Часто храмы, воздвигнутые в честь Конфуция, весьма внушительны. Примечательны храмы Конфуция в Фучжоу и в Янчжоу. В последнем мне показывали большую внутреннюю палату, содержащую множество каменных глыб, на которых, как сообщил мне служитель, были выгравированы работы Конфуция, напечатанные и изданные здесь. В Учане находится храм, замечательный тем, что он находится не внутри городских стен, как обычно, а снаружи. Жители города говорят, что внутри стен города, по мнению геомантов, не было достаточно благоприятного места для возведения храма в честь столь прославленного человека, как бессмертный мудрец Китая.
   Однако намного интереснее всех прочих храмов Конфуция тот, что находится в Пекине. На синей сводчатой крыше множество резных украшений; пол покрыт ковром, изготовленным, по-моему, из верблюжьей шерсти. Во внутреннем дворе храма расположены ряды кедров, посаженных до династии Мин. Теперь им более пятисот лет. Там находятся также десять камней в форме барабанов, на каждом из которых выгравированы поэтические строфы. Эти каменные барабаны, как передают, существуют со времен императоров Яо и Шуня. Яо начал царствовать в 2357 году до Р. X., а Шунь – в 2255 году до Р. X. Эти камни упоминаются в классической книге, написанной немногим позже времени жизни Конфуция. Из-за уважения, которым они пользуются, их всегда хранили в столицах, где жили императоры Китая. Одно время они находились в городе Синань. В этот период некоторые из них были утеряны. Однако один из пропавших камней был найден через многие годы в крестьянском дворе, в нем сделали углубление и устроили поилку для скота. Конечно, он испорчен. Когда я смотрел на камни с истертыми записями священных догматов, по преданию высеченными на них более четырех тысяч лет тому назад, это не могло не произвести впечатления. И мне вспомнились слова Священного Писания о «двух скрижалях откровения», «на которых написано было с обеих сторон»; они «были дело Божие, и письмена, начертанные на скрижалях, были письмена Божий» (Исх., 32: 15, 16). Обычай делать записи на камне был весьма распространенным в древнейшие времена. Например, именно на каменных скрижалях бог Тот начертал не только положения египетской теологии, но и летопись первых веков этой древнейшей страны. На Крите одно время находились очень древние каменные скрижали, на которых были высечены описания религиозных церемоний корибантов – жрецов Кибелы. В Афинах раньше была колонна, на которой был высечен так называемый закон Тезея, великого легендарного героя Аттики. По преданию, Осирис, Сесострис, Геркулес и другие герои древности также обращались к этому средству для увековечения своих деяний.
   В Кантоне находится не менее трех храмов Конфуция, а один – в уезде Наньхай, о котором я уже упоминал, другой в Паньюе и храм в области, куда входят оба этих уезда. И по архитектуре, и по размерам они одинаковы. На участке при храме в префектуре находится священная гора, на вершине которой стоит увитая зеленью беседка. В ней лежит широкая и гладкая черная мраморная плита, на которой высечено изображение «самого совершенного мудреца», а также портрет Янь-цзы – великого последователя Конфуция, – он обыкновенно занимался на этой священной горе. Беседка называется Цзю-сы, или Девять обязанностей. Она была построена на третий год правления императора Цинь-цзуна – в 1129 году.
   Конфуцианские храмы иногда используют как колледжи и как залы, в которых проходят обычные государственные экзамены. В каждом храме два чиновника, их называют сюэ-гуанями, располагаются в комнатах справа и слева от главного прямоугольного двора. Все бакалавры искусств (сюцаи) того района, в котором расположен храм, находятся под руководством этих чиновников; они не могут быть арестованы без их санкции. Когда бакалавра искусств судят в суде магистрата, в присутствии обычно находятся сюэ-гуани. В каждой школе и в каждом колледже в империи есть таблички с именем Конфуция, перед которыми ежедневно совершаются моления.
Даосизм
   Конфуцианство существенно проигрывает другим учениям в том отношении, что не готово удовлетворить духовные потребности или устремления, свойственные природе человека. В книгах Конфуция и в конфуцианских традициях китайцы обрели сильнейший стимул к национальному процветанию, но не получили пищи для той части сложной природы человека, которая побуждает даже самые варварские народы обращаться к той или иной религии. Поэтому бок о бок с конфуцианством процветал возникший несколько раньше даосизм. Когда эта система дала концепцию Бога и Вселенной, религиозное чувство китайцев с большей готовностью устремилось к ней. Но буддизм, пришедший из Индии позже, в I столетии христианской эры, нашел народ все еще неудовлетворенным и готовым принять его.
   Хотя учение о дао философы признавали и до того, как Лао-цзы сделал его основой своей системы, он справедливо почитается основателем направления, чье наименование производно от дао. Он родился приблизительно в начале 600-х годов до н. э. и дожил до времен Конфуция, посетившего его при дворе Чжоу в годы своего активного общественного служения. Вероятно, его родители были очень бедными; согласно одному из рассказов, его отец был крестьянином, который, оставаясь холостым до семидесяти лет, женился на сорокалетней крестьянке. Благодаря своим талантам и учености Лао-цзы занял должность при чжоуском дворе. Неизвестно, сколько лет он служил, однако ясно, что его обязанности были связаны с хранением архивов и других исторических сокровищ государства. В конечном счете, поняв, что это занятие служит помехой его увлечению философией, как и, несомненно, беспокойная и угрожающая обстановка этого времени, Лао-цзы стал искать уединения среди холмов неподалеку от своей родной деревни на восточной границе Хэнани, именно там он посвящал все свое время и силы философским изысканиям. В своем уединении он наслаждался досугом для спокойного размышления, которое даосы считают сущностно необходимым для нравственного совершенствования, и сочинил свой знаменитый труд «Дао-дэ-Цзин».
   Этическое учение этой книги, возвеличивающее добродетель как высшее благо, основано на ее метафизических спекуляциях. Эта добродетель достигается при помощи спокойствия и созерцания, а также союза с дао. Слово дао означает прежде всего путь, а затем – принцип. Отсюда его значение АРХЭ, или Высшего Принципа Вселенной. Что следует понимать под этим принципом – вопрос темный, во-первых, потому, что трудно определить, можно ли истолковать дао как личного Творца, или же Лао-цзы считал его принципом, предшествовавшим личному божеству; и во-вторых, так как не совсем ясно, считал ли он дао отдельной от мироздания творческой силой или же полагал, что Вселенная – это просто пантеистическая манифестация. Если, что вероятно, Лао-цзы был пантеистом, он определенно придерживался той высшей формы пантеизма, которая, смешивая до некоторой степени Вселенную с ее принципом, приписывает последнему «превосходство над массой, которую он пронизывает». Дао нематериально и вечно, а Вселенная – эманация этого трансцендентного истока – существует в молчаливом, но непрестанно действующем вездесущем дао, и все несет на себе отпечаток формообразующего разума. Венец творения – это святой мудрец, который, умерев, возвращается в лоно Вечного Разума, чтобы насладиться там бесконечным покоем, в то время как нечестивцы осуждены на то, чтобы влачить жалкое существование на земле в следующих жизнях, а умирать только затем, чтобы возродиться вновь в какой-то новой форме. По-видимому, фундаментальная идея системы Лао-цзы – это единство. Перенеся этот принцип в сферу нравственности, он определил добродетель как растворение самости во Вселенной. Он учил, что человек должен проходить по жизни так, как если бы все, чем он владеет, ему не принадлежало, и любить всех, не исключая врагов. Он настаивал на том, что ничто не может сравниться со счастьем, которым наслаждается тот, кто однажды достиг добродетельности, и что лишь такой человек может относиться с безразличием к здоровью или болезни, радости или печали, богатству или нищете.
   В современном китайском даосизме трудно разглядеть метафизические спекуляции и этические доктрины этого замечательного философа. Первые скрыты грубым суеверием, место последних заступило праздное безразличие. Самого Лао-цзы, мыслителя, проведшего жизнь в умеренности и простоте, едва можно узнать в фальшивом великолепии его обожествленного образа. Теперь он третий в троице, персонифицирующей дао, – в религиозных текстах он носит название «Шан-ди таинственного отсутствия» и почитается как «Триада чистых». Даосы утверждают, что он оставил небеса, чтобы воплотиться в чжоуском мудреце. Они рассказывают о множестве чудес, подкрепляющих это утверждение. Так, оказалось, что Лао-цзы провел в материнской утробе восемьдесят один год, а во время беременности его мать каждый день получала пищу с небес, опускавшуюся к ней в виде красного облака. Когда он родился, на голове у него были седые локоны, плавно ниспадающие вниз, а на его руках и ногах начертаны надписи. Едва родившись, он поднялся в воздух на девять шагов и возгласил, указывая левой рукой на небеса, а правой – на землю: «Небеса наверху – земля внизу, и только дао благородно».
   Согласно интереснейшей статье о даосизме преподобного Джона Чалмерса, опубликованной в четвертом номере издания China Review, это учение прошло четыре стадии развития. Будучи в начале спекулятивной умозрительной системой, оно уходило все дальше и дальше за пределы реальности. Представители мечтательной стадии даосизма – это Чжуан-цзы и Ле-цзы; оба они, как и следовало ожидать, крайне враждебно относились к практической школе конфуцианства. На этой стадии духу самоотречения, внушенному Лао-цзы, стали уделять меньше внимания. Даосы обратились к суетным человеческим мечтаниям и поверьям. В то время даосизм сочетался с небылицей, и духовные существа и сказочные истории стали занимать в его учении больше места, чем те доктрины, которые они первоначально были призваны иллюстрировать. Переход к авантюрной стадии был прост. О краях, где жила королева фей, или Западная царственная мать, даосы отлично знали из сочинений своих философов. К ним дошли вести и о местонахождении Восточного царственного отца (Дун-ван-гуна) – оставалось лишь осуществить эти мечты.
   Модному безумию поддались даже конфуцианцы, сопровождавшие великого героя того времени, Ши Хуанди (деспота, попытавшегося уничтожить священные книги), на вершины гор и в долины, где надеялись при помощи торжественных ритуалов войти в общение с бессмертными.
   Когда конфуцианцам это не удалось, «даосы разработали более обещающий план, – они предлагали доплыть до Волшебной страны по морю. Была снаряжена экспедиция, в состав которой должны были войти несколько тысяч девушек и столько же юношей; в ее главе был поставлен даосский маг Сюй Фу. Предполагалось, что такое большое количество девственно чистых людей так очарует и обрадует бессмертных, что их обычная стеснительность будет преодолена и они охотно явятся, дабы предложить себя в союзники могущественному властелину Китая. Сюй Фу вернулся из экспедиции (конечно, если он вообще куда-то уплывал) и доложил, что он видел вдали Волшебную страну, но не смог доплыть к ее берегам из-за встречных ветров.
   Однако от этого плана не отказались. Сюй Фу и другие на самом деле видели духов и разговаривали с ними. Кроме того, были известны люди, достигшие бессмертия благодаря тому, что питались определенными лекарственными растениями. Поэтому Цинь Ши Хуанди решился испытать все средства, чтобы добиться разговора с кем-нибудь из этих бессмертных и добыть себе чудесное снадобье любой ценой. Он путешествовал по стране, иногда инкогнито, а иногда – со всей подобающей его сану торжественностью, надеясь встретиться с духами. В Чифу и в других местах на побережье он обозревал океан, по всей видимости удивляясь, почему по волнам не плывет к нему на поклон Волшебная страна. Тысячи людей заставляли бросаться в море или в реки, чтобы привлечь духов. Но все было тщетным. В конце концов, через двенадцать лет жестокой тирании и бесплодных поисков духов и снадобья бессмертия, его убедили еще раз лично явиться в Чифу и поохотиться на акул, которые, как ему говорили, в действительности были некими злыми духами, которые, собственно, и не давали приблизиться к нему добрым духам. С немалым трудом большую рыбу загнали на расстояние выстрела от лука императора; многие его стрелы попали в цель, и она издохла. Но, не успев еще вернуться домой, он заболел и умер. Еще через два года, за которые сын превзошел отца в жестокости и сумасбродстве (но не в поиске духов), окончилось существование этой Вечной Династии…
   Во время следующей династии (Хань) взялись за более обнадеживающие мероприятия, чем поиск Волшебной страны в Шаньдунском заливе. Но семьюдесятью годами позже пятый император династии Хань продолжил дело Ши Хуанди и точно так же позволял водить себя за нос в течение пятидесяти лет. Он оказался более самоуверенным или же более снисходительным, чем Ши Хуанди, так как даже вверился грозной пучине и провел в плавании более десяти дней. Море было неспокойным, и он вернулся более печальным и более мудрым человеком. В последние два года своего царствования, в старости, он горько оплакивал свою потраченную впустую жизнь».
   Когда прекратилось увлечение авантюрными поисками, даосизм обратился к алхимии, стремясь обратить неблагородные металлы в золото и серебро, а также открыть эликсир бессмертия. Мы узнаем о духовном лекарстве, еде из драгоценных камней и источниках нектара, а также о вещах попроще – о киновари, аурипигменте, сере, охре, о селезенке (одном из пяти внутренних органов), о пяти элементах, о «солнечном вороне» и «лунном зайце». Метафизическая система Лао-цзы, привлекавшая людей своей этической доктриной, и союз спекулятивного и практического породили всяческие суеверия. Чтобы обойти своих соперников, буддистов, которые могли считать Шакьямуни воплощенным божеством, даосские жрецы обожествили Лао-цзы, и два этих учения соревновались, выдумывая всяческих богов для удовлетворения потребностей народа. Когда казалось, что общественное мнение свидетельствует о готовности к такому шагу, выдумывали нового бога, или обожествляли какого-нибудь героя, или персонифицировали какой-нибудь принцип, или, например, богатство, войну и долголетие.
   Считается, что высочайшие слои небес – это место жительства даосской троицы, которую в канонических текстах называют «Шан-ди таинственного отсутствия» или «пустотного отсутствия». А центральный район небес считается приютом богов, чье происхождение я только что описал. Во главе божеств этого центрального региона стоят Юй-хуан и Бэй-ди, которые, в отличие от трех Шан-ди (верховных предков) таинственного отсутствия называются «Шан-ди таинственного наличия». Юй-хуану вверено управление миром, обитателей которого он наставляет и наказывает. Владыка севера Бэй-ди, в образе которого присутствуют как даосские, так и буддийские с конфуцианскими элементы, – очень популярное божество, и кое-какую информацию о нем вы найдете в главе о китайской мифологии.
   Даосские жрецы весьма многочисленны. Кажется, кроме них, других убежденных приверженцев даосизма просто не существует. Их можно узнать по просторным ниспадающим одеждам и по особому способу завязывать длинные черные волосы. Они собирают и закрепляют их на макушке при помощи деревянного гребня, который своей формой поразительно напоминает черепашью спину. От них не требуется обязательного безбрачия, однако многие жрецы воздерживаются от вступления в брак и проводят дни в монастырском уединении. Самые известные даосские монастыри – это Сань-юань-гун и Ин-юань-гун-Гуань-инь-шань. Другие жрецы уходят в горы, особенно – в принадлежащие к горной цепи Лофушань, где ведут отшельническую жизнь, надеясь достигнуть положения духов по уходе из подлунного мира. В некоторых из этих монастырей я обнаружил жрецов, погруженных в изучение философских писаний Лао-цзы. Тем не менее, как правило, очень немногие из них способны понять эти тексты или эксплицировать философские постулаты, содержащиеся в них. Вместо этого они находят выход в обращении к астрологическим и алхимическим работам и заявляют, будто бы общаются с духами усопших. Им приписывают способность вызывать этих духов следующим образом: войдя в дом, где требуются его услуги, жрец спрашивает о дне, часе и годе рождения и смерти покойного, с которым он должен связаться. Затем он ставит на жертвенник миску сырого риса, две тонких свечи и одно сырое яйцо и кладет голову на жертвенник, в то время как наниматель размахивает над его головой горящей бумагой. Когда священнослужитель прокричит или провоет час, считается, что дух явился на его призыв. Иногда эти заклинания произносят даосские жрицы. Кроме идолов Лао-цзы, Чжуан-цзы и других богов даосы почитают солнце, луну и звезды, полагая, что они управляют людскими судьбами. Всеми возможными способами они потворствуют народным суевериям и, прокрадываясь в дома людей, «особенно пленяют глупых женщин». Китайцы глубоко верят в существование привидений, и даосские жрецы пожинают богатый урожай с этой веры, поскольку их часто приглашают изгонять этих привидений из домов. Обыкновенно они ставят в таком доме жертвенник, на который помещают приношения – рис и домашнюю птицу. После того как несколько раз вознесли мольбы духу, призывая его покинуть дом, они разбивают на кусочки квадратную черепицу, на которой написаны заклинания. По-видимому, народ не сомневается в действенности этой церемонии. Поскольку китайцы верят, что если болезнь не поддается лечению, то значит, что жизненно важные органы больного терзает злой дух, они часто отказываются от помощи врача и прибегают к экзорцистской силе даосских жрецов. Едва ли можно пройти по улицам китайского города вечером, не увидев этих жрецов за работой. В жилом доме ставят жертвенник, на который возлагают приношения: свинину, домашнюю птицу и рис. Трое жрецов встают вокруг жертвенника и возносят несколько молитв, обращенных к злобному духу, призывая его покинуть тело страдальца и удовлетворить свой неуемный аппетит, отведав свинины, домашней птицы и риса, приготовленных на жертвеннике. Молитвы произносят нараспев и сопровождают нестройными звуками визгливой свирели, громким барабанным боем и бряцанием тарелок. Если дух не внимает им, прибегают к более эффективному средству – запугиванию. Жрецы угрожают отправить письмо адским божествам с просьбой вернуть духа к мукам ада. Если и это не помогает, они прибегают к глотанию огня и хождению по угольям как к последним средствам.
   Читатель может подумать, будто на такие нелепые поступки способен лишь человек невежественный. Но, к сожалению, их позволяют себе также образованные и богатые. Как-то раз, проходя по улицам Кантона, я увидел в большом особняке, двери которого были распахнуты настежь, китайского господина и его сына на коленях перед жертвенником. Жертвенник окружали распевавшие молитвы даосские жрецы. Когда господину сообщили, что в приемной ждут иностранцы, он на минуту отвлекся от религиозной церемонии, чтобы выяснить, кто мы. Это был мой знакомый, очень богатый и влиятельный китайский купец; и он рассказал мне, что заказал молебен, чтобы изгнать злого духа из тела своего больного ребенка. Я был весьма удивлен, обнаружив, что человек, проявлявший в обычных житейских делах большую проницательность и ум, позволяет так себя дурачить.
   Свидетелем таких же вопиющих по сумасбродству сцен можно стать не только в жилых домах, но и в даосских храмах. Когда я посещал один такой храм, отец принес сына к жившим там священнослужителям и заявил, что ребенок одержим дьяволом. Посовещавшись с идолом, монахи сообщили, что в теле его сына не меньше пяти дьяволов, но они готовы изгнать их за определенную плату. Отец согласился. Тогда ребенка поставили перед жертвенником, а на землю у его ног положили пять яиц; даосы стали заклинать дьяволов уйти в эти яйца. Когда бесы, как предполагалось, оказались внутри яиц, главный жрец накрыл их глиняным сосудом; в ту же минуту громко протрубил рог. Когда сосуд убрали, оказалось, что яйца уже не на земле, а в сосуде. Это был ловкий трюк. Затем главный даос засучил рукава и ланцетом сделал надрез на мясистой части руки. Потекшей из раны крови дали смешаться с небольшим количеством воды в чаше. Затем храмовую печать, на которой было начертано имя идола, окунули в кровь и поставили оттиски на запястьях, шее, спине и на лбу у бедного языческого дитяти, страдавшего от приступа сильного озноба.
   В некоторых языческих святилищах можно также видеть людей, которые, простершись перед идолами из дерева и камня, стремятся обрести знание об ожидающем их будущем. Предсказания, которые вымаливают таким образом, божество сообщает крайне примечательным способом. Преклонив колени перед идолом и выразив свое желание, верующий подходит к жрецу, стоящему в одном из приделов храма перед столом, покрытым песком. Жрец держит кончиками пальцев длинный карандаш. Карандаш двигается по покрытому песком столу, рисуя разнообразные знаки, понятные только той даосской школе, к которой принадлежит жрец. Неподалеку от стола сидит другой священнослужитель, переводящий таинственные письмена на китайский язык. Осенью 1861 года я увидел, как один весьма уважаемый китайский дворянин, мой знакомый, входит в один из даосских храмов. На вопрос о цели его визита я получил такой ответ: он собирался отправиться в путешествие в одну из западных провинций империи и намеревался спросить идола, не случится ли с ним во время пути какого-нибудь несчастья. Я последовал за ним в храм и увидел, как он опустился на колени перед идолом. Помолившись довольно долго и при этом не произнеся ни единого внятного слова, он поднялся на ноги и попросил жреца, стоящего у такого же стола, что и описанный выше, сообщить ему, каков был ответ идола. Ответ гласил, что в затеянном им путешествии он не испытает никаких бедствий и не потерпит убытков. При этом жрец, на мой взгляд, явно не мог узнать о содержании просьбы этого господина из каких-либо его слов или поступков во время пребывания в храме.
   Кандидаты в даосские жрецы должны потратить пять лет на обучение. Ко времени окончания учебы их посвящают в жрецы посредством простой церемонии. Она состоит из трехдневного поста, мытья тела в воде, ароматизированной листьями апельсинового дерева; затем следует посетить идола Тай-Шан-Лао-Цзюня или Лао-цзы с целью снискать благословение этого божества. Жрец получает официальное разрешение на выполнение обязанностей, соответствующих его сану, от мандаринов. В Кантоне их два, один живет в ямэне на улице Цай-янь-ли нового города и служит под началом префекта, а другой – в ямэне на улице под названием Чжун-хун-лань, тоже в новом городе, и служит под началом магистрата уезда Наньхай. За это разрешение вступающие в свой сан обязаны заплатить четыре доллара. Жрецами руководят аббаты, которые называются сы-сы; их очень много в каждой провинции. Аббаты, или настоятели, в свою очередь, подчинены главному настоятелю, живущему на широкую ногу в своей княжеской резиденции в горах Дракона и Тигра в провинции Цзянси. Власть этого прелата огромна, и ее признают все даосские жрецы в империи. Он, как тибетский лама, по-видимому, подчиняется только императору. По-моему, император принимает его раз в три года. Этот пост уже несколько столетий занимают только члены клана Чжан. Легковерные китайцы убеждены, будто по кончине главы аббатов его преемник избирается следующим образом. Всех мужчин клана вызывают в официальную резиденцию. Их имена гравируют на кусках свинца и кладут в большой глиняный сосуд, наполненный водой. Вокруг него выстроены жрецы, которые обращаются к трем лицам даосской троицы с просьбой сделать так, чтобы кусок свинца с именем человека, на которого пал выбор богов, всплыл на поверхность воды.