Вернувшись к сражению, Севанна обнаружила, что равновесие нарушилось, и явно в ее пользу. В южной стороне огненные шары и стрелы молний так же редко достигали своей цели, как и раньше, но не здесь, прямо перед ней, и не к западу и к северу. Айз Седай больше не нападали, даже их защита слабела прямо на глазах. Она побеждала!
От этой мысли ее обдало жаром, и в то же мгновение Айз Седай полностью прекратили сопротивление. Только в южной стороне атака на алгай'д'сисвай еще продолжалась. Севанна открыла было рот, чтобы провозгласить победу, но вовремя остановилась. Огненные шары и молнии Хранительниц Мудрости Шайдо неслись к повозкам и… разбивались о невидимую преграду. Дым, поднимающийся от горящих фургонов, постепенно начал обрисовывать контур этой преграды, которая больше всего походила на свод с отверстием наверху, через которое дым и вытекал наружу.
Севанна вихрем сорвалась с места и мгновенно оказалась прямо перед Хранительницами Мудрости. Некоторые из них отпрянули — может, из-за выражения ее лица, а может, и из-за копья в ее руке. Она знала, что выглядит так, будто в любой момент пустит его в ход, — так и было.
— Чего вы ждете? — в ярости закричала она. — Вы должны разрушать все, что они создают! Нельзя допускать, чтобы они окружали себя такими высокими стенами!
У Тион был такой вид, точно ее вот-вот вырвет, но она уперла кулаки в широкие бедра и посмотрела прямо в лицо Севанне:
— Это сделали не Айз Седай.
— Не Айз Седай? — брызгая слюной, закричала Севанна. — Тогда кто? Их Хранительницы Мудрости? Я говорила, что мы должны напасть на них!
— Это сделали не женщины, — дрожащим голосом произнесла Риэль, лицо у нее побелело как мел. — Это сделали не… — Она судорожно сглотнула.
Сердце у Севанны ухнуло, она повернулась, чтобы снова взглянуть на купол, и у нее перехватило дыхание. Что-то поднималось через дыру, из которой валил дым. Одно из знамен мокроземцев. Дым, конечно, мешал рассмотреть его как следует, но кое-что было видно. Темно-красное, с диском посредине, наполовину белым, наполовину черным, разделенным волнообразной линией. Оно напоминало те куски ткани, которые носили сисвай'аман. Знамя Ранда ал'Тора. Неужели он сумел вырваться на свободу, разделаться со всеми Айз Седай и поднять свое знамя? Скорее всего, так оно и было.
Ураган пламени все еще обрушивался на купол, но за спиной Севанны послышался ропот. Эти женщины готовы отступить. Но не она. Она всегда знала, что легче всего добиться власти, завоевав сердце мужчины, который этой властью уже обладает. Еще ребенком она не сомневалась, что от природы наделена оружием, с помощью которого сможет подчинить себе любого из них.
Суладрик, вождь клана Шайдо, не устоял перед ней, когда ей было шестнадцать, а после его смерти она выбирала из тех, кто более уверенно мог привести ее к успеху. Мурадин и Куладин — каждый был убежден, что она интересуется только им одним. Когда Мурадин не вернулся из Руидина — это нередко случалось с мужчинами, — одной ее улыбки оказалось достаточно, чтобы Куладин вообразил, будто одержал над ней победу. Конечно, власть вождя клана бледнела по сравнению с властью Кар'а'карна, но то, что она видела перед собой…
Севанна затрепетала, будто внезапно увидела в палатке-парильне самого прекрасного мужчину, которого только могла вообразить. Если бы Ранд ал'Тор принадлежал ей, она владела бы всем миром.
— Поднажмите! Давайте! — снова закричала она. — Вперед! За Дизэйн! Мы уничтожим этих Айз Седай! — А она получит Ранда ал'Тора.
Внезапно шум сражения, крики и стоны впереди усилились. Проклятье!
Отсюда, снизу, невозможно толком что-либо разглядеть. Она снова прикрикнула на Хранительниц Мудрости, но тщетно — с каждым мгновением огненный вал, обрушивающийся на купол, слабел. А потом произошло то, что было доступно взгляду с любого места.
С оглушительным грохотом взлетели в воздух земля и ближайшие к повозкам фигуры, одетые в кадинсор, и не где-нибудь в одном месте, а по всей линии. И тут же снова, и еще, и еще, каждый раз немного дальше от фургонов. Не линия, а сплошное расширяющееся кольцо взрывающейся земли — и гибнущих воинов Шайдо и Дев. Уцелевшие бросились врассыпную. Взрыв за взрывом, снова, снова и снова — и внезапно алгаидсисваи помчались мимо Севанны — убегая!
Севанна лупила их своим копьем, била по головам и плечам, не обращая внимания на то, что его острие покраснело от крови.
— Стойте! Сражайтесь! Стойте ради чести Шайдо! — Они мчались как вихрь, ничего не замечая. — Где ваша честь? Стойте! В бой! — Копье вонзилось в спину убегающей Деве, и та упала, но остальные, не останавливаясь, лишь топтали ее ногами. Внезапно до Севанны дошло, что многие Хранительницы Мудрости тоже сбежали, а остальные выглядели так, точно повредились умом.
Риэль повернулась, чтобы ринуться вслед за другими, и Севанна схватила ее за руку, угрожая копьем. В этот момент ее не волновало, что Риэль способна направлять. — Куда ты? Стой! Мы еще можем захватить его!
Лицо женщины застыло, превратившись в маску страха.
— Мы все погибнем, если останемся здесь! Или нас поймают и прикуют у палатки Ранда ал'Тора! Если хочешь, оставайся и умри, Севанна. Я — не Каменный Пес! — Резким движением вырвав руку, Риэль бегом устремилась на восток.
Еще мгновение Севанна оставалась на месте. Охваченные паникой мужчины и Девы толкали ее со всех сторон, но она не замечала этого. Потом она отшвырнула копье и ощупала висящую у пояса суму, где среди прочих нужных вещей лежал маленький каменный кубик, покрытый замысловатой резьбой. Хорошо, что она в свое время не выбросила его. Если у лука лопнула тетива, можно натянуть другую, напомнила она себе. Высоко подобрав юбки, чтобы не мешали двигаться, Севанна влилась в поток отступавших, но если все остальные мчались, охваченные ужасом, она бежала целеустремленно, и в голове у нее, как обычно, вертелись самые разные планы. Ранд ал'Тор еще будет стоять перед ней на коленях. И Айз Седай тоже.
В конце концов Алвиарин покинула покои Элайды. Внешне такая же спокойная и собранная, как всегда, она чувствовала себя выжатой, точно лимон. Приходилось даже прикладывать усилия, чтобы просто-напросто не упасть, спускаясь вниз по бесконечным мраморным лестницам. Слуги в ливреях кланялись или приседали в реверансе и тут же испуганно спешили дальше по своим делам, видя перед собой лишь Хранительницу Летописей, ступающую со всей присущей Айз Седай безмятежностью. По мере того как она спускалась все ниже, начали попадаться сестры. У многих на плечах были шали, отделанные бахромой цвета той Айя, к которой они принадлежали, будто они хотели таким образом подчеркнуть, что на самом деле являются полноправными сестрами. Все они, проходя мимо, поглядывали на Алвиарин, по большей части тревожно.
Только одна просто не заметила ее — Данелле, Коричневая, вечно пребывающая в мечтах. Она принимала горячее участие в низвержении Суан Санчей и возвышении Элайды, но впоследствии настолько погрузилась в свои мысли, что отдалилась от всех и лишилась друзей даже в собственной Айя; она, казалось, не заметила Алвиарин или просто не догадалась посторониться. Остальные же догадывались об этом даже слишком хорошо. Бериша, тощая, с безжалостным взглядом Серая, и Кера, голубоглазая и огненноволосая, что редкость среди тайренцев, высокомерная, как все Зеленые, отошли от Хранительницы Летописей как можно дальше, едва присев. Норайн сначала как будто собралась присесть, но раздумала; большеглазая, временами почти такая же заторможенная, как Данелле, и тоже не имеющая друзей, она терпеть не могла Алвиарин. По ее мнению, если уж Хранительницей оказалась сестра из Белой Айя, то ею должна была стать она, Норайн Доварна.
Сестры вовсе не обязаны были приседать в реверансе, встречаясь с Хранительницей Летописей. Но конечно, все они понимали, что, стоя так близко к Элайде, она в случае чего сможет походатайствовать перед ней, и потому считали своим долгом проявить почтение. В глазах многих можно было прочесть немой вопрос, какие новые приказания получила Алвиарин и какая сестра сегодня имела несчастье навлечь на себя недовольство Амерлин. Даже Красные старались держаться подальше от Элайды и без вызова не появлялись даже в апартаментах, расположенных пятью этажами ниже новых покоев Амерлин, а многие и в самом деле прятались, когда Элайда спускалась вниз. Сам воздух, раскаленный и почти осязаемо вязкий, был, казалось, пропитан страхом. Еще бы — и мятежницы, и эти ужасные мужчины, способные направлять, до сих пор разгуливали на свободе.
Некоторые сестры пытались заговорить с Алвиарин, но та, забыв о вежливости, проходила мимо, не замечая, какое беспокойство порождало в них ее нежелание остановиться. Элайда и только Элайда не выходила у нее из головы — так же как у многих из них. Очень она непроста, Элайда. При первом взгляде она казалась красавицей, полной достоинства и благородной сдержанности, при втором — женщиной, чья душа выкована из стали, безжалостной, точно обнаженный клинок. Она брала нахрапом там, где другие действовали убеждением, наносила сокрушительные удары тогда, когда другие прибегали к дипломатии или Игре Домов. Любой знающий ее не мог не согласиться с тем, что она умна, но требовалось некоторое время, чтобы понять: при всем своем уме она часто принимала желаемое за действительное.
Если же какие-то реалии жизни упорно шли вразрез с ее представлениями, Элайда не останавливалась ни перед чем, чтобы добиться своего. Две ее совершенно неоспоримые черты пугали Алвиарин; менее важная состояла в том, что она на удивление часто добивалась успеха. Вторая была гораздо существеннее — Талант Предсказания.
Странный Талант и очень редкий — все давным-давно и думать забыли о нем. Никто не ожидал, что он у кого-нибудь проявится, и когда это произошло, все были просто ошарашены. Никто, даже сама Элайда, не мог заранее сказать, когда нахлынет Предсказание, и никто, конечно, даже не догадывался, что именно будет возвещено. Алвиарин не покидало крайне неприятное ощущение призрачного присутствия рядом этой женщины, пристально за ней наблюдающей.
И все же, возможно, придется ее убить. Если это произойдет, Элайда будет не первой ее тайной жертвой. Однако она не решалась пойти на такой шаг без приказа или, по крайней мере, дозволения.
Оказавшись в своих покоях, Алвиарин облегченно вздохнула, будто тень Элайды не могла пересечь этот порог. Глупая мысль. Если бы только Элайда заподозрила истину, никакое расстояние — хоть в тысячу лиг! — не помешало бы ей вцепиться в горло Алвиарин. Элайда, конечно, рассчитывала, что Алвиарин тут же кинется выполнять ее приказы, скрепленные личной подписью и печатью Амерлин, но предстояло еще решить, какие из них действительно должны быть выполнены. Решать не Элайде, конечно. И не ей самой.
Комнаты были меньше тех, которые занимала Элайда, но с более высокими потолками. Большой балкон прямоугольной формы повис на высоте ста футов над землей. Иногда Алвиарин выходила на него, чтобы поглядеть на Тар Валон, величайший город в мире, заполненный людьми, как морской берег песчинками.
Обстановка комнат была выдержана в доманийском стиле — гладко обработанное, но неполированное дерево, инкрустированное перламутром и янтарем, яркие ковры с узорами, напоминающими цветы, еще более яркие гобелены с изображениями леса, цветов и пасущихся оленей. Все это принадлежало той, которая жила в этих комнатах до Алвиарин. Она оставила их вовсе не потому, что не хотела тратить время, выбирая новые, а для того, чтобы постоянно напоминать себе о возможной цене поражения. Лиане Шариф оказалась неумелой интриганкой, по-любительски запуталась в собственных кознях и потерпела поражение, а теперь оказалась навсегда отрезанной от Единой Силы. Жалкая беженка, зависящая от милости других, обреченная на полную страданий жизнь, столь невыносимую, что в один прекрасный день, не выдержав, она просто отвернется к стене и умрет. Если смерть сама прежде не сжалится над ней.
Алвиарин слышала, что некоторым усмиренным женщинам удалось выжить, но не слишком верила в это, поскольку сама не встречала ни одной из них. Впрочем, она к этому не очень-то и стремилась.
Солнечный свет разгорающегося дня вливался сквозь окна, однако прежде чем Алвиарин добралась до своей гостиной, вокруг неожиданно стало почти темно, будто наступили поздние сумерки. Ничуть не удивившись, Алвиарин тут же остановилась и опустилась на колени:
— Великая Госпожа, я живу, чтобы служить. Перед ней возникла высокая женщина, сотканная, казалось, из густой темной тени и серебряного света.
Месана.
— Расскажи мне, что случилось, дитя. — Ее голос напоминал хрустальный перезвон.
Стоя на коленях, Алвиарин повторила каждое сказанное Элайдой слово, хотя по-прежнему не понимала, зачем это нужно. Прежде она опускала те куски, которые считала несущественными, но Месана узнала об этом и теперь требовала, чтобы Алвиарин повторяла каждое слово, описывала жесты и мимику.
Может быть, Месана, которой ничего не стоило подслушать все их разговоры с Элайдой, просто проверяла ее? Алвиарин пыталась обнаружить в этом хоть какую-то логику, но потерпела неудачу. Правда, на свете существует многое, к чему логика не имеет никакого отношения.
Она встречалась и с другими Избранными, которых глупцы называли Отрекшимися. В Башню приходили и Ланфир, и Грендаль, высокомерные в своей силе и мудрости. Без единого слова они умели поставить Алвиарин на место, показать ей, что она по сравнению с ними — ничто, девчонка на побегушках, предназначенная для того, чтобы выполнять их поручения и униженно кланяться, тая от счастья, если ей бросали милостивое слово. Однажды ночью во время сна Бе'лал унес ее — она не знала куда; просыпаясь потом в своей постели, она содрогалась от страха, сама не зная почему. Это было даже ужаснее, чем находиться рядом с мужчиной, способным направлять. Для него она была даже не червем, не живым существом, а просто инструментом для его сложной и непонятной игры, беспрекословно выполняющим все приказания. Однако самым первым был Ишамаэль. Он появился за много лет до остальных, выделил ее среди затаившихся от всех Черных сестер — и поставил во главе них.
Перед каждым она преклоняла колени, каждому говорила, что живет, чтобы служить, — и действительно делала это, выполняла все их приказания, в чем бы они ни состояли. В конце концов, они стояли лишь ступенькой ниже самого Великого Повелителя Тьмы, и если она хотела получить награду за свое служение — бессмертие, которым они, похоже, уже обладали, — не оставалось другого пути, кроме повиновения. Перед каждым она становилась на колени, но лишь Месана являлась ей не в человеческом облике. Этот мерцающий покров из света и тени, должно быть, соткан с помощью Единой Силы, хотя Алвиарин не удавалось разглядеть самого плетения. Она чувствовала мощь Ланфир и Грендаль, знала с самого первого мгновения, насколько они могущественнее ее в управлении Силой, но, странное дело, в Месане она не ощущала… ничего.
Как будто эта женщина вообще не способна направлять. Логика подсказывала одно объяснение этому, очевидное и ошеломляющее. Месана пряталась, потому что не хотела быть узнанной. Наверно, она сама обитала в Башне. Это казалось невероятным, но все другие предположения ничего не объясняли. Если принять это дикое объяснение, она одна из сестер; уж конечно, не служанка, выполняющая тяжелую работу. Тогда кто? Слишком много женщин годами находились вне Башни и оказались здесь только по вызову Элайды, слишком многие среди них не имели близких друзей, вообще сторонились всех. Месана, скорее всего, была одной из них. Алвиарин очень хотелось докопаться до правды. Знание само по себе было огромной силой, даже если пока она не видела способа его использовать.
— Значит, у нашей Элайды было Предсказание, — произнесла Месана своим удивительным мелодичным голосом, и только тут до Алвиарин дошло, что она уже закончила свой рассказ.
Болели колени, но она знала, что лучше вытерпеть это, чем подняться без разрешения. Палец призрачной женщины задумчиво постукивал по серебряным губам. Внезапно у Алвиарин мелькнуло смутное воспоминание. Какая сестра так делала?
— Странно, в ней как будто нет никаких загадок и в то же время она способна делать такие необычные вещи. Это всегда был очень редкий Талант. К тому же большинство обладающих им выражались так туманно, что их зачастую понимали только поэты. Обычно все становилось ясным только тогда, когда было уже слишком поздно и не имело никакого значения. Задним числом все умные.
Алвиарин хранила молчание. Никто из Избранных никогда ничего с ней не обсуждал; они приказывали или требовали.
— Интересное Предсказание. Когда она сказала, что мятеж лопнет. точно гнилая дыня, так она выразилась? — это было частью Предсказания?
— Не уверена. Великая Госпожа. — Она задумалась, вспоминая. В самом деле, когда Элайда говорила об этом, до Предсказания или во время него?
Месана лишь пожала плечами:
— Как бы то ни было, в любом случае это может пригодиться.
— Она опасна, Великая Госпожа. С помощью этого Таланта она может узнать то, чего ей знать не следует.
В ответ послышался хрустальный смех:
— Что, например? Кто ты такая? Кто твои сестры по Черной Айя? Или, может быть, ты беспокоишься обо мне? Иногда ты бываешь доброй девочкой, дитя. — Серебряный голос явно забавлялся. Алвиарин вспыхнула, она всей душой понадеялась, что Месана примет это за смущение, а не за гнев. — Полагаешь, что от нашей Элайды пора отделаться, дитя? Рано еще, я полагаю. Она пока полезна для нас. По крайней мере, до тех пор, пока молодой Ранд ал'Тор не доберется до нас, и очень может быть, что и после. Разошли ее приказы и проследи за их исполнением. Необыкновенно забавно наблюдать, как она играет в свои маленькие игры. Временами вы, дети, удивительно точно соответствуете своим айя. Может, ей, чтобы добиться успеха, придет в голову выкрасть короля Иллиана или королеву Салдэйи? Вы, Айз Седай, и прежде поступали подобным образом, не так ли? Но не вечно же? Кого она попытается посадить на трон в Кайриэне? Может, заставит нынешнего короля Тира преодолеть неприязнь Благородного Лорда Дарлина к Айз Седай? Или наша Элайда, к ее собственному огорчению, все же прежде подавится? Жаль, что она не воспринимает идею увеличения армии. Мне казалось, что амбиции заставят ее ухватиться за эту мысль.
Встреча явно приближалась к завершению — они всегда продолжались ровно столько, сколько требовалось, чтобы Алвиарин доложила и получила новые приказания, — но у нее еще оставались вопросы.
— Черная Башня, Великая Госпожа. — Алвиарин нервно облизнула губы. Она многому научилась с тех пор, как Ишамаэль впервые явился ей; по крайней мере, теперь она очень хорошо понимала, что Избранные не были ни всемогущи, ни всезнающи. Она стала главой Черных, когда Ишамаэль в ярости убил ее предшественницу, Джарну Малари, обнаружив, что та творила, тем не менее всякие неприятности для Алвиарин и остальных Черных продолжались еще два года, вплоть до смерти другой Амерлин. У нее часто возникал вопрос, приложила ли Элайда руку к смерти этой последней, Сайрин Вайю; одно было несомненно — Черная Айя к этому отношения не имела. При Джарне была Тамра Оспения, Амерлин до Сайрин, которую Джарна выжала, точно виноградную гроздь, — получилось, кстати, не так уж много сока, — а потом представила дело так, будто Тамра умерла во сне. Но самым главным было то, что Алвиарин и остальным двенадцати Черным сестрам из Большого Совета пришлось немало настрадаться, прежде чем они убедили Ишамаэля в том, что непричастны к случившемуся. Избранные не были всесильны и не знали всего, и все же иногда они знали то, чего не ведал никто, кроме них. Задавать вопросы было опасно, очень опасно. И самым опасным был вопрос: «Почему?»; Избранные терпеть не могли, когда их спрашивали: «Почему?» — Как сделать так. Великая Госпожа, чтобы уцелели те пятьдесят сестер, которых она приказала отправить к Черной Башне?
Глаза, сверкающие, точно две полные луны, рассматривали ее, и по спине Алвиарин пробежал озноб. Судьба Джарны вспыхнула в ее памяти. Для всех она была Серой и, как таковая, никогда не проявляла ни малейшего интереса ни к каким тер'ангриалам — до тех пор, пока однажды каким-то странным образом не попала в ловушку одного из них, до которого не дотрагивались в течение столетий, потому что не знали, как с ним обращаться. Как ей удалось привести его в действие, так и осталось тайной. В течение десяти дней никто не мог добраться до нее, слышались лишь ее душераздирающие крики. Большинство в Башне считали Джарну образцом добродетели; когда все, что от нее осталось, хоронили, все сестры в Тар Валоне и те, кто успел добраться до города вовремя, приняли участие в траурной церемонии.
— Тебе свойственно любопытство, дитя, — наконец произнесла Месана. Любопытство может оказаться ценным качеством — если направлено куда следует.
Если же нет… — Угроза повисла в воздухе, точно занесенный над Алвиарин сверкающий кинжал.
— Я направлю его туда, куда прикажет Великая Госпожа, — хрипло сказала Алвиарин. Во рту у нее было сухо, как в пустыне. — Как только прикажете.
Но она должна еще выяснить, следует ли Черным сестрам отправляться с Тувин. Месана пошевелилась, неясно вырисовываясь над ней, так что ей пришлось вытянуть шею, чтобы вглядеться в еле различимое лицо, сотканное из света и тени. Внезапно Алвиарин страстно захотелось узнать, могут ли Избранные читать ее мысли.
— Если ты служишь мне, дитя, то должна служить и повиноваться только мне. Не Семираг или Демандреду. Ни Грендаль, ни кому бы то ни было еще.
Только мне. И Великому Повелителю, конечно, но после него — только мне.
— Я живу, чтобы служить вам, Великая Госпожа. — Голос сейчас больше напоминал воронье карканье, но она изо всех сил постаралась сделать ударение на слове «вам».
Серебристый взгляд надолго погрузился в ее немигающие глаза. Потом Месана сказала:
— Хорошо. Я, пожалуй, научу тебя. Но никогда не забывай, кто из нас ученик, а кто учитель. Я выбираю, кого и чему учить, и я решаю, когда можно использовать полученные знания. Если я узнаю, что ты хоть на волос отошла от моих указаний, я сотру тебя в порошок.
Внезапно пересохший рот Алвиарин снова наполнился слюной. В этом мелодичном голосе не слышалось гнева — только непоколебимая уверенность.
— Я живу, чтобы служить вам, Великая Госпожа. Я живу, чтобы повиноваться вам. Великая Госпожа. — Неужели ей и в самом деле удастся узнать что-то об Избранных? Невероятно! С трудом верилось, что ей так повезло. Еще бы, ведь знание — это сила.
— Ты не очень сильна, дитя. Не очень, но этого вполне достаточно.
Точно из пустоты перед Алвиарин возникло хорошо различимое плетение.
— Это, — продолжали звенеть хрустальные колокольчики, — так называемый проход.
Пейдрон Найол хмыкнул, когда Моргейз с торжествующей улыбкой положила на доску белый камень. Может, какому-нибудь менее опытному игроку для того, чтобы оценить позицию, понадобилось бы сделать еще две дюжины или даже больше ходов, но он уже сейчас видел, каким будет неизбежное развитие партии. И она тоже понимала это. Вначале эта женщина с прекрасными золотыми волосами, сидевшая напротив него, немножко поддавалась, чтобы сделать игру более интересной для него, но быстро сообразила, что так можно и проиграть.
Не говоря уже о том, что он достаточно искусен в игре, чтобы разгадать ее хитрость и не потерпеть этого. Тогда она отбросила всякие увертки, заиграла в полную силу и теперь выигрывала половину партий. Уже давным-давно никто так часто не брал над ним верх.
— Партия ваша, — сказал он, и королева Андора кивнула. Ну, во всяком случае, она снова станет королевой; он сам позаботится об этом. В зеленом шелковом платье с высоким кружевным воротником, в котором утопал ее подбородок, она с головы до пят выглядела королевой, и это впечатление не портил даже блестевший на ее гладких щеках пот. Просто не верилось, что у нее есть дочь возраста Илэйн, не говоря уже о Гавине.
— Я заметила западню, которую вы расставили, положив тридцать первый камень, а вы не поняли этого, лорд Найол. И вы попались на тот отвлекающий маневр, который я сделала, положив сорок третий камень, приняв его за мое нападение. — Ее голубые глаза сверкали от возбуждения
— Моргейз любила побеждать. И в частности, любила побеждать в игре.
Все это — игра в камни, подчеркнутая вежливость — было способом усыпить его подозрения, конечно. Моргейз прекрасно понимала, что, несмотря на свой титул, в Цитадели Света она всего лишь узница, хотя и весьма избалованная узница. И тайная. Пейдрон не мешал распространению слухов о том, что она находится здесь, но не делал никаких официальных заявлений. Андор слишком долго сопротивлялся Детям Света. Найол должен хранить молчание, пока его легионы, прикрываясь ее именем, не двинутся к Андору. И Моргейз наверняка это тоже понимала. И скорее всего, она понимала, что он догадывается о ее попытках смягчить его. Она скрепила своей подписью договор, согласно которому Дети получали в Андоре права, которыми они не обладали нигде, кроме как здесь, в Амадиции. И у него были все основания предполагать, что теперь она днем и ночью ломает голову над тем, как бы сделать так, чтобы ее страна не очень пострадала от этого. А если удастся, то и вообще найти способ уклониться от выполнения этого договора. Она подписала его только потому, что Найол загнал ее в угол, и все же, связанная по рукам и ногам, она сражалась так же умело, как за столом с камнями. Такая прекрасная — и такая жесткая. В самом деле, она очень жесткая женщина. Даже играя, она не допускала, чтобы чистая радость борьбы полностью завладела ею. Но мог ли он считать недостатком то, что доставляло ему столько удовольствия?
От этой мысли ее обдало жаром, и в то же мгновение Айз Седай полностью прекратили сопротивление. Только в южной стороне атака на алгай'д'сисвай еще продолжалась. Севанна открыла было рот, чтобы провозгласить победу, но вовремя остановилась. Огненные шары и молнии Хранительниц Мудрости Шайдо неслись к повозкам и… разбивались о невидимую преграду. Дым, поднимающийся от горящих фургонов, постепенно начал обрисовывать контур этой преграды, которая больше всего походила на свод с отверстием наверху, через которое дым и вытекал наружу.
Севанна вихрем сорвалась с места и мгновенно оказалась прямо перед Хранительницами Мудрости. Некоторые из них отпрянули — может, из-за выражения ее лица, а может, и из-за копья в ее руке. Она знала, что выглядит так, будто в любой момент пустит его в ход, — так и было.
— Чего вы ждете? — в ярости закричала она. — Вы должны разрушать все, что они создают! Нельзя допускать, чтобы они окружали себя такими высокими стенами!
У Тион был такой вид, точно ее вот-вот вырвет, но она уперла кулаки в широкие бедра и посмотрела прямо в лицо Севанне:
— Это сделали не Айз Седай.
— Не Айз Седай? — брызгая слюной, закричала Севанна. — Тогда кто? Их Хранительницы Мудрости? Я говорила, что мы должны напасть на них!
— Это сделали не женщины, — дрожащим голосом произнесла Риэль, лицо у нее побелело как мел. — Это сделали не… — Она судорожно сглотнула.
Сердце у Севанны ухнуло, она повернулась, чтобы снова взглянуть на купол, и у нее перехватило дыхание. Что-то поднималось через дыру, из которой валил дым. Одно из знамен мокроземцев. Дым, конечно, мешал рассмотреть его как следует, но кое-что было видно. Темно-красное, с диском посредине, наполовину белым, наполовину черным, разделенным волнообразной линией. Оно напоминало те куски ткани, которые носили сисвай'аман. Знамя Ранда ал'Тора. Неужели он сумел вырваться на свободу, разделаться со всеми Айз Седай и поднять свое знамя? Скорее всего, так оно и было.
Ураган пламени все еще обрушивался на купол, но за спиной Севанны послышался ропот. Эти женщины готовы отступить. Но не она. Она всегда знала, что легче всего добиться власти, завоевав сердце мужчины, который этой властью уже обладает. Еще ребенком она не сомневалась, что от природы наделена оружием, с помощью которого сможет подчинить себе любого из них.
Суладрик, вождь клана Шайдо, не устоял перед ней, когда ей было шестнадцать, а после его смерти она выбирала из тех, кто более уверенно мог привести ее к успеху. Мурадин и Куладин — каждый был убежден, что она интересуется только им одним. Когда Мурадин не вернулся из Руидина — это нередко случалось с мужчинами, — одной ее улыбки оказалось достаточно, чтобы Куладин вообразил, будто одержал над ней победу. Конечно, власть вождя клана бледнела по сравнению с властью Кар'а'карна, но то, что она видела перед собой…
Севанна затрепетала, будто внезапно увидела в палатке-парильне самого прекрасного мужчину, которого только могла вообразить. Если бы Ранд ал'Тор принадлежал ей, она владела бы всем миром.
— Поднажмите! Давайте! — снова закричала она. — Вперед! За Дизэйн! Мы уничтожим этих Айз Седай! — А она получит Ранда ал'Тора.
Внезапно шум сражения, крики и стоны впереди усилились. Проклятье!
Отсюда, снизу, невозможно толком что-либо разглядеть. Она снова прикрикнула на Хранительниц Мудрости, но тщетно — с каждым мгновением огненный вал, обрушивающийся на купол, слабел. А потом произошло то, что было доступно взгляду с любого места.
С оглушительным грохотом взлетели в воздух земля и ближайшие к повозкам фигуры, одетые в кадинсор, и не где-нибудь в одном месте, а по всей линии. И тут же снова, и еще, и еще, каждый раз немного дальше от фургонов. Не линия, а сплошное расширяющееся кольцо взрывающейся земли — и гибнущих воинов Шайдо и Дев. Уцелевшие бросились врассыпную. Взрыв за взрывом, снова, снова и снова — и внезапно алгаидсисваи помчались мимо Севанны — убегая!
Севанна лупила их своим копьем, била по головам и плечам, не обращая внимания на то, что его острие покраснело от крови.
— Стойте! Сражайтесь! Стойте ради чести Шайдо! — Они мчались как вихрь, ничего не замечая. — Где ваша честь? Стойте! В бой! — Копье вонзилось в спину убегающей Деве, и та упала, но остальные, не останавливаясь, лишь топтали ее ногами. Внезапно до Севанны дошло, что многие Хранительницы Мудрости тоже сбежали, а остальные выглядели так, точно повредились умом.
Риэль повернулась, чтобы ринуться вслед за другими, и Севанна схватила ее за руку, угрожая копьем. В этот момент ее не волновало, что Риэль способна направлять. — Куда ты? Стой! Мы еще можем захватить его!
Лицо женщины застыло, превратившись в маску страха.
— Мы все погибнем, если останемся здесь! Или нас поймают и прикуют у палатки Ранда ал'Тора! Если хочешь, оставайся и умри, Севанна. Я — не Каменный Пес! — Резким движением вырвав руку, Риэль бегом устремилась на восток.
Еще мгновение Севанна оставалась на месте. Охваченные паникой мужчины и Девы толкали ее со всех сторон, но она не замечала этого. Потом она отшвырнула копье и ощупала висящую у пояса суму, где среди прочих нужных вещей лежал маленький каменный кубик, покрытый замысловатой резьбой. Хорошо, что она в свое время не выбросила его. Если у лука лопнула тетива, можно натянуть другую, напомнила она себе. Высоко подобрав юбки, чтобы не мешали двигаться, Севанна влилась в поток отступавших, но если все остальные мчались, охваченные ужасом, она бежала целеустремленно, и в голове у нее, как обычно, вертелись самые разные планы. Ранд ал'Тор еще будет стоять перед ней на коленях. И Айз Седай тоже.
В конце концов Алвиарин покинула покои Элайды. Внешне такая же спокойная и собранная, как всегда, она чувствовала себя выжатой, точно лимон. Приходилось даже прикладывать усилия, чтобы просто-напросто не упасть, спускаясь вниз по бесконечным мраморным лестницам. Слуги в ливреях кланялись или приседали в реверансе и тут же испуганно спешили дальше по своим делам, видя перед собой лишь Хранительницу Летописей, ступающую со всей присущей Айз Седай безмятежностью. По мере того как она спускалась все ниже, начали попадаться сестры. У многих на плечах были шали, отделанные бахромой цвета той Айя, к которой они принадлежали, будто они хотели таким образом подчеркнуть, что на самом деле являются полноправными сестрами. Все они, проходя мимо, поглядывали на Алвиарин, по большей части тревожно.
Только одна просто не заметила ее — Данелле, Коричневая, вечно пребывающая в мечтах. Она принимала горячее участие в низвержении Суан Санчей и возвышении Элайды, но впоследствии настолько погрузилась в свои мысли, что отдалилась от всех и лишилась друзей даже в собственной Айя; она, казалось, не заметила Алвиарин или просто не догадалась посторониться. Остальные же догадывались об этом даже слишком хорошо. Бериша, тощая, с безжалостным взглядом Серая, и Кера, голубоглазая и огненноволосая, что редкость среди тайренцев, высокомерная, как все Зеленые, отошли от Хранительницы Летописей как можно дальше, едва присев. Норайн сначала как будто собралась присесть, но раздумала; большеглазая, временами почти такая же заторможенная, как Данелле, и тоже не имеющая друзей, она терпеть не могла Алвиарин. По ее мнению, если уж Хранительницей оказалась сестра из Белой Айя, то ею должна была стать она, Норайн Доварна.
Сестры вовсе не обязаны были приседать в реверансе, встречаясь с Хранительницей Летописей. Но конечно, все они понимали, что, стоя так близко к Элайде, она в случае чего сможет походатайствовать перед ней, и потому считали своим долгом проявить почтение. В глазах многих можно было прочесть немой вопрос, какие новые приказания получила Алвиарин и какая сестра сегодня имела несчастье навлечь на себя недовольство Амерлин. Даже Красные старались держаться подальше от Элайды и без вызова не появлялись даже в апартаментах, расположенных пятью этажами ниже новых покоев Амерлин, а многие и в самом деле прятались, когда Элайда спускалась вниз. Сам воздух, раскаленный и почти осязаемо вязкий, был, казалось, пропитан страхом. Еще бы — и мятежницы, и эти ужасные мужчины, способные направлять, до сих пор разгуливали на свободе.
Некоторые сестры пытались заговорить с Алвиарин, но та, забыв о вежливости, проходила мимо, не замечая, какое беспокойство порождало в них ее нежелание остановиться. Элайда и только Элайда не выходила у нее из головы — так же как у многих из них. Очень она непроста, Элайда. При первом взгляде она казалась красавицей, полной достоинства и благородной сдержанности, при втором — женщиной, чья душа выкована из стали, безжалостной, точно обнаженный клинок. Она брала нахрапом там, где другие действовали убеждением, наносила сокрушительные удары тогда, когда другие прибегали к дипломатии или Игре Домов. Любой знающий ее не мог не согласиться с тем, что она умна, но требовалось некоторое время, чтобы понять: при всем своем уме она часто принимала желаемое за действительное.
Если же какие-то реалии жизни упорно шли вразрез с ее представлениями, Элайда не останавливалась ни перед чем, чтобы добиться своего. Две ее совершенно неоспоримые черты пугали Алвиарин; менее важная состояла в том, что она на удивление часто добивалась успеха. Вторая была гораздо существеннее — Талант Предсказания.
Странный Талант и очень редкий — все давным-давно и думать забыли о нем. Никто не ожидал, что он у кого-нибудь проявится, и когда это произошло, все были просто ошарашены. Никто, даже сама Элайда, не мог заранее сказать, когда нахлынет Предсказание, и никто, конечно, даже не догадывался, что именно будет возвещено. Алвиарин не покидало крайне неприятное ощущение призрачного присутствия рядом этой женщины, пристально за ней наблюдающей.
И все же, возможно, придется ее убить. Если это произойдет, Элайда будет не первой ее тайной жертвой. Однако она не решалась пойти на такой шаг без приказа или, по крайней мере, дозволения.
Оказавшись в своих покоях, Алвиарин облегченно вздохнула, будто тень Элайды не могла пересечь этот порог. Глупая мысль. Если бы только Элайда заподозрила истину, никакое расстояние — хоть в тысячу лиг! — не помешало бы ей вцепиться в горло Алвиарин. Элайда, конечно, рассчитывала, что Алвиарин тут же кинется выполнять ее приказы, скрепленные личной подписью и печатью Амерлин, но предстояло еще решить, какие из них действительно должны быть выполнены. Решать не Элайде, конечно. И не ей самой.
Комнаты были меньше тех, которые занимала Элайда, но с более высокими потолками. Большой балкон прямоугольной формы повис на высоте ста футов над землей. Иногда Алвиарин выходила на него, чтобы поглядеть на Тар Валон, величайший город в мире, заполненный людьми, как морской берег песчинками.
Обстановка комнат была выдержана в доманийском стиле — гладко обработанное, но неполированное дерево, инкрустированное перламутром и янтарем, яркие ковры с узорами, напоминающими цветы, еще более яркие гобелены с изображениями леса, цветов и пасущихся оленей. Все это принадлежало той, которая жила в этих комнатах до Алвиарин. Она оставила их вовсе не потому, что не хотела тратить время, выбирая новые, а для того, чтобы постоянно напоминать себе о возможной цене поражения. Лиане Шариф оказалась неумелой интриганкой, по-любительски запуталась в собственных кознях и потерпела поражение, а теперь оказалась навсегда отрезанной от Единой Силы. Жалкая беженка, зависящая от милости других, обреченная на полную страданий жизнь, столь невыносимую, что в один прекрасный день, не выдержав, она просто отвернется к стене и умрет. Если смерть сама прежде не сжалится над ней.
Алвиарин слышала, что некоторым усмиренным женщинам удалось выжить, но не слишком верила в это, поскольку сама не встречала ни одной из них. Впрочем, она к этому не очень-то и стремилась.
Солнечный свет разгорающегося дня вливался сквозь окна, однако прежде чем Алвиарин добралась до своей гостиной, вокруг неожиданно стало почти темно, будто наступили поздние сумерки. Ничуть не удивившись, Алвиарин тут же остановилась и опустилась на колени:
— Великая Госпожа, я живу, чтобы служить. Перед ней возникла высокая женщина, сотканная, казалось, из густой темной тени и серебряного света.
Месана.
— Расскажи мне, что случилось, дитя. — Ее голос напоминал хрустальный перезвон.
Стоя на коленях, Алвиарин повторила каждое сказанное Элайдой слово, хотя по-прежнему не понимала, зачем это нужно. Прежде она опускала те куски, которые считала несущественными, но Месана узнала об этом и теперь требовала, чтобы Алвиарин повторяла каждое слово, описывала жесты и мимику.
Может быть, Месана, которой ничего не стоило подслушать все их разговоры с Элайдой, просто проверяла ее? Алвиарин пыталась обнаружить в этом хоть какую-то логику, но потерпела неудачу. Правда, на свете существует многое, к чему логика не имеет никакого отношения.
Она встречалась и с другими Избранными, которых глупцы называли Отрекшимися. В Башню приходили и Ланфир, и Грендаль, высокомерные в своей силе и мудрости. Без единого слова они умели поставить Алвиарин на место, показать ей, что она по сравнению с ними — ничто, девчонка на побегушках, предназначенная для того, чтобы выполнять их поручения и униженно кланяться, тая от счастья, если ей бросали милостивое слово. Однажды ночью во время сна Бе'лал унес ее — она не знала куда; просыпаясь потом в своей постели, она содрогалась от страха, сама не зная почему. Это было даже ужаснее, чем находиться рядом с мужчиной, способным направлять. Для него она была даже не червем, не живым существом, а просто инструментом для его сложной и непонятной игры, беспрекословно выполняющим все приказания. Однако самым первым был Ишамаэль. Он появился за много лет до остальных, выделил ее среди затаившихся от всех Черных сестер — и поставил во главе них.
Перед каждым она преклоняла колени, каждому говорила, что живет, чтобы служить, — и действительно делала это, выполняла все их приказания, в чем бы они ни состояли. В конце концов, они стояли лишь ступенькой ниже самого Великого Повелителя Тьмы, и если она хотела получить награду за свое служение — бессмертие, которым они, похоже, уже обладали, — не оставалось другого пути, кроме повиновения. Перед каждым она становилась на колени, но лишь Месана являлась ей не в человеческом облике. Этот мерцающий покров из света и тени, должно быть, соткан с помощью Единой Силы, хотя Алвиарин не удавалось разглядеть самого плетения. Она чувствовала мощь Ланфир и Грендаль, знала с самого первого мгновения, насколько они могущественнее ее в управлении Силой, но, странное дело, в Месане она не ощущала… ничего.
Как будто эта женщина вообще не способна направлять. Логика подсказывала одно объяснение этому, очевидное и ошеломляющее. Месана пряталась, потому что не хотела быть узнанной. Наверно, она сама обитала в Башне. Это казалось невероятным, но все другие предположения ничего не объясняли. Если принять это дикое объяснение, она одна из сестер; уж конечно, не служанка, выполняющая тяжелую работу. Тогда кто? Слишком много женщин годами находились вне Башни и оказались здесь только по вызову Элайды, слишком многие среди них не имели близких друзей, вообще сторонились всех. Месана, скорее всего, была одной из них. Алвиарин очень хотелось докопаться до правды. Знание само по себе было огромной силой, даже если пока она не видела способа его использовать.
— Значит, у нашей Элайды было Предсказание, — произнесла Месана своим удивительным мелодичным голосом, и только тут до Алвиарин дошло, что она уже закончила свой рассказ.
Болели колени, но она знала, что лучше вытерпеть это, чем подняться без разрешения. Палец призрачной женщины задумчиво постукивал по серебряным губам. Внезапно у Алвиарин мелькнуло смутное воспоминание. Какая сестра так делала?
— Странно, в ней как будто нет никаких загадок и в то же время она способна делать такие необычные вещи. Это всегда был очень редкий Талант. К тому же большинство обладающих им выражались так туманно, что их зачастую понимали только поэты. Обычно все становилось ясным только тогда, когда было уже слишком поздно и не имело никакого значения. Задним числом все умные.
Алвиарин хранила молчание. Никто из Избранных никогда ничего с ней не обсуждал; они приказывали или требовали.
— Интересное Предсказание. Когда она сказала, что мятеж лопнет. точно гнилая дыня, так она выразилась? — это было частью Предсказания?
— Не уверена. Великая Госпожа. — Она задумалась, вспоминая. В самом деле, когда Элайда говорила об этом, до Предсказания или во время него?
Месана лишь пожала плечами:
— Как бы то ни было, в любом случае это может пригодиться.
— Она опасна, Великая Госпожа. С помощью этого Таланта она может узнать то, чего ей знать не следует.
В ответ послышался хрустальный смех:
— Что, например? Кто ты такая? Кто твои сестры по Черной Айя? Или, может быть, ты беспокоишься обо мне? Иногда ты бываешь доброй девочкой, дитя. — Серебряный голос явно забавлялся. Алвиарин вспыхнула, она всей душой понадеялась, что Месана примет это за смущение, а не за гнев. — Полагаешь, что от нашей Элайды пора отделаться, дитя? Рано еще, я полагаю. Она пока полезна для нас. По крайней мере, до тех пор, пока молодой Ранд ал'Тор не доберется до нас, и очень может быть, что и после. Разошли ее приказы и проследи за их исполнением. Необыкновенно забавно наблюдать, как она играет в свои маленькие игры. Временами вы, дети, удивительно точно соответствуете своим айя. Может, ей, чтобы добиться успеха, придет в голову выкрасть короля Иллиана или королеву Салдэйи? Вы, Айз Седай, и прежде поступали подобным образом, не так ли? Но не вечно же? Кого она попытается посадить на трон в Кайриэне? Может, заставит нынешнего короля Тира преодолеть неприязнь Благородного Лорда Дарлина к Айз Седай? Или наша Элайда, к ее собственному огорчению, все же прежде подавится? Жаль, что она не воспринимает идею увеличения армии. Мне казалось, что амбиции заставят ее ухватиться за эту мысль.
Встреча явно приближалась к завершению — они всегда продолжались ровно столько, сколько требовалось, чтобы Алвиарин доложила и получила новые приказания, — но у нее еще оставались вопросы.
— Черная Башня, Великая Госпожа. — Алвиарин нервно облизнула губы. Она многому научилась с тех пор, как Ишамаэль впервые явился ей; по крайней мере, теперь она очень хорошо понимала, что Избранные не были ни всемогущи, ни всезнающи. Она стала главой Черных, когда Ишамаэль в ярости убил ее предшественницу, Джарну Малари, обнаружив, что та творила, тем не менее всякие неприятности для Алвиарин и остальных Черных продолжались еще два года, вплоть до смерти другой Амерлин. У нее часто возникал вопрос, приложила ли Элайда руку к смерти этой последней, Сайрин Вайю; одно было несомненно — Черная Айя к этому отношения не имела. При Джарне была Тамра Оспения, Амерлин до Сайрин, которую Джарна выжала, точно виноградную гроздь, — получилось, кстати, не так уж много сока, — а потом представила дело так, будто Тамра умерла во сне. Но самым главным было то, что Алвиарин и остальным двенадцати Черным сестрам из Большого Совета пришлось немало настрадаться, прежде чем они убедили Ишамаэля в том, что непричастны к случившемуся. Избранные не были всесильны и не знали всего, и все же иногда они знали то, чего не ведал никто, кроме них. Задавать вопросы было опасно, очень опасно. И самым опасным был вопрос: «Почему?»; Избранные терпеть не могли, когда их спрашивали: «Почему?» — Как сделать так. Великая Госпожа, чтобы уцелели те пятьдесят сестер, которых она приказала отправить к Черной Башне?
Глаза, сверкающие, точно две полные луны, рассматривали ее, и по спине Алвиарин пробежал озноб. Судьба Джарны вспыхнула в ее памяти. Для всех она была Серой и, как таковая, никогда не проявляла ни малейшего интереса ни к каким тер'ангриалам — до тех пор, пока однажды каким-то странным образом не попала в ловушку одного из них, до которого не дотрагивались в течение столетий, потому что не знали, как с ним обращаться. Как ей удалось привести его в действие, так и осталось тайной. В течение десяти дней никто не мог добраться до нее, слышались лишь ее душераздирающие крики. Большинство в Башне считали Джарну образцом добродетели; когда все, что от нее осталось, хоронили, все сестры в Тар Валоне и те, кто успел добраться до города вовремя, приняли участие в траурной церемонии.
— Тебе свойственно любопытство, дитя, — наконец произнесла Месана. Любопытство может оказаться ценным качеством — если направлено куда следует.
Если же нет… — Угроза повисла в воздухе, точно занесенный над Алвиарин сверкающий кинжал.
— Я направлю его туда, куда прикажет Великая Госпожа, — хрипло сказала Алвиарин. Во рту у нее было сухо, как в пустыне. — Как только прикажете.
Но она должна еще выяснить, следует ли Черным сестрам отправляться с Тувин. Месана пошевелилась, неясно вырисовываясь над ней, так что ей пришлось вытянуть шею, чтобы вглядеться в еле различимое лицо, сотканное из света и тени. Внезапно Алвиарин страстно захотелось узнать, могут ли Избранные читать ее мысли.
— Если ты служишь мне, дитя, то должна служить и повиноваться только мне. Не Семираг или Демандреду. Ни Грендаль, ни кому бы то ни было еще.
Только мне. И Великому Повелителю, конечно, но после него — только мне.
— Я живу, чтобы служить вам, Великая Госпожа. — Голос сейчас больше напоминал воронье карканье, но она изо всех сил постаралась сделать ударение на слове «вам».
Серебристый взгляд надолго погрузился в ее немигающие глаза. Потом Месана сказала:
— Хорошо. Я, пожалуй, научу тебя. Но никогда не забывай, кто из нас ученик, а кто учитель. Я выбираю, кого и чему учить, и я решаю, когда можно использовать полученные знания. Если я узнаю, что ты хоть на волос отошла от моих указаний, я сотру тебя в порошок.
Внезапно пересохший рот Алвиарин снова наполнился слюной. В этом мелодичном голосе не слышалось гнева — только непоколебимая уверенность.
— Я живу, чтобы служить вам, Великая Госпожа. Я живу, чтобы повиноваться вам. Великая Госпожа. — Неужели ей и в самом деле удастся узнать что-то об Избранных? Невероятно! С трудом верилось, что ей так повезло. Еще бы, ведь знание — это сила.
— Ты не очень сильна, дитя. Не очень, но этого вполне достаточно.
Точно из пустоты перед Алвиарин возникло хорошо различимое плетение.
— Это, — продолжали звенеть хрустальные колокольчики, — так называемый проход.
Пейдрон Найол хмыкнул, когда Моргейз с торжествующей улыбкой положила на доску белый камень. Может, какому-нибудь менее опытному игроку для того, чтобы оценить позицию, понадобилось бы сделать еще две дюжины или даже больше ходов, но он уже сейчас видел, каким будет неизбежное развитие партии. И она тоже понимала это. Вначале эта женщина с прекрасными золотыми волосами, сидевшая напротив него, немножко поддавалась, чтобы сделать игру более интересной для него, но быстро сообразила, что так можно и проиграть.
Не говоря уже о том, что он достаточно искусен в игре, чтобы разгадать ее хитрость и не потерпеть этого. Тогда она отбросила всякие увертки, заиграла в полную силу и теперь выигрывала половину партий. Уже давным-давно никто так часто не брал над ним верх.
— Партия ваша, — сказал он, и королева Андора кивнула. Ну, во всяком случае, она снова станет королевой; он сам позаботится об этом. В зеленом шелковом платье с высоким кружевным воротником, в котором утопал ее подбородок, она с головы до пят выглядела королевой, и это впечатление не портил даже блестевший на ее гладких щеках пот. Просто не верилось, что у нее есть дочь возраста Илэйн, не говоря уже о Гавине.
— Я заметила западню, которую вы расставили, положив тридцать первый камень, а вы не поняли этого, лорд Найол. И вы попались на тот отвлекающий маневр, который я сделала, положив сорок третий камень, приняв его за мое нападение. — Ее голубые глаза сверкали от возбуждения
— Моргейз любила побеждать. И в частности, любила побеждать в игре.
Все это — игра в камни, подчеркнутая вежливость — было способом усыпить его подозрения, конечно. Моргейз прекрасно понимала, что, несмотря на свой титул, в Цитадели Света она всего лишь узница, хотя и весьма избалованная узница. И тайная. Пейдрон не мешал распространению слухов о том, что она находится здесь, но не делал никаких официальных заявлений. Андор слишком долго сопротивлялся Детям Света. Найол должен хранить молчание, пока его легионы, прикрываясь ее именем, не двинутся к Андору. И Моргейз наверняка это тоже понимала. И скорее всего, она понимала, что он догадывается о ее попытках смягчить его. Она скрепила своей подписью договор, согласно которому Дети получали в Андоре права, которыми они не обладали нигде, кроме как здесь, в Амадиции. И у него были все основания предполагать, что теперь она днем и ночью ломает голову над тем, как бы сделать так, чтобы ее страна не очень пострадала от этого. А если удастся, то и вообще найти способ уклониться от выполнения этого договора. Она подписала его только потому, что Найол загнал ее в угол, и все же, связанная по рукам и ногам, она сражалась так же умело, как за столом с камнями. Такая прекрасная — и такая жесткая. В самом деле, она очень жесткая женщина. Даже играя, она не допускала, чтобы чистая радость борьбы полностью завладела ею. Но мог ли он считать недостатком то, что доставляло ему столько удовольствия?