Синтия пренебрежительно кивнула:
– У меня в духовке запекается отличная ветчина. Ты останешься на ужин?
– Э-э-э… да. Я собиралась заглянуть в больницу, но это может и подождать.
Синтия поднялась по лестнице. Я пошла за ней в студию, где она бросила на стол несколько нераспечатанных конвертов.
– Как чувствует себя твой друг? – спросила она из вежливости, как я поняла.
– Точно не знаю. Я не была там с утра, но мне никто не звонил. Значит, все в порядке и он идет на поправку.
– Прекрасная новость, дорогая, – сказала Синтия, занятая своими мыслями, сняла жемчужные сережки и положила их на серебряный поднос, который стоял на туалетном столике у стены.
Мое внимание привлек ларец, сочетавшийся по стилю и с письменным столом, и с туалетным столиком. На нем стоял горшок с каким-то похожим на пальму растением, листья закрывали почти всю крышку, но я сумела разглядеть маленький серебряный кружок в правом верхнем углу.
– Пошли, Нина? – спросила Синтия, останавливаясь в дверях.
– Я спущусь через минуту. Хочу быстренько проверить почту, если ты не против.
– Конечно нет, – улыбнулась она. – Не опоздай к ужину.
Я проследила, как мама спускается по лестнице. Когда ее голова скрылась, я метнулась по холлу в кабинет отца и, выдвинув ящик рабочего стола, схватила маленькое серебристое колечко с ключами.
Чувствуя сильное возбуждение, я быстро вернулась в студию и переставила горшок с растением на пол. Он оказался тяжелее, чем выглядел; я запыхалась от натуги и боязни, как бы не опрокинуть зеленого друга Синтии.
Первые пять ключей к замку не подошли. Осталось всего два. Я сдула со лба челку. Пфф. Шестой ключ проскользнул в замочную скважину, я начала поворачивать его, и головка ключа из вертикального положения переместилась в горизонтальное. Я беззвучно ахнула.
Откинув крышку ларца, я быстро оглянулась: что бы сказала мама, увидев меня роющейся в ее вещах? В сундучке лежало несколько папок, я вынула их все и разложила на полу. Стоя на коленях, я пролистывала контракты, судовые документы, чеки, среди них – чек на подаренное отцом кольцо, страховые требования и полисы, случайно затесавшийся счет из банка…
Я отодвинула одну папку в сторону, и из-под нее выглянула другая – с надписью, сделанной уверенной рукой Джека:
Сверху лежал толстый конверт из сморщенной от времени манильской бумаги. Я извлекла его из папки и открыла. В нем находилась пачка черно-белых фотографий. Одно за другим передо мной промелькнули лица десяти – двенадцати мужчин; они повторялись то поодиночке, то на групповых портретах. Один мужчина, который чаще других появлялся на фотографиях, был снят рядом с губернатором Род-Айленда. Другого запечатлели в обычной одежде и в какой-то униформе. Похоже, это была голубая форма офицера полиции.
Я посмотрела достаточно фильмов, чтобы понять: эти снимки были сделаны скрытой камерой. Каждую фотографию я переворачивала – на оборотной стороне не было никаких отметок. Насколько я помнила, этих мужчин я никогда прежде не видела и никак не могла понять, зачем отцу понадобилось фотографировать их. Я посмотрела на лежащую у моих ног папку, понимая, что очень скоро найду ответ на этот вопрос.
На глаза попался листок бумаги с рукописным текстом. Я склонилась над ним, перевернула страницу, затем следующую. Сердце отдавалось стуком в груди, каждое прочитанное слово будто огнем жгло мне глаза. Это неправда. Этого не могло быть.
– Нина! Ужин!
Я бросилась собирать бумаги и быстро запихнула их в сундучок Синтии. Потом опустила крышку, заперла ее на ключ и поставила сверху горшок с цветком. Положив ключи в ящик отцовского стола, я присоединилась к Синтии в столовой – села на свое обычное место напротив матери. Передо мной на столе дымилась фарфоровая тарелка с ужином. Аппетитный запах вызывал слюноотделение и щекотал ноздри. Я поморщилась.
– Ты не хочешь есть, дорогая?
Я сдвинула брови и наколола на вилку кусочек моркови. Скоро от натянутой вежливости Синтии и следа не останется, а любезность как рукой снимет.
– Не очень.
– Почему же? – Я ждала, когда на ум придут подходящие слова, а Синтия от нетерпения выкатила глаза. – Правда, Нина. Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда…
– Папа всегда был преступником или стал им незадолго до смерти? – выпалила я, не думая о последствиях.
Вилка выпала из руки Синтии и со звоном стукнулась о тарелку. Мама долго ничего не говорила. Мы обе задержали дыхание, дожидаясь, чтобы следующую фразу произнес кто-нибудь другой.
– Что… ты сказала? – наконец прошептала Синтия.
– Ты слышала меня.
– Нет. Я не могу в это поверить. Ты не это хотела сказать. – К концу фразы у нее задрожали веки.
– Порт Провиденса.
Я немного подалась вперед, наблюдая, как меняется выражение лица Синтии – от изумления к состоянию шока.
– Что? Где ты услышала… – Она остановилась на середине фразы и покачала головой.
Синтия была выбита из колеи, а такое состояние ей нечасто приходилось испытывать.
– Я видела папку, мама. Это была организованная преступная группа или он просто снимал сливки в доках? Ты сама знаешь, у него в платежных ведомостях полно грязных копов, ведь так?
– Нина Элизабет Грей! Закрой рот! Немедленно!!!
Я так и видела, как у Синтии в голове закрутились колесики, а потом она встала, обошла стол и села рядом со мной:
– Ты видела бумаги. Какие бумаги?
Могу сказать, что она подавила ярость, но позже припомнит мне это проявление неуважения.
– Документы, которые закрыты на замок в ларчике у тебя в студии, мама. Перестань разыгрывать дурочку.
В глазах Синтии застыло напряжение; моя грубость пересилила ее любопытство.
– Я никогда в жизни не разыгрывала из себя дурочку, Нина. С чего ты вообще…
– Мне нужно знать правду. – Я не сводила с нее глаз.
– Я никогда не вникала в дела твоего отца, – сказала мама и отвернулась.
– Но тебе известно, о чем я говорю, когда произношу слова «Порт Провиденса», не так ли? – Я впилась в нее обвиняющим взглядом.
Синтия едва заметно кивнула.
– Нина, это то, о чем тебе лучше говорить, что ничего не знаешь. Забудь все, что ты видела, – прошептала она.
– Забыть… – Я была в шоке. – Мой отец был… преступником? Вором? – Я скривилась от омерзения. – Он обкрадывал партнеров, товары которых перевозил на судах, он продавал вещи на черном рынке, занимался контрабандой и использовал копов… офицеров полиции, чтобы те покрывали его грязные делишки, мама! И он собирал на них компромат, чтобы они не смогли свидетельствовать против него! – Ярость кипела не только в моих словах, но и в глазах. – Все, что у нас есть, куплено на кровавые деньги. Джек приказывал избивать людей… и даже убивать.
Синтия смахнула со щеки слезу и опустила глаза. Это меня обезоружило. Свою мать я видела плачущей от силы несколько раз, и то лишь после аварии и смерти Джека.
– О, Джек, – прошептала она, медленно покачивая головой, и посмотрела на меня сочувственным взглядом. – Ты не должна была увидеть эти бумаги, Нина. Твой отец так старался оградить тебя от этой стороны своей жизни. Не прошло и полугода с его смерти, как я уже предала его.
Синтия встала и неспешно пошла к двери.
Я резким движением отодвинулась от стола и крикнула ей вслед:
– Скажи мне, что я ошибаюсь, мама! Мне нужно, чтобы ты сказала: это ошибка!
Я скорее умоляла, чем требовала, а ведь собиралась говорить с ней твердо.
Синтия не обернулась; она утерла еще одну слезу и вздохнула.
Я глубоко вдохнула и собралась с силами, чтобы сказать:
– Чарльз Доусон требует эти бумаги.
– Он знал, где они? – взвизгнула Синтия и резко развернулась.
Во мне снова вспыхнула ярость.
– Ты знаешь его?
– Он работал на твоего отца, – ответила мать, в задумчивости нервно водя пальцами по губам.
Я села на стуле прямее, мышцы затекли.
– Почему он преследует меня, мама? Тебя это совсем не тревожит?
– Нина, дорогая, – проговорила мама мягким голосом, – я же сказала тебе. Твой отец делал все возможное, чтобы его дела никоим образом не затрагивали тебя. Я понимаю, ты была напугана, но тебе ничто не угрожало, это я гарантирую.
– Что это значит? Почему никто не отвечает мне прямо?
Синтия чуть опустила голову и выгнула брови. Она делала так, когда я была маленькой.
– Тебе не кажется, что с сегодняшнего вечера о некоторых вещах лучше не говорить?
Моей первой реакцией явилось желание закричать на нее и потребовать ответа, но ведь она была права. Сегодня я потеряла отца вторично; благоговение перед ним, которое я ощущала, сменилось болезненным разочарованием. Это было даже хуже, чем потерять его, когда он умер. Все мои представления о нем рухнули в одночасье. Он больше не был в моих глазах богом, он стал просто человеком – испорченным, коррумпированным человеком.
Я обдумала предложение Синтии и кивком выразила согласие.
Она подняла вверх мой подбородок:
– Прости меня, моя любимая.
– Мне надо убраться отсюда, – буркнула я, уворачиваясь от ее прикосновения.
Все, что я знала, оказалось ложью. Я пошла за своим пальто.
– Куда ты собралась? – крикнула мне вслед Синтия.
– Прогуляться, – отозвалась я, напяливая шапку и всовывая руки в перчатки.
– На улице холодно, Нина! Будь разумной! Пожалуйста, позволь Роберту отвезти тебя!
Я забросила на плечо сумочку и толкнула входную дверь:
– Пойду на остановку и сяду в автобус до «Брауна». Позвоню, когда доберусь.
Выходя, я старалась не смотреть в ее умоляющие глаза. Дверь за мной с громким стуком закрылась.
В лицо ударила зима. Ледяной воздух не давал нормально дышать: ноздри и гортань обжигало при каждом вдохе. Поднялся ветер, и меня захлестнул вихрь крупных снежинок. Волосы били меня по лицу, и пришлось щуриться, потому что иначе я ничего не могла разглядеть.
Я пыталась разобраться в новостях, но злость и пронизывающий до костей холод не давали мне рассуждать разумно. Дойдя до конца подъездной дорожки, я вырулила на улицу, перебирая ногами так быстро, как только могла. Родной дом превратился в гнилое болото, где царствуют скандалы, порок и упадок. Я не могла заставить себя оглянуться, хотя даже не собиралась возвращаться.
Когда обжигающие порывы ветра почти перестали ощущаться, потому что лицо онемело, я услышала рядом с собой шуршание шин, но не сбавила шага. У меня не было настроения объясняться с Робертом. Повлиять на мое решение он мог еще меньше, чем мать.
– Нина?
Я узнала этот голос. Он принадлежал единственному человеку, которого я хотела видеть. Я остановилась, его внедорожник – тоже.
– Я иду на автобус, Джаред, – сказала я, глядя вперед.
– Нет, не идешь. Я приехал, чтобы отвезти тебя домой.
Я стояла очень спокойно, лишь слегка покачивалась, когда временами налетал ветер и пытался сбить меня с ног.
– Нина, на улице мороз, – сказал Джаред, теряя терпение.
Я не шелохнулась. Тогда он открыл дверцу, вылез из машины и подошел ко мне. Мгновение он смотрел на меня, а потом согнулся и подхватил на руки. Он поднес меня к машине со стороны пассажира и прикоснулся мягкими губами к моему лбу, осторожно усадил на сиденье и немного постоял молча.
– О чем ты думала?
Я не могла произнести ни слова, чувствовала себя раздавленной; это было слишком для меня, разве можно мгновенно переварить такое.
Сев в машину, Джаред включил обогрев салона на полную мощность и поехал вперед. Время от времени он протягивал руку и убирал волосы с моего лица или нежно проводил теплой ладонью по щеке, но ничего не говорил; слышались только тихое гудение нагретого воздуха, вылетавшего из вентиляционных отверстий, да шуршание шин по дороге.
«Эскалада» затормозила на улице позади «Эндрюса». Джаред молча проводил меня до дверей, но, когда я взялась за ручку, прикоснулся к моему плечу:
– Нина, я понимаю, это очень трудно принять, но он любил тебя.
Я бросила на Джареда быстрый взгляд:
– Ты знал моего отца?
Джаред слегка прищурился, будто от боли:
– Я знал все, что он делал… делал из любви к тебе, Нина. Ты была для него целым миром.
– Ты ничего о нем не знаешь, – процедила я сквозь зубы. – Ты ничего не знаешь обо мне и, если не ответишь на мои вопросы, лучше оставь меня. Уже тошнит ото лжи!
– Я никогда не лгал тебе, – сказал Джаред, разозлившись, что я с такой легкостью отвергаю его.
– Почему ты постоянно секретничаешь? Откуда тебе всегда известно, где я? Как ты это делаешь?
– Сегодня утром ты не вдавалась в детали и чувствовала себя превосходно.
– Это было до того, как я узнала, что вся моя жизнь – сплошная ложь. – Слезы ярости потекли по моим щекам. – Мне нужна в этой жизни всего одна вещь, только одна, но настоящая. Мне нужен человек, который был бы честен со мной!
– Нина, – прошептал Джаред и протянул ко мне руки. Я оттолкнула его, и он поморщился. – Не делай этого. Мне приходилось стоять рядом с тобой и наблюдать, как ты плачешь, много раз… Я больше так не могу.
– Что это значит? – спросила я, держа его на расстоянии вытянутой руки. – Когда ты видел меня плачущей? Пожалуйста, скажи мне правду!
Джаред колебался, потом вздохнул:
– Не могу. Поверь мне, клянусь Богом, если бы мог, я сказал бы тебе, но я не могу.
Взгляд его стал тяжелым, будто в нем отразились страдания всей прожитой жизни.
– Я тебе верю, – сказала я, открывая дверь. – Я не хочу тебя больше видеть. Пожалуйста, оставь меня.
– Нина… – произнес Джаред.
Я встретилась с ним взглядом и закрыла за собой дверь. Он стукнул в нее дважды и повторил глухим, полным отчаяния голосом:
– Нина…
Я приложилась головой к двери и тихо заплакала. Как мне понять, почему я не заслуживаю, чтобы мне говорили правду? Меня снова охватила злость, и я решительным шагом пошла прочь от двери в свою комнату.
Когда я ворвалась внутрь, Бет сидела за своим столом и стучала по клавиатуре ноутбука. Ручка двери стукнула в стену; Бет подскочила и обернулась:
– Где ты была? Райан ждал, что ты придешь. – Когда Бет заметила выражение моего лица, глаза у нее вылезли из орбит. – Нина?
– Я пошла в «Гейт» перекусить, прежде чем ехать в больницу, но наткнулась на мистера Доусона, – отчиталась я, заваливаясь на кровать.
– Мистера Доусона? – Голос Бет повысился на октаву. – Что он делал в «Гейте»?
– Он схватил меня и потребовал, чтобы я принесла ему документы…
– Схватил тебя? А Джаред об этом знает?
Я метнула в нее подозрительный взгляд:
– Почему ты об этом спрашиваешь?
Она замялась и стала перебирать тонкими пальцами.
– Кажется, он всегда появляется вовремя.
– На этот раз он не появился.
Бет наклонилась ко мне, чтобы поймать мой взгляд.
– Ты виделась с ним сегодня?
– Он просто подвез меня, – вздохнула я.
– Не понимаю. Он не появился, но отвез тебя домой.
– Можем мы больше не говорить об этом?
– Ох. Конечно. Извини.
Она убрала руку с моего плеча и оставила меня в покое – сидеть на своей кровати.
Через некоторое время Бет вздохнула и заерзала.
– Что, Бет?
– Нина…
Я дала ей время набраться смелости и побороть смущение. Она еще раз вздохнула, но это не придало ей желаемой решительности.
– В чем дело?
– Ты его любишь! – выпалила она и приготовилась к отпору с моей стороны.
– Я не люблю его. И даже ничего о нем не знаю.
– У меня в духовке запекается отличная ветчина. Ты останешься на ужин?
– Э-э-э… да. Я собиралась заглянуть в больницу, но это может и подождать.
Синтия поднялась по лестнице. Я пошла за ней в студию, где она бросила на стол несколько нераспечатанных конвертов.
– Как чувствует себя твой друг? – спросила она из вежливости, как я поняла.
– Точно не знаю. Я не была там с утра, но мне никто не звонил. Значит, все в порядке и он идет на поправку.
– Прекрасная новость, дорогая, – сказала Синтия, занятая своими мыслями, сняла жемчужные сережки и положила их на серебряный поднос, который стоял на туалетном столике у стены.
Мое внимание привлек ларец, сочетавшийся по стилю и с письменным столом, и с туалетным столиком. На нем стоял горшок с каким-то похожим на пальму растением, листья закрывали почти всю крышку, но я сумела разглядеть маленький серебряный кружок в правом верхнем углу.
– Пошли, Нина? – спросила Синтия, останавливаясь в дверях.
– Я спущусь через минуту. Хочу быстренько проверить почту, если ты не против.
– Конечно нет, – улыбнулась она. – Не опоздай к ужину.
Я проследила, как мама спускается по лестнице. Когда ее голова скрылась, я метнулась по холлу в кабинет отца и, выдвинув ящик рабочего стола, схватила маленькое серебристое колечко с ключами.
Чувствуя сильное возбуждение, я быстро вернулась в студию и переставила горшок с растением на пол. Он оказался тяжелее, чем выглядел; я запыхалась от натуги и боязни, как бы не опрокинуть зеленого друга Синтии.
Первые пять ключей к замку не подошли. Осталось всего два. Я сдула со лба челку. Пфф. Шестой ключ проскользнул в замочную скважину, я начала поворачивать его, и головка ключа из вертикального положения переместилась в горизонтальное. Я беззвучно ахнула.
Откинув крышку ларца, я быстро оглянулась: что бы сказала мама, увидев меня роющейся в ее вещах? В сундучке лежало несколько папок, я вынула их все и разложила на полу. Стоя на коленях, я пролистывала контракты, судовые документы, чеки, среди них – чек на подаренное отцом кольцо, страховые требования и полисы, случайно затесавшийся счет из банка…
Я отодвинула одну папку в сторону, и из-под нее выглянула другая – с надписью, сделанной уверенной рукой Джека:
Я откинула клапан папки, и у меня задрожали руки. Хочу ли я это знать? Чувство было такое, будто я открываю ящик Пандоры.Порт Провиденса
Сверху лежал толстый конверт из сморщенной от времени манильской бумаги. Я извлекла его из папки и открыла. В нем находилась пачка черно-белых фотографий. Одно за другим передо мной промелькнули лица десяти – двенадцати мужчин; они повторялись то поодиночке, то на групповых портретах. Один мужчина, который чаще других появлялся на фотографиях, был снят рядом с губернатором Род-Айленда. Другого запечатлели в обычной одежде и в какой-то униформе. Похоже, это была голубая форма офицера полиции.
Я посмотрела достаточно фильмов, чтобы понять: эти снимки были сделаны скрытой камерой. Каждую фотографию я переворачивала – на оборотной стороне не было никаких отметок. Насколько я помнила, этих мужчин я никогда прежде не видела и никак не могла понять, зачем отцу понадобилось фотографировать их. Я посмотрела на лежащую у моих ног папку, понимая, что очень скоро найду ответ на этот вопрос.
На глаза попался листок бумаги с рукописным текстом. Я склонилась над ним, перевернула страницу, затем следующую. Сердце отдавалось стуком в груди, каждое прочитанное слово будто огнем жгло мне глаза. Это неправда. Этого не могло быть.
– Нина! Ужин!
Я бросилась собирать бумаги и быстро запихнула их в сундучок Синтии. Потом опустила крышку, заперла ее на ключ и поставила сверху горшок с цветком. Положив ключи в ящик отцовского стола, я присоединилась к Синтии в столовой – села на свое обычное место напротив матери. Передо мной на столе дымилась фарфоровая тарелка с ужином. Аппетитный запах вызывал слюноотделение и щекотал ноздри. Я поморщилась.
– Ты не хочешь есть, дорогая?
Я сдвинула брови и наколола на вилку кусочек моркови. Скоро от натянутой вежливости Синтии и следа не останется, а любезность как рукой снимет.
– Не очень.
– Почему же? – Я ждала, когда на ум придут подходящие слова, а Синтия от нетерпения выкатила глаза. – Правда, Нина. Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда…
– Папа всегда был преступником или стал им незадолго до смерти? – выпалила я, не думая о последствиях.
Вилка выпала из руки Синтии и со звоном стукнулась о тарелку. Мама долго ничего не говорила. Мы обе задержали дыхание, дожидаясь, чтобы следующую фразу произнес кто-нибудь другой.
– Что… ты сказала? – наконец прошептала Синтия.
– Ты слышала меня.
– Нет. Я не могу в это поверить. Ты не это хотела сказать. – К концу фразы у нее задрожали веки.
– Порт Провиденса.
Я немного подалась вперед, наблюдая, как меняется выражение лица Синтии – от изумления к состоянию шока.
– Что? Где ты услышала… – Она остановилась на середине фразы и покачала головой.
Синтия была выбита из колеи, а такое состояние ей нечасто приходилось испытывать.
– Я видела папку, мама. Это была организованная преступная группа или он просто снимал сливки в доках? Ты сама знаешь, у него в платежных ведомостях полно грязных копов, ведь так?
– Нина Элизабет Грей! Закрой рот! Немедленно!!!
Я так и видела, как у Синтии в голове закрутились колесики, а потом она встала, обошла стол и села рядом со мной:
– Ты видела бумаги. Какие бумаги?
Могу сказать, что она подавила ярость, но позже припомнит мне это проявление неуважения.
– Документы, которые закрыты на замок в ларчике у тебя в студии, мама. Перестань разыгрывать дурочку.
В глазах Синтии застыло напряжение; моя грубость пересилила ее любопытство.
– Я никогда в жизни не разыгрывала из себя дурочку, Нина. С чего ты вообще…
– Мне нужно знать правду. – Я не сводила с нее глаз.
– Я никогда не вникала в дела твоего отца, – сказала мама и отвернулась.
– Но тебе известно, о чем я говорю, когда произношу слова «Порт Провиденса», не так ли? – Я впилась в нее обвиняющим взглядом.
Синтия едва заметно кивнула.
– Нина, это то, о чем тебе лучше говорить, что ничего не знаешь. Забудь все, что ты видела, – прошептала она.
– Забыть… – Я была в шоке. – Мой отец был… преступником? Вором? – Я скривилась от омерзения. – Он обкрадывал партнеров, товары которых перевозил на судах, он продавал вещи на черном рынке, занимался контрабандой и использовал копов… офицеров полиции, чтобы те покрывали его грязные делишки, мама! И он собирал на них компромат, чтобы они не смогли свидетельствовать против него! – Ярость кипела не только в моих словах, но и в глазах. – Все, что у нас есть, куплено на кровавые деньги. Джек приказывал избивать людей… и даже убивать.
Синтия смахнула со щеки слезу и опустила глаза. Это меня обезоружило. Свою мать я видела плачущей от силы несколько раз, и то лишь после аварии и смерти Джека.
– О, Джек, – прошептала она, медленно покачивая головой, и посмотрела на меня сочувственным взглядом. – Ты не должна была увидеть эти бумаги, Нина. Твой отец так старался оградить тебя от этой стороны своей жизни. Не прошло и полугода с его смерти, как я уже предала его.
Синтия встала и неспешно пошла к двери.
Я резким движением отодвинулась от стола и крикнула ей вслед:
– Скажи мне, что я ошибаюсь, мама! Мне нужно, чтобы ты сказала: это ошибка!
Я скорее умоляла, чем требовала, а ведь собиралась говорить с ней твердо.
Синтия не обернулась; она утерла еще одну слезу и вздохнула.
Я глубоко вдохнула и собралась с силами, чтобы сказать:
– Чарльз Доусон требует эти бумаги.
– Он знал, где они? – взвизгнула Синтия и резко развернулась.
Во мне снова вспыхнула ярость.
– Ты знаешь его?
– Он работал на твоего отца, – ответила мать, в задумчивости нервно водя пальцами по губам.
Я села на стуле прямее, мышцы затекли.
– Почему он преследует меня, мама? Тебя это совсем не тревожит?
– Нина, дорогая, – проговорила мама мягким голосом, – я же сказала тебе. Твой отец делал все возможное, чтобы его дела никоим образом не затрагивали тебя. Я понимаю, ты была напугана, но тебе ничто не угрожало, это я гарантирую.
– Что это значит? Почему никто не отвечает мне прямо?
Синтия чуть опустила голову и выгнула брови. Она делала так, когда я была маленькой.
– Тебе не кажется, что с сегодняшнего вечера о некоторых вещах лучше не говорить?
Моей первой реакцией явилось желание закричать на нее и потребовать ответа, но ведь она была права. Сегодня я потеряла отца вторично; благоговение перед ним, которое я ощущала, сменилось болезненным разочарованием. Это было даже хуже, чем потерять его, когда он умер. Все мои представления о нем рухнули в одночасье. Он больше не был в моих глазах богом, он стал просто человеком – испорченным, коррумпированным человеком.
Я обдумала предложение Синтии и кивком выразила согласие.
Она подняла вверх мой подбородок:
– Прости меня, моя любимая.
– Мне надо убраться отсюда, – буркнула я, уворачиваясь от ее прикосновения.
Все, что я знала, оказалось ложью. Я пошла за своим пальто.
– Куда ты собралась? – крикнула мне вслед Синтия.
– Прогуляться, – отозвалась я, напяливая шапку и всовывая руки в перчатки.
– На улице холодно, Нина! Будь разумной! Пожалуйста, позволь Роберту отвезти тебя!
Я забросила на плечо сумочку и толкнула входную дверь:
– Пойду на остановку и сяду в автобус до «Брауна». Позвоню, когда доберусь.
Выходя, я старалась не смотреть в ее умоляющие глаза. Дверь за мной с громким стуком закрылась.
В лицо ударила зима. Ледяной воздух не давал нормально дышать: ноздри и гортань обжигало при каждом вдохе. Поднялся ветер, и меня захлестнул вихрь крупных снежинок. Волосы били меня по лицу, и пришлось щуриться, потому что иначе я ничего не могла разглядеть.
Я пыталась разобраться в новостях, но злость и пронизывающий до костей холод не давали мне рассуждать разумно. Дойдя до конца подъездной дорожки, я вырулила на улицу, перебирая ногами так быстро, как только могла. Родной дом превратился в гнилое болото, где царствуют скандалы, порок и упадок. Я не могла заставить себя оглянуться, хотя даже не собиралась возвращаться.
Когда обжигающие порывы ветра почти перестали ощущаться, потому что лицо онемело, я услышала рядом с собой шуршание шин, но не сбавила шага. У меня не было настроения объясняться с Робертом. Повлиять на мое решение он мог еще меньше, чем мать.
– Нина?
Я узнала этот голос. Он принадлежал единственному человеку, которого я хотела видеть. Я остановилась, его внедорожник – тоже.
– Я иду на автобус, Джаред, – сказала я, глядя вперед.
– Нет, не идешь. Я приехал, чтобы отвезти тебя домой.
Я стояла очень спокойно, лишь слегка покачивалась, когда временами налетал ветер и пытался сбить меня с ног.
– Нина, на улице мороз, – сказал Джаред, теряя терпение.
Я не шелохнулась. Тогда он открыл дверцу, вылез из машины и подошел ко мне. Мгновение он смотрел на меня, а потом согнулся и подхватил на руки. Он поднес меня к машине со стороны пассажира и прикоснулся мягкими губами к моему лбу, осторожно усадил на сиденье и немного постоял молча.
– О чем ты думала?
Я не могла произнести ни слова, чувствовала себя раздавленной; это было слишком для меня, разве можно мгновенно переварить такое.
Сев в машину, Джаред включил обогрев салона на полную мощность и поехал вперед. Время от времени он протягивал руку и убирал волосы с моего лица или нежно проводил теплой ладонью по щеке, но ничего не говорил; слышались только тихое гудение нагретого воздуха, вылетавшего из вентиляционных отверстий, да шуршание шин по дороге.
«Эскалада» затормозила на улице позади «Эндрюса». Джаред молча проводил меня до дверей, но, когда я взялась за ручку, прикоснулся к моему плечу:
– Нина, я понимаю, это очень трудно принять, но он любил тебя.
Я бросила на Джареда быстрый взгляд:
– Ты знал моего отца?
Джаред слегка прищурился, будто от боли:
– Я знал все, что он делал… делал из любви к тебе, Нина. Ты была для него целым миром.
– Ты ничего о нем не знаешь, – процедила я сквозь зубы. – Ты ничего не знаешь обо мне и, если не ответишь на мои вопросы, лучше оставь меня. Уже тошнит ото лжи!
– Я никогда не лгал тебе, – сказал Джаред, разозлившись, что я с такой легкостью отвергаю его.
– Почему ты постоянно секретничаешь? Откуда тебе всегда известно, где я? Как ты это делаешь?
– Сегодня утром ты не вдавалась в детали и чувствовала себя превосходно.
– Это было до того, как я узнала, что вся моя жизнь – сплошная ложь. – Слезы ярости потекли по моим щекам. – Мне нужна в этой жизни всего одна вещь, только одна, но настоящая. Мне нужен человек, который был бы честен со мной!
– Нина, – прошептал Джаред и протянул ко мне руки. Я оттолкнула его, и он поморщился. – Не делай этого. Мне приходилось стоять рядом с тобой и наблюдать, как ты плачешь, много раз… Я больше так не могу.
– Что это значит? – спросила я, держа его на расстоянии вытянутой руки. – Когда ты видел меня плачущей? Пожалуйста, скажи мне правду!
Джаред колебался, потом вздохнул:
– Не могу. Поверь мне, клянусь Богом, если бы мог, я сказал бы тебе, но я не могу.
Взгляд его стал тяжелым, будто в нем отразились страдания всей прожитой жизни.
– Я тебе верю, – сказала я, открывая дверь. – Я не хочу тебя больше видеть. Пожалуйста, оставь меня.
– Нина… – произнес Джаред.
Я встретилась с ним взглядом и закрыла за собой дверь. Он стукнул в нее дважды и повторил глухим, полным отчаяния голосом:
– Нина…
Я приложилась головой к двери и тихо заплакала. Как мне понять, почему я не заслуживаю, чтобы мне говорили правду? Меня снова охватила злость, и я решительным шагом пошла прочь от двери в свою комнату.
Когда я ворвалась внутрь, Бет сидела за своим столом и стучала по клавиатуре ноутбука. Ручка двери стукнула в стену; Бет подскочила и обернулась:
– Где ты была? Райан ждал, что ты придешь. – Когда Бет заметила выражение моего лица, глаза у нее вылезли из орбит. – Нина?
– Я пошла в «Гейт» перекусить, прежде чем ехать в больницу, но наткнулась на мистера Доусона, – отчиталась я, заваливаясь на кровать.
– Мистера Доусона? – Голос Бет повысился на октаву. – Что он делал в «Гейте»?
– Он схватил меня и потребовал, чтобы я принесла ему документы…
– Схватил тебя? А Джаред об этом знает?
Я метнула в нее подозрительный взгляд:
– Почему ты об этом спрашиваешь?
Она замялась и стала перебирать тонкими пальцами.
– Кажется, он всегда появляется вовремя.
– На этот раз он не появился.
Бет наклонилась ко мне, чтобы поймать мой взгляд.
– Ты виделась с ним сегодня?
– Он просто подвез меня, – вздохнула я.
– Не понимаю. Он не появился, но отвез тебя домой.
– Можем мы больше не говорить об этом?
– Ох. Конечно. Извини.
Она убрала руку с моего плеча и оставила меня в покое – сидеть на своей кровати.
Через некоторое время Бет вздохнула и заерзала.
– Что, Бет?
– Нина…
Я дала ей время набраться смелости и побороть смущение. Она еще раз вздохнула, но это не придало ей желаемой решительности.
– В чем дело?
– Ты его любишь! – выпалила она и приготовилась к отпору с моей стороны.
– Я не люблю его. И даже ничего о нем не знаю.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента