Джемисон М.. Лилии жизни

Джемисон М
Лилии жизни

   М. Джемисон
   Лилии жизни
   Перевод с англ. И. Невструева
   Пробирка с треском упала на землю, и из нее вырвалась струйка едкого пара.
   Паркс не обратил на это внимания и, схватившись за край стола, простонал:
   - Что-то случилось с моим расписанием! Этот приступ должен был начаться только через полчаса...
   Новая судорога заставила его замолчать.
   Максвелл, не вставая с места, внимательно посмотрел на него, потом взглянул на часы. Было всего два, а следующий укол они должны были получить в три. Тем временем приступ Паркса все набирал силу. Руки его дрожали и извивались в конвульсиях, и уже начинались страшные судороги, такие характерные для убийственной венерианской болотной лихорадки. Лицо Паркса было уже не лицом человека, а какой-то чудовищной пародией на него - дикой, смертельной маской с тупым взглядом косящих и вытаращенных глаз.
   Максвелл вздохнул, встал и отодвинул стул. Вскоре его ждет то же, что творится сейчас с Парксом. Он неторопливо подошел к аптечному шкафчику и вынул два блестящих шприца. Потом наполнил оба лекарством. Паракобрин помогал слабо, но до сих пор лучшего средства не было. Положив шприцы возле "стены плача" - железного бруса, старательно закрепленного у толстых столбов - он подошел к Парксу, который стонал и извивался на своем стуле.
   - Пошли, старина,- мягко сказал он.- Пусть это будет за нами.
   Паркс дал отвести себя на место, а долгая практика завершила остальное. Вскоре Максвелл уже ввел иглу и нажал на поршень, а Паркс цеплялся за брусок, как будто хотел его расплющить. Максвелл сделал глубокий вдох. Теперь его очередь. Завернув рукав, он сам ввел себе в вену янтарную жидкость.
   Пять бесконечно долгих минут оба они цеплялись за брус, извиваясь и рыдая от боли, пока дьявольское лекарство расходилось по их телам - как будто вместо крови в жилах текло расплавленное железо и смертоносная кислота. Потом все кончилось. Судорожно сжатые пальцы ослабли, напряжение мускулов исчезло, а хрип снова превратился в дыхание.
   - Я не... выдержу... этого... больше,- пробормотал Паркс сквозь стиснутые зубы.
   - Выдержишь,- мрачно ответил Максвелл.- Мы всегда так говорим... все так говорят... и все-таки делают укол. Ты же знаешь альтернативу.
   - Знаю,- тупо произнес Паркс.- Без паракобрина судороги продолжаются непрерывно и кончаются безумием. Альтернатива это веревка, прыжок с верхнего этажа или яд.
   - Вот именно. А теперь вернемся к работе. Что было в той пробирке?
   - Экспериментальный материал 1104. Впрочем, это все равно. Я уже использовал весь запас коры бальзамника. У нас нет материала на повторение пробы. Разве что Хоскинс перебросит новую партию.
   - В таком случае нечего говорить об этом. Пошли в зал. Может, препарат 1103 дал результат.
   Паркс молча последовал за ним, постепенно вновь обретая власть над собой. В следующий раз он опередит ход стрелок часов. Паракобрин никогда не вызывает приятных ощущений, но лучше вводить его тогда, когда человек владеет собой, чем после начала приступа.
   Осмотр зала, как обычно, разочаровал их. Обезьяна в клетке отвратительно дергалась в последних конвульсиях. Через пару минут она будет мертва так же, как те неподвижные морские свинки в соседних загончиках. Последняя формула тоже не дала результатов, и две трети человечества будут страдать по-прежнему, поскольку против болотной лихорадки до сих пор не найдено средства лучшего, чем паракобрин.
   Максвелл заглянул в следующие клетки. У них еще было несколько обезьян и морских свинок, поэтому можно было попробовать другие лекарства. Человек должен быть очень терпелив, когда проводит такие важные исследования: даже тысяча неудач не имеет никакого значения. Нужно заранее предвидеть их.
   - Я думаю,- начал он,- что теперь мы должны...
   - Пойду открою двери,- прервал его Паркс, услышав осторожный стук.- Может, это Хоскинс.
   Да, это был Хоскинс, межпланетный контрабандист. Он тащил тяжелую сумку и кисло улыбался.
   - Плохоие новости, господа,- сказал он, кладя сумку на пол.- С Венеры вы больше ничего не получите. Патрули вокруг планеты утроили, и контроль на космодромах усилили. Тони арестован, и контрабанда для вас конфискована вместе с кораблем. Разумеется, его посадили в каталажку, а груз сожгли. Это значит, что больше вы не получите ни коры бальзамника, ни древесных клопов, ни твангитванги, ни тыкв и вообще ничего. Шан Дхи бросил свою работу, я остался без поставщика, поэтому ликвидирую все дело.
   - У тебя нет ничего для нас? - спросил ошеломленный Паркс, который свято верил, что вакцину против судорог можно получить только из какого-нибудь органического вещества с Венеры, где был источник болезни. Только там могли возникнуть естественные враги вируса. Однако в последнее время с Венеры на Землю завезли еще и другие болезни, поэтому власти запретили всякие поставки. А без контрабандных поставок сырья руки у Паркса и Максвелла были связаны.
   - У меня есть только вот это,- сказал Хоскинс, открывая сумку.- Правда, это не совсем то, что вы заказывали, но я могу вам его уступить. Это из святыни томбовов, которую когда-то ограбил Шан Дхи. Собственно, ему место в музее, но товар левый, а в музее слишком много спрашивают. Хотите взять его?
   Он сунул руки в сумку и достал оттуда фигурку. Это был интересный образец кофейного нефрита, считавшегося дикими томбовами святым камнем, и для их возможностей обработанного весьма старательно. Фигурка изображала одного из древних томбовских божеств, сидящего на троне, с толстыми руками, сложенными на животе. С шеи у него свисал шнур чего-то, что походило на большие жемчужины, а на голове божество имело венок из болотных лилий. Лилии росли также вокруг всего трона, и нефрит, из которого их вырезали, был покрашен каким-то зеленым лаком. Бледножелтые лилии были покрашены подобным образом.
   - Шан Дхи говорит, что это томбовский бог здоровья, и взят он из великой святыни на болотах Ангра, где племена ангра устраивают свои оргии.
   - Уфф! - вздрогнул Паркс.- Те, кто видел этот томбовский обряд, говорили, что зрелище не самое приятное.- Нет, нам это, пожалуй, не подойдет.
   - Откуда нам знать это? - задумчиво сказал Максвелл.Бог здоровья, говоришь? Гм... Мне пришло в голову, что большинство томбовов не подвержено болотной лихорадке, по крайней мере, не болели ею, пока туда не прибыли наши переселенцы. Может, этим стоит заняться. Сколько это будет стоить?
   - Нисколько,- ответил Хоскинс.- Вы были очень хорошими клиентами, и потому возьмите его на память. Но этого,- он снова полез в сумку,- я отдать за так не могу.
   Он вынул большую горсть прекрасных мерцающих шариков. Они были размером с шарик для пинг-понга и выглядели совершенно как мыльные пузыри, но когда Максвелл взял один в руки, он оказался необычайно твердым, хотя и легким, как перышко.
   - Что это такое?
   - Наверное, какие-то драгоценности,- ответил Хоскинс.Они из той же святыни. Шан Дхи говорит, что они висели на шее большого божества, как ожерелье, а связаны между собой были пучками травы. У маленького божка такие же.
   Максвелл, нахмурившись, разглядывал шарики. Хоскинс требовал тысячу за всю партию. Это были большие деньги, но что значили деньги для людей, обреченных на страшную, медленную смерть? Шарики должны были иметь связь с томбовскими обрядами здоровья, а дикий томбов, хотя и отвратительная тварь, был известен своим здоровьем. Только те из них, что приняли цивилизацию, вырождались и вымирали. Сомнительно было, чтобы сами драгоценности имели какую-нибудь лечебную силу, но они происходили из святыни, а значит, были символом, а может, и следом для открытия всей тайны.
   Максвелл открыл ящик стола и высыпал в него блестящие шарики.
   - Выпиши чек, Паркс. Я поиграю в детектива. Паркс, все еще ошеломленный приступом болезни, молча кивнул головой. Когда Хоскинс вышел, они вынули шарики из стола и внимательно осмотрели. Потом распределили между собой работу и занялись делом.
   Они провели всевозможные исследования, но результат был отрицательный. Шарики были кислотоупорными, а твердость имели такую, что никак не удавалось их раздавить. Правда, Максвелл сумел распилить пополам один из них: он оказался пуст и, только когда пила пробила тонкую оболочку, раздался резкий свист заключенных внутри газов, выходящих наружу. Паркс быстро взял пробу зловонного продукта, а результат анализа весьма удивил его. Органические газы на Венере имели чрезвычайно сложное строение.
   - Слушай! - воскликнул вдруг Максвелл, отрываясь от микроскопа.- У меня здесь проба опилок. Они вовсе не кристаллические, а имеют несомненное клеточное строение. Шарики явно не минералы, и в то же время не растительная или животная ткань, по крайней мере такая, какую мы знаем. Они попросту...
   - Попросту венерианские,- вздохнув, закончил Паркс. Все, жившее на Венере, всегда было головоломкой для исследователя. Там не было четкой границы между флорой и фауной, а в некоторых случаях и то и другое состыковывалось с миром минералов. Развитие и изменение солитера на Земле были просты, как деление амебы, по сравнению с жизненными циклами на Венере. Паркс знал один вид водяного муравья, который оплодотворялся, прижимаясь к коже угря, а потом выбирался на берег и там откладывал яйца. Из этих яиц вырастали большие пучки мха, которыми питались странные, бесперые птицы. В пищеводе этих птиц из яиц развивались паразиты, которые после выделения превращались в ползающих муравьев. У муравьев вырастали крылья, и они летели к океану на поиски угрей. Все это было типичным для Венеры примером симбиоза: муравьи каким-то образом были необходимы для существования угрей, а в своем позднем виде - для птиц и как пища, и как пищеварительные энзимы. Ученые, изучавшие эти вопросы, терялись в лабиринте еще более сложных разветвлений.
   Максвелл и Паркс переглянулись.
   - Да,- сказал Максвелл,- это единственное, что у нас осталось.- Хоскинс уже ничего не может нам доставить, поэтому придется отправиться туда. Я хочу узнать, почему дикие томбовы не болеют лихорадкой, почему лилии являются для них святыней, и в чем тайна шариков. Отправимся на Венеру.
   Они прибыли в порт Ангара в невеселом настроении. Руки и бедра у них болели от множества предохранительных уколов и, кроме того, им пришлось письменно отречься от большинства своих гражданских прав. Несмотря на всевозможные меры предосторожности, жители Земли не могли оставаться на Венере больше трех месяцев без риска заразиться одной из многих болезней, каждая из которых раз и навсегда отрезала возможность возвращения на Землю. Поэтому весь риск нужно было брать на себя, заранее освобождая правительство и всевозможные власти от какой-либо ответственности.
   Общество пассажиров тоже не улучшало настроения. Среди них было несколько ученых, так же, как Паркс и Максвелл, принимающих участие в отчаянной борьбе, идущей уже много лет. Остальные были миссионерами, которые должны были заменить тех членов миссии, трехмесячный срок которых уже истекал. С теми же целями ехали инспектора из карантинных контор и представители Синдиката Радиоактивных Элементов, осуществляющие надзор над шахтами урана. Большинство считало свое назначение божьим наказанием.
   Они приземлились на большой поляне, вырубленной среди джунглей. Вокруг был густой желтый туман. Зрелище космодрома было волнующим: друг против друга там стояли ряды паланкинов, над которыми развевались выцветшие и потрепанные флажки со знаком Красного Креста. На носилках лежали люди, которых новоприбывшие должны были заменить - развалины здоровых мужчин, кем они были еще несколько недель назад. Все понимали, что для некоторых доставка в порт просто чистая формальность. Кто из них получит разрешение вернуться на Землю, зависело только от решения врача.
   - Веселенькое местечко,- мрачно заметил Паркс.
   - Когда тебя снова скрутит судорога,- сурово ответил Максвелл,- тебе не придется думать об этом. Приступ стирает различия.
   Он посмотрел на туземцев, стоявших шеренгами около носилок. Это были местные илоты, которые служили носильщиками. Они стояли дрожа, поскольку тоже болели, и даже сильнее, чем люди. Уколы паракобрина делали только людям, а для туземцев лекарства жалели. На болотах их жило полным-полно, и достаточно было предложить им табака - единственный неместный продукт, ценимый дикарями,- чтобы явилась целая толпа. На глазах Максвелла один из носильщиков начал дергаться в конвульсиях и со стоном упал на грязную землю. Никто не обратил внимания: это было привычное зрелище. Может быть, завтра им займутся мусорщики.
   Томбовы выглядели, как карикатура на человека, даже более гротескно, чем крупные обезьяны на Земле. Разница заключалась прежде всего в ступнях, имеющих форму огромных расплющенных лап. Они давали возможность хождения по болотам, поскольку распределяли вес тела на большую площадь, благодаря чему томбов мог безопасно передвигаться по тонкой корке, покрывавшей трясины. Лапы эти, как у уток, имели длинные, сужающиеся к концу пальцы с перепонками между ними.
   Появился начальник порта и назначил носильщиков для новоприбывших. Он выкрикивал приказы на хрипящем языке томбовов, и носильщики хватали носилки и шлепали, разбрызгивая грязь.
   Несмотря на плохую видимость, дорога из порта оказалась очень интересной. Максвелл испытывал странное чувство, когда шестеро дрожащих невольников несли его на плечах через необъятные болота. Удивляла его и безумная растительность, окружавшая их со всех сторон. Разнообразие неизвестных ему видов было бесконечным, как бесконечным было и поле для научных изысканий. Однако, учитывая небывало высокую смертность, вряд ли человек когда-нибудь изучит более детально необычные формы жизни Венеры. Время от времени появлялись какие-то животные - если это вообще были животные - такие же странные и невероятные, как фантастические цветущие лианы, дымящиеся кусты и деревья, издающие глухой, металлический звук треснувшего колокола.
   Мимолетное чувство удовлетворения покинуло Максвелла, когда караван вышел на новую поляну и появилась низкая, слепленная из грязи стена. За ней размещалась группа зданий, а над центральным развевался выцветший флаг ОМ - Объединенных Миссий. Рядом были вольеры, в которых держали новых томбовов перед отправкой на рынок невольников. Никто из жителей Земли даже под страхом смерти не мог работать в местном климате, поэтому туземцы были единственной рабочей силой. Они добывали уран, переносили тяжести, служили средством передвижения, строили дома. Дикари для этого не подходили, их нужно было сначала обучить и приручить.
   Максвелл цинично подумал о статистике обращений, о тысячах неофитов, обращаемых ежегодно. Это было не евангелистское предприятие, а хозяйственная необходимость. Жители Земли, независимо от своей религии, сходились в одном: томбов в диком виде - это ленивый и безответственный негодяй. Дикий туземец был законченным лгуном и прирожденным вором, готовым убивать, если ему что-то не понравится, и делал это обычно способом ужасным. Он не понимал цели работы, поскольку пищи вокруг было полным-полно, был крепок и толстокож, поэтому вообще не воспринимал физических наказаний. Ему были чужды абстрактные понятия, и он не создал никакой философии. Короче говоря, чтобы он стал пригоден для чего-либо, его следовало окрестить.
   Наконец за поворотом дороги исчезла миссия и ее страшное приложение: рынок невольников. Впереди располагались первые шалаши Ангры. Они миновали амбулаторию со "стеной плача" и одетыми в белое работниками и наконец оказались перед низким зданием, над которым висела доска с надписью: Бюро Координации Исследований.
   Главный врач был худощавым мужчиной с землистой кожей и отчаянием во взгляде. Выражение безнадежности не исчезло, даже когда Максвелл изложил свою теорию. Врач покачал головой.
   - Утка,- сказал он,- потеря времени. Уже многие предполагали, что дикие томбовы едят или пьют что-то, предохраняющее их от болотной лихорадки. Мы детально изучили составляющие их питания и даже отвратительный воздух болот, которым они дышат, но результат всегда был отрицательным. Нет и никакой отчетливой разницы между группами крови у нас и у томбовов, а также в их витаминных реакциях. Сейчас мы считаем, что тайна так называемой невосприимчивости томбовов заключается в естественном отборе. Нынешние жители болот - это потомки тех, кого болезнь не сумела одолеть, и потому они более выносливы.
   - Абсурд! - воскликнул Максвелл, раздраженный пессимизмом врача.- Что же тогда происходит с их врожденной невосприимчивостью сразу после обращения? Крещение никак не влияет на обменные процессы в организме. Неужели вам никогда не приходило в голову, что невосприимчивость возникает в результате операций, проводимых во время таинственных обрядов?
   - На темы религии,- чопорно ответил врач,- я никогда не дискутирую. И чем меньше мы будем говорить об отвратительных обрядах болотных дикарей, тем лучше. Уверяю, что если бы вы знали томбовов так хорошо, как мы...
   Максвелл повернулся и вышел.
   - Идем, Паркс. Повторяется история "знака Черной Руки". Когда ученого ослепляют предрассудки, он перестает быть ученым.
   В амбулатории они расспросили о Шан Дхи, давнем сообщнике Хоскинса. Шан Дхи был обращенным туземцем, который после короткого пребывания у белых вернулся к томбовам. Сразу после обращения он заболел лихорадкой, но был настолько умен, что тут же сбежал. Как двойной отступник, он стал парией для обеих рас. Его терпели, но относились к нему с недоверием. Как посредник он был очень хорош, поскольку был единственным томбовом, знавшим обычаи белых и говорившим на их языке, хотя Хоскинс и предупреждал, что язык этот весьма своеобразен.
   - Шан Дхи? - переспросил дежурный врач, удивленный, что серьезные люди спрашивают о каком-то подозрительном типе.Наверняка за решеткой. А если нет, то вы найдете его возле какойнибудь норы на Краю, нажравшегося занкры. Только советую вам идти с охраной, если хотите его отыскать. Когда обращенный туземец сбегает, он опускается на самое дно.
   - Ничего, мы справимся,- сказал Максвелл. Антитомбовские настроения были здесь в порядке вещей, но ему-то Хоскинс дал четкие указания.
   Занкровый притон был местечком не из приятных. Темная, грязная и страшно вонючая дыра. Повсюду на грязных матах лежали клиенты - белые, которые не могли выдержать местных условий и не могли вернуться на Землю из-за состояния своего здоровья. Они уже умерли для мира, хотя их мускулы иногда еще сокращались в спазматических конвульсиях. Чтобы смягчить ожидание гибели, они прибегали к помощи занкры, которая, не помогая как лекарство, дарила забвение благодаря своему составу: смеси алкоголя и нескольких мощных алкалоидов. При этом она была дешевой, поскольку дыни, соком которых она являлась, стоили гроши. Когда Максвелл и Парке вошли, как раз начинали новую дыню. Они смотрели, как туземец, сидевший у дверей, пробил в овоще дыру и ввел трубочку.
   - Мы пришли от мистера Хоскинса,- обратился к нему Максвелл.- Где можно найти Шан Дхи?
   Томбов задумчиво посмотрел на него, потом ответил:
   - Я Шан Дхи.
   Максвелл тоже присмотрелся к нему и удовлетворенно отметил, что туземец обладал великолепным здоровьем. Не было заметно даже легкой дрожи, которая оставалась после укола паракорбина. А ведь руки Шан Дхи явно свидетельствовали о том, что некогда он был жертвой судорог: их покрывали шрамы от порезов, несомненный признак нелеченной болезни. Шрамы были старыми и в некоторой степени подтверждали теорию Максвелла. Человек этот явно излечился - хотя это и считалось невозможным. Но как? Вернувшись к прежним своим обычаям?
   Установить контакт с Шан Дхи оказалось нелегко. Плохо было уже то, что он говорил на ужасном жаргоне, введенном первыми миссионерами. Но кроме того, он был подозрителен, упрям и уклончив. Из вопросов Максвелла он сразу же понял, что ученый знает об ограблении святыни, и вполне отдавал себе отчет, что узнай об этом томбовы - и предатель умрет в страшных муках.
   - Не знать, что хорошая лилия,- ответил он, избегая встречаться взглядом с Максвеллом.- Томбов не ест лилия. Носить. Лилия цветок нехорошо человек Земли. Канкилона выходит из лилия. Люди не любят канкилона. Люди священник говорить канкилона от... отвратный чудовищ. Люди священник убивать канкилона. Канкилона смерть - томбов смерть. Смерть плохо для томбов. Лучше люди не видеть канкилона.
   Этим все и кончилось. Никоим образом нельзя было добиться ничего большего. А каким "отвратительным чудовищем" является канкилона, можно было гадать до бесконечности. На Венере это могло быть все - от мухоловки до огненного дракона. Одно было ясно: между лилиями и этим чудовищем есть какая-то связь, миссионеры относятся к чудовищам очень настороженно, а последние как-то влияют на здоровье туземцев.
   Расспросы о наполненных газом мерцающих шариках принесли объяснения совершенно невразумительные. Только гораздо позже они обрели смысл.
   - Маленький светлый шарик - не дорогой камень,- признал он наконец.- Маленький светлый шарик ни для чего. Один день красив... шесть, восемь дней, потом... нет маленький светлый шарик. Ушла. Маленький светлый шарик - тата-тата канкилона.
   - Врет,- сказал Парке.- У нас их восемнадцать в коробке. Мы изучали их гораздо больше недели, и ни один не исчез. Я бы сказал, что они очень долговечны.
   Однако Шан Дхи не желал ничего добавлять. Максвелл сделал в памяти заметку о какой-то связи с таинственной канкилоной, но пока обошел это молчанием и перешел к главной цели разговора. Возьмется ли Шан Дхи устроить их присутствие на оргии томбовов?
   Шан Дхи отреагировал приступом ужаса. Святыни томбовов всегда были суровым табу для белых. Они были табу даже для томбовов, включая их жрецов, кроме дней обрядов. Ни один томбов, наверное, не осмелился бы убить белого, даже застав его за осквернением святого места, зато судьба Шан Дхи, пойманного за этим же, превзошла бы самые кошмарные порождения фантазии. Шан Дхи был готов красть, перевозить контрабанду, даже убивать, если у них хватит табака для расплаты, но этого он никогда не сделает.
   - А жрецы томбовов любят табак? - спросил Максвелл. Вопрос оказался удачным. Шан Дхи заколебался, глотнул занкры и начал считать на пальцах. Наконец выразил согласие.
   - Может будет сделать,- неохотно сказал он.- Может томбов священник пустит Шан Дхи прятать люди в дом бога. Но люди священник не любят люди в томбов дом бога. Люди не любят смотреть томбов есть канкилона. Люди болеть. Люди терять голова. Люди в дом бога не надо, люди спрятать рядом дом бога.
   Оба исследователя искренне обещали, что будут наблюдать из укрытия. Они не скажут никому ни слова и заплатят любую разумную цену. Они пришли не насмехаться или обращать, а хотят только узнать тайну здоровья томбовов. Наконец Шан Дхи поверил, и лицо его даже скривилось в улыбке.
   - Томбов священник лучше белый священник. Томбов хочет долгая жизнь здесь. Томбов не хочет долгая жизнь далеко в небе. В небе плохо. Слишком далеко. Здесь лучше.
   Паркс и Максвелл невольно улыбнулись. Несчастный туземец был прав во многом. Наука, провозглашаемая миссионерами, к тому же искаженная, не могла явиться утешением для этих страдающих существ, занимающихся тяжелой работой. Ничего странного, что они хотели заботиться о своем здоровье здесь и сейчас, не очень беспокоясь о своем будущем на небе. Не торгуясь, ученые передали Шан Дхи требуемое количество табака.
   Три недели отняло у них путешествие по топким болотам. Часть дороги они проделали на примитивной лодке, пока наконец не добраяись до места, где совершался обряд Долгой Жизни. Шан Дхи показал им знаки, ограничивающие район обряда. Через три дня их уберут, но до того времени ни один томбов не смеет за них заходить. Однако Шан Дхи направил свою лодку вперед. Они плыли все дальше, мимо треугольных рощиц молодых деревьев, среди которых виднелись предупреждающие черепа, украшенные плюмажами. Болотистая лагуна сужалась. Теперь они плыли между двумя полями лилий. Шан Дхи объяснил, что такие лилии растут всего в нескольких местах, и что срывание цветов на святом поле карается смертью.
   Максвелл с большим вниманием разглядывал цветы, но не заметил никаких существенных отличий от земной их разновидности, разве что стебли были значительно выше и имели желтый цвет. Потом его вдруг поразил вид ужасных волосатых существ, ползавших между лилиями. Довольно долго они не попадались ему на глаза, но наконец ему удалось разглядеть одного подробно. Это был паук, похожий на огромного тарантула - чудовищный клубок длинных шелковистых волос, покрывающих клубнеобразное, пульсирующее тело размером с футбольный мяч. Существо имело две дюжины ног, волосатых и заканчивающихся когтями, а также омерзительные, похожие на ножницы жвалы, с которых стекал зеленый яд. Пучок блестящих глаз отсвечивал красным и фиолетовым цветом.
   - Канкилона,- сказал Шан Дхи.
   Паркс содрогнулся. Сам вид создания был омерзителен, а Шан Дхи говорил, что томбовы поедали их!
   Лагуна кончилась узкой мелью, и вскоре лодка заскребла носом по болотистому берегу. Это был остров, расположенный в сердцевине территории святыни. Они вышли из лодки, вытащили ее на берег и спрятали в зарослях, после чего, взвалив на себя багаж, отправились вглубь острова.
   Центр его занимала большая поляна, окруженная лесом высоких кипарисов. Под деревьями скрывались сотни маленьких шалашей, а вдалеке виднелась святыня - удивительное строение из серого камня. Удивительное потому, что ближайшая суша находилась в ста милях отсюда и только упорная вера и самоотверженность помогли принести эти тяжелые валуны сюда. В настоящий момент большие двери святыни были закрыты и запечатаны. Вокруг было пусто.