Джонсон Сьюзен. Леди и лорд

 
   После этого они встретились еще раз — на следующее утро, когда Джонни вошел в кабинет Монро и застал сидевшую там Элизабет. Девушка повернулась на звук открываемой двери, а он застыл на пороге, пораженный ее головокружительной красотой, особенно яркой в этой строгой, лишенной каких-либо украшений комнате. Ее лицо, руки и лимонно-желтое платье являлись единственным источником света в атмосфере, где царили темные, преимущественно коричневые тона. Стены, обшитые деревянными панелями, дощатый пол, мебель, письменный стол Монро и его чертежная доска — все это будто превратилось в оправу для захватывающей дух красоты Элизабет.
   — Заходи, Джонни, — приветствовал Монро хозяина замка. — Твое просвещенное мнение будет как нельзя кстати. Мы с леди Грэм беседуем о парковой архитектуре.
   — Пожалуй, я зайду попозже — вечером, и мы с тобой сможем обсудить арку между главным зданием и новым крылом.
   От женщины, сидевшей возле чертежной доски Монро, исходило сияние. Она словно поглощала свет солнечных лучей, переливавшихся через окно позади архитектора, а затем снова выплескивала их в воздух. И ему казалось, что она также поглощает жар этих лучей. Каждый раз, когда он смотрел на эту девушку, он испытывал болезненное ощущение, будто кто-то ударил его в живот. А ведь обычно не растрачивал на женщин так щедро свои мысли и свои эмоции!
   — Погляди-ка сюда, — проговорил Монро, не замечая неудобства, которое испытывал его родственник и работодатель. — Я переделал проект. К тому же зачем откладывать на вечер, коли ты уже находишься здесь! — Говоря это, молодой архитектор рылся в кипе чертежей на своем письменном столе. — Надеюсь, ты согласишься, что я должным образом учел все твои пожелания. Элизабет, например, уже по достоинству оценила проделанный мной труд и одобрила его, — с довольной улыбкой закончил он.
   Увидев, какие фамильярные отношения установились между его кузеном и заложницей, уже превратившейся в гостью, Джонни мгновенно насторожился, его взгляд перескочил с одного на другую, оценив, насколько близко они сидят друг от друга. Поддавшись инстинкту собственника, он бросил на молодых людей еще один ревнивый взгляд, пытаясь определить, как крепка завязавшаяся между ними дружба.
   — Ну что ж, видимо, ты прав. В таком случае давай, показывай свои проекты, — сказал лэйрд Равенсби и расположился в комнате с решимостью скряги, вынужденного охранять свои сокровища.
   Не почувствовав настроения Джонни, мучимого безосновательными подозрениями, Элизабет и Монро разложили на столе целую коллекцию листов и наперебой стали комментировать переработанные архитектором проекты.
   — Кстати, вот эти поперечные профили помогала рисовать Элизабет, — сообщил Монро, когда они дошли до эскизов с изображением более мелких деталей отделки.
   — Конечно, ведь ты доверил мне только эти несущественные мелочи, — с улыбкой перебила его девушка.
   — Никогда не говори, что фундамент — несущественная мелочь, — возразил архитектор.
   — Ну, по крайней мере, очень скучная, — весело парировала она. — Ты же не дал мне рисовать все эти чудесные рельефные арабески. Сам сделал. Впрочем, должна признать, они получились просто восхитительными.
   Архитектор и Элизабет обменялись улыбками, что было незамедлительно подмечено Джонни Кэрром.
   — Но все же завтра, — продолжала Элизабет, — ты просто обязан разрешить мне попробовать свои силы в картушах^[11].
   И Джонни с ужасом увидел, как она, словно разыгравшийся ребенок, показала Монро язычок.
   — Иначе вы надуете губки? — игривым тоном спросил тот.
   — Можете в этом не сомневаться.
   — В таком случае у меня нет выбора.
   — Ну разве я не знаток человеческих душ? — игриво повернулась Элизабет к Джонни, как если бы тот принимал самое активное участие в их шутливой пикировке. — Видите, какой он податливый?
   — Да уж…
   Два этих слова, произнесенных тихим голосом, словно тряпкой стерли улыбку с ее лица — такой недвусмысленный и скабрезный подтекст был в них заложен.
   — Ну, извините меня, Равенсби, — фыркнула Элизабет. — Видимо, за вами числится столько грехов, что вы уже считаете себя вправе отпускать их подобно священнику.
   За эти считанные секунды ее лицо изменилось словно по мановению волшебной палочки — из радующейся девушки она превратилась в агрессивную властную женщину с высокомерным выражением во взгляде.
   — Джонни, ты переходишь все мыслимые границы, — быстро проговорил Монро. — Извинись!
   Эти двое мужчин приходились друг другу двоюродными братьями, росли в одном доме и были друзьями с детства, но, когда в эту минуту Джонни обратил свой взгляд к Монро, в нем не было никаких дружеских чувств.
   — Я — лэйрд, — холодно ответил хозяин Равенсби своему кузену, — и для меня не существует границ и запретов.
   — Но она не такая, как все твои остальные женщины, Джонни. — Ледяной тон лэйрда нисколько не охладил Монро — на протяжении многих лет, прожитых вместе с братом, Монро и раньше не раз вступал в горячие перепалки со своим кузеном. Поэтому молодой человек упрямо повторил: — Извинись перед леди Грэм!
   — А если не извинюсь? — Пока Джонни старался быть таким осмотрительным в своих желаниях, когда он, подобно целомудренному рыцарю, отказывал себе в том, что хотел больше всего, Элизабет Грэм и его кузен наслаждались тут самым бессовестным флиртом!
   — Довольно! — резко и с гневом в голосе воскликнула Элизабет, поднимаясь со своего стула. — Вы ошиблись в своих предположениях, лэйрд Грейден, и это, впрочем, неудивительно, если принять во внимание вашу репутацию. Прошу покорно, увольте меня от этой отвратительной дискуссии! Хотчейн швырнул бы вас обоих в холодную реку, чтобы вы поостыли.
   — Замучился бы швырять, — мрачно пробурчал Джонни, все еще не остыв от незнакомой доселе ревности.
   — Хотчейн прожил семьдесят восемь лет именно потому, что он обеспечивал выполнение своей воли с помощью головорезов из Ридсдейла, милорд.
   — Но Хотчейн уже умер, миледи, — парировал Джонни, — а Ридсдейл находится по ту сторону границы.
   — Вы угрожаете мне?
   — Конечно, нет. — Голос Джонни Кэрра уже обрел привычную невозмутимость.
   — Прошу вас не забывать о том, что я — заложница, а в отношении заложников существуют определенные правила.
   — А я прошу вас не забывать, что правила тут устанавливаю я.
   Запыхавшаяся Элизабет чуть помолчала, чтобы перевести дыхание, а затем с иронией сказала:
   — Да уж я вижу. — И, чуть помедлив, добавила: — В таком случае я, конечно же, вынуждена просить вашего позволения на то, чтобы уйти.
   — Уйти?
   Судя по тону, которым Джонни переспросил последнее слово, он не до конца понял, что имела в виду Элизабет.
   — Уйти из этой комнаты.
   Он молчал так долго, что это стало граничить с невоспитанностью, — наглядная демонстрация того, что власть в Приграничье принадлежит ему, и никому другому. А затем кивнул, молча позволяя ей выйти.
   Не желая ничего говорить, чтобы не признать власть, которую имел над нею в данный момент этот человек, Элизабет развернулась и, шурша шелковыми юбками, покинула комнату.
   — Да-а-а, ну и дела! — пробормотал Монро. Он был ошарашен неприятной стычкой, произошедшей между его кузеном и Элизабет Грэм, но зато теперь нашел объяснение его беспричинной, как ему сначала показалось, ревности. — Значит, все это время тебе удавалось сдерживать себя?
   — С огромным трудом, — со вздохом признался Джонни. — Прости, если я тебя обидел.
   — Тебе следует извиняться перед ней, а не передо мной.
   — Все равно скоро ее здесь не будет, — передернул плечами лэйрд.
   — Переговоры проходят удачно?
   — Мы уже перешли к мелким деталям.
   — Ага, понятно. То есть к тому, что труднее всего.
   Джонни встретился с кузеном глазами, и в их голубой смеющейся синеве заплясали искорки удовольствия.
   — Да, можно сказать и так.
   — Неужели воздержание тебе в новинку?
   Тяжелым вздохом Джонни подтвердил правильность предположения, сделанного Монро.
   — Абсолютно.
   — Но неужели ты не чувствуешь внутри себя вдохновения, вызванного этой благородной и новой для тебя умеренностью? Неужели она не наполняет твою душу добродетелью? — продолжал подтрунивать над двоюродным братом Монро.
   — Честно говоря, я уже близок к тому, чтобы ударить первого же человека, который со мной заговорит, — хотя бы только для того, чтобы выйти из этого состояния.
   — Может быть, тебя все-таки стоит кинуть в холодную реку, как это предлагала леди, чтобы охладить твой пыл?
   — Для того чтобы охладить мой пыл, лучше было бы кинуть се в мою постель.
   — М-м-м… — многозначительно протянул Монро.
   — Вот именно, — пробормотал в ответ Джонни. — Чертовски затруднительное положение для такого безбожного мерзавца, как я.

7

   Поздно вечером, на шестой день заключения Элизабет в Голдихаусе, прибыл последний гонец от лорда Годфри с письмом, в котором тот дал согласие произвести обмен пленниками в определенное время и в определенном месте.
   Убедившись в том, что его люди готовы к утреннему рандеву, Джонни решил повидаться с Элизабет и сообщить ей о близком освобождении. Желая проявить галантность, он сначала послал в се комнату слугу, чтобы тот предупредил о визите хозяина. Ему не хотелось врываться туда поздним вечером без предупреждения, тем более что леди было необходимо одеться и приготовиться к встрече. Затем, подождав с полчаса, Джонни стал взбираться по бесчисленным ступенькам к комнате в башне.
   В ответ на стук лэйрда дверь открыла горничная Хелен и с озорной улыбкой сделала хозяину книксен.
   Джонни Кэрр заметил, что в комнате были зажжены все свечи. Они ярко освещали комнату с низким потолком, разбрасывая по углам черные бархатные тени. Пламя отбрасывало блики на шелковые ковры цвета фламинго и индиго, а лепка на потолке словно ожила. Акантовые венки и гирлянды с фруктами свисали с потолка, чуть ли не касаясь его головы.
   Элизабет Грэм встречала хозяина замка стоя, ее светлые волосы легким облаком покрывали плечи, а сама она была одета так, будто только что поднялась с постели или, наоборот, собиралась ложиться. Джонни обратил внимание на наспех застланную кровать с измятыми подушками — явное свидетельство того, что на ней только что лежали. В любом другом случае подобный беспорядок не произвел бы на него никакого впечатления, но сейчас он ощутил, будто его что-то толкнуло. Это была мысль о том, что на этой постели только что лежала она.
   Не в состоянии отделаться от возникшего внутри его беспокойства, Джонни Кэрр торопливо вошел в комнату, собираясь кратко сообщить ей новость и удалиться. В то же самое время ему, как ни странно, хотелось, чтобы эта картина надолго запечатлелась в его памяти. Этого требовало томившее его чувство.
   На плечи Элизабет была наброшена мерцавшая в пламени свечей зеленая парчовая накидка, а из-под нее выглядывали кружева ночной сорочки. Накидка была отделана мехом, поскольку ночи в марте были все еще холодными и комнату не мог прогреть до конца даже пылавший камин.
   А может, ей только казалось, что здесь было холодно? Что касается Джонни, то он чувствовал себя словно в огне.
   «Чего он хочет?» — подумала Элизабет, не сводя зачарованного взора с могучей фигуры эрла, едва не достававшей до потолка. Казалось, что с его приходом помещение уменьшилось в размерах, превратившись в кукольный домик. Непомерная ширина его обтянутых клетчатой курткой плеч, мускулистое сложение — все говорило о том, какая жизненная сила таится в этом человеке. Бархатный воротник небесного цвета ярко контрастировал с темными насупленными бровями.
   В голову Элизабет пришла мысль: каково это было бы — провести кончиками пальцев по линии его бровей? Как отреагировал бы он на прикосновение ее рук? В каком-то потайном уголке своей души Элизабет хотелось бы, чтобы он откликнулся на такие прикосновения. Какое-то необъяснимое, загадочное женское чувство заставляло и саму ее желать этих прикосновений.
   Джонни был щедр, открыто предлагая женщинам все, что имел, и для него это было вполне естественным. Таким же естественным, подумалось Элизабет, как принимать то, что они давали ему взамен. Вот и ей он предложил неограниченную свободу… если не вспоминать о своеобразной форме «приглашения».
   Однако она подавляла в себе это тайное желание и еще не оформившееся чувство, поскольку не хотела быть такой же, как Джанет Линдсей, которая была так удобна и доступна в любую из ночей. Элизабет не сомневалась в том, что Джонни Кэрр слишком легко забывает женщин, поэтому гордость держала ее в поводу.
   Он был слишком прекрасен, обаятелен и опасно чувствен, чтобы она могла сделать первый шаг.
   Он был здесь, и ей оставалась только намекнуть…
   Но она этого не сделает.
 
   Ценой восьми лет, вычеркнутых из ее молодой жизни, Элизабет наконец стала богата и теперь собиралась распорядиться своим состоянием благоразумно — создать для самой себя некое подобие Эдемского сада в Нортумбрии. Джонни Кэрр — ловкий прагматик и известный ловелас — никак не вписывался в картину запланированного Элизабет земного рая, поэтому, когда она заговорила, голос ее был сдержан и спокоен, а лицо оставалось бесстрастным.
   — У вас для меня есть какое-то сообщение? — спросила она.
   — Да, ваш отец согласился на предложенные нами время и место. — Джонни изо всех сил старался, чтобы его голос звучал так же буднично, как и ее. — С утра мы отправляемся в Раундтри, где и произойдет обмен. Я подумал, что Должен сообщить вам об этом прямо сегодня.
   — Значит, ваш брат скоро окажется дома.
   — Да. — Джонни улыбнулся, не пытаясь скрыть радости, охватившей его при мысли об этом.
   — В таком случае позвольте мне прямо сейчас поблагодарить вас за ваше гостеприимство. В утренней суете мне это вряд ли удастся.
   — Да, вряд ли, — снова улыбнулся он.
   Про себя Джонни отметил, что Элизабет просто великолепна. Спокойная и собранная, без тени кокетства — настоящая женщина без малейшего изъяна. Откуда в ней это спокойствие? Приобрела ли она его в браке без любви или всегда умела так искусно владеть собой? Каково это, подумалось Джонни, — ложиться с семидесятилетним стариком, когда тебе только шестнадцать? Или восемнадцать? Или даже двадцать четыре?
   Внезапно он подумал, что с удовольствием заставил бы ее ощутить разницу, однако через секунду уже корил себя за подобную самоуверенность. Откуда он взял, что у нес не было молодых любовников!
   — У вас были любовники? — неожиданно для самого себя вдруг спросил Джонни Кэрр, и этот короткий ясный вопрос прогремел в тихой комнате подобно удару грома.
   И подобно удару молнии в сердце. Однако Элизабет заставила себя не вздрогнуть. В отличие от Джонни Кэрра она по-прежнему держала себя в руках.
   — Прошу прощения? — переспросила холодно.
   Для большинства мужчин этого вопроса, заданного ледяным тоном, было бы достаточно, чтобы провалиться сквозь землю, но не таким был Джонни Кэрр.
   — Рассказывайте! — потребовал он.
   Она еще больше выпрямилась, как если бы гордая осанка могла служить ей шитом или, на худой конец, успокоить ее отчаянно бьющееся сердце.
   — Я ни о чем не обязана вам рассказывать. Кроме того, позвольте напомнить: мы не одни…
   Он мельком взглянул на Хелен, будто бы вовсе забыл о ее существовании, и, когда она оказалась в поле его зрения, коротко бросил:
   — Иди.
   — Останься, — приказала Элизабет.
   Джонни был крайне удивлен тому, что кто-то вздумал ему прекословить. С тех пор как восемь лет назад он вернулся из Парижа, чтобы похоронить отца и принять титул лэйрда, на такое еще никто не осмеливался. Поколебавшись несколько секунд, он мотнул головой в сторону двери, молча приказывая служанке убираться. Бросив на Элизабет извиняющийся взгляд, Хелен безропотно направилась к двери и вышла из комнаты.
   — Вы хотите меня к чему-нибудь принудить? — спросила Элизабет. В голосе ее звучали одновременно гнев и ирония. Как и Джонни, ей мало кто осмеливался перечить в последние несколько лет, если не считать редких случаев, когда на правах супруга Хотчейн навязывал ей свою волю.
   — Конечно, нет. — Сама мысль о насилии над этой женщиной казалась Джонни Кэрру нелепой. — Просто ответьте на мой вопрос.
   — Вы имеете в виду вопрос о моих любовниках? — Она проговорила это голосом, в котором звучало все высокомерие, доступное богатой наследнице из знатного рода.
   — Конечно, — повторил он, но теперь его голос звучал гораздо мягче. Знакомый со всеми известными способами обольщения, Джонни уже успокоился и снова взял себя в руки. — Так были у вас они?
   — А разве это имеет значение?
   — Не знаю. Должно быть, нет.
   — В таком случае я не стану отвечать.
   — Отчего вы так обороняетесь? Я вовсе не собираюсь вас судить. Только этого не хватало.
   — Может, мне просто не хочется обсуждать с вами мою частную жизнь.
   Услышав слова «частная жизнь», Джонни опять мысленно увидел ее лежащей в постели, причем образ этот был настолько живым и сильным, что Джонни едва сдержался, чтобы не броситься вперед и не схватить Элизабет в объятия.
   Однако и на сей раз ему удалось сдержаться. Подойдя к мягкому стулу, лэйрд Равенсби сел на него и сообщил:
   — Мне — двадцать пять.
   Элизабет прекрасно поняла смысл этих слов, будто прочла длинный написанный им трактат о чувствах, которые его обуревают, однако она до сих пор сражалась с тем вихрем противоречивых ощущений, что крутился внутри ее самой.
   — В таком случае я слишком стара для вас.
   — Правда? Почему же?
   — Мужчины любят молоденьких женщин.
   Он рассмеялся.
   — Какую же беззаботную жизнь вы вели!
   — А вы не думаете, что я просто реально смотрю на вещи?
   — Я думаю, что вы просто ошибаетесь.
   Джанет Линдсей, как и несколько других женщин, услаждавших его в последние годы, были значительно старше молодого лэйрда.
   — Вы очень красивы, и я думаю, далеко не все претенденты на вашу руку, которых вам сватает батюшка, интересуются одними только вашими деньгами.
   — Уж не делаете ли вы мне предложения? — осведомилась Элизабет, причем голос ее был слаще меда.
   — Нет, мне не нужны ваши деньги… и жена — тоже.
   — Конечно, ведь все, что вам нужно, вы просто крадете, не так ли?
   — Я — человек дела, — спокойно отвечал Джонни.
   — И дело ваше заключается в том, чтобы устраивать налеты на чужую собственность.
   — Я всего лишь отбираю то, что украдено у меня, а также защищаю свою семью и землю. Мое дело состоит в торговле — крупным скотом, овцами, шерстью и, — Джонни ухмыльнулся, — вином. Целый флот моих торговых судов в настоящее время занят тем, как бы ускользнуть от английских кораблей. Но этот риск окупает себя: сейчас, после двух лет войны на континенте, я получаю огромные прибыли.
   Раскинувшись на стуле с изящной резьбой, он сейчас выглядел красивым как никогда: его длинные ноги были вытянуты вперед, и под тонкой шерстяной материей штанов было видно, как играют мускулы. Нежный голубой бархат воротника так и просил, чтобы к нему прикоснулись. Ботинки лэйрда были украшены бриллиантовыми застежками, и, взглянув на них, Элизабет поверила в то, что ему действительно не нужны ее деньги.
   Взглянув на нее своими ясными голубыми глазами, Джонни Кэрр мягко проговорил:
   — Мне кажется, я знаю ответ на свой вопрос. Идите сюда. Сядьте рядом со мною.
   — Нет. — Она уже не говорила, а шептала. — Я не хочу.
   — Хотите.
   Он знал. Откуда он знал? Элизабет сделала маленький шажок назад, непроизвольно пытаясь увеличить разделявшее их расстояние, и в повисшей тишине громко прозвучал шорох ее парчовой накидки.
   Тогда он встал, но не сдвинулся с места, не желая пугать ее еще больше.
   — Я старался избегать вас, — произнес он как можно более спокойно. — Я еще никогда не вел себя так по отношению к женщинам. — Джонни помолчал, пытаясь навести в своих мыслях хоть какое-то подобие порядка. — Но Робби для меня гораздо важнее, и именно поэтому я держался в стороне. Я собирался вести себя так же и нынешним вечером, поэтому, прежде чем прийти к вам, послал сюда слугу, чтобы тот предупредил о моем приходе. Возможно, таким образом я пытался застраховаться… — Он беспокойно запустил пальцы обеих рук в волосы, совершенно забыв, что до этого стянул их в хвост на затылке. — О, черт! — воскликнул он, обращаясь одновременно и к своей испорченной прическе, и к своим растрепанным чувствам. — Вы мучаете меня, — добавил он глухим голосом. Только огромная сила воли мешала ему немедленно схватить Элизабет в объятия. — Я напугал вас?
   Растерявшись от чувств, которые выплеснул на нее собеседник, и от незнакомого доселе ощущения собственной чувственной уязвимости, она не смогла ничего ответить, и в комнате, освещенной пламенем свечей, вновь повисло молчание.
   — Поговорите со мной, — пробормотал Джонни, сам испугавшись силы охвативших его чувств.
   — Это не вы напугали меня… Я сама себя напугала, — наконец прошептала она, ухватившись за спинку стоявшего рядом стула и пытаясь унять дрожь в ногах. Элизабет уже не удивлялась тому, какой огромной привлекательностью обладает этот человек, поскольку ей еще никогда не приходилось трепетать при одном только виде мужчины. Уж это она знала наверняка, насмотревшись на десятки женихов, которых приводил в дом ее отец.
   Она никогда не трепетала, никогда.
   И сердце ее никогда не билось так, как сейчас.
   И жар, от которого раскраснелось се лицо, был вызван другим жаром — горевшим внизу ее живота.
   Причиной, вызвавшей этот жар, был Джонни Кэрр.
 
   Прежде чем посмотреть ей в лицо, он некоторое время разглядывал ее маленькие руки, вцепившиеся в резную спинку стула.
   — Позвольте, я поддержу вас? — спросил он, протягивая к ней руку.
   Еще ни один мужчина никогда не обращался к ней с такими словами. Ни один мужчина не предлагал ей нежность и поддержку. Как и большинство других женщин, она была просто продана по самой высокой цене, которую за нее предложили, хотя брачные договоренности и облекались в более куртуазные эвфемизмы.
   — Я не причиню вам вреда, — тихо проговорил он, подходя и отцепляя ее пальчики от обрамлявших спинку стула резных головок святых.
   И она верила ему. Верила, несмотря на то что, когда ее ладонь оказалась в его руке, он не торопился отпускать ее. Он возвышался над ней подобно башне — знаменитый воин Приграничья, флибустьер в башмаках с драгоценными пряжками и изысканном наряде.
   — А я и не боюсь, что мне причинят вред, — тихо ответила Элизабет, подняв к нему лицо, чувствуя, как его рука согревает ее ладонь. Ее зеленые глаза улыбнулись ему из-под густых ресниц. — Я боюсь, что меня забудут.
   Джонни по-мальчишески задорно улыбнулся в ответ. Растрепанные волосы обрамляли его орлиное лицо. Небрежным жестом он откинул их назад, и Элизабет впервые увидела в мочке его уха маленькую золотую сережку.
   — Я никогда не забуду. — Он сказал это обычным тоном, как мальчик, уверяющий маму в том, что он будет хорошо себя вести.
   Ей понравилась простота его ответа. Она вселила в Элизабет некоторую уверенность, хотя на какую-то долю секунды в голову ей пришла отнюдь не романтичная мысль о том, как бы она отреагировала на иной ответ при том неудержном желании, которое она в данный момент испытывала.
   — Вы очень галантны, — ответила она, прикоснувшись рукой к черному бархату его бровей. — Я давно хотела это сделать, — добавила она с такой же откровенностью и простотой, с какими до этого говорил он сам.
   — Это лишь начало, — заметил Джонни, улыбаясь еще шире. На бронзовом лице его белозубая улыбка показалась ей ослепительной. — Что же касается меня, то я давно мечтал увидеть вас лежащей вон на той постели, — продолжал он низким и мягким голосом, еще крепче сжимая ее руку в своей.
   Без всякого кокетства и ханжества Элизабет ответила:
   — В таком случае вам придется остаться здесь на ночь. — В этом танце она невольно оказалась ведущей.
   Сама того не зная, Элизабет Грэм предлагала ему рай, но Джонни не торопился сорваться с поводка. Рывком притянув ее к себе, он наклонился к ее лицу и в тот момент, когда их губы встретились, прошептал:
   — С удовольствием…
   Губы Элизабет были сладкими на вкус. Как он и предполагал.
   А Элизабет подумала, что от его губ исходит аромат наслаждения, двадцати пяти лет и… чуда. От него слегка пахло рейнвейном, и, когда она сказала ему об этом, он предложил налить чуть-чуть и ей. Уже опьяневшая от жгучего желания, она отказалась.
   Знаток в подобных вещах, Джонни понял: у нее никогда не было любовников — в этом он мог бы поклясться, и сознание этого довело бушевавшую в нем страсть до точки кипения.
   У них не было времени на романтичные поцелуи или традиционные предварительные заигрывания. Наоборот, ему надо было торопиться, поскольку она, изнемогая от страсти, прошептала:
   — Я больше не могу ждать.
   Джонни тем временем расстегивал ворот ее парчовой, отороченной мехом накидки. На мгновение остановившись, он наклонился и поднял Элизабет.
   Пока он нес ее к постели, юная женщина, крепко прижимаясь к нему, покрывала его лицо поцелуями, не задумываясь о том, что он может счесть ее бесстыдной. Ей еще никогда не приходилось ощущать под своими руками силу молодого мускулистого тела, и, чувствуя его мощь, Элизабет впервые и без остатка отдавалась этому пьянящему дурману.