Дюморье Д.. Птицы

всяком случае излагает все происходящее не всерьез, словно речь идет о
каком-то затянувшемся розыгрыше. И таких, как он, много, таких сотни -- и
никто не в состоянии представить себе, что значит сражаться в кромешной тьме
с кучей птиц. Сегодня вечером в Лондоне наверняка организуют народное
гулянье, наподобие тех, что устраивают в день выборов. Люди будут толпиться
на улице, шуметь, хохотать, напиваться. "Пойдем-ка поглядим на птиц! "
Он выключил радио и принялся за окна на кухне. Жена молча наблюдала;
маленький Джонни вертелся у ее ног.
-- Нат, а здесь-то доски зачем? -- спросила она. -- Теперь придется
зажигать свечи чуть ли не в два часа дня. И вообще я не понимаю, какой толк
в этих досках.
-- Лучше перестраховаться, чем потом локти кусать, -- ответил Нат. --
Не хочу рисковать.
-- Куда смотрят власти? -- сказала жена. -- Надо было вызвать войска и
начать отстреливать птиц. Живо бы их распугали.
-- Ну, допустим. А как, по-твоему, это сделать?
-- Посылают же войска в доки, когда докеры бастуют. Бросают солдат на
разгрузку судов.
-- Верно, -- сказал Нат, -- только в Лондоне восемь миллионов жителей
или даже больше. А сколько всяких зданий, жилых домов, особняков! Это
сколько же нужно солдат -- отстреливать птиц со всех крыш?
-- Не знаю, но что-то надо делать. Власти должны что-то предпринять.
Нат подумал про себя, что власти, наверное, как раз сейчас ломают
голову в поисках выхода, но как бы они ни решили действовать в Лондоне и
других больших городах, здесь, за три сотни миль от столицы, это людям не
поможет. Каждый хозяин должен сам побеспокоиться о собственном доме.
-- А как у нас со съестным? -- спросил он.
-- Господи, Нат, что еще тебе придет в голову?
-- Не спорь. Какие есть припасы?
-- Завтра среда, наш закупочный день, ты сам знаешь. Я не держу ничего
лишнего в сыром виде, все ведь портится. Мясник приедет только послезавтра.
Но я могу что-нибудь мясное привезти и завтра из города.
Нат не хотел пугать жену понапрасну, но сам подумал, что намеченная на
завтра поездка в город вряд ли состоится. Он заглянул, в кладовую и заодно в
буфет, где жена держала байки с консервами. Хлеба было маловато.
-- Ну, а с хлебом что?
-- И булочник будет завтра. Муки тоже было немного. Впрочем, хватит
испечь буханку хлеба, если булочник завтра не приедет.
-- В старое время мы бы заботы не знали, -- сказал Нат. -- Женщины
пекли хлеб два раза в неделю, сами рыбу солили, и в доме всегда были запасы
еды. Семья могла бы выдержать осаду, если б понадобилось.
-- Я пробовала давать детям рыбные консервы, им не понравилось, --
сказала жена.
Нат продолжал забивать досками кухонные окна. И вдруг вспомнил: свечи!
Свечи тоже были на исходе. Завтра надо бы и свечей докупить. Но ничего не
попишешь. Сегодня нужно лечь пораньше. Если, конечно...
Он встал, прошел через заднее крыльцо в огород и поглядел на море.
Солнце весь день не показывалось, и теперь, хотя было всего три часа, вокруг
сгустилась мгла, небо было тяжелое, мрачное, бесцветное, как соль. Он
слышал, как волны злобно барабанят о скалы. Он пошел вниз по тропке к берегу
и на полдороге вдруг замер. Был прилив; вода уже стояла высоко. Прибрежные
скалы, утром еще обнаженные, теперь полностью скрылись под водой, но Нат
смотрел не на море. Он смотрел на чаек. Чайки все снялись с места. Сотни,
тысячи их кружили над водой, напрягая крылья, борясь с ветром. Чайки затмили
небо -- потому и стемнело вокруг. Они летали молча, не издавая ни звука. Они
парили, кружили, взмывали вверх и снова падали, меряясь силами с ветром.
Нат повернулся и бегом бросился к дому.
-- Я пошел за Джил, -- сказал он жене. -- Хочу встретить ее на
остановке.
-- Что случилось? -- спросила жена. -- На тебе лица нет.
-- Не выпускай Джонни из дому. И запри дверь. И лучше задерни шторы и
зажги свечи.
-- Но ведь только три часа дня!
-- Неважно. Делай, как я сказал. Он взглянул под навес у заднего
крыльца, где держал огородный инвентарь. Подходящего мало. Лопата слишком
тяжелая, вилы не годятся. Он взял мотыгу -- ее, по крайней мере, легко
нести.
Он обогнул дом и пошел к автобусной остановке, то и дело оглядываясь
через плечо на море. Чайки поднялись выше и теперь описывали более широкие
круги -- их огромные соединения выстраивались в небе в боевом порядке.
Нат прибавил шагу. Он знал, что автобус доберется до вершины холма не
раньше четырех, но все равно спешил. На пути он никого, к счастью, не
встретил -- не то время, чтобы стоять и лясы точить.
Он дошел до остановки и принялся ждать. Конечно, он напрасно спешил --
до автобуса оставалось добрых полчаса. Он потопал ногами, чтобы согреться,
подул на закоченевшие руки. Вдали перед ним простирались меловые горы,
чистые и белые на фоне мрачного, блеклого неба. Неожиданно из-за гор
поднялось что-то черное, как мазок сажи; потом пятно стало разрастаться,
приобрело объем и превратилось в тучу, которая тут же распалась на части,
поплывшие на север, на запад, на восток и на юг; и это были вовсе не тучи:
это были птицы. Нат следил за их движением по небу, и когда одна стая
пролетала над ним на высоте двух или трех сотен футов, он понял по их
скорости, что они направляются от побережья в глубь страны и что им нет дела
до людей здесь, на полуострове. Это были грачи, вороны, галки, сороки, сойки
-- птицы, которые не прочь поживиться другими, более мелкими птицами; но
сегодня они вмели в виду добычу совсем иного рода.
"Им поручены города, -- подумал Нат. -- Они четко знают, что им надо
делать. Им наплевать на нас. С нами расправятся чайки. А эти летят в
города".
Он вошел в телефонную будку и снял трубку. Достаточно, если ему ответит
коммутатор. Там уж передадут, кому нужно.
-- Я звоню с шоссе, от автобусной остановки, -- начал он. -- Хочу
сообщить, что мимо меня летят огромные полчища птиц. Чайки тоже скапливаются
в заливе.
-- Ясно, -- ответил женский голос, усталый, безразличный.
-- Могу я быть уверен, что вы передадите мое сообщение куда полагается?
-- Да, да, конечно, -- На этот раз в голосе явно звучали раздраженные
нотки. Затем послышались короткие гудки.
"Такая же, как все, -- подумал Нат, -- ни до чего нет дела. Может, ей
целый день звонят, надоедают. А ей охота вечером пойти в кино. Повиснет на
каком-нибудь парне и будет ахать: "Ты только посмотри, сколько птиц! " Ничем
такую не проймешь... "
Автобус, пыхтя, подкатил к остановке. Джил спрыгнула на землю, за ней
еще трое или четверо ребят. Автобус тут же двинулся дальше, в сторону
города.
-- Пап, а это для чего? Ребятишки со смехом окружили его, показывая
пальцами на мотыгу.
-- Просто так взял, на всякий случай, -- сказал он. -- Ну, а теперь по
домам.
Сегодня холодно, нечего болтаться на улице. Ну-ка, живенько! Я постою,
пока вы пробежите через поле, погляжу, кто из вас быстрее бегает.
Он обращался к детям, которые жили в поселке, в муниципальных домах.
Наискосок, через поле, туда было ближе.
-- Мы хотели немножко поиграть по дороге, -- заявил один мальчик.
-- Никаких игр. Марш по домам, а не то я вашим мамам нажалуюсь.
Дети пошептались, поглядывая на него круглыми удивленными глазами, а
потом стремглав помчались через поле. Джил смотрела на отца, недовольно
надув губы.
-- Мы всегда играем по дороге из школы, -- сказала она.
-- Только не сегодня. Сегодня игры отменяются. Идем скорей, не будем
время терять.
Он теперь ясно видел чаек -- они держали курс на сушу, кружили над
полями, все так же молча, так же беззвучно.
-- Пап, погляди туда. Смотри, сколько чаек!
-- Я вижу. Давай скорее!
-- А куда это они? Куда они летят?
-- В глубь страны, наверно. Ищут, где теплее.
Он схватил ее за руку и потащил за собой.
-- Пап, не так быстро, я не поспеваю. Чайки проделали то же, что до них
грачи и вороны: они развернулись строем по небу, разделились на четыре
многотысячных отряда и двинулись на север, юг, восток и запад.
-- Пап, что это? Что чайки делают? В отличие от галок и ворон, чайки,
разделившись, еще продолжали кружить и не торопились набирать высоту, будто
ждали какого-то сигнала. Как будто окончательное решение еще не принято. Еще
не сформулирован приказ.
-- Хочешь, я тебя понесу, Джил? Давай-ка забирайся ко мне на спину.
Он надеялся, что так будет быстрее, но не рассчитал -- Джил была
тяжелая, все время сползала вниз. При этом она еще и плакала. Ей передался
отцовский страх, предчувствие опасности.
-- Противные чайки! Пускай улетают. Смотри, они совсем низко!
Он поставил дочку на землю и перешел на бег, таща ее за собой. На
повороте у фермы он увидал, что мистер Триг выкатывает из гаража машину. Нат
окликнул его:
-- Не подбросите нас до дому?
-- Что это вдруг?
Фермер повернулся на сиденье и удивленно уставился на них. Затем его
веселая румяная физиономия расплылась в улыбке.
-- Похоже, скоро начнется забава, -- сказал он. -- Видели чаек? Мы с
Джимом хотим их немного пощелкать. Все свихну-
лись на этих птицах, только о них и говорят. Слышал, что они вас ночью
навестили. Могу одолжить ружье.
Нат отрицательно покачал головой. Фермерская малолитражка была
загружена до предела. Места хватило бы только для Джил, и то если посадить
ее на пустые канистры на заднем сиденье.
-- Ружья мне не надо, но вы бы меня очень выручили, если б подвезли
Джил. Она боится птиц.
Он говорил отрывисто и быстро -- не хотел вдаваться в объяснения при
ребенке.
-- Хорошо, -- сказал фермер, -- я ее отвезу. Не хотите, значит,
участвовать в нашей охоте? А зря! Мы им покажем! Перья полетят -- будь
здоров!
Джил уселась в машину, и фермер, развернувшись, покатил по дороге. Нат
пошел следом. Триг просто спятил! Что значит какое-то ружье против целого
неба птиц?
Теперь, когда ему больше не надо было беспокоиться за Джил, он мог как
следует оглядеться. Чайки все еще кружили над полями. В основном это были
серебристые чайки, но среди них было и немало черноголовых. Обычно эти две
породы держатся врозь, но нынче что-то их объединило. Что-то свело их
вместе, и свело не случайно. Он слыхал, что черноголовки нападают на птиц
помельче, а бывает и на новорожденных ягнят. Своими глазами ему, правда,
ничего такого видеть не приходилось. Но сейчас, глядя на небо, он это
вспомнил. Чайки определенно держали курс на ферму. Они кружили гораздо ниже,
и черноголовые были впереди. Черноголовые возглавляли атаку. Значит, их цель
-- ферма. Туда они и летят.
Нат прибавил шагу. Он видел, как фермерская машина отъехала от дома и
повернула ему навстречу. Поравнявшись с ним, фермер рывком затормозил.
-- Девочка уже на месте, -- сказал он. -- Мать ее поджидала. Ну, как
вам все это нравится? В городе ходят слухи, что это русские виноваты.
Окормили птиц какой-то отравой.
-- Каким образом?
-- Почем я знаю! Кто-то сболтнет -- и пошло. Ну что, не надумали
присоединиться к нашей охотничьей партии?
-- Нет, я домой. Жена будет волноваться.
-- Хозяйка моя считает, что в охоте был бы смысл, если б чаек можно
было есть, -- сказал Триг. -- Мы бы их тогда жарили, пекли, мариновали...
Вот погодите, выпущу несколько обойм в эту нечисть -- только пух и перья
полетят.
-- А вы окна забили? -- спросил Нат.
-- Еще чего! Чушь это все. По радио любят запугивать. У меня и так дел
невпроворот, не хватало еще с окнами возиться.
-- На вашем месте я бы заколотил.
-- Да бросьте! Совсем вас застращали. Хотите -- приезжайте ночевать.
-- Большое спасибо, мы уж как-нибудь дома.
-- Ну, тогда пока. Увидимся утром. Зажарим на завтрак пару чаек.
Триг ухмыльнулся и свернул к воротам фермы.
Нат пошел быстрым шагом. Он миновал рощицу, старый амбар; теперь
перелаз -- и до дома останется пройти последний отрезок поля.
Перебираясь через изгородь, он услыхал свист крыльев: прямо на него
спикировала черноголовая чайка, промахнулась, развернулась на лету, взмыла
вверх и снова спикировала. В мгновение ока к ней присоединились еще чайки --
шесть, семь, двенадцать, серебристые и черноголовые вперемежку. Он бросил
мотыгу. Все равно толку от нее никакого. Прикрывая голову руками, он
бросился к дому. Чайки не отставали и продолжали атаковать его сверху,
по-прежнему молча;
в тишине раздавалось только хлопанье крыльев. Свирепых, безжалостных
крыльев. Он чувствовал, как кровь течет у него по пальцам, по запястьям, по
шее. Твердые клювы били сверху наотмашь, раздирая плоть. Только бы уберечь
глаза! Остальное неважно. Только бы спасти от них глаза. Они еще не
научились вцепляться намертво, рвать одежду, обрушиваться всем скопом на
голову, на спину. Но они смелели на глазах, с каждой новой атакой. И
действовали они отчаянно и безоглядно, не щадя себя. Многие, если им
случалось спикировать слишком низко и промахнуться, ударялись об землю,
разбивались вдрызг, ломали себе кости. На бегу Нат то и дело спотыкался об
искалеченных чаек и отшвыривал их ногой.
Кое-как он добрался до двери и стал барабанить в нее окровавленными
руками. Из-за досок на окнах казалось, что в доме темно. Кругом была
темнота.
-- Открой! -- крикнул он. -- Это я! Открой!
Он старался перекричать шум хлопающих крыльев.
И в эту секунду он увидел над собой баклана, изготовившегося к броску.
Чайки кружили, улетали, боролись, с ветром, и только баклан висел в небе
неподвижно. Один-единственный баклан -- прямо у Ната над головой. Внезапно
он прижал крылья к телу и камнем пошел вниз. Нат закричал, и дверь, по
счастью, распахнулась. Он едва успел переступить через порог -- жена всей
тяжестью налегла на дверь. И тут же они услыхали, как со стуком ударился о
землю баклан.
Жена промыла и перевязала ему раны. Они оказались не особенно
глубокими.

Больше всего пострадали кисти рук и запястья. Не будь на нем шапки,
чайки бы добрались и до головы. Ну а баклан... баклан мог бы запросто
пробить ему череп.
Дети, как и следовало ожидать, подняли рев, когда увидели, что у отца
руки в крови.
Он попытался их успокоить:
-- Все в порядке, мне совсем не больно. Ранки пустяковые, Джил, поиграй
с Джонни, пока мама промывает мне царапины.
Он притворил дверь из кухни, чтобы не пугать детей. Лицо у жены было
пепельно-серое. Она открыла кран над раковиной.
-- Я их видела, -- прошептала она. -- Они как раз стали сбиваться в
кучу, когда мистер Триг привез Джил. И я так крепко захлопнула дверь, что ее
заклинило. Потому и не могла тебе сразу открыть.
-- Слава богу, они караулили меня. С Джил они бы справились в два
счета. Тут хватило бы и одной птицы.
Они шептались, как заговорщики, чтобы дети не слышали, пока жена
бинтовала ему руки и шею.
-- Они летят в глубь страны, -- сказал он. -- Их тысячи. Грачи, вороны,
все крупные птицы. Я видел их, пока ждал на остановке. Они
нацелились на города.
-- Для чего, Нат?
-- Добычи ищут. Сперва будут нападать на людей на улице. Потом
попробуют проникнуть в дома через окна и дымоходы.
-- Но почему власти ничего не предпринимают? Почему не высылают войска,
пулеметы, хоть что-нибудь?
-- Еще не успели. Никто ведь к этому не был готов. Послушаем, что
скажут в шесть часов, в известиях.
Нат прошел на кухню, за ним следом жена. Джонни мирно играл на полу.
Зато Джил была явно встревожена.
-- Там птицы, -- сказала она. -- Пап, послушай!
Нат прислушался. Из-за окон и двери доносились приглушенные звуки.
Шорох крыльев, скрип когтей, скребущих по дереву, пытающихся отыскать
лазейку в дом. Звук трущихся друг о друга птичьих тел, толкотня на
подоконниках. И по временам резкий, отчетливый стук, когда какая-нибудь
незадачливая птица со всего маху ударялась об землю.
"Сколько-то их расшибется насмерть, -- подумал он. -- Но, к сожалению,
малая часть. Малая часть".
-- Все в порядке, Джил, -- произнес он вслух. -- Окна я крепко
заколотил. Птицам сюда хода нет.
Он снова тщательно проверил окна. Сработано на совесть. Все щели
законопачены, но можно попытаться еще кое-что сделать, чтоб была
стопроцентная гарантия. Он принес клинышки, полоски старой жести, деревяшки,
металлические планки и стал прибивать их по бокам, чтобы доски держались
надежнее. Стук молотка немного заглушил птичью возню, все это царапанье,
шарканье и самый зловещий звук -- больше всего он боялся, что его услышат
жена или дети: треск стекла под ударами клювов.
-- Включи-ка радио, -- сказал он жене. -- Послушаем, что там передают.
Радио тоже должно помочь заглушить наружные звуки. Он пошел наверх и
принялся тем же способом укреплять окна в спальне и в детской. Теперь он
слышал, что творится на крыше, слышал скрежет птичьих когтей, суетливые
перебежки.
Он решил, что ночевать всем надо в кухне -- матрасы можно снести вниз и
положить прямо на полу. И огонь в плите не гасить. Он сомневался в дымоходах
верхнего этажа. Доски, которыми он забил основания, могли не выдержать. А в
кухне всю ночь будет гореть огонь, так спокойней. Хорошо бы преподнести это
в какой-нибудь шутливой форме. Сказать детям, что он придумал разбить
походный лагерь, как в лесу. И если случится самое худшее и птицы проникнут
в дом через верхние дымоходы, то из спален им не так-то просто будет
выбраться. На то, чтобы пробиться сквозь двери, понадобится много часов, а
то и дней. Там, наверху, они никому не смогут причинить вреда. Оказавшись
взаперти в таком множестве, они неминуемо задохнутся и погибнут.
Он начал перетаскивать вниз матрасы. При виде их глаза жены тревожно
расширились: она подумала, что птицы уже наверху.
-- Ну вот, полный порядок, -- сказал он. -- Сегодня будем все спать на
кухне. У огня уютней. Кроме того, здесь не слышно, как эти дурацкие птицы
скребутся в окна.
Он позвал детей помочь ему переставить мебель и на всякий случай с
помощью жены пододвинул к окну кухонный буфет. Буфет встал хорошо. Лишняя
гарантия. На освободившееся место у стены теперь можно положить рядком
матрасы.
"Мы здесь в относительной безопасности, -- подумал он. -- Уютно и
надежно, как в бомбоубежище. Правда, с едой плоховато. Продуктов и угля для
плиты хватит на два-три дня, не больше. А к тому времени... "
Но что толку загадывать наперед? Еще надо послушать, что объявят по
радио. Должны они как-то проинструктировать людей. И тут, в довершение
всего, он осознал, что в эфире звучит только музыка. Музыка вместо
постоянной детской передачи, которая идет в это время. Он взглянул на шкалу
приемника. Настроено верно, на лондонское радиовещание. Танцевальные записи!
Он щелкнул ручкой и переключился на развлекательную программу. То же самое.
И тогда он вдруг понял, в чем дело. Все обычные передачи отменены. Такое
бывает только в исключительных случаях. В день всеобщих выборов, например.
Он попытался вспомнить, как было в войну, во время массированных налетов на
Лондон, и тут же сообразил, что центральная радиостанция находилась тогда не
в Лондоне. Передачи транслировались из какого-то временного центра.
"Пожалуй, здесь мы в лучшем положении, -- подумал он. -- Здесь, в кухне,
когда окна и двери забиты досками, надежней, чем в городах. Надо благодарить
бога, что мы не в городе".
В шесть часов музыка прекратилась. Раздался сигнал точного времени. Он
должен послушать известия, даже если они перепугают детей. Сигналы смолкли,
наступила пауза. Потом заговорил диктор. Голос у него был торжественный и
серьезный. Совсем не то что днем,
"Говорит Лондон. Сегодня в четыре часа дня в стране объявлено
чрезвычайное положение. Предпринимаются шаги для спасения жизни и имущества
граждан. Однако на немедленный эффект рассчитывать нельзя ввиду
непредвиденного и беспрецедентного характера данного кризиса. Всем
домовладельцам предлагается принять срочные меры к тому, чтобы обезопасить
свое жилище, а жильцы многоквартирных домов должны объединиться и сделать
все от них зависящее, чтобы исключить всякий доступ внутрь. Сегодня вечером
категорически воспрещается покидать пределы домов и находиться на улицах, на
проезжих дорогах или где бы то ни было вне закрытых помещений. Птицы
большими стаями нападают на всех, кто оказывается в их поле зрения, и уже
начали осаждать дома. Только при соблюдении должных мер безопасности дома
могут остаться недоступными для птиц. Просьба к населению сохранять
спокойствие и не поддаваться панике. Ввиду исключительности создавшегося
положения все станции прекращают свои передачи до семи часов утра".
Затем сыграли государственный гимн. Больше ждать было нечего. Нат
выключил приемник. Он взглянул на жену, она на него.
-- Папа, про что они? -- спросила Джил. -- Что это они говорили в
новостях?
-- Говорили, что сегодня больше не будет передач, -- сказал Нат. -- Там
на радио какая-то авария.
-- Из-за птиц? -- спросила Джил. -- Это птицы что-то повредили?
-- Нет, просто все там очень заняты. А от птиц, конечно,
много вреда, особенно в городах, надо поскорей от них
избавиться. Ничего, один вечер обойдемся без радио.
-- Хорошо бы у нас был патефон, -- сказала Джил. -- Все-таки лучше, чем
совсем ничего.
Она не сводила глаз с буфета, которым были забаррикадированы окна.
Несмотря на все старания, невозможно было не слышать непрерывного
постукивания, шуршания, назойливого шелеста и хлопанья крыльев.
-- Давайте сегодня поужинаем пораньше, -- сказал Нат. -- Приготовим
что-нибудь вкусненькое. Попросим маму. Пускай сделает что-нибудь, что мы все
любим. Гренки с сыром -- идет?
Он подмигнул жене, незаметно сделав ей знак. Ему хотелось, чтобы с лица
Джил сошло выражение страха и тревожного ожидания.
Он помогал готовить ужин и при этом напевал, насвистывал, нарочно
громко гремел посудой, и ему показалось, что шарканье и стук стали тише,
звучали уже не так настойчиво. Потом он поднялся наверх и прислушался, но на
этот раз не услышал суеты и толкотни па крыше.
"Тоже, небось, соображают, -- подумал он. -- Понимают, что сюда им не
пробиться. Наверно, отправились в другое место. Зачем на нас зря тратить
время".
Ужин прошел спокойно, без происшествий, и только потом, когда они
убрали со стола, они услышали новый, рокочущий звук, издавна хорошо
знакомый.
Жена повернулась к нему, ее лицо вспыхнуло радостью.
-- Самолеты! -- сказала она. -- Они выслали против птиц самолеты. Я все
время говорила, что они должны это сделать. Теперь птицам конец. Это ведь
стреляют из орудий? Ты слышишь?
Возможно, это и была орудийная пальба -- где-то далеко в море. Трудно
сказать. Тяжелые морские орудия могли бы дать результат вдали от берега, но
сейчас чайки не в море, а на суше. Кто же станет обстреливать берег,
рисковать жизнью населения?
-- Какое счастье слышать самолеты, правда? -- сказала жена.
Джил, которой передалось радостное возбуждение матери, стала вместе с
Джонни подпрыгивать на месте:
-- Самолеты прогонят птиц! Самолеты их всех убьют!
И тут они услыхали взрыв -- примерно милях в двух, за ним второй,
третий. Рокот моторов начал удаляться; самолеты уходили в сторону моря.
-- Что это? -- спросила жена. -- Они сбросили бомбы на птиц?
-- Не знаю, -- ответил Нат. -- Не думаю.
Он не хотел говорить ей, что взрыв, который они слышали, -- это
крушение самолета. Значит, власти попытались выслать воздушную разведку;
неужели там никто не понимает, что эта затея -- чистое самоубийство? Что
может самолет против птиц, бросающихся, как смертники, на пропеллеры, на
фюзеляж? Может только сам рухнуть вниз. И если эти попытки делаются по всей
стране, то во сколько жизней они обойдутся? Не иначе как там, наверху,
кто-то окончательно потерял голову.
-- А где самолеты, пап? -- спросила Джил.
-- Улетели обратно на базу. Ну, а теперь живо спать!
Пока жена отвлеклась на свои привычные дела -- раздевала детей у огня,
стелила им простынки, укладывала, -- он еще раз обошел дом и удостоверился,
что щели повсюду плотно заделаны. Рокота самолетов не было слышно, орудийная
пальба на море тоже прекратилась. "Пустая трата сил, -- подумал Нат. --
Много ли их можно уничтожить таким путем? Ценой человеческих жизней! Правда,
есть еще газ. Может, они попробуют распылять иприт, горчичный газ. Людей,
конечно, предупредят заранее. Ясно одно: над этим сегодня бьются лучшие
головы страны".
Эта мысль его немного успокоила. Он живо представил себе, как ученых,
натуралистов, технических специалистов -- словом, всех тех, кого называют
"мозговой трест", срочно собирают на совет;
наверно, они уже взялись за работу. Решить такую проблему не под силу
ни правительству, ни штабным начальникам -- тут уж ученым карты в руки,
пусть они распоряжаются.
"Только действовать придется без жалости, -- подумал он. -- Придется
рисковать людскими жизнями, если они пустят в ход газ, и там, где всего
тяжелее, потерь будет больше. Пострадают и скот, и земля... Все будет
заражено. Главное -- не началась бы паника. Если люди начнут паниковать,
терять голову... Правильно радио предупредило".
Наверху, в спальнях, все было тихо. Ни скрежета, ни стука в окно.
Затишье в ходе битвы. Перегруппировка сил. Так это, кажется, называлось в
сводках военных лет? Ветер, однако, не успокоился. Нат слышал гул ветра в
дымоходах, слышал, как море бьется о берег. Скоро начнется отлив. А может,
дело в приливах и отливах? Может, затишье наступило как раз в связи с
отливом? Птицы подчиняются какому-то закону -- и, наверное, свою роль тут
играет восточный ветер и чередование приливов и отливов.
Он поглядел на часы. Было около восьми вечера. Пик последнего прилива
миновал час назад. Этим и объяснялось затишье: птицы переходили в
наступление только во время прилива. Вдали от моря, в центре страны, такой