Страница:
И это действительно так. В Австрии много высокообразованных специалистов, страна же невелика, так что здесь вряд ли найдется работа в управленческом звене для всех способных людей. Здесь то, «кого ты знаешь», столь же важно, как и то, «что ты знаешь». Следовательно, неудовлетворенное честолюбие является для значительной и весьма крикливой части местного населения хроническим заболеванием.
Скудные возможности карьерного роста вкупе с постоянной необходимостью защищать свой тыл привели в прошлом к тому, что в общественной жизни возобладал принцип «победителю достается всё», в результате чего среди простых смертных распространился цинизм. Многие стали считать, что в борьбе за должности и деньги все средства хороши. Возникло даже такое явление, как Amterkumulierung (занятие сразу нескольких должностей, и, соответственно, получение жалованья из нескольких мест). В результате разоблачения махинаций в политических кругах стало известно, что Национальный банк Австрии превратился в своеобразную кормушку, и на должности назначались люди определенных политических взглядов. Выяснилось также, что управляющий банком имел жалованье, по сравнению с которым зарплата главы Федерального резервного банка Нью-Йорка просто мелочь. Не один директор получал от банка щедрое вознаграждение за непонятно какую работу, а те, кого после произведенной реорганизации попросили забрать свои вещи из рабочих столов, не смогли даже вспомнить, где те стоят.
Народ, побывавший в двух мировых войнах в стане побежденных, прошедший через пекло гражданской войны, перенесший гиперинфляцию и несколько крахов фондового рынка (и всё при жизни трех поколений), можно простить за то, что он ведет себя несколько настороженно. История двадцатого века в какой-то мере объясняет, почему австрийцы с таким фанатичным упорством, превратившись в самых крупных в мире вкладчиков, до недавнего времени держали свои деньги на анонимных банковских счетах, по которым выплачивался до смешного низкий процент.
Так продолжалось до тех пор, пока в ЕС не отменили анонимные счета. Несмотря на минимальные проценты, анонимность, Spdrbuch (использовалось не имя, а пароль), давала среднему австрийцу возможность как натянуть нос властям, так и, следуя раз и навсегда принятому решению, держаться подальше от многообещающих, но рискованных затей.
Сомнения, оправданные или нет, относительно того, чем на самом деле занимаются в Австрии «иностранцы», льют воду на мельницу крайне правых политиков. Проводя кампанию устрашения, запугивая обывателей байками об этнической мафии, рассказывая о том, что чужеродцы торгуют на улицах наркотиками, и уверяя, что их присутствие способствует процветанию теневой экономики, они набирают политические очки и завоевывают голоса избирателей. Однако рядовые австрийцы против присутствия в стране гастарбайтеров, кажется, не возражают, во всяком случае, пока вставить окно им стоит вдвое дешевле, чем у рабочих-соотечественников.
При этом атмосфера баров и закусочных пропитана неприязнью к иностранцам. Посетители ворчат, что Tschuschen (презрительная кличка, данная представителям балканских народов) с их Tschuschen-Koffer (чемоданами Tschuschen, т. е. полиэтиленовыми сумками) стали привычным зрелищем на Sudbahnhof (Южном вокзале). И все же австрийцам приходится признать, что эти трудяги выполняют ту грязную работу, которой они сами чураются.
Приезжавшие в XIX веке в Вену чехи в основном становились каменщиками (их прозвали Ziegelbehm, т. е. «богемские каменщики»). Мнение местных жителей об их образе жизни отразилось в языке, в котором появились новые слова, например, tschechern, т. е. «пить по-чешски» (употреблять спиртные напитки в непомерных количествах), и tschecherl (так называли грязную ложку либо неряшливо ведущего себя за столом человека). Впрочем, именно у чехов австрийцы научились готовить свои знаменитые клецки. Совершенно безобидный император Фердинанд (как говорят, страдавший слабоумием), когда его отослали в Прагу, произнес фразу, породившую сомнения в его бесхитростности, а именно: «Я император, и я буду есть клецки». Несмотря на то, что дети иммигрантов заполонили все школьные дворы, Вена, как и встарь, исправно переваривает в своем чреве всё новые орды иностранцев. Благодаря полученному в Австрии образованию, славянские дети будут владеть двумя языками, и их потом станет невозможно отличить от венцев, которые когда-то уже прошли через то же самое и чьи фамилии включены теперь в телефонный справочник Вены. (Уже в 1787 году было заявлено, что ни одна венская семья «не в состоянии указать предков – исконных венцев более чем в трех поколениях».)
Гуго Винер, знаменитый артист кабаре, в своем скетче иллюстрирует процесс ассимиляции. Действие разворачивается в Бюро по делам иммигрантов. Двое чиновников беседуют с турком, обратившимся в их ведомство за продлением вида на жительство. При помощи тщательно продуманных жестов и на ломаном немецком они задают ему вопросы: женат ли он? есть ли у него работа? где он живет? Кто-то из сжалившихся посетителей хочет помочь им, но один из чиновников велит ему не лезть не в свое дело. Совершенно очевидно, что турок не понимает ни их жестов, которые только путают его, ни вопросов, построенных в нарушение всех правил синтаксиса.
Наконец появляется еще один чиновник и, не зная, что здесь происходит, быстро задает турку те же самые вопросы на чистом венском диалекте. К удивлению двух первых чиновников, турок также быстро и на довольно беглом немецком отвечает на них. «Бог ты мой! – восклицает один чиновник. – А мы-то, чтобы он лучше понял, пытались объясняться с ним по-турецки!»
Напоминанием об их обязанностях перед церковью гражданам служит церковный налог. Его взимают по следующему принципу: вы платите до тех пор, пока не возьмете на себя труд (и весьма тяжелый) отказаться от него. Когда в среде налогоплательщиков засомневались в желательности и даже этичности подобной системы, церковных иерархов охватила паника. Замелькавшие на экранах телевизоров епископы принялись рассказывать своим прихожанам о том, какую полезную работу проводит церковь в сфере благотворительности и сохранения памятников культуры. Однако их совершенно справедливые возражения оказались не в силах уничтожить корень проблемы, т. е. растущую непопулярность института, не учитывающего мнения своей полумиллионной паствы, просившей о позволении принимать участие в выборе епископов, о рукоположении в священнический сан женщин, об отмене навязываемого священникам обета безбрачия и о «положительной оценке» церковью половой жизни.
Верующие много столетий делили богатые запасы своего терпения и послушания между церковью и монаршим семейством. Когда их совесть вступала в клинч с официально проводимой линией, они прибегали к тактике «внутренней эмиграции» – и в результате, избежав ввязывания в идеологическую борьбу, счастливо доживали свой век в спокойном и тихом углу.
Однако ныне на «острове счастливых», как некогда самодовольно называли австрийцы свой край, царят совсем другие умонастроения. Привычка назначать на высшие церковные должности епископов-ретроградов вышла церкви боком. Для многих свободомыслящих католиков последней соломинкой стал скандал, в котором оказался замешан сам кардинал – архиепископ Вены. Когда его обвинили в том, что он приставал с сексуальными домогательствами к вверенным его пасторскому попечению мальчикам, церковь, следуя древнему иезуитскому правилу «Was nichtsein darf, nicht sein kann» («Чего могло не быть, того, пожалуй, и не было»), сначала всё отрицала. Затем, когда жалобщики стали плодиться, точно кролики, сего господина, чьи моральные качества были поставлены под большой знак вопроса, тайно перевели в Германию, в женский монастырь.
Новый архиепископ вознамерился сгладить острые углы и уменьшить нанесенный церкви вред, однако его шаги к примирению обычно тут же пресекаются кем-то из не склонных к компромиссу церковников. Пока церковь будет извергать из своих чресел на свет божий распущенных священников, у многих «счастливых», судя по всему, не будет иного занятия, кроме как ругать «остров».
ПОВЕДЕНИЕ
Среднестатистическая австрийская хозяйка с доходящим до одержимости увлечением хлопочет по дому. Пришедшим гостям, чтобы они не испачкали пропылесосенные ковры, сразу выдают тапочки. Пыли, что удивительно, тут не найдешь и в помине, а ванна и туалет блестят, как в рекламе моющих средств. Дети могут позволить себе устроить небольшой беспорядок, и то лишь у себя в комнате, но в остальных случаях все должно подчиняться строгому правилу: у кастрюль, сковородок, стаканов, инструментов, книг и т. д. есть прямое назначение (при этом всякая вещь должна находиться на своем месте), зачастую препятствующее осуществлению второстепенной задачи.
В идеале безупречная гармония достигается соединением Ordnung (порядка) с Gemutlichkeit (уютом). В таком мире никто не роняет на ковер пепел, а бумага в туалете никогда не кончается. Г-н Австриец и г-жа Австрийка, устроившись у себя в неизменно чистом гнездышке, счастливо коротают свой век, занимаясь любовью и воспитанием собственных отпрысков в оставшиеся после уборки часы.
Тем, кто сам жил под одной крышей с супругами-австрийцами и их требовательным отпрыском, будет трудно поверить этому заявлению, ибо авторитаризм в австрийской семье в последнее время уступил место либерализму. Австрийские родители, покупая игрушки, ежегодно тратят на одного ребенка больше денег, чем любые другие родители-европейцы. И поскольку пока еще никому не приходило в голову, что эти игрушки часто радуют родителей больше, чем детей, получается, что в выигрыше остаются дети.
Однако присутствие в доме бабушки Besserwisser (всезнайки), охотно и пространно разглагольствующей о правильном и неправильном подходах к воспитанию ребенка, неизбежно приводит к трениям между членами семьи. Поскольку австрийские мужчины не осмеливаются открыто возражать матери, то их женам обычно приходится вести борьбу в одиночку.
Нравственные табу предписывают австрийцам не давать волю своему гневу, когда дело касается пожилых людей, однако это правило не распространяется на надоевших всем общественных деятелей. В их адрес можно услышать такие, например, ругательства, как «alter Trottel» (старый идиот) или же живописное «Grufti» (тот, кто сбежал из могилы).
Особое место в сердце австрийцев занимают лошади. Не многие могут позволить себе содержать этих благородных животных, придающих еще больше достоинства человеку, особенно императорам и военачальникам. Самые знаменитые австрийские лошади – это, разумеется, липпицаны. Они, словно балетные танцовщики, выписывают пируэты во время объездки в венском манеже. Эти прекрасные белоснежные животные принадлежат государству и пользуются всеми благами, полагающимися в Австрии государственному служащему, т. е. большим отпуском и – на старости – хорошей пенсией. (Однако волна приватизации уже бьется о двери конюшен липпицанов, так что скоро их, возможно, лишат этих привилегий.)
Разведение липпицанов и продажа их за границу – один из важных источников пополнения государственной казны. По своему значению эти лошади сопоставимы разве что с оркестром Венской филармонии и Венским хором мальчиков. Липпицаны, прославив свое имя и получив стабильную работу, осуществили заветную мечту любого человека. Неудивительно, что один из мэров Вены похвалялся, будто многие австрийские дети «мечтают попасть в Венский хор мальчиков, а затем вырасти жеребцом-липпицаном».
Среднестатистический австриец вполне способен стоять в очереди, демонстрируя таким образом, что он настоящий европеец. Однако он непременно проберется немного вперед, чтобы пристроиться сбоку от того, кто стоит впереди него. Он, кажется, готов терпеливо ждать своей очереди, однако при этом так и норовит взбаламутить воду. Впрочем, его поведение безобидно, разве что чуть выведет из себя стоящего впереди. Но в банках такой способ стояния в очереди недопустим. Здешние работники обязательно нарисуют желтой краской в паре метров от окошка кассы два отпечатка ног и вывесят объявление, гласящее, что ради сохранения тайны клиента никто не должен заходить за отпечатки, пока не наступит его очередь. Поскольку все австрийцы каждую минуту готовы со всей страстью защищать свою частную жизнь от посягательств других лиц, то это объявление усмирит даже того, кого хлебом не корми, только дай потолкаться в очереди.
Основными приемами австрийских водителей являются: вклинивание между машинами с перекладыванием вины за нарушение правил на свою жертву, которая якобы встала не в тот ряд; гудение, едва только зажжется зеленый свет; мигание всеми без исключения фарами.
Господин, который только что изысканно попрощался с вами, может сесть в автомобиль и через несколько минут, не узнав вас за рулем выехавшей из темного переулка машины и обильно сыпля руганью, направить свое транспортное средство прямо на вас.
Стоит австрийскому мужчине очутиться за баранкой автомобиля, и он превращается в чудовище. Невозмутимый предприниматель, кроткий и вежливый горожанин, даже лебезящий официант – в каждом из них вдруг просыпаются инстинкты пещерного человека, да не простого, а пещерного человека «при тачке». Шоссе – это то месте, где австриец может выпустить пар и продемонстрировать всему миру, что в его душе, как бы его ни унижали и ни третировали на работе, ни шпыняли дома, остается уголок, где он всегда будет Арнольдом Шварценеггером.
МАНЕРЫ
Обычно австрийцы, приветствуя друг друга, говорят, как в Южной Германии: «Griiss Gott» («Бог тебя благослови» или «Бог в помощь»); социалисты, атеисты и все остальные, кто не хотел бы поминать имя божье, говорят при встрече «Guten Tag» («Добрый день»). Существующие в немецком языке «лестные» формы приветствий и обращений употребляются либо в ироническом контексте, либо, при проявлении искренней учтивости, совершенно серьезно. Каких только приветствий тут не услышишь: от «Мое глубокое уважение» до «Мое почтение». Время от времени австрийцы получают от знакомых письма, заканчивающиеся выражением уважения их «досточтимой супруге» и напыщенной подписью вроде «Преданный Вам…».
Эти клише заимствованы из книг по этикету начала девятнадцатого века и перешли современной Австрии в наследство от Австро-Венгерской империи. Престарелая дама, родившаяся за несколько лет до крушения империи, пишет перед своим именем на конверте «Wohlgeboren» (благородная). Уходит в прошлое, хотя иногда еще встречается, галантное обращение к женщинам «Ktiss die Hand» (т. е. «целую Вашу руку»), правда, оно не всегда найдет благожелательный прием, если вы решите подкрепить слова делом. Вполне достаточно, склонив голову к руке, остановиться в нескольких сантиметрах от нее, и тогда вы не окажетесь в унизительном положении, если дама вдруг, испугавшись прикосновения ваших губ, отдернет руку.
Некоторые другие устаревшие формы обращений приобрели иронический оттенок (в основном благодаря неумеренному использованию их эстрадными артистами и полными притворного почтения венскими официантами), например, «Gnddiger Herr» («Ваше сиятельство»), «Habedieehre» («Могу ли я иметь честь…») и «Gschamsterdieпег» («Ваш покорный слуга»). Выражение «Gnadige Frau» («Милостивая государыня») употребляется в зависимости от обстоятельств как в шутку, так и вполне серьезно, так что будьте осторожны.
Молодежь и близкие люди при встрече и прощании довольствуются неформальными: «Serous», «Gruss Dich» и (в Вене) «Papa». Подобная вольность не должна наталкивать иностранцев на мысль, будто акт приветствия потерял свое значение. Не поздороваться при встрече все равно что нанести личное оскорбление, и вряд ли для австрийца существует преступление страшнее этого. Когда Карл Краус писал свой нелицеприятный некролог о застреленном в 1914 году эрцгерцоге Франце Фердинанде, то самым страшным его обвинением против человека, косвенным образом послужившего причиной Первой мировой войны, было то, что «он не здоровался» («Ег warkein Grusser»).
С другим, не менее важным правилом совершения возлияний вы знакомитесь, когда оказываетесь за столом. Здесь никто не пьет, пока хозяин не поднимет бокал и не произнесет тост за присутствующих: «Prost, zum Wohl». Если вы опустошите свой бокал, не дождавшись исполнения этого ритуала, то все обязательно обратят на вас негодующие взоры – даже в том случае, когда хозяин, увлекшись болтовней, просто забыл «дать стартовый выстрел». У оплошавшего гостя тут же вежливо осведомятся: «Что, сегодня мы пьем, как англичане?» Этот вопрос живо напомнит хозяину о его обязанностях, но, увы, не залечит раны, нанесенной самолюбию виноватой стороны.
Сигналом к тому, что пора налечь на съестное, служат слова: «Guten Арреtit» или «Mahlzeit» (т. е. «Приятного аппетита»), – после которых вас предоставляют самому себе. В буквальном смысле, ибо привыкшим к обильным застольям австрийцам приходится в короткий срок расправиться с таким превосходящим всякое разумение количеством пищи, что им не до любезностей.
Австрийцы соблюдают приличия, даже когда не пьют и не едят. Уважение к условностям здесь воспитывают с раннего детства, и потому перерастание простого знакомства в дружбу, т. е. переход с официального «Вы» на непринужденное «ты», возможно только по инициативе того, кто старше. (Когда это чудесное мгновение наступит, он, вероятно, поднимет бокал и впервые назовет вас просто по имени; ответьте ему тем же. С этого момента вы вправе полностью ему доверять, можете даже открыть ему, как вы уходите от налогов.). В общении между мужчиной и женщиной предложение перейти на «ты», как правило, исходит от женщины. Молодое же поколение в массе своей сократило испытательный срок перед переходом на «ты» до нескольких дней и даже часов. Там, где люди сразу находят общий язык, скажем, в университетской столовой, обычно обходятся одним «Du» (ты). С другой стороны, сослуживцы, проработавшие за соседними письменными столами всю жизнь, могут нарочито обращаться друг к другу на «Вы» (особенно если они друг друга недолюбливают).
ЧУВСТВО ЮМОРА
Скудные возможности карьерного роста вкупе с постоянной необходимостью защищать свой тыл привели в прошлом к тому, что в общественной жизни возобладал принцип «победителю достается всё», в результате чего среди простых смертных распространился цинизм. Многие стали считать, что в борьбе за должности и деньги все средства хороши. Возникло даже такое явление, как Amterkumulierung (занятие сразу нескольких должностей, и, соответственно, получение жалованья из нескольких мест). В результате разоблачения махинаций в политических кругах стало известно, что Национальный банк Австрии превратился в своеобразную кормушку, и на должности назначались люди определенных политических взглядов. Выяснилось также, что управляющий банком имел жалованье, по сравнению с которым зарплата главы Федерального резервного банка Нью-Йорка просто мелочь. Не один директор получал от банка щедрое вознаграждение за непонятно какую работу, а те, кого после произведенной реорганизации попросили забрать свои вещи из рабочих столов, не смогли даже вспомнить, где те стоят.
Народ, побывавший в двух мировых войнах в стане побежденных, прошедший через пекло гражданской войны, перенесший гиперинфляцию и несколько крахов фондового рынка (и всё при жизни трех поколений), можно простить за то, что он ведет себя несколько настороженно. История двадцатого века в какой-то мере объясняет, почему австрийцы с таким фанатичным упорством, превратившись в самых крупных в мире вкладчиков, до недавнего времени держали свои деньги на анонимных банковских счетах, по которым выплачивался до смешного низкий процент.
Так продолжалось до тех пор, пока в ЕС не отменили анонимные счета. Несмотря на минимальные проценты, анонимность, Spdrbuch (использовалось не имя, а пароль), давала среднему австрийцу возможность как натянуть нос властям, так и, следуя раз и навсегда принятому решению, держаться подальше от многообещающих, но рискованных затей.
Иммигранты
Живущих по соседству южных славян можно встретить в Австрии, как правило, только в качестве гастарбайтеров. Они оседают в Вене, где работают на стройках либо в сфере обслуживания. Иностранцы составляют около 16% населения Вены, где проживает одна пятая часть австрийцев. Больше всего (чуть ли не половина) среди гастарбайтеров югославов, затем идут турки и поляки. Многие работают в Австрии уже немало лет, и на страже их интересов стоит федерация работодателей.Сомнения, оправданные или нет, относительно того, чем на самом деле занимаются в Австрии «иностранцы», льют воду на мельницу крайне правых политиков. Проводя кампанию устрашения, запугивая обывателей байками об этнической мафии, рассказывая о том, что чужеродцы торгуют на улицах наркотиками, и уверяя, что их присутствие способствует процветанию теневой экономики, они набирают политические очки и завоевывают голоса избирателей. Однако рядовые австрийцы против присутствия в стране гастарбайтеров, кажется, не возражают, во всяком случае, пока вставить окно им стоит вдвое дешевле, чем у рабочих-соотечественников.
При этом атмосфера баров и закусочных пропитана неприязнью к иностранцам. Посетители ворчат, что Tschuschen (презрительная кличка, данная представителям балканских народов) с их Tschuschen-Koffer (чемоданами Tschuschen, т. е. полиэтиленовыми сумками) стали привычным зрелищем на Sudbahnhof (Южном вокзале). И все же австрийцам приходится признать, что эти трудяги выполняют ту грязную работу, которой они сами чураются.
Приезжавшие в XIX веке в Вену чехи в основном становились каменщиками (их прозвали Ziegelbehm, т. е. «богемские каменщики»). Мнение местных жителей об их образе жизни отразилось в языке, в котором появились новые слова, например, tschechern, т. е. «пить по-чешски» (употреблять спиртные напитки в непомерных количествах), и tschecherl (так называли грязную ложку либо неряшливо ведущего себя за столом человека). Впрочем, именно у чехов австрийцы научились готовить свои знаменитые клецки. Совершенно безобидный император Фердинанд (как говорят, страдавший слабоумием), когда его отослали в Прагу, произнес фразу, породившую сомнения в его бесхитростности, а именно: «Я император, и я буду есть клецки». Несмотря на то, что дети иммигрантов заполонили все школьные дворы, Вена, как и встарь, исправно переваривает в своем чреве всё новые орды иностранцев. Благодаря полученному в Австрии образованию, славянские дети будут владеть двумя языками, и их потом станет невозможно отличить от венцев, которые когда-то уже прошли через то же самое и чьи фамилии включены теперь в телефонный справочник Вены. (Уже в 1787 году было заявлено, что ни одна венская семья «не в состоянии указать предков – исконных венцев более чем в трех поколениях».)
Гуго Винер, знаменитый артист кабаре, в своем скетче иллюстрирует процесс ассимиляции. Действие разворачивается в Бюро по делам иммигрантов. Двое чиновников беседуют с турком, обратившимся в их ведомство за продлением вида на жительство. При помощи тщательно продуманных жестов и на ломаном немецком они задают ему вопросы: женат ли он? есть ли у него работа? где он живет? Кто-то из сжалившихся посетителей хочет помочь им, но один из чиновников велит ему не лезть не в свое дело. Совершенно очевидно, что турок не понимает ни их жестов, которые только путают его, ни вопросов, построенных в нарушение всех правил синтаксиса.
Наконец появляется еще один чиновник и, не зная, что здесь происходит, быстро задает турку те же самые вопросы на чистом венском диалекте. К удивлению двух первых чиновников, турок также быстро и на довольно беглом немецком отвечает на них. «Бог ты мой! – восклицает один чиновник. – А мы-то, чтобы он лучше понял, пытались объясняться с ним по-турецки!»
Религия
В Австрии, как и в других католических странах, набожность сосуществует с богатством, причем всё устроено так, что христианские заповеди не мешают австрийцам преуспевать, а заботы о мирских интересах – оставаться добрыми христианами.Напоминанием об их обязанностях перед церковью гражданам служит церковный налог. Его взимают по следующему принципу: вы платите до тех пор, пока не возьмете на себя труд (и весьма тяжелый) отказаться от него. Когда в среде налогоплательщиков засомневались в желательности и даже этичности подобной системы, церковных иерархов охватила паника. Замелькавшие на экранах телевизоров епископы принялись рассказывать своим прихожанам о том, какую полезную работу проводит церковь в сфере благотворительности и сохранения памятников культуры. Однако их совершенно справедливые возражения оказались не в силах уничтожить корень проблемы, т. е. растущую непопулярность института, не учитывающего мнения своей полумиллионной паствы, просившей о позволении принимать участие в выборе епископов, о рукоположении в священнический сан женщин, об отмене навязываемого священникам обета безбрачия и о «положительной оценке» церковью половой жизни.
Верующие много столетий делили богатые запасы своего терпения и послушания между церковью и монаршим семейством. Когда их совесть вступала в клинч с официально проводимой линией, они прибегали к тактике «внутренней эмиграции» – и в результате, избежав ввязывания в идеологическую борьбу, счастливо доживали свой век в спокойном и тихом углу.
Однако ныне на «острове счастливых», как некогда самодовольно называли австрийцы свой край, царят совсем другие умонастроения. Привычка назначать на высшие церковные должности епископов-ретроградов вышла церкви боком. Для многих свободомыслящих католиков последней соломинкой стал скандал, в котором оказался замешан сам кардинал – архиепископ Вены. Когда его обвинили в том, что он приставал с сексуальными домогательствами к вверенным его пасторскому попечению мальчикам, церковь, следуя древнему иезуитскому правилу «Was nichtsein darf, nicht sein kann» («Чего могло не быть, того, пожалуй, и не было»), сначала всё отрицала. Затем, когда жалобщики стали плодиться, точно кролики, сего господина, чьи моральные качества были поставлены под большой знак вопроса, тайно перевели в Германию, в женский монастырь.
Новый архиепископ вознамерился сгладить острые углы и уменьшить нанесенный церкви вред, однако его шаги к примирению обычно тут же пресекаются кем-то из не склонных к компромиссу церковников. Пока церковь будет извергать из своих чресел на свет божий распущенных священников, у многих «счастливых», судя по всему, не будет иного занятия, кроме как ругать «остров».
ПОВЕДЕНИЕ
Домашняя идиллия
Домашняя жизнь превращается для австрийцев в непрерывный поиск Gemutlichkeit, или уюта, что подразумевает под собой собирание вещей – от эстетичных и приятных глазу до умопомрачительного китча. Зачастую царящий в доме беспорядок скрыт таинственным полумраком, столь успокоительно действующим на хозяев и ценимым ими, но мешающим гостю определить местонахождение хозяина и разглядеть, что лежит у него на тарелке. Впрочем, такая обстановка характерна только для старомодных буржуазных домов, жители же современных апартаментов обычно, ударяясь в другую крайность, коротают свои дни в каком-то нервном веселье, дополненном пастельными тонами убранства и сосновой мебелью из «ИКЕА».Среднестатистическая австрийская хозяйка с доходящим до одержимости увлечением хлопочет по дому. Пришедшим гостям, чтобы они не испачкали пропылесосенные ковры, сразу выдают тапочки. Пыли, что удивительно, тут не найдешь и в помине, а ванна и туалет блестят, как в рекламе моющих средств. Дети могут позволить себе устроить небольшой беспорядок, и то лишь у себя в комнате, но в остальных случаях все должно подчиняться строгому правилу: у кастрюль, сковородок, стаканов, инструментов, книг и т. д. есть прямое назначение (при этом всякая вещь должна находиться на своем месте), зачастую препятствующее осуществлению второстепенной задачи.
В идеале безупречная гармония достигается соединением Ordnung (порядка) с Gemutlichkeit (уютом). В таком мире никто не роняет на ковер пепел, а бумага в туалете никогда не кончается. Г-н Австриец и г-жа Австрийка, устроившись у себя в неизменно чистом гнездышке, счастливо коротают свой век, занимаясь любовью и воспитанием собственных отпрысков в оставшиеся после уборки часы.
Дети
Отношение австрийцев к детям, как и ко многому другому, противоречиво. Если верить австрийскому психиатру Эрвину Рингелю, многих детей травмируют строгость, ханжество в вопросах отношений между полами и другие грехи родителей.Тем, кто сам жил под одной крышей с супругами-австрийцами и их требовательным отпрыском, будет трудно поверить этому заявлению, ибо авторитаризм в австрийской семье в последнее время уступил место либерализму. Австрийские родители, покупая игрушки, ежегодно тратят на одного ребенка больше денег, чем любые другие родители-европейцы. И поскольку пока еще никому не приходило в голову, что эти игрушки часто радуют родителей больше, чем детей, получается, что в выигрыше остаются дети.
Старшие члены семьи
Пожилые австрийцы, сердито взирающие в салоне трамвая или автобуса на буйных подростков, с неподдельным (даже перехлестывающим через край) восхищением смотрят на малышей. (Это сказано только для того, чтобы привлечь ваше внимание к следующему обстоятельству: старшее поколение отдает предпочтение unmiindig перед miindig, т. е. тем, кто не может за себя постоять, перед теми, кто может.) То ли это плата за счастливое, усыпанное игрушками детство, то ли результат воспитания, только австрийцы, как правило, хорошо заботятся о своих стариках и не столь охотно, как в странах с англосаксонской культурой, сплавляют их в дома престарелых.Однако присутствие в доме бабушки Besserwisser (всезнайки), охотно и пространно разглагольствующей о правильном и неправильном подходах к воспитанию ребенка, неизбежно приводит к трениям между членами семьи. Поскольку австрийские мужчины не осмеливаются открыто возражать матери, то их женам обычно приходится вести борьбу в одиночку.
Нравственные табу предписывают австрийцам не давать волю своему гневу, когда дело касается пожилых людей, однако это правило не распространяется на надоевших всем общественных деятелей. В их адрес можно услышать такие, например, ругательства, как «alter Trottel» (старый идиот) или же живописное «Grufti» (тот, кто сбежал из могилы).
Животные
Если в вашем доме нет бабушки, то вам ее заменит кошка или собака. В венских домах развелось столько собак, что ежегодно они оставляют на городских улицах 15 тонн фекалий. Для разрешения возникшей у них проблемы с уборкой венские власти заключили договор с одной парижской фирмой, и в результате на улицах города появился ударный моторизованный отряд уборщиков в оранжевой униформе. Поначалу мэр лично сопровождал их, когда они, носясь по всей Вене, собирали собачьи экскременты. Однако вскоре стало ясно, что венцы не потерпят, чтобы сорвиголовы в оранжевом терроризировали их на тротуаре. Подлинно демократическое решение в отношении собачьих фекалий не найдено до сих пор.Особое место в сердце австрийцев занимают лошади. Не многие могут позволить себе содержать этих благородных животных, придающих еще больше достоинства человеку, особенно императорам и военачальникам. Самые знаменитые австрийские лошади – это, разумеется, липпицаны. Они, словно балетные танцовщики, выписывают пируэты во время объездки в венском манеже. Эти прекрасные белоснежные животные принадлежат государству и пользуются всеми благами, полагающимися в Австрии государственному служащему, т. е. большим отпуском и – на старости – хорошей пенсией. (Однако волна приватизации уже бьется о двери конюшен липпицанов, так что скоро их, возможно, лишат этих привилегий.)
Разведение липпицанов и продажа их за границу – один из важных источников пополнения государственной казны. По своему значению эти лошади сопоставимы разве что с оркестром Венской филармонии и Венским хором мальчиков. Липпицаны, прославив свое имя и получив стабильную работу, осуществили заветную мечту любого человека. Неудивительно, что один из мэров Вены похвалялся, будто многие австрийские дети «мечтают попасть в Венский хор мальчиков, а затем вырасти жеребцом-липпицаном».
Очередь
Европейцы отличаются от жителей Балкан тем, что одни умеют стоять в очереди, а другие нет. То, что Балканы находятся у порога Австрии, можно понять по манере австрийцев стоять в очереди (они почти владеют этим искусством!).Среднестатистический австриец вполне способен стоять в очереди, демонстрируя таким образом, что он настоящий европеец. Однако он непременно проберется немного вперед, чтобы пристроиться сбоку от того, кто стоит впереди него. Он, кажется, готов терпеливо ждать своей очереди, однако при этом так и норовит взбаламутить воду. Впрочем, его поведение безобидно, разве что чуть выведет из себя стоящего впереди. Но в банках такой способ стояния в очереди недопустим. Здешние работники обязательно нарисуют желтой краской в паре метров от окошка кассы два отпечатка ног и вывесят объявление, гласящее, что ради сохранения тайны клиента никто не должен заходить за отпечатки, пока не наступит его очередь. Поскольку все австрийцы каждую минуту готовы со всей страстью защищать свою частную жизнь от посягательств других лиц, то это объявление усмирит даже того, кого хлебом не корми, только дай потолкаться в очереди.
Вождение автомобиля
В чем австрийцы похожи на своих балканских соседей, так это в поведении за рулем автомобиля. Необузданную агрессию, хлещущую из среднестатистического австрийца, можно, конечно, в какой-то мере объяснить удручающим состоянием дорог, но на самом деле у него просто такой нрав. Если вы будете ехать без превышения скорости, то вскоре у вас на хвосте повиснет, мигая фарами, какой-нибудь побагровевший от ярости и жаждущий вашей крови водитель «Опеля». Если вы, подав сигнал, попытаетесь пересечь кольцевую дорогу, то наверняка неожиданно вынырнувший сзади «Мерседес» перегородит вам путь.Основными приемами австрийских водителей являются: вклинивание между машинами с перекладыванием вины за нарушение правил на свою жертву, которая якобы встала не в тот ряд; гудение, едва только зажжется зеленый свет; мигание всеми без исключения фарами.
Господин, который только что изысканно попрощался с вами, может сесть в автомобиль и через несколько минут, не узнав вас за рулем выехавшей из темного переулка машины и обильно сыпля руганью, направить свое транспортное средство прямо на вас.
Стоит австрийскому мужчине очутиться за баранкой автомобиля, и он превращается в чудовище. Невозмутимый предприниматель, кроткий и вежливый горожанин, даже лебезящий официант – в каждом из них вдруг просыпаются инстинкты пещерного человека, да не простого, а пещерного человека «при тачке». Шоссе – это то месте, где австриец может выпустить пар и продемонстрировать всему миру, что в его душе, как бы его ни унижали и ни третировали на работе, ни шпыняли дома, остается уголок, где он всегда будет Арнольдом Шварценеггером.
МАНЕРЫ
Приветствия и формы обращения
Австрийцы строго соблюдают внешние приличия. Рукопожатие превратилось в национальное развлечение. Если кто-то опоздал на совещание, то оно не возобновится до тех пор, пока опоздавший не пожмет всем руки. И горе тому, кто, войдя в магазин либо покупая в киоске почтовую марку, забудет поздороваться.Обычно австрийцы, приветствуя друг друга, говорят, как в Южной Германии: «Griiss Gott» («Бог тебя благослови» или «Бог в помощь»); социалисты, атеисты и все остальные, кто не хотел бы поминать имя божье, говорят при встрече «Guten Tag» («Добрый день»). Существующие в немецком языке «лестные» формы приветствий и обращений употребляются либо в ироническом контексте, либо, при проявлении искренней учтивости, совершенно серьезно. Каких только приветствий тут не услышишь: от «Мое глубокое уважение» до «Мое почтение». Время от времени австрийцы получают от знакомых письма, заканчивающиеся выражением уважения их «досточтимой супруге» и напыщенной подписью вроде «Преданный Вам…».
Эти клише заимствованы из книг по этикету начала девятнадцатого века и перешли современной Австрии в наследство от Австро-Венгерской империи. Престарелая дама, родившаяся за несколько лет до крушения империи, пишет перед своим именем на конверте «Wohlgeboren» (благородная). Уходит в прошлое, хотя иногда еще встречается, галантное обращение к женщинам «Ktiss die Hand» (т. е. «целую Вашу руку»), правда, оно не всегда найдет благожелательный прием, если вы решите подкрепить слова делом. Вполне достаточно, склонив голову к руке, остановиться в нескольких сантиметрах от нее, и тогда вы не окажетесь в унизительном положении, если дама вдруг, испугавшись прикосновения ваших губ, отдернет руку.
Некоторые другие устаревшие формы обращений приобрели иронический оттенок (в основном благодаря неумеренному использованию их эстрадными артистами и полными притворного почтения венскими официантами), например, «Gnddiger Herr» («Ваше сиятельство»), «Habedieehre» («Могу ли я иметь честь…») и «Gschamsterdieпег» («Ваш покорный слуга»). Выражение «Gnadige Frau» («Милостивая государыня») употребляется в зависимости от обстоятельств как в шутку, так и вполне серьезно, так что будьте осторожны.
Молодежь и близкие люди при встрече и прощании довольствуются неформальными: «Serous», «Gruss Dich» и (в Вене) «Papa». Подобная вольность не должна наталкивать иностранцев на мысль, будто акт приветствия потерял свое значение. Не поздороваться при встрече все равно что нанести личное оскорбление, и вряд ли для австрийца существует преступление страшнее этого. Когда Карл Краус писал свой нелицеприятный некролог о застреленном в 1914 году эрцгерцоге Франце Фердинанде, то самым страшным его обвинением против человека, косвенным образом послужившего причиной Первой мировой войны, было то, что «он не здоровался» («Ег warkein Grusser»).
Приглашение на ужин
В Австрии прологом к ужину зачастую служит стаканчик фруктового Schnaps, одним махом опрокидываемый в глотку. И поскольку его выпивают на пустой желудок, то он производит примерно такой же эффект, как брошенный в камин кусок парафина (чтобы огонь поскорей разгорелся), и служит началом вечерней трапезы. Австрийцы привыкли к подобным прелюдиям и потому внешне никак на них не реагируют, разве что в глазах у них появляется чуть больше блеска.С другим, не менее важным правилом совершения возлияний вы знакомитесь, когда оказываетесь за столом. Здесь никто не пьет, пока хозяин не поднимет бокал и не произнесет тост за присутствующих: «Prost, zum Wohl». Если вы опустошите свой бокал, не дождавшись исполнения этого ритуала, то все обязательно обратят на вас негодующие взоры – даже в том случае, когда хозяин, увлекшись болтовней, просто забыл «дать стартовый выстрел». У оплошавшего гостя тут же вежливо осведомятся: «Что, сегодня мы пьем, как англичане?» Этот вопрос живо напомнит хозяину о его обязанностях, но, увы, не залечит раны, нанесенной самолюбию виноватой стороны.
Сигналом к тому, что пора налечь на съестное, служат слова: «Guten Арреtit» или «Mahlzeit» (т. е. «Приятного аппетита»), – после которых вас предоставляют самому себе. В буквальном смысле, ибо привыкшим к обильным застольям австрийцам приходится в короткий срок расправиться с таким превосходящим всякое разумение количеством пищи, что им не до любезностей.
Австрийцы соблюдают приличия, даже когда не пьют и не едят. Уважение к условностям здесь воспитывают с раннего детства, и потому перерастание простого знакомства в дружбу, т. е. переход с официального «Вы» на непринужденное «ты», возможно только по инициативе того, кто старше. (Когда это чудесное мгновение наступит, он, вероятно, поднимет бокал и впервые назовет вас просто по имени; ответьте ему тем же. С этого момента вы вправе полностью ему доверять, можете даже открыть ему, как вы уходите от налогов.). В общении между мужчиной и женщиной предложение перейти на «ты», как правило, исходит от женщины. Молодое же поколение в массе своей сократило испытательный срок перед переходом на «ты» до нескольких дней и даже часов. Там, где люди сразу находят общий язык, скажем, в университетской столовой, обычно обходятся одним «Du» (ты). С другой стороны, сослуживцы, проработавшие за соседними письменными столами всю жизнь, могут нарочито обращаться друг к другу на «Вы» (особенно если они друг друга недолюбливают).
ЧУВСТВО ЮМОРА
Австрийцы смеются главным образом над собой. Они убеждены, что всё закончится плохо, даже когда дела обстоят хорошо. Глядя на них, невольно вспоминаешь итальянскую пословицу: «Когда мы бедствовали, нам жилось лучше».
История собственной страны воспитала в австрийцах чувство юмора, которое позволяет им легче переживать беды, с изяществом подчиняться обстоятельствам и с иронией прохаживаться насчет собственных мелких и крупных поражений. Один австрийский генерал сумел найти слова, выразившие суть подобного отношения. Видя приближение очередной военной катастрофы, он сказал: «Положение хоть и безнадежно, но не серьезно».
Австрийцы любят острое словцо, иронию (но не игру слов). Благодаря остроумию на свет появляются произведения с потрясающими «говорящими» именами. Комедиограф Нестрой довел это умение до совершенства. В его работах сплошь и рядом встречаются такие персонажи, как, например, Lumpazivagabundus, имя которого состоит из слов «Lump» (т. е. негодяй, подлец) и Wagabund» (бродяга).
Венский диалект особенно богат на живописные, образные выражения вроде «Grabennymphen» (Грабенские нимфы). Так называют проституток еще с тех времен, когда они толпами ходили по Грабенской улице – ныне одной из самых фешенебельных в Вене. (Рассказывают, что граф Тааффе, будучи министром-президентом, как-то раз прогулялся туда после обеда и с изумлением обнаружил отсутствие там «нимф». Сопровождавший его городской чиновник пояснил, что их выдворили на городские задворки, ибо их столько здесь шлялось, что не было «никакой возможности отличить порядочную женщину от шлюхи». «Быть может, вам с полицией это и не под силу, – сухо ответил Тааффе, – но мы прекрасно справлялись»).
Венский юмор-это сочетание озорного сюрреализма чехов, висельного остроумия и национального пессимизма венгров, а также традиционной итальянской буффонады. Писатели и эстрадные артисты с еврейскими корнями также внесли свою лепту в развитие местного юмора: он стал терпким и приобрел свойства, помогающие испуганному, гонимому человеку уходить от нападок.
История собственной страны воспитала в австрийцах чувство юмора, которое позволяет им легче переживать беды, с изяществом подчиняться обстоятельствам и с иронией прохаживаться насчет собственных мелких и крупных поражений. Один австрийский генерал сумел найти слова, выразившие суть подобного отношения. Видя приближение очередной военной катастрофы, он сказал: «Положение хоть и безнадежно, но не серьезно».
Австрийцы любят острое словцо, иронию (но не игру слов). Благодаря остроумию на свет появляются произведения с потрясающими «говорящими» именами. Комедиограф Нестрой довел это умение до совершенства. В его работах сплошь и рядом встречаются такие персонажи, как, например, Lumpazivagabundus, имя которого состоит из слов «Lump» (т. е. негодяй, подлец) и Wagabund» (бродяга).
Венский диалект особенно богат на живописные, образные выражения вроде «Grabennymphen» (Грабенские нимфы). Так называют проституток еще с тех времен, когда они толпами ходили по Грабенской улице – ныне одной из самых фешенебельных в Вене. (Рассказывают, что граф Тааффе, будучи министром-президентом, как-то раз прогулялся туда после обеда и с изумлением обнаружил отсутствие там «нимф». Сопровождавший его городской чиновник пояснил, что их выдворили на городские задворки, ибо их столько здесь шлялось, что не было «никакой возможности отличить порядочную женщину от шлюхи». «Быть может, вам с полицией это и не под силу, – сухо ответил Тааффе, – но мы прекрасно справлялись»).
Венский юмор-это сочетание озорного сюрреализма чехов, висельного остроумия и национального пессимизма венгров, а также традиционной итальянской буффонады. Писатели и эстрадные артисты с еврейскими корнями также внесли свою лепту в развитие местного юмора: он стал терпким и приобрел свойства, помогающие испуганному, гонимому человеку уходить от нападок.