В Арад Домане я как-то услышал присловье, которое мне хорошо запомнилось: <Чем больше вокруг женщин, тем тише ступает мудрец>. Не худо бы и тебе эту поговорку не забывать. Ранд поежился, вспомнив о том времени, когда он оказался среди Айз Седай, числом намного превосходивших тринадцать. Конечно, большинство из них не знало, кто он такой. А если б знали... Если Морейн и Эгвейн связаны... Ранду не хотелось верить, что Эгвейн так далеко ушла от их прежней дружбы на своем пути к Башне. Что бы она ни делала, она поступает искренне, без задних мыслей, и она всем сердцем желает стать Айз Седай. Как и Илэйн. Ранд отпил полкубка вина, но вино не смыло тягостных мыслей. - Что еще ты можешь рассказать об Отрекшихся? - Этот вопрос он задавал, наверно, раз сто и каждый раз надеялся узнать чуточку больше. Лучше такой вопрос, чем пустые размышления, не соединились ли Эгвейн и Морейн, чтобы... - Я рассказал тебе все, что знал, - тяжело вздохнул Асмодиан. - Нас никогда нельзя было назвать близкими друзьями. Ты думаешь, я что-то утаиваю? Если ты хочешь знать, где они, то мне неизвестно, где остальные. Знаю только про Саммаэля, а тебе и без моего рассказа известно, что он выбрал своим королевством Иллиан. Какое-то время в Арад Домане находилась Грендаль, но полагаю, ее там уже нет - слишком высоко она ценит свой ком форт. Подозреваю, что и Могидин пребывает - или пребывала - где-то на западе, но никому еще не удавалось отыскать Паучиху, если она того не желает. Равин приручил какую-то королеву и забавляется с ней, но твоя догадка о том, какой страной она для него правит, ничуть не хуже моих предположений. Больше ничего, что поможет тебе определить их местопребывание, я не знаю. Все это Ранд уже слышал. Вообще ему чудилось, что он слышал все сказанное Асмодианом об Отрекшихся раз пятьдесят. Порой - слишком часто казалось, что Ранд уже знает то, о чем ему рассказывает Асмодиан. Кое-что из услышанного ему хотелось бы не знать, например, что забавляет Семираг, а кое-что вовсе было бессмысленным. Демандред переметнулся к Тени из за висти к Льюсу Тэрину Теламону? Ранд и вообразить не мог такой зависти, что толкнула бы его что-то сделать, тем более подобный шаг. Асмодиан утверждал, что его соблазнила мысль о бессмертии - и о нескончаемых Эпохах музыки. Асмодиан заявил, что прежде был известным композитором. Что за чушь! Однако в этой громаде обрушившегося на Ранда знания, от которого ondw`q кровь стыла в жилах, могла скрываться та крупица, благодаря которой он сумеет уцелеть в Тармон Гай'дон. Что бы он ни говорил Морейн, Ранд знал: он должен встать на пути Отрекшихся, и случиться это может гораздо раньше, чем ему хочется. Наполнив кубок, Ранд поставил его на пол. Вино не смогло стереть факты. Раздался перестук бусин, и Ранд оглянулся - вошли облаченные в белые одежды молчаливые гай'шайн. Они начали собирать блюда и кубки, поданные для Ранда и вождей; еще один гай'шайн, мужчина, поставил на стол большой серебряный поднос с закрытыми тарелками, серебряной чашей и двумя большими глиняными кувшинами в зеленую полоску. В одном из них наверняка вино, в другом вода. Женщина-гай'шайн внесла зажженную лампу и пристроила ее возле подноса. Небо в окнах окрасилось желто-красными цветами заката; в короткий промежуток между раскаленной печью и морозным ледником воздух и в самом деле был свеж и приятен. Когда гай'шайн удалились, Ранд встал, но уходить не спешил. - Как ты считаешь, Натаэль, каковы мои шансы в Последней Битве? Асмодиан, потянувшийся за своими красно-синими шерстяными одеялами, лежавшими за подушками, замер и поднял глаза на Ранда, в своей странной манере склонив голову набок. - В тот день, когда мы встретились тут, ты... нашел на площади какую-то вещицу. - Забудь об этом, - хрипло отозвался Ранд. Он нашел не одну вещицу, а две. - Все равно я ее уничтожил. - Ему показалось, будто плечи Асмодиана слегка поникли. - Тогда... Темный... уничтожит тебя. Что до меня, то в тот час, когда я узнаю о его освобождении, я вскрою себе вены. Если у меня будет такая возможность. Быстрая смерть намного лучше того, что тогда ожидает меня повсюду. - Он откинул в сторону одеяла и уселся, мрачно уставясь в никуда. - Наверняка смерть лучше безумия. Теперь оно грозит мне в той же мере, что и тебе. Ты лишил меня оберегавших от безумия уз. - В голосе его не было горечи, одна безнадежность. - А если бы существовал иной способ защититься от порчи? - спросил Ранд. - Если можно как-то избавиться от нее? Ты все равно убил бы себя? Лающий смех Асмодиана был едок, как кислота: - Забери меня Тень, видно, ты возомнил себя чуть ли не проклятым Создателем! Мы мертвы. Мы оба мертвецы! Неужели гордыня застила тебе глаза и ты ничего не понимаешь? Или ты просто непроходимо туп? Ты, потерявший надежды пастух?! Ранд держал себя в руках. - Тогда почему бы не покончить со всем разом? - срывающимся голосом спросил он. Я не настолько слеп и вижу, что вы с Ланфир затеяли. Я не такой уж тупица, коли одурачил ее и поймал в ловушку тебя. - Раз нет никакой надежды, ни единого шанса, даже малюсенького... почему ты еще жив? По-прежнему не глядя на юношу, Асмодиан потер нос. - Как-то я видел висящего на утесе человека, - медленно промолвил он. Он висел на обрыве, скала крошилась под его пальцами... Ухватиться он мог лишь за пучок травы - несколько длинных стебельков, корни которых едва цеплялись за камень. Это был единственный шанс вскарабкаться обратно на утес. Вот за него он и схватился. - Асмодиан вдруг коротко и невесело рассмеялся. - Он же должен был знать, что они легко выдернутся. - Ты спас его? - спросил Ранд, но Асмодиан не ответил. Ранд двинулся к выходу, за его спиной вновь раздались такты <Марша смерти>. Длинные низки бус сомкнулись за ним, и пять Дев, поджидавших в широком пустом коридоре, выложенном бледно-голубыми плитками, легко, одним плавным движением поднялись с корточек. Они все, кроме одной, были высоки для женщин - но не для айилок. Чтобы сравняться ростом с Рандом, их старшей, Аделин, не хватало чуть больше ладони. Единственным исключением была Энайла, девушка с огненной гривой рыжих волос и не выше Эгвейн болезненно переживала свой рост. Как и у вождей кланов, глаза у девушек были голубые, серые или зеленые; волосы - светло-русые, желтые, точно солома, или рыжие - коротко подстрижены, лишь на затылке оставлен длинный хвост. На поясах висели полные колчаны, уравновешенные ножами с длинным клинком; а за спинами, в налучах, Девы носили роговые луки. У каждой были три-четыре коротких, но с внушительными наконечниками копья и круглый щит из бычьей jnfh. У айильских женщин, не желавших проводить жизнь у очага и в заботах о детях, было свое воинское объединение - Фар Дарайз Май, Девы Копья. Ранд приветствовал Дев легким поклоном, от которого те заулыбались - у айильцев не было такого обычая, по крайней мере, его этому не учили. - Я вижу тебя, Аделин, - сказал Ранд. - Где Джойнде? По-моему, раньше она была с вами. Она не заболела? - Я вижу тебя. Ранд ал'Тор, - отозвалась Аделин. Ее золотистые волосы казались еще светлее, обрамляя дочерна загорелое лицо с тонким белым шрамом на щеке. - В каком-то смысле она заболела. Проговорила сама с собой целый день, и не прошло еще и часа, как отправилась к Гарану из Джирад Гошиен, намереваясь положить к его ногам свадебный венок. - Кое-кто из Дев покачал головой: замужество означало отказ от копья. - Завтра его последний день в качестве ее гай'шайн. Джойнде - из Черной Скалы, из Шаарад, - со значением добавила Аделин. Это и впрямь значило многое. Браки с мужчинами или женщинами, захваченными в гай'шайн - обычное дело, но очень редко браки заключались между айильцами, чьи кланы находились в кровной вражде, пусть и позабытой на время. - Эта зараза распространяется, - возбужденно заговорила Энайла. Обычно голос ее был горяч - таким же жаром веяло от ее волос. - С тех пор как мы пришли в Руидин, каждый день одна-две Девы сплетают свадебные венки. Ранд кивнул, надеясь, что они сочтут кивок знаком понимания. А ведь в этом его вина. Он и гадать боялся, сколько из Дев рискнули бы остаться с ним, расскажи он им правду. Хотя, по всей вероятности, останутся все - их удержит честь, а страха они испытывают не больше, чем клановые вожди. По крайней мере, до сих пор все сводилось лишь к свадьбам, - пожалуй, даже Девы сочтут замужество лучшим избавлением, чем то, что испытали некоторые. Может, так еще и случится. - Еще немного, и я готов идти, - сказал Ранд девушкам. - Мы будем ждать с терпением, - промолвила Аделин. Говорить о терпении было трудно - казалось, стоящие на месте Девы в любой миг готовы взорваться стремительным движением. То, что Ранд хотел сделать, в самом деле заняло у него лишь несколько секунд. Он оплел комнату - точно коробочку обмотал - потоками Духа и Огня и закрепил их, чтобы плетение держалось само собой. Войти и выйти мог любой - кроме мужчины, способного направлять. Для него самого - как и для Асмодиана - перешагнуть порог означало шагнуть в сплошную стену пламени. Это плетение потоков - и то, что Асмодиан, будучи огражден барьером, слишком слаб, чтобы направлять сквозь подобную преграду, - Ранд обнаружил случайно. Судя по всему, к менестрелю никто не лез с вопросами, но если кого заинтересует, то Джасин Натаэль просто выбрал местечко для ночлега подальше от айильцев, насколько можно отыскать такое в Руидине. К подобному выбору с пониманием отнесутся возчики и охранники Кадара. А Ранд, таким образом, точно знал, где ночью находится Асмодиан. Девы ему никаких вопросов не задали. Ранд повернулся и двинулся к выходу. Девы последовали за ним, окружив его кольцом, настороженные, словно в ожидании нападения. Асмодиан продолжал наигрывать погребальную песнь.
Раскинув руки в стороны, Мэт Коутон вышагивал по широкому белому парапету, обегавшему вокруг сухого фонтана, и пел песню мужчинам, которые наблюдали за ним в меркнущем свете дня.
Так выпьем же вина, пусть не опустеют кубки,
И милых, веселя, мы расцелуем в губки,
И кости мы метнем, а потом скорей
На танец, с Джаком-из-Теней.
После дневной жары воздух приятно холодил, и Мэт подумал, не застегнуть ли куртку из превосходного зеленого шелка, с золотым шитьем. Но от выпивки, которую айильцы называли оосквай, в голове точно гигантские мухи гудели, и мысль эта тут же улетучилась. В пыльном бассейне белели на постаменте три каменные статуи - обнаженные женщины футов двадцати высотой. Одна рука каждой вздымалась вверх, другая держала, наклоняя, огромный каменный кувшин на плече - из него должна была литься вода. Но у одной из статуй недоставало головы и поднятой руки, а кувшин другой пре вратился в груду черепков.
Пока луна не сбежит, ночь напролет протанцуем,
На колени себе усадив, девиц всех перецелуем,
Ну а потом со мной скорей
На танец с Джаком-из-Теней.
- Ничего себе песенка!.. - крикнул один из возчиков с заметным лугардским акцентом. Люди Кадира держались тесной кучкой, особняком от айильцев. Все они были крепкими мужчинами, с жесткими лицами, но каждый из них был уверен: за неосторожный взгляд любой айилец разом глотку перережет. Не так уж они и ошибались. - Помню, как бабка моя как-то говаривала о Джаке-из-Теней, - продолжал большеухий лугардец. - Негоже так о смерти петь! Тут Мэт, словно сквозь туман, понял, какую песню поет, и скривился. С той поры как пал Алдешар, никто не слышал <Танца с Джаком-из-Теней>. В голове у него звучала эта песня, которую с вызовом грянули Золотые Львы, бросившись в свою последнюю, безнадежную атаку на окружившее их войско Артура Ястребиное Крыло. Ладно хоть, подумал Мэт, на Древнем Наречии не болтаю. Он и наполовину не был таким развязным ухарем, каким казался со стороны, но чашек оосквай и правда он опустошил многовато. Вкусом и цветом пойло напоминало бурую водицу, но в голову вдарило, точно мул лягнул. Коли не поостерегусь, того и гляди, Морейн меня упакует да и отправит в Башню. По крайней мере, так я окажусь подальше и от Пустыни, и от Ранда. Видать, он и вправду перебрал, даже больше, чем ему казалось, раз полагает это честной сделкой. Мэт затянул <Лудильщика на кухне>.
У Лудильщика на кухне дел невпроворот.
Наверху хозяйка в платье голубом.
По ступенькам - вниз слетает, в розовых мечтаньях,
И зовет она: <Ох, Лудильщик милый, почини-ка
для меня ты вот ту кастрюльку!>
Кое-кто из людей Кадира подхватил песенку, а Мэт танцующим шагом вернулся обратно. Айильцы молчали - у них мужчины не пели, не считая боевой песни в сражении или погребальной над павшим. Девы же если и пели, то только в своем кругу, исключительно для себя. У парапета сидели на корточках два айильца - сколько бы оосквай они ни влили в себя, на них это никак не сказалось, разве что глаза малость остекленели. С какой радостью Мэт вернулся бы в те края, где светлые глаза - большая редкость; в родной деревне он видел вокруг только карие да черные глаза, Ранд был единственным исключением. Слева, перед свободным от зрителей пространством, на широких плитах мостовой лежали куски дерева источенные червем ручки и ножки кресел. Возле парапета валялся пустой кувшин из красной глины, рядом стояли его братец, где еще оставался оосквай, и серебряная чаша. Суть игры состояла в том, чтобы выпить, а потом постараться попасть ножом в подброшенную в воздух мишень. Играть с Мэтом в кости не сел бы никто из Кадировых людей, а среди айильцев таких были считанные единицы - слишком уж часто он выигрывал, а в карты жители Пустыни не играли. Метание ножей считалось чем-то совершенно отличным от всего прочего, особенно если добавить к этой забаве оосквай. В кости Мэт выигрывал чаще, чем в этой игре, но в фонтане у ног юноши лежало с полдюжины чаш с золотой насечкой и два золотых блюда - вдобавок к браслетам и ожерельям с рубинами, лунными камнями или сапфирами, не говоря уже о пригоршне монет. Подле выигрышей дожидались хозяина плоская шляпа и необычное копье с черным древком. Кое-какие из выигранных вещиц были даже сделаны руками айильцев. Жители Пустыни явно предпочитали расплачиваться частью своей боевой добычи, а не звонкой монетой. Корман, один из сидевших у парапета айильцев, поднял взор на оборвавшего песню Мэта. Белый шрам наискось пересекал нос воина. - С ножами, Мэтрим Коутон, ты, пожалуй, так же ловок, как с игральными костями. Может, остановимся на этом? Темнеет. - Тут полно света. - Мэт покосился на небо: долину Руидина покрыли бледные тени, но на фоне пока еще светлого неба вполне можно было различить цель. - При таком свете даже моя бабуля не промахнется. А я ono`ds с закрытыми глазами. Дженрик, второй из сидевших на корточках, обвел внимательным взглядом ряды зрителей. - Тут где-то женщины затесались? - Смахивающий сложением на медведя, он считал себя остряком. - Раз мужчина заводит такие речи, значит, поблизости женщины, перед которыми он желает покрасоваться. Девы, которых в толпе было немало, громко рассмеялись вместе со всеми, а может, и громче. - Так ты думаешь, я не смогу? - пробормотал Мэт, сдергивая темную косынку, что носил на шее, прикрывая рубец от петли. - Корман, подбрось деревяшку и просто крикни <давай>. - Юноша быстро завязал сложенной косынкой глаза и вытащил из рукава один из ножей. В наступившей тишине он слышал лишь дыхание зрителей. Это ты-то не пьян? Да ты назюзюкался как сапожник! И тем не менее Мэт вдруг ощутил свою удачу, почувствовал порыв, который обычно испытывал в игре, зная, какой гранью вверх замрут кубики, когда они еще катились. В голове у него чуток прояснилось. - Кидай же, спокойно произнес он. - Давай! - крикнул Корман, и рука Мэта хлестко дернулась назад, потом резко вперед. В напряженной тишине громко и отчетливо раздались два стука: ударила в дерево сталь, а затем упала на мостовую мишень. Никто не проронил ни слова. Мэт вновь опустил косынку на шею. На мостовой валялся обломок подлокотника, размером не больше ладони. В самой его середке торчал глубоко вонзившийся клинок Мэта. Похоже, Корман хотел повысить свои шансы на выигрыш. Что ж, ведь Мэт не уточнил, какой должна быть мишень. До него вдруг дошло, что он совсем позабыл назначить ставку. Наконец один из людей Кадира хрипло воскликнул: - Просто-таки удача самого Темного! - Удача - лошадь не хуже прочих, оседлай да скачи, - сказал Мэт самому себе. Неважно, откуда взялось это присловье. Да и откуда взялась его удача, он тоже не ведал - лишь пытался, как мог, оседлать ее и скакать на ней. Сколь бы тихо Мэт ни произнес эти слова, Дженрик поднял на него нахмуренный взор: - Что ты такое сказал, Мэтрим Коутон? Мэт открыл было рот, затем захлопнул его, так и не повторив фразу, как собирался. Слова ясно звучали в памяти. Сене совайа каба'донде аин довайниа. Опять Древнее Наречие. - Да так, ничего, - пробормотал Мэт. - Просто сам с собой разговариваю. - Зрители начали расходиться. - Думаю, продолжать не стоит - уже темнеет. Корман наступил на деревяшку, выдернул нож Мэта и принес его хозяину. - Может, в другой раз, Мэтрим Коутон. Как-нибудь в другой день. - Обычно так айильцы говорили <никогда>, если не хотели сказать об этом впрямую. Мэт кивнул и вложил кинжал в ножны, пришитые к изнанке рукава. Так же случилось, когда он выкинул шесть шестерок двадцать три раза подряд. Ему не за что винить айильцев. Да и разобраться как следует нужно не только со своим везением, есть и другое. Глядя на Кормана и Дженрика, уходящих вместе с остальными, Мэт с легкой завистью отметил, что ни тот ни другой ничуть не пошатывались. Запустив пальцы в волосы, Мэт тяжело уселся на парапет. Воспоминания, некогда беспорядочно набившиеся в голову, будто изюминки в кексе, теперь перемешались с его собственными. Одна часть его <я> знала, что родился он в Двуречье двадцать лет назад, но он также хорошо помнил, как возглавлял при Майганде фланговую атаку, опрокинувшую троллоков, и как танцевал при дворе Тармандевина, и сотню, тысячу иных событий. В большинстве своем битвы. Он помнил, как умирал, причем куда большее число раз, чем ему хотелось помнить. И не было швов между обрывками разных жизней - если не сосредоточиться, Мэт не мог сразу отделить свои личные воспоминания от новоприобретенных. Протянув руку назад, Мэт нахлобучил свою широкополую шляпу и положил поперек колен необычное копье. Вместо обыкновенного наконечника, это копье завершало что-то вроде мечевидного клинка фута в два длиной, клейменого двумя воронами. Лан говорил, будто клинок этот изготовили с помощью Единой Силы еще во времена Войны Силы, Войны Тени; Страж утверждал, что его совсем не нужно точить и что он никогда не сломается. Сам Мэт думал, что не поверил бы такому, да вот пришлось. Пусть и минуло три тысячи лет, а jkhmnj все такой же, однако Мэт мало доверял Силе. Вдоль черного древка, инкрустированная каким-то металлом темнее дерева, шла вязь надписи, обрамленная на концах опять-таки воронами. Надпись была на Древнем Языке, но Мэт, разумеется, теперь мог ее прочитать.
Таков исконный договор, и он провозглашает:
Мысль - это времени стрела, и память не истает.
Цена уплачена. Свое просивший получает. Один из концов широкой улицы, где-то в полумиле от фонтана, упирался в площадь, которую во многих городах назвали бы главной. Айильские торговцы отправились на ночлег, но их павильоны по-прежнему стояли там. Эти палатки были сшиты из серо-коричневой шерсти, обычной для айильских палаток. В Руидин со всех концов Пустыни явились сотни торговцев - на самую большую ярмарку, которую когда-либо видели Айил, и с каждым днем айильцев прибывало все больше. Торговцы из разных кланов и стали одними из первых, кто по-настоящему начал обживать этот город. В другую сторону - на огромную площадь в центре города - Мэту вовсе не хотелось смотреть. Отсюда можно было различить горбы Кадировых фургонов, ожидающих завтрашней погрузки. Сегодня днем на один взгромоздили нечто вроде скособоченной дверной рамы из краснокамня. Морейн особенно тщательно проследила, чтобы ее крепко-накрепко привязали - и именно так, как она требовала. Мэт не знал, что ей известно об этом предмете, - и спрашивать не собирался. Лучше бы Айз Седай совсем забыла о существовании Мэта, хотя на это мало надежды. Но сколько бы ей ни было известно, Мэт чувствовал уверенность, что сам знает больше. Он шагнул туда - глупец, взыскующий ответов. А что получил взамен? Чужие воспоминания, набившиеся ему в голову. И еще смерть. Мэт затянул потуже косынку на шее. И еще две вещи. Серебряный медальон в виде лисьей головы, который он носил под рубахой, и оружие, лежащее у него на коленях. Малое возмещение. Мэт, легко касаясь, провел пальцем по надписи. <Память не истает>. А у них, у того народца по ту сторону этой двери, чувство юмора под стать айильскому. - У тебя так каждый раз получается? Мэт вскинул голову, оглянулся - рядом с ним уселась Дева. Высокая даже для айилки, пожалуй, выше Мэта. Волосы точно золотая канитель, а глаза цвета чистого утреннего неба. Девушка была старше Мэта, лет, наверное, на десять, но разница в годах никогда ему не мешала. К тому же она Фар Дарайз Май. - Я - Мелиндра, - продолжала, она, - из септа Джумай. У тебя всегда так получается? Она спрашивает про метание ножа, сообразил Мэт. Она назвала свой септ, но не клан. Айильцы так никогда не поступают. Если только... Должно быть, она из Дев клана Шайдо, которые присоединились к Ранду. Мэт, по правде сказать, не очень-то понимал во всех этих обществах, но что до Шайдо... Он слишком хорошо помнил, как те горели желанием проткнуть его копьями. Куладин ненавидел и Ранда, и всех, кто его окружал, кто явился с ним; а то, что ненавидел Куладин, становилось объектом ненависти и всех Шайдо. Но с другой стороны, Мелиндра пришла сюда, в Руидин. Она ведь Дева. Мелиндра тонко улыбнулась; в глазах сверкал манящий огонек. - По большей части получается, - правдиво ответил Мэт. Даже если он и не чувствовал удачи, везло ему часто. А уж когда подваливала удача, дело было в шляпе. Мелиндра хихикнула, улыбка ее стала шире, словно девушка считала, что он хвастается. Похоже, женщины сами для себя решают, врешь ты или нет, причем решают, невзирая на очевидные факты. А с другой стороны, если ты им нравишься, на твое вранье им наплевать. А то вообще поверят в самую чудовищную твою ложь. Девы, к какому бы клану ни принадлежали, могут быть опасны, да и любая женщина таит опасность - эту истину он узнал на собственном опыте. Но Мелиндра определенно смотрела на него не просто так. Порывшись в горке своих выигрышей, Мэт выудил оттуда ожерелье из золотых спиралей, в центре каждой сверкал темно-синий сапфир, самый крупный был с фалангу его большого пальца. Он мог вспомнить то время - и это его собственные воспоминания, - когда при виде самого мелкого из этих камней его прошибла бы испарина. - Они очень подходят к твоим глазам, - промолвил Мэт, положив в руки девушки тяжелую низку. Он ни разу не видел, чтобы Девы носили какие-нибудь побрякушки, но по опыту знал, что женщинам нравятся всякие украшения. Как ни странно, в не меньшей степени им нравились и цветы. Этого Мэт не понимал, но, впрочем, готов был признать, что в женщинах разбирается плохо. Точно так же для Мэта непостижимы и его удача, и случившееся с ним по ту сторону перекошенной дверной рамы. - Очень тонкая работа, - промолвила Мелиндра, разглядывая на весу ожерелье.- Я принимаю твое предложение. - Ожерелье исчезло в ее поясной суме, девушка наклонилась и сдвинула Мэту шляпу на затылок. - У тебя симпатичные глаза. Похожи на темный полированный кошачий глаз. - Она забралась на парапет с ногами, сидя обняла руками колени, продолжая внимательно рассматривать Мэта. - Сестры по копью рассказывали мне о тебе. Мэт надвинул шляпу обратно на брови и настороженно покосился на Мелиндру из-под полей. Что ей понарассказывали? И какое такое <предложение>? Это всего-навсего ожерелье. Манящий огонек в глазах девушки потух; она глядела на него будто кошка на мышь. Вот это-то и пугало в общении с Девами Копья. Порой и не скажешь, хотят они с тобой потанцевать, собрались тебя поцеловать либо вознамерились убить. Улица быстро пустела, тени сгущались, но Мэт узнал Ранда. Тот наискосок переходил улицу, во рту его дымилась трубка. Кто станет разгуливать в сопровождении чуть ли не десятка Фар Дарайз Май, как не Ранд? Вечно они вокруг него, подумал Мэт. Охраняют, будто стая волчиц, готовы все сделать, что он прикажет. Кое-кто и позавидовал бы эскорту Ранда. Кто угодно, только не Мэт. Порой такое общество несколько обременительно. А вот стайка девушек вроде Изендре... - Извини, я на минутку, - торопливо бросил Мэт Мелиндре. Прислонив копье к низенькой стенке фонтана, Мэт чуть ли не бегом сорвался с места. В голове гудело, хоть и не так громко, как раньше, и он не запинался. О своих выигрышах Мэт не беспокоился. У айильцев были крайне строгие раз и навсегда установленные правила, что можно и что нельзя: захватить в набеге - это одно, а украсть - совсем другое. Люди Кадира живо научились держать руки поглубже в карманах после того, как одного из них поймали с поличным. Задав за кражу отменную порку - исполосовав от плеч до пят, вора прогнали прочь, велев убираться из Пустыни. Ему разрешили взять лишь один бурдюк с водой. Но с одним бурдюком и до Драконовой Стены не добраться, а с бедняги вдобавок всю одежду сняли. Теперь Кадировы людишки не подберут и медяка, валяющегося посреди улицы. - Ранд? - Окруженный эскортом Дев мужчина продолжал идти. - Ранд? До Ранда не было и десяти шагов, но он не замедлил шага. Две-три Девы оглянулись, но не Ранд. Мэт вдруг ощутил холодок, никак не связанный с надвигавшейся ночью. Он облизнул губы и теперь не громко окликнул, а просто произнес: - Льюс Тэрин. И тут Ранд повернулся - а Мэт сразу пожалел об этом. Лучше бы тот не оборачивался. Некоторое время они смотрели друг на друга в наступивших сумерках. Мэт помешкал и решил ближе не подходить. Себя он убеждал: потому что там Девы.
Раскинув руки в стороны, Мэт Коутон вышагивал по широкому белому парапету, обегавшему вокруг сухого фонтана, и пел песню мужчинам, которые наблюдали за ним в меркнущем свете дня.
Так выпьем же вина, пусть не опустеют кубки,
И милых, веселя, мы расцелуем в губки,
И кости мы метнем, а потом скорей
На танец, с Джаком-из-Теней.
После дневной жары воздух приятно холодил, и Мэт подумал, не застегнуть ли куртку из превосходного зеленого шелка, с золотым шитьем. Но от выпивки, которую айильцы называли оосквай, в голове точно гигантские мухи гудели, и мысль эта тут же улетучилась. В пыльном бассейне белели на постаменте три каменные статуи - обнаженные женщины футов двадцати высотой. Одна рука каждой вздымалась вверх, другая держала, наклоняя, огромный каменный кувшин на плече - из него должна была литься вода. Но у одной из статуй недоставало головы и поднятой руки, а кувшин другой пре вратился в груду черепков.
Пока луна не сбежит, ночь напролет протанцуем,
На колени себе усадив, девиц всех перецелуем,
Ну а потом со мной скорей
На танец с Джаком-из-Теней.
- Ничего себе песенка!.. - крикнул один из возчиков с заметным лугардским акцентом. Люди Кадира держались тесной кучкой, особняком от айильцев. Все они были крепкими мужчинами, с жесткими лицами, но каждый из них был уверен: за неосторожный взгляд любой айилец разом глотку перережет. Не так уж они и ошибались. - Помню, как бабка моя как-то говаривала о Джаке-из-Теней, - продолжал большеухий лугардец. - Негоже так о смерти петь! Тут Мэт, словно сквозь туман, понял, какую песню поет, и скривился. С той поры как пал Алдешар, никто не слышал <Танца с Джаком-из-Теней>. В голове у него звучала эта песня, которую с вызовом грянули Золотые Львы, бросившись в свою последнюю, безнадежную атаку на окружившее их войско Артура Ястребиное Крыло. Ладно хоть, подумал Мэт, на Древнем Наречии не болтаю. Он и наполовину не был таким развязным ухарем, каким казался со стороны, но чашек оосквай и правда он опустошил многовато. Вкусом и цветом пойло напоминало бурую водицу, но в голову вдарило, точно мул лягнул. Коли не поостерегусь, того и гляди, Морейн меня упакует да и отправит в Башню. По крайней мере, так я окажусь подальше и от Пустыни, и от Ранда. Видать, он и вправду перебрал, даже больше, чем ему казалось, раз полагает это честной сделкой. Мэт затянул <Лудильщика на кухне>.
У Лудильщика на кухне дел невпроворот.
Наверху хозяйка в платье голубом.
По ступенькам - вниз слетает, в розовых мечтаньях,
И зовет она: <Ох, Лудильщик милый, почини-ка
для меня ты вот ту кастрюльку!>
Кое-кто из людей Кадира подхватил песенку, а Мэт танцующим шагом вернулся обратно. Айильцы молчали - у них мужчины не пели, не считая боевой песни в сражении или погребальной над павшим. Девы же если и пели, то только в своем кругу, исключительно для себя. У парапета сидели на корточках два айильца - сколько бы оосквай они ни влили в себя, на них это никак не сказалось, разве что глаза малость остекленели. С какой радостью Мэт вернулся бы в те края, где светлые глаза - большая редкость; в родной деревне он видел вокруг только карие да черные глаза, Ранд был единственным исключением. Слева, перед свободным от зрителей пространством, на широких плитах мостовой лежали куски дерева источенные червем ручки и ножки кресел. Возле парапета валялся пустой кувшин из красной глины, рядом стояли его братец, где еще оставался оосквай, и серебряная чаша. Суть игры состояла в том, чтобы выпить, а потом постараться попасть ножом в подброшенную в воздух мишень. Играть с Мэтом в кости не сел бы никто из Кадировых людей, а среди айильцев таких были считанные единицы - слишком уж часто он выигрывал, а в карты жители Пустыни не играли. Метание ножей считалось чем-то совершенно отличным от всего прочего, особенно если добавить к этой забаве оосквай. В кости Мэт выигрывал чаще, чем в этой игре, но в фонтане у ног юноши лежало с полдюжины чаш с золотой насечкой и два золотых блюда - вдобавок к браслетам и ожерельям с рубинами, лунными камнями или сапфирами, не говоря уже о пригоршне монет. Подле выигрышей дожидались хозяина плоская шляпа и необычное копье с черным древком. Кое-какие из выигранных вещиц были даже сделаны руками айильцев. Жители Пустыни явно предпочитали расплачиваться частью своей боевой добычи, а не звонкой монетой. Корман, один из сидевших у парапета айильцев, поднял взор на оборвавшего песню Мэта. Белый шрам наискось пересекал нос воина. - С ножами, Мэтрим Коутон, ты, пожалуй, так же ловок, как с игральными костями. Может, остановимся на этом? Темнеет. - Тут полно света. - Мэт покосился на небо: долину Руидина покрыли бледные тени, но на фоне пока еще светлого неба вполне можно было различить цель. - При таком свете даже моя бабуля не промахнется. А я ono`ds с закрытыми глазами. Дженрик, второй из сидевших на корточках, обвел внимательным взглядом ряды зрителей. - Тут где-то женщины затесались? - Смахивающий сложением на медведя, он считал себя остряком. - Раз мужчина заводит такие речи, значит, поблизости женщины, перед которыми он желает покрасоваться. Девы, которых в толпе было немало, громко рассмеялись вместе со всеми, а может, и громче. - Так ты думаешь, я не смогу? - пробормотал Мэт, сдергивая темную косынку, что носил на шее, прикрывая рубец от петли. - Корман, подбрось деревяшку и просто крикни <давай>. - Юноша быстро завязал сложенной косынкой глаза и вытащил из рукава один из ножей. В наступившей тишине он слышал лишь дыхание зрителей. Это ты-то не пьян? Да ты назюзюкался как сапожник! И тем не менее Мэт вдруг ощутил свою удачу, почувствовал порыв, который обычно испытывал в игре, зная, какой гранью вверх замрут кубики, когда они еще катились. В голове у него чуток прояснилось. - Кидай же, спокойно произнес он. - Давай! - крикнул Корман, и рука Мэта хлестко дернулась назад, потом резко вперед. В напряженной тишине громко и отчетливо раздались два стука: ударила в дерево сталь, а затем упала на мостовую мишень. Никто не проронил ни слова. Мэт вновь опустил косынку на шею. На мостовой валялся обломок подлокотника, размером не больше ладони. В самой его середке торчал глубоко вонзившийся клинок Мэта. Похоже, Корман хотел повысить свои шансы на выигрыш. Что ж, ведь Мэт не уточнил, какой должна быть мишень. До него вдруг дошло, что он совсем позабыл назначить ставку. Наконец один из людей Кадира хрипло воскликнул: - Просто-таки удача самого Темного! - Удача - лошадь не хуже прочих, оседлай да скачи, - сказал Мэт самому себе. Неважно, откуда взялось это присловье. Да и откуда взялась его удача, он тоже не ведал - лишь пытался, как мог, оседлать ее и скакать на ней. Сколь бы тихо Мэт ни произнес эти слова, Дженрик поднял на него нахмуренный взор: - Что ты такое сказал, Мэтрим Коутон? Мэт открыл было рот, затем захлопнул его, так и не повторив фразу, как собирался. Слова ясно звучали в памяти. Сене совайа каба'донде аин довайниа. Опять Древнее Наречие. - Да так, ничего, - пробормотал Мэт. - Просто сам с собой разговариваю. - Зрители начали расходиться. - Думаю, продолжать не стоит - уже темнеет. Корман наступил на деревяшку, выдернул нож Мэта и принес его хозяину. - Может, в другой раз, Мэтрим Коутон. Как-нибудь в другой день. - Обычно так айильцы говорили <никогда>, если не хотели сказать об этом впрямую. Мэт кивнул и вложил кинжал в ножны, пришитые к изнанке рукава. Так же случилось, когда он выкинул шесть шестерок двадцать три раза подряд. Ему не за что винить айильцев. Да и разобраться как следует нужно не только со своим везением, есть и другое. Глядя на Кормана и Дженрика, уходящих вместе с остальными, Мэт с легкой завистью отметил, что ни тот ни другой ничуть не пошатывались. Запустив пальцы в волосы, Мэт тяжело уселся на парапет. Воспоминания, некогда беспорядочно набившиеся в голову, будто изюминки в кексе, теперь перемешались с его собственными. Одна часть его <я> знала, что родился он в Двуречье двадцать лет назад, но он также хорошо помнил, как возглавлял при Майганде фланговую атаку, опрокинувшую троллоков, и как танцевал при дворе Тармандевина, и сотню, тысячу иных событий. В большинстве своем битвы. Он помнил, как умирал, причем куда большее число раз, чем ему хотелось помнить. И не было швов между обрывками разных жизней - если не сосредоточиться, Мэт не мог сразу отделить свои личные воспоминания от новоприобретенных. Протянув руку назад, Мэт нахлобучил свою широкополую шляпу и положил поперек колен необычное копье. Вместо обыкновенного наконечника, это копье завершало что-то вроде мечевидного клинка фута в два длиной, клейменого двумя воронами. Лан говорил, будто клинок этот изготовили с помощью Единой Силы еще во времена Войны Силы, Войны Тени; Страж утверждал, что его совсем не нужно точить и что он никогда не сломается. Сам Мэт думал, что не поверил бы такому, да вот пришлось. Пусть и минуло три тысячи лет, а jkhmnj все такой же, однако Мэт мало доверял Силе. Вдоль черного древка, инкрустированная каким-то металлом темнее дерева, шла вязь надписи, обрамленная на концах опять-таки воронами. Надпись была на Древнем Языке, но Мэт, разумеется, теперь мог ее прочитать.
Таков исконный договор, и он провозглашает:
Мысль - это времени стрела, и память не истает.
Цена уплачена. Свое просивший получает. Один из концов широкой улицы, где-то в полумиле от фонтана, упирался в площадь, которую во многих городах назвали бы главной. Айильские торговцы отправились на ночлег, но их павильоны по-прежнему стояли там. Эти палатки были сшиты из серо-коричневой шерсти, обычной для айильских палаток. В Руидин со всех концов Пустыни явились сотни торговцев - на самую большую ярмарку, которую когда-либо видели Айил, и с каждым днем айильцев прибывало все больше. Торговцы из разных кланов и стали одними из первых, кто по-настоящему начал обживать этот город. В другую сторону - на огромную площадь в центре города - Мэту вовсе не хотелось смотреть. Отсюда можно было различить горбы Кадировых фургонов, ожидающих завтрашней погрузки. Сегодня днем на один взгромоздили нечто вроде скособоченной дверной рамы из краснокамня. Морейн особенно тщательно проследила, чтобы ее крепко-накрепко привязали - и именно так, как она требовала. Мэт не знал, что ей известно об этом предмете, - и спрашивать не собирался. Лучше бы Айз Седай совсем забыла о существовании Мэта, хотя на это мало надежды. Но сколько бы ей ни было известно, Мэт чувствовал уверенность, что сам знает больше. Он шагнул туда - глупец, взыскующий ответов. А что получил взамен? Чужие воспоминания, набившиеся ему в голову. И еще смерть. Мэт затянул потуже косынку на шее. И еще две вещи. Серебряный медальон в виде лисьей головы, который он носил под рубахой, и оружие, лежащее у него на коленях. Малое возмещение. Мэт, легко касаясь, провел пальцем по надписи. <Память не истает>. А у них, у того народца по ту сторону этой двери, чувство юмора под стать айильскому. - У тебя так каждый раз получается? Мэт вскинул голову, оглянулся - рядом с ним уселась Дева. Высокая даже для айилки, пожалуй, выше Мэта. Волосы точно золотая канитель, а глаза цвета чистого утреннего неба. Девушка была старше Мэта, лет, наверное, на десять, но разница в годах никогда ему не мешала. К тому же она Фар Дарайз Май. - Я - Мелиндра, - продолжала, она, - из септа Джумай. У тебя всегда так получается? Она спрашивает про метание ножа, сообразил Мэт. Она назвала свой септ, но не клан. Айильцы так никогда не поступают. Если только... Должно быть, она из Дев клана Шайдо, которые присоединились к Ранду. Мэт, по правде сказать, не очень-то понимал во всех этих обществах, но что до Шайдо... Он слишком хорошо помнил, как те горели желанием проткнуть его копьями. Куладин ненавидел и Ранда, и всех, кто его окружал, кто явился с ним; а то, что ненавидел Куладин, становилось объектом ненависти и всех Шайдо. Но с другой стороны, Мелиндра пришла сюда, в Руидин. Она ведь Дева. Мелиндра тонко улыбнулась; в глазах сверкал манящий огонек. - По большей части получается, - правдиво ответил Мэт. Даже если он и не чувствовал удачи, везло ему часто. А уж когда подваливала удача, дело было в шляпе. Мелиндра хихикнула, улыбка ее стала шире, словно девушка считала, что он хвастается. Похоже, женщины сами для себя решают, врешь ты или нет, причем решают, невзирая на очевидные факты. А с другой стороны, если ты им нравишься, на твое вранье им наплевать. А то вообще поверят в самую чудовищную твою ложь. Девы, к какому бы клану ни принадлежали, могут быть опасны, да и любая женщина таит опасность - эту истину он узнал на собственном опыте. Но Мелиндра определенно смотрела на него не просто так. Порывшись в горке своих выигрышей, Мэт выудил оттуда ожерелье из золотых спиралей, в центре каждой сверкал темно-синий сапфир, самый крупный был с фалангу его большого пальца. Он мог вспомнить то время - и это его собственные воспоминания, - когда при виде самого мелкого из этих камней его прошибла бы испарина. - Они очень подходят к твоим глазам, - промолвил Мэт, положив в руки девушки тяжелую низку. Он ни разу не видел, чтобы Девы носили какие-нибудь побрякушки, но по опыту знал, что женщинам нравятся всякие украшения. Как ни странно, в не меньшей степени им нравились и цветы. Этого Мэт не понимал, но, впрочем, готов был признать, что в женщинах разбирается плохо. Точно так же для Мэта непостижимы и его удача, и случившееся с ним по ту сторону перекошенной дверной рамы. - Очень тонкая работа, - промолвила Мелиндра, разглядывая на весу ожерелье.- Я принимаю твое предложение. - Ожерелье исчезло в ее поясной суме, девушка наклонилась и сдвинула Мэту шляпу на затылок. - У тебя симпатичные глаза. Похожи на темный полированный кошачий глаз. - Она забралась на парапет с ногами, сидя обняла руками колени, продолжая внимательно рассматривать Мэта. - Сестры по копью рассказывали мне о тебе. Мэт надвинул шляпу обратно на брови и настороженно покосился на Мелиндру из-под полей. Что ей понарассказывали? И какое такое <предложение>? Это всего-навсего ожерелье. Манящий огонек в глазах девушки потух; она глядела на него будто кошка на мышь. Вот это-то и пугало в общении с Девами Копья. Порой и не скажешь, хотят они с тобой потанцевать, собрались тебя поцеловать либо вознамерились убить. Улица быстро пустела, тени сгущались, но Мэт узнал Ранда. Тот наискосок переходил улицу, во рту его дымилась трубка. Кто станет разгуливать в сопровождении чуть ли не десятка Фар Дарайз Май, как не Ранд? Вечно они вокруг него, подумал Мэт. Охраняют, будто стая волчиц, готовы все сделать, что он прикажет. Кое-кто и позавидовал бы эскорту Ранда. Кто угодно, только не Мэт. Порой такое общество несколько обременительно. А вот стайка девушек вроде Изендре... - Извини, я на минутку, - торопливо бросил Мэт Мелиндре. Прислонив копье к низенькой стенке фонтана, Мэт чуть ли не бегом сорвался с места. В голове гудело, хоть и не так громко, как раньше, и он не запинался. О своих выигрышах Мэт не беспокоился. У айильцев были крайне строгие раз и навсегда установленные правила, что можно и что нельзя: захватить в набеге - это одно, а украсть - совсем другое. Люди Кадира живо научились держать руки поглубже в карманах после того, как одного из них поймали с поличным. Задав за кражу отменную порку - исполосовав от плеч до пят, вора прогнали прочь, велев убираться из Пустыни. Ему разрешили взять лишь один бурдюк с водой. Но с одним бурдюком и до Драконовой Стены не добраться, а с бедняги вдобавок всю одежду сняли. Теперь Кадировы людишки не подберут и медяка, валяющегося посреди улицы. - Ранд? - Окруженный эскортом Дев мужчина продолжал идти. - Ранд? До Ранда не было и десяти шагов, но он не замедлил шага. Две-три Девы оглянулись, но не Ранд. Мэт вдруг ощутил холодок, никак не связанный с надвигавшейся ночью. Он облизнул губы и теперь не громко окликнул, а просто произнес: - Льюс Тэрин. И тут Ранд повернулся - а Мэт сразу пожалел об этом. Лучше бы тот не оборачивался. Некоторое время они смотрели друг на друга в наступивших сумерках. Мэт помешкал и решил ближе не подходить. Себя он убеждал: потому что там Девы.