Страница:
* * *
В «Ладюре» я ела потрясающую рыбу с имбирным фенхелем. Как ни странно, единственным разочарованием был десерт, выбранный из меню на десять страниц. Мы внимательно его прочли, и я наконец выбрала ромовый кекс. Он был какой-то мокрый, и его принесли в пластиковом стаканчике, так что сложилось впечатление, будто его выдал какой-то подвыпивший автомат. Розовое шампанское – собственный бренд «Ладюре» – превосходно.* * *
Мы проходили мимо группы парижских подростков, которые шумно гоготали на улице. Алессандро заметил, что мы никогда больше не смеемся вот так. Счастье теперь более спокойное – это радость от смеха наших детей или блаженство от любимой песни – когда у меня действительно есть время ее послушать.* * *
В школе перемена, и я повела Анну и ее подружку Николь в Маре. Мы позавтракали в «Де Гар дан ля Куизин» – шикарном ресторане на улице Вьей-дю-Тампль[26]. В нишах больших низких окон стоят диванчики с красными подушками. Девочки ели гамбургеры с новым кулинарным изыском: официантка любезно принесла к ним маленькие горшочки с яблочным соусом. К несчастью, как только она повернулась к девчонкам спиной, они с презрением заявили, что яблочный соус – еда для беби. Таким образом, мне пришлось съесть содержимое обоих горшочков, чтобы официантка не обиделась.* * *
Наши дети сводят нас с ума. Сегодня Алессандро сделал нам сюрприз: он вернулся домой с билетами на поезд в Лондон на завтра. Очевидно, поездка на «Евростаре» через туннель под Ла-Маншем займет всего два часа.* * *
Евростар, который курсирует между Лондоном и Парижем, абсолютно надежен; в результате мы чуть не опоздали на поезд. Мы рухнули на свои места и весьма оживленно провели следующие два часа, так как дети сражались за единственный экземпляр «Дневника слабака»[27], хотя оба читали его несколько раз. Взмах руки – и горячий чай проливается на брюки Алессандро, причем как раз в таком месте, что может возникнуть подозрение, будто ему требуются памперсы. Попутно выясняется, что это единственная пара брюк, и он должен в них ходить три дня.* * *
Вечерело, когда мы отправились посмотреть на Биг-Бен. Однако это был час пик в метро, и мы в конце концов сбежали от толпы. Затем мы заблудились в большом парке, над которым кружил вертолет. Алессандро показалось, что он узнает Букингемский дворец, но оказалось, что это задняя сторона многоквартирного дома. Мы все над ним насмехались, как вдруг увидели копа на мотоцикле, который мчался вперед, затем – другого. Алессандро бросился бежать к улице с криком: «Королева!» Мы мчались за моим мужем с хохотом, выкрикивая обидные вещи в его адрес. Но он был прав! Ее Величество Елизавета II ехала в «Роллс-Ройсе», с очень прямой спиной, в каком-то странном шарфе, завязанном под подбородком. Это была кульминация нашей поездки. Правда, дети по-настоящему впечатлились только после того, как таксист признался, что впервые видит королеву за все одиннадцать лет, проведенных за рулем.* * *
У нас был долгий и беспокойный ланч, который прерывали битвы за единственный работающий айпод. Затем мы отправились в «Харродз»[28], где купили рождественский пудинг и прошлись по отделу женской одежды. Анна влюбилась в меха. Я с трудом оторвала ее от норки, о которую она терлась щекой. «Она такая мягкая, – мечтательно сказала моя дочь. – Точь-в-точь как мои волосы утром, после того, как я их вымою».* * *
Экспонат в Музее Виктории и Альберта, который нам особенно понравился – огромная кровать, на которой уместилось бы восемнадцать человек (правда, не американцев, как решили мы после долгих споров). В магазине подарков Лука купил косматую шапку с маленькими бараньими рожками. Он в последнее время очень сильно оброс. Продавщица сказала: «Мне было интересно, что вы решите… Ему обязательно надо было ее купить. Эта шапка – его продолжение».* * *
Вчера мы узнали интересный исторический факт, заметив, что у красных почтовых ящиков Королевской почты имеются щели и для проштемпелеванных, и для франкированных писем. В прежние времена лорды могли просто поставить свою подпись в том месте, где должен быть штемпель, и тогда письма доставлялись бесплатно… Не думаю, что эта традиция сохранилась, но все равно было очень приятно увидеть эту щель в ящике.* * *
Ланч в «Боксвуд-кафе» Гордона Рэмзи был восхитительным. Я ела чудесный пирог с луком-пореем и горохом, затем божественного черного леща с хрустящей корочкой – никогда прежде не слышала о такой рыбе. Что касается десерта, то я разрывалась между «пятнистой собакой»[29] и «дураком»[30]: в обоих блюдах меня особенно привлекали названия. Алессандро съехидничал, заметив, что у меня достаточно первого и дома – так что я выбрала «дурака». (Причем с трудом удержалась от ответа, который сам напрашивался.)* * *
Жизнь после «Гордона» стала унылой. Мы пошли в прославленный ресторан в Уэст-Энде, но он не шел ни в какое сравнение с «Гордоном». Все ели в скорбном молчании, а Анна сочинила песенку с припевом: «Земляника, черника, блевоника».* * *
В подражание моим персонажам мы пили чай с ячменными лепешками в «Фортнум энд Мейсон»[31]. Больше всего мне понравилась сценка в туалете, где Анна с большим удовольствием испробовала жидкое мыло. Очень милая леди объяснила нам, что «вот так богачи живут каждый день… все время».* * *
Британцы одержимы транспортными средствами. Мы пришли к этому выводу после того, как видели две демонстрации. Первая – парад ревущих мотоциклов «Адских ангелов», которые протестовали против налога на парковку. А затем, час спустя, мы наблюдали парад крошечных мини-автомобильчиков, которые и не думали протестовать, а просто упивались тем, какие они маленькие.* * *
Совершенно вымотанные культурной и туристской программой, мы нашли убежище в книжном магазине «Уотерстоунз». Мы чудесно провели там пару часов. Никаких пререканий, воплей, нытья – только счастливые лица, склонившиеся над книгами. Вышли оттуда, нагруженные тремя сумками с книгами. Был лишь один диссонанс: когда мы дошли до прилавка, в пачке книг, выбранных Анной, оказалась одна под названием «Мой папа сидит в тюрьме». Алессандро был от этого не в восторге.* * *
Возвращаясь на «Евростаре» в Париж, мы составили список грандиозной еды: вкуснейший пирог с луком-пореем от Гордона Рэмзи для меня и его же кабачки с серым калифорнийским орехом, а также ризотто с шалфеем для Анны. В ресторане, название которого я не могу вспомнить, нам подали груши, сваренные в арманьяке и затем превращенные в нежнейший кастард[32]. Плюс корнуэльский пирожок[33] – единственный пункт нашего списка, который я не смогу воспроизвести.* * *
Анна послушно выполняет домашнее задание в соседней комнате – смотрит «Aristochats»[34]. Так забавно слушать офранцузившихся котят – не говоря уже о моей любимой гусыне Абигейл, превратившейся в Амели.* * *
Нам сдали эту квартиру вместе с двумя холодильниками: один для продуктов, второй для напитков. Первый испортился. Я могу затолкать цветную капусту на вторую полку холодильника для напитков, но тогда опрокидывается верхняя полка.* * *
Партнер Алессандро по итало-французским беседам, Флоран, сказал вчера, что не понимает итальянских женщин. Его официантка слишком сдержанна, и он сомневается: а вдруг он слишком торопит события? Если бы она была француженкой, заметил он, то они бы уже прошли все стадии, от первого поцелуя до развода. Похоже, француженки сначала целуются, а беседуют после. Алессандро сказал Флорану, что именно так ведут себя итальянские мужчины. Впрочем, он не думает, что тот понял намек.* * *
С каждым днем я чувствую себя все более рослой. Сегодня утром я втиснулась в поезд метро и вдруг заметила, что голова очень маленького француза находится у меня под мышкой. Мне пришлось протянуть над ним руку, чтобы ухватиться за поручни, и мы оба замерли от смущения.* * *
Мне нужно работать над собой, чтобы стать не такой раздражительной. Правда, я подозреваю, что если бы наше гнездо опустело, это могло бы помочь. Сегодня я прибегла к радикальному способу лечения: прошлась до «Ля Гранд Эписери» на улице Севр и купила шоколад трех разных сортов. Это orange en robe (спиральки из апельсиновой цедры, покрытые вкусным шоколадом) из Занзибара, citron gingembre (плитка с имбирем и лимонной цедрой) из Кот д’Ор[35] и noir aux écorces Мишеля Клюизеля (темный шоколад с кусочками апельсина).Мы с Анной устроили дегустацию. Победил темный шоколад Клюизеля, насыщенный и шелковистый, который просто тает во рту.
* * *
Мы скатились на самое дно: Анна принесла домой записку от своей учительницы итальянского, где сообщалось о ее плохом поведении. Вместо того чтобы проявить раскаяние, Анна с волнением тараторила о том, что другая учительница ударила книгой еще более несносного ребенка. У нас в семье не применяются телесные наказания, к неудовольствию Алессандро (он считает, что ему пошло на пользу то, что мать его порола). Новизна увиденного заворожила Анну: взрослый человек вдруг срывается и дает волю рукам. Поставив свою подпись на записке, я, надо признаться, ощутила острое сочувствие к учителям, которым приходится справляться с Анной, Домитиллой и ордой десятилетних мальчишек – настоящих берсеркеров.* * *
Сегодня я бегала трусцой целых десять минут, поставив новый рекорд. Мой ухажер, мясник, разгружал ящики, когда я пробегала мимо. Он уставился на меня, мигая – вероятно, был поражен, увидев меня в спортивном костюме. У него длинные бачки, каких вы не увидите в Соединенных Штатах. Я помахала ему, а потом устыдилась своего обтянутого зада.* * *
В художественной галерее я видела крошечные декоративные ковчеги для мощей – в такие помещают, скажем, палец святого. Однако в этих – разные предметы, реликвии святых, о которых мы не слыхали. Мой любимый – «Saint Protecteur»[36] (презерватив в веселенькой упаковке).* * *
Сегодня Анна сообщила, что умерла песчанка Домитиллы. Это событие должно было бы вызвать хотя бы искру сочувствия, а не бездушный смех… Но, увы. Песчанка упала с балкона, а затем на нее свалился цветочный горшок, после чего у зверюшки вылез глаз (кровавая деталь, представляющая особый интерес). Быть может, когда-нибудь Анна станет биологом. Или же владелицей похоронного бюро.* * *
Окно моей кухни выходит во двор, так что мне видна супружеская пара, живущая двумя этажами ниже. Жена, по-видимому, проводит все вечера, лаская маленькую собачку. Правда, не исключено, что у них с мужем страстная личная жизнь, скрытая от тех, кто глазеет на их окна. Жену нельзя назвать шикарной, но это француженка шестидесяти лет, а значит, у нее всегда идеальная прическа и идеально выщипанные брови.* * *
Вчера вечером у нас был весьма неприятный семейный обед. Лука совершенно уверен, что у него большие успехи на занятиях английским языком и литературой (тут особенно нечем хвастаться), но он не справляется со всеми остальными предметами. Он не понимает математику на итальянском языке и считает, что в Штатах не существует математики, которой они занимаются, (насчет этого мы с ним не согласились). Дома ему хорошо давался перевод с английского на латынь, но переводить с латыни на итальянский, справляясь при этом со сложными итальянскими временами, – совсем другое дело. У детей, вместе с которыми Лука занимается французским, матери-француженки, поэтому понятно, почему они читают Вольтера, а он еще добрался только до «Капитана Сорви-голова». Мы решили нанять преподавателей. По всем предметам. Может быть, даже по дисциплине под названием «Как быть родителями».* * *
Когда я вышла из дома, небо было голубым и далеким. К тому времени, как я покинула рынок, на нем появились жемчужно-серые тучи, до которых, кажется, можно достать рукой. Дождь забрызгал тротуар, и щенок, принадлежащий бездомному, который обитает возле нашей станции метро, забрался под свое одеяло так, что торчит только его черный нос. Я кладу евро в кружку, от души надеясь, что оно пойдет на собачий корм, а не на коньяк.* * *
Сегодня я пекла имбирный пряник и в решающий момент обнаружила, что у меня нет черной патоки. Вместо нее я влила гранатовую, так как это единственная патока, которую я нашла в Париже. Анне понравилось, а Лука сморщил нос и сказал: «Чего-то не хватает». Быть может, в один прекрасный день он станет победителем на конкурсе дегустаторов в «Адской кухне»[37].* * *
– Ты помнишь песчанку Домитиллы, которая разбилась? – вместо приветствия спросила меня Анна, вернувшись из школы. – Так вот, Домитилла просто выбросила ее. Прямо в мусорный бак. А ты хочешь узнать о ее другой песчанке?– Конечно, – ответила я, покривив душой.
– Она не смогла ее выбросить, так как песчанка потерялась где-то в доме и умерла. Так что теперь будет вонять. Домитилла в самом деле не умеет обращаться с домашними питомцами.
* * *
Окна моего кабинета выходят прямо на серые скошенные крыши домов на другой стороне улицы Консерватории. Я люблю смотреть, как дождь стекает с шифера, образуя темные реки, которые устремляются в канавы. Напротив живет кошка, хозяйка которой выставляет ее на маленький балкон, когда делает уборку в квартире. Эта кошка не в таком восторге от дождя, как я.* * *
Я только что взяла остатки супа из цветной капусты с картофелем, добавила замороженный горошек и немного тайского соуса из кориандра и запустила все это в блендер. Получился сказочный суп, ярко-зеленый и очень полезный. Дети съели все до последней капли.* * *
Марина посадила Мило на диету. Чихуа-хуа должны весить около семи фунтов, а в Мило больше двадцати семи. Он похож на холодильник 50-х годов: приземистый, корпулентный и закругленный с боков. Очевидно, ветеринар рекомендовал давать овощи, так что на обед Мило получает брокколи, сваренную на пару, с капелькой масла, и какой-то диетический собачий корм, сдобренный домашним куриным бульоном.* * *
Сегодня Анна засыпала меня вопросами в метро: «Ты помнишь, когда у тебя начали расти груди? Сколько тебе было лет? Тебе было пятьдесят? Груди продолжают расти до тех пор, пока не умрешь?» Я не смела поднять глаза, чтобы посмотреть, сколько англоязычных пассажиров едут вместе с нами.* * *
Около семи часов осенний свет становится ясным и голубоватым, цвета снятого молока. Все официанты стоят, прислонившись к дверям своих ресторанов, и курят в ожидании клиентов.
Гимн Малиновки
За одну только неделю в октябре я перепутала «интуицию» с «интонацией», «кран» с «крабом» и «возрождение» с «возмущением». А обратившись к моему другу Филипу, назвала его «Париж». Да еще засунула рулон бумажных полотенец в посудомоечную машину и спасла его в последний момент.
В середине ночи я пришла к печальному выводу, что мой мозг умирает. Слова – орудие моего ремесла, мой хлеб насущный. В темноте мне все стало совершенно ясно: я превратила Филипа в Париж, потому что подцепила воспаление мозга. Или (спасибо статье, которую я недавно прочла в «Нью-Йорк таймс») болезнь Хантингтона[38]. Утром я поддалась на напевы сирен Гугла и напечатала слово «Хантингтон».
Сайт клиники Мэйо[39] специализируется на утешительной манере речи. Вскоре выяснилось, что, пока я не начала ронять чашки, мне не грозит этот диагноз. Затем, как раз когда я расслабилась, мне попался следующий бодрый пассаж: «Вам решать, проходить ли тест на ген – это ваше личное решение. Некоторые не выносят неопределенности относительно наличия неправильного гена; для других же осознание, что у них имеется этот дефект, обременительно».
Обременительно? Первой моей реакцией было презрительное фырканье. Я нахожу обременительным сознание своей неизбежной смерти, и мне не требуется предупреждения какого-то там гена об этом близящемся рандеву. Но минуту спустя до меня дошло, что глупо, с моей стороны, придавать значение определению «неправильный ген», данному клиникой Мэйо. Вместе со всем человечеством я унаследовала неправильные гены, которые все поголовно запрограммированы на смерть. Вот осознание этого – вещь довольно мудреная.
В молодости я обычно лежала по ночам в постели, заучивая стихи. Наш дом был одержим поэзией, а я была послушной старшей дочерью. Я читала наизусть оду Д. Г. Лоренса, обращенную к змее, восхищаясь звучанием фразы «тащила желтую вялость тела по земле». Я никогда ни с кем не делилась своими заветными стихами, особенно с моим отцом-поэтом. У него в мозгу, наверно, хранилась тысяча стихотворений, если не больше. За обедом он разражался отрывком из «Короля Лира», за которым следовали пара катренов Блейка и стихотворение на шведском языке. Мои амбиции, напротив, были скромными и тайными: мне нужно было несколько стихотворений, только и всего. Я хотела всегда иметь под рукой именно эти слова, хотела знать, что река Кольриджа Альф бежит «в пещерах, бесконечных для человека, к бессолнечному морю», а заснеженный лес Фроста бросает вызов тем, «кто дает зароки».
Поступив в колледж, я перестала заучивать поэзию, отложив это до тех пор, когда у меня будет больше времени. Но сейчас, когда я лежала в темноте, думая о кране, превратившемся в краба, мне пришло в голову, что у меня может не хватить времени на то, чтобы запомнить даже совсем немного стихов. Моей бабушке диагностировали старческое слабоумие, и последнее десятилетие своей жизни она провела в молчании. Мой отец, мой дорогой отец, хранивший в памяти тысячу стихотворений, приобрел привычку смотреть, как падают листья с деревьев. Вместо того чтобы вплетать эти листья в слова, он просто позволяет им падать. Какая жестокая судьба: следить, как осыпаются листья, не повествуя об этом; горевать, не создавая ничего нового; стареть, не описывая этот процесс.
В прошлом году, наблюдая, как он борется с возрастом, крадущим у него слова, я подумала, что мне нужно выучить еще несколько стихотворений, дабы не унаследовать эту славную ночь без слов. Здесь я полностью привожу стихотворение, которым возобновила это занятие: «Их одинокие старшие»
У. Х. Одена.
В середине ночи я пришла к печальному выводу, что мой мозг умирает. Слова – орудие моего ремесла, мой хлеб насущный. В темноте мне все стало совершенно ясно: я превратила Филипа в Париж, потому что подцепила воспаление мозга. Или (спасибо статье, которую я недавно прочла в «Нью-Йорк таймс») болезнь Хантингтона[38]. Утром я поддалась на напевы сирен Гугла и напечатала слово «Хантингтон».
Сайт клиники Мэйо[39] специализируется на утешительной манере речи. Вскоре выяснилось, что, пока я не начала ронять чашки, мне не грозит этот диагноз. Затем, как раз когда я расслабилась, мне попался следующий бодрый пассаж: «Вам решать, проходить ли тест на ген – это ваше личное решение. Некоторые не выносят неопределенности относительно наличия неправильного гена; для других же осознание, что у них имеется этот дефект, обременительно».
Обременительно? Первой моей реакцией было презрительное фырканье. Я нахожу обременительным сознание своей неизбежной смерти, и мне не требуется предупреждения какого-то там гена об этом близящемся рандеву. Но минуту спустя до меня дошло, что глупо, с моей стороны, придавать значение определению «неправильный ген», данному клиникой Мэйо. Вместе со всем человечеством я унаследовала неправильные гены, которые все поголовно запрограммированы на смерть. Вот осознание этого – вещь довольно мудреная.
В молодости я обычно лежала по ночам в постели, заучивая стихи. Наш дом был одержим поэзией, а я была послушной старшей дочерью. Я читала наизусть оду Д. Г. Лоренса, обращенную к змее, восхищаясь звучанием фразы «тащила желтую вялость тела по земле». Я никогда ни с кем не делилась своими заветными стихами, особенно с моим отцом-поэтом. У него в мозгу, наверно, хранилась тысяча стихотворений, если не больше. За обедом он разражался отрывком из «Короля Лира», за которым следовали пара катренов Блейка и стихотворение на шведском языке. Мои амбиции, напротив, были скромными и тайными: мне нужно было несколько стихотворений, только и всего. Я хотела всегда иметь под рукой именно эти слова, хотела знать, что река Кольриджа Альф бежит «в пещерах, бесконечных для человека, к бессолнечному морю», а заснеженный лес Фроста бросает вызов тем, «кто дает зароки».
Поступив в колледж, я перестала заучивать поэзию, отложив это до тех пор, когда у меня будет больше времени. Но сейчас, когда я лежала в темноте, думая о кране, превратившемся в краба, мне пришло в голову, что у меня может не хватить времени на то, чтобы запомнить даже совсем немного стихов. Моей бабушке диагностировали старческое слабоумие, и последнее десятилетие своей жизни она провела в молчании. Мой отец, мой дорогой отец, хранивший в памяти тысячу стихотворений, приобрел привычку смотреть, как падают листья с деревьев. Вместо того чтобы вплетать эти листья в слова, он просто позволяет им падать. Какая жестокая судьба: следить, как осыпаются листья, не повествуя об этом; горевать, не создавая ничего нового; стареть, не описывая этот процесс.
В прошлом году, наблюдая, как он борется с возрастом, крадущим у него слова, я подумала, что мне нужно выучить еще несколько стихотворений, дабы не унаследовать эту славную ночь без слов. Здесь я полностью привожу стихотворение, которым возобновила это занятие: «Их одинокие старшие»
У. Х. Одена.
В тени сидел однажды летним днем
И звукам я внимал в саду своем.
Как правильно, что ягоды и птицы
Словами не умеют объясниться.
Малиновка природе гимн поет
И знает только эту пару нот.
Цветы о чем-то тайном размышляют,
Задумчиво головками качают.
Цветы и птицы не способны лгать,
Не знают, что придется умирать.
Неведомо им, что такое время
И тяжкое ответственности бремя.
А речью наделили только нас.
Считаем дни, порою ждем, томясь,
Мы писем. Разные даем зароки.
И все мы бесконечно одиноки.