Страница:
Джеймс Хэдли Чейз
Хитрый, как лис
Пролог
Он подготовил все: грязные бинты, нож, рваную военную форму, испачкал руки и ноги. Самое главное, что у него были документы покойного Дэвида Эллиса, чье тело гнило сейчас на солнце.
Но, несмотря на свой совершенный план, Кашмен нервничал. На лбу выступили капли пота, сердце бешено билось в груди. Во рту ощущался неприятный вкус.
Кашмен стоял в маленьком дурно пахнущем кабинете и слушал. Если все пройдет хорошо, личность отъявленного предателя Эдвина Кашмена исчезнет, но, прежде чем это случится, должен замолчать Харш. Нелегко это сделать – Харш силен как бык. Ошибки не должно быть. Выбраться из создавшегося положения можно, только убив этого человека.
Кашмен взглянул на часы над дверью: через минуту или немного позднее должен войти Харш.
Он ждал и слушал, чувствуя, что эти ненавистные секунды не лучше, чем угроза смерти.
Топот ног по коридору заставил его вздрогнуть. Дверь в кабинет резко распахнулась, и вошел Харш. Это был огромный толстый мужчина, похожий на борца. Форма СС плотно облегала его могучее тело и хрустела при каждом движении.
– Они будут здесь через двадцать минут, – объявил он Кашмену. – Потом – капут!
Он прошел мимо Кашмена и подошел к окну, разглядывая дикое место, которое называлось Бельзен. Кашмен сжал ручку ножа, который держал за спиной, и шагнул вперед, к широкой спине Харша. Тот резко обернулся.
– Ну-с, англичанин, как тебе это нравится? Слишком поздно драпать в Берлин, а? Ты думал, что поступил правильно, я вижу, что ты еще не удрал. Я скажу тебе, кто ты. Я ненавижу предателей. Тебя повесят раньше, чем меня. – Его маленькие красные глазки выражали ужас. Он снова повернулся спиной к Кашмену. – Тебе повезет, если твои соотечественники не войдут сюда первыми. Предателей не любят, Кашмен. Не хотел бы я быть на твоем месте.
Кашмен улыбнулся. Он понимал, что должен улыбаться.
– Не называй меня предателем, – хрипло сказал он. Голос его дрожал. – Постоянно только и слышу это слово, никогда не забываю о нем.
Его голос был знаком миллионам британцев, которые в течение пяти лет войны слушали его. Это был необычный голос: не очень глубокий, но хорошо поставленный, насмешливый, хриплый.
– В душе я больше немец, чем ты, – продолжал Кашмен. Он часто репетировал эти слова и этот момент. – Мое несчастье, что я родился в Англии. Но я сделал то, что велела мне совесть. И если бы все повторилось сначала, я поступил бы так же.
Харш нетерпеливо дернулся.
– Побереги эти слова для суда, – сказал он. – У тебя не больше двадцати минут свободы. Почему ты не идешь туда и не сдаешься? Они ждут тебя. В Англии найдется хорошая петля.
– Не устраивай мелодрамы, – сказал Кашмен, приближаясь. Он стоял теперь совсем близко от огромной спины. Как Давид перед Голиафом. – Иди сам, если ты такой храбрый.
Харш вздрогнул, но продолжал смотреть в окно. Для Кашмена наступил решающий момент. Несколько секунд он как зачарованный смотрел на широкую спину Харша, потом глубоко втянул воздух, размахнулся и изо всей силы всадил нож под его левую лопатку. Харш вздрогнул всем своим могучим телом. Из приоткрытого рта вырвался какой-то полузадавленный крик. В предсмертной агонии эсэсовец развернулся к Кашмену и, протянув к нему огромные волосатые лапы, качнулся, словно норовя вцепиться в горло своему противнику.
С расширенными от ужаса глазами Кашмен отпрыгнул и, прижавшись спиной к стене, судорожно зашарил рукой по поясу, где обычно висел пистолет. Кашмен забыл, что уже переоделся и оружие, как и все атрибуты формы, было надежно спрятано или сожжено в печи.
Харш сделал несколько шагов, потом силы покинули его, и он упал навзничь. Из раскрытого рта вместе с вырывающимся воздухом вылетали клочья розовой пены. Он раз-другой дернулся всем своим громадным телом и затих.
Кашмен стоял и смотрел как загипнотизированный в широко распахнутые мертвые глаза Харша. Он вспомнил, с какой радостью встретил приход к власти фашистов в том далеком 33-м году, как выступал на сборищах подобных ему жизнерадостных юнцов. Каких трудов и страхов стоило ему, как представителю Британского союза фашистов, пробраться в блокированную Германию в 39-м году. Как поступил в министерство пропаганды, а в 43-м году понял безнадежность фашистской авантюры. Он понял, что время еще есть, но конец неизбежен.
Спокойно и методично он начал подготавливать свою будущую безопасность. Он по-прежнему работал в министерстве пропаганды, по-прежнему выступал по радио для Англии, отравляя умы англичан фашистским ядом. А они слушали, потому что это было смешно. Он последовал за другими англичанами в Берлин, продолжая работать на Германию, но ждал удобного случая, чтобы привести в исполнение свой план.
Только после высадки в Нормандии британских, канадских и американских сил он решил, что пришла его пора. Тогда его начальство было занято собственной судьбой. У него была репутация хорошего слуги, ему доверяли и награждали. Он вступил в СС и был назначен заместителем начальника концлагеря в Бельзене. Это назначение ничего не изменило. Бельзен был первой вехой на пути к безопасности.
Следующим ходом было необходимо найти английского солдата, документы которого он мог бы использовать. Это заняло много времени и потребовало терпения, но в конечном счете он выбрал Дэвида Эллиса, человека, не имеющего родственников и привязанностей и, очевидно, друзей. Самым важным было то, что Эллис был единственным оставшимся в живых из всего батальона, погибшего в полном составе под Дюнкерком. Собрать всю информацию об Эллисе было для Кашмена проще простого. Так же несложно было заменить документы Эллиса. Потом он спрятал документы, а Эллиса пристрелил. Время шло. И вот британская ар-мия в миле от Бельзена. Харш мертв. Больше никто в лагере не знал, что Кашмен – англичанин.
Он посмотрел в зеркало. Простое лицо Томми, Дика или Гарри из низших слоев общества. Но в глазах беспокойство и тревога.
С сожалением он сбрил небольшие усы, которые отрастил, вступив в Британский союз фашистов.
Пулеметные очереди стали ближе. Теперь он был спокоен и решителен. Провел авторучкой по лицу, стараясь не задеть мускулов, затем, сжав зубы, провел по этой линии ножом. Все должно выглядеть естественно. Лицо он скроет под бинтами. Нож оказался неожиданно острым. Прежде чем Кашмен понял это, лезвие глубоко рассекло ему лицо. Потекла кровь. Он бросил нож и, кривясь от боли, стал бинтовать рану.
Грохот орудийных выстрелов привел его в чувство. Он закончил бинтовать лицо и голову. Все готово. Его лицо скрыто повязкой, усы исчезла, форма СС сгорела. Он облил пол и стены бензином.
Дэвид Эллис встретит освободителей Бельзена.
Эдвин Кашмен, предатель, исчез в огне.
Но, несмотря на свой совершенный план, Кашмен нервничал. На лбу выступили капли пота, сердце бешено билось в груди. Во рту ощущался неприятный вкус.
Кашмен стоял в маленьком дурно пахнущем кабинете и слушал. Если все пройдет хорошо, личность отъявленного предателя Эдвина Кашмена исчезнет, но, прежде чем это случится, должен замолчать Харш. Нелегко это сделать – Харш силен как бык. Ошибки не должно быть. Выбраться из создавшегося положения можно, только убив этого человека.
Кашмен взглянул на часы над дверью: через минуту или немного позднее должен войти Харш.
Он ждал и слушал, чувствуя, что эти ненавистные секунды не лучше, чем угроза смерти.
Топот ног по коридору заставил его вздрогнуть. Дверь в кабинет резко распахнулась, и вошел Харш. Это был огромный толстый мужчина, похожий на борца. Форма СС плотно облегала его могучее тело и хрустела при каждом движении.
– Они будут здесь через двадцать минут, – объявил он Кашмену. – Потом – капут!
Он прошел мимо Кашмена и подошел к окну, разглядывая дикое место, которое называлось Бельзен. Кашмен сжал ручку ножа, который держал за спиной, и шагнул вперед, к широкой спине Харша. Тот резко обернулся.
– Ну-с, англичанин, как тебе это нравится? Слишком поздно драпать в Берлин, а? Ты думал, что поступил правильно, я вижу, что ты еще не удрал. Я скажу тебе, кто ты. Я ненавижу предателей. Тебя повесят раньше, чем меня. – Его маленькие красные глазки выражали ужас. Он снова повернулся спиной к Кашмену. – Тебе повезет, если твои соотечественники не войдут сюда первыми. Предателей не любят, Кашмен. Не хотел бы я быть на твоем месте.
Кашмен улыбнулся. Он понимал, что должен улыбаться.
– Не называй меня предателем, – хрипло сказал он. Голос его дрожал. – Постоянно только и слышу это слово, никогда не забываю о нем.
Его голос был знаком миллионам британцев, которые в течение пяти лет войны слушали его. Это был необычный голос: не очень глубокий, но хорошо поставленный, насмешливый, хриплый.
– В душе я больше немец, чем ты, – продолжал Кашмен. Он часто репетировал эти слова и этот момент. – Мое несчастье, что я родился в Англии. Но я сделал то, что велела мне совесть. И если бы все повторилось сначала, я поступил бы так же.
Харш нетерпеливо дернулся.
– Побереги эти слова для суда, – сказал он. – У тебя не больше двадцати минут свободы. Почему ты не идешь туда и не сдаешься? Они ждут тебя. В Англии найдется хорошая петля.
– Не устраивай мелодрамы, – сказал Кашмен, приближаясь. Он стоял теперь совсем близко от огромной спины. Как Давид перед Голиафом. – Иди сам, если ты такой храбрый.
Харш вздрогнул, но продолжал смотреть в окно. Для Кашмена наступил решающий момент. Несколько секунд он как зачарованный смотрел на широкую спину Харша, потом глубоко втянул воздух, размахнулся и изо всей силы всадил нож под его левую лопатку. Харш вздрогнул всем своим могучим телом. Из приоткрытого рта вырвался какой-то полузадавленный крик. В предсмертной агонии эсэсовец развернулся к Кашмену и, протянув к нему огромные волосатые лапы, качнулся, словно норовя вцепиться в горло своему противнику.
С расширенными от ужаса глазами Кашмен отпрыгнул и, прижавшись спиной к стене, судорожно зашарил рукой по поясу, где обычно висел пистолет. Кашмен забыл, что уже переоделся и оружие, как и все атрибуты формы, было надежно спрятано или сожжено в печи.
Харш сделал несколько шагов, потом силы покинули его, и он упал навзничь. Из раскрытого рта вместе с вырывающимся воздухом вылетали клочья розовой пены. Он раз-другой дернулся всем своим громадным телом и затих.
Кашмен стоял и смотрел как загипнотизированный в широко распахнутые мертвые глаза Харша. Он вспомнил, с какой радостью встретил приход к власти фашистов в том далеком 33-м году, как выступал на сборищах подобных ему жизнерадостных юнцов. Каких трудов и страхов стоило ему, как представителю Британского союза фашистов, пробраться в блокированную Германию в 39-м году. Как поступил в министерство пропаганды, а в 43-м году понял безнадежность фашистской авантюры. Он понял, что время еще есть, но конец неизбежен.
Спокойно и методично он начал подготавливать свою будущую безопасность. Он по-прежнему работал в министерстве пропаганды, по-прежнему выступал по радио для Англии, отравляя умы англичан фашистским ядом. А они слушали, потому что это было смешно. Он последовал за другими англичанами в Берлин, продолжая работать на Германию, но ждал удобного случая, чтобы привести в исполнение свой план.
Только после высадки в Нормандии британских, канадских и американских сил он решил, что пришла его пора. Тогда его начальство было занято собственной судьбой. У него была репутация хорошего слуги, ему доверяли и награждали. Он вступил в СС и был назначен заместителем начальника концлагеря в Бельзене. Это назначение ничего не изменило. Бельзен был первой вехой на пути к безопасности.
Следующим ходом было необходимо найти английского солдата, документы которого он мог бы использовать. Это заняло много времени и потребовало терпения, но в конечном счете он выбрал Дэвида Эллиса, человека, не имеющего родственников и привязанностей и, очевидно, друзей. Самым важным было то, что Эллис был единственным оставшимся в живых из всего батальона, погибшего в полном составе под Дюнкерком. Собрать всю информацию об Эллисе было для Кашмена проще простого. Так же несложно было заменить документы Эллиса. Потом он спрятал документы, а Эллиса пристрелил. Время шло. И вот британская ар-мия в миле от Бельзена. Харш мертв. Больше никто в лагере не знал, что Кашмен – англичанин.
Он посмотрел в зеркало. Простое лицо Томми, Дика или Гарри из низших слоев общества. Но в глазах беспокойство и тревога.
С сожалением он сбрил небольшие усы, которые отрастил, вступив в Британский союз фашистов.
Пулеметные очереди стали ближе. Теперь он был спокоен и решителен. Провел авторучкой по лицу, стараясь не задеть мускулов, затем, сжав зубы, провел по этой линии ножом. Все должно выглядеть естественно. Лицо он скроет под бинтами. Нож оказался неожиданно острым. Прежде чем Кашмен понял это, лезвие глубоко рассекло ему лицо. Потекла кровь. Он бросил нож и, кривясь от боли, стал бинтовать рану.
Грохот орудийных выстрелов привел его в чувство. Он закончил бинтовать лицо и голову. Все готово. Его лицо скрыто повязкой, усы исчезла, форма СС сгорела. Он облил пол и стены бензином.
Дэвид Эллис встретит освободителей Бельзена.
Эдвин Кашмен, предатель, исчез в огне.
Глава 1
Судья Таккер открыл третье заседание суда.
– Итак, что нам известно об обвиняемом со слов инспектора Ханта? Хант был инспектором уголовных расследований и утверждает, что знал обвиняемого в 1934 году. Он не разговаривал с ним, но слышал его политические речи и поэтому знает его голос. Он говорит, что с 3 сентября по 10 декабря 39-го года находился в фольстауне и слушал радиопередачи. Поэтому он сразу же узнал голос обвиняемого…
Члены суда внимательно разглядывали обвиняемого. Процесс в Олд-Бейли шел уже третьи сутки. Обвиняемый работал диктором германского радио и сейчас печально посматривал на адвоката, который должен был защищать его.
Основные доказательства были предъявлены в первый день.
– 28 мая сего года, вечером, вы были с лейтенантом Перри в Германии, в лесу, в районе датской границы, около Флансберга?
– Да.
– Вы оба собирали хворост, чтобы разжечь костер?
– Да.
– Пока вы собирали его, вы кого-нибудь встретили?
– Да.
– Кто это был?
– Обвиняемый.
– Он сделал или сказал что-нибудь?
– Он нашел несколько хворостинок и указал нам на них.
– На каком языке он говорил?
– Сперва по-французски, а потом по-английски.
– Вы узнали его голос?
– Да.
– Чей именно?
– Голос диктора германского радио.
Толстая женщина в грубом черном пальто и бесформенной шляпе с облезлыми перьями наклонилась вперед и нахмурилась.
– Как будто кто-то может не узнать его голос, – прошептала она мужчине в поношенном коричневом костюме. – Я бы узнала его голос всюду. Лицо можно изменить, но голос нельзя.
Мужчина, к которому она обратилась, отодвинулся. Невысокого роста, он был худ и хил. Мертвенно-бледный шрам, пересекавший его щеку от правого глаза до подбородка, вызвал интерес у женщины.
– Вы сами были на войне, приятель, не так ли? – прошептала она. – Здорово вам повредили щеку.
Мужчина со шрамом, который называл себя Дэвидом Эллисом, кивнул и продолжал неотрывно смотреть на судью, который говорил сейчас о национальной гордости.
Как они вцепились в этого парня! Ему бы они говорили то же самое, если бы схватили его. Но его-то они не схватят.
– Я тут же узнал его по голосу…
Он понимал это. Он понимал обвиняемого. Он знал, что его тоже узнают по голосу, стоит ему только заговорить.
Этот инспектор узнал того человека по голосу. Капитан разведки тоже узнал его по голосу. Что заставило этого идиота заговорить с двумя офицерами? Ведь его ни о чем не спрашивали.
Ну, он-то не будет таким дураком. Но это была только часть плана. Когда его взяли, он молчал. Он долго молчал, а когда заговорил, то был готов к этому…
Удивительно, до чего же маленький камешек под языком может изменить голос. И его никто не заподозрил. Но нельзя же целыми днями держать камень во рту. Память английского народа не назовешь короткой. Это беспокоило. Можно заговорить неожиданно, не задумываясь. Один ложный шаг, и тут же загремишь на скамью подсудимых. Легко забыть о том, что люди помнят твой голос. Попросишь пачку сигарет, закажешь обед, и в следующий момент люди уставятся на тебя, и ты поймешь, что не положил под язык камешек.
Прибыв в Лондон два дня назад и поняв, что голос может выдать его, Эллис решил не рисковать. Пока он не придумал более совершенный план, он решил прикидываться глухонемым. Он знает азбуку глухонемых. Но нельзя же разговаривать на пальцах с людьми, которые не понимают твоих жестов. В иных случаях приходилось использовать камешек. Он придумает что-нибудь со своим голосом, хотя понятия не имеет, что именно. Но до сих пор он не отдавал себе отчета в том, как легко голос может выдать его. Он не понимал, как проницательны эти люди… Ведь обвиняемый только сказал, где хворост, и был взят.
Эллис явился на суд, приготовившись к неприятностям. Олд-Бейли – это логово льва. Здесь полно полиции, офицеров разведки и контрразведки. Отсюда не ускользнуть. И поэтому приходится держать камешек во рту.
Толстая женщина снова обратилась к Эллису:
– Забавно все это. Зачем они его судят? Достаточно одного голоса. И так ясно, что это он.
Эллис посмотрел на нее и попытался отодвинуться, но ее толстое тело прижало его к месту.
– Съешьте сандвич, – сказала женщина. – Это протянется долго.
Эллис покосился на нее, но сандич взял. Он не завтракал, и в животе у него урчало. Но он не собирался пропускать ни одного слова процесса. Ведь это мог быть процесс над ним. Атмосфера суда, слова, реакция зрителей – все это притягивало Эллиса. Он ел сандвич, предварительно вынув камешек и зажав его в руке.
– Ешьте, ешьте, – прошептала женщина, улыбаясь. У нее было красное веселое лицо. Маленькие карие глазки блестели. Эллис кивнул. Его не интересовало, что она говорит. Он медленно жевал сандвич. Сыр и пикули. А в это время другой человек ожидал смерти. Судья прочел показания обвиняемого:
– «Я пользуюсь случаем, чтобы сообщить о мотивах, которые заставили меня уехать в Германию и работать диктором. Я сделал это не ради денег и материальных соображений, а по своим политическим убеждениям».
Эллис вздрогнул, услышав эти слова. Он не мог бы то же самое сказать о себе. Что бы он ни делал, он все делал ради денег. Они смогут доказать это, что бы он ни говорил. Но что еще вы можете ожидать? В этой стране вам никогда не дают шанса. Вы ходите в школу или имеете представительный вид, если получаете больше десяти фунтов в неделю. Ум и способности не в счет. Никто не поверит, что трудно учиться и работать.
Как зовут вашего отца? Где вы учились? Покажите костюм!
До вступления в Британский союз фашистов он получал 35 шиллингов в неделю, работая клерком в небольшой конторе. Он устал искать лучшую работу, а эти свиньи даже не смотрели в его сторону. Сведения о том, что его отец получил двадцать лет за убийство дочери, портили все. А разве он виноват в том, что его отец осужден за убийство? Во всяком случае, если бы отец не убил ее, он сам бы свернул шею этой маленькой суке. Он своими глазами видел, как она шлялась по Пиккадилли, хватая за руки мужчин и улыбаясь им. А говорила, что нашла работу в ночном клубе! Неудивительно, что у нее водились деньги! Он вернулся тогда домой, рассказал старику все, и тот кинулся за ней, побелев и сжимая кулаки. Отец выследил ее и в маленькой квартире на Олд-Бармингтон, выхватив из объятий очередного мужчины, швырнул на стол…
Судья жалел его, присяжные тоже. Министр внутренних дел отсрочил выполнение приговора. Но история не умерла…
«Вот парень, отец которого убил собственную дочь». Эти слова всюду преследовали его. Его сторонились. Все знали, что он в любое время может сказать Страггеру, и Страггер примет меры.
Сидя в духоте зала судебных заседаний, он думал о Страггере. Тот ничего не боялся и делал все, что хотел. «Может быть, он был немного помешанным, но он любил меня, – подумал Эллис, – вероятно, потому, что он был большой и сильный, а я маленький и тщедушный…»
Его внимание неожиданно привлек судья. Тот все еще читал заявление обвиняемого: «Я решил оставить свою страну, потому что не хотел играть роль наблюдателя, и я полагал, что в Германии смогу широко распространять свои взгляды. Понимая, однако, что работа в Германии не шла на пользу Англии, я решил не возвращаться сюда, а остаться в Германии. Я считал своей целью восстановить взаимопонимание между двумя странами…»
Ну, его-то не волнует взаимопонимание между двумя странами. Они обе могут катиться к черту. Его не волнует, сколько русских или евреев было убито. Его волнует собственная жизнь. Иметь деньги, иметь дом, иметь уют. Ему платили пять фунтов в неделю за ношение черной формы. Они знали ему цену. Он не бездельничал. Никто не может назвать его ленивым. Он работал бы на кого угодно, только бы ему платили и не напоминали об отце. Они хорошо обращались с ним, учили его правильно говорить. В БСФ все было хорошо.
Но помешала война. Ему посоветовали выехать в Германию, но он не решился. Он наслушался разных рассказов о нацистах. Издали он восхищался ими, он не хотел пачкаться в их дерьме. В Англии вы можете иметь свою точку зрения и называть правительство любыми именами, которые пожелаете придумать, а бобби будет стоять и посмеиваться. Вы можете ударить коммуниста, правда, Эллис не решался на это, но Страггер бил. В нацистской Германии рот лучше держать закрытым. Он не хотел ни идти в армию, ни быть посторонним наблюдателем. В армию-то он пошел. Но те разговоры: «У этого парня отец убийца… Ну да… убил дочь… Джорджи Кашмен… помните? Потрясающе…» – донимали его.
Он надеялся, что его спишут, но его не списали, а послали чистить картошку на кухню. Они думали, что это все, на что он годится: чистить изо дня в день картошку. И они послали его в Европу с тысячами мешков картошки. И под Дюнкерком он дезертировал.
В газетах потом писали, что там погибли многие. Но ему было наплевать на британскую армию. Он ждал немцев и дождался.
– Я член Британского союза фашистов, – сказал он им.
Почему бы ему не прочесть текст перед микрофоном? Он получал сотню марок в день и чувствовал огромную власть над миллионами сограждан. Не каждый человек способен на это, особенно если он сын убийцы.
– Еще сандвич? – прошептала женщина рядом.
Он взял сандвич и благодарно кивнул.
«А она не старая, – подумал он. – Если бы она знала, с кем сидит». – И он усмехнулся.
– Вам надо поправляться, – сказала женщина. Судья в это время ушел за дверь. – Вы настоящий скелет. Были в плену?
Эллис нерешительно кивнул.
– Бельзен, – сказал он, внимательно глядя на ее добродушное лицо. Он обрадовался, увидев, что она с сочувствием и ужасом смотрит на него.
– Боже мой! – воскликнула она. – Я все видела в кино. Вы были там?
Он кивнул головой.
– Бедняга!
Эллис пожал плечами и отвернулся. Возможно, он поступил неумно, заговорив в этот момент с ней. Он оглядел зал суда. Интересно, сколько будут заседать присяжные?
– Они пытали вас? – спросила женщина.
Он неожиданно возненавидел ее за любопытство.
– Тише! – прошипел он. – Не хочу об этом говорить. – Он чувствовал, что она смотрит на него, не отрываясь.
Присяжные вернулись. Они заседали всего двадцать минут.
Эллис разглядывал обвиняемого, пытаясь представить себе, что чувствовал бы он сам, будучи на его месте. Дрожь охватила его.
Открылась дверь, и вошла небольшая группа полицейских. Они стояли, ожидая судью. Появился судья во всем черном и в белых перчатках. Эллис уставился на него. Секретарь суда спросил:
– Члены суда вынесли вердикт?
Эллис наклонился вперед и сжал зубы.
– Виновен!
Двадцати минут хватило им на то, чтобы отправить человека на тот свет. Двадцати минут!
Эллис прорычал что-то. Красный туман гнева застлал ему глаза. Женщина схватила его за руку. Судья объявил о вынесении смертного приговора.
– Все правильно, – сказала толстая женщина. – Он изменник!
– Аминь, – сказал капеллан.
Эллис сжал зубы. Если они его повесят, то с ним, Эллисом, поступят точно так же. Он не изменник. Если бы они послушались его, Лондон никогда бы не бомбили. Он говорил им, что нужно избавиться от Черчилля и выбрать в правительство друзей Германии. Но эти дураки не послушались его, и теперь Лондон лежит в руинах, а они смеют называть людей предателями.
Он встал. Зал постепенно пустел. Его и толстуху толпа несла к выходу.
Внезапно он хрипло закричал:
– Это убийство! Они не дали ему шанса…
Толстуха с изумлением уставилась на него. Где-то она уже слышала этот голос… Полицейский тоже резко обернулся. Море лиц, трудно разобрать… Однако он был уверен, что слышал голос Эдвина Кашмена. Пока он в нерешительности крутился на месте, не зная, откуда раздался голос, человек в поношенном коричневом костюме выскользнул за дверь и улизнул.
– Итак, что нам известно об обвиняемом со слов инспектора Ханта? Хант был инспектором уголовных расследований и утверждает, что знал обвиняемого в 1934 году. Он не разговаривал с ним, но слышал его политические речи и поэтому знает его голос. Он говорит, что с 3 сентября по 10 декабря 39-го года находился в фольстауне и слушал радиопередачи. Поэтому он сразу же узнал голос обвиняемого…
Члены суда внимательно разглядывали обвиняемого. Процесс в Олд-Бейли шел уже третьи сутки. Обвиняемый работал диктором германского радио и сейчас печально посматривал на адвоката, который должен был защищать его.
Основные доказательства были предъявлены в первый день.
– 28 мая сего года, вечером, вы были с лейтенантом Перри в Германии, в лесу, в районе датской границы, около Флансберга?
– Да.
– Вы оба собирали хворост, чтобы разжечь костер?
– Да.
– Пока вы собирали его, вы кого-нибудь встретили?
– Да.
– Кто это был?
– Обвиняемый.
– Он сделал или сказал что-нибудь?
– Он нашел несколько хворостинок и указал нам на них.
– На каком языке он говорил?
– Сперва по-французски, а потом по-английски.
– Вы узнали его голос?
– Да.
– Чей именно?
– Голос диктора германского радио.
Толстая женщина в грубом черном пальто и бесформенной шляпе с облезлыми перьями наклонилась вперед и нахмурилась.
– Как будто кто-то может не узнать его голос, – прошептала она мужчине в поношенном коричневом костюме. – Я бы узнала его голос всюду. Лицо можно изменить, но голос нельзя.
Мужчина, к которому она обратилась, отодвинулся. Невысокого роста, он был худ и хил. Мертвенно-бледный шрам, пересекавший его щеку от правого глаза до подбородка, вызвал интерес у женщины.
– Вы сами были на войне, приятель, не так ли? – прошептала она. – Здорово вам повредили щеку.
Мужчина со шрамом, который называл себя Дэвидом Эллисом, кивнул и продолжал неотрывно смотреть на судью, который говорил сейчас о национальной гордости.
Как они вцепились в этого парня! Ему бы они говорили то же самое, если бы схватили его. Но его-то они не схватят.
– Я тут же узнал его по голосу…
Он понимал это. Он понимал обвиняемого. Он знал, что его тоже узнают по голосу, стоит ему только заговорить.
Этот инспектор узнал того человека по голосу. Капитан разведки тоже узнал его по голосу. Что заставило этого идиота заговорить с двумя офицерами? Ведь его ни о чем не спрашивали.
Ну, он-то не будет таким дураком. Но это была только часть плана. Когда его взяли, он молчал. Он долго молчал, а когда заговорил, то был готов к этому…
Удивительно, до чего же маленький камешек под языком может изменить голос. И его никто не заподозрил. Но нельзя же целыми днями держать камень во рту. Память английского народа не назовешь короткой. Это беспокоило. Можно заговорить неожиданно, не задумываясь. Один ложный шаг, и тут же загремишь на скамью подсудимых. Легко забыть о том, что люди помнят твой голос. Попросишь пачку сигарет, закажешь обед, и в следующий момент люди уставятся на тебя, и ты поймешь, что не положил под язык камешек.
Прибыв в Лондон два дня назад и поняв, что голос может выдать его, Эллис решил не рисковать. Пока он не придумал более совершенный план, он решил прикидываться глухонемым. Он знает азбуку глухонемых. Но нельзя же разговаривать на пальцах с людьми, которые не понимают твоих жестов. В иных случаях приходилось использовать камешек. Он придумает что-нибудь со своим голосом, хотя понятия не имеет, что именно. Но до сих пор он не отдавал себе отчета в том, как легко голос может выдать его. Он не понимал, как проницательны эти люди… Ведь обвиняемый только сказал, где хворост, и был взят.
Эллис явился на суд, приготовившись к неприятностям. Олд-Бейли – это логово льва. Здесь полно полиции, офицеров разведки и контрразведки. Отсюда не ускользнуть. И поэтому приходится держать камешек во рту.
Толстая женщина снова обратилась к Эллису:
– Забавно все это. Зачем они его судят? Достаточно одного голоса. И так ясно, что это он.
Эллис посмотрел на нее и попытался отодвинуться, но ее толстое тело прижало его к месту.
– Съешьте сандвич, – сказала женщина. – Это протянется долго.
Эллис покосился на нее, но сандич взял. Он не завтракал, и в животе у него урчало. Но он не собирался пропускать ни одного слова процесса. Ведь это мог быть процесс над ним. Атмосфера суда, слова, реакция зрителей – все это притягивало Эллиса. Он ел сандвич, предварительно вынув камешек и зажав его в руке.
– Ешьте, ешьте, – прошептала женщина, улыбаясь. У нее было красное веселое лицо. Маленькие карие глазки блестели. Эллис кивнул. Его не интересовало, что она говорит. Он медленно жевал сандвич. Сыр и пикули. А в это время другой человек ожидал смерти. Судья прочел показания обвиняемого:
– «Я пользуюсь случаем, чтобы сообщить о мотивах, которые заставили меня уехать в Германию и работать диктором. Я сделал это не ради денег и материальных соображений, а по своим политическим убеждениям».
Эллис вздрогнул, услышав эти слова. Он не мог бы то же самое сказать о себе. Что бы он ни делал, он все делал ради денег. Они смогут доказать это, что бы он ни говорил. Но что еще вы можете ожидать? В этой стране вам никогда не дают шанса. Вы ходите в школу или имеете представительный вид, если получаете больше десяти фунтов в неделю. Ум и способности не в счет. Никто не поверит, что трудно учиться и работать.
Как зовут вашего отца? Где вы учились? Покажите костюм!
До вступления в Британский союз фашистов он получал 35 шиллингов в неделю, работая клерком в небольшой конторе. Он устал искать лучшую работу, а эти свиньи даже не смотрели в его сторону. Сведения о том, что его отец получил двадцать лет за убийство дочери, портили все. А разве он виноват в том, что его отец осужден за убийство? Во всяком случае, если бы отец не убил ее, он сам бы свернул шею этой маленькой суке. Он своими глазами видел, как она шлялась по Пиккадилли, хватая за руки мужчин и улыбаясь им. А говорила, что нашла работу в ночном клубе! Неудивительно, что у нее водились деньги! Он вернулся тогда домой, рассказал старику все, и тот кинулся за ней, побелев и сжимая кулаки. Отец выследил ее и в маленькой квартире на Олд-Бармингтон, выхватив из объятий очередного мужчины, швырнул на стол…
Судья жалел его, присяжные тоже. Министр внутренних дел отсрочил выполнение приговора. Но история не умерла…
«Вот парень, отец которого убил собственную дочь». Эти слова всюду преследовали его. Его сторонились. Все знали, что он в любое время может сказать Страггеру, и Страггер примет меры.
Сидя в духоте зала судебных заседаний, он думал о Страггере. Тот ничего не боялся и делал все, что хотел. «Может быть, он был немного помешанным, но он любил меня, – подумал Эллис, – вероятно, потому, что он был большой и сильный, а я маленький и тщедушный…»
Его внимание неожиданно привлек судья. Тот все еще читал заявление обвиняемого: «Я решил оставить свою страну, потому что не хотел играть роль наблюдателя, и я полагал, что в Германии смогу широко распространять свои взгляды. Понимая, однако, что работа в Германии не шла на пользу Англии, я решил не возвращаться сюда, а остаться в Германии. Я считал своей целью восстановить взаимопонимание между двумя странами…»
Ну, его-то не волнует взаимопонимание между двумя странами. Они обе могут катиться к черту. Его не волнует, сколько русских или евреев было убито. Его волнует собственная жизнь. Иметь деньги, иметь дом, иметь уют. Ему платили пять фунтов в неделю за ношение черной формы. Они знали ему цену. Он не бездельничал. Никто не может назвать его ленивым. Он работал бы на кого угодно, только бы ему платили и не напоминали об отце. Они хорошо обращались с ним, учили его правильно говорить. В БСФ все было хорошо.
Но помешала война. Ему посоветовали выехать в Германию, но он не решился. Он наслушался разных рассказов о нацистах. Издали он восхищался ими, он не хотел пачкаться в их дерьме. В Англии вы можете иметь свою точку зрения и называть правительство любыми именами, которые пожелаете придумать, а бобби будет стоять и посмеиваться. Вы можете ударить коммуниста, правда, Эллис не решался на это, но Страггер бил. В нацистской Германии рот лучше держать закрытым. Он не хотел ни идти в армию, ни быть посторонним наблюдателем. В армию-то он пошел. Но те разговоры: «У этого парня отец убийца… Ну да… убил дочь… Джорджи Кашмен… помните? Потрясающе…» – донимали его.
Он надеялся, что его спишут, но его не списали, а послали чистить картошку на кухню. Они думали, что это все, на что он годится: чистить изо дня в день картошку. И они послали его в Европу с тысячами мешков картошки. И под Дюнкерком он дезертировал.
В газетах потом писали, что там погибли многие. Но ему было наплевать на британскую армию. Он ждал немцев и дождался.
– Я член Британского союза фашистов, – сказал он им.
Почему бы ему не прочесть текст перед микрофоном? Он получал сотню марок в день и чувствовал огромную власть над миллионами сограждан. Не каждый человек способен на это, особенно если он сын убийцы.
– Еще сандвич? – прошептала женщина рядом.
Он взял сандвич и благодарно кивнул.
«А она не старая, – подумал он. – Если бы она знала, с кем сидит». – И он усмехнулся.
– Вам надо поправляться, – сказала женщина. Судья в это время ушел за дверь. – Вы настоящий скелет. Были в плену?
Эллис нерешительно кивнул.
– Бельзен, – сказал он, внимательно глядя на ее добродушное лицо. Он обрадовался, увидев, что она с сочувствием и ужасом смотрит на него.
– Боже мой! – воскликнула она. – Я все видела в кино. Вы были там?
Он кивнул головой.
– Бедняга!
Эллис пожал плечами и отвернулся. Возможно, он поступил неумно, заговорив в этот момент с ней. Он оглядел зал суда. Интересно, сколько будут заседать присяжные?
– Они пытали вас? – спросила женщина.
Он неожиданно возненавидел ее за любопытство.
– Тише! – прошипел он. – Не хочу об этом говорить. – Он чувствовал, что она смотрит на него, не отрываясь.
Присяжные вернулись. Они заседали всего двадцать минут.
Эллис разглядывал обвиняемого, пытаясь представить себе, что чувствовал бы он сам, будучи на его месте. Дрожь охватила его.
Открылась дверь, и вошла небольшая группа полицейских. Они стояли, ожидая судью. Появился судья во всем черном и в белых перчатках. Эллис уставился на него. Секретарь суда спросил:
– Члены суда вынесли вердикт?
Эллис наклонился вперед и сжал зубы.
– Виновен!
Двадцати минут хватило им на то, чтобы отправить человека на тот свет. Двадцати минут!
Эллис прорычал что-то. Красный туман гнева застлал ему глаза. Женщина схватила его за руку. Судья объявил о вынесении смертного приговора.
– Все правильно, – сказала толстая женщина. – Он изменник!
– Аминь, – сказал капеллан.
Эллис сжал зубы. Если они его повесят, то с ним, Эллисом, поступят точно так же. Он не изменник. Если бы они послушались его, Лондон никогда бы не бомбили. Он говорил им, что нужно избавиться от Черчилля и выбрать в правительство друзей Германии. Но эти дураки не послушались его, и теперь Лондон лежит в руинах, а они смеют называть людей предателями.
Он встал. Зал постепенно пустел. Его и толстуху толпа несла к выходу.
Внезапно он хрипло закричал:
– Это убийство! Они не дали ему шанса…
Толстуха с изумлением уставилась на него. Где-то она уже слышала этот голос… Полицейский тоже резко обернулся. Море лиц, трудно разобрать… Однако он был уверен, что слышал голос Эдвина Кашмена. Пока он в нерешительности крутился на месте, не зная, откуда раздался голос, человек в поношенном коричневом костюме выскользнул за дверь и улизнул.
Глава 2
После жаркой улицы в доме было мрачно и прохладно. Лифта не было. Внизу висел большой список имен и названий фирм, расположенных в этом здании.
На втором этаже Эллис мельком увидел ножки девушки. Она шла впереди, и он слышал перестук ее каблучков по каменным ступеням. Подойдя к перилам, он увидел ее ножки в нитяных чулках, край серой юбки и белое белье под ней.
Он ускорил шаг, чтобы заглянуть девушке в лицо. Они были вдвоем на лестнице этого большого мрачного здания, и только стук каблучков нарушал тишину. На площадке третьего этажа он увидел, как она свернула в коридор. На ней была серая фланелевая юбка и голубая кофточка. Ее шляпка давно потеряла форму; таким шляпам место в мусорном ящике. Хотя Эллис видел ее мельком, он сразу понял, что она бедна. Он нерешительно посмотрел табличку на стене: «Общество глухих и немых». И чуть ниже – «Управляющий». Эллис повернул ручку, толкнул дверь и вошел в маленькую комнату с двумя окнами, старым столом и пишущей машинкой. Ни занавесок, ни ковра. Загородка делила комнату пополам, а одна из половин была разделена еще на четыре части. Он видел такое расположение комнат в одной из контор ломбарда.
Девушка в серой юбке стояла спиной к нему. Он уставился на ее спину, мучительно желая увидеть ее лицо, но она не вняла его мысленному призыву и не обернулась. Тогда он оглядел прямые узкие плечи и ноги, которые уже привлекли его внимание. К собственному удивлению, он поймал себя на мысли, что за поношенной одеждой старается увидеть красивое пропорциональное тело. Ее ноги смутно влекли его, несмотря на штопаные чулки и туфли со сбитыми каблуками.
Кроме девушки и Эллиса, в комнате никого не было. Он встал около нее и ждал. Посмотрел на руки девушки, маленькие, темные от загара, длинные пальцы с коротко подстриженными ногтями. Он взглянул на свои руки с обгрызанными ногтями и усмехнулся.
Открылась дверь в дальнем конце комнаты, и вошел пожилой мужчина. На нем был черный костюм с маленькими лацканами и большим количеством пуговиц. Когда-то мужчина был толст, а теперь похудел, и кожа складками висела на лице и руках. Резкие черные глаза под тяжелыми бровями слегка косили. Он подозрительно осмотрел их, затем кивнул, сперва девушке, потом Эллису. Ничего приветливого в этом кивке не было.
Он подошел к девушке.
– Для вас ничего нет, – сказал он. – Может быть, на следующей неделе. Не стоит приходить каждый день. Работа не растет на деревьях.
– Я не могу ждать до следующей недели, – сказала девушка. Голос ее звучал безжизненно и ровно. – У меня нет денег.
Пожилой мужчина, в котором Эллис угадал управляющего Уайткомба, пожал плечами. Казалось, он часто слышал такие слова, и на него они уже не производили впечатления.
– Я не могу ничем вас порадовать, – сказал он нетерпеливо. – Для вас ничего нет. Я сообщу вам, если что-нибудь будет. У меня записаны ваша фамилия и адрес.
– Вы уже говорили это, – тем же безжизненным голосом продолжала девушка. – Три недели тому назад я дала вам сорок шиллингов. Вы должны что-то сделать для меня. Когда вы взяли деньги, то сказали, что работа для меня будет найдена очень скоро.
Мистер Уайткомб изменился в лице. Он с тревогой посмотрел на девушку, потом на Эллиса.
– Осторожнее в словах, – сказал он, понизив голос. – Сорок шиллингов? Я не знаю, что вы имеете в виду. Какие сорок шиллингов?
– Вы сказали, что найдете мне работу, которая не нуждается в рекомендациях. Вы сказали, что это взаймы. Я дала вам потому, что у меня не было рекомендаций.
– Это вам приснилось, – смущенно сказал Уайткомб. – Подождите минутку. Дайте мне поговорить с этим джентльменом. Вы не должны говорить такие вещи при свидетелях. Я не брал у вас денег.
Он подошел к Эллису.
– Что вам угодно? – спросил он, изучая лицо Эллиса.
– Мне нужна работа, – сказал Эллис жестами глухонемых.
Мистер Уайткомб облегченно вздохнул, поняв, что Эллис не мог слышать его разговора с девушкой. Он быстро изобразил что-то на пальцах.
– Медленнее, – ответил Эллис. – Я начинающий.
Мистер Уайткомб раздраженно открыл конторку и протянул Эллису бланк для заполнения.
Пока Эллис читал бланк, он слышал, как девушка сказала:
– Если вы не можете мне найти работу, отдайте деньги.
– Я не знаю, о чем вы говорите, – раздраженно сказал Уайткомб. – Я не брал у вас никаких денег.
– Нет, вы взяли, – запротестовала девушка, – и я хочу получить их обратно. Я скажу вашим людям. Вы предлагали мне найти работу без рекомендаций.
– Стоп! – Мистер Уайткомб стукнул кулаком по столу. – Кто вам поверит? Вы ведь воровка, не так ли? Только что из тюрьмы. Убирайтесь или я пошлю за полицией!
– Я хочу получить обратно свои деньги. – Девушка повысила голос. – У меня нет ни пенни. Вы понимаете? Я не знаю, что делать.
– Не могу вам помочь. Не стоит говорить об этом. Кто-нибудь может войти. Но если вы хотите, чтобы я вам помог, вы не должны упоминать о деньгах. Вы не должны говорить неправду. Из этого ничего не выйдет.
– Я одолжила вам деньги, – с неожиданной злостью сказала девушка. – Вы сказали, что это в долг, но это была взятка!
Мистер Уайткомб хихикнул. Теперь он был совершенно спокоен, так как думал, что Эллис глухонемой.
– Дура! Вам не поверят. Вы думаете, что кто-нибудь захочет работать с глухой уголовницей? Убирайтесь отсюда! Если вы еще раз явитесь сюда и заговорите о деньгах, я вызову полицию.
Эллис увидел, как девушка сжала кулачки и пошла к двери. Ее узкие плечи сникли. Дверь закрылась. Мистер Уайткомб усмехнулся и подошел к Эллису.
– Вы заполнили бланк? – на пальцах показал он Эллису.
«Проклятая крыса! – подумал Эллис. – Все равно я здесь работать не буду».
Он прочитал, что нужны три личные рекомендации для устройства на работу. Он подумал о девушке. Если он скажет этому подлецу, что рекомендации нет, тот попросит у него денег, а потом так же обманет, как и эту девушку. Он со злобой посмотрел на Уайткомба.
– Я слышал все, свинья, – сказал он. – Я ведь все слышал!
Он ударил Уайткомба прямо в лицо. Тот вскрикнул и повалился прямо на конторку. Не обращая на него внимания, Эллис пошел к выходу и быстро спустился по лестнице. Он знал, что не надо было бить старика, но не выдержал. Он думал о девушке и жалел, что она не видела случившегося. Это обрадовало бы ее. Она заплатила сорок шиллингов и не получила ничего, кроме пустых обещаний. Он бы удивился, если бы ему сказали, что он жалеет девушку, что она интересует его. Это было для него сенсацией. Долгие годы женщины ничего не значили для него, но эта девушка чем-то привлекла.
Лишь выйдя на улицу, он понял, что натворил. Отказавшись от помощи «Общества глухих и немых», он не получит работу. Глухие и немые требуются во многих отраслях, но на работу берут только через это общество. Эллису нужна была работа, так как у него кончались деньги, а он боялся открыть рот в общественном месте. Работа для глухонемых подошла бы ему. А сейчас все нужно начинать сначала.
На втором этаже Эллис мельком увидел ножки девушки. Она шла впереди, и он слышал перестук ее каблучков по каменным ступеням. Подойдя к перилам, он увидел ее ножки в нитяных чулках, край серой юбки и белое белье под ней.
Он ускорил шаг, чтобы заглянуть девушке в лицо. Они были вдвоем на лестнице этого большого мрачного здания, и только стук каблучков нарушал тишину. На площадке третьего этажа он увидел, как она свернула в коридор. На ней была серая фланелевая юбка и голубая кофточка. Ее шляпка давно потеряла форму; таким шляпам место в мусорном ящике. Хотя Эллис видел ее мельком, он сразу понял, что она бедна. Он нерешительно посмотрел табличку на стене: «Общество глухих и немых». И чуть ниже – «Управляющий». Эллис повернул ручку, толкнул дверь и вошел в маленькую комнату с двумя окнами, старым столом и пишущей машинкой. Ни занавесок, ни ковра. Загородка делила комнату пополам, а одна из половин была разделена еще на четыре части. Он видел такое расположение комнат в одной из контор ломбарда.
Девушка в серой юбке стояла спиной к нему. Он уставился на ее спину, мучительно желая увидеть ее лицо, но она не вняла его мысленному призыву и не обернулась. Тогда он оглядел прямые узкие плечи и ноги, которые уже привлекли его внимание. К собственному удивлению, он поймал себя на мысли, что за поношенной одеждой старается увидеть красивое пропорциональное тело. Ее ноги смутно влекли его, несмотря на штопаные чулки и туфли со сбитыми каблуками.
Кроме девушки и Эллиса, в комнате никого не было. Он встал около нее и ждал. Посмотрел на руки девушки, маленькие, темные от загара, длинные пальцы с коротко подстриженными ногтями. Он взглянул на свои руки с обгрызанными ногтями и усмехнулся.
Открылась дверь в дальнем конце комнаты, и вошел пожилой мужчина. На нем был черный костюм с маленькими лацканами и большим количеством пуговиц. Когда-то мужчина был толст, а теперь похудел, и кожа складками висела на лице и руках. Резкие черные глаза под тяжелыми бровями слегка косили. Он подозрительно осмотрел их, затем кивнул, сперва девушке, потом Эллису. Ничего приветливого в этом кивке не было.
Он подошел к девушке.
– Для вас ничего нет, – сказал он. – Может быть, на следующей неделе. Не стоит приходить каждый день. Работа не растет на деревьях.
– Я не могу ждать до следующей недели, – сказала девушка. Голос ее звучал безжизненно и ровно. – У меня нет денег.
Пожилой мужчина, в котором Эллис угадал управляющего Уайткомба, пожал плечами. Казалось, он часто слышал такие слова, и на него они уже не производили впечатления.
– Я не могу ничем вас порадовать, – сказал он нетерпеливо. – Для вас ничего нет. Я сообщу вам, если что-нибудь будет. У меня записаны ваша фамилия и адрес.
– Вы уже говорили это, – тем же безжизненным голосом продолжала девушка. – Три недели тому назад я дала вам сорок шиллингов. Вы должны что-то сделать для меня. Когда вы взяли деньги, то сказали, что работа для меня будет найдена очень скоро.
Мистер Уайткомб изменился в лице. Он с тревогой посмотрел на девушку, потом на Эллиса.
– Осторожнее в словах, – сказал он, понизив голос. – Сорок шиллингов? Я не знаю, что вы имеете в виду. Какие сорок шиллингов?
– Вы сказали, что найдете мне работу, которая не нуждается в рекомендациях. Вы сказали, что это взаймы. Я дала вам потому, что у меня не было рекомендаций.
– Это вам приснилось, – смущенно сказал Уайткомб. – Подождите минутку. Дайте мне поговорить с этим джентльменом. Вы не должны говорить такие вещи при свидетелях. Я не брал у вас денег.
Он подошел к Эллису.
– Что вам угодно? – спросил он, изучая лицо Эллиса.
– Мне нужна работа, – сказал Эллис жестами глухонемых.
Мистер Уайткомб облегченно вздохнул, поняв, что Эллис не мог слышать его разговора с девушкой. Он быстро изобразил что-то на пальцах.
– Медленнее, – ответил Эллис. – Я начинающий.
Мистер Уайткомб раздраженно открыл конторку и протянул Эллису бланк для заполнения.
Пока Эллис читал бланк, он слышал, как девушка сказала:
– Если вы не можете мне найти работу, отдайте деньги.
– Я не знаю, о чем вы говорите, – раздраженно сказал Уайткомб. – Я не брал у вас никаких денег.
– Нет, вы взяли, – запротестовала девушка, – и я хочу получить их обратно. Я скажу вашим людям. Вы предлагали мне найти работу без рекомендаций.
– Стоп! – Мистер Уайткомб стукнул кулаком по столу. – Кто вам поверит? Вы ведь воровка, не так ли? Только что из тюрьмы. Убирайтесь или я пошлю за полицией!
– Я хочу получить обратно свои деньги. – Девушка повысила голос. – У меня нет ни пенни. Вы понимаете? Я не знаю, что делать.
– Не могу вам помочь. Не стоит говорить об этом. Кто-нибудь может войти. Но если вы хотите, чтобы я вам помог, вы не должны упоминать о деньгах. Вы не должны говорить неправду. Из этого ничего не выйдет.
– Я одолжила вам деньги, – с неожиданной злостью сказала девушка. – Вы сказали, что это в долг, но это была взятка!
Мистер Уайткомб хихикнул. Теперь он был совершенно спокоен, так как думал, что Эллис глухонемой.
– Дура! Вам не поверят. Вы думаете, что кто-нибудь захочет работать с глухой уголовницей? Убирайтесь отсюда! Если вы еще раз явитесь сюда и заговорите о деньгах, я вызову полицию.
Эллис увидел, как девушка сжала кулачки и пошла к двери. Ее узкие плечи сникли. Дверь закрылась. Мистер Уайткомб усмехнулся и подошел к Эллису.
– Вы заполнили бланк? – на пальцах показал он Эллису.
«Проклятая крыса! – подумал Эллис. – Все равно я здесь работать не буду».
Он прочитал, что нужны три личные рекомендации для устройства на работу. Он подумал о девушке. Если он скажет этому подлецу, что рекомендации нет, тот попросит у него денег, а потом так же обманет, как и эту девушку. Он со злобой посмотрел на Уайткомба.
– Я слышал все, свинья, – сказал он. – Я ведь все слышал!
Он ударил Уайткомба прямо в лицо. Тот вскрикнул и повалился прямо на конторку. Не обращая на него внимания, Эллис пошел к выходу и быстро спустился по лестнице. Он знал, что не надо было бить старика, но не выдержал. Он думал о девушке и жалел, что она не видела случившегося. Это обрадовало бы ее. Она заплатила сорок шиллингов и не получила ничего, кроме пустых обещаний. Он бы удивился, если бы ему сказали, что он жалеет девушку, что она интересует его. Это было для него сенсацией. Долгие годы женщины ничего не значили для него, но эта девушка чем-то привлекла.
Лишь выйдя на улицу, он понял, что натворил. Отказавшись от помощи «Общества глухих и немых», он не получит работу. Глухие и немые требуются во многих отраслях, но на работу берут только через это общество. Эллису нужна была работа, так как у него кончались деньги, а он боялся открыть рот в общественном месте. Работа для глухонемых подошла бы ему. А сейчас все нужно начинать сначала.