Джером Джером Клапка. Пирушка с привидениями

   - Клянусь Юпитером, так мы и сделаем! - воскликнул мой отец, и уже на следующее утро он позвал рабочих, которые сделали в глубине фруктового сада холмик с надгробным камнем, украшенным следующей надписью:
   Светлой памяти Эмилии. Ее последние слова были:
   "Скажите Джонсону, что я его люблю".
   - Это наверняка проберет его, - задумчиво проговорил мой отец, обозревая сие произведение искусства в законченном виде. - Во всяком случае, я надеюсь, что так оно и будет.
   Успех был полный.
   Мы заманили его в сад в ту же ночь, и тут, друзья, про-. изошла невообразимо трогательная сцена. Надо было видеть, как Джонсон бросился к надгробному камню и зарыдал. Глядя на него, отец и старший садовник Скиббинс плакали, как дети.
   Джонсон больше никогда не попадался нам в комнатах. Теперь он проводит каждую ночь на могиле, проливает там слезы и, по-видимому, вполне счастлив.
   Можно ли его видеть? О да, приезжайте к нам, и я поведу вас туда и покажу его. Обычно его можно застать от четырех часов ночи, ну а по субботам - с десяти по двух.
   ИСТОРИЯ, РАССКАЗАННАЯ ДОКТОРОМ
   Молодой Биффлс вложил много чувства в свой рассказ, и я горько плакал, слушая его. Мы все призадумались, и я заметил, что даже старый доктор украдкой вытирал слезу. Не смущаясь этим, дядя Джон сварил еще одну чашу пунша, и постепенно наша скорбь рассеялась.
   Спустя некоторое время доктор почти совсем развеселился и рассказал нам о призраке одного из своих пациентов.
   При всем желании я не могу передать вам его историю целиком. Все потом признали, что это был лучший из рассказов, самый мрачный и страшный, но я толком его не понял, - он был какой-то сбивчивый.
   Начал доктор хорошо, потом что-то там произошло, и вдруг наступил конец. Не могу понять, что случилось с серединой его рассказа.
   В самом конце-вот это я хорошо помню-кто-то что-то нашел, и это напомнило мистеру Кумбесу очень любопытный случай, который произошел однажды на старой мельнице, некогда находившейся в аренде у его шурина.
   Мистер Кумбес сказал, что сейчас расскажет эту историю, и прежде чем кто-нибудь успел его остановить, он уже начал.
   Он сказал, что его история называется:
   ЗАГАДОЧНАЯ МЕЛЬНИЦА, ИЛИ РАЗВАЛИНЫ СЧАСТЬЯ
   - Надеюсь, все вы знаете моего шурина, мистера. Перкинса, - начал мистер Кумбес, вынимая изо рта свою длинную глиняную трубку и укладывая ее за ухо (мы не были знакомы с его шурином, но не стали спорить, чтобы не терять времени), - и знаете, конечно, также, что он однажды взял в Сэррее в аренду мельницу и перебрался туда на жительство.
   Эта самая мельница много лет тому назад принадлежала какому-то зловредному старикашке, известному скряге, который там и умер, спрятав, по слухам, все свои деньги в одном из укромных уголков мельницы. Вполне естественно, что каждый, кто после него жил на мельнице, пытался добраться до этого клада, но безуспешно. Местные всезнайки говорили, что никто и не найдет скрытых сокровищ, пока дух скупого мельника не проникнется симпатией к одному из новых арендаторов и не откроет свою тайну.
   Мой шурин не придавал особого значения этим разговорам, считая их болтовней досужих старух, и, в противоположность своим предшественникам, не делал никаких попыток обнаружить скрытые богатства.
   - Если раньше дела шли так же, как теперь, - говорил мой шурин, - мне непонятно, каким образом мельник, будь он последним скрягой, мог что-нибудь накопить; во-всяком случае, столько, чтобы ради этого стоило затевать поиски.
   Но все-таки он не мог совсем выбросить из головы мысль об этом кладе.
   Однажды вечером он пошел спать. Ничего необыкновенного тут нет, это ясно. Он частенько ложился с вечера пораньше. Удивительно другое: как только на церковной колокольне пробило двенадцать часов, мой шурин проснулся, словно от толчка, и почувствовал, что заснуть больше не может.
   Джо (так его зовут) приподнялся и сел на постели. Он посмотрел вокруг и увидел, что в ногах кровати притаилось нечто, укрытое густым сумраком.
   Потом оно передвинулось в полосу лунного света, и мой шурин увидал сморщенного старикашку в коротких лосинах и с волосами, заплетенными в косичку.
   Мгновенно в мозгу Джо вспыхнуло воспоминание о спрятанном золоте и старом скряге.
   "Он пришел показать мне, где зарыт клад", - подумал мой шурин; он тут же решил, что не истратит все деньги только на себя, а уделит и другим маленькую частицу.
   Призрак двинулся к двери. Мой шурин надел брюки и последовал за ним. Дух спустился вниз, в кухню, скользнул к плите, повздыхал и исчез.
   Утром Джо позвал двух печников. Они сняли трубы и разобрали плиту, между тем как он стоял рядом, с мешком из-под картошки наготове, чтобы складывать туда золото.
   Вместе с плитой они разрушили половину стены, но не нашли даже медной монеты. Мой шурин не знал, что и подумать.
   На следующую ночь старичок появился снова, и снова повел Джо за собой на кухню. Но на этот раз он не пошел к плите, он остановился посреди кухни и стал вздыхать.
   "О, теперь мне понятно, чего он хочет, - сказал самому себе мой шурин, - клад у него под кухонным полом. Зачем же этот старый идиот в прошлый раз торчал у плиты и делал вид, что надо искать в трубе? "
   Весь следующий день они взламывали пол в кухне, но единственное, что им удалось найти, это трехзубую вилку, да и то со сломанной ручкой.
   На третью ночь дух явился как ни в чем не бывало и в третий раз направился в кухню. Придя туда, он многозначительно посмотрел на потолок и исчез.
   - Э, да он и на том свете, кажется, ума не набрался, - бормотал Джо, торопливо возвращаясь к себе в постель. - По-моему, он мог бы сразу показать настоящее место.
   Все же сомнений не было, и чтобы достать клад сверху, они сразу после завтрака принялись разбирать потолок. Когда от потолка не осталось ни дюйма, стали снимать пол верхней комнаты.
   Там они нашли приблизительно столько же сокровищ, сколько их можно найти в пустой литровой банке.
   На четвертую ночь, когда привидение явилось с обычным визитом, мой шурин вышел из себя и швырнул в него сапогом. Сапог прошел сквозь призрак и разбил висевшее на стене зеркало.
   На пятую ночь, когда Джо, по установившейся у него привычке, проснулся ровно в полночь, дух стоял возле него в удрученной позе и с самым жалобным выражением лица. Умоляющий взгляд его больших печальных глаз совершенно расстроил моего шурина.
   "Кто его знает, - подумал он, - может, этот пустоголовый субъект искренне хочет открыть свою тайну. Может быть, он просто забыл, куда засунул свое богатство, и теперь старается вспомнить. Послушаю его еще разочек".
   Увидя, что Джо собирается следовать за ним, дух благодарно заулыбался и повел его на чердак, а там поднял палец вверх и мгновенно растаял.
   - Ну, на этот раз он попал в точку, надеюсь, - сказал мой шурин, и наутро они "взялись стаскивать с мельницы крышу.
   Понадобилось целых три дня, чтобы добросовестно снять всю крышу, но единственное, что при этом нашли, было птичье гнездо, после чего пришлось покрыть мельницу просмоленным брезентом, чтобы укрыться от дождя.
   Вы, может быть, подумаете, что это вылечило беднягу Джо от поисков клада? Ошибаетесь!
   Он сказал, что за всем этим должно скрываться нечто реальное, иначе привидение перестало бы появляться. Кроме того, зайдя уже так далеко, он решил идти до конца и разгадать загадку, чего бы это ему ни стоило.
   И вот каждую ночь он вставал с постели и послушно брел за бесплотным старым обманщиком по всему двору. Каждую ночь старикашка указывал ему другую точку, и на следующий день мой шурин приступил к сломке указанного места, где, очевидно, был замурован клад. К концу третьей недели на мельнице не осталось ни одной комнаты, пригодной для жилья. Все стены были снесены, все полы вынуты, в каждом потолке зияла дыра.
   А затем, так же внезапно, как и появился, дух прекратил свои посещения, и моему шурину ничто уж больше не мешало заняться в свободное время восстановительными работами.
   Что заставило эту старую образину так нелепо подшутить над семейным человеком и честным налогоплательщиком? Ах, именно на этот вопрос я не могу вам ответить.
   Некоторые утверждали, что дух коварного старика проделал все это в отместку за то, что мой шурин сначала в него не поверил. А другие считали, что призрак был при жизни вовсе не мельником, а водопроводчиком или стекольщиком, и ему приятно было видеть, как мельницу портят и разрушают. Но толком никто ничего не знал.
   ИСТОРИЯ, РАССКАЗАННАЯ СВЯЩЕННИКОМ
   Мы выпили еще немного пунша, а затем священник рассказал нам свою историю. Я никак не мог разобраться в ней и потому не могу ее пересказать. Никто из нас не мог в ней разобраться. С точки зрения содержания это была довольно занимательная история. Сюжетов в ней было необыкновенное множество, а событий хватило бы на дюжину романов. Никогда еще я не слыхал рассказа, где было бы столько разных происшествий, случившихся с таким количеством разнообразных персонажей.
   Мне представляется, что каждый человек, которого наш священник когда-либо и где-либо видел или о котором слышал, - попал в этот рассказ. В нем были сотни персонажей. Каждые пять секунд он вводил в нить рассказа новую коллекцию действующих лиц на фоне совершенно новых событий.
   Рассказ развивался примерно так;
   - И тогда мой дядя побежал в сад и взял там свое ружье, но привидения там, конечно, не было, и Скроггинс сказал, что он в него не верит.
   - Не верит в кого именно? И кто такой Скроггинс?
   - Скроггинс! Ах, вы не знаете? Это тот, другой, - понимаете, это его жена...
   - Какая жена? Откуда она взялась и что ей нужно?
   - Так вот об этом я вам и рассказываю. Это она нашла шляпу. Она приехала в Лондон со своей двоюродной сестрой, которая являеться моей невесткой, а другая племянница вышла замуж за человека по фамилии Эванс, а когда все кончилось, Эванс понес коробку к мистеру Дже-кобсу, потому что отец Джекобса видел этого молодого человека живым, а когда он умер, Джозеф...
   - Подождите, оставьте в покое Эванса с его коробкой; что случилось с вашим дядей и ружьем?
   - Ружьем! Каким ружьем?
   - Ну, ружьем, которое ваш дядя держал в саду и которого там не оказалось. Что он сделал с этим ружьем?, Мо-жет быть, он застрелил из него кого-нибудь из этих Джекобсов и Эвансов, Скроггинсов и Джозефов? Если так, то это благое дело, и мы с восторгом послушаем о нем.
   - О нет, что вы, это было бы невозможно, его ведь заживо замуровали в стену, вы же помните, а когда Эдуард Четвертый говорил об этом с аббатом, моя сестра сказала, что, принимая во внимание состояние ее здоровья, это невозможно, потому что может пострадать ребенок. И вот они назвали его Горацио, по имени ее собственного сына, который был убит при Ватерлоо еще до своего рождения, и лорд Напир сам сказал, что...
   - Скажите, а вы сами имеете представление, о чем вы рассказываете? спросили мы его тут.
   Он сказал "нет", но поручился, что каждое его слово - чистейшая правда, потому что его родная тетка все это видела собственными глазами.
   После этого мы его с головой накрыли скатертью, и он заснул.
   Затем стал рассказывать мой дядя.
   Он предупредил, что его история - самая правдивая из всех.
   ПРИЗРАК ГОЛУБОЙ СПАЛЬНИ
   - Я вовсе не хочу нагонять на вас всех страх, мальчики, - начал мой дядя чрезвычайно многозначительным, чтобы не сказать зловещим, тоном, - и если вы предпочитаете оставаться в неведении, я вам не скажу ничего, но если говорить начистоту, этот самый дом, где мы С вами сейчас находимся, тоже населен привидениями.
   - Что вы говорите! - воскликнул мистер Кумбес.
   - Говорю то, что вы слышите, а если не слышите, то нечего просить меня говорить, - ответил мой дядя с некоторым раздражением. - Что за привычка болтать глупости! Говорю вам, что в этом доме нечисто. В голубой спальне (комнату рядом со спальней в доме моего дяди принято называть голубой, потому что там умывальные принадлежности этого цвета) каждый сочельник появляется дух ужасного грешника, который когда-то под рождество убил
   уличного певца кусочком каменного угля.
   - Как ему удалось? - спросил мистер Кумбес с живейшим интересом. - Это, наверное, не так просто?
   - Не могу вам сказать, как именно он это сделал, - ответил мой дядя. Он не объяснял нам самой техники. Полагают, что певец остановился как раз перед его домом и начал петь какую-то балладу, и когда он открыл рот, чтобы взять верхнее си-бемоль, этот злодей швырнул из окна куском угля, который попал певцу в рот, застрял в горле и задушил его.
   - Для такого дела нужно метко бросать, интересно как-нибудь попробовать свои силы, - задумчиво пробормотал мистер Кумбес.
   - Увы, это было не единственным его преступлением, - прибавил мой дядя. - Еще раньше он отправил на тот свет одного оркестранта, игравшего соло на корнет-а-пистоне.
   - Скажите пожалуйста! - воскликнул мистер Кумбес. - Неужели и это факт?
   - Конечно факт, - сердито отрезал мой дядя. - По крайней мере, этот факт не менее достоверен, чем все подобные ему. Просто вы сегодня слишком придирчивы. Говорю вам, обстоятельства дела не оставляли никакого сомнения. Бедный корнетист жил в этом районе что-то около месяца, и, по отзывам старого мистера Бишопа, импресарио оркестра "Веселых песочных ребят", был самым старательным и работящим корнетистом, какого тот когда-либо встречал. Он мне сам рассказывал его историю и утверждал, что этот музыкант знал только две мелодии, но даже если бы он знал сорок, то не мог бы играть ни с большей силой, ни большее количество часов в день. Две пьесы, которые он исполнял, были "Анни Лори" и "Милый дом, родной мой дом", а что касается его искусства, то, по словам мистера Бишопа, даже ребенок разобрался бы в том, какое из двух произведений он играет.
   Этот музыкант, бедный и одинокий служитель муз, каждый вечер играл два часа на улице прямо против нашего дома. И однажды вечером многие видели, как корнетист, получив, по-видимому, приглашение, зашел в дом, но никто не видел, что он оттуда вышел.
   - А соседи не предлагали вознаграждение тому, кто его найдет? - спросил мистер Кумбес.
   - Никто не предложил и полпенса. - ответил мой дядя. - На следующее лето, - продолжал он, - к нам приехал духовой оркестр, собиравшийся - так они сообщили нам в день приезда-пробыть у нас до осени. На другой день музыканты в полном составе-все здоровые, веселые ребята - были приглашены на обед к этому закоренелому грешнику. И после этого, пролежав целые сутки в постели, вся компания оставила наш город в самом жалком состоянии. Врач нашего прихода, оказывавший помощь, заявил, что весьма сомнительно, сможет ли кто-нибудь из них впредь сыграть хоть одну арию.
   - А вам не известно, чем он их угощал? - спросил мистер Кумбес.
   - К несчастью, нет, - ответил мой дядя, - но главным блюдом, говорят, был свиной паштет, купленный в станционном буфете.
   - Я уже забыл об остальных преступлениях этого чудовища, - продолжал мой дядя. - Раньше я все их помнил, но память у меня теперь не та, что раньше. Впрочем, вероятно, я не погрешу против истины, если выскажу предположение, что он несколько причастен к последующим похоронам одного джентльмена, который музицировал, перебирая струны арфы пальцами ног, и что также несет некоторую ответственность за одинокую могилу молодого безвестного чужестранца родом из Италии, как-то посетившего наши места и игравшего на шарманке.
   - И вот теперь, каждый сочельник, - заключил мой дядя, как бы рассекая своим густым, мрачным голосом напряженное мучительное молчание, прокравшееся, точно тень, в комнату и овладевшее всеми нами, - дух этого ужасного грешника появляется в голубой спальне нашего дома. Там от полуночи и до первых петухов раздаются дикие вопли и стоны, насмешливый хохот, а временами призрачные звуки ударов. Там он ведет свою ожесточенную призрачную битву с привидениями корнетиста и певца, иногда поддерживаемыми тенями оркестрантов, в то время как дух задушенного арфиста, исполняет безумные замогильные мелодии призрачными ногами на призраке сломанной арфы.
   Дядя прибавил, что в сочельник голубая спальня не может быть использована по назначению, - спать там никак нельзя.
   - Т-с-с! - прошептал дядя, поднимая, в знак предостережения, руку к потолку. Мы, затаив дыхание, прислушались.
   - Тсс! Слышите! Они сейчас как раз там, в голубой спальне!
   Тогда я встал и сказал, что желаю провести ночь один в голубой спальне.
   Но прежде чем я расскажу свою собственную историю, то есть историю того, что произошло в голубой спальне, - мне хотелось бы предложить вам небольшое предисловие, или
   МОИ ЛИЧНЫЕ КОММЕНТАРИИ
   Собираясь приступить к рассказу о моих собственных Е приключениях с привидениями, я нахожусь в большой нерешительности. Видите ли, это совсем не такого рода история, как те, что я вам рассказывал до сих пор - вернее, как вам рассказывали Тедди Биффлс, мистер Кумбес и мой дядя. Это истинная история. Это вовсе не то, что обычно рассказывает джентльмен, сидя в сочельник у камина и попивая пунш с большим количеством виски; это отчет о подлинных событиях.
   Да, это вовсе не рассказ в общепринятом значении слова, это именно отчет. И потому, я чувствую, он почти неуместен в такой книге. Он был бы гораздо более кстати в биографическом исследовании или, скажем, в учебнике английской истории.
   Есть еще одно обстоятельство, которое затрудняет мое повествование, оно заключается в том, что речь пойдет обо мне самом. Рассказывая вам эту историю, мне придется все время говорить о себе, что среди нас, современных писателей, совершенно не принято. Если у нас, литераторов нового направления, есть какое-нибудь похвальное стремление, более постоянное, чем все остальные, так это стремление никогда не казаться самовлюбленным.
   Я сам, - так меня уверяют, - довожу до крайности эту застенчивость, эту боязливую сдержанность во всем, что касается моей особы, - и читающая публика весьма этим недовольна. Люди приходят ко мне и говорят:
   "Ну, послушайте, почему вы не расскажете о себе хоть немножко? Это нас интересует. Напишите что-нибудь о себе".
   Но я всегда отвечал: "Нет! "
   И не потому, что я считаю эту тему неинтересной. Наоборот, я даже представить себе не могу темы, более захватывающей для всего человечества или, по крайней мере, для его культурной части.
   Я не пишу о себе принципиально, - потому что это противоречит истинному искусству и подает дурной пример подрастающему поколению. Другие писатели (их немало), я знаю, делают это, но я ни за что заниматься этим не буду, разве что в исключительных случаях.
   При обычных обстоятельствах, следовательно, я бы умолчал об этом происшествии. Я бы сказал самому себе:
   "Нет! Это талантливый и поучительный рассказ, это, необычайный, увлекательный и роковой рассказ, и читатели с удовольствием выслушали бы его, да и мне самому страстно хотелось бы поскорей его рассказать, но он целиком посвящен мне, моей личности, тому, что я говорил, видел н сделал, и я не могу это описывать. Мой сдержанный характер, моя скромная натура не позволяют говорить о себе так много".
   Однако, ввиду необычайности некоторых обстоятельств, я вынужден, несмотря на всю свою скромность, воспользоваться возможностью рассказать именно о том, что произошло со мной лично.
   Как я уже говорил, в нашей семье из-за этой пирушки произошла размолвка, и я за свое участие в событиях, о которых собираюсь рассказать, стал жертвой жестокой несправедливости.
   Чтобы возродить мою прежнюю репутацию, рассеять тучи клеветы и измышлений, которыми она была запятнана, - лучше всего, я убежден, дать читателю простое, полное достоинства повествование о неприкрашенных событиях, происшедших со мной, с тем чтобы каждый мог самостоятельно судить обо всем.
   Чистосердечно признаюсь, что главной моей целью является стремление отмести незаслуженные подозрения. Воодушевленный этим побуждением (а я считаю, что это почтенное и дельное побуждение), я нахожу в себе силы преодолеть мое обычное отвращение к разговорам о самом себе и таким образом перехожу к той части повествования, которая называется
   Моя собственная история
   Я вам уже говорил, что как только мой дядя закончил свой рассказ, я встал и заявил, что решил провести предстоящую ночь в голубой спальне.
   - Ни за что! - вскричал мой дядя, вскакивая с места. - Ты не должен подвергать себя столь смертельной опасности! Кроме того, там не застлана постель.
   - Подумаешь, какая важность! - ответил я. - Мне приходилось жить в меблированных комнатах для молодых джентльменов, и я привык спать в постелях, которые не перестилались годами. Не отговаривайте меня. Я молод, вот уже больше месяца, как ничто не отягощает мою совесть, и духи не причинят мне вреда. Я, может быть, смогу даже оказать на них хорошее влияние, уговорю их успокоиться и разойтись по домам. И помимо всего, мне хочется поглядеть на это представление.
   Высказавшись, я снова сел. (Как случилось, что мистер Кумбес очутился в моем кресле, вместо того чтобы быть в другом углу комнаты, где он сидел весь вечер? Почему он, мистер Кумбес, не извинился, когда я сел прямо на него? Почему молодой Биффлс стал изображать моего дядю Джона и требовать, чтобы я целых три минуты тряс его за руку и уверял, что всегда любил его, как родного отца? Эти события до сих пор остаются для меня загадкой. )
   Вся компания пробовала отговорить меня от того, что они называли бессмысленной затеей, но я оставался непоколебим и требовал осуществления своих законных прав. Я был "рождественским гостем", а гость в сочельник спит в комнате с привидениями. Это входит в его роль.
   Они сказали, что если у меня такие веские основания, то у них возражений больше нет; они зажгли для меня свечу и в полном составе пошли провожать меня наверх.
   Не знаю, был ли я возбужден сознанием, что совершаю благородный поступок, или в меня вселилась сама неустрашимость, но в эту ночь я взлетел по лестнице с необычайной легкостью. Ценой колоссального напряжения воли я задержал себя на площадке верхнего этажа, мне хотелось идти все выше, хоть на крышу. Но с помощью перил я все же укротил свои честолюбивые намерения, пожелал моим спутникам доброй ночи, вошел в спальню и запер за собой дверь.
   С самого начала у меня все пошло вкривь и вкось. Не успел я отойти от двери, как моя свеча вывалилась из подсвечника. Сколько раз я ни подбирал ее и ни втыкал в подсвечник, она каждый раз снова выскакивала, - такой скользкой свечки мне еще не попадалось никогда. В конце концов я решил обойтись без подсвечника и зажал свечу в руке, но и тогда она не желала держаться прямо. Тут уж я совсем рассвирепел, выбросил ее за окно, разделся и лег в постель в полном мраке.
   Я не заснул, и мне вовсе не хотелось спать. Лежа на спине, я смотрел в потолок и думал о разных вещах. Хорошо, если бы я мог вспомнить хоть что-нибудь из того, что приходило мне в голову в ту ночь: все это было так забавно, что я от души хохотал, и кровать тряслась вместе со мной.
   Я лежал таким образом около получаса и совсем было забыл о призраках, как вдруг, случайно оглядывая комнату, я в первый раз в жизни увидел весьма самоуверенное привидение, сидевшее в кресле у огня, с призрачным глиняным чубуком в руках.
   В первую минуту я, как и большинство людей в подобных обстоятельствах, подумал, что сплю и вижу сон. Я приподнялся в постели и протер глаза. Но нет: сквозь его тело Я видел спинку кресла. Это было вне всякого сомнения настоящее привидение. Оно посмотрело в мою сторону, вынуло тень трубки изо рта и приветливо кивнуло мне головой.
   Самым поразительным во всем этом приключении было то/что я не чувствовал ни малейшей тревоги. Скорее наоборот, я был отчасти рад его видеть. У меня появился собеседник.
   Я сказал:
   - Добрый вечер. Вам не показалось, что сегодня выдался холодный денек?
   Он сказал, что сам этого не заметил, но полагает, что я прав.
   Несколько секунд мы молчали, а затем, желая облечь свою мысль в наиболее приятную форму, я сказал:
   - Вероятно, я имею честь беседовать с духом того джентльмена, у которого произошел несчастный случай с уличным певцом?
   Он улыбнулся и ответил, что с моей стороны очень любезно помнить об этом. Один певец-это пустяк, хвастать особенно нечем, но ведь с миру по нитке...
   Я был потрясен его ответом, так как предполагал, что услышу вздох раскаяния. Дух же, наоборот, гордился тем, что произошло. Тут я подумал, что если он так невозмутимо отнесся к моему намеку на певца, может быть, он не обидится, если я спрошу его и о шарманщике. Меня интересовала судьба этого бедного юноши.
   - Правда ли, - спросил я, - что вы причастны к смерти того итальянского подростка,, который приехал сюда с шарманкой, исполнявшей шотландские напевы?
   Он страшно рассердился.
   - Причастен? - вскричал он с негодованием'. - Кто осмелился утверждать, что хоть чуточку помогал мне? Я сам самолично прикончил юнца! Без всякой помощи. Один справился. Пусть кто-нибудь скажет, что я лгу!
   Я успокоил его и уверил, что у меня никогда не возникало сомнений в том, что он был подлинным и единственным убийцей шарманщика. Потом я спросил, что он сделал с трупом корнетиста, которого убил.
   Он спросил:
   - Кто именно из корнетистов вас интересует?
   - Ах, так их было несколько? - осведомился я.
   Он улыбнулся, слегка кашлянул и сказал, что ему не хотелось бы прослыть хвастуном, но, считая вместе с тромбонистами, их было семеро.
   - '-Боже мой! - . воскликнул я. - Так или иначе, но вы немало потрудились на своем веку; это ведь не так просто.