Элизабет Джордж
Без единого свидетеля
Посвящается мисс Одре Айседоре, с любовью
…и если долго вглядываться в бездну, бездна начинает вглядываться в тебя.
Ницше
Пролог
Больше всех Киммо Торну нравилась Дитрих: ее волосы, ее ноги, мундштук, цилиндр и фрак. Вот что он называл «полным комплектом», и никто никогда с ней не сравнится, по крайней мере в глазах Киммо. О, если сильно попросят, он сможет изобразить и Гарланд. Миннелли – это вообще просто, да и Стрейзанд у него получается все лучше. Но если выбирать будет он сам (а обычно так и бывает, разумеется), то отдаст предпочтение Дитрих. Знойная Марлен. Его девушка номер один. Своим пением она могла бы выбить кусочки хлеба из тостера, вот как пела его Марлен.
Песня закончилась, но Киммо не спешил выходить из роли – не потому, что так было нужно по ходу действия, просто он обожал этот образ. Финальные аккорды замерли, а он продолжал стоять как живая статуя Марлен: нога в сапоге на высоком каблуке опирается на стул, а между пальцами левой руки зажат мундштук. В тишине, наступившей, когда растаяла последняя нота, он досчитал про себя до пяти – наслаждаясь Марлен и собой, потому что она была хороша и он был хорош, он был чертовски, чертовски хорош, что тут скажешь, – и только тогда сменил позу. Выключив караоке, юноша снял шляпу, взмахнул фалдами и низко поклонился публике, состоящей из двух человек. Тетя Сэл и бабуля, верные его поклонницы, отреагировали должным образом, именно так, как он и ожидал.
– Превосходно! – воскликнула тетя Сэлли. – Превосходно, мой мальчик!
– Вот он какой, наш Киммо, – вторила бабуля. – Стопроцентный талант, да! Вот папа с мамой обрадуются, когда я пошлю им карточки!
«Ага, как же, обрадуются!» – кисло усмехнулся про себя Киммо. Но тем не менее он снова поставил ногу на стул, зная, что бабуля говорит искренне. Ничего не поделаешь: в том, что касается его родителей, котелок у нее не варит.
Бабуля взялась за фотоаппарат, велела тете Сэлли подвинуться вправо: «Не загораживай мальчика», – и через несколько минут снимки были сделаны и вечернее шоу закончилось.
– Куда ты сегодня собираешься, Ким? – спросила тетя Сэлли у Киммо, когда тот уже направлялся в свою комнату. – На свидание с какой-нибудь милой девушкой?
Ничего подобного, но ей этого знать не обязательно.
– С Блинкером, – бодро откликнулся он.
– Ну, вы уж там не шалите, мальчики.
Киммо подмигнул ей и шагнул в дверной проем.
– Что ты, тетушка, как можно, – слукавил он, закрыл за собой дверь и щелкнул замком.
Сначала нужно было позаботиться о костюме Марлен. Киммо разделся, развесил все на плечики и уселся перед туалетным столиком. Он внимательно вгляделся в свое отражение, прикидывая, не снять ли часть грима. Пожал плечами: это означало, что он решил оставить все как есть. Переворошил содержимое комода, выбирая, что надеть. В конце концов облачился в свитер с капюшоном, любимые леггинсы и короткие замшевые сапожки без каблуков. Он обожал двусмысленность этого наряда. «Юноша или девушка?» – будут гадать те, кому попадется он на глаза. Но ответ они получат, только если Киммо заговорит, потому что у него наконец начал ломаться голос. Как только он откроет рот, игра закончена.
Киммо накинул капюшон на голову и неторопливо спустился на первый этаж.
– Я ушел! – прокричал он бабушке и тете, снимая куртку с вешалки у двери.
– Пока, мой милый, – ответила бабуля.
– Будь осторожен, Киммо, – добавила тетя Сэлли.
Он послал им воздушный поцелуй. Они ответили ему тем же.
– Доброй ночи! – хором произнесли все трое.
На площадке он застегнул куртку и снял замок со своего велосипеда. Подкатив его к лифту, нажал на кнопку вызова и, пока ждал, проверил велосумку – все ли на месте. В своем мысленном списке Киммо вычеркивал пункт за пунктом: молоток, перчатки, отвертка, ломик, карманный фонарик, наволочка, красная роза. Последняя единица снаряжения служила ему визиткой, да и нехорошо это – что-нибудь забирать, не давая ничего взамен.
На улице его встретила промозглая тьма, и Киммо без всякого удовольствия подумал о предстоящем путешествии. Он не любил ездить на велосипеде и в хорошую погоду, а при нулевой температуре просто ненавидел. Но ни у тети Сэлли, ни у бабули машины не было. А сам он еще не обзавелся водительскими правами, которые можно было бы предъявить полицейским вместе с обезоруживающей улыбкой, если бы его остановили. Так что выбора не было – придется крутить педали. О том, чтобы ехать на автобусе, разумеется, не могло быть и речи.
Его путь лежал по Саутуорк-стрит к запруженной транспортом Блэкфрайерс-роуд, миновав которую он добрался до окрестностей Кеннингтонского парка. Оттуда, каким бы плотным ни было движение, добраться до Клапам-Коммон не составляет труда – все время прямо, а там уже виднеется и цель поездки: довольно уединенное (что весьма кстати) трехэтажное здание из красного кирпича.
За этим особняком Киммо наблюдал уже целый месяц и так близко познакомился с обычаями и занятиями живущей в нем семьи, что почти сроднился с ними. Он знал, что в семье двое детей. Мама ездит на работу на велосипеде, и это заменяет ей занятия спортом. Папа садится на электричку на станции Клапам. У них работает няня, у которой два свободных дня в неделю, и в один из этих выходных – вечером, всегда в один и тот же день, – мама, папа и детишки всей семьей отправляются… Киммо не знал, куда они отправляются. Возможно, к бабушке на ужин, но с той же вероятностью это могла быть и служба в церкви, сеанс у семейного психолога или занятия йогой. Впрочем, это не важно; главное, что раз в неделю они уезжают на весь вечер и возвращаются очень поздно, так что взрослым приходится сразу разносить малышей по кроватям – дети неизменно засыпают по пути домой. Что касается няни, то она проводит свободное время с двумя другими пташками, тоже нянями очевидно. Сбившись стайкой и болтая на болгарском или каком-то другом столь же непонятном языке, они уходят куда-то и даже если и возвращаются до рассвета, то уж точно далеко за полночь.
Судя по внешним признакам, дом многообещающий. Семья разъезжает на огромном рейнджровере. Раз в неделю к ним приходит садовник. Они пользуются услугами прачечной: их белье стирается, гладится и приносится в дом специально обученными людьми. Из всего этого Киммо заключил, что особняк созрел и ждет его визита.
Особенно симпатичным этот домик делало пустующее здание по соседству, с одинокой табличкой «Сдается» на фонарном столбе у калитки. Ну а идеальным объектом для взлома особняк становился благодаря удобному доступу со стороны двора: от пустыря его отделяла невысокая кирпичная стена.
К этой стене и приблизился Киммо после того, как прокатился вдоль фасада облюбованного особняка и убедился, что обитатели дома не нарушили своих привычек и сегодняшним вечером. Проехав по ухабистому пустырю, он прислонил велосипед к стене и сложил в наволочку инструменты и розу. Потом вскочил на седло и без всяких проволочек очутился по другую сторону стены.
Во дворе дома было темно, как под мышкой у дьявола, но Киммо не раз заглядывал сюда через краешек стены и теперь отлично представлял, где что находится. Прямо перед ним была компостная куча, а за нею раскинулась аккуратно подстриженная лужайка, где были посажены фруктовые деревья. По обе стороны лужайки протянулись пышные цветочные клумбы. Одна из них огибала детские качели, а вторая служила украшением сарая, где хранился садовый инвентарь. В дальнем от Киммо конце двора, уже перед самым домом, находилось патио, вымощенное неровным кирпичом, – там после дождя собирались лужи. С крыши дома свисали лампочки охранного освещения.
Когда Киммо приблизился к ним, лампочки автоматически зажглись. Он кивнул им с благодарностью. Охранное освещение, по его убеждению, изобрел не кто иной, как вор-взломщик с чувством юмора. Ведь каждый раз, когда оно срабатывало, все убеждали себя, что это всего лишь кошка прошмыгнула по саду. Киммо еще ни разу не доводилось слышать о том, чтобы кто-то вызвал полицию, увидев, что в соседнем доме вспыхивает световая сигнализация. С другой стороны, среди его приятелей-воров ходило немало рассказов о том, как легко им было забраться в чье-то жилище именно благодаря зажегшимся лампочкам.
В данном случае бдительных соседей можно было даже не принимать в расчет. Темные незанавешенные окна и табличка «Сдается» свидетельствовали о том, что в доме справа никто не живет, а в доме слева не было ни окон, выходящих на эту сторону, ни собаки, которая могла бы разразиться хриплым лаем. Таким образом, насколько мог судить Киммо, все было чисто.
Со двора в дом вела стеклянная дверь, и Киммо направился к ней. Молотком он обычно пользовался, когда разбивал автомобильные стекла, но и сейчас достаточно было одного легкого удара, чтобы добраться до внутренней ручки замка. Он открыл дверь и шагнул в дом. Воздушной сиреной взвыла сигнализация.
Барабанные перепонки чуть не лопались от дикого воя, но Киммо не обращал на него внимания. Пройдет пять минут – а скорее всего, и больше, – прежде чем раздастся телефонный звонок от охранной компании, которая пожелает убедиться, что сигнализация сработала по ошибке. Если их надежда не оправдается, они станут обзванивать все имеющиеся у них номера хозяев дома. Когда и эта мера не остановит душераздирающий вой сирены, им придется позвонить в полицию. Полицейские же могут приехать, чтобы проверить, в чем дело, а могут и не приехать. В любом случае такая возможность появится у них минут через двадцать, а это означает, что в распоряжении Киммо времени на десять минут больше, чем ему требуется для выискивания интересующих его вещей.
А интересовали его совершенно конкретные ценности. Пускай другие хватаются за компьютеры, ноутбуки, DVD-плееры, телевизоры, ювелирные украшения, цифровые фотоаппараты, видеокамеры и видеомагнитофоны. Он же искал кое-что совсем иное, и объекты его интереса имели одно преимущество – обычно они стояли на видном месте и чаще всего не по разным уголкам дома, а в гостиной, где собирается вся семья.
Киммо включил фонарик и посветил вокруг. Он находился в столовой, и брать здесь было нечего. А вот в гостиной его взгляд сразу же выхватил четыре нужные ему вещицы, поблескивающие на крышке пианино. Он подошел, чтобы аккуратно сложить серебряные рамки в наволочку, но предварительно вынул стоящие в них фотографии – кто знает, вдруг они дороги кому-то, нельзя же быть бесчувственным как дерево. Пятая рамка нашлась на журнальном столике, и, захватив ее, Киммо двинулся в переднюю часть дома, где возле самой двери на полукруглом столике под зеркалом были выставлены еще две рамки с фотографиями. Он присовокупил их к своей добыче, оставив нетронутыми стоящие по соседству фарфоровую шкатулку и вазу с цветами.
Опыт подсказывал Киммо, что остальные рамки вероятнее всего можно обнаружить в спальне родителей, поэтому он быстро поднялся по лестнице. Охранная сигнализация продолжала терзать уши. Комната, которую он искал, находилась на третьем этаже, в глубине дома, и выходила окнами в сад. Но как только он щелкнул фонариком, чтобы оглядеть спальню в поисках вожделенных предметов из серебра, как сирена смолкла. И тут же зазвонил телефон.
Киммо замер – одна рука сжимает фонарик, вторая тянется к рамке с фотографией, на которой парочка в свадебных нарядах целуется под аркой из цветов. Через миг, так же внезапно, как и сигнализация, телефонный звонок стих, внизу вспыхнул свет.
– Алло? – сказал кто-то. И после паузы: – Нет. Мы только что вошли… Да. Да. Сигнализация сработала, но я еще не успел… Господи, Гейл! Там стекло, стой!
Киммо мгновенно сообразил: события приняли неожиданный поворот. Он не стал раздумывать, какого черта семейство заявилось домой, когда им полагается сидеть за столом у бабки, в церкви, на занятиях йогой, у психолога или где-нибудь в другом месте – там, куда они свалили пару часов назад. Не тратя ни секунды, он бросился к окну в тот самый миг, когда снизу послышался женский крик:
– Рональд, в доме кто-то есть!
Не нужно было долго прислушиваться к шагам Рональда, взлетающего по лестнице, или к воплям Гейл «Нет! Стой!», чтобы понять, что нужно выбираться отсюда, и как можно скорее. Киммо нащупал шпингалет, распахнул оконную раму и выскочил в ночь, сжимая в руке наволочку; краем глаза он успел заметить, как в спальню ворвался Рональд, вооруженный чем-то вроде вилки из набора для садового барбекю.
С глухим ударом, резко выдохнув, Киммо приземлился восемью футами ниже на крышу веранды. Досадно, что стены не были обвиты ползучими растениями – по ним он без труда выбрался бы на свободу. Он услышал крик Гейл: «Он здесь! Он здесь!» – и из окна над его головой раздались проклятия Рональда. Перед тем как припустить к кирпичной стене в дальнем конце лужайки, Киммо обернулся к дому и игриво помахал женщине, которая смотрела на него из окна столовой. На руках у нее сидел ошарашенный сонный малыш, и еще один ребенок цеплялся за ее брюки.
Киммо помчался прочь. Наволочка билась о спину, а в груди закипал смех. Единственное, что огорчало его, – роза, которую он не успел оставить в доме. Подбегая к стене, он услышал, как Рональд с ревом выскакивает из столовой во двор, но к тому моменту, когда бедняга добрался до фруктовых деревьев, Киммо уже перелетел через стену на пустырь. Когда появятся копы – это случится не раньше чем через час, а может, и только к полудню завтрашнего дня, – его уже и след простынет, останется лишь смутный образ в памяти хозяйки: накрашенное лицо под темным капюшоном.
Боже, вот это жизнь! Лучше не придумаешь! Если добыча окажется чистым серебром, то к утру пятницы он разбогатеет на несколько сотен. Может ли сравниться хоть с чем-нибудь такая жизнь, а? В том-то и дело, что нет! Ну и что с того, что он собирался на некоторое время завязать? На подготовку этого дела он потратил целый месяц, не выбрасывать же практически готовый план! Это было бы глупо, а Киммо Торна можно назвать как угодно, но только не глупцом. Нет, нет и нет. Нет, и точка.
Он проехал на велосипеде около мили от места взлома, когда вдруг осознал, что его преследуют. На улицах было довольно много машин (а когда это на лондонских улицах бывает пусто?), и кое-какие из них сигналили, минуя Киммо. Сначала он думал, что они сигналят, недовольные присутствием велосипедиста на проезжей части, но вскоре понял, что недовольство адресовано автомобилю, который ехал прямо за ним, отказываясь двигаться быстрее или объезжать его.
Его обеспокоило это открытие. Неужели Рональд умудрился собраться с мыслями и догнал его? Киммо свернул на боковую улочку, чтобы проверить, верна ли его догадка насчет преследования, и точно: фары, сияющие у него за спиной, повернули вслед за ним. Он чуть было не рванул вперед, яростно крутя педали, когда услышал приближающийся рокот мотора, однако знакомый дружелюбный голос окликнул его по имени:
– Киммо? Это ты? Каким ветром занесло тебя в эту часть города?
Киммо резко развернулся и притормозил – посмотреть, кто обращается к нему. Узнав водителя автомобиля, он улыбнулся и сказал:
– Да так, ничего особенного. А что ты здесь делаешь?
Ответом тоже была улыбка.
– Похоже, я катаюсь по городу в поисках тебя. Подвезти куда-нибудь?
Это было бы кстати, подумал Киммо, особенно если Рональд видел его велосипед и если копы отреагируют на вызов быстрее, чем обычно. Находиться сейчас на улице Киммо не очень хотел. Впереди были еще две мили, да и холод стоял как в Антарктике.
– Было бы здорово. Но я с великом, – сказал он.
– Ну, это не проблема, хотя решать тебе, – хмыкнул его собеседник.
Песня закончилась, но Киммо не спешил выходить из роли – не потому, что так было нужно по ходу действия, просто он обожал этот образ. Финальные аккорды замерли, а он продолжал стоять как живая статуя Марлен: нога в сапоге на высоком каблуке опирается на стул, а между пальцами левой руки зажат мундштук. В тишине, наступившей, когда растаяла последняя нота, он досчитал про себя до пяти – наслаждаясь Марлен и собой, потому что она была хороша и он был хорош, он был чертовски, чертовски хорош, что тут скажешь, – и только тогда сменил позу. Выключив караоке, юноша снял шляпу, взмахнул фалдами и низко поклонился публике, состоящей из двух человек. Тетя Сэл и бабуля, верные его поклонницы, отреагировали должным образом, именно так, как он и ожидал.
– Превосходно! – воскликнула тетя Сэлли. – Превосходно, мой мальчик!
– Вот он какой, наш Киммо, – вторила бабуля. – Стопроцентный талант, да! Вот папа с мамой обрадуются, когда я пошлю им карточки!
«Ага, как же, обрадуются!» – кисло усмехнулся про себя Киммо. Но тем не менее он снова поставил ногу на стул, зная, что бабуля говорит искренне. Ничего не поделаешь: в том, что касается его родителей, котелок у нее не варит.
Бабуля взялась за фотоаппарат, велела тете Сэлли подвинуться вправо: «Не загораживай мальчика», – и через несколько минут снимки были сделаны и вечернее шоу закончилось.
– Куда ты сегодня собираешься, Ким? – спросила тетя Сэлли у Киммо, когда тот уже направлялся в свою комнату. – На свидание с какой-нибудь милой девушкой?
Ничего подобного, но ей этого знать не обязательно.
– С Блинкером, – бодро откликнулся он.
– Ну, вы уж там не шалите, мальчики.
Киммо подмигнул ей и шагнул в дверной проем.
– Что ты, тетушка, как можно, – слукавил он, закрыл за собой дверь и щелкнул замком.
Сначала нужно было позаботиться о костюме Марлен. Киммо разделся, развесил все на плечики и уселся перед туалетным столиком. Он внимательно вгляделся в свое отражение, прикидывая, не снять ли часть грима. Пожал плечами: это означало, что он решил оставить все как есть. Переворошил содержимое комода, выбирая, что надеть. В конце концов облачился в свитер с капюшоном, любимые леггинсы и короткие замшевые сапожки без каблуков. Он обожал двусмысленность этого наряда. «Юноша или девушка?» – будут гадать те, кому попадется он на глаза. Но ответ они получат, только если Киммо заговорит, потому что у него наконец начал ломаться голос. Как только он откроет рот, игра закончена.
Киммо накинул капюшон на голову и неторопливо спустился на первый этаж.
– Я ушел! – прокричал он бабушке и тете, снимая куртку с вешалки у двери.
– Пока, мой милый, – ответила бабуля.
– Будь осторожен, Киммо, – добавила тетя Сэлли.
Он послал им воздушный поцелуй. Они ответили ему тем же.
– Доброй ночи! – хором произнесли все трое.
На площадке он застегнул куртку и снял замок со своего велосипеда. Подкатив его к лифту, нажал на кнопку вызова и, пока ждал, проверил велосумку – все ли на месте. В своем мысленном списке Киммо вычеркивал пункт за пунктом: молоток, перчатки, отвертка, ломик, карманный фонарик, наволочка, красная роза. Последняя единица снаряжения служила ему визиткой, да и нехорошо это – что-нибудь забирать, не давая ничего взамен.
На улице его встретила промозглая тьма, и Киммо без всякого удовольствия подумал о предстоящем путешествии. Он не любил ездить на велосипеде и в хорошую погоду, а при нулевой температуре просто ненавидел. Но ни у тети Сэлли, ни у бабули машины не было. А сам он еще не обзавелся водительскими правами, которые можно было бы предъявить полицейским вместе с обезоруживающей улыбкой, если бы его остановили. Так что выбора не было – придется крутить педали. О том, чтобы ехать на автобусе, разумеется, не могло быть и речи.
Его путь лежал по Саутуорк-стрит к запруженной транспортом Блэкфрайерс-роуд, миновав которую он добрался до окрестностей Кеннингтонского парка. Оттуда, каким бы плотным ни было движение, добраться до Клапам-Коммон не составляет труда – все время прямо, а там уже виднеется и цель поездки: довольно уединенное (что весьма кстати) трехэтажное здание из красного кирпича.
За этим особняком Киммо наблюдал уже целый месяц и так близко познакомился с обычаями и занятиями живущей в нем семьи, что почти сроднился с ними. Он знал, что в семье двое детей. Мама ездит на работу на велосипеде, и это заменяет ей занятия спортом. Папа садится на электричку на станции Клапам. У них работает няня, у которой два свободных дня в неделю, и в один из этих выходных – вечером, всегда в один и тот же день, – мама, папа и детишки всей семьей отправляются… Киммо не знал, куда они отправляются. Возможно, к бабушке на ужин, но с той же вероятностью это могла быть и служба в церкви, сеанс у семейного психолога или занятия йогой. Впрочем, это не важно; главное, что раз в неделю они уезжают на весь вечер и возвращаются очень поздно, так что взрослым приходится сразу разносить малышей по кроватям – дети неизменно засыпают по пути домой. Что касается няни, то она проводит свободное время с двумя другими пташками, тоже нянями очевидно. Сбившись стайкой и болтая на болгарском или каком-то другом столь же непонятном языке, они уходят куда-то и даже если и возвращаются до рассвета, то уж точно далеко за полночь.
Судя по внешним признакам, дом многообещающий. Семья разъезжает на огромном рейнджровере. Раз в неделю к ним приходит садовник. Они пользуются услугами прачечной: их белье стирается, гладится и приносится в дом специально обученными людьми. Из всего этого Киммо заключил, что особняк созрел и ждет его визита.
Особенно симпатичным этот домик делало пустующее здание по соседству, с одинокой табличкой «Сдается» на фонарном столбе у калитки. Ну а идеальным объектом для взлома особняк становился благодаря удобному доступу со стороны двора: от пустыря его отделяла невысокая кирпичная стена.
К этой стене и приблизился Киммо после того, как прокатился вдоль фасада облюбованного особняка и убедился, что обитатели дома не нарушили своих привычек и сегодняшним вечером. Проехав по ухабистому пустырю, он прислонил велосипед к стене и сложил в наволочку инструменты и розу. Потом вскочил на седло и без всяких проволочек очутился по другую сторону стены.
Во дворе дома было темно, как под мышкой у дьявола, но Киммо не раз заглядывал сюда через краешек стены и теперь отлично представлял, где что находится. Прямо перед ним была компостная куча, а за нею раскинулась аккуратно подстриженная лужайка, где были посажены фруктовые деревья. По обе стороны лужайки протянулись пышные цветочные клумбы. Одна из них огибала детские качели, а вторая служила украшением сарая, где хранился садовый инвентарь. В дальнем от Киммо конце двора, уже перед самым домом, находилось патио, вымощенное неровным кирпичом, – там после дождя собирались лужи. С крыши дома свисали лампочки охранного освещения.
Когда Киммо приблизился к ним, лампочки автоматически зажглись. Он кивнул им с благодарностью. Охранное освещение, по его убеждению, изобрел не кто иной, как вор-взломщик с чувством юмора. Ведь каждый раз, когда оно срабатывало, все убеждали себя, что это всего лишь кошка прошмыгнула по саду. Киммо еще ни разу не доводилось слышать о том, чтобы кто-то вызвал полицию, увидев, что в соседнем доме вспыхивает световая сигнализация. С другой стороны, среди его приятелей-воров ходило немало рассказов о том, как легко им было забраться в чье-то жилище именно благодаря зажегшимся лампочкам.
В данном случае бдительных соседей можно было даже не принимать в расчет. Темные незанавешенные окна и табличка «Сдается» свидетельствовали о том, что в доме справа никто не живет, а в доме слева не было ни окон, выходящих на эту сторону, ни собаки, которая могла бы разразиться хриплым лаем. Таким образом, насколько мог судить Киммо, все было чисто.
Со двора в дом вела стеклянная дверь, и Киммо направился к ней. Молотком он обычно пользовался, когда разбивал автомобильные стекла, но и сейчас достаточно было одного легкого удара, чтобы добраться до внутренней ручки замка. Он открыл дверь и шагнул в дом. Воздушной сиреной взвыла сигнализация.
Барабанные перепонки чуть не лопались от дикого воя, но Киммо не обращал на него внимания. Пройдет пять минут – а скорее всего, и больше, – прежде чем раздастся телефонный звонок от охранной компании, которая пожелает убедиться, что сигнализация сработала по ошибке. Если их надежда не оправдается, они станут обзванивать все имеющиеся у них номера хозяев дома. Когда и эта мера не остановит душераздирающий вой сирены, им придется позвонить в полицию. Полицейские же могут приехать, чтобы проверить, в чем дело, а могут и не приехать. В любом случае такая возможность появится у них минут через двадцать, а это означает, что в распоряжении Киммо времени на десять минут больше, чем ему требуется для выискивания интересующих его вещей.
А интересовали его совершенно конкретные ценности. Пускай другие хватаются за компьютеры, ноутбуки, DVD-плееры, телевизоры, ювелирные украшения, цифровые фотоаппараты, видеокамеры и видеомагнитофоны. Он же искал кое-что совсем иное, и объекты его интереса имели одно преимущество – обычно они стояли на видном месте и чаще всего не по разным уголкам дома, а в гостиной, где собирается вся семья.
Киммо включил фонарик и посветил вокруг. Он находился в столовой, и брать здесь было нечего. А вот в гостиной его взгляд сразу же выхватил четыре нужные ему вещицы, поблескивающие на крышке пианино. Он подошел, чтобы аккуратно сложить серебряные рамки в наволочку, но предварительно вынул стоящие в них фотографии – кто знает, вдруг они дороги кому-то, нельзя же быть бесчувственным как дерево. Пятая рамка нашлась на журнальном столике, и, захватив ее, Киммо двинулся в переднюю часть дома, где возле самой двери на полукруглом столике под зеркалом были выставлены еще две рамки с фотографиями. Он присовокупил их к своей добыче, оставив нетронутыми стоящие по соседству фарфоровую шкатулку и вазу с цветами.
Опыт подсказывал Киммо, что остальные рамки вероятнее всего можно обнаружить в спальне родителей, поэтому он быстро поднялся по лестнице. Охранная сигнализация продолжала терзать уши. Комната, которую он искал, находилась на третьем этаже, в глубине дома, и выходила окнами в сад. Но как только он щелкнул фонариком, чтобы оглядеть спальню в поисках вожделенных предметов из серебра, как сирена смолкла. И тут же зазвонил телефон.
Киммо замер – одна рука сжимает фонарик, вторая тянется к рамке с фотографией, на которой парочка в свадебных нарядах целуется под аркой из цветов. Через миг, так же внезапно, как и сигнализация, телефонный звонок стих, внизу вспыхнул свет.
– Алло? – сказал кто-то. И после паузы: – Нет. Мы только что вошли… Да. Да. Сигнализация сработала, но я еще не успел… Господи, Гейл! Там стекло, стой!
Киммо мгновенно сообразил: события приняли неожиданный поворот. Он не стал раздумывать, какого черта семейство заявилось домой, когда им полагается сидеть за столом у бабки, в церкви, на занятиях йогой, у психолога или где-нибудь в другом месте – там, куда они свалили пару часов назад. Не тратя ни секунды, он бросился к окну в тот самый миг, когда снизу послышался женский крик:
– Рональд, в доме кто-то есть!
Не нужно было долго прислушиваться к шагам Рональда, взлетающего по лестнице, или к воплям Гейл «Нет! Стой!», чтобы понять, что нужно выбираться отсюда, и как можно скорее. Киммо нащупал шпингалет, распахнул оконную раму и выскочил в ночь, сжимая в руке наволочку; краем глаза он успел заметить, как в спальню ворвался Рональд, вооруженный чем-то вроде вилки из набора для садового барбекю.
С глухим ударом, резко выдохнув, Киммо приземлился восемью футами ниже на крышу веранды. Досадно, что стены не были обвиты ползучими растениями – по ним он без труда выбрался бы на свободу. Он услышал крик Гейл: «Он здесь! Он здесь!» – и из окна над его головой раздались проклятия Рональда. Перед тем как припустить к кирпичной стене в дальнем конце лужайки, Киммо обернулся к дому и игриво помахал женщине, которая смотрела на него из окна столовой. На руках у нее сидел ошарашенный сонный малыш, и еще один ребенок цеплялся за ее брюки.
Киммо помчался прочь. Наволочка билась о спину, а в груди закипал смех. Единственное, что огорчало его, – роза, которую он не успел оставить в доме. Подбегая к стене, он услышал, как Рональд с ревом выскакивает из столовой во двор, но к тому моменту, когда бедняга добрался до фруктовых деревьев, Киммо уже перелетел через стену на пустырь. Когда появятся копы – это случится не раньше чем через час, а может, и только к полудню завтрашнего дня, – его уже и след простынет, останется лишь смутный образ в памяти хозяйки: накрашенное лицо под темным капюшоном.
Боже, вот это жизнь! Лучше не придумаешь! Если добыча окажется чистым серебром, то к утру пятницы он разбогатеет на несколько сотен. Может ли сравниться хоть с чем-нибудь такая жизнь, а? В том-то и дело, что нет! Ну и что с того, что он собирался на некоторое время завязать? На подготовку этого дела он потратил целый месяц, не выбрасывать же практически готовый план! Это было бы глупо, а Киммо Торна можно назвать как угодно, но только не глупцом. Нет, нет и нет. Нет, и точка.
Он проехал на велосипеде около мили от места взлома, когда вдруг осознал, что его преследуют. На улицах было довольно много машин (а когда это на лондонских улицах бывает пусто?), и кое-какие из них сигналили, минуя Киммо. Сначала он думал, что они сигналят, недовольные присутствием велосипедиста на проезжей части, но вскоре понял, что недовольство адресовано автомобилю, который ехал прямо за ним, отказываясь двигаться быстрее или объезжать его.
Его обеспокоило это открытие. Неужели Рональд умудрился собраться с мыслями и догнал его? Киммо свернул на боковую улочку, чтобы проверить, верна ли его догадка насчет преследования, и точно: фары, сияющие у него за спиной, повернули вслед за ним. Он чуть было не рванул вперед, яростно крутя педали, когда услышал приближающийся рокот мотора, однако знакомый дружелюбный голос окликнул его по имени:
– Киммо? Это ты? Каким ветром занесло тебя в эту часть города?
Киммо резко развернулся и притормозил – посмотреть, кто обращается к нему. Узнав водителя автомобиля, он улыбнулся и сказал:
– Да так, ничего особенного. А что ты здесь делаешь?
Ответом тоже была улыбка.
– Похоже, я катаюсь по городу в поисках тебя. Подвезти куда-нибудь?
Это было бы кстати, подумал Киммо, особенно если Рональд видел его велосипед и если копы отреагируют на вызов быстрее, чем обычно. Находиться сейчас на улице Киммо не очень хотел. Впереди были еще две мили, да и холод стоял как в Антарктике.
– Было бы здорово. Но я с великом, – сказал он.
– Ну, это не проблема, хотя решать тебе, – хмыкнул его собеседник.
Глава 1
Констебль Барбара Хейверс не могла нарадоваться своей удаче: подъездная дорожка была свободна. Сегодня она отправилась в еженедельный поход за покупками не пешком, а на машине, хоть это и рискованный шаг в районе, где каждый, кому посчастливилось занять местечко для парковки рядом с домом, цепляется за этот кусочек земли с преданностью, которую проявляет разве лишь спасенный к своему спасителю. Зная, сколько всего ей предстоит купить, и содрогаясь при мысли, что придется плестись по холоду до магазина и обратно, Барбара выбрала автомобиль, а в остальном положилась на судьбу. Поэтому, когда она подъехала к желтому зданию постройки начала века, за которым прятался ее крошечный коттедж, и увидела, что подъездная дорожка пуста, она свернула на нее без лишних размышлений. Двигатель «мини» чихал и кашлял, и Барбара, выключая зажигание, в пятнадцатый раз за этот месяц пообещала себе отвезти машину в автомастерскую, чтобы там устранили неполадку, из-за которой машина рыгала, как старик с расстроенным пищеварением. Правда, существовала вероятность, что за ремонт у нее много попросят – руку, ногу и первенца.
Она выбралась из автомобиля и откинула водительское сиденье, чтобы добраться до пакетов с покупками. Ухватив четыре пакета, она собиралась вытащить их, как вдруг ее окликнули.
– Барбара, Барбара! – звал кто-то. – Смотри, что я нашла!
Барбара выпрямилась и глянула в ту сторону, откуда раздался голос. Перед домом на облезлой деревянной скамье сидела дочурка соседа. Девочка скинула сандалии и была увлечена процессом натягивания роликовых коньков. «Великоваты ей будут ролики», – заметила про себя Барбара. Хадия совсем недавно отметила восьмой день рождения, а ролики были для взрослого человека.
– Это мамины, – сообщила Барбаре Хадия, как будто умела читать мысли. – Я нашла их в шкафу. Раньше я на них не каталась. Наверное, мне они будут большие, но я положила внутрь кухонные полотенца. Папа не знает.
– Про кухонные полотенца?
Хадия хихикнула.
– Да нет же! Он не знает про то, что я нашла ролики.
– Может, он не хотел бы, чтобы ты их нашла.
– Да нет, они не были спрятаны, просто убраны в шкаф. Пока мама не вернется, я думаю. Она в…
– В Канаде. Понятно, – кивнула Барбара. – Ну ты поаккуратнее с этими роликами. Твой папа не сильно обрадуется, если ты упадешь и разобьешь голову. У тебя есть шлем, наколенники?
Хадия посмотрела на свои ноги – одна в коньке, другая в носке – и призадумалась над вопросом.
– А что, они нужны?
– Это меры безопасности, – объяснила Барбара. – И еще они облегчают работу подметальщиков улиц. Без шлема мозги размазываются по тротуару, и потом их приходится долго соскребать.
– Я знаю, ты шутишь, – подняла Хадия карие глаза.
– Чистая правда, – перекрестилась Барбара. – Кстати, где твой папа? Ты сегодня одна?
Она толкнула ногой деревянную калитку, преграждавшую ей путь к дому, и спросила себя, не стоит ли еще раз поговорить с Таймуллой Ажаром. Не годится оставлять такого маленького ребенка без присмотра. Надо отдать должное Таймулле, такое случалось довольно редко, но тем не менее. И Барбара уже говорила ему, что с радостью посидит с Хадией в свое свободное время, когда ему понадобится встретиться со студентами или зайти в университетскую лабораторию. Хадия была удивительно самостоятельной для восьми лет, но, как ни крути, она еще ребенок, причем более наивный и ранимый, чем большинство ее сверстников, – частью из-за культуры, ограждавшей ее от реалий жизни, частью из-за матери, уехавшей «в Канаду» больше года назад.
– Папа пошел купить мне подарок, – деловито проинформировала Барбару девочка. – Он думает, что я не знаю. Он думает, будто я думаю, что он ушел по делам, но я знаю, куда он на самом деле ушел. Это потому что он расстроился и думает, будто я тоже расстроилась, а я совсем и не расстраивалась, но он все равно хочет меня порадовать. Поэтому он и сказал: «Мне надо сходить по делам, куши», – чтобы я думала, будто он не из-за меня уходит. Ты ездила в магазин, да, Барбара? Можно, я помогу тебе?
– Если хочешь, сходи за остальными пакетами. Они в машине, – сказала ей Барбара.
Хадия соскользнула со скамейки и – одна нога в коньке, другая в носке – поскакала вприпрыжку к «мини». Барбара ждала ее на углу дома. Когда припрыгала Хадия с пакетами, Барбара поинтересовалась:
– А по какому случаю?
Хадия пошла за ней в глубь двора, где под белой акацией стоял коттедж Барбары, больше похожий на сарай с манией величия, чем на человеческое жилище. Хлопья зеленой краски падали на узкую клумбу, давно нуждающуюся в прополке.
– Что? – спросила Хадия.
Барбара заметила, что на шее девочки висят наушники, а к поясу синих джинсов прикреплен мини-плеер. В наушниках тоненько тренькала какая-то мелодия, которую Барбара не узнала, Хадия же, казалось, вовсе не обращала на музыку внимания.
– Подарок, – сказала Барбара, открывая переднюю дверь. – Ты говорила, что папа пошел покупать тебе подарок.
– А, это.
Хадия неуклюже взобралась на крыльцо и вошла в дом. Пакеты с покупками она водрузила на обеденный стол, где уже находилась почта за несколько дней, четыре номера «Ивнинг стандард», корзина с грязным бельем и обертка от печенья. Все вместе составляло весьма непривлекательный натюрморт, при виде которого аккуратная девочка неодобрительно нахмурилась.
– Ты не следишь за своей комнатой, – укорила она Барбару.
– Удивительно тонкое наблюдение, – пробормотала Барбара. – Так что насчет подарка? День рождения у тебя уже прошел, я помню.
Хадия, вдруг смутившись, стала ковырять пол ногой, обутой в роликовый конек. Такая реакция была абсолютно не характерна для девочки. Сегодня, отметила про себя Барбара, Хадия сама заплела свои темные волосы. Пробор получился у нее с несколькими зигзагами, а кособокие красные банты на концах косичек оказались на разной высоте – один на целый дюйм выше другого.
– Ну, – протянула она, когда Барбара начала вынимать продукты из пакета и составлять на рабочий столик в кухне, – конкретно он ничего не говорил, но мне кажется, это из-за того, что ему позвонила миссис Томпсон.
Барбара узнала имя учительницы Хадии. Она оглянулась на девочку и вопросительно подняла бровь.
– Понимаешь, у нас было чаепитие, – пояснила Хадия. – То есть не настоящее чаепитие, просто это так назвали, потому что если бы назвали как есть, то все бы постеснялись и никто бы не пришел. А всем хотелось туда пойти.
– Куда? Что за чаепитие?
Хадия отвернулась и стала разгружать пакеты, которые принесла из машины. Как узнала из ее слов Барбара, это была скорее встреча, чем чаепитие, а если уж совсем точно, скорее собрание, чем встреча. Миссис Томпсон пригласила к ним одну даму, чтобы она поговорила с ними об… как это… об особенностях девичьего организма, и все девочки из класса должны были прийти с мамами, чтобы послушать, а потом можно было задавать вопросы, а совсем уже в конце все пили апельсиновый лимонад и ели печенье и пирожные. Так что миссис Томпсон назвала это чаепитием, хотя чай-то никто и не пил. Поскольку мама у Хадии уехала, девочка решила пропустить это мероприятие. Вот почему миссис Томпсон и позвонила ее отцу – вообще-то пропускать было нельзя, все должны были прийти и послушать ту леди.
– Папа сказал, что он бы пошел со мной, – проговорила Хадия. – Но это было бы так ужасно. Кроме того, Меган Добсон все мне и так рассказала, так что я все знаю. Там было про девочек. Ну, знаешь: дети, мальчики. Месячные.
Она скорчила гримасу.
– А! Понятно.
Барбара могла понять, почему Ажар так отреагировал на звонок от дочкиной учительницы. Из всех знакомых Барбары никто не обладал таким обостренным чувством гордости, какое было у преподавателя из Пакистана, живущего по соседству.
– Знаешь что, дружок, если тебе понадобится взрослая подружка, чтобы сходить куда-нибудь вместо мамы, обращайся, – сказала она Хадии. – Буду только рада.
– Ой, классно! – воскликнула Хадия.
Сначала Барбара подумала, что девочка с таким восторгом реагирует на ее предложение заменить маму, но потом поняла, что ее маленькая помощница просто достала из пакета нарядную упаковку шоколадного печенья с мармеладом.
– Ты ешь это на завтрак? – вздохнула Хадия.
– Идеальная еда для работающей женщины при дефиците времени, – ответила Барбара. – Только пусть это будет наш секрет, ладно? Еще одна наша тайна.
– А это что? – спросила Хадия. У Барбары возникли сомнения, слышала ли девочка ее последние слова. – Вкуснятина! Батончики с мороженым и сгущенкой! Когда я стану взрослой, то буду кушать как ты.
– Да, я стараюсь потреблять продукты из всех основных пищевых групп, – сказала Барбара. – Шоколад, сахар, жир и табак. Да, сигареты не попадались тебе на глаза, кстати?
– Курить вредно, – произнесла Хадия, шурша пакетом и доставая из него блок сигарет. – Папа пытается бросить. Я тебе говорила? Вот мама обрадуется! Она сколько раз повторяла: «Хари, ты испортишь себе легкие, если не бросишь». Так она говорила. Вот я не курю.
– Очень надеюсь на это, – заметила Барбара.
– А мальчики в школе курят, некоторые. Они прячутся за школой, на улице. Они из старших классов. И еще они не заправляют рубашку в брюки, представляешь, Барбара? Они думают, что так они круто выглядят, но на самом деле они выглядят… – Тут она задумчиво нахмурилась. – Гадко, – подобрала она наконец подходящее слово. – Да, гадко.
– Павлины распускают хвосты, – утвердительно кивнула Барбара.
– Как?
– У зверей обычно самец завоевывает внимание самки. А иначе она его не замечает. Интересно, да? Я тут подумала, что это мужчины должны пользоваться косметикой, а не женщины.
Она выбралась из автомобиля и откинула водительское сиденье, чтобы добраться до пакетов с покупками. Ухватив четыре пакета, она собиралась вытащить их, как вдруг ее окликнули.
– Барбара, Барбара! – звал кто-то. – Смотри, что я нашла!
Барбара выпрямилась и глянула в ту сторону, откуда раздался голос. Перед домом на облезлой деревянной скамье сидела дочурка соседа. Девочка скинула сандалии и была увлечена процессом натягивания роликовых коньков. «Великоваты ей будут ролики», – заметила про себя Барбара. Хадия совсем недавно отметила восьмой день рождения, а ролики были для взрослого человека.
– Это мамины, – сообщила Барбаре Хадия, как будто умела читать мысли. – Я нашла их в шкафу. Раньше я на них не каталась. Наверное, мне они будут большие, но я положила внутрь кухонные полотенца. Папа не знает.
– Про кухонные полотенца?
Хадия хихикнула.
– Да нет же! Он не знает про то, что я нашла ролики.
– Может, он не хотел бы, чтобы ты их нашла.
– Да нет, они не были спрятаны, просто убраны в шкаф. Пока мама не вернется, я думаю. Она в…
– В Канаде. Понятно, – кивнула Барбара. – Ну ты поаккуратнее с этими роликами. Твой папа не сильно обрадуется, если ты упадешь и разобьешь голову. У тебя есть шлем, наколенники?
Хадия посмотрела на свои ноги – одна в коньке, другая в носке – и призадумалась над вопросом.
– А что, они нужны?
– Это меры безопасности, – объяснила Барбара. – И еще они облегчают работу подметальщиков улиц. Без шлема мозги размазываются по тротуару, и потом их приходится долго соскребать.
– Я знаю, ты шутишь, – подняла Хадия карие глаза.
– Чистая правда, – перекрестилась Барбара. – Кстати, где твой папа? Ты сегодня одна?
Она толкнула ногой деревянную калитку, преграждавшую ей путь к дому, и спросила себя, не стоит ли еще раз поговорить с Таймуллой Ажаром. Не годится оставлять такого маленького ребенка без присмотра. Надо отдать должное Таймулле, такое случалось довольно редко, но тем не менее. И Барбара уже говорила ему, что с радостью посидит с Хадией в свое свободное время, когда ему понадобится встретиться со студентами или зайти в университетскую лабораторию. Хадия была удивительно самостоятельной для восьми лет, но, как ни крути, она еще ребенок, причем более наивный и ранимый, чем большинство ее сверстников, – частью из-за культуры, ограждавшей ее от реалий жизни, частью из-за матери, уехавшей «в Канаду» больше года назад.
– Папа пошел купить мне подарок, – деловито проинформировала Барбару девочка. – Он думает, что я не знаю. Он думает, будто я думаю, что он ушел по делам, но я знаю, куда он на самом деле ушел. Это потому что он расстроился и думает, будто я тоже расстроилась, а я совсем и не расстраивалась, но он все равно хочет меня порадовать. Поэтому он и сказал: «Мне надо сходить по делам, куши», – чтобы я думала, будто он не из-за меня уходит. Ты ездила в магазин, да, Барбара? Можно, я помогу тебе?
– Если хочешь, сходи за остальными пакетами. Они в машине, – сказала ей Барбара.
Хадия соскользнула со скамейки и – одна нога в коньке, другая в носке – поскакала вприпрыжку к «мини». Барбара ждала ее на углу дома. Когда припрыгала Хадия с пакетами, Барбара поинтересовалась:
– А по какому случаю?
Хадия пошла за ней в глубь двора, где под белой акацией стоял коттедж Барбары, больше похожий на сарай с манией величия, чем на человеческое жилище. Хлопья зеленой краски падали на узкую клумбу, давно нуждающуюся в прополке.
– Что? – спросила Хадия.
Барбара заметила, что на шее девочки висят наушники, а к поясу синих джинсов прикреплен мини-плеер. В наушниках тоненько тренькала какая-то мелодия, которую Барбара не узнала, Хадия же, казалось, вовсе не обращала на музыку внимания.
– Подарок, – сказала Барбара, открывая переднюю дверь. – Ты говорила, что папа пошел покупать тебе подарок.
– А, это.
Хадия неуклюже взобралась на крыльцо и вошла в дом. Пакеты с покупками она водрузила на обеденный стол, где уже находилась почта за несколько дней, четыре номера «Ивнинг стандард», корзина с грязным бельем и обертка от печенья. Все вместе составляло весьма непривлекательный натюрморт, при виде которого аккуратная девочка неодобрительно нахмурилась.
– Ты не следишь за своей комнатой, – укорила она Барбару.
– Удивительно тонкое наблюдение, – пробормотала Барбара. – Так что насчет подарка? День рождения у тебя уже прошел, я помню.
Хадия, вдруг смутившись, стала ковырять пол ногой, обутой в роликовый конек. Такая реакция была абсолютно не характерна для девочки. Сегодня, отметила про себя Барбара, Хадия сама заплела свои темные волосы. Пробор получился у нее с несколькими зигзагами, а кособокие красные банты на концах косичек оказались на разной высоте – один на целый дюйм выше другого.
– Ну, – протянула она, когда Барбара начала вынимать продукты из пакета и составлять на рабочий столик в кухне, – конкретно он ничего не говорил, но мне кажется, это из-за того, что ему позвонила миссис Томпсон.
Барбара узнала имя учительницы Хадии. Она оглянулась на девочку и вопросительно подняла бровь.
– Понимаешь, у нас было чаепитие, – пояснила Хадия. – То есть не настоящее чаепитие, просто это так назвали, потому что если бы назвали как есть, то все бы постеснялись и никто бы не пришел. А всем хотелось туда пойти.
– Куда? Что за чаепитие?
Хадия отвернулась и стала разгружать пакеты, которые принесла из машины. Как узнала из ее слов Барбара, это была скорее встреча, чем чаепитие, а если уж совсем точно, скорее собрание, чем встреча. Миссис Томпсон пригласила к ним одну даму, чтобы она поговорила с ними об… как это… об особенностях девичьего организма, и все девочки из класса должны были прийти с мамами, чтобы послушать, а потом можно было задавать вопросы, а совсем уже в конце все пили апельсиновый лимонад и ели печенье и пирожные. Так что миссис Томпсон назвала это чаепитием, хотя чай-то никто и не пил. Поскольку мама у Хадии уехала, девочка решила пропустить это мероприятие. Вот почему миссис Томпсон и позвонила ее отцу – вообще-то пропускать было нельзя, все должны были прийти и послушать ту леди.
– Папа сказал, что он бы пошел со мной, – проговорила Хадия. – Но это было бы так ужасно. Кроме того, Меган Добсон все мне и так рассказала, так что я все знаю. Там было про девочек. Ну, знаешь: дети, мальчики. Месячные.
Она скорчила гримасу.
– А! Понятно.
Барбара могла понять, почему Ажар так отреагировал на звонок от дочкиной учительницы. Из всех знакомых Барбары никто не обладал таким обостренным чувством гордости, какое было у преподавателя из Пакистана, живущего по соседству.
– Знаешь что, дружок, если тебе понадобится взрослая подружка, чтобы сходить куда-нибудь вместо мамы, обращайся, – сказала она Хадии. – Буду только рада.
– Ой, классно! – воскликнула Хадия.
Сначала Барбара подумала, что девочка с таким восторгом реагирует на ее предложение заменить маму, но потом поняла, что ее маленькая помощница просто достала из пакета нарядную упаковку шоколадного печенья с мармеладом.
– Ты ешь это на завтрак? – вздохнула Хадия.
– Идеальная еда для работающей женщины при дефиците времени, – ответила Барбара. – Только пусть это будет наш секрет, ладно? Еще одна наша тайна.
– А это что? – спросила Хадия. У Барбары возникли сомнения, слышала ли девочка ее последние слова. – Вкуснятина! Батончики с мороженым и сгущенкой! Когда я стану взрослой, то буду кушать как ты.
– Да, я стараюсь потреблять продукты из всех основных пищевых групп, – сказала Барбара. – Шоколад, сахар, жир и табак. Да, сигареты не попадались тебе на глаза, кстати?
– Курить вредно, – произнесла Хадия, шурша пакетом и доставая из него блок сигарет. – Папа пытается бросить. Я тебе говорила? Вот мама обрадуется! Она сколько раз повторяла: «Хари, ты испортишь себе легкие, если не бросишь». Так она говорила. Вот я не курю.
– Очень надеюсь на это, – заметила Барбара.
– А мальчики в школе курят, некоторые. Они прячутся за школой, на улице. Они из старших классов. И еще они не заправляют рубашку в брюки, представляешь, Барбара? Они думают, что так они круто выглядят, но на самом деле они выглядят… – Тут она задумчиво нахмурилась. – Гадко, – подобрала она наконец подходящее слово. – Да, гадко.
– Павлины распускают хвосты, – утвердительно кивнула Барбара.
– Как?
– У зверей обычно самец завоевывает внимание самки. А иначе она его не замечает. Интересно, да? Я тут подумала, что это мужчины должны пользоваться косметикой, а не женщины.