Страница:
Дженнифер Льюис
Безумный полдень
Глава 1
– Уверены, что это не опасно? – Энни старалась не смотреть на сильные ноги Синклера Драммонда, поднимающегося по шаткой деревянной лестнице.
– Нет. – Он бросил ей улыбку, от которой ее колени превратились в желе. – Если, конечно, забыть об этом проклятии.
– Ладно… рискну.
А могла ли она отказаться?
Он хозяин, она его экономка. Энни Салливан с опаской ступила на первую ступеньку шаткой конструкции, которая вела на чердак старого сарая. Этот сарай был пристроен к дому предками Драммонда, чтобы им не приходилось каждый раз встречать лицом порывы ветра, налетающего с Лонг-Айленда, когда было нужно покормить животных. Все, что там осталось, – это внушительная коллекция паутины и острых гвоздей для подков. Ступени под их ногами опасно поскрипывали.
– Вы когда-нибудь тут были? – спросил она.
Синклер толкнул люк.
– Да. В детстве. Я часто забирался сюда, когда мои родители ссорились.
Энни нахмурилась. Трудно было представить спокойную, полную достоинства миссис Драммонд повышающей голос. Но она никогда не видела его отца. Несколько лет назад он умер в результате какого-то несчастного случая.
– Сомневаюсь, чтобы после меня тут кто-нибудь бывал. – Он исчез в темном проеме.
С нехорошим предчувствием Энни заторопилась вслед за ним. Синклер щелкнул выключателем, сразу наполнив темное пространство ярким светом.
– Хорошо, что с электричеством все в порядке. Я и не подумал прихватить с собой свечи.
По жестяной крыше барабанил дождь. С массивной центральной балки свисал ряд голых лампочек. Коробки и ящики громоздились вдоль стен среди бесполезных столов, стульев и других предметов мебели. Дальняя стена была заставлена горой кожаных чемоданов с яркими наклейками. Несмотря на огромный размер помещения, пола почти не было видно.
– Вот, значит, то богатство, которое за триста лет нажили ваши предки. Ну и с чего тут можно начать? – Ее пальцы покалывало от нетерпения пройтись по имуществу Драммондов.
Что казалось странным, поскольку именно в этом и заключались ее повседневные обязанности. Конечно, сметать пыль и полировать серебро было совсем не так увлекательно, как открывать старые чемоданы, наполненные клубками моли и вековыми тайнами.
Синклер поднял крышку сундука, в котором оказались сложенные одеяла.
– Черт, если бы я только знал. Думаю, нам придется тут все перелопатить. – Закатав рукава, он погрузил внутрь сундука свои длинные руки, пытаясь там что-то нащупать. – Чаша сделана из металла. Возможно, из серебра, но скорее всего, из сплава свинца с оловом. Так что вряд ли она может представлять какую-то практическую ценность.
Тонкая рубашка натянулась на его сильной спине, когда он еще глубже погрузил руки в эту мягкую массу. Сердце Энни забилось быстрее. Почему ее босс такой привлекательный? Это не честно. Она работала у него вот уже шесть лет, и годы только красили его.
– И на этом всем тоже лежит проклятие? – Энни передернула плечами, с трудом подавив дрожь.
– Это семья проклята, а не чаша. – Синклер поднял голову, обезоруживающе улыбнувшись. – Три сотни лет страданий, которые могут закончиться, если три части этой чаши вновь соединить вместе. – Он хмыкнул. – Какая чушь! Но моя мать верит в это.
– Я рада, что ей уже лучше. Врачам удалось выяснить, что могло стать причиной ее болезни?
– Какая-то тропическая бактерия, вызывающая что-то вроде холеры. Ей повезло, что она вообще осталась жива. Она и сейчас очень слаба. Я посоветовал ей на некоторое время покинуть город. Надеюсь, она приедет сюда. Вдвоем вам будет легче тут разобраться.
Сердце Энни упало. Значит, ей уже не придется смотреть, как сильные руки Синклера зарываются во все эти сундуки и коробки. Она работала в этом доме вот уже шесть лет, тем не менее они очень мало чего знали друг о друге. Ей нравилось оставаться с ним вдвоем, когда здесь не было гостей, и тогда она могла видеть совсем другого Синклера. Поиски чаши могли бы дать ей шанс узнать его лучше. Вместо этого Энни придется дышать старой пылью вместе с миссис Драммонд. Но сама история ее заинтриговала.
Она подошла к высокой плетеной корзине и подняла крышку. Внутри лежала свернутая кольцами веревка. Потянув за ее конец, Энни представила себе руки, плетущие эту веревку, в те времена, когда еще не было никаких машин. Все вокруг них было наполнено историей.
– Почему она думает, что ваша семья проклята? Вы все очень успешные люди.
– Да все у нас в порядке. Старая фамильная легенда всплыла в памяти моей матери, когда она заболела. – Синклер вытащил кучу одежды, и Энни увидела, как напряглись мышцы под его джинсами. – И все наши браки распадаются тоже поэтому. – Его серо-голубые глаза странно блестели, то ли насмешливо, то ли печально. – Теперь она надеется найти части этой чаши и снова их соединить. Она уверена, что это может изменить судьбу Драммондов. – Он снова положил вещи в сундук и закрыл крышку. – Конечно, я не верю ни в какие проклятья. Но идея ее вдохновляет, а я хочу, чтобы она выздоровела. Поэтому и обещал помочь.
– Вы великодушны.
– Не слишком. – Он отбросил упавшие на лоб волосы, обозревая кучи хлама, оставленные многочисленными поколениями Драммондов. – Если у нее будет занятие, она не будет ко мне приставать с женитьбой.
Энни наблюдала, как он ухаживал за своей второй женой – расчетливой карьеристкой. Она не была уверена, что сможет выдержать это испытание еще раз.
– Думаю, ей хочется внуков.
– Да. Но зачем? Разве это так необходимо – передать проклятие следующему поколению? – Его ирония заставила ее улыбнуться.
Конечно, его матери хотелось внуков, чтобы было кого побаловать. Хотя, если вкусы Синклера не изменятся, ей вряд ли представится такая возможность. Энни никогда не видела его первую жену, но Дайана Лэйклэнд не была женщиной, которая стала бы рисковать своей фигурой. Она вышла замуж ради денег и положения – что и теперь делало его одним их самых завидных женихов Нью-Йорка, – но потом он ей наскучил, когда ему надоело каждую ночь мотаться с одной вечеринки на другую.
Если бы Синклер только видел, что попусту тратит время на всех этих испорченных принцесс. Разумеется, Энни не могла сказать ему этого. В ее обязанности входило быть терпеливой и лояльной, не переступая допустимых границ.
Она отошла от корзины с веревками – вполне хватило бы, чтобы повеситься, – и сняла с полки небольшую деревянную коробку. То, что оказалось в ней, было похоже на набор шпилек для волос – дорогие, вырезанные из черепахового панциря и слоновой кости – те самые, что девицы семейства Драммонд втыкали в свои высокие прически.
– Это все равно что искать иголку в стогу сена. Хотя стог, конечно, интересный. А кому принадлежала эта чаша?
– Драммонды пришли из горных районов Шотландии. Гейлорд Драммонд был завзятым картежником и пьяницей и в 1712 году проиграл свое фамильное имение. Его три сына, оставшись без денег и земли, отправились в Америку. Когда корабль причалил к берегу, каждый решил идти своим путем. Чашу они разделили на три части. Они вновь собирались соединить их, когда каждый найдет свою удачу. Один из них обосновался на Лонг-Айленде и построил эту ферму.
– Ах, вот почему у вас такая длинная береговая линия.
Фермерский дом со временем был перестроен в стильный коттедж с выступающим фронтоном и широкими террасами. Старые картофельные поля превратились в сочные луга и сады с яблоневыми и грушевыми деревьями. Дог-Хабор – когда-то маленькая сонная деревня – теперь был окружен пригородами Нью-Йорка. Один из Драммондов после войны продал застройщику поле для возведения там типовых домов. Отец Синклера за огромную сумму выкупил землю обратно – вместе с домами – и превратил ее снова в изумрудные луга. Холодные воды пролива Лонг-Айленд с мерным рокотом разбивались о галечный пляж в ста метрах от дома.
Синклер рассмеялся:
– Да. Старая ферма стала прекрасным вложением.
– А как им удалось разделить чашу? – Казалось, почти невозможно найти даже целую чашу в этом хламе, не то что какую-то часть.
– Моя мать считает, что чаша принадлежала древней общине и ее сделали так для того, чтобы прятать от викингов или протестантов-реформаторов – ну, это уже зависит от времени. История чаши передавалась из поколения в поколение. Мать говорит, что ей удалось найти потомков всех братьев.
– Я думаю, это отличная возможность снова объединить всю семью.
Синклер пожал плечами:
– Я никогда не слышал ничего о других Драммондах. Мы все угрюмые нелюдимы и привыкли заботиться только о собственной жизни.
– Ну, не такой уж вы угрюмый нелюдим. – Энни тут же пожалела о своих словах. Меньше всего ей было нужно, чтобы он догадался о ее чувствах. – Во всяком случае, далеко не всегда. – Она почувствовала, как загорелись ее щеки, и торопливо отошла в темный угол чердака. – А где живут остальные Драммонды?
– Один из братьев стал капером на восточном побережье.
– Пиратом?..
Синклер кивнул:
– Так гласит семейная легенда. Его потомки до сих пор живут там – один из них, во всяком случае, – на побережье Флориды. Не думаю, что Джек Драммонд – потомок профессионального охотника за сокровищами – станет нам помогать искать чашу.
– Он может быть в этом заинтересован. Ведь чаша имеет отношение к семейной истории.
– Сомневаюсь. Ну а третий брат Драммондов сумел разбогатеть в Канаде, а потом вернулся обратно в Шотландию и выкупил фамильное имение. Его потомки и сейчас живут там. Моя мать так и не получила никакого ответа на свои письма. Но она не отчаивается. Думаю, она до него доберется, когда восстановит свои силы. – Синклер осторожно спустил с двустворчатого шкафа большую коробку. – Не так уж много осталось на свете Драммондов. – Он усмехнулся. – А может, и в самом деле было какое-то проклятье?
Был ли проклят и Синклер? Казалось, он вел шикарную жизнь, разделяя свое время между пентхаусом на Манхэттене и другими домами. Каждый год Энни видела его здесь только несколько выходных, ну и, возможно, пару недель летом. Достаточно времени, чтобы мечтать о нем, но недостаточно, чтобы узнать его секреты. А были ли у него секреты? Желания? Страсти?
Она отбросила в сторону эти мысли. Его личная жизнь ее не касалась.
– Кое-что из этих вещей не стоило оставлять здесь гнить. – Энни достала большую сервировочную тарелку из-под еще одного витка веревки. – Уверена, вы могли бы смело отвезти ее на «Антикварные гастроли».
Синклер присвистнул.
– Ну да. И сказать, что она была куплена в пятидесятых на распродаже у Вулворта. – Он добрался до огромного деревянного сундука – более обшарпанного, чем кожаные чемоданы и пароходные кофры. Сундук оказался наполненным аккуратно сложенной одеждой.
– О, какие кружева! – Энни подошла и достала оттуда белоснежную ткань, обшитую тонким кружевом. – Даже не похоже, что это когда-нибудь носили.
Ткань оказалась тончайшей ночной рубашкой.
– Кому принадлежала эта одежда?
– Не имею ни малейшего понятия. Я ее не укладывал. – И опять эта насмешливая улыбка, которая всегда заставляла быстрее биться ее сердце. – У меня вообще нет привычки рыться в женских вещах.
– Нет, вы только посмотрите! – Отложив в сторону рубашку, Энни наклонилась над сундуком. Там лежало зеленое сатиновое платье с богато украшенным вышивкой лифом. – Я никогда не видела ничего подобного!
Синклер вытащил платье из сундука. Судя по всему, оно было бальное – приталенное, с глубоким вырезом.
– Потрясающе! И это синее под ним – тоже. – Она наклонилась и достала синее шелковое платье, расшитое мелким жемчугом. – Все это должно быть в музее! – Казалось преступлением оставлять здесь пылиться эти прекрасные платья даже еще на одну минуту. – Давайте отнесем их в дом и повесим как следует.
– Вам этого так хочется? – Вид у Синклера был скептический. Конечно, ему нужно было найти свою чашу – только это его и волновало. – Ладно, давайте отнесем.
– Я возьму столько, сколько смогу унести! – улыбнулась она.
Синклер, подхватив в охапку платья, без малейшего колебания ступил на шаткую лестницу. Энни осторожно последовала за ним. Тяжелая одежда тянула ее вниз, ей было страшно, что она может оступиться.
– Мы могли бы повесить их в гардероб в желтой спальне. Он почти пустой с тех пор, как миссис Драммонд избавилась от своих старых меховых пальто.
В спальне они положили все платья на широкую двойную кровать.
– Вы только посмотрите на это серое. Не представляю, как в то время можно было вплести в ткань серебряную нить?
– Наверное, у кого-то ушла на это вся жизнь. В то время все было по-другому. Каждая вещь была произведением искусства.
– Я думаю, обычные люди никогда даже не притрагивались к подобным вещам. – Она провела пальцем по гладкой струящейся ткани. – Если, конечно, им не приходилось помогать даме застегивать ее корсет.
Вот чем, скорее всего, Энни бы пришлось заниматься в то время. Она пробежалась пальцами по глубоким складкам на талии и вздохнула.
– Потрясающее платье. Я никогда не видела ничего подобного.
– А почему бы вам его не примерить? – Глубокий голос Синклера заставил ее вздрогнуть. Она почти забыла, что он здесь.
– Мне? Примерить? Нет. Это же, можно сказать, музейные экспонаты. Да и талия у меня не такая тонкая.
– Не согласен. Насчет вашей талии. – Его глаза на мгновение опустились на ее талию.
Ее сердце забилось быстрее. Конечно, Энни могла бы просто подождать, когда останется одна в доме. Но тогда кто-нибудь мог заметить, что платье надевали. А что, если это ее единственный шанс?
– Ну… – Она выбрала синее. – Не знаю, подойдет ли оно мне…
– Тогда примерьте. А я отвернусь, если, конечно, вам не нужно будет помочь с застежкой. – Синклер отошел к дальнему окну.
Сердце ее подпрыгнуло. У Энни появилось ощущение, что граница между ними стала совершенно прозрачной.
– Уверена, что эти платья носили с корсетом, и я не думаю…
Его брови приподнялись.
– Вы хотите вернуться на чердак и снова заняться поисками чаши?
Она колебалась:
– Ну… может…
Синклер кивнул, в его глазах заиграли смешинки. Он отвернулся.
Как это мило с его стороны позволить ей прикоснуться к семейным ценностям. Она взяла темно-синее с жемчугом. Приложила к себе – длина в самый раз.
И хотя в талии платье было очень узким, все же не таким узким, как показалось вначале. Может, в конце концов, оно ей подойдет.
Энни знала, что он не будет за ней подглядывать.
Она сняла джинсы и рубашку. Платье было мятым и пахло камфарой и в то же время казалось совсем новым, словно его сшили только вчера. Маленькие жемчужинки щекотали ей кожу, пока она натягивала узкие рукава. Глубокий вырез явил на свет ее белый бюстгальтер, поэтому его пришлось снять. Она уже застегнула половину пуговиц, когда Синклер спросил, не нужно ли ей помочь.
– Ерунда, осталась всего лишь какая-то пара сотен. – Она улыбнулась, чувствуя себя принцессой в таком роскошном платье.
Оно спускалось до самого пола, синими волнами расходясь на светлом паркете. Туфли с каблуками были бы здесь в самый раз.
– Вау… – Синклер застыл в изумлении. – Вы неотразимы. – Он медленно смерил ее взглядом с головы до ног. – Совсем другая женщина. – Он прошел через комнату, чтобы застегнуть оставшиеся пуговицы. – Я же говорил, вам оно подойдет.
– Странно, да? – Энни чувствовала себя девчонкой, играющей в переодевание. – Хотя почему мы должны думать, что люди в то время были другими? Не такие уж мы разные, в конце концов.
– Нет, мы не разные. – Голос Синклера прозвучал ниже, чем обычно. Застегнув пуговицы, он снова посмотрел на Энни. Его взгляд скользил по ее щеке, шее…
Смутившись, она убрала за ухо выбившуюся прядь.
Он нахмурился:
– А вам идет, когда волосы подняты.
– Я их всегда так ношу. – Она машинально дотронулась до заколки.
– Да? Странно, я этого не замечал… – Его взгляд, казалось, жег ее кожу.
– Это все из-за платья…
– А, значит, вы прятались. Скрывали за одеждой такую прекрасную фигуру.
Верх платья выполнял также функции бюстгальтера, приподнимая грудь, придавая ей пышность.
– Я и сама об этом не догадывалась. – Энни попыталась за шуткой спрятать смущение.
– Вам идут красивые платья. – Голос его прозвучал чуть хрипло. – Стоило бы чаще так одеваться.
– Мне некуда так одеваться. – Она посмотрела в сторону зеркала, пытаясь поймать свое отражение.
Синий цвет подчеркивал рыжеватый оттенок ее волос. Широкие плечи Синклера заслоняли часть ее фигуры, скрывая самые соблазнительные формы. В зеркале они казались парой. Расстояние между ними сократилось, почти исчезло.
Если бы.
Энни снова попыталась рассмеяться. Ее смех беспомощно повис в воздухе, неожиданно ставшим жарким и душным. Под его пристальным взглядом она почувствовала дрожь. Слова не шли на ум. Их взгляды встретились. Одна секунда, две, три…
Губы Синклера прижались к ее губам с неожиданной силой. Энни ответила ему с не растраченной за долгие годы страстью.
Его поцелуй опьянял, как крепкий ликер. Она еще никогда не была так близко к нему. Его кожа казалась гладкой, но теперь Энни чувствовала и легкую шероховатость щетины. Его пальцы скользнули сквозь ее волосы, освобождая их от заколки, срывая стон с его губ.
Внутри ее развернулась пружина желания. Его страсть, жажда были осязаемы. Она могла чувствовать дрожь твердых мышц. Жар загорелой кожи. Горячее дыхание на своей щеке.
«Что мы делаем?»
Эта мысль казалась такой далекой, такой чужой. Пальцы Энни вплелись в его густые волосы. Они были шелковистыми. Его руки скользнули по ее спине, ягодицам. Она прогнулась. Его дыхание участилось.
Поцелуи Синклера оказались жесткими, страстными. Его пальцы впивались в тонкую ткань платья, желая почувствовать под ним ее тело. Он притянул ее ближе, заставляя ощутить его эрекцию.
Энни задохнулась. Вытащила его рубашку из брюк. Его мышцы, сильные и напряженные, двигались под ее пальцами. Она не раз видела его полуобнаженным, но никогда не думала, что сможет собственными руками ощутить его силу.
Синклер расстегнул пуговицы на ее платье. Ее кожу покалывало от желания скорее почувствовать его ладони на своей коже.
«Ты действительно собираешься позволить ему раздеть себя?» – спросил ее внутренний голос. И все ее тело ответило – да. Синклер, как и она, просто скрывал свои чувства. Надо же. Ей и в голову не могла прийти такая мысль.
Энни засмеялась, когда его пальцы проникли под ткань, было щекотно. Он сдвинул лиф, награждая ее восхищенным взглядом. Темная прядь волос упала на его глаза, когда он начал спускать платье дальше.
Ее соски коснулись его груди, когда Энни наклонилась, чтобы расстегнуть ремень. Пальцы Синклера скользнули под резинку ее трусиков. О, если бы на ней было более элегантное белье, подумала она, вспыхнув при мысли, что он увидит ее практичные-бабушкины-штанишки.
Синклер не обратил на это никакого внимания. Между лихорадочными поцелуями она чувствовала его горячее дыхание на своей шее. Его эрекция мешала расстегнуть молнию на джинсах. Наконец ей удалось справиться с этой задачей.
Дыхание Энни участилось. Жар сжигал ее изнутри. Теперь стояли обнаженные друг против друга. Его тело покрывал загар, живот был плоским и твердым, его эрекция…
Вау. Они действительно собирались заняться любовью? Похоже, именно к этому все и шло. Глаза Синклера были закрыты, его руки двигались по ее телу. От его прикосновений кожа словно наэлектризовалась. Как совершенно обычный день мог сделать такой поворот? Было ли это как-то связано с пропавшей чашей?
Или с проклятием?
Энни почувствовала, как похолодела ее кожа, словно от внезапно потянувшего сквозняка. Этот мужчина был ее работодателем. Она служила в его доме. С другой стороны, поезд уже ушел. Они стояли обнаженные в большой спальне, смятая одежда лежала у их ног. Поздно было притворяться, что ничего не случилось.
И сейчас Энни хотелось только одного – еще больше сблизиться с ним. Она подумала, не сказать ли ему, что у нее стоит спираль, но не хотелось разрушить столь деликатный момент прозаическим замечанием.
И она поцеловала его.
– О, Энни, – выдохнул он.
Она не была девственницей и имела представление, каким может быть секс. Но подобных ощущений она никогда не испытывала. Пальцы Синклера впивались в ее бедра, пока его губы ласкали ее, заставляя стонать от наслаждения.
Она и не думала, что Синклер может быть столь раскованным в постели. Он всегда казался ей таким консервативным.
Двигаясь с искусной плавностью, он доводил Энни до состояния, когда она готова была взорваться, но потом снова менял позицию, чтобы достичь новых высот. Увидеть – почувствовать – его, задыхающегося от желания к ней, сводило ее с ума.
– О, Энни, – снова пробормотал он, целуя ее в губы и погружаясь так глубоко, что, казалось, они могли стать единым целым.
– О, Син. – Так она называла его в своих фантазиях, словно герцога из ее любимого романа.
И теперь произнести его вслух показалось ей таким естественным, что она засмеялась от удовольствия.
Син – грех. Вот уж действительно. Но ощущения были настолько приятными, что в этом просто не могло быть ничего плохого. Синклер прижался к губам Энни, и все ее тело задрожало от пробежавшей по нему волне оргазма.
О боже. Она никогда не испытывала ничего подобного. С прерывистым стоном Синклер опустился на нее, потом перекатился на спину.
– О боже, – прошептал он. – О боже…
– Нет. – Он бросил ей улыбку, от которой ее колени превратились в желе. – Если, конечно, забыть об этом проклятии.
– Ладно… рискну.
А могла ли она отказаться?
Он хозяин, она его экономка. Энни Салливан с опаской ступила на первую ступеньку шаткой конструкции, которая вела на чердак старого сарая. Этот сарай был пристроен к дому предками Драммонда, чтобы им не приходилось каждый раз встречать лицом порывы ветра, налетающего с Лонг-Айленда, когда было нужно покормить животных. Все, что там осталось, – это внушительная коллекция паутины и острых гвоздей для подков. Ступени под их ногами опасно поскрипывали.
– Вы когда-нибудь тут были? – спросил она.
Синклер толкнул люк.
– Да. В детстве. Я часто забирался сюда, когда мои родители ссорились.
Энни нахмурилась. Трудно было представить спокойную, полную достоинства миссис Драммонд повышающей голос. Но она никогда не видела его отца. Несколько лет назад он умер в результате какого-то несчастного случая.
– Сомневаюсь, чтобы после меня тут кто-нибудь бывал. – Он исчез в темном проеме.
С нехорошим предчувствием Энни заторопилась вслед за ним. Синклер щелкнул выключателем, сразу наполнив темное пространство ярким светом.
– Хорошо, что с электричеством все в порядке. Я и не подумал прихватить с собой свечи.
По жестяной крыше барабанил дождь. С массивной центральной балки свисал ряд голых лампочек. Коробки и ящики громоздились вдоль стен среди бесполезных столов, стульев и других предметов мебели. Дальняя стена была заставлена горой кожаных чемоданов с яркими наклейками. Несмотря на огромный размер помещения, пола почти не было видно.
– Вот, значит, то богатство, которое за триста лет нажили ваши предки. Ну и с чего тут можно начать? – Ее пальцы покалывало от нетерпения пройтись по имуществу Драммондов.
Что казалось странным, поскольку именно в этом и заключались ее повседневные обязанности. Конечно, сметать пыль и полировать серебро было совсем не так увлекательно, как открывать старые чемоданы, наполненные клубками моли и вековыми тайнами.
Синклер поднял крышку сундука, в котором оказались сложенные одеяла.
– Черт, если бы я только знал. Думаю, нам придется тут все перелопатить. – Закатав рукава, он погрузил внутрь сундука свои длинные руки, пытаясь там что-то нащупать. – Чаша сделана из металла. Возможно, из серебра, но скорее всего, из сплава свинца с оловом. Так что вряд ли она может представлять какую-то практическую ценность.
Тонкая рубашка натянулась на его сильной спине, когда он еще глубже погрузил руки в эту мягкую массу. Сердце Энни забилось быстрее. Почему ее босс такой привлекательный? Это не честно. Она работала у него вот уже шесть лет, и годы только красили его.
– И на этом всем тоже лежит проклятие? – Энни передернула плечами, с трудом подавив дрожь.
– Это семья проклята, а не чаша. – Синклер поднял голову, обезоруживающе улыбнувшись. – Три сотни лет страданий, которые могут закончиться, если три части этой чаши вновь соединить вместе. – Он хмыкнул. – Какая чушь! Но моя мать верит в это.
– Я рада, что ей уже лучше. Врачам удалось выяснить, что могло стать причиной ее болезни?
– Какая-то тропическая бактерия, вызывающая что-то вроде холеры. Ей повезло, что она вообще осталась жива. Она и сейчас очень слаба. Я посоветовал ей на некоторое время покинуть город. Надеюсь, она приедет сюда. Вдвоем вам будет легче тут разобраться.
Сердце Энни упало. Значит, ей уже не придется смотреть, как сильные руки Синклера зарываются во все эти сундуки и коробки. Она работала в этом доме вот уже шесть лет, тем не менее они очень мало чего знали друг о друге. Ей нравилось оставаться с ним вдвоем, когда здесь не было гостей, и тогда она могла видеть совсем другого Синклера. Поиски чаши могли бы дать ей шанс узнать его лучше. Вместо этого Энни придется дышать старой пылью вместе с миссис Драммонд. Но сама история ее заинтриговала.
Она подошла к высокой плетеной корзине и подняла крышку. Внутри лежала свернутая кольцами веревка. Потянув за ее конец, Энни представила себе руки, плетущие эту веревку, в те времена, когда еще не было никаких машин. Все вокруг них было наполнено историей.
– Почему она думает, что ваша семья проклята? Вы все очень успешные люди.
– Да все у нас в порядке. Старая фамильная легенда всплыла в памяти моей матери, когда она заболела. – Синклер вытащил кучу одежды, и Энни увидела, как напряглись мышцы под его джинсами. – И все наши браки распадаются тоже поэтому. – Его серо-голубые глаза странно блестели, то ли насмешливо, то ли печально. – Теперь она надеется найти части этой чаши и снова их соединить. Она уверена, что это может изменить судьбу Драммондов. – Он снова положил вещи в сундук и закрыл крышку. – Конечно, я не верю ни в какие проклятья. Но идея ее вдохновляет, а я хочу, чтобы она выздоровела. Поэтому и обещал помочь.
– Вы великодушны.
– Не слишком. – Он отбросил упавшие на лоб волосы, обозревая кучи хлама, оставленные многочисленными поколениями Драммондов. – Если у нее будет занятие, она не будет ко мне приставать с женитьбой.
Энни наблюдала, как он ухаживал за своей второй женой – расчетливой карьеристкой. Она не была уверена, что сможет выдержать это испытание еще раз.
– Думаю, ей хочется внуков.
– Да. Но зачем? Разве это так необходимо – передать проклятие следующему поколению? – Его ирония заставила ее улыбнуться.
Конечно, его матери хотелось внуков, чтобы было кого побаловать. Хотя, если вкусы Синклера не изменятся, ей вряд ли представится такая возможность. Энни никогда не видела его первую жену, но Дайана Лэйклэнд не была женщиной, которая стала бы рисковать своей фигурой. Она вышла замуж ради денег и положения – что и теперь делало его одним их самых завидных женихов Нью-Йорка, – но потом он ей наскучил, когда ему надоело каждую ночь мотаться с одной вечеринки на другую.
Если бы Синклер только видел, что попусту тратит время на всех этих испорченных принцесс. Разумеется, Энни не могла сказать ему этого. В ее обязанности входило быть терпеливой и лояльной, не переступая допустимых границ.
Она отошла от корзины с веревками – вполне хватило бы, чтобы повеситься, – и сняла с полки небольшую деревянную коробку. То, что оказалось в ней, было похоже на набор шпилек для волос – дорогие, вырезанные из черепахового панциря и слоновой кости – те самые, что девицы семейства Драммонд втыкали в свои высокие прически.
– Это все равно что искать иголку в стогу сена. Хотя стог, конечно, интересный. А кому принадлежала эта чаша?
– Драммонды пришли из горных районов Шотландии. Гейлорд Драммонд был завзятым картежником и пьяницей и в 1712 году проиграл свое фамильное имение. Его три сына, оставшись без денег и земли, отправились в Америку. Когда корабль причалил к берегу, каждый решил идти своим путем. Чашу они разделили на три части. Они вновь собирались соединить их, когда каждый найдет свою удачу. Один из них обосновался на Лонг-Айленде и построил эту ферму.
– Ах, вот почему у вас такая длинная береговая линия.
Фермерский дом со временем был перестроен в стильный коттедж с выступающим фронтоном и широкими террасами. Старые картофельные поля превратились в сочные луга и сады с яблоневыми и грушевыми деревьями. Дог-Хабор – когда-то маленькая сонная деревня – теперь был окружен пригородами Нью-Йорка. Один из Драммондов после войны продал застройщику поле для возведения там типовых домов. Отец Синклера за огромную сумму выкупил землю обратно – вместе с домами – и превратил ее снова в изумрудные луга. Холодные воды пролива Лонг-Айленд с мерным рокотом разбивались о галечный пляж в ста метрах от дома.
Синклер рассмеялся:
– Да. Старая ферма стала прекрасным вложением.
– А как им удалось разделить чашу? – Казалось, почти невозможно найти даже целую чашу в этом хламе, не то что какую-то часть.
– Моя мать считает, что чаша принадлежала древней общине и ее сделали так для того, чтобы прятать от викингов или протестантов-реформаторов – ну, это уже зависит от времени. История чаши передавалась из поколения в поколение. Мать говорит, что ей удалось найти потомков всех братьев.
– Я думаю, это отличная возможность снова объединить всю семью.
Синклер пожал плечами:
– Я никогда не слышал ничего о других Драммондах. Мы все угрюмые нелюдимы и привыкли заботиться только о собственной жизни.
– Ну, не такой уж вы угрюмый нелюдим. – Энни тут же пожалела о своих словах. Меньше всего ей было нужно, чтобы он догадался о ее чувствах. – Во всяком случае, далеко не всегда. – Она почувствовала, как загорелись ее щеки, и торопливо отошла в темный угол чердака. – А где живут остальные Драммонды?
– Один из братьев стал капером на восточном побережье.
– Пиратом?..
Синклер кивнул:
– Так гласит семейная легенда. Его потомки до сих пор живут там – один из них, во всяком случае, – на побережье Флориды. Не думаю, что Джек Драммонд – потомок профессионального охотника за сокровищами – станет нам помогать искать чашу.
– Он может быть в этом заинтересован. Ведь чаша имеет отношение к семейной истории.
– Сомневаюсь. Ну а третий брат Драммондов сумел разбогатеть в Канаде, а потом вернулся обратно в Шотландию и выкупил фамильное имение. Его потомки и сейчас живут там. Моя мать так и не получила никакого ответа на свои письма. Но она не отчаивается. Думаю, она до него доберется, когда восстановит свои силы. – Синклер осторожно спустил с двустворчатого шкафа большую коробку. – Не так уж много осталось на свете Драммондов. – Он усмехнулся. – А может, и в самом деле было какое-то проклятье?
Был ли проклят и Синклер? Казалось, он вел шикарную жизнь, разделяя свое время между пентхаусом на Манхэттене и другими домами. Каждый год Энни видела его здесь только несколько выходных, ну и, возможно, пару недель летом. Достаточно времени, чтобы мечтать о нем, но недостаточно, чтобы узнать его секреты. А были ли у него секреты? Желания? Страсти?
Она отбросила в сторону эти мысли. Его личная жизнь ее не касалась.
– Кое-что из этих вещей не стоило оставлять здесь гнить. – Энни достала большую сервировочную тарелку из-под еще одного витка веревки. – Уверена, вы могли бы смело отвезти ее на «Антикварные гастроли».
Синклер присвистнул.
– Ну да. И сказать, что она была куплена в пятидесятых на распродаже у Вулворта. – Он добрался до огромного деревянного сундука – более обшарпанного, чем кожаные чемоданы и пароходные кофры. Сундук оказался наполненным аккуратно сложенной одеждой.
– О, какие кружева! – Энни подошла и достала оттуда белоснежную ткань, обшитую тонким кружевом. – Даже не похоже, что это когда-нибудь носили.
Ткань оказалась тончайшей ночной рубашкой.
– Кому принадлежала эта одежда?
– Не имею ни малейшего понятия. Я ее не укладывал. – И опять эта насмешливая улыбка, которая всегда заставляла быстрее биться ее сердце. – У меня вообще нет привычки рыться в женских вещах.
– Нет, вы только посмотрите! – Отложив в сторону рубашку, Энни наклонилась над сундуком. Там лежало зеленое сатиновое платье с богато украшенным вышивкой лифом. – Я никогда не видела ничего подобного!
Синклер вытащил платье из сундука. Судя по всему, оно было бальное – приталенное, с глубоким вырезом.
– Потрясающе! И это синее под ним – тоже. – Она наклонилась и достала синее шелковое платье, расшитое мелким жемчугом. – Все это должно быть в музее! – Казалось преступлением оставлять здесь пылиться эти прекрасные платья даже еще на одну минуту. – Давайте отнесем их в дом и повесим как следует.
– Вам этого так хочется? – Вид у Синклера был скептический. Конечно, ему нужно было найти свою чашу – только это его и волновало. – Ладно, давайте отнесем.
– Я возьму столько, сколько смогу унести! – улыбнулась она.
Синклер, подхватив в охапку платья, без малейшего колебания ступил на шаткую лестницу. Энни осторожно последовала за ним. Тяжелая одежда тянула ее вниз, ей было страшно, что она может оступиться.
– Мы могли бы повесить их в гардероб в желтой спальне. Он почти пустой с тех пор, как миссис Драммонд избавилась от своих старых меховых пальто.
В спальне они положили все платья на широкую двойную кровать.
– Вы только посмотрите на это серое. Не представляю, как в то время можно было вплести в ткань серебряную нить?
– Наверное, у кого-то ушла на это вся жизнь. В то время все было по-другому. Каждая вещь была произведением искусства.
– Я думаю, обычные люди никогда даже не притрагивались к подобным вещам. – Она провела пальцем по гладкой струящейся ткани. – Если, конечно, им не приходилось помогать даме застегивать ее корсет.
Вот чем, скорее всего, Энни бы пришлось заниматься в то время. Она пробежалась пальцами по глубоким складкам на талии и вздохнула.
– Потрясающее платье. Я никогда не видела ничего подобного.
– А почему бы вам его не примерить? – Глубокий голос Синклера заставил ее вздрогнуть. Она почти забыла, что он здесь.
– Мне? Примерить? Нет. Это же, можно сказать, музейные экспонаты. Да и талия у меня не такая тонкая.
– Не согласен. Насчет вашей талии. – Его глаза на мгновение опустились на ее талию.
Ее сердце забилось быстрее. Конечно, Энни могла бы просто подождать, когда останется одна в доме. Но тогда кто-нибудь мог заметить, что платье надевали. А что, если это ее единственный шанс?
– Ну… – Она выбрала синее. – Не знаю, подойдет ли оно мне…
– Тогда примерьте. А я отвернусь, если, конечно, вам не нужно будет помочь с застежкой. – Синклер отошел к дальнему окну.
Сердце ее подпрыгнуло. У Энни появилось ощущение, что граница между ними стала совершенно прозрачной.
– Уверена, что эти платья носили с корсетом, и я не думаю…
Его брови приподнялись.
– Вы хотите вернуться на чердак и снова заняться поисками чаши?
Она колебалась:
– Ну… может…
Синклер кивнул, в его глазах заиграли смешинки. Он отвернулся.
Как это мило с его стороны позволить ей прикоснуться к семейным ценностям. Она взяла темно-синее с жемчугом. Приложила к себе – длина в самый раз.
И хотя в талии платье было очень узким, все же не таким узким, как показалось вначале. Может, в конце концов, оно ей подойдет.
Энни знала, что он не будет за ней подглядывать.
Она сняла джинсы и рубашку. Платье было мятым и пахло камфарой и в то же время казалось совсем новым, словно его сшили только вчера. Маленькие жемчужинки щекотали ей кожу, пока она натягивала узкие рукава. Глубокий вырез явил на свет ее белый бюстгальтер, поэтому его пришлось снять. Она уже застегнула половину пуговиц, когда Синклер спросил, не нужно ли ей помочь.
– Ерунда, осталась всего лишь какая-то пара сотен. – Она улыбнулась, чувствуя себя принцессой в таком роскошном платье.
Оно спускалось до самого пола, синими волнами расходясь на светлом паркете. Туфли с каблуками были бы здесь в самый раз.
– Вау… – Синклер застыл в изумлении. – Вы неотразимы. – Он медленно смерил ее взглядом с головы до ног. – Совсем другая женщина. – Он прошел через комнату, чтобы застегнуть оставшиеся пуговицы. – Я же говорил, вам оно подойдет.
– Странно, да? – Энни чувствовала себя девчонкой, играющей в переодевание. – Хотя почему мы должны думать, что люди в то время были другими? Не такие уж мы разные, в конце концов.
– Нет, мы не разные. – Голос Синклера прозвучал ниже, чем обычно. Застегнув пуговицы, он снова посмотрел на Энни. Его взгляд скользил по ее щеке, шее…
Смутившись, она убрала за ухо выбившуюся прядь.
Он нахмурился:
– А вам идет, когда волосы подняты.
– Я их всегда так ношу. – Она машинально дотронулась до заколки.
– Да? Странно, я этого не замечал… – Его взгляд, казалось, жег ее кожу.
– Это все из-за платья…
– А, значит, вы прятались. Скрывали за одеждой такую прекрасную фигуру.
Верх платья выполнял также функции бюстгальтера, приподнимая грудь, придавая ей пышность.
– Я и сама об этом не догадывалась. – Энни попыталась за шуткой спрятать смущение.
– Вам идут красивые платья. – Голос его прозвучал чуть хрипло. – Стоило бы чаще так одеваться.
– Мне некуда так одеваться. – Она посмотрела в сторону зеркала, пытаясь поймать свое отражение.
Синий цвет подчеркивал рыжеватый оттенок ее волос. Широкие плечи Синклера заслоняли часть ее фигуры, скрывая самые соблазнительные формы. В зеркале они казались парой. Расстояние между ними сократилось, почти исчезло.
Если бы.
Энни снова попыталась рассмеяться. Ее смех беспомощно повис в воздухе, неожиданно ставшим жарким и душным. Под его пристальным взглядом она почувствовала дрожь. Слова не шли на ум. Их взгляды встретились. Одна секунда, две, три…
Губы Синклера прижались к ее губам с неожиданной силой. Энни ответила ему с не растраченной за долгие годы страстью.
Его поцелуй опьянял, как крепкий ликер. Она еще никогда не была так близко к нему. Его кожа казалась гладкой, но теперь Энни чувствовала и легкую шероховатость щетины. Его пальцы скользнули сквозь ее волосы, освобождая их от заколки, срывая стон с его губ.
Внутри ее развернулась пружина желания. Его страсть, жажда были осязаемы. Она могла чувствовать дрожь твердых мышц. Жар загорелой кожи. Горячее дыхание на своей щеке.
«Что мы делаем?»
Эта мысль казалась такой далекой, такой чужой. Пальцы Энни вплелись в его густые волосы. Они были шелковистыми. Его руки скользнули по ее спине, ягодицам. Она прогнулась. Его дыхание участилось.
Поцелуи Синклера оказались жесткими, страстными. Его пальцы впивались в тонкую ткань платья, желая почувствовать под ним ее тело. Он притянул ее ближе, заставляя ощутить его эрекцию.
Энни задохнулась. Вытащила его рубашку из брюк. Его мышцы, сильные и напряженные, двигались под ее пальцами. Она не раз видела его полуобнаженным, но никогда не думала, что сможет собственными руками ощутить его силу.
Синклер расстегнул пуговицы на ее платье. Ее кожу покалывало от желания скорее почувствовать его ладони на своей коже.
«Ты действительно собираешься позволить ему раздеть себя?» – спросил ее внутренний голос. И все ее тело ответило – да. Синклер, как и она, просто скрывал свои чувства. Надо же. Ей и в голову не могла прийти такая мысль.
Энни засмеялась, когда его пальцы проникли под ткань, было щекотно. Он сдвинул лиф, награждая ее восхищенным взглядом. Темная прядь волос упала на его глаза, когда он начал спускать платье дальше.
Ее соски коснулись его груди, когда Энни наклонилась, чтобы расстегнуть ремень. Пальцы Синклера скользнули под резинку ее трусиков. О, если бы на ней было более элегантное белье, подумала она, вспыхнув при мысли, что он увидит ее практичные-бабушкины-штанишки.
Синклер не обратил на это никакого внимания. Между лихорадочными поцелуями она чувствовала его горячее дыхание на своей шее. Его эрекция мешала расстегнуть молнию на джинсах. Наконец ей удалось справиться с этой задачей.
Дыхание Энни участилось. Жар сжигал ее изнутри. Теперь стояли обнаженные друг против друга. Его тело покрывал загар, живот был плоским и твердым, его эрекция…
Вау. Они действительно собирались заняться любовью? Похоже, именно к этому все и шло. Глаза Синклера были закрыты, его руки двигались по ее телу. От его прикосновений кожа словно наэлектризовалась. Как совершенно обычный день мог сделать такой поворот? Было ли это как-то связано с пропавшей чашей?
Или с проклятием?
Энни почувствовала, как похолодела ее кожа, словно от внезапно потянувшего сквозняка. Этот мужчина был ее работодателем. Она служила в его доме. С другой стороны, поезд уже ушел. Они стояли обнаженные в большой спальне, смятая одежда лежала у их ног. Поздно было притворяться, что ничего не случилось.
И сейчас Энни хотелось только одного – еще больше сблизиться с ним. Она подумала, не сказать ли ему, что у нее стоит спираль, но не хотелось разрушить столь деликатный момент прозаическим замечанием.
И она поцеловала его.
– О, Энни, – выдохнул он.
Она не была девственницей и имела представление, каким может быть секс. Но подобных ощущений она никогда не испытывала. Пальцы Синклера впивались в ее бедра, пока его губы ласкали ее, заставляя стонать от наслаждения.
Она и не думала, что Синклер может быть столь раскованным в постели. Он всегда казался ей таким консервативным.
Двигаясь с искусной плавностью, он доводил Энни до состояния, когда она готова была взорваться, но потом снова менял позицию, чтобы достичь новых высот. Увидеть – почувствовать – его, задыхающегося от желания к ней, сводило ее с ума.
– О, Энни, – снова пробормотал он, целуя ее в губы и погружаясь так глубоко, что, казалось, они могли стать единым целым.
– О, Син. – Так она называла его в своих фантазиях, словно герцога из ее любимого романа.
И теперь произнести его вслух показалось ей таким естественным, что она засмеялась от удовольствия.
Син – грех. Вот уж действительно. Но ощущения были настолько приятными, что в этом просто не могло быть ничего плохого. Синклер прижался к губам Энни, и все ее тело задрожало от пробежавшей по нему волне оргазма.
О боже. Она никогда не испытывала ничего подобного. С прерывистым стоном Синклер опустился на нее, потом перекатился на спину.
– О боже, – прошептал он. – О боже…
Глава 2
Он крепче прижал к себе ее расслабленное тело. Золотистые волосы касались его лица, синие глаза смотрели из-под длинных ресниц. Он мягко поцеловал ее в губы.
Синклера переполняло удивительное чувство покоя и умиротворенности. Второй бракоразводный процесс совершенно вывел его из равновесия. Он и не помнил, когда в последний раз чувствовал себя таким удовлетворенным. Он потянулся вперед и прошептал ей на ухо:
– Ты – чудо. – Их щеки соприкоснулись, когда губы Энни растянулись в улыбке.
Он сделал глубокий выдох. Жизнь бывает так сложна и запутанна, что время от времени просто необходимо опускаться к самым истокам. Он позволил своим пальцам поиграть с золотистыми прядями.
– Надо сказать, это было совершенно неожиданно. – Ее голос прозвучал для него как музыка.
– Да. – Его мозг по-прежнему пребывал в тумане. – И чудесно.
– Надеюсь, мое тушеное мясо еще не сгорело. Я совсем потеряла ощущение времени.
Тушеное мясо? Где-то у себя под боком ему удалось найти свои наручные часы.
– Почти пять.
Его мышцы напряглись. Пять часов вечера. Где-то готовят тушеное мясо. Он вернулся к реальности.
Эта восхитительная сильфида в его объятиях вовсе не была прерафаэлевской мадонной, явившейся из тумана, чтобы развлечь его.
Это была его экономка, Энни Салливан.
– Что случилось? – спросила она с беспокойством.
Живот Синклера судорожно сжался. Он что, действительно затащил ее в постель? Перед глазами все поплыло. Не сошел ли он с ума? Друзья предупреждали, что слишком долго обходиться без секса вредно для мозгов.
И вот теперь он, голый и потный, лежит здесь, придавленный телом женщины, которая чистит его серебро.
Его голова упала на подушки. В некотором роде это было типично. То же делали его предки. Еще одно доказательство, что он ничуть не лучше, чем все лживые волокиты Драммонды, жившие до него.
Энни почувствовала, что его настроение изменилось. Она натянула на себя покрывало и отодвинулась. Синклер прикрылся простыней.
Конечно, это была его вина.
– Извини, – пробормотал он.
Энни покраснела.
Синклер уже сгорал от стыда из-за того, что накинулся на женщину и без всяких колебаний затащил ее в постель.
– Не знаю, что на меня нашло. – Он сел и вдруг замер.
Может, это начало заболевания? Та самая тропическая болезнь, что удерживала его мать в состоянии беспамятства почти неделю?
О черт, предохранение. Эта мысль ударила его как током.
– Ты принимаешь таблетки? – Далекий от романтики вопрос повис в воздухе, словно ядовитое испарение.
– Не таблетки, но что-то вроде. Я не забеременею. – Ее серебристый голосок прозвучал как легкий шелест. Энни выбралась из постели, прикрыв свое обнаженное тело.
И что за тело! Синклер и понятия не имел, какие соблазнительные формы скрывались под джинсами и оксфордской рубашкой. Его снова пронзило желание.
Но Энни уже одевалась. Он отвел глаза, проклиная демона похоти, сбившего его с пути. Ему стоит начать заниматься гимнастикой и принимать холодный душ. Плохо оказаться столь неосмотрительным в собственном доме, но… что потом? С кем еще он может переспать? С собственной секретаршей или с администратором на ресепшене?
Приглушенное ругательство сорвалось с его губ. Энни вздрогнула. Он замер, сообразив, что невольно добавил еще одно оскорбление.
– Это я себе. Не могу понять, что на меня нашло.
– Я тоже, – пробормотала она и подняла с пола синее платье, избегая его взгляда. – Я повешу его в шкаф. – Ее голос звучал тускло, соблазнительное тело снова было спрятано под практичной одеждой.
Синклер сделал несколько глубоких вдохов. Он должен вернуться на Манхэттен. Немедленно.
Энни ушла. Он оделся. Когда Синклер наклонился, чтобы обуться, то увидел под кроватью ее заколку.
Синклера переполняло удивительное чувство покоя и умиротворенности. Второй бракоразводный процесс совершенно вывел его из равновесия. Он и не помнил, когда в последний раз чувствовал себя таким удовлетворенным. Он потянулся вперед и прошептал ей на ухо:
– Ты – чудо. – Их щеки соприкоснулись, когда губы Энни растянулись в улыбке.
Он сделал глубокий выдох. Жизнь бывает так сложна и запутанна, что время от времени просто необходимо опускаться к самым истокам. Он позволил своим пальцам поиграть с золотистыми прядями.
– Надо сказать, это было совершенно неожиданно. – Ее голос прозвучал для него как музыка.
– Да. – Его мозг по-прежнему пребывал в тумане. – И чудесно.
– Надеюсь, мое тушеное мясо еще не сгорело. Я совсем потеряла ощущение времени.
Тушеное мясо? Где-то у себя под боком ему удалось найти свои наручные часы.
– Почти пять.
Его мышцы напряглись. Пять часов вечера. Где-то готовят тушеное мясо. Он вернулся к реальности.
Эта восхитительная сильфида в его объятиях вовсе не была прерафаэлевской мадонной, явившейся из тумана, чтобы развлечь его.
Это была его экономка, Энни Салливан.
– Что случилось? – спросила она с беспокойством.
Живот Синклера судорожно сжался. Он что, действительно затащил ее в постель? Перед глазами все поплыло. Не сошел ли он с ума? Друзья предупреждали, что слишком долго обходиться без секса вредно для мозгов.
И вот теперь он, голый и потный, лежит здесь, придавленный телом женщины, которая чистит его серебро.
Его голова упала на подушки. В некотором роде это было типично. То же делали его предки. Еще одно доказательство, что он ничуть не лучше, чем все лживые волокиты Драммонды, жившие до него.
Энни почувствовала, что его настроение изменилось. Она натянула на себя покрывало и отодвинулась. Синклер прикрылся простыней.
Конечно, это была его вина.
– Извини, – пробормотал он.
Энни покраснела.
Синклер уже сгорал от стыда из-за того, что накинулся на женщину и без всяких колебаний затащил ее в постель.
– Не знаю, что на меня нашло. – Он сел и вдруг замер.
Может, это начало заболевания? Та самая тропическая болезнь, что удерживала его мать в состоянии беспамятства почти неделю?
О черт, предохранение. Эта мысль ударила его как током.
– Ты принимаешь таблетки? – Далекий от романтики вопрос повис в воздухе, словно ядовитое испарение.
– Не таблетки, но что-то вроде. Я не забеременею. – Ее серебристый голосок прозвучал как легкий шелест. Энни выбралась из постели, прикрыв свое обнаженное тело.
И что за тело! Синклер и понятия не имел, какие соблазнительные формы скрывались под джинсами и оксфордской рубашкой. Его снова пронзило желание.
Но Энни уже одевалась. Он отвел глаза, проклиная демона похоти, сбившего его с пути. Ему стоит начать заниматься гимнастикой и принимать холодный душ. Плохо оказаться столь неосмотрительным в собственном доме, но… что потом? С кем еще он может переспать? С собственной секретаршей или с администратором на ресепшене?
Приглушенное ругательство сорвалось с его губ. Энни вздрогнула. Он замер, сообразив, что невольно добавил еще одно оскорбление.
– Это я себе. Не могу понять, что на меня нашло.
– Я тоже, – пробормотала она и подняла с пола синее платье, избегая его взгляда. – Я повешу его в шкаф. – Ее голос звучал тускло, соблазнительное тело снова было спрятано под практичной одеждой.
Синклер сделал несколько глубоких вдохов. Он должен вернуться на Манхэттен. Немедленно.
Энни ушла. Он оделся. Когда Синклер наклонился, чтобы обуться, то увидел под кроватью ее заколку.