Он медленно кивнул.
– Дерьмом, это верно. Но, может, после меня останется что-то хорошее.
Она холодно рассмеялась.
– Что остается после нас, кроме того, что мы так и не сделали, не сказали, не закончили? Кроме пустых костюмов, пустых домов, пустоты в душах тех, кто нас знал? Кроме неисправленных ошибок и истлевших надежд?
– Может, подаренные надежды. Добрые слова. Счастливые воспоминания, думается.
– И что, улыбки мертвецов, которые ты бережешь в своем сердце, согревали тебя, когда мы встретились? Кормили, когда ты был голоден? Утешали, когда отчаивался?
Трясучка надул щеки.
– Черт, только вы мне и блеснули, как солнце. Но, может, от них было что-то хорошее.
– Лучше, чем карман, полный серебра?
Он отвел взгляд.
– Может, и нет. Но я все равно буду стараться думать по-своему, как и раньше.
– Ха. Удачи, хороший человек. – Монца покачала головой, словно ничего глупее не слышала.
«В друзья мне подавайте только дурных людей, – писал Вертурио. – Их я понимаю».
Ножницы щелкнули в последний раз, и цирюльник, вытирая потный лоб рукавом, отступил на шаг.
– Вот и все.
Трясучка уставился в зеркало.
– Я выгляжу, как другой человек.
– Господин выглядит, как стирийский аристократ.
Монца фыркнула.
– Не как бродяга-северянин, во всяком случае.
– Может быть. – Счастливым Трясучка не казался. – Этот другой с виду вроде бы покрасивее. И поумней. – Хмуро глядя на свое отражение, он провел рукой по коротким темным волосам. – Но что-то я этому ублюдку не верю.
– И в завершение… – Цирюльник наклонился над креслом с хрустальной бутылочкой в руках, и голову Трясучки окутало душистое облачко.
Северянин подпрыгнул, как кошка на раскаленных углях.
– Это что за дрянь? – взревел он, сжав кулаки и наступая на цирюльника. Тот, взвизгнув, попятился.
Монца захохотала.
– Вид, может, как у стирийского дворянина… – Достала еще пару четвертаков и сунула их мастеру в оттопыренный карман фартука. – Но манеры, боюсь, появятся нескоро.
Комнату по ту сторону двери безуспешно силилась прогреть пара поленьев, пылавших в черном от копоти камине. У окна стоял Балагур, разглядывая сквозь щель меж ставнями здание банка. За старым расшатанным столом сидел Морвир, разложив перед собою несколько листов бумаги, и что-то чиркал на них вымазанной в чернилах рукой. Дэй, восседая на краешке стола, чистила ножом апельсин.
– Определенно лучше, – заметила она, взглянув на Трясучку.
– Не могу не согласиться, – ухмыльнулся Морвир. – Ушел от нас утром грязный, длинноволосый дурак. Вернулся дурак чистый и коротковолосый. Наверняка магия…
Трясучка что-то сердито пробурчал. Монца убрала руку с ножа.
– Поскольку вы не поете себе хвалу, работа, надо думать, не сделана.
– Мофис – человек крайне осторожный и основательно защищенный. Банк в течение дня охраняют весьма тщательно.
– Может, заняться им по дороге в банк?
– Он ездит в бронированном экипаже с дюжиной стражников. Попытка перехвата связана со слишком уж большим риском.
Трясучка подкинул в камин полено, протянул к огню руки.
– А дома у него?
Морвир насмешливо хмыкнул.
– Мы попытались проводить его до дому. Живет он на огороженном острове посреди бухты, где расположены поместья кое-кого из городской управы. Посторонние туда не допускаются. В дом не попасть, сумей мы даже выяснить, где именно он находится. И сколько там может оказаться слуг, стражников, домочадцев?.. Полная неизвестность. Исполнять столь сложную работу, основываясь на одних предположениях, я отказываюсь наотрез. На что я никогда не иду, Дэй?
– На риск.
– Правильно. Я действую только наверняка, Меркатто. Поэтому-то вы ко мне и пришли. Меня нанимают для того, чтобы определенный человек со всей несомненностью умер. Не для того, чтобы устраивать бойню и хаос, в котором цель может ускользнуть. Мы не в Каприле…
– Я знаю, где мы, мастер Морвир. Каков же в таком случае ваш план?
– Я собрал необходимую информацию и нашел средства для достижения необходимого результата. Все, что мне нужно, – это проникнуть в банк в течение ночи.
– И как вы собираетесь это сделать?
– Как я собираюсь это сделать, Дэй?
– Применив должным образом наблюдательность, логику и систему.
Морвир сверкнул самодовольной улыбочкой.
– Совершенно верно.
Монца покосилась на Бенну. То есть на Трясучку, занявшего его место, поскольку Бенна был мертв. Северянин поднял брови, вздохнул и снова уставился в огонь. «В друзья мне подавайте только дурных людей», – писал Вертурио. Но всему должен быть предел.
Две двойки
Планы и случайности
– Дерьмом, это верно. Но, может, после меня останется что-то хорошее.
Она холодно рассмеялась.
– Что остается после нас, кроме того, что мы так и не сделали, не сказали, не закончили? Кроме пустых костюмов, пустых домов, пустоты в душах тех, кто нас знал? Кроме неисправленных ошибок и истлевших надежд?
– Может, подаренные надежды. Добрые слова. Счастливые воспоминания, думается.
– И что, улыбки мертвецов, которые ты бережешь в своем сердце, согревали тебя, когда мы встретились? Кормили, когда ты был голоден? Утешали, когда отчаивался?
Трясучка надул щеки.
– Черт, только вы мне и блеснули, как солнце. Но, может, от них было что-то хорошее.
– Лучше, чем карман, полный серебра?
Он отвел взгляд.
– Может, и нет. Но я все равно буду стараться думать по-своему, как и раньше.
– Ха. Удачи, хороший человек. – Монца покачала головой, словно ничего глупее не слышала.
«В друзья мне подавайте только дурных людей, – писал Вертурио. – Их я понимаю».
Ножницы щелкнули в последний раз, и цирюльник, вытирая потный лоб рукавом, отступил на шаг.
– Вот и все.
Трясучка уставился в зеркало.
– Я выгляжу, как другой человек.
– Господин выглядит, как стирийский аристократ.
Монца фыркнула.
– Не как бродяга-северянин, во всяком случае.
– Может быть. – Счастливым Трясучка не казался. – Этот другой с виду вроде бы покрасивее. И поумней. – Хмуро глядя на свое отражение, он провел рукой по коротким темным волосам. – Но что-то я этому ублюдку не верю.
– И в завершение… – Цирюльник наклонился над креслом с хрустальной бутылочкой в руках, и голову Трясучки окутало душистое облачко.
Северянин подпрыгнул, как кошка на раскаленных углях.
– Это что за дрянь? – взревел он, сжав кулаки и наступая на цирюльника. Тот, взвизгнув, попятился.
Монца захохотала.
– Вид, может, как у стирийского дворянина… – Достала еще пару четвертаков и сунула их мастеру в оттопыренный карман фартука. – Но манеры, боюсь, появятся нескоро.
* * *
Темнело, когда они вернулись в разваливающийся особняк: Монца – прячась под капюшоном, Трясучка – вышагивая гордо в новенькой куртке. Внутренний двор мок под холодным дождем, в окне на первом этаже светился один-единственный фонарь. Монца, хмуро глянув на него, а потом на Трясучку, взялась левой рукой за рукоять ножа, висевшего сзади на поясе. Поскольку лучше быть готовым к любой неожиданности. Дверь на верху скрипучей лестницы оказалась чуть приоткрытой, за нею тоже виднелся свет. И Монца, шедшая первой, распахнула ее пинком ноги.Комнату по ту сторону двери безуспешно силилась прогреть пара поленьев, пылавших в черном от копоти камине. У окна стоял Балагур, разглядывая сквозь щель меж ставнями здание банка. За старым расшатанным столом сидел Морвир, разложив перед собою несколько листов бумаги, и что-то чиркал на них вымазанной в чернилах рукой. Дэй, восседая на краешке стола, чистила ножом апельсин.
– Определенно лучше, – заметила она, взглянув на Трясучку.
– Не могу не согласиться, – ухмыльнулся Морвир. – Ушел от нас утром грязный, длинноволосый дурак. Вернулся дурак чистый и коротковолосый. Наверняка магия…
Трясучка что-то сердито пробурчал. Монца убрала руку с ножа.
– Поскольку вы не поете себе хвалу, работа, надо думать, не сделана.
– Мофис – человек крайне осторожный и основательно защищенный. Банк в течение дня охраняют весьма тщательно.
– Может, заняться им по дороге в банк?
– Он ездит в бронированном экипаже с дюжиной стражников. Попытка перехвата связана со слишком уж большим риском.
Трясучка подкинул в камин полено, протянул к огню руки.
– А дома у него?
Морвир насмешливо хмыкнул.
– Мы попытались проводить его до дому. Живет он на огороженном острове посреди бухты, где расположены поместья кое-кого из городской управы. Посторонние туда не допускаются. В дом не попасть, сумей мы даже выяснить, где именно он находится. И сколько там может оказаться слуг, стражников, домочадцев?.. Полная неизвестность. Исполнять столь сложную работу, основываясь на одних предположениях, я отказываюсь наотрез. На что я никогда не иду, Дэй?
– На риск.
– Правильно. Я действую только наверняка, Меркатто. Поэтому-то вы ко мне и пришли. Меня нанимают для того, чтобы определенный человек со всей несомненностью умер. Не для того, чтобы устраивать бойню и хаос, в котором цель может ускользнуть. Мы не в Каприле…
– Я знаю, где мы, мастер Морвир. Каков же в таком случае ваш план?
– Я собрал необходимую информацию и нашел средства для достижения необходимого результата. Все, что мне нужно, – это проникнуть в банк в течение ночи.
– И как вы собираетесь это сделать?
– Как я собираюсь это сделать, Дэй?
– Применив должным образом наблюдательность, логику и систему.
Морвир сверкнул самодовольной улыбочкой.
– Совершенно верно.
Монца покосилась на Бенну. То есть на Трясучку, занявшего его место, поскольку Бенна был мертв. Северянин поднял брови, вздохнул и снова уставился в огонь. «В друзья мне подавайте только дурных людей», – писал Вертурио. Но всему должен быть предел.
Две двойки
Кости выпали – две двойки. Дважды два будет четыре. Два плюс два будет четыре. Хоть умножай, хоть складывай – результат один. Мысль эта вызывала у Балагура ощущение беспомощности. И в то же время покоя. Люди вечно пытаются что-то сделать, но, что бы они ни делали, все заканчивается одинаково. Кости всегда чему-нибудь учат. Когда умеешь их читать.
Компания разделилась на две двойки. Одна пара – Морвир и Дэй. Мастер и ученица. Они изначально были вместе, оставались вместе и вместе смеялись над всеми прочими. Теперь еще, как заметил Балагур, парой стали Меркатто и Трясучка. Они стояли сейчас у парапета крыши – два темных силуэта на фоне темного ночного неба – и рассматривали банк напротив, огромный сгусток более плотной тьмы. Люди склонны образовывать пары, Балагур это часто замечал. Видно, такова их природа. Всех людей, кроме него. Он оставался один, в тени. Возможно, как сказали судьи, с ним и впрямь было что-то не так.
Саджам выбрал его себе в пару, там, в Схроне, однако Балагур иллюзий не питал. Саджам выбрал его, потому что он был полезен. И напуган. Как всякий будет напуган в темноте. Но Саджам и не притворялся, будто дело в чем-то другом. Он был единственным честным человеком, которого знал Балагур, поэтому и соглашение их было честным. И удачным – Саджам сделал столько денег в тюрьме, что сумел выкупить у судей свою свободу. Как честный человек, он не забыл потом Балагура. Вернулся и выкупил его свободу тоже.
Вне стен тюрьмы, где правил не существовало, все пошло по-другому. У Саджама имелись свои дела, и Балагур снова остался один. Против чего, правда, не возражал. Привык. К тому же компанию ему составляли кости. Вот и оказался теперь в Вестпорте, на темной крыше, в разгар зимы. С двумя парами нечестных людей, плохо сочетавшимися между собой.
Стражники ходили тоже двумя двойками, по четыре человека в отряде. Двумя отрядами, которые бесконечно, ночь напролет, следовали вокруг банка. С небес сеял дождь со снегом, а они все шагали, проделывая в темноте круг за кругом. И в этот миг на улочке внизу показался очередной отряд, хорошо вооруженный.
– Идут, – сказал Трясучка.
– Вижу, – усмехнулся Морвир. – Начинаем счет.
В темноте послышался тонкий, хрипловатый голосок Дэй:
– Один… два… три… четыре… пять…
Балагур открыл рот, забыв про кости в руке, уставился на ее двигающиеся губы. Беззвучно зашевелил собственными.
– Двадцать два… двадцать три… двадцать четыре…
– Как добраться до крыши? – задумчиво спросил Морвир. И повторил: – Как добраться до крыши?
– С помощью крюка и веревки? – предложила Меркатто.
– Слишком медленно, слишком шумно, слишком ненадежно. Допустим, крюком нам удастся зацепиться. Но веревка будет болтаться на виду. Нужен способ, который позволит избежать случайностей.
Балагуру хотелось, чтобы они заткнулись и не мешали слушать, как считает Дэй. От чего воспрянуло его мужское достоинство.
– Сто двенадцать… сто тринадцать…
Он закрыл глаза, прислонился головой к стене, пошевеливая в такт одним пальцем.
– Сто восемьдесят два… сто восемьдесят три…
– Без веревки туда не забраться, – раздался снова голос Меркатто. – Никому. Стена отвесная и гладкая. Да еще эти шипы наверху.
– Совершенно с вами согласен.
– Может, попробовать из банка, днем?..
– Невозможно. Слишком много глаз. Нет, забираться надо по стене, потом внутрь, через окна в крыше. Хорошо, прохожих ночью нет. Хоть что-то нам на руку.
– А по другим стенам никак?
– Улица с северной стороны более оживлена и лучше освещена. С восточной расположен главный вход, возле которого всю ночь дежурит еще один отряд стражников. Южная похожа на нашу, но лишена преимущества в виде крыши напротив. Нет. Единственная возможность – эта стена.
Балагур заметил на улице внизу слабый проблеск света. Следующий отряд, дважды два стражника… два плюс два стражника… четыре стражника, неуклонно совершающих обход вокруг банка.
– Они дежурят до самого утра?
– Их сменят другие два отряда. Которые до конца ночи и останутся.
– Двести девяносто один… двести девяносто два… и новый круг. – Дэй прицокнула языком. – Триста… чуть меньше, чуть больше.
– Триста, – прошипел Морвир и покачал головой. – Маловато времени.
– И что же нам делать? – прорычала Монца.
Балагур снова стиснул в кулаке кости, ощутил в ладони привычное давление граней. Как забраться в банк и возможно ли это вообще, его не слишком интересовало. Вот если бы Дэй снова начала считать…
– Должен быть какой-то способ… должен…
– Я могу залезть на крышу.
Все оглянулись на Трясучку, сидевшего на парапете.
– Ты? – фыркнул Морвир. – Каким образом?
Балагур и в темноте разглядел, как изогнулись в ухмылке губы северянина.
– Магическим.
Компания разделилась на две двойки. Одна пара – Морвир и Дэй. Мастер и ученица. Они изначально были вместе, оставались вместе и вместе смеялись над всеми прочими. Теперь еще, как заметил Балагур, парой стали Меркатто и Трясучка. Они стояли сейчас у парапета крыши – два темных силуэта на фоне темного ночного неба – и рассматривали банк напротив, огромный сгусток более плотной тьмы. Люди склонны образовывать пары, Балагур это часто замечал. Видно, такова их природа. Всех людей, кроме него. Он оставался один, в тени. Возможно, как сказали судьи, с ним и впрямь было что-то не так.
Саджам выбрал его себе в пару, там, в Схроне, однако Балагур иллюзий не питал. Саджам выбрал его, потому что он был полезен. И напуган. Как всякий будет напуган в темноте. Но Саджам и не притворялся, будто дело в чем-то другом. Он был единственным честным человеком, которого знал Балагур, поэтому и соглашение их было честным. И удачным – Саджам сделал столько денег в тюрьме, что сумел выкупить у судей свою свободу. Как честный человек, он не забыл потом Балагура. Вернулся и выкупил его свободу тоже.
Вне стен тюрьмы, где правил не существовало, все пошло по-другому. У Саджама имелись свои дела, и Балагур снова остался один. Против чего, правда, не возражал. Привык. К тому же компанию ему составляли кости. Вот и оказался теперь в Вестпорте, на темной крыше, в разгар зимы. С двумя парами нечестных людей, плохо сочетавшимися между собой.
Стражники ходили тоже двумя двойками, по четыре человека в отряде. Двумя отрядами, которые бесконечно, ночь напролет, следовали вокруг банка. С небес сеял дождь со снегом, а они все шагали, проделывая в темноте круг за кругом. И в этот миг на улочке внизу показался очередной отряд, хорошо вооруженный.
– Идут, – сказал Трясучка.
– Вижу, – усмехнулся Морвир. – Начинаем счет.
В темноте послышался тонкий, хрипловатый голосок Дэй:
– Один… два… три… четыре… пять…
Балагур открыл рот, забыв про кости в руке, уставился на ее двигающиеся губы. Беззвучно зашевелил собственными.
– Двадцать два… двадцать три… двадцать четыре…
– Как добраться до крыши? – задумчиво спросил Морвир. И повторил: – Как добраться до крыши?
– С помощью крюка и веревки? – предложила Меркатто.
– Слишком медленно, слишком шумно, слишком ненадежно. Допустим, крюком нам удастся зацепиться. Но веревка будет болтаться на виду. Нужен способ, который позволит избежать случайностей.
Балагуру хотелось, чтобы они заткнулись и не мешали слушать, как считает Дэй. От чего воспрянуло его мужское достоинство.
– Сто двенадцать… сто тринадцать…
Он закрыл глаза, прислонился головой к стене, пошевеливая в такт одним пальцем.
– Сто восемьдесят два… сто восемьдесят три…
– Без веревки туда не забраться, – раздался снова голос Меркатто. – Никому. Стена отвесная и гладкая. Да еще эти шипы наверху.
– Совершенно с вами согласен.
– Может, попробовать из банка, днем?..
– Невозможно. Слишком много глаз. Нет, забираться надо по стене, потом внутрь, через окна в крыше. Хорошо, прохожих ночью нет. Хоть что-то нам на руку.
– А по другим стенам никак?
– Улица с северной стороны более оживлена и лучше освещена. С восточной расположен главный вход, возле которого всю ночь дежурит еще один отряд стражников. Южная похожа на нашу, но лишена преимущества в виде крыши напротив. Нет. Единственная возможность – эта стена.
Балагур заметил на улице внизу слабый проблеск света. Следующий отряд, дважды два стражника… два плюс два стражника… четыре стражника, неуклонно совершающих обход вокруг банка.
– Они дежурят до самого утра?
– Их сменят другие два отряда. Которые до конца ночи и останутся.
– Двести девяносто один… двести девяносто два… и новый круг. – Дэй прицокнула языком. – Триста… чуть меньше, чуть больше.
– Триста, – прошипел Морвир и покачал головой. – Маловато времени.
– И что же нам делать? – прорычала Монца.
Балагур снова стиснул в кулаке кости, ощутил в ладони привычное давление граней. Как забраться в банк и возможно ли это вообще, его не слишком интересовало. Вот если бы Дэй снова начала считать…
– Должен быть какой-то способ… должен…
– Я могу залезть на крышу.
Все оглянулись на Трясучку, сидевшего на парапете.
– Ты? – фыркнул Морвир. – Каким образом?
Балагур и в темноте разглядел, как изогнулись в ухмылке губы северянина.
– Магическим.
Планы и случайности
До Трясучки донеслись голоса приближавшихся стражников. Блеснули в свете фонарей, которые они несли с собою, кирасы, стальные каски, лезвия алебард. Он вжался поглубже в тень, когда все четверо поравнялись с его укрытием, выждал мгновение, затем метнулся на другую сторону улицы и затаился за колонной, которую наметил заранее. Счет пошел. У него было меньше трехсот секунд на то, чтобы добраться до крыши. Трясучка посмотрел вверх. Отсюда колонна выглядела чертовски высокой. И на кой он вызвался на нее лезть? Потому лишь, что захотелось стереть ухмылку с лица этого дурака Морвира и доказать Меркатто, что он стоит ее денег?
– Худший враг сам себе, – пробормотал Трясучка. Похоже, не на шутку велика его гордость. А еще – слабость к красивым женщинам. Кто бы мог подумать?
Он приготовил веревку, длиною в два широких шага, с крюком на одном конце и петлей на другом. Бросил взгляд на окна домов, смотревших на улицу. Большинство было закрыто ставнями от ночного холода, но некоторые оставались открытыми. Два и вовсе еще светились. Трясучка задумался о том, какова вероятность, что кто-нибудь выглянет и увидит, как он карабкается по стене. Больше, чем хотелось бы, это точно.
– Чертов худший враг…
Трясучка только собрался встать на основание колонны, и тут…
– Где-то здесь.
– Где, болван?
Он замер с веревкою в руке.
Шаги, позвякивание лат. Стражники возвращались. Чего не делали ни разу за пятьдесят обходов. Вся болтовня чертова отравителя про науку обернулась-таки дерьмом, в котором оказался не кто-нибудь, а Трясучка.
Он вдавился в стену. По камню скрежетнул висевший за спиной лук. Проклятье… поди-ка объясни, что ты тут делаешь. Прогуляться среди ночи вышел, знаете ли, весь в черном, и старый лук проветриться вынес…
Бежать – увидят, погонятся, могут и продырявить. Всяко поймут, что он пытался забраться в банк, и на том, считай, конец всему делу. Остаться на месте – разницы никакой, разве что продырявят наверняка.
Голоса приблизились.
– Далеко не может быть, мы ходим-то, черт возьми, кругом да кругом.
Один из стражников, видать, что-то потерял. Трясучка проклял свою несчастную судьбину – не в первый раз. Бежать поздно. Шаги уже у самой колонны. Он взялся за рукоять ножа. На кой было брать у нее серебро? Похоже, слабость у него еще и к деньгам. Трясучка стиснул зубы. Вот-вот они…
– Простите! – послышался вдруг голос Меркатто. Откуда ни возьмись она появилась на улице с откинутым капюшоном, без меча. Без него Трясучка ее еще не видел. – Пожалуйста, извините за беспокойство. Мне всего-то и надо, что домой попасть, но я, похоже, заблудилась.
От колонны отступил один стражник, за ним другой. Оба встали спиной к Трясучке, на расстоянии вытянутой руки. При желании он мог бы потрогать латы.
– А где вы живете?
– У друзей, на улице лорда Сабелди. Но города я не знаю. И зашла, кажется, – у нее вырвался печальный смешок, – совершенно не туда.
Один из стражников сдвинул каску на затылок.
– Да уж, скажу я вам. Это другой конец города.
– Я и блуждаю не первый час. – Она неторопливо двинулась по улице прочь, вынудив тем самым стражников следовать за ней. К двум первым присоединились остальные. Все четверо – спиной к Трясучке.
Он затаил дыхание. Сердце колотилось так громко, что не услышали его, казалось, лишь чудом.
– Буду очень вам благодарна, господа, если укажете мне правильное направление. Я такая дурочка…
– Нет, нет, что вы. В Вестпорте кто хочешь заблудится.
– Особенно ночью.
– Я и сам тут плутаю иногда…
Стражники засмеялись, Монца тоже, по-прежнему увлекая их за собой. Она бросила короткий взгляд на Трясучку, глаза в глаза, затем свернула за следующую колонну. Скрылась вместе со стражниками из виду, и голоса их начали удаляться. Трясучка медленно выдохнул. По счастью, не он один питает слабость к красивым женщинам…
Запрыгнув на квадратное основание колонны, он обвил веревку вокруг и, пропустив ее под задницей, сделал петлю. Он понятия не имел, сколько времени осталось, знал только, что должен действовать быстро. И начал подъем, обхватывая колонну коленями и икрами, передвигая петлю вверх и туго ее натягивая в момент перемещения ног.
Этому способу добираться до птичьих гнезд на самых высоких деревьях долины научил его брат, еще в детстве. Трясучке вспомнилось, как смеялись они оба, когда он раз за разом отваливался от ствола близ подножия. Сейчас он пользовался наукой брата для того, чтобы убить человека. И, упав, убился бы сам. Смело можно было сказать, что жизнь складывается не совсем так, как хотелось бы.
Поднимался он, тем не менее, быстро и уверенно. В точности как на дерево, с той лишь разницей, что не за яйцами, и без страха насажать заноз куда не следует. Впрочем, легким подъем отнюдь не был. Трясучка весь вспотел, пока добрался до верху, а впереди еще оставалось самое трудное. Держась одной рукой за выступ в каменной резьбе, венчавшей колонну, другой он расцепил веревку, закинул ее себе на плечи. Затем начал подтягиваться, нащупывая, за что ухватиться среди резьбы, пальцами и носками сапог. Руки, содранные о пеньковую веревку, горели, дыхание вырывалось из груди со свистом. Наконец, упершись ногою в изображение женского лица, ухватившись за два каменных листка в надежде, что они окажутся покрепче тех, что произрастают на деревьях, он нашел, где присесть – на высоте в сорок шагов над улицей.
Случалось ему бывать в местах и получше. Но надобно всегда глядеть на солнечную сторону. Впервые за долгое время между ляжек у него оказалось женское лицо… Трясучка услышал свист, вскинул голову и увидел на противоположной крыше черную фигурку Дэй. Девушка показывала вниз. На улицу входил следующий отряд стражников.
– Дерьмо. – Трясучка замер среди каменной резьбы и вновь затаил дыхание, надеясь, что сам сойдет за камень, вздумай кто глянуть вверх. Сердце вновь забухало, еще громче, чем прежде.
Патруль протопал мимо. Трясучка выдохнул. И, дожидаясь, когда стражники свернут за угол, собрался с силами для последнего броска.
Шипы, наставленные вдоль края крыши, крепились к кольям, вокруг которых вращались. Так что перебраться через них было невозможно. Но на верхушках колонн их удерживал в неподвижности известковый раствор. Трясучка вынул из кармана перчатки, плотные, какими кузнецы пользуются, надел. Взялся за два шипа, сделал глубокий вдох. Соскользнул с каменной опоры под ногами, повис на руках, зорко поглядывая на железные острия, маячившие перед лицом. В точности как ветки, только куда опасней. Повезет, коли удастся уберечь оба глаза…
Качнувшись в одну сторону, потом в другую, он изловчился закинуть наверх ногу. После чего начал протискиваться между шипами, которые скребли толстую кожаную куртку, пытаясь впиться в грудь.
И оказался, наконец, на крыше.
– Он сделал это, – пискнула, не веря своим глазам, Дэй.
– И очень вовремя. – Морвир тихонько хихикнул. – Кто бы мог подумать… вскарабкался, как обезьяна.
Северянин, казавшийся черным силуэтом на фоне чуть более светлого неба, поднялся на ноги, снял со спины лук и принялся его натягивать.
– Будем надеяться, что стреляет он не как обезьяна, – сказала Дэй.
Трясучка прицелился. Балагур услышал тихий свист. Мгновеньем позже в него ударила стрела. Поймав ее за древко, он хмуро глянул на свою грудь. Даже куртку не пробила.
– Какое счастье, что она без наконечника. – Морвир выпутал из оперения шнурок. – Нам ни к чему была бы ваша безвременная смерть и прочие осложнения.
Балагур бросил тупую стрелу и привязал к концу шнурка веревку.
– Она точно выдержит? – спросила Дэй.
– Сулджукский шелк, – самодовольно сказал Морвир. – Веревка легка, как пух, и прочна, как сталь. Выдержит всех нас троих одновременно, и снизу ее никто не заметит.
– Надеюсь.
– На что я никогда не иду, дорогая?
– Да, да…
Трясучка начал сматывать шнурок со своей стороны, и меж пальцев Балагура засвистела черная тень. Он следил за ее полетом с крыши на крышу, отсчитывая шаги. Пятнадцать… и вот уже веревка у Трясучки в руках. Оба туго натянули ее, после чего Балагур продел свой конец в железное кольцо, вбитое заранее в балку, и начал вязать узлы – один, второй, третий.
– Вы вполне уверены в этих узлах? – спросил Морвир. – В плане нет места для падений с высоты.
– С двадцати восьми шагов, – сказал Балагур.
– Что?
– Падение.
Последовала короткая пауза.
– Тоже немало.
Два здания соединила тонкая черная линия. Почти неразличимая в темноте, но Балагур знал, что она там есть.
Дэй, чьи кудряшки трепал ночной ветер, показала на нее:
– После вас.
– Смешное что-то случилось? – спросил.
– Зависит от того, что кажется человеку смешным. Вы долго там пробудете?
– Ровно столько, сколько нужно.
– Лучше бы вам тогда двигаться быстрее, чем по веревке. Не то до места еще не доберетесь, как банк откроют.
Все с той же ухмылкой северянин перемахнул через перила и, несмотря на свою громоздкость, легко и уверенно двинулся в обратную сторону.
– Если бог существует, он проклял меня теми, с кем приходится общаться, – пробормотал Морвир.
На краткий миг его посетила мысль обрезать веревку, когда дикарь будет на полпути, но, отмахнувшись от нее, он пополз по узкому свинцовому желобу между пологими шиферными скатами к центру здания. К огромной стеклянной крыше, сквозь тысячи оконных клеток которой просачивался наружу тусклый свет, горевший внутри. Возле нее сидел на корточках Балагур, уже разматывая с запястья очередную веревку.
– О, эти новые времена! – Морвир встал на колени рядом с Дэй, осторожно приложил руки к стеклянной глади. – Что, интересно, будет изобретено следующим?
– Я чувствую себя счастливой, живя в столь волнующее время.
– Как надлежит и всем нам, дорогая моя. – Он внимательно вгляделся вниз, в помещение банка. – Как надлежит всем нам… – Коридор был освещен скудно, всего лишь двумя фонарями, расположенными в разных концах. Только золоченые рамы громадных картин и поблескивали в полумраке, дверные же проемы утопали в глухой тени. – Банки, – промолвил Морвир с едва заметной улыбкой, – вечно стараются экономить.
Затем вытащил свои отполированные до блеска инструменты и принялся, отгибая щипчиками свинцовую окантовку, вынимать стекла при помощи шариков из оконной замазки. Блеск мастерства его с возрастом ничуть не поблек, и на то, чтобы вынуть девять стекол, перекусить клещами решетку и снять ее, ушло всего несколько мгновений. Получилось ромбовидное отверстие, которого вполне хватало для его целей.
– Расчет времени безупречен, – пробормотал Морвир.
По стенам коридора, выхватывая из мрака живописные полотна, заскользил свет еще одного фонаря. Послышались шаги, по мраморным плитам протянулась длинная тень. Стражник, зевая, плелся по коридору. И в тот миг, когда он оказался под отверстием в крыше, Морвир, легонько дунув в трубочку, пустил в него отравленную стрелку.
– Ой! – Тот шлепнул рукой по голове, и Морвир поспешно отпрянул от дыры.
Затем снизу донеслось шарканье, какой-то булькающий звук, грохот падения. И, заглянув в дыру снова, Морвир увидел распластанного на спине стражника и горящий фонарь рядом с его откинутой в сторону рукой.
– Потрясающе, – выдохнула Дэй.
– Все, как должно быть.
– Сколько ни говори о науке, выглядит это волшебством.
– Мы, можно сказать, чародеи своего времени. Веревку, мастер Балагур, будьте добры.
Тот вручил ему конец шелкового шнура, привязанного к запястью.
– Вы уверены, что выдержите мой вес?
– Да.
От молчаливого уголовника и впрямь исходило ощущение громадной силы, очевидное даже для Морвира. Обвязав руку веревкой и закрепив ее узлом собственного изобретения, он спустил в дыру одну ногу в мягкой туфле, потом другую. Погрузился в нее сначала по пояс, затем по плечи и наконец целиком оказался внутри банка.
– Опускайте.
Вниз он пошел так быстро и плавно, словно веревку разматывал какой-то механизм. Когда туфли коснулись пола, сбросил, дернув рукою, узел и бесшумно скользнул в ближайший дверной проем, держа трубку с отравленными стрелками наготове. В банке должен был караулить всего один стражник, но никогда не следует слепо доверяться предположениям.
Осторожность – на первом месте, всегда.
Окинул взглядом темный коридор. Не заметил никакого движения. Тишина стояла столь полная, что, казалось, даже давила на уши.
Вскинув голову к стеклянному потолку, он увидел в окошке Дэй и подал ей знак спускаться. Она скользнула в дыру с ловкостью циркачки и быстро поплыла вниз – в черном поясе с кармашками, куда упрятано было все необходимое для работы. Коснувшись ногами пола, освободилась от веревки, присела и улыбнулась ему.
Морвир едва не улыбнулся в ответ, но вовремя себя остановил. Ни к чему ей знать, как горячо восхищается он ее талантами, умом, твердостью характера, развившимися за проведенные вместе три года. О глубине его привязанности она и подозревать не должна. Ибо доверие его предавали все, перед кем он открывался. Жизнь являла собой череду горчайших измен – и в сиротском приюте, и в ученичестве, и в супружестве, и в работе. Сердце его воистину изранено. Поэтому общаться с ней он должен только на профессиональной основе, дабы защитить обоих. Себя – от нее, ее – от себя.
– Чисто? – прошипела она.
– Как в пустом кармане, – ответил он, подходя к поверженному стражнику, – и, главное, все идет по плану. Что нам с тобой всего противней?
– Горчица?
– А еще?
– Случайности?
– Верно. Счастливыми они не бывают. Бери его за ноги.
Им пришлось изрядно потрудиться, выволакивая стражника из коридора и усаживая за стол. После чего он свесил голову и захрапел, раздувая длинные усы.
– Спит, как дитя, – вздохнул Морвир. – Реквизит, пожалуйста.
Дэй вручила ему пустую винную бутылку, которую он поставил на пол у ног стражника. Затем протянула вторую, наполовину полную. Морвир вынул пробку и щедро плеснул вина стражнику на грудь. Потом аккуратно положил бутылку на бок под его свесившейся рукой, и по мраморным плитам растеклась пахучая винная лужица.
Затем Морвир отступил, сложил руки рамкой и полюбовался содеянным.
– Худший враг сам себе, – пробормотал Трясучка. Похоже, не на шутку велика его гордость. А еще – слабость к красивым женщинам. Кто бы мог подумать?
Он приготовил веревку, длиною в два широких шага, с крюком на одном конце и петлей на другом. Бросил взгляд на окна домов, смотревших на улицу. Большинство было закрыто ставнями от ночного холода, но некоторые оставались открытыми. Два и вовсе еще светились. Трясучка задумался о том, какова вероятность, что кто-нибудь выглянет и увидит, как он карабкается по стене. Больше, чем хотелось бы, это точно.
– Чертов худший враг…
Трясучка только собрался встать на основание колонны, и тут…
– Где-то здесь.
– Где, болван?
Он замер с веревкою в руке.
Шаги, позвякивание лат. Стражники возвращались. Чего не делали ни разу за пятьдесят обходов. Вся болтовня чертова отравителя про науку обернулась-таки дерьмом, в котором оказался не кто-нибудь, а Трясучка.
Он вдавился в стену. По камню скрежетнул висевший за спиной лук. Проклятье… поди-ка объясни, что ты тут делаешь. Прогуляться среди ночи вышел, знаете ли, весь в черном, и старый лук проветриться вынес…
Бежать – увидят, погонятся, могут и продырявить. Всяко поймут, что он пытался забраться в банк, и на том, считай, конец всему делу. Остаться на месте – разницы никакой, разве что продырявят наверняка.
Голоса приблизились.
– Далеко не может быть, мы ходим-то, черт возьми, кругом да кругом.
Один из стражников, видать, что-то потерял. Трясучка проклял свою несчастную судьбину – не в первый раз. Бежать поздно. Шаги уже у самой колонны. Он взялся за рукоять ножа. На кой было брать у нее серебро? Похоже, слабость у него еще и к деньгам. Трясучка стиснул зубы. Вот-вот они…
– Простите! – послышался вдруг голос Меркатто. Откуда ни возьмись она появилась на улице с откинутым капюшоном, без меча. Без него Трясучка ее еще не видел. – Пожалуйста, извините за беспокойство. Мне всего-то и надо, что домой попасть, но я, похоже, заблудилась.
От колонны отступил один стражник, за ним другой. Оба встали спиной к Трясучке, на расстоянии вытянутой руки. При желании он мог бы потрогать латы.
– А где вы живете?
– У друзей, на улице лорда Сабелди. Но города я не знаю. И зашла, кажется, – у нее вырвался печальный смешок, – совершенно не туда.
Один из стражников сдвинул каску на затылок.
– Да уж, скажу я вам. Это другой конец города.
– Я и блуждаю не первый час. – Она неторопливо двинулась по улице прочь, вынудив тем самым стражников следовать за ней. К двум первым присоединились остальные. Все четверо – спиной к Трясучке.
Он затаил дыхание. Сердце колотилось так громко, что не услышали его, казалось, лишь чудом.
– Буду очень вам благодарна, господа, если укажете мне правильное направление. Я такая дурочка…
– Нет, нет, что вы. В Вестпорте кто хочешь заблудится.
– Особенно ночью.
– Я и сам тут плутаю иногда…
Стражники засмеялись, Монца тоже, по-прежнему увлекая их за собой. Она бросила короткий взгляд на Трясучку, глаза в глаза, затем свернула за следующую колонну. Скрылась вместе со стражниками из виду, и голоса их начали удаляться. Трясучка медленно выдохнул. По счастью, не он один питает слабость к красивым женщинам…
Запрыгнув на квадратное основание колонны, он обвил веревку вокруг и, пропустив ее под задницей, сделал петлю. Он понятия не имел, сколько времени осталось, знал только, что должен действовать быстро. И начал подъем, обхватывая колонну коленями и икрами, передвигая петлю вверх и туго ее натягивая в момент перемещения ног.
Этому способу добираться до птичьих гнезд на самых высоких деревьях долины научил его брат, еще в детстве. Трясучке вспомнилось, как смеялись они оба, когда он раз за разом отваливался от ствола близ подножия. Сейчас он пользовался наукой брата для того, чтобы убить человека. И, упав, убился бы сам. Смело можно было сказать, что жизнь складывается не совсем так, как хотелось бы.
Поднимался он, тем не менее, быстро и уверенно. В точности как на дерево, с той лишь разницей, что не за яйцами, и без страха насажать заноз куда не следует. Впрочем, легким подъем отнюдь не был. Трясучка весь вспотел, пока добрался до верху, а впереди еще оставалось самое трудное. Держась одной рукой за выступ в каменной резьбе, венчавшей колонну, другой он расцепил веревку, закинул ее себе на плечи. Затем начал подтягиваться, нащупывая, за что ухватиться среди резьбы, пальцами и носками сапог. Руки, содранные о пеньковую веревку, горели, дыхание вырывалось из груди со свистом. Наконец, упершись ногою в изображение женского лица, ухватившись за два каменных листка в надежде, что они окажутся покрепче тех, что произрастают на деревьях, он нашел, где присесть – на высоте в сорок шагов над улицей.
Случалось ему бывать в местах и получше. Но надобно всегда глядеть на солнечную сторону. Впервые за долгое время между ляжек у него оказалось женское лицо… Трясучка услышал свист, вскинул голову и увидел на противоположной крыше черную фигурку Дэй. Девушка показывала вниз. На улицу входил следующий отряд стражников.
– Дерьмо. – Трясучка замер среди каменной резьбы и вновь затаил дыхание, надеясь, что сам сойдет за камень, вздумай кто глянуть вверх. Сердце вновь забухало, еще громче, чем прежде.
Патруль протопал мимо. Трясучка выдохнул. И, дожидаясь, когда стражники свернут за угол, собрался с силами для последнего броска.
Шипы, наставленные вдоль края крыши, крепились к кольям, вокруг которых вращались. Так что перебраться через них было невозможно. Но на верхушках колонн их удерживал в неподвижности известковый раствор. Трясучка вынул из кармана перчатки, плотные, какими кузнецы пользуются, надел. Взялся за два шипа, сделал глубокий вдох. Соскользнул с каменной опоры под ногами, повис на руках, зорко поглядывая на железные острия, маячившие перед лицом. В точности как ветки, только куда опасней. Повезет, коли удастся уберечь оба глаза…
Качнувшись в одну сторону, потом в другую, он изловчился закинуть наверх ногу. После чего начал протискиваться между шипами, которые скребли толстую кожаную куртку, пытаясь впиться в грудь.
И оказался, наконец, на крыше.
* * *
– Семьдесят восемь… семьдесят девять… восемьдесят… – Губы Балагура двигались сами по себе, пока он смотрел, как Трясучка пролезает сквозь ограждение.– Он сделал это, – пискнула, не веря своим глазам, Дэй.
– И очень вовремя. – Морвир тихонько хихикнул. – Кто бы мог подумать… вскарабкался, как обезьяна.
Северянин, казавшийся черным силуэтом на фоне чуть более светлого неба, поднялся на ноги, снял со спины лук и принялся его натягивать.
– Будем надеяться, что стреляет он не как обезьяна, – сказала Дэй.
Трясучка прицелился. Балагур услышал тихий свист. Мгновеньем позже в него ударила стрела. Поймав ее за древко, он хмуро глянул на свою грудь. Даже куртку не пробила.
– Какое счастье, что она без наконечника. – Морвир выпутал из оперения шнурок. – Нам ни к чему была бы ваша безвременная смерть и прочие осложнения.
Балагур бросил тупую стрелу и привязал к концу шнурка веревку.
– Она точно выдержит? – спросила Дэй.
– Сулджукский шелк, – самодовольно сказал Морвир. – Веревка легка, как пух, и прочна, как сталь. Выдержит всех нас троих одновременно, и снизу ее никто не заметит.
– Надеюсь.
– На что я никогда не иду, дорогая?
– Да, да…
Трясучка начал сматывать шнурок со своей стороны, и меж пальцев Балагура засвистела черная тень. Он следил за ее полетом с крыши на крышу, отсчитывая шаги. Пятнадцать… и вот уже веревка у Трясучки в руках. Оба туго натянули ее, после чего Балагур продел свой конец в железное кольцо, вбитое заранее в балку, и начал вязать узлы – один, второй, третий.
– Вы вполне уверены в этих узлах? – спросил Морвир. – В плане нет места для падений с высоты.
– С двадцати восьми шагов, – сказал Балагур.
– Что?
– Падение.
Последовала короткая пауза.
– Тоже немало.
Два здания соединила тонкая черная линия. Почти неразличимая в темноте, но Балагур знал, что она там есть.
Дэй, чьи кудряшки трепал ночной ветер, показала на нее:
– После вас.
* * *
Морвир, тяжело дыша, неуклюже перевалился через балюстраду. Прогулку по веревке, честно говоря, при любом воображении трудно назвать приятной. Порыв ветра на полпути вызвал у него сильнейшее сердцебиение. Были времена, в пору его ученичества у недоброй памяти Маймаха-йин-Бека, когда подобные акробатические упражнения он проделывал с кошачьей грацией, но они давно остались в прошлом, вместе с буйной копной волос, украшавшей голову. Переводя дух, Морвир вытер со лба холодный пот и лишь теперь заметил на лице Трясучки ухмылку.– Смешное что-то случилось? – спросил.
– Зависит от того, что кажется человеку смешным. Вы долго там пробудете?
– Ровно столько, сколько нужно.
– Лучше бы вам тогда двигаться быстрее, чем по веревке. Не то до места еще не доберетесь, как банк откроют.
Все с той же ухмылкой северянин перемахнул через перила и, несмотря на свою громоздкость, легко и уверенно двинулся в обратную сторону.
– Если бог существует, он проклял меня теми, с кем приходится общаться, – пробормотал Морвир.
На краткий миг его посетила мысль обрезать веревку, когда дикарь будет на полпути, но, отмахнувшись от нее, он пополз по узкому свинцовому желобу между пологими шиферными скатами к центру здания. К огромной стеклянной крыше, сквозь тысячи оконных клеток которой просачивался наружу тусклый свет, горевший внутри. Возле нее сидел на корточках Балагур, уже разматывая с запястья очередную веревку.
– О, эти новые времена! – Морвир встал на колени рядом с Дэй, осторожно приложил руки к стеклянной глади. – Что, интересно, будет изобретено следующим?
– Я чувствую себя счастливой, живя в столь волнующее время.
– Как надлежит и всем нам, дорогая моя. – Он внимательно вгляделся вниз, в помещение банка. – Как надлежит всем нам… – Коридор был освещен скудно, всего лишь двумя фонарями, расположенными в разных концах. Только золоченые рамы громадных картин и поблескивали в полумраке, дверные же проемы утопали в глухой тени. – Банки, – промолвил Морвир с едва заметной улыбкой, – вечно стараются экономить.
Затем вытащил свои отполированные до блеска инструменты и принялся, отгибая щипчиками свинцовую окантовку, вынимать стекла при помощи шариков из оконной замазки. Блеск мастерства его с возрастом ничуть не поблек, и на то, чтобы вынуть девять стекол, перекусить клещами решетку и снять ее, ушло всего несколько мгновений. Получилось ромбовидное отверстие, которого вполне хватало для его целей.
– Расчет времени безупречен, – пробормотал Морвир.
По стенам коридора, выхватывая из мрака живописные полотна, заскользил свет еще одного фонаря. Послышались шаги, по мраморным плитам протянулась длинная тень. Стражник, зевая, плелся по коридору. И в тот миг, когда он оказался под отверстием в крыше, Морвир, легонько дунув в трубочку, пустил в него отравленную стрелку.
– Ой! – Тот шлепнул рукой по голове, и Морвир поспешно отпрянул от дыры.
Затем снизу донеслось шарканье, какой-то булькающий звук, грохот падения. И, заглянув в дыру снова, Морвир увидел распластанного на спине стражника и горящий фонарь рядом с его откинутой в сторону рукой.
– Потрясающе, – выдохнула Дэй.
– Все, как должно быть.
– Сколько ни говори о науке, выглядит это волшебством.
– Мы, можно сказать, чародеи своего времени. Веревку, мастер Балагур, будьте добры.
Тот вручил ему конец шелкового шнура, привязанного к запястью.
– Вы уверены, что выдержите мой вес?
– Да.
От молчаливого уголовника и впрямь исходило ощущение громадной силы, очевидное даже для Морвира. Обвязав руку веревкой и закрепив ее узлом собственного изобретения, он спустил в дыру одну ногу в мягкой туфле, потом другую. Погрузился в нее сначала по пояс, затем по плечи и наконец целиком оказался внутри банка.
– Опускайте.
Вниз он пошел так быстро и плавно, словно веревку разматывал какой-то механизм. Когда туфли коснулись пола, сбросил, дернув рукою, узел и бесшумно скользнул в ближайший дверной проем, держа трубку с отравленными стрелками наготове. В банке должен был караулить всего один стражник, но никогда не следует слепо доверяться предположениям.
Осторожность – на первом месте, всегда.
Окинул взглядом темный коридор. Не заметил никакого движения. Тишина стояла столь полная, что, казалось, даже давила на уши.
Вскинув голову к стеклянному потолку, он увидел в окошке Дэй и подал ей знак спускаться. Она скользнула в дыру с ловкостью циркачки и быстро поплыла вниз – в черном поясе с кармашками, куда упрятано было все необходимое для работы. Коснувшись ногами пола, освободилась от веревки, присела и улыбнулась ему.
Морвир едва не улыбнулся в ответ, но вовремя себя остановил. Ни к чему ей знать, как горячо восхищается он ее талантами, умом, твердостью характера, развившимися за проведенные вместе три года. О глубине его привязанности она и подозревать не должна. Ибо доверие его предавали все, перед кем он открывался. Жизнь являла собой череду горчайших измен – и в сиротском приюте, и в ученичестве, и в супружестве, и в работе. Сердце его воистину изранено. Поэтому общаться с ней он должен только на профессиональной основе, дабы защитить обоих. Себя – от нее, ее – от себя.
– Чисто? – прошипела она.
– Как в пустом кармане, – ответил он, подходя к поверженному стражнику, – и, главное, все идет по плану. Что нам с тобой всего противней?
– Горчица?
– А еще?
– Случайности?
– Верно. Счастливыми они не бывают. Бери его за ноги.
Им пришлось изрядно потрудиться, выволакивая стражника из коридора и усаживая за стол. После чего он свесил голову и захрапел, раздувая длинные усы.
– Спит, как дитя, – вздохнул Морвир. – Реквизит, пожалуйста.
Дэй вручила ему пустую винную бутылку, которую он поставил на пол у ног стражника. Затем протянула вторую, наполовину полную. Морвир вынул пробку и щедро плеснул вина стражнику на грудь. Потом аккуратно положил бутылку на бок под его свесившейся рукой, и по мраморным плитам растеклась пахучая винная лужица.
Затем Морвир отступил, сложил руки рамкой и полюбовался содеянным.