Страница:
Александр Дюма
Пипин Короткий
I. КАК КОРОЛЬ ПИПИН, ПОЛАГАЯ, ЧТО ЖЕНИТСЯ НА ДОЧЕРИ КОРОЛЯ КАРНИОЛА, ВЗЯЛ В ЖЕНЫ ДОЧЬ СВОЕГО МАЙОРДОМА
В 740 году от Рождества Господа нашего Иисуса Христа, когда Византией правил Константин, папа Григорий III скончался, и ему на смену пришел Захария I; он стал девяносто вторым папой римским.
Новый папа был последовательным защитником христианства; видя, что король Французский Хлотарь — еретик, покровительствующий язычникам в их кознях, он трижды отлучил его от церкви, лишил короны и посадил вместо него на трон Пипина. Принц Пипин, опираясь на своего брата Карломана, подчинил себе все королевство франков, похватал еретиков и сжег их на костре, как они того заслуживали; он покровительствовал христианам и поддерживал католическую церковь, — вот почему все христиане явились ко двору Пипина и заключили с ним союз.
Была организована мощная лига, после чего Пипин вместе с братом изгнали язычников из Аллемании — ведь оба они были доблестные рыцари; позднее, после изгнания язычников, Пипин и Карломан поделили завоеванные земли. Карломан удалился во Францию и занял французский престол, а Пипин остался со своими людьми в Вейкенштефанском замке на Регенсбурской горе в Баварии, где в наши дни находится монастырь бенедиктинок; он поступил так потому, что опасался, как бы язычники вновь не пустили корни и не возвратились в Аллеманию, ежели бы он остался с братом во Франции.
Король Карниол Британский, прослышав о могуществе и необычайном мужестве Пипина, пожелал заключить с ним союз: он отправил к нему посольство, наказав ему передать, что у него есть дочь, юная и благочестивая красавица по имени Берта, и что он предлагает ее Пипину в жены — так он к нему расположен, будучи наслышан о его подвигах от всех христиан.
Король Пипин не был женат. До него и раньше доходили слухи о красоте принцессы Берты, поэтому он с радостью принял посланца и созвал совет баронов, дабы узнать их мнение о предложенном ему союзе. Когда они заметили королю, что молва, возможно, преувеличивает красоту принцессы Берты, он вручил свой портрет посланникам с наказом передать королю Карниолу, чтобы тот прислал портрет своей дочери, так как он, Пипин, хотел бы взять в жены только бесспорную красавицу.
С этим ответом посланники возвратились к королю Карниолу, а два месяца спустя они прибыли вновь, на сей раз с портретом принцессы; она и в самом деле была так прекрасна, как о том и рассказывали. Король одарил посланников богатыми подарками и пригласил ко двору, где их должны были принимать со всею возможной пышностью в ожидании его ответа.
У Пипина был майордом, которому хитростью удалось добиться огромного доверия короля. Никто не любил этого майордома, кроме короля Пипина, сильно заблуждавшегося на его счет и одарившего его землями и замками; однако, вместо того чтобы называть его по имени одного из его владений или замков, все звали майордома не иначе, как Рыжим рыцарем, так как волосы у него были огненно-рыжие.
Пипин ничего не предпринимал, не посоветовавшись с майордомом; целую ночь он не смыкал глаз, изучая присланный ему портрет, а утром приказал пригласить майордома и показал ему портрет принцессы. При виде его майордом так изумился, что Пипин полюбопытствовал, что с ним такое.
— Государь! — отвечал майордом. — Я поражен красотой принцессы.
— Отлично! — молвил король. — Я очень доволен, что ваше мнение совпадает с моим, и если принцесса в самом деле так хороша, как ее портрет, она, вне всякого сомнения, будет моею.
— Государь! — сказал майордом. — Я знаю, как вы могли бы в этом убедиться.
— Как? — спросил Пипин.
— Отправьте меня вместе с посланниками короля Карниола, и, ежели принцесса так же хороша, как ее портрет, я от вашего имени буду просить ее руки у ее отца; если же, напротив, она не так красива, я придумаю подходящий предлог, чтобы, не теряя достоинства, избавить вас от этого союза.
— Совет хорош, — кивнул Пипин, — ты поедешь вместе с посланниками и сделаешь так, как мы договорились.
Майордом дал Пипину сей замечательный совет только потому, что рассчитывал извлечь из этого дела выгоду. Как мы уже говорили, это был весьма влиятельный царедворец, имевший в своем владении четыре, а может быть, и все пять замков; один из его замков находился в Швабии, и в этом замке жили его супруга, два сына и дочь Адальгира. И вот по странной случайности принцесса, изображенная на портрете, который показал ему король Пипин, была очень похожа на Адальгиру, так что майордом в ту же минуту составил коварный план: привезти дочь короля Карниола в Баварию, подменить ее своей дочерью, а дочь выдать замуж за короля. Так он рассчитывал завоевать еще большее доверие короля: дружеское расположение королевы к майордому в глазах короля выглядело бы как результат его услужливости. Этот замысел и хотел привести в исполнение майордом, когда он вызвался поехать к королю Карниолу, а Пипин, у которого не было причин не доверять майордому, внял его совету.
Приняв необходимые меры, майордом уехал с великолепным посольским поездом; но перед отъездом он написал жене письмо, в котором приказывал ей, ни слова не говоря сыновьям, встречать его в деревушке, название коей он указал в том письме; кроме того, он велел взять с собой дочь и двух слуг, в преданности которых он уже имел возможность убедиться.
Майордом долго ехал в сопровождении посольских и собственной свиты; наконец они добрались до владений Карниола, где были приняты с большой пышностью королем, королевой и баронами королевства. Поскольку принцесса Берта оказалась еще красивее, чем ее портрет, майордом поспешил сделать официальное предложение, а король с королевой ничего так не желали, как этого союза, и потому дело сладилось в тот же день. Назавтра о готовящейся свадьбе было объявлено по всей Британии, и начались празднования, и продолжались они больше недели, и пролетело это время в пирах, балах и турнирах.
На девятый день принцесса должна была покинуть отчий дом. Король хотел, чтобы ее сопровождала в пути многочисленная свита, однако майордом ему сказал:
— Господин мой и король! Мой хозяин желает, чтобы вы, ваши принцы и сеньоры, каковых вы соблаговолите выбрать по своему усмотрению, сопровождали вашу августейшую дочь только до половины пути; но он приказал мне не брать с собой никого, даже вас, ваше величество, с полпути; у господина моего и короля Пипина готова свита: его придворные будут сопровождать принцессу и станут прислуживать ей в пути.
Король отвечал майордому так:
— Все будет, как того желает ваш господин. Майордом продолжал:
— Ваше величество! Король Пипин ревнив, и ему было бы приятно, чтобы во все время пути принцесса Берта закрывалась вуалью: никто не должен видеть ее лица; пусть она ни с кем не разговаривает, кроме меня: никто не должен слышать ее голоса.
Король на это отвечал:
— Это более чем верно; с этой минуты ее лицо, ее голос, как и все остальное, принадлежит супругу ее королю Пипину, а хозяин вправе приказывать той, кто всецело ему принадлежит, все, чего он ни пожелает.
Майордом так поступил, чтобы никто из свитских не видел принцессу вблизи и не слышал ее голоса: в подходящий момент ему было бы легче заменить ее своей дочерью.
И вот принцесса отправилась в дорогу в сопровождении франков, а также придворных Карниола; всю первую половину пути, переплывала ли она море или ехала верхом по равнине, она оставалась под вуалью, находясь между своим отцом и майордомом, и обращалась только к ним двоим. Когда половина пути была позади, майордом заметил королю Карниолу и его придворным, что их путешествие подошло к концу, и те, верные уговору, удалились; дело не обошлось без слез: король и принцесса Берта долго плакали, и наконец славный король поручил свою дочь коварному майордому, который, как понимает читатель, не скупился на обещания и клятвы.
Вечером того же дня, как уехали восвояси король и его придворные, майордом отправил Пипину послание, в котором сообщал, что оставил двор Карниола и продолжает путь вместе с принцессой Бертой и что скоро они прибудут, однако не предупредил, по какой дороге, чтобы король не мог никого выслать навстречу принцессе.
Итак, он продолжал путь, а у принцессы Берты не осталось никого, кто напоминал бы ей о родной стороне, если не считать маленького спаниеля, которого она любила после родителей более всех на свете; целый день она забавлялась с песиком, а вечером, когда они останавливались на ночлег, она брала в руки корзинку с прелестным вышиванием и принималась за работу, чтобы хоть немного развлечься; так проходило время, и когда наступил предпоследний день путешествия, майордом остановился в той самой деревне, где его ждала жена с дочерью и двумя слугами; когда он после трехлетней разлуки снова увидел дочь, его еще более поразило ее сходство с принцессой: это обстоятельство только укрепило его в недобром намерении.
Место было выбрано недурно: за деревней начинался большой и густой лес, простиравшийся до Аугсбурга; через лес проходила глубокая и почти безлюдная лощина, прозывавшаяся Долиной Мельниц. Там-то майордом и решил отделаться от принцессы Карниолской.
Он подозвал двух своих слуг и, так как они были его вассалы, а стало быть, целиком и полностью зависели от него, он дал им одежду своей дочери, приказал войти на следующий день до света в комнату принцессы, заставить ее надеть не свое платье, а платье его дочери, и затем следовать за ними; когда они заведут ее в чащобу, они должны ее убить, отрезать ей язык и принести его вместе с ее окровавленной рубашкой — доказательством того, что они исполнили ужасное поручение.
Как и предвидел майордом, слуги не посмели ослушаться. В самом деле, за час до рассвета они вошли в комнату принцессы, разбуженной лаем собачки; девушка изумилась, увидев незнакомых людей, приблизившихся к ее изголовью. Она приказала им выйти вон; однако они, не слушая ее, объявили, что она должна исполнить их волю: молча одеться и следовать за ними. Принцесса, оказавшаяся в одиночестве в чужой стране, поняла, что некому прийти ей на помощь и что она явилась жертвой вероломства; она протянула было руку к своему платью в надежде смягчить сердца палачей лаской и покорностью, но слуги майордома запретили ей прикасаться к ее одежде и бросили на кровать платье дочери своего хозяина.
Тогда принцесса стала умолять их о единственной милости: выйти на минутку, дабы она встала и оделась, что они и сделали, убедившись прежде, что в комнате только одна дверь и что окно слишком высоко, чтобы она могла через него бежать.
Оставшись одна, принцесса со слезами оделась, опустилась на колени и сотворила молитву; не успела она закончить молитву, как двое слуг вернулись и приказали ей поторопиться. Решив ни в чем им не противоречить, она сейчас же встала, зажала под мышкой собачку, взяла в руки корзинку с вышиванием и сказала, что готова следовать за ними.
Слуги приказали ей бесшумно спуститься по лестнице, прошли вместе с ней через двор и, распахнув заднюю калитку, очутились в лесу. Несчастная принцесса так испугалась, что едва не лишилась чувств; она успела заметить, что слуги как-то странно переглядываются.
— Эта ли чего, ничего, — поспешила она их успокоить, опуская собачонку наземь, — подайте мне, я обопрусь на вас и смогу дойти, куда вам будет угодно.
Один из слуг, тот, что был слева, подал ей руку; она оперлась и продолжала путь. Однако спустя четверть часа она почувствовала, что силы ее оставляют, и, скользнув на землю, пала на колени со словами:
— Боже мой! Господа, что же вам угодно со мной сделать, ежели вы ведете меня в такой час в столь пустынное место?
— Дорогая принцесса! — отвечал тот, что шагал по правую от нее руку. — Наш хозяин поручил нам страшное дело, за которое да простит мне Господь, да и вы тоже: мы привели вас сюда убить.
Берта вскрикнула и, раскинув руки, словно мученица, устремила взгляд к небесам. Крупные слезы потекли по ее щекам и закапали на землю, где засверкали в траве подобно росе.
Тогда слуга, бывший слева от нее, подошел к товарищу и отвел его в сторону.
— Ах, дьявол! — прошептал он. — Пусть убивает бедняжку кто хочет, а ведь я ее поддерживал и всю дорогу слышал, как бьется ее сердечко; не могу я поднять на нее руку!
— А что скажет хозяин? — возразил другой слуга.
— Что скажет, то и скажет! Лучше уж я рискну головой, чем погублю душу! Ты только взгляни: ведь она святая, да простит меня Господь!
— Я и сам не прочь ее спасти, — заметил другой, — но ты же знаешь, что нам надобно представить хозяину доказательство того, что его приказание выполнено. Придумай, как заставить его поверить в то, что воля его исполнена, и, клянусь спасением своей души, я буду только рад оставить ее в живых.
— Погоди, дай подумать, — молвил первый.
Спустя минуту он подошел к несчастной Берте, продолжавшей молиться; увидав, что он возвращается после разговора со своим товарищем, она решила, что настал ее смертный час, и, осенив себя крестным знамением, подставила шею, молвив нежным голоском:
— Друг мой! Я прощаю вас, о чем вы меня только что просили. Постарайтесь, чтобы мне было не очень больно!
— Дорогая принцесса! — со слезами на глазах проговорил славный малый. — Я пришел не затем, чтоб вас убить; мне всего-навсего нужна ваша рубашка.
Берта до смерти перепугалась, потому что подумала было, что у этих людей еще более отвратительные намерения; она протянула вперед руку, словно останавливая его.
— Я предпочитаю смерть бесчестью! — воскликнула она.
— Упаси Боже, благородная принцесса, — отвечал слуга, — ежели, даруя вам жизнь, мы заденем или хоть в чем-либо принизим вашу честь! Я прошу у вас рубашку, чтобы изорвать ее и залить кровью, потому что наш хозяин должен поверить, что вы мертвы; а так как он велел нам принести ваш язык в доказательство того, что вы убиты, мы принесем ему язычок вашей собачки.
Принцесса разрыдалась, потому что горячо любила своего пса; а тот словно почувствовал, что спасает жизнь своей хозяйке: он вырвался у нее из рук и лег, поскуливая, к ногам второго слуги.
Берта увидела, что сам Господь хочет, чтобы так все и произошло. Она из целомудрия отошла немного в сторону и, сняв рубашку, протянула ее слугам; те взяли рубашку, проткнули ее ножами в нескольких местах, потом убили собачонку, вымазали ее кровью рубашку принцессы, отрезали у песика язык, чтобы их хозяин поверил, что они убили принцессу; потом они заставили ее поклясться, что она не станет пытаться вернуться к своему отцу, и после того, как принцесса принесла такую клятву, они оставили ее в лесу, забрав окровавленную рубашку и собачий язык.
Когда майордом увидел то и другое, у него не осталось более сомнений в том, что его приказание исполнено, он отпустил жену и обоих слуг, щедро наградив их за молчание; потом он разбудил дочь, приказав ей подняться в комнату принцессы; там, наученная заранее, она надела платье Берты, ее драгоценности, набросила ее вуаль и в час, когда та обыкновенно отправлялась в дорогу, она спустилась, как это делала принцесса, села на коня, проскакала весь день бок о бок с майордомом, проделала то же на следующий день и к вечеру прибыла в Вейхенштефанский замок.
С тех пор, как Пипин получил послание майордома, в котором тот сообщал о прибытии невесты короля, но не говорил, по какой дороге она приедет, король приказал, чтобы часовой день и ночь нес караул на самой высокой башне и протрубил в рог, как только завидит кортеж.
Итак, у Пипина было время выйти навстречу той, кого он принимал за дочь короля Карниолского. Подъехав к воротам замка, мнимая принцесса спешилась и опустилась перед королем на колени. Королю не терпелось убедиться в том, что она столь же красива, как на портрете; он сам приподнял ее вуаль и, увидев, что она в самом деле очень хороша, поднял ее, поцеловал в губы и представил всему двору как королеву франков.
Никто не заметил подмены, а ежели б и нашелся кто-нибудь, кому принцесса могла показаться менее красивой по прибытии, чем она была в день отъезда, он мог бы отнести это на счет ее усталости после неблизкого пути, а также скуки, ведь ей пришлось так долго хранить молчание! Вот так и удалась хитрость Рыжему рыцарю, а Пипин, не знавший настоящей Берты, влюбился в Берту мнимую; после свадьбы у них родился сын, которого король назвал Львом.
Этот самый Лев стал ученым мужем и в 795 году от Рождества Христова был после смерти Адриана I избран папой римским под именем Льва.
Позднее у Пипина и мнимой Берты родились еще два сына, Венеман и Рафат, и две дочери, окрещенные Агнессой и Бертой.
Новый папа был последовательным защитником христианства; видя, что король Французский Хлотарь — еретик, покровительствующий язычникам в их кознях, он трижды отлучил его от церкви, лишил короны и посадил вместо него на трон Пипина. Принц Пипин, опираясь на своего брата Карломана, подчинил себе все королевство франков, похватал еретиков и сжег их на костре, как они того заслуживали; он покровительствовал христианам и поддерживал католическую церковь, — вот почему все христиане явились ко двору Пипина и заключили с ним союз.
Была организована мощная лига, после чего Пипин вместе с братом изгнали язычников из Аллемании — ведь оба они были доблестные рыцари; позднее, после изгнания язычников, Пипин и Карломан поделили завоеванные земли. Карломан удалился во Францию и занял французский престол, а Пипин остался со своими людьми в Вейкенштефанском замке на Регенсбурской горе в Баварии, где в наши дни находится монастырь бенедиктинок; он поступил так потому, что опасался, как бы язычники вновь не пустили корни и не возвратились в Аллеманию, ежели бы он остался с братом во Франции.
Король Карниол Британский, прослышав о могуществе и необычайном мужестве Пипина, пожелал заключить с ним союз: он отправил к нему посольство, наказав ему передать, что у него есть дочь, юная и благочестивая красавица по имени Берта, и что он предлагает ее Пипину в жены — так он к нему расположен, будучи наслышан о его подвигах от всех христиан.
Король Пипин не был женат. До него и раньше доходили слухи о красоте принцессы Берты, поэтому он с радостью принял посланца и созвал совет баронов, дабы узнать их мнение о предложенном ему союзе. Когда они заметили королю, что молва, возможно, преувеличивает красоту принцессы Берты, он вручил свой портрет посланникам с наказом передать королю Карниолу, чтобы тот прислал портрет своей дочери, так как он, Пипин, хотел бы взять в жены только бесспорную красавицу.
С этим ответом посланники возвратились к королю Карниолу, а два месяца спустя они прибыли вновь, на сей раз с портретом принцессы; она и в самом деле была так прекрасна, как о том и рассказывали. Король одарил посланников богатыми подарками и пригласил ко двору, где их должны были принимать со всею возможной пышностью в ожидании его ответа.
У Пипина был майордом, которому хитростью удалось добиться огромного доверия короля. Никто не любил этого майордома, кроме короля Пипина, сильно заблуждавшегося на его счет и одарившего его землями и замками; однако, вместо того чтобы называть его по имени одного из его владений или замков, все звали майордома не иначе, как Рыжим рыцарем, так как волосы у него были огненно-рыжие.
Пипин ничего не предпринимал, не посоветовавшись с майордомом; целую ночь он не смыкал глаз, изучая присланный ему портрет, а утром приказал пригласить майордома и показал ему портрет принцессы. При виде его майордом так изумился, что Пипин полюбопытствовал, что с ним такое.
— Государь! — отвечал майордом. — Я поражен красотой принцессы.
— Отлично! — молвил король. — Я очень доволен, что ваше мнение совпадает с моим, и если принцесса в самом деле так хороша, как ее портрет, она, вне всякого сомнения, будет моею.
— Государь! — сказал майордом. — Я знаю, как вы могли бы в этом убедиться.
— Как? — спросил Пипин.
— Отправьте меня вместе с посланниками короля Карниола, и, ежели принцесса так же хороша, как ее портрет, я от вашего имени буду просить ее руки у ее отца; если же, напротив, она не так красива, я придумаю подходящий предлог, чтобы, не теряя достоинства, избавить вас от этого союза.
— Совет хорош, — кивнул Пипин, — ты поедешь вместе с посланниками и сделаешь так, как мы договорились.
Майордом дал Пипину сей замечательный совет только потому, что рассчитывал извлечь из этого дела выгоду. Как мы уже говорили, это был весьма влиятельный царедворец, имевший в своем владении четыре, а может быть, и все пять замков; один из его замков находился в Швабии, и в этом замке жили его супруга, два сына и дочь Адальгира. И вот по странной случайности принцесса, изображенная на портрете, который показал ему король Пипин, была очень похожа на Адальгиру, так что майордом в ту же минуту составил коварный план: привезти дочь короля Карниола в Баварию, подменить ее своей дочерью, а дочь выдать замуж за короля. Так он рассчитывал завоевать еще большее доверие короля: дружеское расположение королевы к майордому в глазах короля выглядело бы как результат его услужливости. Этот замысел и хотел привести в исполнение майордом, когда он вызвался поехать к королю Карниолу, а Пипин, у которого не было причин не доверять майордому, внял его совету.
Приняв необходимые меры, майордом уехал с великолепным посольским поездом; но перед отъездом он написал жене письмо, в котором приказывал ей, ни слова не говоря сыновьям, встречать его в деревушке, название коей он указал в том письме; кроме того, он велел взять с собой дочь и двух слуг, в преданности которых он уже имел возможность убедиться.
Майордом долго ехал в сопровождении посольских и собственной свиты; наконец они добрались до владений Карниола, где были приняты с большой пышностью королем, королевой и баронами королевства. Поскольку принцесса Берта оказалась еще красивее, чем ее портрет, майордом поспешил сделать официальное предложение, а король с королевой ничего так не желали, как этого союза, и потому дело сладилось в тот же день. Назавтра о готовящейся свадьбе было объявлено по всей Британии, и начались празднования, и продолжались они больше недели, и пролетело это время в пирах, балах и турнирах.
На девятый день принцесса должна была покинуть отчий дом. Король хотел, чтобы ее сопровождала в пути многочисленная свита, однако майордом ему сказал:
— Господин мой и король! Мой хозяин желает, чтобы вы, ваши принцы и сеньоры, каковых вы соблаговолите выбрать по своему усмотрению, сопровождали вашу августейшую дочь только до половины пути; но он приказал мне не брать с собой никого, даже вас, ваше величество, с полпути; у господина моего и короля Пипина готова свита: его придворные будут сопровождать принцессу и станут прислуживать ей в пути.
Король отвечал майордому так:
— Все будет, как того желает ваш господин. Майордом продолжал:
— Ваше величество! Король Пипин ревнив, и ему было бы приятно, чтобы во все время пути принцесса Берта закрывалась вуалью: никто не должен видеть ее лица; пусть она ни с кем не разговаривает, кроме меня: никто не должен слышать ее голоса.
Король на это отвечал:
— Это более чем верно; с этой минуты ее лицо, ее голос, как и все остальное, принадлежит супругу ее королю Пипину, а хозяин вправе приказывать той, кто всецело ему принадлежит, все, чего он ни пожелает.
Майордом так поступил, чтобы никто из свитских не видел принцессу вблизи и не слышал ее голоса: в подходящий момент ему было бы легче заменить ее своей дочерью.
И вот принцесса отправилась в дорогу в сопровождении франков, а также придворных Карниола; всю первую половину пути, переплывала ли она море или ехала верхом по равнине, она оставалась под вуалью, находясь между своим отцом и майордомом, и обращалась только к ним двоим. Когда половина пути была позади, майордом заметил королю Карниолу и его придворным, что их путешествие подошло к концу, и те, верные уговору, удалились; дело не обошлось без слез: король и принцесса Берта долго плакали, и наконец славный король поручил свою дочь коварному майордому, который, как понимает читатель, не скупился на обещания и клятвы.
Вечером того же дня, как уехали восвояси король и его придворные, майордом отправил Пипину послание, в котором сообщал, что оставил двор Карниола и продолжает путь вместе с принцессой Бертой и что скоро они прибудут, однако не предупредил, по какой дороге, чтобы король не мог никого выслать навстречу принцессе.
Итак, он продолжал путь, а у принцессы Берты не осталось никого, кто напоминал бы ей о родной стороне, если не считать маленького спаниеля, которого она любила после родителей более всех на свете; целый день она забавлялась с песиком, а вечером, когда они останавливались на ночлег, она брала в руки корзинку с прелестным вышиванием и принималась за работу, чтобы хоть немного развлечься; так проходило время, и когда наступил предпоследний день путешествия, майордом остановился в той самой деревне, где его ждала жена с дочерью и двумя слугами; когда он после трехлетней разлуки снова увидел дочь, его еще более поразило ее сходство с принцессой: это обстоятельство только укрепило его в недобром намерении.
Место было выбрано недурно: за деревней начинался большой и густой лес, простиравшийся до Аугсбурга; через лес проходила глубокая и почти безлюдная лощина, прозывавшаяся Долиной Мельниц. Там-то майордом и решил отделаться от принцессы Карниолской.
Он подозвал двух своих слуг и, так как они были его вассалы, а стало быть, целиком и полностью зависели от него, он дал им одежду своей дочери, приказал войти на следующий день до света в комнату принцессы, заставить ее надеть не свое платье, а платье его дочери, и затем следовать за ними; когда они заведут ее в чащобу, они должны ее убить, отрезать ей язык и принести его вместе с ее окровавленной рубашкой — доказательством того, что они исполнили ужасное поручение.
Как и предвидел майордом, слуги не посмели ослушаться. В самом деле, за час до рассвета они вошли в комнату принцессы, разбуженной лаем собачки; девушка изумилась, увидев незнакомых людей, приблизившихся к ее изголовью. Она приказала им выйти вон; однако они, не слушая ее, объявили, что она должна исполнить их волю: молча одеться и следовать за ними. Принцесса, оказавшаяся в одиночестве в чужой стране, поняла, что некому прийти ей на помощь и что она явилась жертвой вероломства; она протянула было руку к своему платью в надежде смягчить сердца палачей лаской и покорностью, но слуги майордома запретили ей прикасаться к ее одежде и бросили на кровать платье дочери своего хозяина.
Тогда принцесса стала умолять их о единственной милости: выйти на минутку, дабы она встала и оделась, что они и сделали, убедившись прежде, что в комнате только одна дверь и что окно слишком высоко, чтобы она могла через него бежать.
Оставшись одна, принцесса со слезами оделась, опустилась на колени и сотворила молитву; не успела она закончить молитву, как двое слуг вернулись и приказали ей поторопиться. Решив ни в чем им не противоречить, она сейчас же встала, зажала под мышкой собачку, взяла в руки корзинку с вышиванием и сказала, что готова следовать за ними.
Слуги приказали ей бесшумно спуститься по лестнице, прошли вместе с ней через двор и, распахнув заднюю калитку, очутились в лесу. Несчастная принцесса так испугалась, что едва не лишилась чувств; она успела заметить, что слуги как-то странно переглядываются.
— Эта ли чего, ничего, — поспешила она их успокоить, опуская собачонку наземь, — подайте мне, я обопрусь на вас и смогу дойти, куда вам будет угодно.
Один из слуг, тот, что был слева, подал ей руку; она оперлась и продолжала путь. Однако спустя четверть часа она почувствовала, что силы ее оставляют, и, скользнув на землю, пала на колени со словами:
— Боже мой! Господа, что же вам угодно со мной сделать, ежели вы ведете меня в такой час в столь пустынное место?
— Дорогая принцесса! — отвечал тот, что шагал по правую от нее руку. — Наш хозяин поручил нам страшное дело, за которое да простит мне Господь, да и вы тоже: мы привели вас сюда убить.
Берта вскрикнула и, раскинув руки, словно мученица, устремила взгляд к небесам. Крупные слезы потекли по ее щекам и закапали на землю, где засверкали в траве подобно росе.
Тогда слуга, бывший слева от нее, подошел к товарищу и отвел его в сторону.
— Ах, дьявол! — прошептал он. — Пусть убивает бедняжку кто хочет, а ведь я ее поддерживал и всю дорогу слышал, как бьется ее сердечко; не могу я поднять на нее руку!
— А что скажет хозяин? — возразил другой слуга.
— Что скажет, то и скажет! Лучше уж я рискну головой, чем погублю душу! Ты только взгляни: ведь она святая, да простит меня Господь!
— Я и сам не прочь ее спасти, — заметил другой, — но ты же знаешь, что нам надобно представить хозяину доказательство того, что его приказание выполнено. Придумай, как заставить его поверить в то, что воля его исполнена, и, клянусь спасением своей души, я буду только рад оставить ее в живых.
— Погоди, дай подумать, — молвил первый.
Спустя минуту он подошел к несчастной Берте, продолжавшей молиться; увидав, что он возвращается после разговора со своим товарищем, она решила, что настал ее смертный час, и, осенив себя крестным знамением, подставила шею, молвив нежным голоском:
— Друг мой! Я прощаю вас, о чем вы меня только что просили. Постарайтесь, чтобы мне было не очень больно!
— Дорогая принцесса! — со слезами на глазах проговорил славный малый. — Я пришел не затем, чтоб вас убить; мне всего-навсего нужна ваша рубашка.
Берта до смерти перепугалась, потому что подумала было, что у этих людей еще более отвратительные намерения; она протянула вперед руку, словно останавливая его.
— Я предпочитаю смерть бесчестью! — воскликнула она.
— Упаси Боже, благородная принцесса, — отвечал слуга, — ежели, даруя вам жизнь, мы заденем или хоть в чем-либо принизим вашу честь! Я прошу у вас рубашку, чтобы изорвать ее и залить кровью, потому что наш хозяин должен поверить, что вы мертвы; а так как он велел нам принести ваш язык в доказательство того, что вы убиты, мы принесем ему язычок вашей собачки.
Принцесса разрыдалась, потому что горячо любила своего пса; а тот словно почувствовал, что спасает жизнь своей хозяйке: он вырвался у нее из рук и лег, поскуливая, к ногам второго слуги.
Берта увидела, что сам Господь хочет, чтобы так все и произошло. Она из целомудрия отошла немного в сторону и, сняв рубашку, протянула ее слугам; те взяли рубашку, проткнули ее ножами в нескольких местах, потом убили собачонку, вымазали ее кровью рубашку принцессы, отрезали у песика язык, чтобы их хозяин поверил, что они убили принцессу; потом они заставили ее поклясться, что она не станет пытаться вернуться к своему отцу, и после того, как принцесса принесла такую клятву, они оставили ее в лесу, забрав окровавленную рубашку и собачий язык.
Когда майордом увидел то и другое, у него не осталось более сомнений в том, что его приказание исполнено, он отпустил жену и обоих слуг, щедро наградив их за молчание; потом он разбудил дочь, приказав ей подняться в комнату принцессы; там, наученная заранее, она надела платье Берты, ее драгоценности, набросила ее вуаль и в час, когда та обыкновенно отправлялась в дорогу, она спустилась, как это делала принцесса, села на коня, проскакала весь день бок о бок с майордомом, проделала то же на следующий день и к вечеру прибыла в Вейхенштефанский замок.
С тех пор, как Пипин получил послание майордома, в котором тот сообщал о прибытии невесты короля, но не говорил, по какой дороге она приедет, король приказал, чтобы часовой день и ночь нес караул на самой высокой башне и протрубил в рог, как только завидит кортеж.
Итак, у Пипина было время выйти навстречу той, кого он принимал за дочь короля Карниолского. Подъехав к воротам замка, мнимая принцесса спешилась и опустилась перед королем на колени. Королю не терпелось убедиться в том, что она столь же красива, как на портрете; он сам приподнял ее вуаль и, увидев, что она в самом деле очень хороша, поднял ее, поцеловал в губы и представил всему двору как королеву франков.
Никто не заметил подмены, а ежели б и нашелся кто-нибудь, кому принцесса могла показаться менее красивой по прибытии, чем она была в день отъезда, он мог бы отнести это на счет ее усталости после неблизкого пути, а также скуки, ведь ей пришлось так долго хранить молчание! Вот так и удалась хитрость Рыжему рыцарю, а Пипин, не знавший настоящей Берты, влюбился в Берту мнимую; после свадьбы у них родился сын, которого король назвал Львом.
Этот самый Лев стал ученым мужем и в 795 году от Рождества Христова был после смерти Адриана I избран папой римским под именем Льва.
Позднее у Пипина и мнимой Берты родились еще два сына, Венеман и Рафат, и две дочери, окрещенные Агнессой и Бертой.
II. ЧТО СТАЛОСЬ С ПРИНЦЕССОЙ КАРНИОЛСКОЙ В ЛЕСУ, И КАК ОНА ПОСТУПИЛА СЛУЖАНКОЙ К МЕЛЬНИКУ
Когда оба лакея ушли и несчастная принцесса осталась в лесу одна, она бросила прощальный взгляд на тело единственного своего друга, сохранившего ей верность и поплатившегося за это жизнью, и побрела в лесную чащу наугад, потому что, как мы уже сказали, лес был такой густой, что не было в нем ни дороги, ни тропинки, и, хотя уже рассвело, она с трудом видела, куда идет.
Так шла она весь день, не встретив ни единой души, и к вечеру, падая от изнеможения и голода, рухнула под деревом и сейчас же уснула. И привиделось ей, что лучезарный архангел сошел с небес и, взяв ее за руку, словно юный Товий, ведет к восхитительному замку, сияющему огнями и полному придворных в великолепных нарядах. В это мгновение она проснулась и увидела, что по-прежнему лежит под деревом в дремучем лесу.
Впрочем, сон ее утешил и придал сил; она поднялась и снова пустилась в путь. Едва она прошла несколько шагов, как заметила пробивавшийся сквозь деревья свет; она было возликовала, но ее тут же охватил страх: друга или врага она сейчас встретит? Наконец она собралась с духом и, решив, что если ей суждено погибнуть, то лучше умереть мгновенной смертью от руки убийцы, нежели от голода и холода после многодневных мучений, она снова пошла на свет, становившийся все ярче по мере ее приближения. Когда она была всего в сотне футов от костра, она не пошла напрямик, как до этого, а стала осторожно перебегать от дерева к дереву, желая все видеть, но оставаться незамеченной; она увидала высокого черного мужчину, помешивавшего огонь в большущей печи.
Несчастная принцесса поначалу вообразила, что сам Сатана готовится к шабашу, и почувствовала огромное искушение убежать прочь; но, вглядевшись внимательнее, она убедилась, что у лесного жителя, хоть и был он чрезвычайно черен, нет ни хвоста, ни копыт, ни языка, как принято изображать Сатану. Напротив, его большое добродушное лицо внушало доверие; время от времени он принимался напевать какую-то песенку с таким веселым видом, что сразу становилось ясно, что у человека, который так поет, совесть чиста. Все это немного успокоило Берту, и она подошла к черному человеку.
Однако при виде ее он отступил на шаг и перекрестился.
Убедившись, что перед ней христианин, принцесса окончательно успокоилась и, протянув к нему руки, проговорила:
— Милый человек! Я отнюдь не явилась из преисподней, как, впрочем, и не спустилась с небес, я всего-навсего несчастная женщина, заблудившаяся в лесу; я умираю от голода и прошу вас подать мне кусок хлеба.
— А-а, ежели дело только за этим, милая девушка, то у меня всего один кусок, — отвечал угольщик, изумившись тому, что видит юную особу в столь поздний час в глухом лесу, — но с помощью ножа мы разделим его на две части. Пока вы будете есть хлеб, вы мне расскажете, как случилось, что такая хорошенькая девушка осталась без ужина и без ночлега и просит приюта у такого бедняка, как я.
— Этого я вам сказать не могу, господин угольщик, потому что поклялась молчать, — отозвалась принцесса, — знайте только, что я должна скрываться в этом лесу, и, ежели вы пожелаете предоставить мне уголок в вашей хижине, а также немного хлеба и воды, я буду очень вам благодарна, я стану работать, чтобы отплатить вам за вашу доброту: вот у меня корзинка с нитками, я буду делать вышивки, которые вы сможете выгодно продавать в городе.
— Поговорим об этом потом, дорогое дитя; а сейчас надобно поскорее накормить вас и напоить, не правда ли? Войдите в мою хижину, у меня есть лишь хлеб и вода, но и то, и другое к вашим услугам.
И угольщик ввел Берту в свою хижину, где дал ей белого хлеба и свежей вкусной воды. Берта прежде всего поблагодарила своего доброго ангела.
Хижине угольщика было далеко до привидевшегося ей во сне дворца; но в ее положении бедное прибежище и щедрое сердце хозяина были все, о чем она могла мечтать. Окончив молитву, она поела и попила с неведомым ей дотоле удовольствием.
— Вот что, милая девушка, — заговорил угольщик, когда Берта окончила трапезу, — я-то был бы не прочь иметь такую привлекательную хозяйку; однако вам не годится жить у бедняка, да еще такого черного, что вы приняли меня за дьявола. У меня есть брат, мельник; вот уж он-то богат; это ему принадлежит Рейсмульская мельница в трех милях отсюда. Завтра я вас к нему отведу: у него две дочери, они хорошо вас примут и, во всяком случае, составят вам подходящее общество.
— А можно ли мне будет пожить у вашего брата мельника тайно? — спросила Берта.
— Сколько вам будет угодно, — отвечал славный малый.
— В таком случае я готова следовать за вами, и пусть Господь наградит вас за то, что вы для меня делаете!
На следующий день угольщик, проведший ночь под деревом, чтобы не стеснять Берту, зашел за ней на рассвете в хижину. Она уже была готова, потому что пережитые накануне волнения рано подняли ее с постели.
Они пустились в путь; угольщик шагал впереди, а принцесса шла следом; несмотря на то, что ни единым намеком не дала ему понять, кто она такая, он догадался, что имеет дело со слишком благородной девицей, чтобы предложить ей руку; так они и дошли к мельнику.
Как и предсказывал угольщик, мельник встретил их приветливо, и когда Берта попросила позволения остаться в его доме при условии, что она сама будет зарабатывать себе на пропитание, мельник согласился.
На другой день стали думать, какую работу поручить Берте; она сказала мельнику, что, ежели ему угодно ей поверить, то, вместо того чтобы поручать ей черную работу, ему следовало бы позволить ей заниматься вышиванием; когда вышивки будут готовы, он продаст их в городе, половину выручки возьмет себе, а на остальные деньги накупит ей разного шелку, а также серебряных и золотых ниток.
Мельник покачал головой, с сомнением поглядывая на клубочки в корзинке принцессы и подозревая, что вряд ли из этого может что-нибудь получиться; впрочем, это был славный малый, он не захотел огорчать девушку и решил попробовать, хотя и не очень надеялся, что бедняжке Берте удастся добиться своего.
Спустя месяц Берта расшила огромное полотно цветами и птицами, и такая это была изумительная работа, что казалось, будто цветы живые, а птицы вот-вот запоют.
Мельник был восхищен; он взял полотно, аккуратно сложил его и понес в Аугсбург. Дойдя до главной площади города, он вошел в самую дорогую лавочку и показал вышивку, спрашивая у торговки, не хочет ли она ее купить; торговка взяла в руки полотно и долго его разглядывала, не говоря ни слова и поворачивая его то так, то этак: работа была выполнена так искусно, что вышивка была почти так же хороша с изнанки, как и с лицевой стороны; наконец она спросила у мельника, сколько он хочет за это полотно.
— Послушайте! — отвечал тот. — Я человек простой, и сколько такие вещи стоят, не знаю; назовите свою цену и дайте мне за это, сколько сочтете нужным: я полагаюсь на вашу честность.
— Вот что, милейший, — заметила торговка, — вы хорошо сделали, что так повели дело.
И она вручила ему солидную сумму с такими словами:
— Если у вас будет еще вышивка, исполненная этими же руками, приносите ее мне, и я заплачу вам, как теперь.
Изумившись тому, что простая вышивка может так дорого стоить, мельник пообещал хозяйке лавочки исполнить ее просьбу и, опустив половину выручки в карман, на оставшиеся деньги накупил целую корзину разного шелку, а также золотых и серебряных ниток; потом он возвратился на Рейсмульскую мельницу, где его поджидала Берта, сгоравшая от нетерпения поскорее узнать, удалось ли ему сбыть с рук товар.
— Боже милостивый! Дорогая вы моя! — еще издали закричал мельник, едва завидев Берту. — Как хорошо, что вы не захотели заниматься ничем другим, кроме вышивания! Ведь я вам несу шелку, которого хватит на двадцать таких полотен, да к тому же денег у меня осталось столько, что их хватило бы на приданое дворянской дочери.
Он хотел было отдать ей выручку, но Берта возразила:
— Оставьте эти деньги себе — это плата за пропитание и оказанный мне приют; я только об одном хочу вас попросить; когда будете покупать платья своим дочерям, купите и мне тоже.
Мельник еще долго настаивал, однако Берта и слышать не хотела о деньгах, и в конце концов мельник убрал выручку в шкаф. Был он человек честный и потому, понимая, что наступит день, когда Берта оставит его дом, он положил ее деньги отдельно от своих, чтобы в минуту прощания дать ей полный расчет.
Принцесса работала весь следующий месяц и по истечении этого времени передала мельнику второе полотно, еще краше первого. На сей раз мельник не заставил себя упрашивать, взял вышивку и отнес торговке, а та дала ему денег еще больше, чем в первый раз, потому что очень выгодно сбыла первое полотно, и не выпускала мельника до тех пор, пока тот не пообещал ей, что через месяц принесет в лавочку третье полотно.
Так шла она весь день, не встретив ни единой души, и к вечеру, падая от изнеможения и голода, рухнула под деревом и сейчас же уснула. И привиделось ей, что лучезарный архангел сошел с небес и, взяв ее за руку, словно юный Товий, ведет к восхитительному замку, сияющему огнями и полному придворных в великолепных нарядах. В это мгновение она проснулась и увидела, что по-прежнему лежит под деревом в дремучем лесу.
Впрочем, сон ее утешил и придал сил; она поднялась и снова пустилась в путь. Едва она прошла несколько шагов, как заметила пробивавшийся сквозь деревья свет; она было возликовала, но ее тут же охватил страх: друга или врага она сейчас встретит? Наконец она собралась с духом и, решив, что если ей суждено погибнуть, то лучше умереть мгновенной смертью от руки убийцы, нежели от голода и холода после многодневных мучений, она снова пошла на свет, становившийся все ярче по мере ее приближения. Когда она была всего в сотне футов от костра, она не пошла напрямик, как до этого, а стала осторожно перебегать от дерева к дереву, желая все видеть, но оставаться незамеченной; она увидала высокого черного мужчину, помешивавшего огонь в большущей печи.
Несчастная принцесса поначалу вообразила, что сам Сатана готовится к шабашу, и почувствовала огромное искушение убежать прочь; но, вглядевшись внимательнее, она убедилась, что у лесного жителя, хоть и был он чрезвычайно черен, нет ни хвоста, ни копыт, ни языка, как принято изображать Сатану. Напротив, его большое добродушное лицо внушало доверие; время от времени он принимался напевать какую-то песенку с таким веселым видом, что сразу становилось ясно, что у человека, который так поет, совесть чиста. Все это немного успокоило Берту, и она подошла к черному человеку.
Однако при виде ее он отступил на шаг и перекрестился.
Убедившись, что перед ней христианин, принцесса окончательно успокоилась и, протянув к нему руки, проговорила:
— Милый человек! Я отнюдь не явилась из преисподней, как, впрочем, и не спустилась с небес, я всего-навсего несчастная женщина, заблудившаяся в лесу; я умираю от голода и прошу вас подать мне кусок хлеба.
— А-а, ежели дело только за этим, милая девушка, то у меня всего один кусок, — отвечал угольщик, изумившись тому, что видит юную особу в столь поздний час в глухом лесу, — но с помощью ножа мы разделим его на две части. Пока вы будете есть хлеб, вы мне расскажете, как случилось, что такая хорошенькая девушка осталась без ужина и без ночлега и просит приюта у такого бедняка, как я.
— Этого я вам сказать не могу, господин угольщик, потому что поклялась молчать, — отозвалась принцесса, — знайте только, что я должна скрываться в этом лесу, и, ежели вы пожелаете предоставить мне уголок в вашей хижине, а также немного хлеба и воды, я буду очень вам благодарна, я стану работать, чтобы отплатить вам за вашу доброту: вот у меня корзинка с нитками, я буду делать вышивки, которые вы сможете выгодно продавать в городе.
— Поговорим об этом потом, дорогое дитя; а сейчас надобно поскорее накормить вас и напоить, не правда ли? Войдите в мою хижину, у меня есть лишь хлеб и вода, но и то, и другое к вашим услугам.
И угольщик ввел Берту в свою хижину, где дал ей белого хлеба и свежей вкусной воды. Берта прежде всего поблагодарила своего доброго ангела.
Хижине угольщика было далеко до привидевшегося ей во сне дворца; но в ее положении бедное прибежище и щедрое сердце хозяина были все, о чем она могла мечтать. Окончив молитву, она поела и попила с неведомым ей дотоле удовольствием.
— Вот что, милая девушка, — заговорил угольщик, когда Берта окончила трапезу, — я-то был бы не прочь иметь такую привлекательную хозяйку; однако вам не годится жить у бедняка, да еще такого черного, что вы приняли меня за дьявола. У меня есть брат, мельник; вот уж он-то богат; это ему принадлежит Рейсмульская мельница в трех милях отсюда. Завтра я вас к нему отведу: у него две дочери, они хорошо вас примут и, во всяком случае, составят вам подходящее общество.
— А можно ли мне будет пожить у вашего брата мельника тайно? — спросила Берта.
— Сколько вам будет угодно, — отвечал славный малый.
— В таком случае я готова следовать за вами, и пусть Господь наградит вас за то, что вы для меня делаете!
На следующий день угольщик, проведший ночь под деревом, чтобы не стеснять Берту, зашел за ней на рассвете в хижину. Она уже была готова, потому что пережитые накануне волнения рано подняли ее с постели.
Они пустились в путь; угольщик шагал впереди, а принцесса шла следом; несмотря на то, что ни единым намеком не дала ему понять, кто она такая, он догадался, что имеет дело со слишком благородной девицей, чтобы предложить ей руку; так они и дошли к мельнику.
Как и предсказывал угольщик, мельник встретил их приветливо, и когда Берта попросила позволения остаться в его доме при условии, что она сама будет зарабатывать себе на пропитание, мельник согласился.
На другой день стали думать, какую работу поручить Берте; она сказала мельнику, что, ежели ему угодно ей поверить, то, вместо того чтобы поручать ей черную работу, ему следовало бы позволить ей заниматься вышиванием; когда вышивки будут готовы, он продаст их в городе, половину выручки возьмет себе, а на остальные деньги накупит ей разного шелку, а также серебряных и золотых ниток.
Мельник покачал головой, с сомнением поглядывая на клубочки в корзинке принцессы и подозревая, что вряд ли из этого может что-нибудь получиться; впрочем, это был славный малый, он не захотел огорчать девушку и решил попробовать, хотя и не очень надеялся, что бедняжке Берте удастся добиться своего.
Спустя месяц Берта расшила огромное полотно цветами и птицами, и такая это была изумительная работа, что казалось, будто цветы живые, а птицы вот-вот запоют.
Мельник был восхищен; он взял полотно, аккуратно сложил его и понес в Аугсбург. Дойдя до главной площади города, он вошел в самую дорогую лавочку и показал вышивку, спрашивая у торговки, не хочет ли она ее купить; торговка взяла в руки полотно и долго его разглядывала, не говоря ни слова и поворачивая его то так, то этак: работа была выполнена так искусно, что вышивка была почти так же хороша с изнанки, как и с лицевой стороны; наконец она спросила у мельника, сколько он хочет за это полотно.
— Послушайте! — отвечал тот. — Я человек простой, и сколько такие вещи стоят, не знаю; назовите свою цену и дайте мне за это, сколько сочтете нужным: я полагаюсь на вашу честность.
— Вот что, милейший, — заметила торговка, — вы хорошо сделали, что так повели дело.
И она вручила ему солидную сумму с такими словами:
— Если у вас будет еще вышивка, исполненная этими же руками, приносите ее мне, и я заплачу вам, как теперь.
Изумившись тому, что простая вышивка может так дорого стоить, мельник пообещал хозяйке лавочки исполнить ее просьбу и, опустив половину выручки в карман, на оставшиеся деньги накупил целую корзину разного шелку, а также золотых и серебряных ниток; потом он возвратился на Рейсмульскую мельницу, где его поджидала Берта, сгоравшая от нетерпения поскорее узнать, удалось ли ему сбыть с рук товар.
— Боже милостивый! Дорогая вы моя! — еще издали закричал мельник, едва завидев Берту. — Как хорошо, что вы не захотели заниматься ничем другим, кроме вышивания! Ведь я вам несу шелку, которого хватит на двадцать таких полотен, да к тому же денег у меня осталось столько, что их хватило бы на приданое дворянской дочери.
Он хотел было отдать ей выручку, но Берта возразила:
— Оставьте эти деньги себе — это плата за пропитание и оказанный мне приют; я только об одном хочу вас попросить; когда будете покупать платья своим дочерям, купите и мне тоже.
Мельник еще долго настаивал, однако Берта и слышать не хотела о деньгах, и в конце концов мельник убрал выручку в шкаф. Был он человек честный и потому, понимая, что наступит день, когда Берта оставит его дом, он положил ее деньги отдельно от своих, чтобы в минуту прощания дать ей полный расчет.
Принцесса работала весь следующий месяц и по истечении этого времени передала мельнику второе полотно, еще краше первого. На сей раз мельник не заставил себя упрашивать, взял вышивку и отнес торговке, а та дала ему денег еще больше, чем в первый раз, потому что очень выгодно сбыла первое полотно, и не выпускала мельника до тех пор, пока тот не пообещал ей, что через месяц принесет в лавочку третье полотно.