принесла словарь и, положив его перед Нуартье на пюпитр,
раскрыла его; увидев, что взгляд старика сосредоточился на странице, она
начала быстро скользить пальцем сверху вниз, по столбцам.
С тех пор как, шесть лет тому назад, Нуартье впал в то тяжелое состо-
яние, в котором он теперь находился, она научилась легко справляться с
этим делом и угадывала мысль старика так же быстро, как если бы он сам
искал в словаре нужное ему слово.
На слове нотариус Нуартье сделал ей знак остановиться.
- Нотариус, - сказала она, - ты хочешь видеть нотариуса, дедушка?
Нуартье показал, что он действительно желает видеть нотариуса.
- Значит, надо послать за нотариусом? - спросила Валентина.
- Да, - показал старик.
- Надобно, чтобы об этом знал мой отец?
- Да.
- А спешно тебе нужен нотариус?
- Да.
- За ним сейчас пошлют. Это все, что тебе нужно?
- Да.
Валентина подбежала к звонку и вызвала лакея, чтобы пригласить к деду
господина или госпожу де Вильфор.
- Ты доволен? - спросила Валентина. - Да... еще бы! Не так-то легко
было догадаться!
И она улыбнулась деду, как улыбнулась бы ребенку.
В комнату вошел Вильфор, приведенный Барруа.
- Что вам угодно, сударь? - спросил он паралитика.
- Отец, - сказала Валентина, - дедушка хочет видеть нотариуса.
При этом странном, а главное - неожиданном требовании Вильфор обме-
нялся взглядом с паралитиком.
- Да, - показал тот с твердостью, которая ясно говорила, что с по-
мощью Валентины и своего старого слуги, осведомленного теперь о его же-
лании, он готов на борьбу.
- Вы желаете видеть нотариуса? - повторил Вильфор.
- Да.
- Зачем?
Нуартье ничего не ответил.
- Но для чего вам нужен нотариус? - спросил Вильфор.
Взгляд старика оставался неподвижным, немым; это означало: "Я настаи-
ваю на своем".
- Чтобы чем-нибудь досадить нам? - сказал Вильфор. - К чему это?
- Но, однако, - сказал Барруа, готовый с настойчивостью, присущей
старым слугам, добиваться своего, - если мой господин желает видеть но-
тариуса, так, видно, он ему нужен. И я пойду за нотариусом.
Барруа не признавал иных хозяев, кроме Нуартье, и не допускал, чтобы
в чем-нибудь противоречили его желаниям.
- Да, я желаю видеть нотариуса, - показал старик, закрывая глаза с
таким вызывающим видом, словно он говорил: "Посмотрим, осмелятся ли не
исполнить моего желания".
- Если вы так настаиваете, нотариуса приведут, но мне придется изви-
ниться перед ним за себя и за вас, потому что это будет смехотворно.
- Все равно, - сказал Барруа, - я схожу за ним.
И старый слуга удалился торжествуя.
Когда Барруа выходил из комнаты, Нуартье лукаво и многозначительно
взглянул на внучку. Валентина поняла этот взгляд; понял его и Вильфор,
потому что лицо его омрачилось и брови сдвинулись.
Он взял стул и, усевшись против паралитика, приготовился ждать.
Нуартье смотрел на него с полнейшим равнодушием, но уголком глаза он
велел Валентине не беспокоиться и тоже оставаться в комнате.
Через три четверти часа Барруа вернулся вместе с нотариусом.
- Сударь, - сказал Вильфор, поздоровавшись с ним, - вас вызвал при-
сутствующий здесь господин Нуартье де Вильфор; общий паралич лишил его
движения и голоса, и только мы одни, и то с большим трудом, умудряемся
понимать кое-какие обрывки его мыслей.
Нуартье обратил на Валентину свой взгляд, такой серьезный и властный,
что она немедленно вступилась:
- Я, сударь, понимаю все, что хочет сказать мой дед.
- Это верно, - прибавил Барруа, - все, решительно все, как я уже ска-
зал по дороге господину нотариусу.
- Разрешите, господа, сказать вам, - обратился нотариус к Вильфору и
Валентине, - что это как раз один из тех случаев, когда должностное лицо
не может действовать опрометчиво, не навлекая этим на себя тяжкой от-
ветственности. Для того чтобы акт был законным, нотариус прежде всего
должен быть убежден, что он в точности передал волю того, кто ему его
диктует. Я же не могу быть уверен в согласии или несогласии клиента, ли-
шенного дара речи; и так как предмет его желания или нежелания будет для
меня не ясен ввиду его немоты, то мое участие совершенно бесполезно и
было бы противозаконно.
Нотариус собирался удалиться. Еле уловимая торжествующая улыбка
мелькнула на губах королевского прокурора.
Со своей стороны Нуартье взглянул на Валентину с таким горестным вы-
ражением, что она преградила нотариусу дорогу.
- Сударь, - сказала она, - тот язык, на котором я объясняюсь с моим
дедом, настолько легко усвоить, что я в несколько минут могу вас научить
так же хорошо понимать его, как понимаю сама. Скажите, что вам нужно для
того, чтобы ваша совесть была совершенно спокойна?
- То, что необходимо для законности наших актов, - отвечал нотариус,
- уверенность в согласии или несогласии. Завещатель может быть болен те-
лом, но он должен быть здрав рассудком.
- Ну, так вот, сударь, два знака убедят вас в том, что рассудок моего
деда никогда не был более здравым, чем сейчас. Господин Нуартье, лишен-
ный голоса, лишенный движения, закрывает глаза, когда хочет сказать
"да", и мигает несколько раз, когда хочет сказать "нет". Теперь вы знае-
те достаточно, чтобы беседовать с ним; попробуйте же.
Взгляд, брошенный стариком на Валентину, был так полон любви и благо-
дарности, что даже нотариус понял его.
- Вы слышали и поняли все, что сказала ваша внучка, сударь? - спросил
нотариус.
Нуартье медленно закрыл глаза и через секунду снова открыл их.
- И вы подтверждаете то, что она сказала? То есть что названные ею
знаки именно те, с помощью которых вы передаете другим вашу мысль?
- Да, - показал старик.
- Это вы меня пригласили?
- Да.
- Чтобы составить ваше завещание?
- Да.
- И вы не желаете, чтобы я ушел, не составив этого завещания?
Паралитик быстро заморгал глазами.
- Ну вот, сударь, теперь вы его понимаете? - спросила Валентина. -
Ваша совесть может быть спокойна?
Но раньше, чем нотариус успел ответить, Вильфор отвел его в сторону:
- Сударь, - сказал он, - неужели вы считаете, что такое ужасное физи-
ческое потрясение, какое перенес господин Нуартье де Вильфор, может не
отразиться в сильной степени и на его умственных способностях?
- Меня беспокоит не столько это, - отвечал нотариус, - сколько то,
каким образом мы будем угадывать его мысли, чтобы вызывать ответы?
- Вы же сами видите, что это невозможно, - сказал Вильфор.
Валентина и старик слышали этот разговор. Нуартье остановил прис-
тальный и решительный взгляд на Валентине; этот взгляд явно требовал,
чтобы она возразила.
- Не беспокойтесь об этом, сударь, - сказала она. - Как бы ни было
трудно или, вернее, как бы вам ни казалось трудно понять мысль моего де-
да, я вам ее раскрою, так что у вас не останется никаких сомнений. Вот
уже шесть лет, как я нахожусь около господина Нуартье, и пусть он сам
вам скажет, был ли за эти шесть лет хоть один случай, чтобы какое-нибудь
его желание осталось у него на сердце, оттого что я не могла его понять?
- Нет, - показал старик.
- Так попробуем, - сказал нотариус, - вы согласны на то, чтобы маде-
муазель де Вильфор была вашим переводчиком?
Паралитик сделал знак, что да.
- Отлично! Итак, сударь, чего же вы от меня желаете и какой акт хоти-
те совершить?
Валентина стала называть по порядку буквы алфавита. Когда они дошли
до буквы З, красноречивый взгляд Нуартье остановил ее.
- Господину Нуартье нужна буква З, - сказал нотариус, - это ясно.
- Подождите, - сказала Валентина, потом обернулась к деду, - за...
Старик сразу же остановил ее.
Тогда Валентина взяла словарь и на глазах у внимательно наблюдавшего
нотариуса стала перелистывать страницы.
- Завещание, - указал се палец, остановленный взглядом Нуартье.
- Завещание! - воскликнул нотариус. - Это ясно. Господин Нуартье же-
лает составить завещание.
- Да, - несколько раз показал Нуартье.
- Да, это удивительно, сударь, согласитесь сами, - сказал нотариус
изумленному Вильфору.
- Действительно, - возразил тот, - и еще удивительнее было бы это за-
вещание, потому что все же я сомневаюсь, чтобы его пункты, слово за сло-
вом, могли ложиться на бумагу без искусного подсказывания моей дочери. А
Валентина, быть может, слишком заинтересована в этом завещании, чтобы
быть подходящим истолкователем никому не ведомых желаний господина Ну-
артье де Вильфор.
- Нет, нет, нет! - показал паралитик.
- Как! - сказал Вильфор. - Валентина не заинтересована в вашем заве-
щании?
- Нет, - показал Нуартье.
- Сударь, - сказал нотариус, который, в восторге от проделанного опы-
та, уже готовился рассказывать в обществе все подробности этого живопис-
ного эпизода, - сударь, то, что я сейчас только считал невозможным, ка-
жется мне теперь совершенно легким; и это завещание будет простонапросто
тайным завещанием, то есть предусмотренным и разрешенным законом, если
только оно оглашено в присутствии семи свидетелей, подтверждено при них
завещателем и запечатано нотариусом опять-таки в их присутствии. Времени
же оно потребует едва ли многим больше, чем обыкновенное завещание;
прежде всего существуют узаконенные формы, всегда неизменные, а что ка-
сается подробностей, то их нам укажет главным образом само положение дел
завещателя, а также вы, который их вели и знаете их. Впрочем, для того
чтобы этот акт явился неоспоримым, мы придадим ему полнейшую достовер-
ность; один из моих коллег послужит мне помощником и, в отступление от
обычаев, будет присутствовать при его составлении. Удовлетворит ли это
вас, сударь? - продолжал нотариус, обращаясь к старику.
- Да, - ответил Нуартье, радуясь, что его поняли.
"Что он задумал?" - недоумевал Вильфор, которого его высокое положе-
ние заставляло быть сдержанным и который все еще не мог попять, куда
клонит его отец.
Он обернулся, чтобы послать за вторым нотариусом, которого назвал
первый, но Барруа, все слышавший и догадавшийся о желании своего хозяи-
на, успел уже выйти.
Тогда королевский прокурор распорядился пригласить наверх свою жену.
Через четверть часа все собрались в комнате паралитика, и прибыл вто-
рой нотариус.
Оба нотариуса быстро сговорились. Г-ну Нуартье прочитали обычный
текст завещания, затем, как бы для того, чтобы испытать его разум, пер-
вый нотариус, обратясь к нему, сказал:
- Когда пишут завещание, сударь, то это делают в чью-нибудь пользу.
- Да, - показал Нуартье.
- Имеете ли вы представление о том, как велико ваше состояние?
- Да.
- Я назову вам несколько цифр, постепенно возрастающих, вы меня оста-
новите, когда я дойду до той, которую вы считаете правильной.
- Да.
В этом допросе было нечто торжественное; да и едва ли борьба разума с
немощной плотью выступала когда-нибудь так наглядно, - это было зрелище
если не возвышенное, как мы чуть было не сказали, то во всяком случае
любопытное.
Все столпились вокруг Нуартье; второй нотариус уселся за стол и при-
готовился писать; первый нотариус стоял перед паралитиком и предлагал
вопросы.
- Ваше состояние превышает триста тысяч франков, не так ли? - спросил
он.
Нуартье сделал знак, что да.
- Оно составляет четыреста тысяч франков? - спросил нотариус.
Нуартье остался недвижим.
- Пятьсот тысяч франков?
Та же неподвижность.
- Шестьсот тысяч? семьсот тысяч? восемьсот тысяч? девятьсот тысяч?
Нуартье сделал знак, что да.
- Вы владеете девятьюстами тысячами франков?
- Да.
- В недвижимости? - спросил нотариус.
Нуартье сделал знак, что нет.
- В государственных процентных бумагах?
Нуартье сделал знак, что да.
- Эти бумаги у вас на руках?
При взгляде, брошенном на Барруа, старый слуга вышел из комнаты и че-
рез минуту вернулся, неся маленькую шкатулку.
- Разрешите ли вы открыть эту шкатулку?
Нуартье сделал знак, что да.
Шкатулку открыли и нашли в ней на девятьсот тысяч франков билетов го-
сударственного казначейства.
Первый нотариус передал билеты, один за другим, своему коллеге; они
составляли сумму, указанную Нуартье.
- Все правильно, - сказал он, - вполне очевидно, что разум совершенно
ясен и тверд.
Затем, обернувшись к паралитику, он спросил:
- Итак, вы обладаете капиталом в девятьсот тысяч франков, и он прино-
сит вам, благодаря бумагам, в которые вы его поместили, около сорока ты-
сяч годового дохода?
- Да, - показал Нуартье.
- Кому вы желаете оставить это состояние?
- Здесь не может быть сомнений, - сказала г-жа де Вильфор. - Господин
Нуартье любит только свою внучку, мадемуазель Валентину де Вильфор; она
ухаживает за ним уже шесть лет; она своими неустанными заботами снискала
любовь своего деда, и я бы сказала, его благодарность; поэтому будет
вполне справедливо, если она получит награду за свою преданность.
Глаза Нуартье блеснули, показывая, что г-жа де Вильфор не обманула
его, притворно одобряя приписываемые ему намерения.
- Так вы оставляете эти девятьсот тысяч франков мадемуазель Валентине
де Вильфор? - спросил нотариус, считавший, что ему остается только впи-
OCR Палек, 1998 г.
Вот что произошло в доме королевского прокурора после отъезда г-жи
Данглар и ее дочери, в то время как происходил переданный нами разговор.
Вильфор в сопровождении жены явился в комнату своего отца; что каса-
ется Валентины, то мы знаем, где она находилась.
Поздоровавшись со стариком и отослав Барруа, старого лакея, прослу-
жившего у Нуартье больше четверти века, они сели.
Нуартье сидел в большом кресле на колесиках, куда его сажали утром и
откуда поднимали вечером; перед ним было зеркало, в котором отражалась
вся комната, так что, Даже не шевелясь, - что, впрочем, было для него
невозможно, - он мог видеть, кто к нему входит, кто выходит и что дела-
ется вокруг. Неподвижный, как труп, он смотрел живым и умным взглядом на
своих детей, церемонное приветствие которых предвещало нечто значи-
тельное и необычное.
Зрение и слух были единственными чувствами, которые, подобно двум
искрам, еще тлели в этом теле, уже на три четверти готовом для могилы;
да и то из этих двух чувств только одно могло свидетельствовать о внут-
ренней жизни, еще теплившейся в этом истукане, и взгляд, выражавший эту
внутреннюю жизнь, походил на далекий огонек, который ночью указывает
заблудившемуся в пустыне страннику, что где-то есть живое существо,
бодрствующее в безмолвии и мраке.
Зато в черных глазах старого Нуартье, с нависшими над ними черными
бровями, тогда как его длинные волосы, спадающие до плеч, были совершен-
но белы, в этих глазах - как бывает всегда, когда тело уже перестает вам
повиноваться, - сосредоточилась вся энергия, вся воля, вся сила, весь
разум, некогда оживлявшие его тело и дух. Конечно, недоставало жеста ру-
ки, звука голоса, движений тела, но этот властный взор заменял все. Гла-
за отдавали приказания, глаза благодарили; это был труп, в котором жили
глаза; и ничто не могло быть страшнее подчас, чем мраморное лицо, в
верхней половине которого зажигался гнев или светилась радость. Только
три человека умели понимать этот язык несчастного паралитика: Вильфор,
Валентина и тот старый слуга, о котором мы уже упомянули. Но так как
Вильфор видел своего отца только изредка и лишь тогда, когда это было,
так сказать, неизбежно, а когда видел - ничем не старался угодить ему,
даже и понимая его, то все счастье старика составляла его внучка. Вален-
тина научилась, благодаря самоотверженности, любви и терпению, читать по
глазам все мысли Нуартье. На этот немой и никому другому не понятный
язык она отвечала своим голосом, лицом, всей душой, так что оживленные
беседы возникали между молодой девушкой и этой бренной плотью, почти об-
ратившейся в прах, которая, однако, еще была человеком огромных знаний,
неслыханной проницательности и настолько сильной воли, насколько это
возможно для духа, который томился в теле, переставшем ему повиноваться.
Таким образом, Валентине удалось разрешить нелегкую задачу: понимать
мысли старика и передавать ему свои; и благодаря этому умению почти не
бывало случая, чтобы в обыденных вещах она не угадывала вполне точно же-
лания этой живой души или потребности этого полубесчувственного трупа.
Что касается Барруа, то он, как мы сказали, служил своему хозяину уже
двадцать пять лет и так хорошо знал все его привычки, что Нуартье почти
не требовалось о чемлибо его просить.
Вильфору не нужна была ничья помощь, чтобы начать с отцом тот стран-
ный разговор, для которого он явился. Он сам, как мы уже сказали, отлич-
но знал весь словарь старика, и если он так редко с ним беседовал, то
это происходило лишь от полного равнодушия. Поэтому он предоставил Ва-
лентине спуститься в сад, отослал Барруа и уселся по правую руку от сво-
его отца, между тем как г-жа де Вильфор села слева.
- Не удивляйтесь, сударь, - сказал он, - что Валентина не пришла с
нами и что я отослал Барруа; предстоящая нам беседа не могла бы вестись
в присутствии дочери или лакея. Госпожа де Вильфор и я намерены сообщить
вам нечто важное.
Во время этого вступления лицо Нуартье оставалось безучастным, тогда
как взгляд Вильфора, казалось, хотел проникнуть в самое сердце старика.
- Мы уверены, госпожа, де Вильфор и я, - продолжал королевский проку-
рор своим обычным ледяным тоном, не допускающим каких-либо возражений, -
что вы сочувственно встретите это сообщение.
Взгляд старика был по-прежнему неподвижен; он просто слушал.
- Мы выдаем Валентину замуж, - продолжал Вильфор.
Восковая маска не могла бы остаться при этом известии более холодной,
чем лицо старика.
- Свадьба состоится через три месяца, - продолжал Вильфор.
Глаза старика были все так же безжизненны.
Тут заговорила г-жа де Вильфор.
- Нам казалось, - поспешила она добавить, - что это известие должно
вас заинтересовать; к тому же вы, по-видимому, всегда были привязаны к
Валентине; нам остается только назвать вам имя молодого человека, кото-
рый ей предназначен. Это одна из лучших партий, на которые Валентина
могла бы рассчитывать; тот, кого мы ей предназначаем и чье имя вам, ве-
роятно, знакомо, хорошего рода и богат, а его образ жизни и вкусы служат
для нее порукой счастья. Речь идет о Франце де Кенель, бароне д'Эпине.
Пока его жена произносила эту маленькую речь, Вильфор буквально впил-
ся взглядом в лицо старика. Едва г-жа де Вильфор произнесла имя Франца,
как в глазах Нуартье, так хорошо знакомых его сыну, что-то дрогнуло, и
между его век, раскрывшихся, словно губы, собирающиеся что-то сказать,
сверкнула молния.
Королевский прокурор, знавший об открытой вражде, некогда существо-
вавшей между его отцом и отцом Франца, понял эту вспышку и это волнение;
но он сделал вид, будто ничего не заметил, и заговорил, продолжая речь
своей жены:
- Вы отлично понимаете, сударь, как важно, чтобы Валентина, которой
скоро минет девятнадцать лет, была, наконец, пристроена. Тем не менее,
обсуждая это, мы не забыли и вас и заранее условились, что муж Валентины
согласится если и не жить вместе с нами - и это могло бы стеснить моло-
дую чету, - то во всяком случае на то, чтобы выделили вместе с ними;
ведь Валентина вас очень любит, и вы, по-видимому, отвечаете ей такой же
любовью. Таким образом, ваша привычная жизнь ни в чем не изменится, и
разница будет только в том, что за вами будут ухаживать двое детей вмес-
то одного.
Сверкающие глаза Нуартье налились кровью.
Очевидно, в душе старика происходило что-то ужасное; очевидно, крик
боли и гнева, не находя себе выхода, душил его, потому что лицо его по-
багровело и губы стали синими.
Вильфор спокойно отворил окно, говоря:
- Здесь очень душно, поэтому господину Нуартье трудно дышать.
Затем он вернулся на место, но остался стоять.
- Этот брак, - прибавила г-жа де Вильфор, - по душе господину д'Эпине
и его родным; их, впрочем, только двое - дядя и тетка. Его мать умерла
при его рождении, а отец был убит в тысяча восемьсот пятнадцатом году,
когда ребенку было всего два года, так что он зависит только от себя.
- Загадочное убийство, - сказал Вильфор, - виновники которого оста-
лись неизвестны; подозрение витало над многими головами, но ни на кого
не пало.
Нуартье сделал такое усилие, что губы его искривились, словно для
улыбки.
- Впрочем, - продолжал Вильфор, - истинные виновники, те, кто знает,
что именно они совершили преступление, те, кого при жизни может постиг-
нуть человеческое правосудие, а после смерти правосудие небесное, были
бы рады оказаться на нашем месте и иметь возможность предложить свою
дочь Францу д'Эпине, чтобы устранить даже тень какого-либо подозрения.
Нуартье овладел собой усилием воли, которого трудно было бы ожидать
от беспомощного паралитика.
- Да, я понимаю вас, - ответил его взгляд Вильфору; и в этом взгляде
выразились одновременно глубокое презрение и гнев.
На этот взгляд, который он хорошо понял, Вильфор ответил легким пожа-
тием плеч.
Затем он знаком предложил своей жене подняться.
- А теперь, - сказала г-жа де Вильфор, - позвольте нам откланяться.
Угодно ли вам, чтобы Эдуард зашел поздороваться с вами?
Было условленно, что старик выражал свое согласие, закрывая глаза,
отказ - миганием, а когда ему нужно было выразить какое-нибудь желание,
он поднимал глаза к небу.
Если он желал видеть Валентину, он закрывал только правый глаз.
Если он звал Барруа, он закрывал левый.
Услышав предложение г-жи де Вильфор, он усиленно заморгал.
Госпожа де Вильфор, видя явный отказ, закусила губу.
- В таком случае я пришлю к вам Валентину, - сказала она.
- Да, - отвечал старик, быстро закрывая глаза.
Супруги де Вильфор поклонились и вышли, приказав позвать Валентину,
уже, впрочем, предупрежденную, что она днем будет нужна деду.
Валентина, еще вся розовая от волнения, вошла к старику. Ей достаточ-
но было одного взгляда, чтобы понять, как страдает ее дед и как он жаж-
дет с ней говорить.
- Дедушка, - воскликнула она, - что случилось? Тебя расстроили, и ты
сердишься?
- Да, - ответил он, закрывая глаза.
- На кого же? на моего отца? нет; на госпожу де Вильфор? нет; на ме-
ня?
Старик сделал знак, что да.
- На меня? - переспросила удивленная Валентина.
Старик сделал тот же знак.
- Что же я сделала, дедушка? - воскликнула Валентина.
Никакого ответа; она продолжала:
- Я сегодня не видела тебя; значит, тебе что-нибудь про меня сказали?
- Да, - поспешно ответил взгляд старика.
- Попробую отгадать, в чем дело. Боже мой, уверяю тебя, дедушка...
Ах, вот что!.. Господин и госпожа де Вильфор только что были здесь,
правда?
- Да.
- И это они сказали тебе то, что рассердило тебя? Что же это может
быть? Хочешь, я пойду спрошу их, чтобы знать, за что мне просить у тебя
прощения?
- Нет, нет, - ответил взгляд.
- Ты меня пугаешь! Что же они могли сказать?
И она задумалась.
- Я догадываюсь, - сказала она, понижая голос и подходя ближе к ста-
рику. - Может быть, они говорили о моем замужестве?
- Да, - ответил гневный взгляд.
- Понимаю, ты сердишься за то, что я молчала. Но, видишь ли, они мне
строго-настрого запретили тебе об этом говорить; они и мне ничего не го-
ворили, и я совершенно случайно узнала эту тайну; вот почему и не была
откровенна с тобой. Прости, дедушка.
Взгляд, снова неподвижный и безучастный, казалось, говорил: "Меня
огорчает не только твое молчание".
- В чем же дело? - спросила Валентина. - Или ты думаешь, что я покину
тебя, дедушка, что, выходя замуж, я тебя забуду?
- Нет, - ответил старик.
- Значит, они сказали тебе, что господин д'Эпине согласен на то, что-
бы мы жили вместе?
- Да.
- Так почему же ты сердишься?
В глазах старика появилось выражение бесконечной нежности.
- Да, я понимаю, - сказала Валентина, - потому, что ты меня любишь?
Старик сделал знак, что да.
- И ты боишься, что я буду несчастна?
- Да.
- Ты не любишь Франца?
Глаза несколько раз подряд ответили:
- Нет, нет, нет.
- Так тебе очень тяжело, дедушка?
- Да.
- Тогда слушай, - сказала Валентина, опускаясь на колени подле Ну-
артье и обнимая его обеими руками, - мне тоже очень тяжело, потому что я
тоже не люблю Франца д'Эпине.
Луч радости мелькнул в глазах деда.
- Помнишь, как ты рассердился на меня, когда я хотела уйти в монас-
тырь?
Под иссохшими веками старика показались слезы.
- Ну, так вот, - продолжала Валентина, - я хотела это сделать, чтобы
избегнуть этого брака, который приводит меня в отчаяние.
Дыхание старика стало прерывистым.
- Так этот брак очень огорчает тебя, дедушка? Ах, если бы ты мог мне
помочь, если бы мы вдвоем могли помешать их планам! Но ты бессилен про-
тив них, хотя у тебя такой светлый ум и такая сильная воля; когда надо
бороться, ты так же слаб, как и я, даже слабее. Когда ты был силен и
здоров, ты мог бы меня защитить, а теперь ты можешь только понимать меня
и радоваться или печалиться вместе со мной. Это последнее счастье, кото-
рое бог забыл отнять у меня.
При этих словах в глазах Нуартье появилось выражение такого глубокого
лукавства, что девушке показалось, будто он говорит:
- Ты ошибаешься, я еще многое могу сделать для тебя.
- Ты можешь что-нибудь для меня сделать, дедушка? - выразила словами
его мысль Валентина.
- Да.
Нуартье поднял глаза к небу. Это был условленный между ним и Валенти-
ной знак, выражающий желание.
- Что ты хочешь, дедушка? Я постараюсь понять.
Валентина стала угадывать, высказывая вслух свои предположения, по
мере того как они у нее возникали; но на все ее слова старик неизменно
отвечал "нет".
- Ну, - сказала она, - прибегнем к решительным мерам, раз уж я так
недогадлива!
И она стала называть подряд все буквы алфавита, от А до Н, с улыбкой
следя за глазами паралитика; когда она дошла до буквы Н, Нуартье сделал
утвердительный знак.
- Так! - сказала Валентина. - То, чего ты хочешь, начинается с буквы
Н; значит, мы имеем дело с Н? Ну-с, что же нам от него нужно, от этого
Н? На, не, ни, но...
- Да, да, да, - ответил старик.
- Так это но?
- Да.
Валентина принесла словарь и, положив его перед Нуартье на пюпитр,
раскрыла его; увидев, что взгляд старика сосредоточился на странице, она
начала быстро скользить пальцем сверху вниз, по столбцам.
С тех пор как, шесть лет тому назад, Нуартье впал в то тяжелое состо-
яние, в котором он теперь находился, она научилась легко справляться с
этим делом и угадывала мысль старика так же быстро, как если бы он сам
искал в словаре нужное ему слово.
На слове нотариус Нуартье сделал ей знак остановиться.
- Нотариус, - сказала она, - ты хочешь видеть нотариуса, дедушка?
Нуартье показал, что он действительно желает видеть нотариуса.
- Значит, надо послать за нотариусом? - спросила Валентина.
- Да, - показал старик.
- Надобно, чтобы об этом знал мой отец?
- Да.
- А спешно тебе нужен нотариус?
- Да.
- За ним сейчас пошлют. Это все, что тебе нужно?
- Да.
Валентина подбежала к звонку и вызвала лакея, чтобы пригласить к деду
господина или госпожу де Вильфор.
- Ты доволен? - спросила Валентина. - Да... еще бы! Не так-то легко
было догадаться!
И она улыбнулась деду, как улыбнулась бы ребенку.
В комнату вошел Вильфор, приведенный Барруа.
- Что вам угодно, сударь? - спросил он паралитика.
- Отец, - сказала Валентина, - дедушка хочет видеть нотариуса.
При этом странном, а главное - неожиданном требовании Вильфор обме-
нялся взглядом с паралитиком.
- Да, - показал тот с твердостью, которая ясно говорила, что с по-
мощью Валентины и своего старого слуги, осведомленного теперь о его же-
лании, он готов на борьбу.
- Вы желаете видеть нотариуса? - повторил Вильфор.
- Да.
- Зачем?
Нуартье ничего не ответил.
- Но для чего вам нужен нотариус? - спросил Вильфор.
Взгляд старика оставался неподвижным, немым; это означало: "Я настаи-
ваю на своем".
- Чтобы чем-нибудь досадить нам? - сказал Вильфор. - К чему это?
- Но, однако, - сказал Барруа, готовый с настойчивостью, присущей
старым слугам, добиваться своего, - если мой господин желает видеть но-
тариуса, так, видно, он ему нужен. И я пойду за нотариусом.
Барруа не признавал иных хозяев, кроме Нуартье, и не допускал, чтобы
в чем-нибудь противоречили его желаниям.
- Да, я желаю видеть нотариуса, - показал старик, закрывая глаза с
таким вызывающим видом, словно он говорил: "Посмотрим, осмелятся ли не
исполнить моего желания".
- Если вы так настаиваете, нотариуса приведут, но мне придется изви-
ниться перед ним за себя и за вас, потому что это будет смехотворно.
- Все равно, - сказал Барруа, - я схожу за ним.
И старый слуга удалился торжествуя.
Когда Барруа выходил из комнаты, Нуартье лукаво и многозначительно
взглянул на внучку. Валентина поняла этот взгляд; понял его и Вильфор,
потому что лицо его омрачилось и брови сдвинулись.
Он взял стул и, усевшись против паралитика, приготовился ждать.
Нуартье смотрел на него с полнейшим равнодушием, но уголком глаза он
велел Валентине не беспокоиться и тоже оставаться в комнате.
Через три четверти часа Барруа вернулся вместе с нотариусом.
- Сударь, - сказал Вильфор, поздоровавшись с ним, - вас вызвал при-
сутствующий здесь господин Нуартье де Вильфор; общий паралич лишил его
движения и голоса, и только мы одни, и то с большим трудом, умудряемся
понимать кое-какие обрывки его мыслей.
Нуартье обратил на Валентину свой взгляд, такой серьезный и властный,
что она немедленно вступилась:
- Я, сударь, понимаю все, что хочет сказать мой дед.
- Это верно, - прибавил Барруа, - все, решительно все, как я уже ска-
зал по дороге господину нотариусу.
- Разрешите, господа, сказать вам, - обратился нотариус к Вильфору и
Валентине, - что это как раз один из тех случаев, когда должностное лицо
не может действовать опрометчиво, не навлекая этим на себя тяжкой от-
ветственности. Для того чтобы акт был законным, нотариус прежде всего
должен быть убежден, что он в точности передал волю того, кто ему его
диктует. Я же не могу быть уверен в согласии или несогласии клиента, ли-
шенного дара речи; и так как предмет его желания или нежелания будет для
меня не ясен ввиду его немоты, то мое участие совершенно бесполезно и
было бы противозаконно.
Нотариус собирался удалиться. Еле уловимая торжествующая улыбка
мелькнула на губах королевского прокурора.
Со своей стороны Нуартье взглянул на Валентину с таким горестным вы-
ражением, что она преградила нотариусу дорогу.
- Сударь, - сказала она, - тот язык, на котором я объясняюсь с моим
дедом, настолько легко усвоить, что я в несколько минут могу вас научить
так же хорошо понимать его, как понимаю сама. Скажите, что вам нужно для
того, чтобы ваша совесть была совершенно спокойна?
- То, что необходимо для законности наших актов, - отвечал нотариус,
- уверенность в согласии или несогласии. Завещатель может быть болен те-
лом, но он должен быть здрав рассудком.
- Ну, так вот, сударь, два знака убедят вас в том, что рассудок моего
деда никогда не был более здравым, чем сейчас. Господин Нуартье, лишен-
ный голоса, лишенный движения, закрывает глаза, когда хочет сказать
"да", и мигает несколько раз, когда хочет сказать "нет". Теперь вы знае-
те достаточно, чтобы беседовать с ним; попробуйте же.
Взгляд, брошенный стариком на Валентину, был так полон любви и благо-
дарности, что даже нотариус понял его.
- Вы слышали и поняли все, что сказала ваша внучка, сударь? - спросил
нотариус.
Нуартье медленно закрыл глаза и через секунду снова открыл их.
- И вы подтверждаете то, что она сказала? То есть что названные ею
знаки именно те, с помощью которых вы передаете другим вашу мысль?
- Да, - показал старик.
- Это вы меня пригласили?
- Да.
- Чтобы составить ваше завещание?
- Да.
- И вы не желаете, чтобы я ушел, не составив этого завещания?
Паралитик быстро заморгал глазами.
- Ну вот, сударь, теперь вы его понимаете? - спросила Валентина. -
Ваша совесть может быть спокойна?
Но раньше, чем нотариус успел ответить, Вильфор отвел его в сторону:
- Сударь, - сказал он, - неужели вы считаете, что такое ужасное физи-
ческое потрясение, какое перенес господин Нуартье де Вильфор, может не
отразиться в сильной степени и на его умственных способностях?
- Меня беспокоит не столько это, - отвечал нотариус, - сколько то,
каким образом мы будем угадывать его мысли, чтобы вызывать ответы?
- Вы же сами видите, что это невозможно, - сказал Вильфор.
Валентина и старик слышали этот разговор. Нуартье остановил прис-
тальный и решительный взгляд на Валентине; этот взгляд явно требовал,
чтобы она возразила.
- Не беспокойтесь об этом, сударь, - сказала она. - Как бы ни было
трудно или, вернее, как бы вам ни казалось трудно понять мысль моего де-
да, я вам ее раскрою, так что у вас не останется никаких сомнений. Вот
уже шесть лет, как я нахожусь около господина Нуартье, и пусть он сам
вам скажет, был ли за эти шесть лет хоть один случай, чтобы какое-нибудь
его желание осталось у него на сердце, оттого что я не могла его понять?
- Нет, - показал старик.
- Так попробуем, - сказал нотариус, - вы согласны на то, чтобы маде-
муазель де Вильфор была вашим переводчиком?
Паралитик сделал знак, что да.
- Отлично! Итак, сударь, чего же вы от меня желаете и какой акт хоти-
те совершить?
Валентина стала называть по порядку буквы алфавита. Когда они дошли
до буквы З, красноречивый взгляд Нуартье остановил ее.
- Господину Нуартье нужна буква З, - сказал нотариус, - это ясно.
- Подождите, - сказала Валентина, потом обернулась к деду, - за...
Старик сразу же остановил ее.
Тогда Валентина взяла словарь и на глазах у внимательно наблюдавшего
нотариуса стала перелистывать страницы.
- Завещание, - указал се палец, остановленный взглядом Нуартье.
- Завещание! - воскликнул нотариус. - Это ясно. Господин Нуартье же-
лает составить завещание.
- Да, - несколько раз показал Нуартье.
- Да, это удивительно, сударь, согласитесь сами, - сказал нотариус
изумленному Вильфору.
- Действительно, - возразил тот, - и еще удивительнее было бы это за-
вещание, потому что все же я сомневаюсь, чтобы его пункты, слово за сло-
вом, могли ложиться на бумагу без искусного подсказывания моей дочери. А
Валентина, быть может, слишком заинтересована в этом завещании, чтобы
быть подходящим истолкователем никому не ведомых желаний господина Ну-
артье де Вильфор.
- Нет, нет, нет! - показал паралитик.
- Как! - сказал Вильфор. - Валентина не заинтересована в вашем заве-
щании?
- Нет, - показал Нуартье.
- Сударь, - сказал нотариус, который, в восторге от проделанного опы-
та, уже готовился рассказывать в обществе все подробности этого живопис-
ного эпизода, - сударь, то, что я сейчас только считал невозможным, ка-
жется мне теперь совершенно легким; и это завещание будет простонапросто
тайным завещанием, то есть предусмотренным и разрешенным законом, если
только оно оглашено в присутствии семи свидетелей, подтверждено при них
завещателем и запечатано нотариусом опять-таки в их присутствии. Времени
же оно потребует едва ли многим больше, чем обыкновенное завещание;
прежде всего существуют узаконенные формы, всегда неизменные, а что ка-
сается подробностей, то их нам укажет главным образом само положение дел
завещателя, а также вы, который их вели и знаете их. Впрочем, для того
чтобы этот акт явился неоспоримым, мы придадим ему полнейшую достовер-
ность; один из моих коллег послужит мне помощником и, в отступление от
обычаев, будет присутствовать при его составлении. Удовлетворит ли это
вас, сударь? - продолжал нотариус, обращаясь к старику.
- Да, - ответил Нуартье, радуясь, что его поняли.
"Что он задумал?" - недоумевал Вильфор, которого его высокое положе-
ние заставляло быть сдержанным и который все еще не мог попять, куда
клонит его отец.
Он обернулся, чтобы послать за вторым нотариусом, которого назвал
первый, но Барруа, все слышавший и догадавшийся о желании своего хозяи-
на, успел уже выйти.
Тогда королевский прокурор распорядился пригласить наверх свою жену.
Через четверть часа все собрались в комнате паралитика, и прибыл вто-
рой нотариус.
Оба нотариуса быстро сговорились. Г-ну Нуартье прочитали обычный
текст завещания, затем, как бы для того, чтобы испытать его разум, пер-
вый нотариус, обратясь к нему, сказал:
- Когда пишут завещание, сударь, то это делают в чью-нибудь пользу.
- Да, - показал Нуартье.
- Имеете ли вы представление о том, как велико ваше состояние?
- Да.
- Я назову вам несколько цифр, постепенно возрастающих, вы меня оста-
новите, когда я дойду до той, которую вы считаете правильной.
- Да.
В этом допросе было нечто торжественное; да и едва ли борьба разума с
немощной плотью выступала когда-нибудь так наглядно, - это было зрелище
если не возвышенное, как мы чуть было не сказали, то во всяком случае
любопытное.
Все столпились вокруг Нуартье; второй нотариус уселся за стол и при-
готовился писать; первый нотариус стоял перед паралитиком и предлагал
вопросы.
- Ваше состояние превышает триста тысяч франков, не так ли? - спросил
он.
Нуартье сделал знак, что да.
- Оно составляет четыреста тысяч франков? - спросил нотариус.
Нуартье остался недвижим.
- Пятьсот тысяч франков?
Та же неподвижность.
- Шестьсот тысяч? семьсот тысяч? восемьсот тысяч? девятьсот тысяч?
Нуартье сделал знак, что да.
- Вы владеете девятьюстами тысячами франков?
- Да.
- В недвижимости? - спросил нотариус.
Нуартье сделал знак, что нет.
- В государственных процентных бумагах?
Нуартье сделал знак, что да.
- Эти бумаги у вас на руках?
При взгляде, брошенном на Барруа, старый слуга вышел из комнаты и че-
рез минуту вернулся, неся маленькую шкатулку.
- Разрешите ли вы открыть эту шкатулку?
Нуартье сделал знак, что да.
Шкатулку открыли и нашли в ней на девятьсот тысяч франков билетов го-
сударственного казначейства.
Первый нотариус передал билеты, один за другим, своему коллеге; они
составляли сумму, указанную Нуартье.
- Все правильно, - сказал он, - вполне очевидно, что разум совершенно
ясен и тверд.
Затем, обернувшись к паралитику, он спросил:
- Итак, вы обладаете капиталом в девятьсот тысяч франков, и он прино-
сит вам, благодаря бумагам, в которые вы его поместили, около сорока ты-
сяч годового дохода?
- Да, - показал Нуартье.
- Кому вы желаете оставить это состояние?
- Здесь не может быть сомнений, - сказала г-жа де Вильфор. - Господин
Нуартье любит только свою внучку, мадемуазель Валентину де Вильфор; она
ухаживает за ним уже шесть лет; она своими неустанными заботами снискала
любовь своего деда, и я бы сказала, его благодарность; поэтому будет
вполне справедливо, если она получит награду за свою преданность.
Глаза Нуартье блеснули, показывая, что г-жа де Вильфор не обманула
его, притворно одобряя приписываемые ему намерения.
- Так вы оставляете эти девятьсот тысяч франков мадемуазель Валентине
де Вильфор? - спросил нотариус, считавший, что ему остается только впи-