Так звучал один из принципов Берни, а было их у него великое множество. Даже когда работы не было неделями, он охотно пускался в рассуждения о том, в каких случаях и до каких пределов оправданно утаивать от клиента информацию, на какой стадии к расследованию следует подключать полицию, об этике лжи и обмана во имя выяснения истины.
– Условия разумные, – сказал сэр Роналд, – но, честно говоря, я не думаю, чтобы в нашем деле у вас возникли проблемы морального порядка. Случай сравнительно простой. Восемнадцать дней назад повесился мой сын. Я хочу, чтобы вы узнали, почему он это сделал. Сможете?
– Попытаюсь.
– Я понимаю, вам понадобится кое-какая информация о Марке. Мисс Лиминг подготовит ее для вас. Когда вы с ней ознакомитесь, дадите знать, чем еще мы сможем помочь вашей работе.
– Я бы хотела, чтобы о сыне рассказали мне вы сами.
– Это действительно необходимо?
– Это будет для меня крайне полезно.
Он откинулся в кресле и, взяв со стола огрызок карандаша, принялся вертеть его в руках, а через минуту рассеянно сунул его в карман. Говорил он, не глядя на собеседницу:
– 25 апреля моему сыну Марку исполнился 21 год. Он изучал историю в Кембридже, в том же колледже, где в свое время учился я сам, и был уже на последнем курсе. Пять недель назад, никому ничего не сказав, он бросил учебу и устроился на работу садовником к некоему майору Маркленду, который живет в окрестностях Даксфорда. Марк так и не пожелал объяснить мне причины своего поступка. Он жил один в маленьком коттедже во владениях майора. Восемнадцать дней спустя сестра хозяина нашла его повесившимся в гостиной коттеджа. Следствие заключило, что он покончил с собой в результате душевного расстройства. Я очень мало знал душу моего сына, но тем не менее отказываюсь принимать подобное объяснение. Он был человеком рациональным. У всего, что он делал, были основания, и я хочу знать, что побудило его лишить себя жизни.
Мисс Лиминг, которая стояла у окна, глядя в сад, повернулась и с неожиданной горячностью сказала:
– Господи, эта вечная страсть знать все на свете! Совершенно пустая затея. Если бы он хотел, чтобы мы знали, он нашел бы способ сообщить нам об этом.
– Я не могу больше мучиться неопределенностью, – возразил ей сэр Роналд. – Мой сын мертв. Мой сын! И если я каким-то образом виноват в этом, я должен это знать. А если в его смерти повинны другие, я хочу знать, кто и почему.
– Он не оставил никакой записки?
– Записку-то он оставил, но она ничего не объясняет. Вот что было на листе, найденном в его пишущей машинке.
Мисс Лиминг начала негромко декламировать: «Томительно долго спускались мы извилистым подземельем, и вот увидели под собой пустоту, бескрайнюю, как опрокинутые небеса, и на корнях растений повисли над бездной; я сказал: „Бросимся в пустоту и посмотрим, есть ли в ней Провидение“. [2]
Звук ее низкого, хрипловатого голоса затих. Все трое молчали. Затем, обращаясь к Корделии, сэр Роналд сказал:
– Вы называете себя детективом, мисс Грей. Что вы умозаключаете из всего этого?
– Только то, что ваш сын читал Уильяма Блейка. Разве это не из его «Венчания рая и ада»?
Сэр Роналд и мисс Лиминг переглянулись.
– Да, так мне сказали, – сказал сэр Роналд. Корделия подумала, что нежные, лишенные мотивов отчаянья или насилия строки Блейка были бы скорее к месту для утопленника или смерти от яда – более церемонных путей ухода из жизни, чем грубая петля. И все же была здесь и аналогия с падением, с полетом в небытие. Но это ненужные фантазии. Он выбрал Блейка и петлю. Возможно, у него не было другого пути и действовал он скорее всего импульсивно. Что любил говаривать в таких случаях старший инспектор? «Никогда не позволяйте своим версиям обгонять факты». Сначала надо будет осмотреть коттедж.
С ноткой нетерпения в голосе сэр Роналд спросил:
– Вам не нравится предложенная работа? Корделия посмотрела на мисс Лиминг, но та отвела взгляд в сторону.
– Нет, я согласна работать, – сказала Корделия, – но только до сих пор не уверена, всерьез ли вы мне это предлагаете.
– В противном случае я вообще не стал бы с вами разговаривать.
Корделия сказала:
– Подумайте, что еще вы могли бы мне сообщить. Самые обычные вещи могут иметь значение. Был ли ваш сын здоров? Не было ли у него неприятностей в университете, каких-нибудь сердечных неурядиц? Может быть, ему не хватало денег?
– По достижении двадцатипятилетия Марк должен был унаследовать значительное состояние своего деда по линии матери. А до той поры он получал от меня вполне приличное содержание. Правда, после того, как он ушел из университета, он вернул переведенные мною деньги обратно на мой счет и велел служащим банка поступать так же с переводами, которые будут приходить впредь. Очевидно, что последние недели своей жизни он располагал только тем, что зарабатывал сам. Врач, производивший вскрытие, не обнаружил у него никаких болезней, а куратор из университета сказал, что с учебой все было в порядке. О его амурных делах я ничего не знаю. В них он меня не посвящал – да и какой современный молодой человек откровенничает с отцом? Но если у него и были любовные похождения, то я уверен, что увлекался он женщинами.
Мисс Лиминг еще раз прервала созерцание сада, чтобы воскликнуть:
– Мы же ничего не знали о нем, ничего! Зачем же теперь, когда его нет, начинать копаться в этом?
– А его друзья? – спокойно продолжала Корделия.
– Здесь они бывали редко, но двое приезжали на похороны: Хьюго Тиллинг, который учился вместе с Марком, и его сестра – аспирантка из Нью-Холла. Ты не помнишь ее имени, Элиза?
– Софи, Софи Тиллинг. Марк как-то приезжал сюда с ней обедать.
– Расскажите мне еще немного о вашем сыне. Где он учился?
– В пять лет мы отдали его в подготовительный интернат. Не мог же я позволить малышу бегать по лаборатории без присмотра! А затем по желанию его матери – она умерла, когда Марку было всего девять месяцев, – он пошел в школу фонда Вударда. Моя жена была человеком набожным и хотела, чтобы мальчик воспитывался в религиозных традициях, однако, насколько мне известно, это ему нисколько не повредило.
– Ему было хорошо в интернате?
– Не хуже и не лучше, чем всем мальчишкам его возраста. Это имеет какое-нибудь отношение к делу?
– Любая деталь может оказаться важной. Понимаете, мне необходимо знать о нем как можно больше.
Что говорит учение сверхопытного и всезнающего старшего инспектора: «С мертвецами нужно знакомиться как можно ближе, узнавать о них все. Пустяков здесь нет. Мертвые могут говорить. Они порой выводят прямо на убийц». Но, конечно, в этом случае об убийцах речи не было.
– Я была бы признательна, – сказала Корделия, – если бы мисс Лиминг отпечатала всю эту информацию, прибавив название колледжа и имя куратора. Да, еще мне понадобится записка, в которой вы подтвердите, что я занимаюсь сбором информации по вашему поручению.
Он выдвинул левый ящик письменного стола, достал лист бумаги, написал на нем несколько строк и протянул Корделии. Печатный гриф гласил: «От сэра Роналда Кэллендера, Гарфорт-хаус, Кембриджшир». Ниже была сделана следующая надпись: «Предъявитель сего, мисс Корделия Грей, уполномочена от моего имени наводить справки относительно обстоятельств гибели моею сына, Марка Кэллендера». Подпись. Дата.
– Что-нибудь еще?
– Вы упомянули, что в смерти вашего сына кто-то может быть виновен. Вы что, не согласны с выводами следствия?
– Следователь сделал заключение на основе фактов, которыми он располагал. Никто и не ждал от него большего. Вас я нанимаю, чтобы вы попытались установить истину. Надеюсь, теперь у вас есть все, что нужно? Не думаю, чтобы мы могли сообщить вам что-то еще.
– Мне может понадобиться фотография. Хозяева посмотрели друг на друга растерянно.
– Фотография… У нас есть фотография, Элиза?
– Где-то валяется его паспорт, но я не помню точно где. Впрочем, у меня есть еще тот снимок, который я сделала в саду прошлым летом. По-моему, на нем он получился очень хорошо. Сейчас принесу.
Когда она вышла, Корделия сказала:
– А я, если позволите, хотела бы посмотреть его комнату. Каникулы он проводил здесь?
– Очень редко, но комната у него, конечно, была. Я покажу вам ее.
Комната находилась на втором этаже в задней части дома. Как только они туда вошли, сэр Роналд словно забыл о существовании Корделии. Он встал лицом к окну, как будто ни гостья, ни окружающая обстановка его больше не интересовали. Комната ничего не сказала Корделии о взрослом Марке. Это была спартански обставленная спальня школьника, и казалось, что здесь годами ничего не меняли. У одной из стен стоял невысокий стеллаж с обычным набором игрушек: плюшевый мишка без глаза, паровозы и грузовики из крашеного дерева, Ноев ковчег, палуба которого заполнена крошечными зверушками, яхта с кривым обвисшим парусом. Верхние полки были заняты книгами. Корделия их просмотрела. Стандартная библиотека ребенка из семьи среднего класса. Проверенная классика, переходящая от поколения к поколению, традиционный набор сказок из арсенала нянюшек и матерей. Корделия прочитала все это уже почти взрослой. В ее заполненном комиксами и телевидением детстве для книг места не было.
– А где книги, которые он читал в последнее время? – спросила она.
– Они в подвале в ящиках. Он прислал их сюда на хранение, когда бросил университет, но у нас не хватило времени, чтобы их распаковать. Честно говоря, я и не видел в этом большого смысла.
Спускаясь вниз, они встретили у подножия лестницы мисс Лиминг. Она внимательно наблюдала за ними. Взгляд был таким напряженным, что Корделии показалось: сейчас она скажет что-то важное. Но она отвернулась, плечи ее поникли, и все, что она сказала, было:
– Я нашла фотографию. Попрошу ее вернуть, когда работа будет закончена. Я положила ее в конверт вместе с информацией для вас. Поезда до Лондона раньше половины десятого все равно нет. Может быть, вы отобедаете с нами?
Умыться ее привели в спальню мисс Лиминг, где ее поразил контраст между аскетичной обстановкой самой комнаты и пышной роскошью примыкавшей к ней ванной. Изучив в зеркале свое утомленное лицо и освежив помаду на губах, она подумала, что недурно было бы воспользоваться тенями. Не без некоторого чувства вины она быстрым движением выдвинула верхний ящик туалетного столика. Он был забит самой разнообразной косметикой: старой губной помадой давно вышедших из моды цветов, полупустыми тюбиками крем-пудры, карандашами для век, початыми флакончиками духов. Порывшись среди всего этого, она нашла то, что требовалось. Эффект оказался поразительным. Конечно, с мисс Лиминг ей не тягаться, но по крайней мере теперь она выглядела лет на пять старше. Беспорядок в ящике удивил ее, и она с трудом справилась с искушением проверить: неужели в гардеробе и в остальных ящиках такой же кавардак? Как непоследовательны и потому так интересны люди! Кто бы мог подумать, что эта разборчивая и с виду безукоризненно аккуратная женщина может мириться с таким хаосом?
За столом мисс Лиминг усадила Корделию между собой и Ланном, сведя к нулю шансы на интересную беседу. Остальные расселись по своему усмотрению. Простота и элегантность соседствовали и здесь. Электричество было выключено. Столовая освещалась свечами в трех канделябрах, симметрично расставленных на столе. Между ними помещались четыре кувшина для вина из простого зеленого стекла. Корделии случалось видеть подобные в дешевых итальянских ресторанах. Зато вилки и ложки были из старинных серебряных сервизов. Цветы были небрежно втиснуты в короткие вазочи.
Бросалось в глаза, что не всем молодым людям уютно в смокингах, но их выручало чувство собственного достоинства, сознание, что они умны и удачливы, хотя все равно оставалось впечатление, что смокинги взяты напрокат, словно для маскарада. Трое были неопрятными, суетливыми болтунами, которые, как только их представили Корделии тут же перестали обращать на нее внимание. Двое других вели себя спокойнее, а один из них – высокий темноволосый юноша с крупными, неправильными чертами лица – улыбнулся ей через стол, словно сожалея, что не удастся поговорить. Блюда подавали слуга-итальянец и его жена. Подносы они ставили на сервировочный стол в углу. Пища была обильной, а запах ее показался Корделии невероятно аппетитным. Только сейчас поняла она, как проголодалась. На одном из блюд горой возвышался вареный рис, необъятных размеров сковорода полнилась кусками жареной говядины в густом грибном соусе, рядом стояла миска со шпинатом. Холодные закуски состояли из окорока, нарезанной ломтиками буженины, нескольких видов салатов. На десерт предлагались фрукты. Каждый сам наполнял свою тарелку и возвращался с ней за стол.
Разговор мало интересовал Корделию. Она заметила только, что вращался он все время вокруг науки и что Ланн, хотя он и говорил меньше остальных, участвовал в беседе как равный. Можно было ожидать, что в смокинге он будет выглядеть нелепо, но Корделия обнаружила, что он, напротив, чувствовал себя непринужденнее многих и производил впечатление самой интересной личности за столом, уступая только хозяину. Корделия попыталась разобраться, почему это так, и не смогла. Он ел неторопливо, аккуратно раскладывая пищу на своей тарелке, и время от времени, поднося ко рту бокал, чуть заметно улыбался.
На противоположном конце стола сэр Роналд очищал яблоко и беседовал с гостем, слегка склонившись к нему. Гирлянда зеленой кожуры, скользнув по его тонким пальцам, падала на тарелку. Корделия взглянула на мисс Лиминг. Та сверлила сэра Роналда таким пристальным и озабоченным взглядом, что Корделии стало не по себе. Ей показалось, что все присутствующие должны были обратить на это внимание.
Когда мисс Лиминг заметила, что за ней наблюдают, она чуть заметно смутилась и обратилась к Корделии:
– Мне показалось, что в поезде вы читали Гарди. Он вам нравится?
– Очень. Но еще больше я люблю Джейн Остин.
– В таком случае постарайтесь попасть в музей Фитцуилльяма в Кембридже. Там есть автограф Джейн Остин – ее собственноручное письмо. Оно наверняка покажется вам интересным.
Мисс Лиминг говорила нарочито приветливо, как хозяйка дома, которая старается вовлечь в разговор скучающего гостя. Корделии же было трудно разговаривать, поскольку рот был занят едой, но, к счастью, американский профессор ухватился за слово «Фитцуилльям», поинтересовался, верно ли, что музей славится коллекцией майолики, и разговор стал общим.
К поезду Корделию отвезла мисс Лиминг, причем на этот раз не в Кембридж, а на соседнюю станцию «Одли Энд», не дав при этом каких-либо объяснений. Они ехали молча. Корделию сморили усталость и плотный обед. Она даже не пыталась добыть дорогой какую-нибудь новую информацию, чувствуя, что это бесполезно. Она покорно дала усадить себя в вагон. Когда поезд тронулся, ее пальцы нащупали конверт, переданный ей мисс Лиминг. Она достала из него несколько листков бумаги, текст на которых был составлен толково и грамотно, но ничего не добавлял к тому, что она уже знала. Была здесь и фотография. На ней она увидела улыбающегося молодого человека, повернувшегося в три четверти к камере, прикрыв одной рукой глаза от солнечного света. На нем были джинсы и безрукавка. Он полулежал на лужайке рядом с горкой книг. Фотография мало что добавила к информации, которой обладала Корделия. Разве что по выражению лица юноши можно было сказать, что этот человек умел быть счастливым. Она убрала все обратно в конверт, сложила на нем руки и задремала.
Глава II
– Условия разумные, – сказал сэр Роналд, – но, честно говоря, я не думаю, чтобы в нашем деле у вас возникли проблемы морального порядка. Случай сравнительно простой. Восемнадцать дней назад повесился мой сын. Я хочу, чтобы вы узнали, почему он это сделал. Сможете?
– Попытаюсь.
– Я понимаю, вам понадобится кое-какая информация о Марке. Мисс Лиминг подготовит ее для вас. Когда вы с ней ознакомитесь, дадите знать, чем еще мы сможем помочь вашей работе.
– Я бы хотела, чтобы о сыне рассказали мне вы сами.
– Это действительно необходимо?
– Это будет для меня крайне полезно.
Он откинулся в кресле и, взяв со стола огрызок карандаша, принялся вертеть его в руках, а через минуту рассеянно сунул его в карман. Говорил он, не глядя на собеседницу:
– 25 апреля моему сыну Марку исполнился 21 год. Он изучал историю в Кембридже, в том же колледже, где в свое время учился я сам, и был уже на последнем курсе. Пять недель назад, никому ничего не сказав, он бросил учебу и устроился на работу садовником к некоему майору Маркленду, который живет в окрестностях Даксфорда. Марк так и не пожелал объяснить мне причины своего поступка. Он жил один в маленьком коттедже во владениях майора. Восемнадцать дней спустя сестра хозяина нашла его повесившимся в гостиной коттеджа. Следствие заключило, что он покончил с собой в результате душевного расстройства. Я очень мало знал душу моего сына, но тем не менее отказываюсь принимать подобное объяснение. Он был человеком рациональным. У всего, что он делал, были основания, и я хочу знать, что побудило его лишить себя жизни.
Мисс Лиминг, которая стояла у окна, глядя в сад, повернулась и с неожиданной горячностью сказала:
– Господи, эта вечная страсть знать все на свете! Совершенно пустая затея. Если бы он хотел, чтобы мы знали, он нашел бы способ сообщить нам об этом.
– Я не могу больше мучиться неопределенностью, – возразил ей сэр Роналд. – Мой сын мертв. Мой сын! И если я каким-то образом виноват в этом, я должен это знать. А если в его смерти повинны другие, я хочу знать, кто и почему.
– Он не оставил никакой записки?
– Записку-то он оставил, но она ничего не объясняет. Вот что было на листе, найденном в его пишущей машинке.
Мисс Лиминг начала негромко декламировать: «Томительно долго спускались мы извилистым подземельем, и вот увидели под собой пустоту, бескрайнюю, как опрокинутые небеса, и на корнях растений повисли над бездной; я сказал: „Бросимся в пустоту и посмотрим, есть ли в ней Провидение“. [2]
Звук ее низкого, хрипловатого голоса затих. Все трое молчали. Затем, обращаясь к Корделии, сэр Роналд сказал:
– Вы называете себя детективом, мисс Грей. Что вы умозаключаете из всего этого?
– Только то, что ваш сын читал Уильяма Блейка. Разве это не из его «Венчания рая и ада»?
Сэр Роналд и мисс Лиминг переглянулись.
– Да, так мне сказали, – сказал сэр Роналд. Корделия подумала, что нежные, лишенные мотивов отчаянья или насилия строки Блейка были бы скорее к месту для утопленника или смерти от яда – более церемонных путей ухода из жизни, чем грубая петля. И все же была здесь и аналогия с падением, с полетом в небытие. Но это ненужные фантазии. Он выбрал Блейка и петлю. Возможно, у него не было другого пути и действовал он скорее всего импульсивно. Что любил говаривать в таких случаях старший инспектор? «Никогда не позволяйте своим версиям обгонять факты». Сначала надо будет осмотреть коттедж.
С ноткой нетерпения в голосе сэр Роналд спросил:
– Вам не нравится предложенная работа? Корделия посмотрела на мисс Лиминг, но та отвела взгляд в сторону.
– Нет, я согласна работать, – сказала Корделия, – но только до сих пор не уверена, всерьез ли вы мне это предлагаете.
– В противном случае я вообще не стал бы с вами разговаривать.
Корделия сказала:
– Подумайте, что еще вы могли бы мне сообщить. Самые обычные вещи могут иметь значение. Был ли ваш сын здоров? Не было ли у него неприятностей в университете, каких-нибудь сердечных неурядиц? Может быть, ему не хватало денег?
– По достижении двадцатипятилетия Марк должен был унаследовать значительное состояние своего деда по линии матери. А до той поры он получал от меня вполне приличное содержание. Правда, после того, как он ушел из университета, он вернул переведенные мною деньги обратно на мой счет и велел служащим банка поступать так же с переводами, которые будут приходить впредь. Очевидно, что последние недели своей жизни он располагал только тем, что зарабатывал сам. Врач, производивший вскрытие, не обнаружил у него никаких болезней, а куратор из университета сказал, что с учебой все было в порядке. О его амурных делах я ничего не знаю. В них он меня не посвящал – да и какой современный молодой человек откровенничает с отцом? Но если у него и были любовные похождения, то я уверен, что увлекался он женщинами.
Мисс Лиминг еще раз прервала созерцание сада, чтобы воскликнуть:
– Мы же ничего не знали о нем, ничего! Зачем же теперь, когда его нет, начинать копаться в этом?
– А его друзья? – спокойно продолжала Корделия.
– Здесь они бывали редко, но двое приезжали на похороны: Хьюго Тиллинг, который учился вместе с Марком, и его сестра – аспирантка из Нью-Холла. Ты не помнишь ее имени, Элиза?
– Софи, Софи Тиллинг. Марк как-то приезжал сюда с ней обедать.
– Расскажите мне еще немного о вашем сыне. Где он учился?
– В пять лет мы отдали его в подготовительный интернат. Не мог же я позволить малышу бегать по лаборатории без присмотра! А затем по желанию его матери – она умерла, когда Марку было всего девять месяцев, – он пошел в школу фонда Вударда. Моя жена была человеком набожным и хотела, чтобы мальчик воспитывался в религиозных традициях, однако, насколько мне известно, это ему нисколько не повредило.
– Ему было хорошо в интернате?
– Не хуже и не лучше, чем всем мальчишкам его возраста. Это имеет какое-нибудь отношение к делу?
– Любая деталь может оказаться важной. Понимаете, мне необходимо знать о нем как можно больше.
Что говорит учение сверхопытного и всезнающего старшего инспектора: «С мертвецами нужно знакомиться как можно ближе, узнавать о них все. Пустяков здесь нет. Мертвые могут говорить. Они порой выводят прямо на убийц». Но, конечно, в этом случае об убийцах речи не было.
– Я была бы признательна, – сказала Корделия, – если бы мисс Лиминг отпечатала всю эту информацию, прибавив название колледжа и имя куратора. Да, еще мне понадобится записка, в которой вы подтвердите, что я занимаюсь сбором информации по вашему поручению.
Он выдвинул левый ящик письменного стола, достал лист бумаги, написал на нем несколько строк и протянул Корделии. Печатный гриф гласил: «От сэра Роналда Кэллендера, Гарфорт-хаус, Кембриджшир». Ниже была сделана следующая надпись: «Предъявитель сего, мисс Корделия Грей, уполномочена от моего имени наводить справки относительно обстоятельств гибели моею сына, Марка Кэллендера». Подпись. Дата.
– Что-нибудь еще?
– Вы упомянули, что в смерти вашего сына кто-то может быть виновен. Вы что, не согласны с выводами следствия?
– Следователь сделал заключение на основе фактов, которыми он располагал. Никто и не ждал от него большего. Вас я нанимаю, чтобы вы попытались установить истину. Надеюсь, теперь у вас есть все, что нужно? Не думаю, чтобы мы могли сообщить вам что-то еще.
– Мне может понадобиться фотография. Хозяева посмотрели друг на друга растерянно.
– Фотография… У нас есть фотография, Элиза?
– Где-то валяется его паспорт, но я не помню точно где. Впрочем, у меня есть еще тот снимок, который я сделала в саду прошлым летом. По-моему, на нем он получился очень хорошо. Сейчас принесу.
Когда она вышла, Корделия сказала:
– А я, если позволите, хотела бы посмотреть его комнату. Каникулы он проводил здесь?
– Очень редко, но комната у него, конечно, была. Я покажу вам ее.
Комната находилась на втором этаже в задней части дома. Как только они туда вошли, сэр Роналд словно забыл о существовании Корделии. Он встал лицом к окну, как будто ни гостья, ни окружающая обстановка его больше не интересовали. Комната ничего не сказала Корделии о взрослом Марке. Это была спартански обставленная спальня школьника, и казалось, что здесь годами ничего не меняли. У одной из стен стоял невысокий стеллаж с обычным набором игрушек: плюшевый мишка без глаза, паровозы и грузовики из крашеного дерева, Ноев ковчег, палуба которого заполнена крошечными зверушками, яхта с кривым обвисшим парусом. Верхние полки были заняты книгами. Корделия их просмотрела. Стандартная библиотека ребенка из семьи среднего класса. Проверенная классика, переходящая от поколения к поколению, традиционный набор сказок из арсенала нянюшек и матерей. Корделия прочитала все это уже почти взрослой. В ее заполненном комиксами и телевидением детстве для книг места не было.
– А где книги, которые он читал в последнее время? – спросила она.
– Они в подвале в ящиках. Он прислал их сюда на хранение, когда бросил университет, но у нас не хватило времени, чтобы их распаковать. Честно говоря, я и не видел в этом большого смысла.
Спускаясь вниз, они встретили у подножия лестницы мисс Лиминг. Она внимательно наблюдала за ними. Взгляд был таким напряженным, что Корделии показалось: сейчас она скажет что-то важное. Но она отвернулась, плечи ее поникли, и все, что она сказала, было:
– Я нашла фотографию. Попрошу ее вернуть, когда работа будет закончена. Я положила ее в конверт вместе с информацией для вас. Поезда до Лондона раньше половины десятого все равно нет. Может быть, вы отобедаете с нами?
* * *
Обед состоял из странной смеси изысканных блюд и самых непритязательных, причем создавалось впечатление, что сделано это сознательно. За столом собралось десять человек: сэр Роналд, мисс Лиминг, Крис Ланн, гость дома – какой-то профессор из Америки, чье непроизносимое имя Корделия сразу же забыла, и пятеро молодых ученых. Все мужчины, включая и Ланна, были в смокингах, а мисс Лиминг пришла в длинной атласной юбке и гладкой блузке с короткими рукавами. Это сочетание хорошо подчеркивало бледное серебро ее волос и почти бесцветную кожу лица. Корделия была смущена, когда мисс Лиминг оставила ее одну и отправилась наверх переодеваться. Она пожалела, что не может сменить свой туалет. Мысль о том, что недостаток элегантности искупается молодостью, ей в голову не пришла.Умыться ее привели в спальню мисс Лиминг, где ее поразил контраст между аскетичной обстановкой самой комнаты и пышной роскошью примыкавшей к ней ванной. Изучив в зеркале свое утомленное лицо и освежив помаду на губах, она подумала, что недурно было бы воспользоваться тенями. Не без некоторого чувства вины она быстрым движением выдвинула верхний ящик туалетного столика. Он был забит самой разнообразной косметикой: старой губной помадой давно вышедших из моды цветов, полупустыми тюбиками крем-пудры, карандашами для век, початыми флакончиками духов. Порывшись среди всего этого, она нашла то, что требовалось. Эффект оказался поразительным. Конечно, с мисс Лиминг ей не тягаться, но по крайней мере теперь она выглядела лет на пять старше. Беспорядок в ящике удивил ее, и она с трудом справилась с искушением проверить: неужели в гардеробе и в остальных ящиках такой же кавардак? Как непоследовательны и потому так интересны люди! Кто бы мог подумать, что эта разборчивая и с виду безукоризненно аккуратная женщина может мириться с таким хаосом?
За столом мисс Лиминг усадила Корделию между собой и Ланном, сведя к нулю шансы на интересную беседу. Остальные расселись по своему усмотрению. Простота и элегантность соседствовали и здесь. Электричество было выключено. Столовая освещалась свечами в трех канделябрах, симметрично расставленных на столе. Между ними помещались четыре кувшина для вина из простого зеленого стекла. Корделии случалось видеть подобные в дешевых итальянских ресторанах. Зато вилки и ложки были из старинных серебряных сервизов. Цветы были небрежно втиснуты в короткие вазочи.
Бросалось в глаза, что не всем молодым людям уютно в смокингах, но их выручало чувство собственного достоинства, сознание, что они умны и удачливы, хотя все равно оставалось впечатление, что смокинги взяты напрокат, словно для маскарада. Трое были неопрятными, суетливыми болтунами, которые, как только их представили Корделии тут же перестали обращать на нее внимание. Двое других вели себя спокойнее, а один из них – высокий темноволосый юноша с крупными, неправильными чертами лица – улыбнулся ей через стол, словно сожалея, что не удастся поговорить. Блюда подавали слуга-итальянец и его жена. Подносы они ставили на сервировочный стол в углу. Пища была обильной, а запах ее показался Корделии невероятно аппетитным. Только сейчас поняла она, как проголодалась. На одном из блюд горой возвышался вареный рис, необъятных размеров сковорода полнилась кусками жареной говядины в густом грибном соусе, рядом стояла миска со шпинатом. Холодные закуски состояли из окорока, нарезанной ломтиками буженины, нескольких видов салатов. На десерт предлагались фрукты. Каждый сам наполнял свою тарелку и возвращался с ней за стол.
Разговор мало интересовал Корделию. Она заметила только, что вращался он все время вокруг науки и что Ланн, хотя он и говорил меньше остальных, участвовал в беседе как равный. Можно было ожидать, что в смокинге он будет выглядеть нелепо, но Корделия обнаружила, что он, напротив, чувствовал себя непринужденнее многих и производил впечатление самой интересной личности за столом, уступая только хозяину. Корделия попыталась разобраться, почему это так, и не смогла. Он ел неторопливо, аккуратно раскладывая пищу на своей тарелке, и время от времени, поднося ко рту бокал, чуть заметно улыбался.
На противоположном конце стола сэр Роналд очищал яблоко и беседовал с гостем, слегка склонившись к нему. Гирлянда зеленой кожуры, скользнув по его тонким пальцам, падала на тарелку. Корделия взглянула на мисс Лиминг. Та сверлила сэра Роналда таким пристальным и озабоченным взглядом, что Корделии стало не по себе. Ей показалось, что все присутствующие должны были обратить на это внимание.
Когда мисс Лиминг заметила, что за ней наблюдают, она чуть заметно смутилась и обратилась к Корделии:
– Мне показалось, что в поезде вы читали Гарди. Он вам нравится?
– Очень. Но еще больше я люблю Джейн Остин.
– В таком случае постарайтесь попасть в музей Фитцуилльяма в Кембридже. Там есть автограф Джейн Остин – ее собственноручное письмо. Оно наверняка покажется вам интересным.
Мисс Лиминг говорила нарочито приветливо, как хозяйка дома, которая старается вовлечь в разговор скучающего гостя. Корделии же было трудно разговаривать, поскольку рот был занят едой, но, к счастью, американский профессор ухватился за слово «Фитцуилльям», поинтересовался, верно ли, что музей славится коллекцией майолики, и разговор стал общим.
К поезду Корделию отвезла мисс Лиминг, причем на этот раз не в Кембридж, а на соседнюю станцию «Одли Энд», не дав при этом каких-либо объяснений. Они ехали молча. Корделию сморили усталость и плотный обед. Она даже не пыталась добыть дорогой какую-нибудь новую информацию, чувствуя, что это бесполезно. Она покорно дала усадить себя в вагон. Когда поезд тронулся, ее пальцы нащупали конверт, переданный ей мисс Лиминг. Она достала из него несколько листков бумаги, текст на которых был составлен толково и грамотно, но ничего не добавлял к тому, что она уже знала. Была здесь и фотография. На ней она увидела улыбающегося молодого человека, повернувшегося в три четверти к камере, прикрыв одной рукой глаза от солнечного света. На нем были джинсы и безрукавка. Он полулежал на лужайке рядом с горкой книг. Фотография мало что добавила к информации, которой обладала Корделия. Разве что по выражению лица юноши можно было сказать, что этот человек умел быть счастливым. Она убрала все обратно в конверт, сложила на нем руки и задремала.
Глава II
На другой день Корделия выехала с Кремона-роуд, когда еще не было семи утра. Несмотря на всю усталость предыдущего вечера, она заставила себя закончить сборы, прежде чем улеглась спать, тем более что времени на это ушло немного. Как учил ее Берни, она первым делом проверила, все ли в порядке в чемоданчике с инструментами для осмотра места преступления. Совершенно излишняя предосторожность – им никто ни разу не пользовался. Затем она зарядила новую кассету в фотоаппарат «Поляроид» и выбрала из кипы дорожных карт те, что могли ей пригодиться. В рюкзак она сложила несколько банок консервов из запасов Берни. После недолгих раздумий там же оказались портативный транзистор и книга профессора Симпсона по судебной медицине. Наконец она нашла чистый блокнот и на первом листке написала: «Дело Марка Кэллендера», а несколько последних разграфила, чтобы легче было учитывать расходы. Вся эта подготовительная возня обычно и была самой приятной частью работы. Потом начиналась рутина, наводящие тоску неудачи, разочарования. Готовиться и строить планы Берни умел блестяще – его подводило неумение выполнять задуманное.
В последнюю очередь она позаботилась об одежде. Если жара будет продолжаться, ее плотный костюм, купленный в очень дорогом магазине, чтобы производить впечатление на солидных клиентов, носить будет невозможно. Хорошо, а если ей придется беседовать с ректором колледжа? В таких случаях нужно, чтобы с порога в тебе увидели профессионала. А встречают-то по одежке. Решено – костюм уложен в багаж. Поедет она в коричневой замшевой юбке и джемпере с короткими рукавами. Джинсы и остальные теплые вещи – в чемодан.
Как только она выехала из суматохи улиц северной части Лондона, поездка стала доставлять ей удовольствие. «Мини» вела себя послушно. Сельский пейзаж радовал глаз. Она горевала по Берни, но, откровенно говоря, сердце ее переполняла радость, что этим делом она будет заниматься самостоятельно. Здесь ее ждет успех, почему-то казалось ей. Она мчалась по сельской дороге, полная самых радужных надежд.
Добравшись до Даксфорда, она далеко не сразу нашла усадьбу Саммертриз, поскольку ее владелец, майор Марк-ленд, явно считал свою персону слишком известной, чтобы указывать в своем адресе название улицы. Ей, однако, повезло – скоро попался один из местных жителей, который действительно хорошо знал окрестности и детально, словно боясь, что краткий ответ будет вопиющей невежливостью, показал ей путь. Корделии пришлось найти подходящее место для разворота и мили две проехать обратно, потому что мимо Саммертриз она уже проскочила.
А вот, должно быть, и то, что ей надо. Огромное викторианское строение из красного кирпича, довольно-таки далеко отстоящее от дороги. Корделии оставалось только удивиться, кому могло понадобиться такое уродливое жилище, и, уж если это было абсолютно необходимо, зачем нужно было возводить этого типично городского монстра в самом сердце сельской Англии? Она припарковала машину на обочине в стороне от ворот усадьбы и пошла к дому пешком. До ненатуральности ухоженный сад своим уродством вполне соответствовал дому. Посреди лужайки были разбиты две прямоугольные клумбы, сочетание цветов на которых – красный, белый, синий – наводило на патриотические мысли. «Не хватает флагштока с национальным флагом», – подумала Корделия.
За открытой настежь входной дверью виднелся мрачный холл, но как только Корделия собралась нажать кнопку звонка, из-за угла дома появилась немолодая женщина, толкавшая перед собой тележку с рассадой. Несмотря на жару, она была в высоких резиновых сапогах, толстом вязаном свитере и длинной шерстяной юбке, голову ее покрывал шарф. Увидев Корделию, она остановилась.
– Добрый день. Вы, должно быть, из церкви насчет старой одежды?
– Нет, я от сэра Роналда Кэллендера. По поводу его сына, – ответила Корделия.
– Вы приехали за вещами Марка? Мы давно ждем, что сэр Роналд пришлет за ними кого-нибудь. Все по-прежнему там, в коттедже. Мы туда даже не заходили с тех пор, как Марк умер. Мы звали его просто Марком. Он же так и не сказал нам, кто его родители.
– Мне не нужны его вещи. Я приехала поговорить о самом Марке. Сэр Роналд поручил мне выяснить, почему его сын покончил с собой. Меня зовут Корделия Грей.
Новость смутила миссис Маркленд. Она смотрела на Корделию, часто помаргивая близорукими глазами.
– Корделия Грей? – переспросила она. – Мы ведь не встречались с вами прежде? Наверное, будет лучше, если вы пройдете в дом и поговорите с моим мужем и золовкой.
Она бросила свою тележку посреди дороги и первой вошла в дом, сорвав на ходу с головы шарф, делая тщетные попытки поправить прическу. Корделия проследовала за ней через прихожую, полностью лишенную обстановки, за исключением массивной дубовой вешалки, и оказалась в комнате, окна которой выходили на задний двор.
Комната была ужасающе плохо спланирована, а в меблировке ее отсутствовали какие-либо следы вкуса. Топорная софа и пара таких же грубо сработанных кресел окружали камин. Центр помещения занимал тяжелый стол красного дерева. Единственным украшением стен были групповые фотографии. Одна – полковой снимок. На другой, судя по паре скрещенных весел, запечатлелись на память члены студенческой гребной команды.
Какая бы жара ни стояла снаружи, в комнате царили сумрак и прохлада.
Миссис Маркленд представила гостью:
– К нам мисс Корделия Грей, но это не насчет старой одежды для бедных прихожан нашей церкви.
Корделия была поражена внешним сходством этого трио. У них были лошадиные черепа, удлиненные худые лица, узко прорезанные рты над квадратными подбородками, близко посаженные глаза и жесткие светло-русые волосы. Майор Маркленд пил кофе из большой белой чашки и держал перед собой газету. Мисс Маркленд вязала. Не совсем подходящее занятие для жаркого летнего дня, подумала Корделия.
Ее встретили, почти не делая труда скрывать неудовольствие вторжением посторонней. Мисс Маркленд могла вязать, не глядя на спицы, что позволило ей, прищурившись, внимательно изучать Корделию. Майор все же пригласил ее присесть, и она опустилась на край софы, ожидая мерзкого скрипа пружин, но место под ней оказалось на удивление жестким. Она напустила на себя подходящее к случаю выражение – серьезное и деловитое, – но не могла быть уверена, вполне ли эффект удался. Как обычно, она опасалась, что ее сведенные вместе колени и то, как она держит скромную черную сумку, выдают ее почти школьную неопытность.
Она достала записку сэра Роналда и сказала:
– Сэр Роналд очень сожалел… То есть я хотела сказать, ему жаль, что несчастье случилось у вас, людей, которые были настолько добры, чтобы приютить Марка и дать ему работу. Его отец надеялся, что вы не откажетесь поговорить об этом. Понимаете, он хочет знать, почему Марк наложил на себя руки.
– И он прислал за этим вас?! – В голосе мисс Марк-ленд слышалось недоверие, удивление и даже презрение.
Корделию не обидел ее тон. В какой-то степени он был оправдан, и она постаралась дать своему визиту разумное объяснение. Возможно, в нем даже была доля истины.
– Сэр Роналд посчитал, что смерть Марка имеет какую-то связь с его жизнью в университете. Вы, наверное, знаете, что Марк бросил учебу неожиданно для всех, и никто не знает почему. Сэру Роналду показалось, что мне лучше удастся найти общий язык с его друзьями, чем обычному детективу. Вмешивать сюда полицию он не хочет, потому что она вряд ли сможет помочь.
– А мне как раз кажется, – угрюмо сказал майор, – что это именно их работа. То есть если сэру Роналду обстоятельства смерти его сына кажутся странными…
– О нет! – горячо перебила его Корделия. – Об этом нет и речи. Он вполне удовлетворен заключением следствия. Ему только хочется уточнить мотивы, узнать, почему Марк сделал это.
– Это был потерянный человек! – с неожиданной силой произнесла мисс Маркленд. – Он потерял себя в университете, он совершенно определенно был лишним в семье и точно так же оказался лишним в этой жизни.
– Нет, Элеонора, ты несправедлива к нему, – возразила ей родственница. – Мальчик работал у нас очень хорошо. Мне он понравился…
– Никто и не говорит, что деньги ему платили зря. Но факт остается фактом: ни по происхождению, ни по воспитанию он не годился быть сезонным рабочим. Поэтому я и считаю его потерянным. А почему с ним это случилось, я не знаю, да и не моего ума это дело.
– Как получилось, что вы взяли его на работу? – спросила Корделия.
– Он отозвался на мое объявление в газете и прикатил из Кембриджа на велосипеде. Это было недель пять назад, во вторник, если не ошибаюсь.
В разговор снова вмешалась мисс Маркленд:
– Это было во вторник, девятого мая. Майор раздраженно зыркнул на нее.
– Да, это было девятого числа. Он сказал, что решил прервать занятия в университете и поработать немного. В том, что садовник он неопытный, он признался сразу, но обещал, что будет прилежно учиться. Отсутствие опыта меня не смутило. Нам нужен был человек, чтобы стричь лужайки и пропалывать овощи. Цветами мы занимаемся сами. И вообще парень пришелся мне по душе, и я решил посмотреть, на что он годится.
В последнюю очередь она позаботилась об одежде. Если жара будет продолжаться, ее плотный костюм, купленный в очень дорогом магазине, чтобы производить впечатление на солидных клиентов, носить будет невозможно. Хорошо, а если ей придется беседовать с ректором колледжа? В таких случаях нужно, чтобы с порога в тебе увидели профессионала. А встречают-то по одежке. Решено – костюм уложен в багаж. Поедет она в коричневой замшевой юбке и джемпере с короткими рукавами. Джинсы и остальные теплые вещи – в чемодан.
Как только она выехала из суматохи улиц северной части Лондона, поездка стала доставлять ей удовольствие. «Мини» вела себя послушно. Сельский пейзаж радовал глаз. Она горевала по Берни, но, откровенно говоря, сердце ее переполняла радость, что этим делом она будет заниматься самостоятельно. Здесь ее ждет успех, почему-то казалось ей. Она мчалась по сельской дороге, полная самых радужных надежд.
Добравшись до Даксфорда, она далеко не сразу нашла усадьбу Саммертриз, поскольку ее владелец, майор Марк-ленд, явно считал свою персону слишком известной, чтобы указывать в своем адресе название улицы. Ей, однако, повезло – скоро попался один из местных жителей, который действительно хорошо знал окрестности и детально, словно боясь, что краткий ответ будет вопиющей невежливостью, показал ей путь. Корделии пришлось найти подходящее место для разворота и мили две проехать обратно, потому что мимо Саммертриз она уже проскочила.
А вот, должно быть, и то, что ей надо. Огромное викторианское строение из красного кирпича, довольно-таки далеко отстоящее от дороги. Корделии оставалось только удивиться, кому могло понадобиться такое уродливое жилище, и, уж если это было абсолютно необходимо, зачем нужно было возводить этого типично городского монстра в самом сердце сельской Англии? Она припарковала машину на обочине в стороне от ворот усадьбы и пошла к дому пешком. До ненатуральности ухоженный сад своим уродством вполне соответствовал дому. Посреди лужайки были разбиты две прямоугольные клумбы, сочетание цветов на которых – красный, белый, синий – наводило на патриотические мысли. «Не хватает флагштока с национальным флагом», – подумала Корделия.
За открытой настежь входной дверью виднелся мрачный холл, но как только Корделия собралась нажать кнопку звонка, из-за угла дома появилась немолодая женщина, толкавшая перед собой тележку с рассадой. Несмотря на жару, она была в высоких резиновых сапогах, толстом вязаном свитере и длинной шерстяной юбке, голову ее покрывал шарф. Увидев Корделию, она остановилась.
– Добрый день. Вы, должно быть, из церкви насчет старой одежды?
– Нет, я от сэра Роналда Кэллендера. По поводу его сына, – ответила Корделия.
– Вы приехали за вещами Марка? Мы давно ждем, что сэр Роналд пришлет за ними кого-нибудь. Все по-прежнему там, в коттедже. Мы туда даже не заходили с тех пор, как Марк умер. Мы звали его просто Марком. Он же так и не сказал нам, кто его родители.
– Мне не нужны его вещи. Я приехала поговорить о самом Марке. Сэр Роналд поручил мне выяснить, почему его сын покончил с собой. Меня зовут Корделия Грей.
Новость смутила миссис Маркленд. Она смотрела на Корделию, часто помаргивая близорукими глазами.
– Корделия Грей? – переспросила она. – Мы ведь не встречались с вами прежде? Наверное, будет лучше, если вы пройдете в дом и поговорите с моим мужем и золовкой.
Она бросила свою тележку посреди дороги и первой вошла в дом, сорвав на ходу с головы шарф, делая тщетные попытки поправить прическу. Корделия проследовала за ней через прихожую, полностью лишенную обстановки, за исключением массивной дубовой вешалки, и оказалась в комнате, окна которой выходили на задний двор.
Комната была ужасающе плохо спланирована, а в меблировке ее отсутствовали какие-либо следы вкуса. Топорная софа и пара таких же грубо сработанных кресел окружали камин. Центр помещения занимал тяжелый стол красного дерева. Единственным украшением стен были групповые фотографии. Одна – полковой снимок. На другой, судя по паре скрещенных весел, запечатлелись на память члены студенческой гребной команды.
Какая бы жара ни стояла снаружи, в комнате царили сумрак и прохлада.
Миссис Маркленд представила гостью:
– К нам мисс Корделия Грей, но это не насчет старой одежды для бедных прихожан нашей церкви.
Корделия была поражена внешним сходством этого трио. У них были лошадиные черепа, удлиненные худые лица, узко прорезанные рты над квадратными подбородками, близко посаженные глаза и жесткие светло-русые волосы. Майор Маркленд пил кофе из большой белой чашки и держал перед собой газету. Мисс Маркленд вязала. Не совсем подходящее занятие для жаркого летнего дня, подумала Корделия.
Ее встретили, почти не делая труда скрывать неудовольствие вторжением посторонней. Мисс Маркленд могла вязать, не глядя на спицы, что позволило ей, прищурившись, внимательно изучать Корделию. Майор все же пригласил ее присесть, и она опустилась на край софы, ожидая мерзкого скрипа пружин, но место под ней оказалось на удивление жестким. Она напустила на себя подходящее к случаю выражение – серьезное и деловитое, – но не могла быть уверена, вполне ли эффект удался. Как обычно, она опасалась, что ее сведенные вместе колени и то, как она держит скромную черную сумку, выдают ее почти школьную неопытность.
Она достала записку сэра Роналда и сказала:
– Сэр Роналд очень сожалел… То есть я хотела сказать, ему жаль, что несчастье случилось у вас, людей, которые были настолько добры, чтобы приютить Марка и дать ему работу. Его отец надеялся, что вы не откажетесь поговорить об этом. Понимаете, он хочет знать, почему Марк наложил на себя руки.
– И он прислал за этим вас?! – В голосе мисс Марк-ленд слышалось недоверие, удивление и даже презрение.
Корделию не обидел ее тон. В какой-то степени он был оправдан, и она постаралась дать своему визиту разумное объяснение. Возможно, в нем даже была доля истины.
– Сэр Роналд посчитал, что смерть Марка имеет какую-то связь с его жизнью в университете. Вы, наверное, знаете, что Марк бросил учебу неожиданно для всех, и никто не знает почему. Сэру Роналду показалось, что мне лучше удастся найти общий язык с его друзьями, чем обычному детективу. Вмешивать сюда полицию он не хочет, потому что она вряд ли сможет помочь.
– А мне как раз кажется, – угрюмо сказал майор, – что это именно их работа. То есть если сэру Роналду обстоятельства смерти его сына кажутся странными…
– О нет! – горячо перебила его Корделия. – Об этом нет и речи. Он вполне удовлетворен заключением следствия. Ему только хочется уточнить мотивы, узнать, почему Марк сделал это.
– Это был потерянный человек! – с неожиданной силой произнесла мисс Маркленд. – Он потерял себя в университете, он совершенно определенно был лишним в семье и точно так же оказался лишним в этой жизни.
– Нет, Элеонора, ты несправедлива к нему, – возразила ей родственница. – Мальчик работал у нас очень хорошо. Мне он понравился…
– Никто и не говорит, что деньги ему платили зря. Но факт остается фактом: ни по происхождению, ни по воспитанию он не годился быть сезонным рабочим. Поэтому я и считаю его потерянным. А почему с ним это случилось, я не знаю, да и не моего ума это дело.
– Как получилось, что вы взяли его на работу? – спросила Корделия.
– Он отозвался на мое объявление в газете и прикатил из Кембриджа на велосипеде. Это было недель пять назад, во вторник, если не ошибаюсь.
В разговор снова вмешалась мисс Маркленд:
– Это было во вторник, девятого мая. Майор раздраженно зыркнул на нее.
– Да, это было девятого числа. Он сказал, что решил прервать занятия в университете и поработать немного. В том, что садовник он неопытный, он признался сразу, но обещал, что будет прилежно учиться. Отсутствие опыта меня не смутило. Нам нужен был человек, чтобы стричь лужайки и пропалывать овощи. Цветами мы занимаемся сами. И вообще парень пришелся мне по душе, и я решил посмотреть, на что он годится.