– Он мертв! – чуть ли не торжествующе выкрикнула она. – Мертв! Мертв! Какая теперь разница?
Но уже в следующую минуту она извинилась за свою вспышку:
– Ничто уже не поможет. Будь что будет.
Своим удивительным равнодушием женщина настроила против себя и судью, и присяжных. Это бритье в гостиной, когда тело убитого хозяина еще не успело остыть! Вдобавок убийца пользовался безопасной бритвой Хэпуорта. Видимо, его жена сама принесла убийце бритву, зеркало, мыло, воду и полотенце, а потом постаралась замести следы. Но не заметила несколько рыжих волосков на ковре. А утюги, утянувшие труп на дно! Кто мог додуматься до такого, если не женщина? Мужчине никогда бы и в голову такое не пришло. И вдобавок цепь и замок, скрепивший ее. Только хозяйка могла знать, что в доме есть подобные вещи. Скорее всего обмен одеждой в конторе Хэпуорта тоже ее идея, и она же дала убийце ключ. Это она знала, что рядом с домом есть пруд, она придерживала дверь, пропуская в нее убийцу с его ужасным грузом, она ждала, прислушиваясь, когда раздастся всплеск.
Наверное, она собиралась бежать с убийцей в Америку! Отсюда и ее рассказ. Если бы беглецам повезло, этих объяснений хватило бы. Из Лейлхем-Гарденс миссис Хэпуорт переселилась в Кентиш-Таун, где сняла небольшой домик, назвавшись хористкой по фамилии Ховард, женой артиста, который в настоящий момент находится на гастролях. Для большей убедительности она получила роль в пантомиме. И при этом ни на миг не теряла головы. На новом месте ее никто не навещал, ей не присылали писем. Каждый час у нее был на счету. Видимо, все это сообщники продумали над телом убитого мужа. Миссис Хэпуорт признали виновной в «косвенном соучастии и укрывательстве преступника» и приговорили к пятнадцати годам каторги.
Все это случилось одиннадцать лет назад. Невольно заинтересовавшись, после суда мой приятель разузнал некоторые подробности. Расспросы в Ливерпуле помогли ему установить, что отец Хэпуорта, мелкий судовладелец, пользовался широкой известностью и уважением. От дел он отошел незадолго до смерти, года за три до убийства. Жена пережила его всего на несколько месяцев. Помимо убитого Майкла у супругов было еще двое детей: старший сын, пребывавший предположительно в одной из английских колоний, и дочь, вышедшая за француза, морского офицера. Об убийстве они либо не знали, либо не хотели огласки. Майкл служил архитектором и преуспевал, но после смерти родителей покинул прежние места и вплоть до суда никто из прежних знакомых ничего о нем не знал.
Еще один результат расспросов озадачил моего приятеля. Оказалось, клерк Элленби был доверенным лицом отца Хэпуорта! Элленби поступил к нему в контору еще мальчишкой, незадолго до смерти хозяина заменил его в конторе и при его содействии основал компанию, занимающуюся корабельными поставками! На суде эти факты так и не всплыли. Элленби не допрашивали – в этом не было необходимости, – но с учетом обстоятельств странным выглядело то, что он не вызвался дать показания сам. Возможно, конечно, что он выгораживал брата и сестру Хэпуорта – эта фамилия достаточно распространена на Севере, а возможно, не хотел втягивать в процесс других родственников убитого.
Что касается подсудимой, моему приятелю почти ничего не удалось разузнать, только выяснилось, что импресарио из роттердамского мюзик-холла она назвалась дочерью одного английского музыканта и добавила, что ее родители уже умерли. Не исключено, что она понятия не имела, в какое заведение устраивается, а обходительный красавец Чарли Мартин, вдобавок англичанин, выступил в роли спасителя.
Можно предположить, что она была без ума от Мартина, а Хэпуорт – от нее, так как ее красота могла вскружить голову любому; возможно, в отсутствие Мартина Хэпуорт обманул ее, сказав, что Мартина уже нет в живых и бог весть что еще, лишь бы уговорить ее выйти замуж. Тогда убийство оказывалось зловещим актом правосудия.
Но даже в этом случае ее равнодушное хладнокровие выглядело неестественно! Она вышла за Хэпуорта замуж, прожила с ним почти год. Джетсоны считали, что она влюблена в своего мужа. Невозможно так правдоподобно притворяться изо дня в день.
– Было что-то еще! – Мы обсуждали это дело у моего приятеля. Перед ним лежала папка с бумагами дела, собранными одиннадцать лет назад. Он вышагивал, сунув руки в карманы и рассуждал: – То, что так и не всплыло. Когда оглашали приговор, я наблюдал за ней, и при этом у меня появилось примечательное ощущение: казалось, ее не осудили – она восторжествовала! Лицедейство! Если бы на суде она притворялась, что раскаивается, пыталась вызвать жалость, лично я дал бы ей не больше пяти лет. А она, похоже, не могла скрыть безграничное физическое облегчение при мысли, что ее муж мертв, что больше никогда не прикоснется к ней. Должно быть, ей внезапно открылось нечто превратившее ее любовь в ненависть. В этом мужчине чувствуется благородство, – предположил мой приятель, стоя у окна и глядя на реку. – Она понесла наказание, расплатилась по счетам, а он-то до сих пор числится в розыске. И каждый вечер рискует головой, ожидая, когда поднимутся жалюзи.
Его мысли потекли по другому руслу:
– Но как он мог все эти десять лет преспокойно разгуливать на свободе, зная, что она не живет, а томится в аду? Почему во время процесса, когда свидетельств против нее с каждым днем становилось все больше и больше, он не явился с повинной – пусть даже просто для того, чтобы побыть рядом с ней? Почему не отправился на виселицу хотя бы из порядочности?
Он сел и взял папку.
– Или же такой награды потребовала она? Чтобы он ждал, а она жила надеждой, что ее страдания не напрасны? Да, – продолжил он, подумав, – не трудно представить себе мужчину, который ценит женщину, принявшую наказание за него…
Теперь, когда его интерес к этому делу пробудился вновь, он никак не мог отделаться от мыслей о нем. С тех пор я один или два раза сам побывал на той самой улице, и вновь увидел, как поднимаются жалюзи. Моего приятеля обуяло желание увидеться с тем человеком – дерзким, властным красавцем. Было в нем, должно быть, нечто такое, за что женщина согласилась – точнее, почти согласилась – продать душу.
Шанс на такую встречу мог быть лишь один. Неизвестный появлялся всякий раз со стороны Эджуэр-роуд. Держась в тени на противоположной стороне улицы и поджидая его, можно было рассчитать время так, чтобы поравняться с ним точно под фонарем. Вряд ли он повернет обратно: этим выдаст себя. Скорее всего незнакомец притворится таким же прохожим, спешащим по своим делам, но проводит человека, с которым чуть не столкнулся, внимательным взглядом.
Похоже, фортуна благоволила нам. В обычное время жалюзи плавно поднялись, и вскоре из-за угла вывернула мужская фигура. Мы с приятелем вышли на улицу через несколько секунд, надеясь, что сумеем осуществить свой план и столкнуться с незнакомцем лицом к лицу прямо под газовым фонарем. Он шагал навстречу, ссутулившись и опустив голову. Мы думали, что он пройдет мимо того дома, но, к нашему удивлению, он остановился с ним рядом и вдруг открыл калитку. Еще мгновение – и мы лишимся последнего шанса увидеть хоть что-нибудь, кроме его согбенной спины. В два прыжка мой приятель настиг незнакомца, схватил за плечо и, повернув к себе… увидел старческое морщинистое лицо с выцветшими слезящимися глазами.
Мы были так ошарашены, что не могли издать ни звука. Наконец мой приятель сбивчиво забормотал, что перепутал дом, и вернулся ко мне. На углу мы почти одновременно расхохотались. А потом он вдруг остановился:
– Старый клерк Хэпуорта! Элленби!
Его поступок выглядел чудовищно. Он был не просто клерком – вся семья считала его другом. Отец Хэпуорта доверял ему. К убитому Элленби был искренне привязан – это впечатление складывалось у всех, кто его видел. Так в чем же дело?
Справочник лежал на каминной полке. На следующий день, навестив приятеля и бросив беглый взгляд на каминную полку, я вдруг схватил справочник, открыл его и нашел адрес компании «Корабельное оборудование. Элленби и К°» – она располагалась неподалеку от Майнорис-стрит.
Допустим, он помогал женщине в память о покойном хозяине и в то же время стремился вызвать у нее отчуждение. Но зачем? Она наблюдала, как убивали ее мужа. Неужели после этого Элленби мог смотреть на нее без содрогания?
Не мог – если позднее не обнаружилось бы еще какое-то обстоятельство, оправдывающее даже ее невероятное равнодушие.
Но что бы это могло быть? Все, казалось, спланировано заранее, во всем чувствовался холодный расчет. Чего стоит бритье в столовой! Одно это сидело костью в горле. Наверное, женщина принесла убийце зеркало – в комнате его не было. Что помешало ему подняться в ванную, где всегда брился сам Хэпуорт, где у него все было бы под рукой?
Мой приятель вышагивал по комнате, бессвязно бормотал и вдруг замер и уставился на меня.
– Почему в столовой? – потребовал он ответа.
И по своей привычке, как и во время перекрестного допроса, забренчал ключами в кармане. А я вдруг понял, что знаю ответ, и не задумываясь – так мне показалось – выпалил:
– Может, потому, что бритву принести вниз легче, чем тащить мертвеца наверх?
Он сел за стол, вытянул руки перед собой, и его глаза возбужденно засверкали.
– Неужели не понятно? Эта столовая, по сути дела, маленькая, нарядно обставленная задняя гостиная. Втроем они стоят вокруг стола, пальцы Хэпуорта нервно сжимаются на спинке стула. Упреки, колкости, угрозы… Молодой Хэпуорт, который на всех производил впечатление слабого, трусливого человека, бледнеет, запинается, не знает, куда спрятать глаза. Женщина переводит взгляд с одного на другого. Снова та же вспышка презрения – она ничего с собой не может поделать, – а потом, что еще хуже, – жалость. Если бы только он не поддался, нашелся с ответом! Если бы не струсил! Затем – роковая, язвительная насмешка, поворот головы, и вот дерзкий, властный взгляд уже не внушает ему робости.
Решающий момент наступил. Если помните, пуля вошла в шею у самого затылка. Скорее всего Хэпуорт заранее готовился к этой встрече – у жителей пригородов с садами нет привычки повсюду носить с собой заряженные револьверы; он так часто думал о возможной встрече, что распалил себя, превратил в сгусток ненависти и страха. Слабые подвержены крайностям. И вот пришло решение: если не будет выхода, он его убьет.
Слышите это безмолвие? После того как отзвучало эхо выстрела? Когда оба упали на колени, хлопая его по щекам, пытаясь расслышать, бьется ли сердце. Убитый рухнул как бык; следов крови на ковре не осталось. Соседние дома стоят пустые, выстрел никто не слышал. Вот бы еще избавиться от трупа! Да ведь до пруда какая-нибудь сотня ярдов!
Мой приятель потянулся за папкой и разворошил в ней исписанные листы бумаги.
– Что может быть проще? На соседнем участке строят дом. Тачки приготовлены как по заказу. Есть и доски – ими можно застелить тропу до самого берега. Глубина в том месте, где нашли труп, – четыре фута шесть дюймов. Достаточно только наклонить тачку.
Минутку, труп может всплыть и выдать их, значит, его надо нагрузить, сделать тяжелым, чтобы он ушел глубоко в мягкий ил и сгнил там.
Погодите, еще не все продумано. Предположим, несмотря на все предосторожности, он все-таки всплывает – например, соскользнет цепь. Строители то и дело ходят к пруду за водой – вдруг труп обнаружат?
Напомню: все это время труп лежит на спине. Его, вероятно, перевернули, чтобы послушать сердце. Глаза наверняка закрыли – им неприятен его неподвижный взгляд.
Женщина додумалась первой – ведь она видела их обоих с закрытыми глазами, лежащих рядом с ней. Может, она давно заметила сходство. Часы Хэпуорта – в карман, кольцо Хэпуорта – на палец! Если бы не эта борода – буйная, курчавая рыжая борода!
Они подкрадываются к окну и выглядывают наружу. Туман все еще густ, как суп. Ни звука, ни души. Времени полно.
Значит, надо бежать и скрыться в надежном месте. Но сначала – надеть макинтош. Кто-нибудь мог видеть, как в дом вошел человек в желтом макинтоше, – значит, теперь увидит, как он оттуда вышел. В каком-нибудь темном углу или в пустом вагоне макинтош придется снять и скомкать. И скорее в контору. Там дождаться Элленби: он надежен как сталь, он добропорядочный и деловой человек. Элленби что-нибудь подскажет.
Но уже в следующую минуту она извинилась за свою вспышку:
– Ничто уже не поможет. Будь что будет.
Своим удивительным равнодушием женщина настроила против себя и судью, и присяжных. Это бритье в гостиной, когда тело убитого хозяина еще не успело остыть! Вдобавок убийца пользовался безопасной бритвой Хэпуорта. Видимо, его жена сама принесла убийце бритву, зеркало, мыло, воду и полотенце, а потом постаралась замести следы. Но не заметила несколько рыжих волосков на ковре. А утюги, утянувшие труп на дно! Кто мог додуматься до такого, если не женщина? Мужчине никогда бы и в голову такое не пришло. И вдобавок цепь и замок, скрепивший ее. Только хозяйка могла знать, что в доме есть подобные вещи. Скорее всего обмен одеждой в конторе Хэпуорта тоже ее идея, и она же дала убийце ключ. Это она знала, что рядом с домом есть пруд, она придерживала дверь, пропуская в нее убийцу с его ужасным грузом, она ждала, прислушиваясь, когда раздастся всплеск.
Наверное, она собиралась бежать с убийцей в Америку! Отсюда и ее рассказ. Если бы беглецам повезло, этих объяснений хватило бы. Из Лейлхем-Гарденс миссис Хэпуорт переселилась в Кентиш-Таун, где сняла небольшой домик, назвавшись хористкой по фамилии Ховард, женой артиста, который в настоящий момент находится на гастролях. Для большей убедительности она получила роль в пантомиме. И при этом ни на миг не теряла головы. На новом месте ее никто не навещал, ей не присылали писем. Каждый час у нее был на счету. Видимо, все это сообщники продумали над телом убитого мужа. Миссис Хэпуорт признали виновной в «косвенном соучастии и укрывательстве преступника» и приговорили к пятнадцати годам каторги.
Все это случилось одиннадцать лет назад. Невольно заинтересовавшись, после суда мой приятель разузнал некоторые подробности. Расспросы в Ливерпуле помогли ему установить, что отец Хэпуорта, мелкий судовладелец, пользовался широкой известностью и уважением. От дел он отошел незадолго до смерти, года за три до убийства. Жена пережила его всего на несколько месяцев. Помимо убитого Майкла у супругов было еще двое детей: старший сын, пребывавший предположительно в одной из английских колоний, и дочь, вышедшая за француза, морского офицера. Об убийстве они либо не знали, либо не хотели огласки. Майкл служил архитектором и преуспевал, но после смерти родителей покинул прежние места и вплоть до суда никто из прежних знакомых ничего о нем не знал.
Еще один результат расспросов озадачил моего приятеля. Оказалось, клерк Элленби был доверенным лицом отца Хэпуорта! Элленби поступил к нему в контору еще мальчишкой, незадолго до смерти хозяина заменил его в конторе и при его содействии основал компанию, занимающуюся корабельными поставками! На суде эти факты так и не всплыли. Элленби не допрашивали – в этом не было необходимости, – но с учетом обстоятельств странным выглядело то, что он не вызвался дать показания сам. Возможно, конечно, что он выгораживал брата и сестру Хэпуорта – эта фамилия достаточно распространена на Севере, а возможно, не хотел втягивать в процесс других родственников убитого.
Что касается подсудимой, моему приятелю почти ничего не удалось разузнать, только выяснилось, что импресарио из роттердамского мюзик-холла она назвалась дочерью одного английского музыканта и добавила, что ее родители уже умерли. Не исключено, что она понятия не имела, в какое заведение устраивается, а обходительный красавец Чарли Мартин, вдобавок англичанин, выступил в роли спасителя.
Можно предположить, что она была без ума от Мартина, а Хэпуорт – от нее, так как ее красота могла вскружить голову любому; возможно, в отсутствие Мартина Хэпуорт обманул ее, сказав, что Мартина уже нет в живых и бог весть что еще, лишь бы уговорить ее выйти замуж. Тогда убийство оказывалось зловещим актом правосудия.
Но даже в этом случае ее равнодушное хладнокровие выглядело неестественно! Она вышла за Хэпуорта замуж, прожила с ним почти год. Джетсоны считали, что она влюблена в своего мужа. Невозможно так правдоподобно притворяться изо дня в день.
– Было что-то еще! – Мы обсуждали это дело у моего приятеля. Перед ним лежала папка с бумагами дела, собранными одиннадцать лет назад. Он вышагивал, сунув руки в карманы и рассуждал: – То, что так и не всплыло. Когда оглашали приговор, я наблюдал за ней, и при этом у меня появилось примечательное ощущение: казалось, ее не осудили – она восторжествовала! Лицедейство! Если бы на суде она притворялась, что раскаивается, пыталась вызвать жалость, лично я дал бы ей не больше пяти лет. А она, похоже, не могла скрыть безграничное физическое облегчение при мысли, что ее муж мертв, что больше никогда не прикоснется к ней. Должно быть, ей внезапно открылось нечто превратившее ее любовь в ненависть. В этом мужчине чувствуется благородство, – предположил мой приятель, стоя у окна и глядя на реку. – Она понесла наказание, расплатилась по счетам, а он-то до сих пор числится в розыске. И каждый вечер рискует головой, ожидая, когда поднимутся жалюзи.
Его мысли потекли по другому руслу:
– Но как он мог все эти десять лет преспокойно разгуливать на свободе, зная, что она не живет, а томится в аду? Почему во время процесса, когда свидетельств против нее с каждым днем становилось все больше и больше, он не явился с повинной – пусть даже просто для того, чтобы побыть рядом с ней? Почему не отправился на виселицу хотя бы из порядочности?
Он сел и взял папку.
– Или же такой награды потребовала она? Чтобы он ждал, а она жила надеждой, что ее страдания не напрасны? Да, – продолжил он, подумав, – не трудно представить себе мужчину, который ценит женщину, принявшую наказание за него…
Теперь, когда его интерес к этому делу пробудился вновь, он никак не мог отделаться от мыслей о нем. С тех пор я один или два раза сам побывал на той самой улице, и вновь увидел, как поднимаются жалюзи. Моего приятеля обуяло желание увидеться с тем человеком – дерзким, властным красавцем. Было в нем, должно быть, нечто такое, за что женщина согласилась – точнее, почти согласилась – продать душу.
Шанс на такую встречу мог быть лишь один. Неизвестный появлялся всякий раз со стороны Эджуэр-роуд. Держась в тени на противоположной стороне улицы и поджидая его, можно было рассчитать время так, чтобы поравняться с ним точно под фонарем. Вряд ли он повернет обратно: этим выдаст себя. Скорее всего незнакомец притворится таким же прохожим, спешащим по своим делам, но проводит человека, с которым чуть не столкнулся, внимательным взглядом.
Похоже, фортуна благоволила нам. В обычное время жалюзи плавно поднялись, и вскоре из-за угла вывернула мужская фигура. Мы с приятелем вышли на улицу через несколько секунд, надеясь, что сумеем осуществить свой план и столкнуться с незнакомцем лицом к лицу прямо под газовым фонарем. Он шагал навстречу, ссутулившись и опустив голову. Мы думали, что он пройдет мимо того дома, но, к нашему удивлению, он остановился с ним рядом и вдруг открыл калитку. Еще мгновение – и мы лишимся последнего шанса увидеть хоть что-нибудь, кроме его согбенной спины. В два прыжка мой приятель настиг незнакомца, схватил за плечо и, повернув к себе… увидел старческое морщинистое лицо с выцветшими слезящимися глазами.
Мы были так ошарашены, что не могли издать ни звука. Наконец мой приятель сбивчиво забормотал, что перепутал дом, и вернулся ко мне. На углу мы почти одновременно расхохотались. А потом он вдруг остановился:
– Старый клерк Хэпуорта! Элленби!
Его поступок выглядел чудовищно. Он был не просто клерком – вся семья считала его другом. Отец Хэпуорта доверял ему. К убитому Элленби был искренне привязан – это впечатление складывалось у всех, кто его видел. Так в чем же дело?
Справочник лежал на каминной полке. На следующий день, навестив приятеля и бросив беглый взгляд на каминную полку, я вдруг схватил справочник, открыл его и нашел адрес компании «Корабельное оборудование. Элленби и К°» – она располагалась неподалеку от Майнорис-стрит.
Допустим, он помогал женщине в память о покойном хозяине и в то же время стремился вызвать у нее отчуждение. Но зачем? Она наблюдала, как убивали ее мужа. Неужели после этого Элленби мог смотреть на нее без содрогания?
Не мог – если позднее не обнаружилось бы еще какое-то обстоятельство, оправдывающее даже ее невероятное равнодушие.
Но что бы это могло быть? Все, казалось, спланировано заранее, во всем чувствовался холодный расчет. Чего стоит бритье в столовой! Одно это сидело костью в горле. Наверное, женщина принесла убийце зеркало – в комнате его не было. Что помешало ему подняться в ванную, где всегда брился сам Хэпуорт, где у него все было бы под рукой?
Мой приятель вышагивал по комнате, бессвязно бормотал и вдруг замер и уставился на меня.
– Почему в столовой? – потребовал он ответа.
И по своей привычке, как и во время перекрестного допроса, забренчал ключами в кармане. А я вдруг понял, что знаю ответ, и не задумываясь – так мне показалось – выпалил:
– Может, потому, что бритву принести вниз легче, чем тащить мертвеца наверх?
Он сел за стол, вытянул руки перед собой, и его глаза возбужденно засверкали.
– Неужели не понятно? Эта столовая, по сути дела, маленькая, нарядно обставленная задняя гостиная. Втроем они стоят вокруг стола, пальцы Хэпуорта нервно сжимаются на спинке стула. Упреки, колкости, угрозы… Молодой Хэпуорт, который на всех производил впечатление слабого, трусливого человека, бледнеет, запинается, не знает, куда спрятать глаза. Женщина переводит взгляд с одного на другого. Снова та же вспышка презрения – она ничего с собой не может поделать, – а потом, что еще хуже, – жалость. Если бы только он не поддался, нашелся с ответом! Если бы не струсил! Затем – роковая, язвительная насмешка, поворот головы, и вот дерзкий, властный взгляд уже не внушает ему робости.
Решающий момент наступил. Если помните, пуля вошла в шею у самого затылка. Скорее всего Хэпуорт заранее готовился к этой встрече – у жителей пригородов с садами нет привычки повсюду носить с собой заряженные револьверы; он так часто думал о возможной встрече, что распалил себя, превратил в сгусток ненависти и страха. Слабые подвержены крайностям. И вот пришло решение: если не будет выхода, он его убьет.
Слышите это безмолвие? После того как отзвучало эхо выстрела? Когда оба упали на колени, хлопая его по щекам, пытаясь расслышать, бьется ли сердце. Убитый рухнул как бык; следов крови на ковре не осталось. Соседние дома стоят пустые, выстрел никто не слышал. Вот бы еще избавиться от трупа! Да ведь до пруда какая-нибудь сотня ярдов!
Мой приятель потянулся за папкой и разворошил в ней исписанные листы бумаги.
– Что может быть проще? На соседнем участке строят дом. Тачки приготовлены как по заказу. Есть и доски – ими можно застелить тропу до самого берега. Глубина в том месте, где нашли труп, – четыре фута шесть дюймов. Достаточно только наклонить тачку.
Минутку, труп может всплыть и выдать их, значит, его надо нагрузить, сделать тяжелым, чтобы он ушел глубоко в мягкий ил и сгнил там.
Погодите, еще не все продумано. Предположим, несмотря на все предосторожности, он все-таки всплывает – например, соскользнет цепь. Строители то и дело ходят к пруду за водой – вдруг труп обнаружат?
Напомню: все это время труп лежит на спине. Его, вероятно, перевернули, чтобы послушать сердце. Глаза наверняка закрыли – им неприятен его неподвижный взгляд.
Женщина додумалась первой – ведь она видела их обоих с закрытыми глазами, лежащих рядом с ней. Может, она давно заметила сходство. Часы Хэпуорта – в карман, кольцо Хэпуорта – на палец! Если бы не эта борода – буйная, курчавая рыжая борода!
Они подкрадываются к окну и выглядывают наружу. Туман все еще густ, как суп. Ни звука, ни души. Времени полно.
Значит, надо бежать и скрыться в надежном месте. Но сначала – надеть макинтош. Кто-нибудь мог видеть, как в дом вошел человек в желтом макинтоше, – значит, теперь увидит, как он оттуда вышел. В каком-нибудь темном углу или в пустом вагоне макинтош придется снять и скомкать. И скорее в контору. Там дождаться Элленби: он надежен как сталь, он добропорядочный и деловой человек. Элленби что-нибудь подскажет.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента