Страница:
Стамбул должен был стать новой столицей оттоманскою государства, и Фатих повелел восстановить город и вновь заселить его. Из европейских и азиатских владений султана в Стамбул потянулись вереницы людей и телег. Национальный состав переселенцев был довольно пестрым треки, армяне, арабы, евреи и, естественно, турки. Немусульманское население делилось на «миллеты», или «общины», в соответствии с религиозной принадлежностью. На момент захвата Константинополя турками пост патриарха греческой православной церкви оказался вакантным, и Мехмед II способствовал избранию патриархом монаха Геннадия, которому выделили древнюю церковь Святых Апостолов. Позднее Фатих решил снести эту церковь, чтобы на ее месте возвести мечеть. При этом он позволил Геннадию переехать в монастырь Паммакарист и даже предоставил патриарху лошадь из султанской конюшни, дабы этот переезд не причинил ему излишних неудобств. Кроме того, Геннадий получил фирман, или султанский указ, гарантировавший патриарху личную неприкосновенность, уважение его сана и освобождение его, а также всех подчинившихся ему епископов от обложения какими бы то ни было налогами и полатями «на вечные времена».
Султан освободил из плена ряд знатных греков, ранее подвизавшихся при дворе последнего византийского императора или занимавших высокие государственные посты. Среди них был и князь Лука Нотарас, который во время осады командовал греческим войском. Нотарас был схвачен в тот момент, когда он пытался пробиться к своему дому, чтобы защитить больную жену и детей. Его держали под домашним арестом, пока за ним не послал Фатих. Нотарас подтвердил худшие подозрения султана по отношению к великому визирю, рассказав о том, как Халиль-паша принимал взятки от византийцев. По приказу Фатиха Халиль был тут же арестован и брошен в тюрьму, после чего его, прежде чем обезглавить, более месяца подвергали пыткам. Тем временем Мехмед II оказывал Нотарасу знаки уважения, так как подумывал о том, чтобы назначить его комендантом города. Однако у князя было слишком много врагов среди высокопоставленных греческих пленников, которым удалось оклеветать Нотараса перед султаном, и по приказу последнего Нотарас и его два сына были обезглавлены.
Фатих назначил бея Караштарана Сулеймана надзирать за ходом работ по восстановлению и заселению Стамбула, после чего вернулся в Эдирне, прибыв туда в сезон сбора урожая, если верить Критовулу. В последующие недели Фатих принимал в Эдирне иностранных послов, среди которых были венецианцы, сербы, албанцы, греки, египтяне, персы и турки-карамани-ды. Все они стремились завязать дружественные отношения с юным победителем. Один из венецианских эмиссаров, Джакомо Лангуси, описывает его следующим образом:
«Государь, Великий турок Мехмед-бей, – юноша двадцати шести лет [в действительности ему было двадцать два года], хорошо сложен, роста скорее высокого, чем среднего, искусен в обращении с оружием, вида скорее грозного, чем кроткого, редко улыбается, подозрителен, отличается большой щедростью, упрям в преследовании своих планов, храбр во всех начинаниях, так же жаждет славы, как Александр Македонский».
Описания Мехмеда II, сделанные самими турками, обычно не что иное, как панегирики, составленные в очень цветистых выражениях, хотя хронист XVI в. Мустафа Али отмечает, что в 1454 г. по возвращении из очередного похода «Мехмед провел много ночей, развлекаясь с ясноглазыми, похожими на фей молодыми рабынями, а днем он пьянствовал с ангелоподобными пажами». Однако вслед за этим хронист пишет, что «лишь со стороны могло показаться, что Мехмед погрузился в праздность и наслаждения; в действительности он трудился, ведомый чувством справедливости, над тем, чтобы ослабить гнет, под которым находились его подданные по всей стране».
После казни Халиль-паши пост великого визиря оставался вакантным в течение года, и его обязанности исполнил Лехак-паша. Наконец летом 1454 г. Султан назначил своим новым великим визирем Махмуда-пашу, знатною византийца, потомка древних греческих и сербских родов, который принял ислам и верно служил султану в течение двадцати лет, проявив себя талантливым государственным деятелем.
В начале 1454 г. султан возвратился в Стамбул и, прежде чем отправиться в поход в Сербию, провел непродолжительное время в новой столице. По словам Критовула, султан оставался в городе «ровно столько времени, сколько было нужно для осмотра вновь возведенных зданий, и отдал приказы, касавшиеся дальнейшей работы над ними и над другими постройками, поставив условия, чтобы все было завершено в наиболее кратчайшие сроки». В следующем году перед очередным сербским походом Мехмед II опять посетил Стамбул и на этот раз, как пишет Критовул, он обнаружил великолепный дворец, роскошно отделанный как снаружи, так и внутри, и замок у Золотых ворот и все городские стены полностью построенными». Затем Критовул отмечает, что Фатих «приказал построить в центре города, неподалеку от дворца, очень большой и очень красивый рынок». Рынок, о котором упоминает в своей хронике историк, – Белестен, здание с несколькими куполами, сейчас является сердцем знаменитого Крытого рынка.
Сербская кампания 1556 г. закончилась для султана под стенами Белграда, где он в середине июля потерпел поражение от Яноша Хуньяди и был вынужден отступить. Это было первое поражение в феерической полководческой карьере Фатиха. Погибло 24000 турецких воинов, а сам султан был ранен дротиком в бедро. Известия о чудесном избавлении Белграда от турецкой опасности отдалось по всей Западной Европе радостным перезвоном колоколов, а папа Каллист III назвал разгром османов «самым счастливым событием в своей жизни». Пошли слухи о подготовке нового крестового похода против турок. Однако вспыхнувшая тогда же эпидемия чумы унесла с собой и жизнь Яноша Хуньяди, и от мысли о крестовом походе пришлось вскоре отказаться.
После неудачи под Белградом Фатих привел свое войско в Эдирне, где пробыл около года. Следующей весной он разослал во все концы османской империи глашатаев, которые возвестили о предстоящем обрезании двух сыновей султана Баязида и Мустафы. Были приглашены и почетные гости из других стран, включая венецианского дожа Франческо Фоскари, однако он учтиво отказался.
Описание праздника обрезания дано в хронике турецкого хрониста Ашик-паша-заде, который пишет, что торжества во дворце Эдирне Сарайя на острове посредине реки Тунджи продолжались четыре дня. Весь остров был уставлен шатрами вельмож, которые съехались со всей империи, не посмев проигнорировать приглашение султана. В центре лагеря находился султанский шатер, где на троне, в окружении четырех видных богословов, восседал Фатих. В первый день нараспев читались суры Корана, с комментариями к которым выступали присутствовавшие священники. Вслед за этим свои стихи, посвященные этому событию, читали придворные поэты. В награду ученым и поэтам вручили деньги и дорогие одежды, после чего все гости уселись за столы с роскошными яствами. На следующий день устроили пир для бедняков Эдирне. Третий день был посвящен развлечениям знати и почетных гостей. Воины показывали им свое искусство в поединках на саблях, всадники удивляли чудесами вольтижировки и быстротой своих скакунов, а лучники соревновались в меткости. Затем в последний день сановники и послы подносили султану свои подарки, после чего тот стал бросать пригоршни монет городским нищим, допущенным к его трону. В течение всего праздника Мехмед II пребывал в прекрасном настроении, и ничто в его повелении и внешнем облике не напоминало о том, что менее года назад он потерпел самое сокрушительное в своей жизни поражение.
Несмотря на унижение, которое им довелось претерпеть под стенами Белграда, войска Фатиха продолжили свой победный марш по Европе. После того как они взяли Афины, султан отправился туда в 1459 г., чтобы посмотреть на руины знаменитых памятников античности. Его подстрекало на это глубокое уважение к классической греческой культуре, которое он впитал в детстве от своих наставников. Критовул называет его «эллинофилом» и пишет:
«Город и чудеса в нем привели его в невероятный восторг, потому что он слышал много хорошего о мудрости и благоразумии тех, кто населял его в древности, а также об их доблести и добродетелях и о многих изумительных подвигах, которые они совершили, когда воевали как со своими соплеменниками-греками, так и с варварами».
Три года спустя Мехмед II посетил то место, где когда-то находилась древняя Троя, известная древним как Илион. Султан знал об этом из поэм Гомера, которые читал в детстве. Критовул пишет, что, захватив Византию, он испытывал гордость еще и потому, что ему наконец-то удалось посчитаться с греками за их победу над «азиатами» у стен Трои, и сожалел о том, что у него не было такого поэта, как Гомер, чтобы воспевать подвиги султана.
Строительство дворца в Стамбуле завершилось лишь и 1458 г., однако жены и дети Фатиха вместе с его придворными и прислугой поселились там еще до окончания работ. 22 декабри 1459 г. одна из его наложниц по имени Чичек, или Цветок, родила султану сына, которого назвали Джемом. Он стал первым представителем династии Османов, родившимся в Стамбуле. Два старших сына Мехмеда II к тому времени уже были губернаторами провинций в Анатолии: Баязид в Амасье, а Мустафа в Манисе, откуда позднее был переведен в Конью.
В том же 1459 г., еще до рождения Джема, по повелению Фатиха было начато сооружение огромной мечети, для чего были предварительно снесены остатки церкви Св. Апостолов. Строительство «кюллийе», то есть религиозного комплекса, получившего название Фатих Джами, или мечеть Завоевателя, продолжалось более десяти лет. Помимо самой мечети, самой большой в Османской империи в то время, в комплекс входили во семь медресе, а также школа лекарей, лазарет, приют для умалишенных, начальная школа, караван-сарай, общественная баня и усыпальница с двумя мавзолеями, одним для Фатиха, а другим для его жены Гюльбахар, матери престолонаследника Баязида. Примеру султана последовал Махмуд-паша, который позже построил большую мечеть. При ней были общественная баня, рынок и мавзолей.
В 1459 г. Фатих начал также строительство своей новой резиденции – дворца, который станет известным как Топкапы. Несмотря на то что в предыдущем году было завершено сооружение султанского дворца, Мехмед II, похоже, испытывал нужду в более уединенном месте обитания и административном центре, которые он и создал на мысе между Золотым Рогом и Мраморным морем. В высшей точке древнего акрополя определили места для павильонов и внутренних двориков дворца, а чуть ниже разбили фруктовые сады и цветники. Пока шло строительство Топкапы, Фатих со своим двором продолжал обитать в первоначальной резиденции, которую со временем стали называть Эски Сарай, или Старый дворец.
В том же году султан приказал приступить к сооружению еще одного религиозного комплекса, место для которого выбрани за пределами города, на дальних подступах к бухте Золотой Рог и назвали в честь Эйюба Ансари, соратника и знаменосца пророка Мухаммеда.
Ходили слухи, что много лет спустя после смерти пророка Эйюб был одним из предводителей арабского войска, осаждавшего Константинополь в 674–678 гг. н. э. Во время этой осады он погиб и был похоронен у стен византийской столицы. В 1453 г. Мехмед II организовал поиски метлы Эйюба. Свершилось чудо, и она была обнаружена шейх-уль-исламом Акшемсеттином, после чего султан повелел произвести перезахоронение останков Эйюба в изысканно украшенном мавзолее (тюрбе). Этот мавзолей, как часть нового религиозного комплекса Эйюб Джами, был перестроен в 1459 г. и стал самой почитаемой исламской святыней в Турции. Позднее установилась традиция, согласно которой интронизация султанов, главным моментом которой было опоясывание мечом Османа Гази, происходила именно там.
Ранней весть и 1460 г. Мехмед II двинул свои войска на остров Пелопоннес, где правили Фома и Дмитрий Палеологи, братья покойного императора Константина. Дмитрий сдался Фатиху в своей столице Мистре 29 мая 1460 г., ровно через семь лет после паления Константинополя. Фома бежал в Италию. Султан забрал Дмитрия с собой в Эдирне и впоследствии позволил ему поселиться в городе Дидимолике, где он и скончался в 1470 г. Единственный уцелевший осколок Византии исчез с политической карты в августе 1461 г., когда Фатих захватил Трапезунд (Трабзон). Последнего императора Трапезунда, Давида Комнина, отвезли в Эдирне, где и держали в заточении вместе с семьей. Затем 1 ноября 1463 г. Мехмед II приказал казнить Давида и двух его старших сыновей. Однако младшего сына императора, Георгия, и его дочь Анну он пощадил. Георгия отдали в турецкую семью, где из него вырастили мусульманина. Дальнейший след этого последнего потомка императорской династии Комнинов в истории теряется. Анну также обратили в ислам и выдали замуж сначала за одного, а потом за другого турецкого пашу. После смерти второго мужа она попала в гарем султана, где и окончила свои дни.
Все другие знатные пленники, взятые в Трабзоне, были казнены. Исключение составила семья Георгия Амирутца, родственника Махмуда-паши, которую пощадили благодаря заступничеству великого визиря. Амирутц был прославленным философом, а также занимался другими науками, он стал наставником султана по географии, астрономии и астрологии.
Строительство нового дворца Топкапы было завершено в 1465 г., как свидетельствует об этом Критовул. Однако надпись на табличке говорит о том, что работы продолжались еще в течение тринадцати лет.
Очевидно, Фатих первоначально намеревался сделать Топкапы лишь своим административным центром, оставив гарем в Старом дворце. Из описания Критовулом нового дворца явствует, что в планы Мехмеда II входило проводить там со своими домочадцами по меньшей мере часть года:
«В нем он возвел башни невиданной высоты, красоты и величия, а также покои для мужчин и другие – для женщин: и спальни, и гостиные, и помещения для постоя охраны, и очень много других красивых комнат. Там были также различные надворные постройки: и вестибюли, и зады, и галереи, и ворота, и портики, и пекарни, и бани замечательной архитектуры».
Джованни Мария Анджелелло, итальянец, попавший в плен к османам и затем поступивший к ним на службу, говорил, что во дворце было три двора и он был окружен стеной высотой в десять футов (3 метра). Он отмечает также, что на территории дворца находились ботанический и зоологический сады и озеро с водоплавающей дичью, где султан любил поохотиться:
«И здесь в саду было много сортов фруктовых деревьев, посаженных в строгом порядке, а также беседки-перголы с виноградной лозой многих сортов, розы, сирень, шафран, всевозможные цветы, и повсюду изобилие вод, то есть фонтаны и пруды. Также в саду есть несколько отдельных мест, где держат различных животных, таких как олени, косули, лисы, зайцы, бараны, козы и индийские коровы, которые гораздо больше наших, и мною других животных. Сад населен многими видами птиц, и когда приходит весна, приятно слушать их пение, и более того – есть еще болотистое озеро, на котором водится очень мною диких гусей и уток, и в этом месте Великий Турок наслаждается охотой с ружьем».
Мехмед II всегда интересовался христианством. Причиной тому было, скорее всего, происхождение его матери, возможно, гречанки, как и Гюльбахар, матери его сына Баязида II, и ряда других женщин, окружавших Фатиха. Все они, впрочем, войдя в его гарем, стали мусульманками. Особенно интерес султана к христианству проявился в тот период, когда он способствовал назначению Геннадия патриархом греческой православной церкви в Стамбуле. Он три раза навещал Геннадия в патриаршей резиденции, и в беседах, которые имели там место, они затрагивали широкий круг вопросов христианской теологии.
Геннадий написал отчет о своей деятельности и перевел его на турецкий язык, чтобы Мехмед Н ознакомился с ним. Встречи Фатиха с Геннадием и другими христианскими иерархами и учеными дали пищу слухам о симпатиях султана к христианству. Теодор Спандуджино, итальянец, живший в Галате в начале XVI в., утверждал, что Фатих стал почитать христианские реликвии и всегда держал перед ними много зажженных свечей. Эти слухи подкреплялись происшествиями вроде того, о котором сообщает монах Георг из Мюленбаха, который описал визит султана во французский монастырь в Пера, районе на высотах над Галатой, где проживало большинство европейцев:
«Братья-францисканцы, живущие в Пера, уверяли меня, что он пришел в их церковь и сидел на клиросе в то время, когда там служили обедню. Для удовлетворения его любопытства он приказал подать ему неосвященный хлеб при вознесении даров…».
Однако интерес Фатиха к христианству был, скорее всего, поверхностным, поскольку он, похоже, не отличался особой религиозностью, а что касается ислама, то он всего лишь соблюдал формальности мусульманской веры, что было необходимо для него как для главы государства. Анджолелло пишет, что принц Баязид, по словам его окружения, заявил, что «его отец властвует безраздельно и не верит в пророка Мухаммеда».
Османы были ортодоксальными мусульманами-суннитами в противоположность персам-шиитам. И те, и другие считали друг друга еретиками. Еще со времен своего первого краткого пребывания на султанском троне в Эдирне, когда персидского дервиша, которого он пытался защитить, сожгли на костре как еретика, Фатих проявлял интерес к шиизму. Он также живо интересовался персидской литературой, в частности поэзией суфийских мистиков. Это было воспринято как еще одно доказательство его увлечения ересью, поскольку старая османская пословица утверждает, что «человек, который читает по-персидски, теряет половину своей веры».
Мехмед II был известен как меценат и щедро помогал поэтам и прозаикам всего исламского мира, число которых, согласно современным турецким источникам, достигало тридцати. В его эпоху языком литературы был персидский, в то время как языком исламской теологии был арабский. Однако сам Фатих писал стихи преимущественно на разговорном турецком языке. Он использовал псевдоним Авни и оставил после себя сборник, известный под названием «Диван», из восьмидесяти стихотворений на турецком языке, в которые вкраплены несколько газелей на персидском языке, являющихся простым парафразом стихов великого иранского поэта Хафиза.
Османский двор во времена Мехмеда II отличался пока еще простотой обычаев и был свободен от выставления напоказ роскоши и изощренных церемоний, окружавших любое появление султана, которые проявятся в битве поздние времена. Фатих часто расхаживал по улицам Стамбула в сопровождении лишь одного-двух телохранителей. Войдя в мечеть, он сливался с толпой других верующих, ничем из нее не выделяясь, о чем свидетельствует монах Георг из Мюленбаха.
«Я видел, как правитель Мехмед II, сопровождаемый всего лишь двумя молодыми людьми, направлялся в мечеть, которая находилась далеко от его дворца. Я видел, как он точно так же ходил в бани. Я видел султана на молитве в мечети. Он не сидел ни на стуле, ни на троне, но, как и другие, занял свое место на коврике, постеленном на полу».
Поздней осенью 1473 г. Фатих освободил Махмуда-пашу от обязанностей великого визиря, назначив на этот пост Гедика Ахмеда-пашу. У Махмуда конфисковали все его имущество, а самого бывшего великого визиря заточили в Семибашенный замок. Причины этого неясны, однако, скорее всего, дело было в том, что Махмуд возбудил неприязнь у любимца султана, принца Мустафы. Той же осенью, находясь в Карамане, Мустафа заболел и в июне 1474 г. умер.
Реакцию султана на это событие описывает Анджолелло, который с 1470 по 1474 гг. находился на службе у принца Мустафы, а затем служил при дворе султана. Получив печальное известие, Фатих предался безутешному горю. Трое суток напролет он оплакивал смерть своего сына. Анджолелло пишет, что «по всему городу раздавались заунывные причитания, потому что Мустафу очень любили и его отец, и все те, кто имел с ним дело».
Эта трагедия, похоже, восстановила Мехмеда II против Махмуда-паши, на которого он возлагал ответственность за смерть сына. После похорон Мустафы в мечети Мурадийе в Бурсе султан распорядился казнить своего бывшего великого визиря. По свидетельству турецкого поэта Меали, он оправдывал свои действия словами:
«Невозможно, чтобы враг Мустафы оставался в живых». Приговор был приведен в исполнение 18 июня 1474 г., когда в присутствии Синан-Бея, осуществлявшего в Стамбуле судебную власть, палачи задушили Махмуда специальным шнурком в Семибашенном замке. На следующий день бывшего визиря похоронили в мавзолее построенной им мечети, в той ее части, которая до сих пор носит его имя. Этот случай еще раз проиллюстрировал всю сложность и противоречивость неординарного характера Фатиха, который распорядился в день похорон Махмуда-паши объявить траур.
Весь 1479 г. султан провел в своем новом дворце Топкапы. Тем летом он разослал приглашения на праздник обрезания своего внука, будущего султана Селима I, сына принца Баязида. В числе приглашенных им глав государств был и дож Венеции, Джованни Мочениго, который учтиво отклонил приглашение. Фатих также попросил дожа прислать ему «доброго художника», и сенат Венеции избрал для этой цели Джентиле Беллини, который прибыл в Стамбул в сентябре того же гола и оставался в Турции до середины января 1481 г. Кисти этого известного художника принадлежит знаменитый портрет Завоевателя, который сейчас хранится в лондонской Национальной галерее.
Надпись на этом портрете сообщает, что он был закончен 25 ноября 1480 г. Как свидетельствует Анджолелло, Беллини также расписал покои султана в Топкапы эротическими сюжетами, которые он назвал «предметами похоти». Анджолелло находился при дворе султана в то же самое время, что и Беллини, и его описание внешности Фатиха во многом совпадает с портретом султана:
«Император Мехмед был среднего роста, толстый и мясистый; у него широкий лоб, большие глаза с густыми ресницами, орлиный нос, маленький рот с окружающей его овальной рыжеватой бородой, короткая, толстая шея, желтоватый цвет лица, довольно высокие плечи и громкий голос. Он страдал подагрой».
Внешность султана в это время описывает также в своих мемуарах французский дипломат Филипп де Коммин, который сравнивает Фатиха с Людовиком XI и венгерским королем Матьяшем Корвиным как с величайшими правителями уходящего века. Однако Мехмед, по мнению француза, злоупотреблял мирскими развлечениями; ни один порок плоти не прошел мимо этого сластолюбца, пишет де Коммин, и, таким образом, с юного возраста султан страдал от подагры и других болезней, вызванных его излишествами. К этому времени у Мехмеда II сильно распухла нога, и весной 1480 г. появился абсцесс. Ни один лекарь султана не мог излечить его от той болезни, как не мог и объяснить ее, однако все они считали ее наказанием небес, ниспосланным Мехмеду II за его чревоугодие. Далее де Коммин утверждает, что болезнь приковала султана к его дворцу потому, что ему очень не хотелось выставлять себя напоказ в таком виде:
«Как я слышал от тех, кто его видел, он страдал распуханием ног; случалось это с ним в начале лета, когда ноги вырастали размером с человеческое тело, от чего не было никакого средства, но затем это проходило. Ни один хирург не знал, что это такое, но говорили, что это от чрезмерного чревоугодия либо, может быть, кара божья. Чтобы люди не замечали его жалкого состояния, а его враги не стали презирать его, он редко позволял себе показываться на людях и оставался в уединении в своем дворце».
Пристрастие Мехмеда II к уединению, проявлявшееся в последующие годы, нашло выражение в своде правил, регулировавших церемонии и протокол. Согласно одному из них, исчезли банкеты, которые Фатих устраивал четыре раза в неделю для своих визирей после заседаний султанского совета; теперь к столу султана допускались только члены его семьи. «Повелеваю, чтобы никто не обедал с моей царственной персоной, кроме членов моей семьи. По преданию, мои великие предки ели вместе со своими визирями; я отменил этот обычай».