И, открыв рот, втянула в себя подрагивающую плоть.
Хью закрыл глаза. Из горла вырвался глухой стон, и рука его немедленно зарылась в копну рыжих волос. Теперь они оказались на равных, испытывали то же грызущее вожделение, и довольно продолжительное время в гроте слышались лишь легкий звон воды да тихие чмокающие звуки.
Когда княгиня наконец отстранилась, не вытирая распухших влажных губ, Хью враждебно пробормотал:
- Вижу, и тут тебя трудно превзойти. Какое умение!
- Тебе не понравилось? - нежно пропела княгиня. - А мне казалось, что ты... - в глазах ее блеснули смешинки, - отвечаешь...
Внезапно потеряв интерес к этому поединку характеров, и мечтая лишь о том, чтобы полностью, окончательно владеть ею, Хью стиснул тонкую талию и легко поставил Софию на ноги.
- Подними юбки, - коротко приказал он. Она немедленно подчинилась, так же возбужденная, как он, охваченная столь же роковой похотью, бурлившей в крови. Он мигом спустил с ее бедер тонкие панталоны и выругался, не в силах сразу справиться с сапожками. Плоть его горела, пульсировала, а потребность погрузиться в эту женщину мутила рассудок, превосходя все границы желания.
Она громко, тяжело дышала.
Оба трепетали.
- Скажи хоть ты, имеется для всего этого разумное объяснение или нет? простонал он, снова поднимая Софию, как пушинку, и, бросив на шезлонг, скользнул в ее лоно с легкостью, говорившей о долгой практике.
Она покачала головой:
- Это истинное безумие. Мы теряем разум...
Но последние слова затерялись в приглушенном вопле, когда он вонзился в нее, погрузившись так глубоко, что на миг приподнял ее с кресла. Ум и здравый смысл уступили место вихрю ощущений. Уже через секунду она забилась в экстазе, словно сто лет ждала этого человека, способного погрузить ее в водопад утонченного блаженства.
Она нашла то, что искала.
Он знал о женщинах все. Слишком долго они преследовали его, слишком хорошо он чувствовал каждый их душевный порыв. И, что всего важнее, умел загораться истинной страстью.
Волны второго оргазма омыли ее через несколько минут, и она, застонав, вцепилась в его сильные плечи. Его плоть растягивала ее узкий проход почти до пределов выносимого. Пьянящее наслаждение, потрясение плавили мозг, пронизывали каждый нерв и клеточку, касались глубин ее души и, о волшебство, ворвались в сердце, туда, где, как она думала, давно умерли мечты о любви.
И тут он шутливо прошептал:
- Значит, Купидон существует...
София пораженно уставилась на него.
- Ты тоже чувствуешь это?
Он едва заметно улыбнулся:
- Это настоящее колдовство.
- Языческое, - согласилась княгиня, касаясь пальцем его губ. - Только не спугни чуда.
- Ни за что, - выдохнул он, снова начиная двигаться в ней, скользя по влажному проходу, слегка отстраняясь, чтобы сделать последующее проникновение еще более волнующим. Медленный ритм его выпадов кружил голову, вселенная сосредоточилась в их соединенных телах, похоть, сладострастие, привязанность... новая робкая любовь пела в крови.
Возможно, в эту минуту в небесах происходил парад планет или какая-то добрая волшебница взмахнула своей палочкой. А может, они просто не смогли противиться властному притяжению. Только оба понимали, что случилось чудо. Непредсказуемое. Небывалое. Невероятное.
- Этот ребенок мой, - простонал он, исторгаясь бурным гейзером.
- Наш, - поправила она, приникнув к нему.
- Наш, - согласился он, отдавшись на волю эмоциям, сотрясавшим его тело. И она открылась навстречу потокам его семени, покоряясь тайнам, связавшим их, и впервые понимая значение слова "любовь".
Мгновение спустя они обессиленно растянулись в шезлонге, разгоряченные, повенчанные внезапно возникшей близостью душ.
- И что же нам теперь делать? - прошептал маркиз, как всегда чувствуя себя немного неловко после любовных игр.
- Если поможешь мне стащить это зеленое орудие пытки, неплохо бы охладиться в бассейне, - предложила София и услышала отчетливый вздох облегчения.
- Ты чертовски очаровательна, - пробормотал он с ослепительной улыбкой.
- А вашему обаянию, милорд, не в силах противиться ни одна женщина, заверила София, стараясь вывести себя и его из коварной ловушки, куда их загнало слишком пылкое чувство. - Посмотрим, способны ли вы так же храбро сражаться в воде.
- Потом дадите мне знать, княгиня, - поддразнил он и, вскочив с шезлонга, подхватил ее и понес к воде.
Не успела София оглянуться, как оказалась обнаженной. Маркиз опустил ее в воду и сказал:
- Теперь узнаем, сумею ли я согреть тебя.
Он сумел.
И с большим искусством.
Только когда Григорий громко заколотил в дверь, они заметили, что солнце давно клонится к закату и в углах грота поселились темные тени.
- Хочешь остаться или поедем? - осведомился он, целуя лежавшую на поросшем мхом бережку женщину.
- Решай сам, - промурлыкала она, скованная чудесной летаргией.
- Десять минут! - прокричал Хью стражникам, но обоим не слишком хотелось покидать очаровательный грот, так что прошел почти час, прежде чем они появились в сгущавшихся сумерках.
Маркиз вынес принцессу, свернувшуюся в его объятиях, подобно спящему ребенку.
- Она устала, - лаконично объявил он, вызывающе оглядывая сгрудившихся всадников. - И мы не нуждаемся в чужом обществе. Кстати, Григорий, две сотни ярдов, не забыл?
На обратном пути теплая тьма окутала их прозрачным покрывалом, воздух нежным бархатом овевал лица, спокойствие ночи находилось в полной гармонии с довольством душ.
Он гортанно прошептал:
- Спасибо тебе...
София улыбнулась и едва слышно призналась:
- Ты даришь мне радость.
Почему-то он ощутил неподдельное счастье при этих словах и еще раз понял, насколько она дорога ему. И более того, любовь прокралась через границы, возведенные его эгоизмом и равнодушием. И озарила тьму.
- Ты веришь в судьбу? - тихо спросил он.
- Только в счастливую.
Ей не хотелось рисковать минутами блаженства. Пусть все остается, как сейчас. Хотя бы ненадолго.
- А в любовь?
София поколебалась, потому что до сегодняшнего дня представить не могла, что это такое, да и маркиза вряд ли можно назвать человеком, способным на открытое изъявление подобных чувств.
- Почему ты спрашиваешь?
- Какая осмотрительность! - улыбнулся он.
- При такой жизни, как моя, приходится быть осторожной.
- Тогда я скажу первым. Я люблю тебя, моя драгоценная София.
- Ты пьян, Кру? - шутливо поинтересовалась она. Ни в коем случае нельзя позволить любви вмешаться в их отношения!
- А если бы и так, что с того? Я люблю тебя пьяным или трезвым, во мраке ночи и в утреннем свете. Я люблю тебя! - твердил он отчаянно, словно хватаясь за соломинку. - И ты должна тоже полюбить меня.
- Не могу.
- Но ты уже любишь.
Он знал... интуитивно чувствовал, что они стали одним целым и она испытывает то же, что и он. Его пронизывающий взгляд впился в смятенную женщину.
- Любишь!
Только кваканье лягушек и песни цикад тревожили тишину ночи.
- Люблю, - прошептала она, не вытирая катившихся по щекам слез.
***
Эту ночь они провели вместе в спальне княгини и любили друг друга бесконечно, в самых разнообразных позах и положениях. Оба были без сил, но спать почему-то не могли, словно любовь вливала в их жилы бодрящее зелье. И они строили планы... вернее, Хью строил планы за обоих.
Наконец они задремали. София проснулась первой и долго лежала в ленивой истоме, впервые в жизни охваченная истинным счастьем, не отрывая глаз от лежащего рядом мужчины, который за эти долгие часы заставил ее поверить в то, что любовь существует. Хью дышал неслышно, как спящее дитя: грудь поднимается почти незаметно, длинные ресницы лежат опахалами на щеках, одеяло сползло с бронзового торса, рот - одновременно чувственный и нежный, совсем как его поцелуи.
"Эти руки сжимали меня, - подумала она. - Эти пальцы меня касались..."
Трепет возбуждения пробежал по ее телу при воспоминании о его изощренных ласках. Она жадно изучала его стройное тело и безупречные черты лица. А улыбка! Как она обожает его улыбку, словно обещающую безграничные радости!
Больше всего ей будет не хватать его улыбки.
Еще несколько минут она вглядывалась в него, стараясь навсегда запечатлеть в памяти и сердце облик возлюбленного, запомнить каждую деталь и мелочь, так, чтобы и через тысячу лет перед глазами всплыло его лицо.
Но часы в передней принялись громко бить, возвращая ее к действительности. Зная, что время на исходе, она отправилась на поиски Григория.
- Он хочет, чтобы я уехала с ним сегодня вечером или завтра, - сообщила София, садясь напротив капитана в буфетной.
- А вы?
- Если я сумею убедить его подождать два дня, ты успеешь телеграфировать Милошу и попросить его все устроить?
- Все будет расписано на полгода вперед, ваша светлость. Только ваши сомнения и угрызения совести помешали нашим планам.
- А моя мать? Ты можешь гарантировать ее безопасность?
- Разумеется, как много раз раньше. Катерина выведет ее через туннель и отправит в Венгрию. Ничего сложного.
- Мне следовало бы самой проводить ее.
- И стать жертвой безумия вашего мужа? Вы пойдете на такой риск? Я этого не позволю. - Он откинулся в кресле и на миг прикрыл глаза. Простите. Невольно вырвалось.
Она судорожно скрутила концы шелкового пояса, пропустила сквозь пальцы, не в силах успокоиться.
- Мы и без того слишком легко распоряжаемся чужими жизнями.
- Ничего не поделаешь. Мои люди это понимают. И не только мои. Все давно это сознают. Предоставьте мне остальное. Проведите с маркизом две недели или, если хотите, месяц. К этому времени все разрешится и вы с триумфом вернетесь домой.
- Значит, мне позволен маленький глоток счастья?
- Вы заслуживаете большего, и будь моя воля, я отдал бы вам весь мир.
Его взгляд был красноречивее любых слов, но голос звучал сухо и властно.
- Знаю, Григорий. И спасибо тебе, - мягко ответила она, понимая, что он испытывает в этот момент. Он ее опора и опекун, защитник и покровитель. Через два дня мы можем сбежать?
- Я позабочусь, чтобы Пирс смог пробраться в конюшню без помех. И как только все будет подготовлено к вашему возвращению, пришлю телеграмму.
- К моему возвращению, - вздохнула она.
- Вы будете править, с наследником или без оного. Ребенок необходим только в том случае, если ваш муж по-прежнему останется на троне.
София кивнула и поднялась.
- Помоги нам Бог в этой опасной игре за трон, - шепнула она.
Глава 3
Они покинули поместье двумя ночами позже. Пирсу удалось увести с конюшни трех лошадей. К утру они были уже на полпути в Лондон. Ненадолго остановившись в Долсени-Хаус передохнуть, поесть и переодеться, они направились в Вудхилл, имение маркиза, и уже в темноте въехали в ворота. Ровно через пять минут дом сиял огнями и весь штат слуг стоял на голове, стараясь получше устроить хозяина и его прелестную гостью.
Княгине представили мажордома, экономку, управляющего и наконец, капеллана, Джона Райта, который с улыбкой сообщил:
- Мы с Хью дружили с самого детства. Он очень великодушен и щедр к арендаторам и всему приходу.
Княгиня сразу поняла, что священник тактично умолчал о менее благородных чертах характера маркиза.
Отдав необходимые приказания, хозяин повел гостью в свои покои.
- Так вот где ты собирался скучать, когда я тебя похитила!
- Это то место, где мы собираемся скучать, - поправил он, подходя сзади и заключив ее в объятия. - Вон за теми холмами деревня. Я завтра возьму тебя с собой и всем покажу, какая у меня возлюбленная.
- И ни один человек не спросит, кто я?
- Пусть гадают. Сама княгиня София разделила мою жизнь. Что еще им нужно знать? И если я люблю тебя, они тоже полюбят. Жизнь здесь очень проста, - объяснял он, исполненный невероятного довольства и покоя, особенно теперь, когда одного тепла ее тела было достаточно, чтобы поверить в рай.
- Звучит заманчиво, - согласилась она, накрывая его ладони своими.
- Здесь мы будем растить нашего ребенка. Наших детей. И если это безумие, не стоит приводить меня в чувство.
- И меня тоже, - всхлипнула она.
***
Дни мелькали один за другим, пронизанные солнечной радостью. Маркиз и княгиня были так счастливы, что жалели весь мир, которому не довелось испытать ничего подобного. Они проводили каждую минуту вместе, в гармонии, которую воспевают лишь поэты в лирических стансах и сонетах, а реалисты провозглашают несуществующей. Иногда они все дни проводили в постели и любили друг друга до изнеможения, бывало и так, что оба вставали на рассвете и шли гулять или объезжали поместье, сады, окрестности. И повсюду люди провожали их взглядами: завистливыми, восхищенными, потрясенными. Такое счастье казалось невозможным, невероятным.
Через две недели, когда княгиня, заметив, что ее женское недомогание так и не началось, застенчиво сообщила об этом маркизу, тот решил созвать всю округу и устроить праздник.
- Мы объявим, что это в честь какого-нибудь святого, придумаем что-нибудь, - пообещал он, радостно улыбаясь. - Я не хочу тебя смущать.
Но внимательные глаза окружающих подмечали малейшие детали их отношений, и хотя все веселились, танцевали, ели и пили, многие стали свидетелями нежной заботы маркиза о княгине. Он обращался с ней, как с фарфоровой куклой, и догадаться о причине было несложно. Отсчет дней начался.
- Теперь ему придется жениться на ней, - строго заметила подвыпившая экономка, успевшая опрокинуть несколько бокалов лучшего вина маркиза, иначе его наследник лишится законного титула.
- Но она уже замужем, - возразил главный конюх, окидывая экономку презрительным взглядом.
- Значит, пусть купит развод. Заплатит мужу, и дело в шляпе, - пояснил мажордом, все еще стойко державшийся на ногах после бесчисленных стаканчиков виски. - Или палате лордов. Те и не такое проделывают, были бы денежки.
- Что же, он может себе это позволить. Видели бриллианты, которые он ей подарил? Она надевала их вчера к ужину.
- И сегодня, когда плавала в пруду, - дерзко добавил конюх.
- Пора тебе сказать своим негодяям помощникам, чтобы не лезли в чужие дела, иначе я им уши надеру! - вскинулась экономка. - Невоспитанные олухи! Никакого понятия о приличиях!
По мере того как пустел один бочонок за другим, все больше и больше пари заключалось на то, кто вернее всего угадает дату рождения наследника маркиза.
Но сам хозяин и его гостья устроили праздник на свой лад.
В десять часов они поднялись и под приветственный рев, вольные реплики и непристойные замечания удалились в маленький коттедж для гостей, чуть в стороне от огромного газона. В маленьком каменном строении горели свечи, бросая на стены и пол золотистые приветливые блики. Воздух был наполнен ароматом роз и лилий. Вазы с цветами стояли на столах и консолях, в крошечной столовой уже ждал холодный ужин, постель в спальне была приготовлена.
- Тебе нравится? - прошептал Хью, сжимая ее руку.
- Совсем как кукольный домик из сказки.
- Здесь так тихо.
- Да. Но, кажется, весь остальной мир веселится. Тебя здесь очень любят.
- Это Джон и управляющий все устроили. Молодцы!
- Но без твоего одобрения они ничего не сумели бы.
Слишком хорошо знала София, какой грубой и бесчеловечной может быть власть.
- Должны же арендаторы хотя бы какую-то пользу получить от моего богатства. Завтра я покажу тебе фермы в Олдерли. Мы пытаемся вырастить новые сорта пшеницы.
София улыбнулась, поражаясь, как сильно отличается этот сельский житель от развратного, распущенного аристократа.
- С удовольствием посмотрю, - согласилась она.
- Может, тебе еще чего-то хочется? - шепнул он, прикусывая мочку ее уха.
- Ужин в постели! - поддразнила она. - Я постоянно голодна.
- Как и следует быть. Желаю, чтобы мое дитя хорошо кормили, - весело объявил он. - А теперь ложись. Я принесу ужин и накормлю тебя.
- Ты мое счастье.
- А ты любовь всей моей жизни, - признался он, заключив ее в объятия.
Ночью, когда они отдыхали, утомленные любовью, маркиз тихо сказал, прижимая ее к себе:
- Я хочу, чтобы ты развелась с мужем.
И ощутил, как она застыла в его объятиях.
- Я легко и без огласки получу развод. Посторонним необязательно знать подробности. Мои адвокаты справятся с этим.
- Муж такого не допустит.
- Не волнуйся, я позабочусь, чтобы он согласился, - уверенно пообещал он.
- Давай поговорим об этом утром. Не возражаешь?
- Нет, разумеется, нет. Я сделаю все, что ты пожелаешь. Но ты ведь понимаешь, что этот ребенок должен быть законным?
- Знаю, - кивнула она, нежно целуя его. На ее глазах появились слезы.
- Не плачь. Я все устрою, - поклялся маркиз, вытирая ей щеки ладонью.
- Знаю, - повторила она, стараясь улыбнуться.
***
Когда он проснулся, ее уже не было.
Он перевернул вверх дном весь дом, деревню, поместье, приход, пытаясь отыскать хоть какой-то след. Нанимал детективов в Лондоне и Париже. Оказалось, что князя Марко не существует в природе. Британские консульства всех европейских стран разыскивали Софию, но безуспешно. Она исчезла с лица земли, растворилась в воздухе.
Когда вскоре после этого маркиз навсегда удалился от света, пошли слухи о его хворях и болезнях. Судачили, что он стал отшельником в наказание за бесчисленные грехи, но те, кто знал его лучше, видели отчаянную боль и тоску и боялись за его рассудок. Однако по мере того, как недели перетекали в месяцы, он постепенно смирился и принял исчезновение Софии как нечто неизбежное и с головой погрузился в хозяйство. Ритм его жизни определяла лишь смена времен года. Маркиз по-прежнему жил в Вудхилле, где принимал своих ближайших друзей. И изредка приезжал в столицу либо на свадьбы, сначала племянницы, а позже своего приятеля Чарлза, либо по делам. Иногда выставлял лошадей на скачки и регулярно посещал местный охотничий клуб во время сезона охоты, хотя безумно, отчаянно рисковал, посылая коня через самые невероятные препятствия, так что присутствующие бились об заклад, уцелеет ли маркиз при очередном головокружительном прыжке.
Так пролетело два года. Жизнь маркиза разительно отличалась от его прежнего существования. Давние приятельницы отчаялись когда-либо насладиться его обществом. Настроенная более решительно, чем большинство воздыхательниц, прелестная графиня Грейсон умудрилась проникнуть в его дом и кровать. Позже она признавалась, будто он, едва успев бросить на нее взгляд, преспокойно объявил, что предпочитает спать один, повернулся и вышел из спальни. После этого случая маркиз отдал строжайший приказ никого не пропускать в Вудхилл без его разрешения.
Как-то жарким августовским днем маркиз просматривал почту, открыв двери и окна навстречу солнечному свету и теплу. "Что она сейчас делает?" - в который раз гадал он, распечатывая последнее письмо от детективного агентства в Париже, чьи услуги до сих пор продолжал оплачивать. Ожидая от них не более чем обычного квартального отчета, не содержавшего никаких новых сведений, он развернул короткую записку, откуда выпал газетный снимок.
"Это то самое ожерелье?" - спрашивал его парижский агент.
Маркиз поднес фото к глазам, пытаясь рассмотреть неясное изображение. Чернильная стрелка указывала на даму, одну из приглашенных на прием в честь австрийского посла в Париже.
Стараясь не давать волю напрасной надежде, маркиз внимательно изучал снимок. Женщина была блондинкой. Очевидно, изменила цвет волос. Но глаза... Глаза и губы Софии. На шее женщины сверкало колье, его последний подарок. И неожиданно светлые волосы на его глазах превратились в пылающие огнем пряди, а женщина на заднем плане сошла с фотографии в комнату.
Через двадцать минут он покинул Вудхилл, а через пять часов пересек Ламанш. Когда владелец детективного агентства наутро пришел в контору, только что приехавший с Северного вокзала маркиз уже ожидал у дверей, небритый, взъерошенный, и потребовал немедленных ответов.
Остаток дня ушел на то, чтобы разыскать изображенных на снимке людей, которые могли бы опознать женщину с бриллиантовым колье.
Она оказалась княгиней Марианой, регентом небольшого княжества на границе Далмации и Монтенегро. Княгиня правила от имени маленького сына, князя Савы.
Из Парижа маркиз выехал в Зальцбург и далее в Загреб. Поезд мчался по пустынной местности, где протекало множество речушек, впадавших в Адриатическое море, которое в этот пасмурный день выглядело как одно из унылых шотландских озер. Небо, море и острова сливались в серый туман, рассекаемый дождевыми струями. В Загребе он сел на пароход, идущий мимо Коршулы в Рагузу. Там маркиз нанял экипаж и отправился в глубь материка.
Места, которые он проезжал, были настолько живописны, что казались театральными декорациями: сочная зелень лесов, перемежаемая темными тонами сосен, величественные горные пики, глубокие озера, фруктовые сады и виноградные лозы в долинах, домики, утопавшие в цветущих розах, водопады, низвергавшиеся с высоких скал. Повсюду в буйном изобилии росли осины, инжир, тополя, березы, гибкие лозы вистерии, словно в некоем первобытном раю. Наконец он прибыл в маленькую столицу, напоминавшую миниатюрную Венецию: белостенные дворцы и церкви, сверкающие под полуденным солнцем.
Княжеский дворец был выстроен из белого мрамора: бесчисленные террасы, поросшие кустарником и цветами, спускались уступами с крутого холма. Но маркиз не замечал красоты окружающего пейзажа. Только одна мысль не давала покоя: поскорее увидеть ее.
У ворот его остановила стража, но он настоял на том, чтобы поговорить с Григорием, объясняясь с солдатами на дюжине иностранных языков, пока те не поняли, о чем он толкует, и не отвели в караульную.
При виде нежданного гостя Григорий нахмурился:
- Я надеялся, что вы благополучно ее забыли.
- А я, в свою очередь, мечтал, что она останется со мной в Вулхилле, холодно возразил маркиз. - Видимо, мы оба ошибались.
- Я мог бы не пускать вас к ней.
- Не советовал бы усложнять! - вызывающе бросил Хью. - Британский премьер-министр будет более чем рад прийти мне на помощь.
Григорий на мгновение растерялся.
- Зачем ему это?
- Видите ли, я его крестник, но дело не столько в этом, сколько в том, что он симпатизирует мне и находит рассказ о моем тогдашнем похищении весьма интригующим, - сообщил маркиз и, кивком показав на дверь, добавил: - Поэтому и предлагаю известить княгиню о моем приезде.
- Что вы намереваетесь делать?
Взгляды мужчин скрестились. Напряжение сгустилось, став физически ощутимым.
- Пока не знаю, - выговорил наконец маркиз.
***
У княгини осталось немного времени, чтобы взять себя в руки и оправиться от потрясения, вызванного новостью. Войдя в гостиную, где ожидал маркиз, она уже сумела казаться спокойной и невозмутимой.
- Ты нашел меня...
- А ты воображала, что не найду?
Княгиня пожала плечами, и цветастые шелковые оборки едва слышно зашелестели.
- Прошло почти три года, - заметила она, не упоминая о его репутации донжуана, всегда готового обольстить и тут же забыть женщину.
- Ты хорошо спряталась, - бесстрастно обронил он.
- Это было необходимо.
Только сверхъестественное самообладание давало ей силы говорить с ним как с чужим, незнакомым человеком. Но как трудно держаться, когда он заполнил комнату своим присутствием, а глаза горят такой яростью, что словно сжигают ее. Когда она способна помнить лишь о сладости его объятий...
- Ты посчитала, мне безразлично то, что сын не знает своего отца?
- Конечно, нет!
- Разумеется, нет, - мягко сказал он, думая о том, что рассказал ему британский консул в Рагузе. - Я слышал, твой муж мертв.
- Да, - выдавила она, с трудом выдерживая беспощадное презрение его взгляда.
- И ты его убила.
Мариана немного помолчала, прежде чем ответить.
- Да, каким-то образом... можно сказать и так, - призналась она, слегка вздернув подбородок, чтобы выстоять против его обвинений. - А ты проделал этот путь, чтобы обличить меня?
Она не позволит делать из себя злодейку и убийцу, что бы он там ни утверждал.
- Если это так, желаю тебе благополучно вернуться в Англию.
- Какой цвет настоящий? - осведомился он, показывая на ее светлые волосы.
- Это так важно? - раздраженно процедила она.
- Просто я помню тебя другой, - тихо пояснил он внезапно изменившимся голосом, в котором снова прозвенели доброта и тепло, голосом, который она помнила со времени, проведенного в Вудхилле. - Так ты надела мое ожерелье в тот парижский вечер?
Мариана вынуждала себя держаться отчужденно, хотя хрипловатый тембр пробуждал поток воспоминаний, казалось, навеки умерших.
- Я часто ношу его, - пояснила она.
Каждый день. Каждый Божий день, хотя этого она ему не скажет. Но его подарок стал единственным талисманом, надежной опорой в ее одиноком мире.
- Тебе следовало написать. По крайней мере когда родился наш сын.
- Я хотела. И не только написать, - вздохнула княгиня, - но обстоятельства не позволили. У меня нет личной жизни, Хью. Ты должен это понять.
- Как и у меня. С тех пор как ты исчезла, я тосковал по тебе, прошептал маркиз. Он стоял неподвижно: высокий, смуглый, греховно-красивый, совсем такой, каким она его помнила. А его слова... мечта, воплощенная в жизнь...
- А я не смела тосковать по тебе. Мне не позволяли, - слегка улыбнулась она, начиная надеяться, что Господь, может, все-таки ответил на ее молитвы.
- Григорий...
Ее улыбка стала чуть шире.
- Он не дает угаснуть моему чувству долга.
- А я в это время был вдали от сына и не видел его первых шагов.
- Прости меня за это. Но моя жизнь должна быть принесена в жертву этому...
Мариана показала на широкие окна, за которыми раскинулся город.
- Кроме того, я думала, что ты довольно скоро утешишься и найдешь себе другие развлечения.
- А ты? - внезапно взорвался он. - Ты сумела найти себе другие развлечения?
- Если хочешь знать, я жила строже монашки, но считала, что ты, как всегда, ищешь свои обычные удовольствия... привычка - вторая натура...
При мысли о его бесчисленных похождениях уже привычная ревность опалила душу.
- Интересно, сколько детей у тебя появилось за последний год? вызывающе добавила она.
Слово "монашка" проникло в сознание, мгновенно уничтожив досаду и горечь.
- Что ты скажешь, если я останусь?
- Сначала ответь мне!
- Ни одного. Ни одного ребенка, - подчеркнул маркиз, сознавая, что она имеет право подозревать его во всех грехах. - С тех пор как ты сбежала, я не спал с женщиной.
- А до меня доходили совсем иные слухи.
- Видимо, Григорий нагло лжет, - с вкрадчивой злобой заверил маркиз.
- Это не Григорий.
- Значит, другой советчик, который теперь вертит тобой и вмешивается в твою жизнь!
- Я сама решила вернуться. И мной никто не управляет.
- В таком случае ты - хозяйка своей судьбы, - деловито отметил маркиз. - Ты меня любишь? - Он тут же понял, что не стоило спрашивать об этом таким ледяным тоном, и, немного смягчившись, умоляюще повторил: - Ты меня любишь?
Мариана зачарованно смотрела в прекрасные темные глаза, прежде чем тяжесть долга и ответственности вновь легла на плечи свинцовым грузом. Она поспешно отвернулась.
- Я не спрашиваю, позволено ли тебе меня любить, - мягко пояснил он. Только любишь ли ты?
Она снова подняла на него взгляд, в котором сияли тепло и нежность.
- Ты знаешь ответ.
- Годы и беды сбили с меня спесь, - с улыбкой сожаления признался маркиз. - Я хочу слышать...
- Я люблю тебя, - прошептала она, вдруг показавшись ему совсем юной и беззащитной. - Люблю тебя сейчас, любила вчера и буду любить через тысячу лет. Всегда и навеки.
- Три года - бесконечно долгий срок для разлуки с тобой, - тихо обронил он, потягивая ей руку. - Временами я почти терял рассудок.
Видя, что она все еще колеблется, Хью двумя широкими шагами перекрыл расстояние между ними и сжал ее в объятиях, словно ни этих лет, ни политических интриг, ни бесчисленных стран попросту не существовало. Словно они опять оказались в Вудхилле и солнце с небес сияло только для двоих.
- Я отчаянно люблю тебя! Так, как только мужчина способен любить женщину, и готов разделить с тобой все невзгоды и радости, - бормотал он, прижимая ее к себе.
- Жить здесь - все равно что на вулкане. Это опасные места, предупредила она.
- Значит, моему сыну не помешает лишний опекун и защитник.
- Так ты решил остаться? - ахнула она.
- Ради тебя я готов на все. Тебе следовало бы спросить меня об этом три года назад.
- Я боялась. Прости меня... за все... то есть почти за все.
Невероятно счастливая улыбка озарила ее прекрасное лицо.
- Сава похож на тебя как две капли воды... даже если бы ты захотел, не смог бы отрицать свое отцовство. И он всегда старается настоять на своем, совсем как ты. Хочешь его увидеть?
- Даже Григорий со всем своим воинством не смог бы меня удержать, усмехнулся маркиз. - Странная штука - любовь.
- И временами бывает хуже всякой пытки.
- Была. Отныне все изменилось! - жизнерадостно объявил он, подхватывая ее на руки. - И теперь счастливее нас нет никого на свете.
***
Едва завидев отца, Сава заулыбался, протянул ему пухлые ручонки и повторил слово "папа", которому научила его мать.
Не стыдясь заблестевших слезами глаз, Хью повернулся к княгине и, прошептав "спасибо", прижал к себе малыша. Тот доверчиво прильнул к его груди. Хью принялся тихо рассказывать ему о своем путешествии, о поездах и кораблях, и не прошло и получаса, как отец с сыном были полностью поглощены механизмом забавной игрушки - заводного автомобиля. Сосредоточенные лица были настолько одинаковыми, что княгиня не сводила с них потрясенного взгляда. Неужели кровь рода Кру действительно так чиста?
Две темноволосые взъерошенные головы склонились над машиной. Две пары черных глаз рассматривали каждую деталь, и когда игрушка с шумом промчалась по полу, оба самозабвенно расхохотались В этот день Хью Долсени и князь Сава стали друзьями навеки, и маркиз Кру согласился на роль законного опекуна ребенка: наставлял, заботился и безмерно любил.
Когда князю исполнилось пять, Мариана и Хью обвенчались. От этого счастливого союза родилось еще трое детей. Семейство продолжало жить в горном княжестве, вдали от потрясений, происходивших в соседних странах, и только когда Версальский договор вновь перекроил карту Европы, последние балканские карликовые государства исчезли с лица земли. Тогда маркиз, унаследовавший от отца титул герцога, увез семью домой, в Англию, в одно из родовых поместий. Герцог и герцогиня Тимерли вместе со своими детьми вели спокойное, уединенное существование.
Полное любви.
И жизнь в провинции, на которую когда-то решился Хью от скуки и досады, превратилась в благословенное, добровольное уединение.
Хью закрыл глаза. Из горла вырвался глухой стон, и рука его немедленно зарылась в копну рыжих волос. Теперь они оказались на равных, испытывали то же грызущее вожделение, и довольно продолжительное время в гроте слышались лишь легкий звон воды да тихие чмокающие звуки.
Когда княгиня наконец отстранилась, не вытирая распухших влажных губ, Хью враждебно пробормотал:
- Вижу, и тут тебя трудно превзойти. Какое умение!
- Тебе не понравилось? - нежно пропела княгиня. - А мне казалось, что ты... - в глазах ее блеснули смешинки, - отвечаешь...
Внезапно потеряв интерес к этому поединку характеров, и мечтая лишь о том, чтобы полностью, окончательно владеть ею, Хью стиснул тонкую талию и легко поставил Софию на ноги.
- Подними юбки, - коротко приказал он. Она немедленно подчинилась, так же возбужденная, как он, охваченная столь же роковой похотью, бурлившей в крови. Он мигом спустил с ее бедер тонкие панталоны и выругался, не в силах сразу справиться с сапожками. Плоть его горела, пульсировала, а потребность погрузиться в эту женщину мутила рассудок, превосходя все границы желания.
Она громко, тяжело дышала.
Оба трепетали.
- Скажи хоть ты, имеется для всего этого разумное объяснение или нет? простонал он, снова поднимая Софию, как пушинку, и, бросив на шезлонг, скользнул в ее лоно с легкостью, говорившей о долгой практике.
Она покачала головой:
- Это истинное безумие. Мы теряем разум...
Но последние слова затерялись в приглушенном вопле, когда он вонзился в нее, погрузившись так глубоко, что на миг приподнял ее с кресла. Ум и здравый смысл уступили место вихрю ощущений. Уже через секунду она забилась в экстазе, словно сто лет ждала этого человека, способного погрузить ее в водопад утонченного блаженства.
Она нашла то, что искала.
Он знал о женщинах все. Слишком долго они преследовали его, слишком хорошо он чувствовал каждый их душевный порыв. И, что всего важнее, умел загораться истинной страстью.
Волны второго оргазма омыли ее через несколько минут, и она, застонав, вцепилась в его сильные плечи. Его плоть растягивала ее узкий проход почти до пределов выносимого. Пьянящее наслаждение, потрясение плавили мозг, пронизывали каждый нерв и клеточку, касались глубин ее души и, о волшебство, ворвались в сердце, туда, где, как она думала, давно умерли мечты о любви.
И тут он шутливо прошептал:
- Значит, Купидон существует...
София пораженно уставилась на него.
- Ты тоже чувствуешь это?
Он едва заметно улыбнулся:
- Это настоящее колдовство.
- Языческое, - согласилась княгиня, касаясь пальцем его губ. - Только не спугни чуда.
- Ни за что, - выдохнул он, снова начиная двигаться в ней, скользя по влажному проходу, слегка отстраняясь, чтобы сделать последующее проникновение еще более волнующим. Медленный ритм его выпадов кружил голову, вселенная сосредоточилась в их соединенных телах, похоть, сладострастие, привязанность... новая робкая любовь пела в крови.
Возможно, в эту минуту в небесах происходил парад планет или какая-то добрая волшебница взмахнула своей палочкой. А может, они просто не смогли противиться властному притяжению. Только оба понимали, что случилось чудо. Непредсказуемое. Небывалое. Невероятное.
- Этот ребенок мой, - простонал он, исторгаясь бурным гейзером.
- Наш, - поправила она, приникнув к нему.
- Наш, - согласился он, отдавшись на волю эмоциям, сотрясавшим его тело. И она открылась навстречу потокам его семени, покоряясь тайнам, связавшим их, и впервые понимая значение слова "любовь".
Мгновение спустя они обессиленно растянулись в шезлонге, разгоряченные, повенчанные внезапно возникшей близостью душ.
- И что же нам теперь делать? - прошептал маркиз, как всегда чувствуя себя немного неловко после любовных игр.
- Если поможешь мне стащить это зеленое орудие пытки, неплохо бы охладиться в бассейне, - предложила София и услышала отчетливый вздох облегчения.
- Ты чертовски очаровательна, - пробормотал он с ослепительной улыбкой.
- А вашему обаянию, милорд, не в силах противиться ни одна женщина, заверила София, стараясь вывести себя и его из коварной ловушки, куда их загнало слишком пылкое чувство. - Посмотрим, способны ли вы так же храбро сражаться в воде.
- Потом дадите мне знать, княгиня, - поддразнил он и, вскочив с шезлонга, подхватил ее и понес к воде.
Не успела София оглянуться, как оказалась обнаженной. Маркиз опустил ее в воду и сказал:
- Теперь узнаем, сумею ли я согреть тебя.
Он сумел.
И с большим искусством.
Только когда Григорий громко заколотил в дверь, они заметили, что солнце давно клонится к закату и в углах грота поселились темные тени.
- Хочешь остаться или поедем? - осведомился он, целуя лежавшую на поросшем мхом бережку женщину.
- Решай сам, - промурлыкала она, скованная чудесной летаргией.
- Десять минут! - прокричал Хью стражникам, но обоим не слишком хотелось покидать очаровательный грот, так что прошел почти час, прежде чем они появились в сгущавшихся сумерках.
Маркиз вынес принцессу, свернувшуюся в его объятиях, подобно спящему ребенку.
- Она устала, - лаконично объявил он, вызывающе оглядывая сгрудившихся всадников. - И мы не нуждаемся в чужом обществе. Кстати, Григорий, две сотни ярдов, не забыл?
На обратном пути теплая тьма окутала их прозрачным покрывалом, воздух нежным бархатом овевал лица, спокойствие ночи находилось в полной гармонии с довольством душ.
Он гортанно прошептал:
- Спасибо тебе...
София улыбнулась и едва слышно призналась:
- Ты даришь мне радость.
Почему-то он ощутил неподдельное счастье при этих словах и еще раз понял, насколько она дорога ему. И более того, любовь прокралась через границы, возведенные его эгоизмом и равнодушием. И озарила тьму.
- Ты веришь в судьбу? - тихо спросил он.
- Только в счастливую.
Ей не хотелось рисковать минутами блаженства. Пусть все остается, как сейчас. Хотя бы ненадолго.
- А в любовь?
София поколебалась, потому что до сегодняшнего дня представить не могла, что это такое, да и маркиза вряд ли можно назвать человеком, способным на открытое изъявление подобных чувств.
- Почему ты спрашиваешь?
- Какая осмотрительность! - улыбнулся он.
- При такой жизни, как моя, приходится быть осторожной.
- Тогда я скажу первым. Я люблю тебя, моя драгоценная София.
- Ты пьян, Кру? - шутливо поинтересовалась она. Ни в коем случае нельзя позволить любви вмешаться в их отношения!
- А если бы и так, что с того? Я люблю тебя пьяным или трезвым, во мраке ночи и в утреннем свете. Я люблю тебя! - твердил он отчаянно, словно хватаясь за соломинку. - И ты должна тоже полюбить меня.
- Не могу.
- Но ты уже любишь.
Он знал... интуитивно чувствовал, что они стали одним целым и она испытывает то же, что и он. Его пронизывающий взгляд впился в смятенную женщину.
- Любишь!
Только кваканье лягушек и песни цикад тревожили тишину ночи.
- Люблю, - прошептала она, не вытирая катившихся по щекам слез.
***
Эту ночь они провели вместе в спальне княгини и любили друг друга бесконечно, в самых разнообразных позах и положениях. Оба были без сил, но спать почему-то не могли, словно любовь вливала в их жилы бодрящее зелье. И они строили планы... вернее, Хью строил планы за обоих.
Наконец они задремали. София проснулась первой и долго лежала в ленивой истоме, впервые в жизни охваченная истинным счастьем, не отрывая глаз от лежащего рядом мужчины, который за эти долгие часы заставил ее поверить в то, что любовь существует. Хью дышал неслышно, как спящее дитя: грудь поднимается почти незаметно, длинные ресницы лежат опахалами на щеках, одеяло сползло с бронзового торса, рот - одновременно чувственный и нежный, совсем как его поцелуи.
"Эти руки сжимали меня, - подумала она. - Эти пальцы меня касались..."
Трепет возбуждения пробежал по ее телу при воспоминании о его изощренных ласках. Она жадно изучала его стройное тело и безупречные черты лица. А улыбка! Как она обожает его улыбку, словно обещающую безграничные радости!
Больше всего ей будет не хватать его улыбки.
Еще несколько минут она вглядывалась в него, стараясь навсегда запечатлеть в памяти и сердце облик возлюбленного, запомнить каждую деталь и мелочь, так, чтобы и через тысячу лет перед глазами всплыло его лицо.
Но часы в передней принялись громко бить, возвращая ее к действительности. Зная, что время на исходе, она отправилась на поиски Григория.
- Он хочет, чтобы я уехала с ним сегодня вечером или завтра, - сообщила София, садясь напротив капитана в буфетной.
- А вы?
- Если я сумею убедить его подождать два дня, ты успеешь телеграфировать Милошу и попросить его все устроить?
- Все будет расписано на полгода вперед, ваша светлость. Только ваши сомнения и угрызения совести помешали нашим планам.
- А моя мать? Ты можешь гарантировать ее безопасность?
- Разумеется, как много раз раньше. Катерина выведет ее через туннель и отправит в Венгрию. Ничего сложного.
- Мне следовало бы самой проводить ее.
- И стать жертвой безумия вашего мужа? Вы пойдете на такой риск? Я этого не позволю. - Он откинулся в кресле и на миг прикрыл глаза. Простите. Невольно вырвалось.
Она судорожно скрутила концы шелкового пояса, пропустила сквозь пальцы, не в силах успокоиться.
- Мы и без того слишком легко распоряжаемся чужими жизнями.
- Ничего не поделаешь. Мои люди это понимают. И не только мои. Все давно это сознают. Предоставьте мне остальное. Проведите с маркизом две недели или, если хотите, месяц. К этому времени все разрешится и вы с триумфом вернетесь домой.
- Значит, мне позволен маленький глоток счастья?
- Вы заслуживаете большего, и будь моя воля, я отдал бы вам весь мир.
Его взгляд был красноречивее любых слов, но голос звучал сухо и властно.
- Знаю, Григорий. И спасибо тебе, - мягко ответила она, понимая, что он испытывает в этот момент. Он ее опора и опекун, защитник и покровитель. Через два дня мы можем сбежать?
- Я позабочусь, чтобы Пирс смог пробраться в конюшню без помех. И как только все будет подготовлено к вашему возвращению, пришлю телеграмму.
- К моему возвращению, - вздохнула она.
- Вы будете править, с наследником или без оного. Ребенок необходим только в том случае, если ваш муж по-прежнему останется на троне.
София кивнула и поднялась.
- Помоги нам Бог в этой опасной игре за трон, - шепнула она.
Глава 3
Они покинули поместье двумя ночами позже. Пирсу удалось увести с конюшни трех лошадей. К утру они были уже на полпути в Лондон. Ненадолго остановившись в Долсени-Хаус передохнуть, поесть и переодеться, они направились в Вудхилл, имение маркиза, и уже в темноте въехали в ворота. Ровно через пять минут дом сиял огнями и весь штат слуг стоял на голове, стараясь получше устроить хозяина и его прелестную гостью.
Княгине представили мажордома, экономку, управляющего и наконец, капеллана, Джона Райта, который с улыбкой сообщил:
- Мы с Хью дружили с самого детства. Он очень великодушен и щедр к арендаторам и всему приходу.
Княгиня сразу поняла, что священник тактично умолчал о менее благородных чертах характера маркиза.
Отдав необходимые приказания, хозяин повел гостью в свои покои.
- Так вот где ты собирался скучать, когда я тебя похитила!
- Это то место, где мы собираемся скучать, - поправил он, подходя сзади и заключив ее в объятия. - Вон за теми холмами деревня. Я завтра возьму тебя с собой и всем покажу, какая у меня возлюбленная.
- И ни один человек не спросит, кто я?
- Пусть гадают. Сама княгиня София разделила мою жизнь. Что еще им нужно знать? И если я люблю тебя, они тоже полюбят. Жизнь здесь очень проста, - объяснял он, исполненный невероятного довольства и покоя, особенно теперь, когда одного тепла ее тела было достаточно, чтобы поверить в рай.
- Звучит заманчиво, - согласилась она, накрывая его ладони своими.
- Здесь мы будем растить нашего ребенка. Наших детей. И если это безумие, не стоит приводить меня в чувство.
- И меня тоже, - всхлипнула она.
***
Дни мелькали один за другим, пронизанные солнечной радостью. Маркиз и княгиня были так счастливы, что жалели весь мир, которому не довелось испытать ничего подобного. Они проводили каждую минуту вместе, в гармонии, которую воспевают лишь поэты в лирических стансах и сонетах, а реалисты провозглашают несуществующей. Иногда они все дни проводили в постели и любили друг друга до изнеможения, бывало и так, что оба вставали на рассвете и шли гулять или объезжали поместье, сады, окрестности. И повсюду люди провожали их взглядами: завистливыми, восхищенными, потрясенными. Такое счастье казалось невозможным, невероятным.
Через две недели, когда княгиня, заметив, что ее женское недомогание так и не началось, застенчиво сообщила об этом маркизу, тот решил созвать всю округу и устроить праздник.
- Мы объявим, что это в честь какого-нибудь святого, придумаем что-нибудь, - пообещал он, радостно улыбаясь. - Я не хочу тебя смущать.
Но внимательные глаза окружающих подмечали малейшие детали их отношений, и хотя все веселились, танцевали, ели и пили, многие стали свидетелями нежной заботы маркиза о княгине. Он обращался с ней, как с фарфоровой куклой, и догадаться о причине было несложно. Отсчет дней начался.
- Теперь ему придется жениться на ней, - строго заметила подвыпившая экономка, успевшая опрокинуть несколько бокалов лучшего вина маркиза, иначе его наследник лишится законного титула.
- Но она уже замужем, - возразил главный конюх, окидывая экономку презрительным взглядом.
- Значит, пусть купит развод. Заплатит мужу, и дело в шляпе, - пояснил мажордом, все еще стойко державшийся на ногах после бесчисленных стаканчиков виски. - Или палате лордов. Те и не такое проделывают, были бы денежки.
- Что же, он может себе это позволить. Видели бриллианты, которые он ей подарил? Она надевала их вчера к ужину.
- И сегодня, когда плавала в пруду, - дерзко добавил конюх.
- Пора тебе сказать своим негодяям помощникам, чтобы не лезли в чужие дела, иначе я им уши надеру! - вскинулась экономка. - Невоспитанные олухи! Никакого понятия о приличиях!
По мере того как пустел один бочонок за другим, все больше и больше пари заключалось на то, кто вернее всего угадает дату рождения наследника маркиза.
Но сам хозяин и его гостья устроили праздник на свой лад.
В десять часов они поднялись и под приветственный рев, вольные реплики и непристойные замечания удалились в маленький коттедж для гостей, чуть в стороне от огромного газона. В маленьком каменном строении горели свечи, бросая на стены и пол золотистые приветливые блики. Воздух был наполнен ароматом роз и лилий. Вазы с цветами стояли на столах и консолях, в крошечной столовой уже ждал холодный ужин, постель в спальне была приготовлена.
- Тебе нравится? - прошептал Хью, сжимая ее руку.
- Совсем как кукольный домик из сказки.
- Здесь так тихо.
- Да. Но, кажется, весь остальной мир веселится. Тебя здесь очень любят.
- Это Джон и управляющий все устроили. Молодцы!
- Но без твоего одобрения они ничего не сумели бы.
Слишком хорошо знала София, какой грубой и бесчеловечной может быть власть.
- Должны же арендаторы хотя бы какую-то пользу получить от моего богатства. Завтра я покажу тебе фермы в Олдерли. Мы пытаемся вырастить новые сорта пшеницы.
София улыбнулась, поражаясь, как сильно отличается этот сельский житель от развратного, распущенного аристократа.
- С удовольствием посмотрю, - согласилась она.
- Может, тебе еще чего-то хочется? - шепнул он, прикусывая мочку ее уха.
- Ужин в постели! - поддразнила она. - Я постоянно голодна.
- Как и следует быть. Желаю, чтобы мое дитя хорошо кормили, - весело объявил он. - А теперь ложись. Я принесу ужин и накормлю тебя.
- Ты мое счастье.
- А ты любовь всей моей жизни, - признался он, заключив ее в объятия.
Ночью, когда они отдыхали, утомленные любовью, маркиз тихо сказал, прижимая ее к себе:
- Я хочу, чтобы ты развелась с мужем.
И ощутил, как она застыла в его объятиях.
- Я легко и без огласки получу развод. Посторонним необязательно знать подробности. Мои адвокаты справятся с этим.
- Муж такого не допустит.
- Не волнуйся, я позабочусь, чтобы он согласился, - уверенно пообещал он.
- Давай поговорим об этом утром. Не возражаешь?
- Нет, разумеется, нет. Я сделаю все, что ты пожелаешь. Но ты ведь понимаешь, что этот ребенок должен быть законным?
- Знаю, - кивнула она, нежно целуя его. На ее глазах появились слезы.
- Не плачь. Я все устрою, - поклялся маркиз, вытирая ей щеки ладонью.
- Знаю, - повторила она, стараясь улыбнуться.
***
Когда он проснулся, ее уже не было.
Он перевернул вверх дном весь дом, деревню, поместье, приход, пытаясь отыскать хоть какой-то след. Нанимал детективов в Лондоне и Париже. Оказалось, что князя Марко не существует в природе. Британские консульства всех европейских стран разыскивали Софию, но безуспешно. Она исчезла с лица земли, растворилась в воздухе.
Когда вскоре после этого маркиз навсегда удалился от света, пошли слухи о его хворях и болезнях. Судачили, что он стал отшельником в наказание за бесчисленные грехи, но те, кто знал его лучше, видели отчаянную боль и тоску и боялись за его рассудок. Однако по мере того, как недели перетекали в месяцы, он постепенно смирился и принял исчезновение Софии как нечто неизбежное и с головой погрузился в хозяйство. Ритм его жизни определяла лишь смена времен года. Маркиз по-прежнему жил в Вудхилле, где принимал своих ближайших друзей. И изредка приезжал в столицу либо на свадьбы, сначала племянницы, а позже своего приятеля Чарлза, либо по делам. Иногда выставлял лошадей на скачки и регулярно посещал местный охотничий клуб во время сезона охоты, хотя безумно, отчаянно рисковал, посылая коня через самые невероятные препятствия, так что присутствующие бились об заклад, уцелеет ли маркиз при очередном головокружительном прыжке.
Так пролетело два года. Жизнь маркиза разительно отличалась от его прежнего существования. Давние приятельницы отчаялись когда-либо насладиться его обществом. Настроенная более решительно, чем большинство воздыхательниц, прелестная графиня Грейсон умудрилась проникнуть в его дом и кровать. Позже она признавалась, будто он, едва успев бросить на нее взгляд, преспокойно объявил, что предпочитает спать один, повернулся и вышел из спальни. После этого случая маркиз отдал строжайший приказ никого не пропускать в Вудхилл без его разрешения.
Как-то жарким августовским днем маркиз просматривал почту, открыв двери и окна навстречу солнечному свету и теплу. "Что она сейчас делает?" - в который раз гадал он, распечатывая последнее письмо от детективного агентства в Париже, чьи услуги до сих пор продолжал оплачивать. Ожидая от них не более чем обычного квартального отчета, не содержавшего никаких новых сведений, он развернул короткую записку, откуда выпал газетный снимок.
"Это то самое ожерелье?" - спрашивал его парижский агент.
Маркиз поднес фото к глазам, пытаясь рассмотреть неясное изображение. Чернильная стрелка указывала на даму, одну из приглашенных на прием в честь австрийского посла в Париже.
Стараясь не давать волю напрасной надежде, маркиз внимательно изучал снимок. Женщина была блондинкой. Очевидно, изменила цвет волос. Но глаза... Глаза и губы Софии. На шее женщины сверкало колье, его последний подарок. И неожиданно светлые волосы на его глазах превратились в пылающие огнем пряди, а женщина на заднем плане сошла с фотографии в комнату.
Через двадцать минут он покинул Вудхилл, а через пять часов пересек Ламанш. Когда владелец детективного агентства наутро пришел в контору, только что приехавший с Северного вокзала маркиз уже ожидал у дверей, небритый, взъерошенный, и потребовал немедленных ответов.
Остаток дня ушел на то, чтобы разыскать изображенных на снимке людей, которые могли бы опознать женщину с бриллиантовым колье.
Она оказалась княгиней Марианой, регентом небольшого княжества на границе Далмации и Монтенегро. Княгиня правила от имени маленького сына, князя Савы.
Из Парижа маркиз выехал в Зальцбург и далее в Загреб. Поезд мчался по пустынной местности, где протекало множество речушек, впадавших в Адриатическое море, которое в этот пасмурный день выглядело как одно из унылых шотландских озер. Небо, море и острова сливались в серый туман, рассекаемый дождевыми струями. В Загребе он сел на пароход, идущий мимо Коршулы в Рагузу. Там маркиз нанял экипаж и отправился в глубь материка.
Места, которые он проезжал, были настолько живописны, что казались театральными декорациями: сочная зелень лесов, перемежаемая темными тонами сосен, величественные горные пики, глубокие озера, фруктовые сады и виноградные лозы в долинах, домики, утопавшие в цветущих розах, водопады, низвергавшиеся с высоких скал. Повсюду в буйном изобилии росли осины, инжир, тополя, березы, гибкие лозы вистерии, словно в некоем первобытном раю. Наконец он прибыл в маленькую столицу, напоминавшую миниатюрную Венецию: белостенные дворцы и церкви, сверкающие под полуденным солнцем.
Княжеский дворец был выстроен из белого мрамора: бесчисленные террасы, поросшие кустарником и цветами, спускались уступами с крутого холма. Но маркиз не замечал красоты окружающего пейзажа. Только одна мысль не давала покоя: поскорее увидеть ее.
У ворот его остановила стража, но он настоял на том, чтобы поговорить с Григорием, объясняясь с солдатами на дюжине иностранных языков, пока те не поняли, о чем он толкует, и не отвели в караульную.
При виде нежданного гостя Григорий нахмурился:
- Я надеялся, что вы благополучно ее забыли.
- А я, в свою очередь, мечтал, что она останется со мной в Вулхилле, холодно возразил маркиз. - Видимо, мы оба ошибались.
- Я мог бы не пускать вас к ней.
- Не советовал бы усложнять! - вызывающе бросил Хью. - Британский премьер-министр будет более чем рад прийти мне на помощь.
Григорий на мгновение растерялся.
- Зачем ему это?
- Видите ли, я его крестник, но дело не столько в этом, сколько в том, что он симпатизирует мне и находит рассказ о моем тогдашнем похищении весьма интригующим, - сообщил маркиз и, кивком показав на дверь, добавил: - Поэтому и предлагаю известить княгиню о моем приезде.
- Что вы намереваетесь делать?
Взгляды мужчин скрестились. Напряжение сгустилось, став физически ощутимым.
- Пока не знаю, - выговорил наконец маркиз.
***
У княгини осталось немного времени, чтобы взять себя в руки и оправиться от потрясения, вызванного новостью. Войдя в гостиную, где ожидал маркиз, она уже сумела казаться спокойной и невозмутимой.
- Ты нашел меня...
- А ты воображала, что не найду?
Княгиня пожала плечами, и цветастые шелковые оборки едва слышно зашелестели.
- Прошло почти три года, - заметила она, не упоминая о его репутации донжуана, всегда готового обольстить и тут же забыть женщину.
- Ты хорошо спряталась, - бесстрастно обронил он.
- Это было необходимо.
Только сверхъестественное самообладание давало ей силы говорить с ним как с чужим, незнакомым человеком. Но как трудно держаться, когда он заполнил комнату своим присутствием, а глаза горят такой яростью, что словно сжигают ее. Когда она способна помнить лишь о сладости его объятий...
- Ты посчитала, мне безразлично то, что сын не знает своего отца?
- Конечно, нет!
- Разумеется, нет, - мягко сказал он, думая о том, что рассказал ему британский консул в Рагузе. - Я слышал, твой муж мертв.
- Да, - выдавила она, с трудом выдерживая беспощадное презрение его взгляда.
- И ты его убила.
Мариана немного помолчала, прежде чем ответить.
- Да, каким-то образом... можно сказать и так, - призналась она, слегка вздернув подбородок, чтобы выстоять против его обвинений. - А ты проделал этот путь, чтобы обличить меня?
Она не позволит делать из себя злодейку и убийцу, что бы он там ни утверждал.
- Если это так, желаю тебе благополучно вернуться в Англию.
- Какой цвет настоящий? - осведомился он, показывая на ее светлые волосы.
- Это так важно? - раздраженно процедила она.
- Просто я помню тебя другой, - тихо пояснил он внезапно изменившимся голосом, в котором снова прозвенели доброта и тепло, голосом, который она помнила со времени, проведенного в Вудхилле. - Так ты надела мое ожерелье в тот парижский вечер?
Мариана вынуждала себя держаться отчужденно, хотя хрипловатый тембр пробуждал поток воспоминаний, казалось, навеки умерших.
- Я часто ношу его, - пояснила она.
Каждый день. Каждый Божий день, хотя этого она ему не скажет. Но его подарок стал единственным талисманом, надежной опорой в ее одиноком мире.
- Тебе следовало написать. По крайней мере когда родился наш сын.
- Я хотела. И не только написать, - вздохнула княгиня, - но обстоятельства не позволили. У меня нет личной жизни, Хью. Ты должен это понять.
- Как и у меня. С тех пор как ты исчезла, я тосковал по тебе, прошептал маркиз. Он стоял неподвижно: высокий, смуглый, греховно-красивый, совсем такой, каким она его помнила. А его слова... мечта, воплощенная в жизнь...
- А я не смела тосковать по тебе. Мне не позволяли, - слегка улыбнулась она, начиная надеяться, что Господь, может, все-таки ответил на ее молитвы.
- Григорий...
Ее улыбка стала чуть шире.
- Он не дает угаснуть моему чувству долга.
- А я в это время был вдали от сына и не видел его первых шагов.
- Прости меня за это. Но моя жизнь должна быть принесена в жертву этому...
Мариана показала на широкие окна, за которыми раскинулся город.
- Кроме того, я думала, что ты довольно скоро утешишься и найдешь себе другие развлечения.
- А ты? - внезапно взорвался он. - Ты сумела найти себе другие развлечения?
- Если хочешь знать, я жила строже монашки, но считала, что ты, как всегда, ищешь свои обычные удовольствия... привычка - вторая натура...
При мысли о его бесчисленных похождениях уже привычная ревность опалила душу.
- Интересно, сколько детей у тебя появилось за последний год? вызывающе добавила она.
Слово "монашка" проникло в сознание, мгновенно уничтожив досаду и горечь.
- Что ты скажешь, если я останусь?
- Сначала ответь мне!
- Ни одного. Ни одного ребенка, - подчеркнул маркиз, сознавая, что она имеет право подозревать его во всех грехах. - С тех пор как ты сбежала, я не спал с женщиной.
- А до меня доходили совсем иные слухи.
- Видимо, Григорий нагло лжет, - с вкрадчивой злобой заверил маркиз.
- Это не Григорий.
- Значит, другой советчик, который теперь вертит тобой и вмешивается в твою жизнь!
- Я сама решила вернуться. И мной никто не управляет.
- В таком случае ты - хозяйка своей судьбы, - деловито отметил маркиз. - Ты меня любишь? - Он тут же понял, что не стоило спрашивать об этом таким ледяным тоном, и, немного смягчившись, умоляюще повторил: - Ты меня любишь?
Мариана зачарованно смотрела в прекрасные темные глаза, прежде чем тяжесть долга и ответственности вновь легла на плечи свинцовым грузом. Она поспешно отвернулась.
- Я не спрашиваю, позволено ли тебе меня любить, - мягко пояснил он. Только любишь ли ты?
Она снова подняла на него взгляд, в котором сияли тепло и нежность.
- Ты знаешь ответ.
- Годы и беды сбили с меня спесь, - с улыбкой сожаления признался маркиз. - Я хочу слышать...
- Я люблю тебя, - прошептала она, вдруг показавшись ему совсем юной и беззащитной. - Люблю тебя сейчас, любила вчера и буду любить через тысячу лет. Всегда и навеки.
- Три года - бесконечно долгий срок для разлуки с тобой, - тихо обронил он, потягивая ей руку. - Временами я почти терял рассудок.
Видя, что она все еще колеблется, Хью двумя широкими шагами перекрыл расстояние между ними и сжал ее в объятиях, словно ни этих лет, ни политических интриг, ни бесчисленных стран попросту не существовало. Словно они опять оказались в Вудхилле и солнце с небес сияло только для двоих.
- Я отчаянно люблю тебя! Так, как только мужчина способен любить женщину, и готов разделить с тобой все невзгоды и радости, - бормотал он, прижимая ее к себе.
- Жить здесь - все равно что на вулкане. Это опасные места, предупредила она.
- Значит, моему сыну не помешает лишний опекун и защитник.
- Так ты решил остаться? - ахнула она.
- Ради тебя я готов на все. Тебе следовало бы спросить меня об этом три года назад.
- Я боялась. Прости меня... за все... то есть почти за все.
Невероятно счастливая улыбка озарила ее прекрасное лицо.
- Сава похож на тебя как две капли воды... даже если бы ты захотел, не смог бы отрицать свое отцовство. И он всегда старается настоять на своем, совсем как ты. Хочешь его увидеть?
- Даже Григорий со всем своим воинством не смог бы меня удержать, усмехнулся маркиз. - Странная штука - любовь.
- И временами бывает хуже всякой пытки.
- Была. Отныне все изменилось! - жизнерадостно объявил он, подхватывая ее на руки. - И теперь счастливее нас нет никого на свете.
***
Едва завидев отца, Сава заулыбался, протянул ему пухлые ручонки и повторил слово "папа", которому научила его мать.
Не стыдясь заблестевших слезами глаз, Хью повернулся к княгине и, прошептав "спасибо", прижал к себе малыша. Тот доверчиво прильнул к его груди. Хью принялся тихо рассказывать ему о своем путешествии, о поездах и кораблях, и не прошло и получаса, как отец с сыном были полностью поглощены механизмом забавной игрушки - заводного автомобиля. Сосредоточенные лица были настолько одинаковыми, что княгиня не сводила с них потрясенного взгляда. Неужели кровь рода Кру действительно так чиста?
Две темноволосые взъерошенные головы склонились над машиной. Две пары черных глаз рассматривали каждую деталь, и когда игрушка с шумом промчалась по полу, оба самозабвенно расхохотались В этот день Хью Долсени и князь Сава стали друзьями навеки, и маркиз Кру согласился на роль законного опекуна ребенка: наставлял, заботился и безмерно любил.
Когда князю исполнилось пять, Мариана и Хью обвенчались. От этого счастливого союза родилось еще трое детей. Семейство продолжало жить в горном княжестве, вдали от потрясений, происходивших в соседних странах, и только когда Версальский договор вновь перекроил карту Европы, последние балканские карликовые государства исчезли с лица земли. Тогда маркиз, унаследовавший от отца титул герцога, увез семью домой, в Англию, в одно из родовых поместий. Герцог и герцогиня Тимерли вместе со своими детьми вели спокойное, уединенное существование.
Полное любви.
И жизнь в провинции, на которую когда-то решился Хью от скуки и досады, превратилась в благословенное, добровольное уединение.