Страница:
Она рыдала, вопила, кричала, что ее подставили, объявляя дело «грязным, смердящим». Она обвиняла министерство юстиции, которое якобы состряпало обвинение во избежание критики со стороны конгресса в «неспособности раздавить коммунистов».
Суд присяжных состоял из восьми мужчин и четырех женщин. Шесть членов суда были черными. Главный обвинитель Джон М. Келли-младший заявил, что Джуди «продалась русским – умом, душой и телом». Коммунисты, по его утверждению, видели ее насквозь: под «невинной внешностью и хорошеньким личиком» они угадали «жестокое, железное сердце».
«Они нашли девушку, которая ненавидела многое и многих, а сильнее всего – правительство Соединенных Штатов», – заключил Келли.
Обвинение настойчиво подчеркивало, что Джуди, охваченная, по ее словам, страстью к Губичеву, в то же время с удовольствием проводила ночи в отелях Балтимора и Филадельфии с юристом министерства юстиции, порой ночуя и в его квартире. Джуди это признала, но отрицала интимную связь между ними.
9 июня присяжные вынесли вердикт: виновна.
Перед оглашением приговора Джудит Коплон, стоя перед судьей Альбертом Л. Ривсом, сказала: «Я понимаю, что могу молить о снисхождении. Но я не сделаю этого. Для меня это было бы признанием вины. А я невиновна! Невиновна!»
Судья не согласился с ней. Обвиняемая, заявил он, предстала перед справедливым судом. Свидетельства неопровержимы. Он пришел к мнению, что поведение мисс Коплон на встречах с Губичевым 18 февраля и 4 марта «не могло не вызвать серьезнейших подозрений». Ее сумочка, напоминал судья, была «набита сверхсекретными документами», большинство из которых касались агентов, подозреваемых в шпионаже.
«Она виновна в серьезном преступлении, – объявил суд. – Она обманула оказанное ей высокое доверие, занимая столь ответственное положение. Она пыталась предать свою страну, хотя приносила ей присягу на верность».
Ей грозило от сорока месяцев до десяти лет заключения.
Затем Джудит Коплон – вместе с Губичевым – предстала перед другим судом – в Нью-Йорке. Начавшиеся 24 января 1950 года слушания весьма оживлялись выходками Арчибальда Палмера, многоречивого пылкого адвоката Джудит Коплон, дважды оштрафованного на 100 долларов в Вашингтоне судьей Ривсом за неуважение к суду. На нью-йоркском суде Палмер воздерживался от серьезных пререканий с федеральным судьей Сильвестром Райаном, но грубил клиентке, которая не слишком-то ладила с ним.
Вскоре после начала суда мисс Коплон попросила отстранить Палмера от защиты на основании его поведения, которое лишило ее доверия к нему. Судья Райан удовлетворил ее просьбу.
Поскольку мисс Коплон не удалось пригласить нового адвоката, судья Райан назначил ей в защитники адвокатов Сэмюэла Нойбергера, Леонарда Будэна и Сидни С. Бермана. На протяжении всего суда они согласованно утверждали, что отношения мисс Коплон с Губичевым были чисто романтическими.
Адвокат Губичева Абрахам Л. Померанц также настаивал на том, что его клиента связывала с мисс Коплон нежная дружба, и подчеркивал, что дело основано на незаконных обысках и изъятиях, а также на свидетельствах, добытых с помощью прослушивания.
7 марта жюри признало мисс Коплон и Губичева виновными. Перед оглашением приговора мисс Коплон судья Райан сказал:
«Вы опозорили имя, которое носите; навлекли позор на свою семью и ввергли ее в трагедию. Вы предали страну, которая вас вскормила, помогла вам получить образование, облекла вас высоким доверием. Страна с горечью смотрит на вас. Вы показали себя ее неблагодарной дочерью. Наблюдая за вами во время суда, ознакомившись с фактами, я пришел к убеждению, что зерна измены по-прежнему прорастают в вашей душе».
Райан недаром упомянул о трагедии: отец мисс Коплон скончался. Семья старалась, чтобы новости не доходили до старшего Коплона, который был инвалидом. В момент ареста дочери он приходил в себя после инсульта. Он услышал об аресте Джудит по радио. Когда его дочь судили в Вашингтоне 16 марта 1949 года, Коплона вторично парализовало, и он уже не приходил в сознание. Он скончался 29 марта в возрасте шестидесяти девяти лет. В момент его смерти мисс Коплон была рядом с ним. Он умер, уверенный в невиновности дочери в преступной измене своей стране. Он действительно верил, будто она хотела использовать секретные документы для задуманной книги.
Судья Райан приговорил Губичева и мисс Коплон к пятнадцати годам заключения. Он потряс зал суда, обратясь к Губичеву: «Вы прибыли сюда как посланец мира; мы приняли вас как друга; вы нарушили клятву Секретариату Объединенных Наций… Вы обвиняетесь перед всем миром в предательстве. Своими действиями вы пытались убить надежды миллионов людей на предотвращение войны и установление мира между всеми народами на земле. Вы делали это с такой же наглостью, с такой же улыбкой, с какой стоите здесь передо мной в ожидании приговора, презирая весь род людской…»
Все ждали, что судья Райан, заклеймив Губичева позором, отправит его под стражей отбывать срок в федеральной тюрьме. Заклеймить-то заклеймил, но и преподнес ему большой сюрприз, сказав: «Генеральный прокурор Соединенных Штатов Америки и государственный секретарь рекомендуют отсрочить исполнение приговора и выслать вас из страны. По их мнению, такой поворот событий лучше послужит интересам Соединенных Штатов и их граждан… Основания или разумность этих рекомендаций выходят за пределы моей компетенции. Я принимаю их…»
И судья предложил Губичеву альтернативу: высылка из страны или тюрьма.
Губичев молча радовался, однако предпринял короткую попытку сопротивления, угрожая опротестовать приговор. «Мне очень хочется, – заявил он, – защитить свою честь». Конечно, это была игра. 13 марта, через четыре дня, Губичев сообщил федеральному суду, что с удовольствием покинет Соединенные Штаты вместо того, чтобы провести пятнадцать лет в тюрьме.
Губичев пробовал убедить суд отменить решение о запрете для него когда-либо возвращаться в Соединенные Штаты, но федеральный прокурор Ирвинг Г. Сейпол, который вел процесс, заявил, что «не допустит никаких фокусов» и что Губичев должен подчиниться решению суда.
Губичев не упоминал больше о «юридических оговорках». 20 марта он отбыл домой на польском лайнере «Баторий». Вместе с ним уехала его жена Лидия, встретившая мужа в порту. Она обнимала его, а он не мог ответить ей тем же… он все еще был в наручниках, которые сняли с него лишь в момент отплытия судна.
Тем временем Джудит Коплон, выйдя из тюрьмы под залог в 60 тысяч долларов, обратилась в высшую судебную инстанцию с просьбой об отмене приговора. Через адвокатов Нойбергера, Будэна и Бермана мисс Коплон познакомилась с широкоплечим, светловолосым, голубоглазым молодым человеком, тоже адвокатом. Звали его Альберт Соколов. Их представили друг другу в январе 1950 года, как раз перед вторым судом над мисс Коплон.
А 29 мая около пятидесяти родственников и членов семьи собрались в четырехкомнатной квартире Коплонов в Бруклине на свадебную церемонию. Раввин Макс Фелынин из манхэттенской синагоги в Радио-Сити сочетал браком Джудит Коплон и Альберта Соколова.
Джудит Коплон сияла. Теперь ее трудно было сравнить с той усталой, озлобленной женщиной, которая в марте стояла перед судом и слушала, как судья Райан объявляет ее предательницей.
Муж Джудит счел своим долгом оправдать жену. С помощью адвоката Будэна, главного «толкача», он умело составил апелляцию, и 5 декабря 1950 года окружной апелляционный суд на Фоули-сквер единогласно отменил нью-йоркский приговор, хотя и назвал вину Джудит Коплон «очевидной». Суд под председательством достопочтенного судьи Лернеда Хэнда постановил, что приговор должен быть отменен, ибо Джудит арестована без предъявления ордера и неопровержимых свидетельств представить не удалось.
Хотя обвинение снято не было и путь к повторному слушанию оставался открытым, многие пришли к заключению, что апелляционный суд прав. Суд решил, что найденные в сумочке мисс Коплон документы министерства юстиции не могут быть использованы против нее. Агенты изъяли их без ордера на арест, а на них основывалось все дело. Закон, позволяющий ФБР производить аресты без ордера, к делу Коплон был неприменим.
Теперь Будэн и Соколов обратились в апелляционный суд США в Вашингтоне по поводу обвинения, вынесенного мисс Коплон в 1949 году. Оно получило подтверждение, однако суд заявил, что у обвиняемой есть право обратиться в суд нижней инстанции. Если ее телефонные разговоры с адвокатом Палмером перед вашингтонским процессом и во время него прослушивались (на нью-йоркском суде правительство это признало), то, по постановлению суда, она получает право на новый процесс в Вашингтоне.
Но рекомендованные апелляционным судом США слушания так и не состоялись. Вместо этого стороны предстали перед Верховным судом Соединенных Штатов. С его помощью правительство надеялось защитить свои позиции, преодолеть хаос, вызванный противоречивыми решениями апелляционного суда.
Заседание состоялось 28 января 1958 года. Высший государственный трибунал лишь усилил неразбериху. Дело повисло в воздухе.
Больше десяти лет Джудит Коплон, теперь миссис Альберт Соколов, оставалась на свободе, пока правительственные чиновники обсуждали и взвешивали, как быть с ее делом. Оно осталось одним из самых известных «гиблых дел» в анналах юриспруденции.
Ныне Джудит Коплон по-прежнему свободна, хоть залог ей так и не возвратили. Обвинения с нее все еще не сняты, и невозможно узнать, снимут ли их когда-нибудь. Дело Джудит Коплон пережило четыре администрации: Трумэна, Эйзенхауэра, Кеннеди, Джонсона.
Миссис Соколов – почтенная мать семейства. У нее четверо детей, она ведет жизнь обычной домохозяйки. Мистер Соколов приобрел кирпичный дом, построенный сто тридцать два года назад, в нижнем Бруклине. Семья занимает три из четырех этажей.
В темных волосах Джудит появились седые пряди. Но она легко взбегает вверх по лестнице и в среднем возрасте сохраняет поразительную моложавость, хотя и пополнела.
Вы спросите: почему Джудит Коплон не добивается отмены приговора и возвращения 60 тысяч долларов? Ответ прост: матери четверых детей меньше всего хочется, чтобы им стало известно о ее прошлом. Шпионаж – трудная тема для разговоров с подростками, особенно когда речь идет об их матери.
Если заговорить с мужем Джудит о прошлом, он отвечает: «Мне не хочется обсуждать это. Мы очень ценим выпавшее нам счастье, уединенную жизнь…»
Губичев тоже жил эти годы уединенной жизнью. За все это время никто о нем не слышал. Да и жив ли он?
Глава третья
Суд присяжных состоял из восьми мужчин и четырех женщин. Шесть членов суда были черными. Главный обвинитель Джон М. Келли-младший заявил, что Джуди «продалась русским – умом, душой и телом». Коммунисты, по его утверждению, видели ее насквозь: под «невинной внешностью и хорошеньким личиком» они угадали «жестокое, железное сердце».
«Они нашли девушку, которая ненавидела многое и многих, а сильнее всего – правительство Соединенных Штатов», – заключил Келли.
Обвинение настойчиво подчеркивало, что Джуди, охваченная, по ее словам, страстью к Губичеву, в то же время с удовольствием проводила ночи в отелях Балтимора и Филадельфии с юристом министерства юстиции, порой ночуя и в его квартире. Джуди это признала, но отрицала интимную связь между ними.
9 июня присяжные вынесли вердикт: виновна.
Перед оглашением приговора Джудит Коплон, стоя перед судьей Альбертом Л. Ривсом, сказала: «Я понимаю, что могу молить о снисхождении. Но я не сделаю этого. Для меня это было бы признанием вины. А я невиновна! Невиновна!»
Судья не согласился с ней. Обвиняемая, заявил он, предстала перед справедливым судом. Свидетельства неопровержимы. Он пришел к мнению, что поведение мисс Коплон на встречах с Губичевым 18 февраля и 4 марта «не могло не вызвать серьезнейших подозрений». Ее сумочка, напоминал судья, была «набита сверхсекретными документами», большинство из которых касались агентов, подозреваемых в шпионаже.
«Она виновна в серьезном преступлении, – объявил суд. – Она обманула оказанное ей высокое доверие, занимая столь ответственное положение. Она пыталась предать свою страну, хотя приносила ей присягу на верность».
Ей грозило от сорока месяцев до десяти лет заключения.
Затем Джудит Коплон – вместе с Губичевым – предстала перед другим судом – в Нью-Йорке. Начавшиеся 24 января 1950 года слушания весьма оживлялись выходками Арчибальда Палмера, многоречивого пылкого адвоката Джудит Коплон, дважды оштрафованного на 100 долларов в Вашингтоне судьей Ривсом за неуважение к суду. На нью-йоркском суде Палмер воздерживался от серьезных пререканий с федеральным судьей Сильвестром Райаном, но грубил клиентке, которая не слишком-то ладила с ним.
Вскоре после начала суда мисс Коплон попросила отстранить Палмера от защиты на основании его поведения, которое лишило ее доверия к нему. Судья Райан удовлетворил ее просьбу.
Поскольку мисс Коплон не удалось пригласить нового адвоката, судья Райан назначил ей в защитники адвокатов Сэмюэла Нойбергера, Леонарда Будэна и Сидни С. Бермана. На протяжении всего суда они согласованно утверждали, что отношения мисс Коплон с Губичевым были чисто романтическими.
Адвокат Губичева Абрахам Л. Померанц также настаивал на том, что его клиента связывала с мисс Коплон нежная дружба, и подчеркивал, что дело основано на незаконных обысках и изъятиях, а также на свидетельствах, добытых с помощью прослушивания.
7 марта жюри признало мисс Коплон и Губичева виновными. Перед оглашением приговора мисс Коплон судья Райан сказал:
«Вы опозорили имя, которое носите; навлекли позор на свою семью и ввергли ее в трагедию. Вы предали страну, которая вас вскормила, помогла вам получить образование, облекла вас высоким доверием. Страна с горечью смотрит на вас. Вы показали себя ее неблагодарной дочерью. Наблюдая за вами во время суда, ознакомившись с фактами, я пришел к убеждению, что зерна измены по-прежнему прорастают в вашей душе».
Райан недаром упомянул о трагедии: отец мисс Коплон скончался. Семья старалась, чтобы новости не доходили до старшего Коплона, который был инвалидом. В момент ареста дочери он приходил в себя после инсульта. Он услышал об аресте Джудит по радио. Когда его дочь судили в Вашингтоне 16 марта 1949 года, Коплона вторично парализовало, и он уже не приходил в сознание. Он скончался 29 марта в возрасте шестидесяти девяти лет. В момент его смерти мисс Коплон была рядом с ним. Он умер, уверенный в невиновности дочери в преступной измене своей стране. Он действительно верил, будто она хотела использовать секретные документы для задуманной книги.
Судья Райан приговорил Губичева и мисс Коплон к пятнадцати годам заключения. Он потряс зал суда, обратясь к Губичеву: «Вы прибыли сюда как посланец мира; мы приняли вас как друга; вы нарушили клятву Секретариату Объединенных Наций… Вы обвиняетесь перед всем миром в предательстве. Своими действиями вы пытались убить надежды миллионов людей на предотвращение войны и установление мира между всеми народами на земле. Вы делали это с такой же наглостью, с такой же улыбкой, с какой стоите здесь передо мной в ожидании приговора, презирая весь род людской…»
Все ждали, что судья Райан, заклеймив Губичева позором, отправит его под стражей отбывать срок в федеральной тюрьме. Заклеймить-то заклеймил, но и преподнес ему большой сюрприз, сказав: «Генеральный прокурор Соединенных Штатов Америки и государственный секретарь рекомендуют отсрочить исполнение приговора и выслать вас из страны. По их мнению, такой поворот событий лучше послужит интересам Соединенных Штатов и их граждан… Основания или разумность этих рекомендаций выходят за пределы моей компетенции. Я принимаю их…»
И судья предложил Губичеву альтернативу: высылка из страны или тюрьма.
Губичев молча радовался, однако предпринял короткую попытку сопротивления, угрожая опротестовать приговор. «Мне очень хочется, – заявил он, – защитить свою честь». Конечно, это была игра. 13 марта, через четыре дня, Губичев сообщил федеральному суду, что с удовольствием покинет Соединенные Штаты вместо того, чтобы провести пятнадцать лет в тюрьме.
Губичев пробовал убедить суд отменить решение о запрете для него когда-либо возвращаться в Соединенные Штаты, но федеральный прокурор Ирвинг Г. Сейпол, который вел процесс, заявил, что «не допустит никаких фокусов» и что Губичев должен подчиниться решению суда.
Губичев не упоминал больше о «юридических оговорках». 20 марта он отбыл домой на польском лайнере «Баторий». Вместе с ним уехала его жена Лидия, встретившая мужа в порту. Она обнимала его, а он не мог ответить ей тем же… он все еще был в наручниках, которые сняли с него лишь в момент отплытия судна.
Тем временем Джудит Коплон, выйдя из тюрьмы под залог в 60 тысяч долларов, обратилась в высшую судебную инстанцию с просьбой об отмене приговора. Через адвокатов Нойбергера, Будэна и Бермана мисс Коплон познакомилась с широкоплечим, светловолосым, голубоглазым молодым человеком, тоже адвокатом. Звали его Альберт Соколов. Их представили друг другу в январе 1950 года, как раз перед вторым судом над мисс Коплон.
А 29 мая около пятидесяти родственников и членов семьи собрались в четырехкомнатной квартире Коплонов в Бруклине на свадебную церемонию. Раввин Макс Фелынин из манхэттенской синагоги в Радио-Сити сочетал браком Джудит Коплон и Альберта Соколова.
Джудит Коплон сияла. Теперь ее трудно было сравнить с той усталой, озлобленной женщиной, которая в марте стояла перед судом и слушала, как судья Райан объявляет ее предательницей.
Муж Джудит счел своим долгом оправдать жену. С помощью адвоката Будэна, главного «толкача», он умело составил апелляцию, и 5 декабря 1950 года окружной апелляционный суд на Фоули-сквер единогласно отменил нью-йоркский приговор, хотя и назвал вину Джудит Коплон «очевидной». Суд под председательством достопочтенного судьи Лернеда Хэнда постановил, что приговор должен быть отменен, ибо Джудит арестована без предъявления ордера и неопровержимых свидетельств представить не удалось.
Хотя обвинение снято не было и путь к повторному слушанию оставался открытым, многие пришли к заключению, что апелляционный суд прав. Суд решил, что найденные в сумочке мисс Коплон документы министерства юстиции не могут быть использованы против нее. Агенты изъяли их без ордера на арест, а на них основывалось все дело. Закон, позволяющий ФБР производить аресты без ордера, к делу Коплон был неприменим.
Теперь Будэн и Соколов обратились в апелляционный суд США в Вашингтоне по поводу обвинения, вынесенного мисс Коплон в 1949 году. Оно получило подтверждение, однако суд заявил, что у обвиняемой есть право обратиться в суд нижней инстанции. Если ее телефонные разговоры с адвокатом Палмером перед вашингтонским процессом и во время него прослушивались (на нью-йоркском суде правительство это признало), то, по постановлению суда, она получает право на новый процесс в Вашингтоне.
Но рекомендованные апелляционным судом США слушания так и не состоялись. Вместо этого стороны предстали перед Верховным судом Соединенных Штатов. С его помощью правительство надеялось защитить свои позиции, преодолеть хаос, вызванный противоречивыми решениями апелляционного суда.
Заседание состоялось 28 января 1958 года. Высший государственный трибунал лишь усилил неразбериху. Дело повисло в воздухе.
Больше десяти лет Джудит Коплон, теперь миссис Альберт Соколов, оставалась на свободе, пока правительственные чиновники обсуждали и взвешивали, как быть с ее делом. Оно осталось одним из самых известных «гиблых дел» в анналах юриспруденции.
Ныне Джудит Коплон по-прежнему свободна, хоть залог ей так и не возвратили. Обвинения с нее все еще не сняты, и невозможно узнать, снимут ли их когда-нибудь. Дело Джудит Коплон пережило четыре администрации: Трумэна, Эйзенхауэра, Кеннеди, Джонсона.
Миссис Соколов – почтенная мать семейства. У нее четверо детей, она ведет жизнь обычной домохозяйки. Мистер Соколов приобрел кирпичный дом, построенный сто тридцать два года назад, в нижнем Бруклине. Семья занимает три из четырех этажей.
В темных волосах Джудит появились седые пряди. Но она легко взбегает вверх по лестнице и в среднем возрасте сохраняет поразительную моложавость, хотя и пополнела.
Вы спросите: почему Джудит Коплон не добивается отмены приговора и возвращения 60 тысяч долларов? Ответ прост: матери четверых детей меньше всего хочется, чтобы им стало известно о ее прошлом. Шпионаж – трудная тема для разговоров с подростками, особенно когда речь идет об их матери.
Если заговорить с мужем Джудит о прошлом, он отвечает: «Мне не хочется обсуждать это. Мы очень ценим выпавшее нам счастье, уединенную жизнь…»
Губичев тоже жил эти годы уединенной жизнью. За все это время никто о нем не слышал. Да и жив ли он?
Глава третья
ВОСТОЧНОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ ПОД ШПИОНСКИМ ТЕЛЕСКОПОМ
В связи с делом Губичева – Коплон возобновилось требование о расследовании деятельности Организации Объединенных Наций. В 1948 году небольшая группа конгрессменов и сенаторов выразила возмущение по поводу обвинений ООН в подрывной деятельности, хотя критики и объявили их поведение «немыслимо безответственным и истерическим». Однако нет дыма без огня.
Все были ошеломлены, когда трое служащих визового отдела государственного департамента свидетельствовали перед сенатским судебным подкомитетом, что коммунистические страны используют штаб-квартиру ООН как ворота, через которые сотни агентов просачиваются в страну и свободно разгуливают по ней под прикрытием дипломатического иммунитета.
Один из свидетелей, Уильям Макграт Харлоу, начальник департаментского отдела дипломатических виз, заявил, что «каждый представитель страны, расположенной за «железным занавесом», связанный с ООН, «представляет угрозу для безопасности Соединенных Штатов».
Двое других: Роберт Дж. Александер и Р. Клайд Ларкин – также утверждали, что безопасности США угрожают несколько сот представителей Советов и стран социалистического лагеря, использующих ООН как прикрытие для подрывной деятельности.
Ларкин сообщил сенатскому подкомитету, что некоторые агенты занимаются сбором разведывательных данных в пользу своей страны, а также коммунистической пропагандой.
Александер, эксперт по визовым вопросам, ветеран государственного департамента, подлил масла в огонь, добавив, что ООН словно медом приманивает международных и доморощенных коммунистов.
Эти заявления вызвали раздраженную реакцию комитета ООН по кадрам, который от имени более трех тысяч служащих принял резолюцию, решительно отвергающую обвинения в шпионаже. Резолюция утверждала, что «выдвинутые необоснованные обвинения и способ их оглашения причиняют вред Организации Объединенных Наций в целом и Секретариату в частности».
И все же выдвинутые тремя служащими госдепартамента обвинения заставили государственного секретаря Джорджа Маршалла сформировать комитет, куда вошли Бенджамин Маккелуэй, Джеймс Роу-младший и Маршеллус Шилд.
Заслушав свидетельства и завершив расследование, комитет доложил государственному секретарю, что не обнаружил не только сотен, но даже и одного человека, который бы под прикрытием ООН злоупотреблял гостеприимством Америки, ведя или замышляя шпионскую деятельность. Комитет был «шокирован формой предъявления таких серьезных обвинений» и подчеркивал, что «безответственные заявления могут иметь серьезные последствия для международной политики Соединенных Штатов».
ООН чувствовала себя оскорбленной, а за рубежом возникли сомнения в искренности поддержки Америкой великой инициативы становления всемирной организации.
«Нью-Йорк таймс» так прокомментировала инцидент: «Этого могло не случиться, и эпизод этот, безусловно, не привлек бы такого внимания, если бы представления о полной чистоте рядов ООН не опровергались деятельностью соответствующих комитетов конгресса. Мы должны себя защищать, но при этом нельзя впадать в истерику».
Хотя комитет не сумел обнаружить каких-либо фактических оснований в заявлениях служащих госдепартамента, Центральное разведывательное управление провело собственное расследование и сообщило сенатскому судебному комитету, возглавляемому сенатором Патом Маккарреном, что офицеры и агенты социалистических разведок работают в ООН и в ее учреждениях.
Сенатор Маккаррен огласил содержание письма директора ЦРУ, контр-адмирала Хилленкеттера, который исследовал список из ста фамилий сотрудников ООН, представленный комитетом Маккаррена.
Вот что выяснил Хилленкеттер:
а) тридцать два служащих активно работали на разведывательные организации своих стран;
б) двадцать девять служащих были высокопоставленными деятелями коммунистической партии, можно предположить, что они причастны к подрывной деятельности против Соединенных Штатов;
в) двадцать один служащий в свое время вел активную организационную работу в коммунистическом подполье или занимался деятельностью подрывного характера за пределами своей страны;
г) пятнадцать служащих не числились в «черном списке» ЦРУ;
д) трое служащих питали откровенную симпатию к Америке и выражали неприязнь к коммунистической идеологии.
В другой части письма Хилленкеттера сенаторам описывалась система шпионажа и деятельности подрывных групп, направленной на следующие цели:
а) внедрение агентов на стратегические объекты США;
б) создание систем связи для передачи материалов, в том числе «курьерской службы» из числа моряков;
в) слежка за советским персоналом для предотвращения просьб об убежище;
г) коммунистическая пропаганда, сбор негативной информации о Соединенных Штатах;
д) переправка американской валюты в Россию, где образуются существенные суммы для разведывательных операций за рубежом;
е) обеспечение связи между коммунистами США и СССР;
ж) создание противодействия принятию в Америке законов, направленных против Советского Союза.
Хилленкеттер описывал, как отбирается персонал для работы в Соединенных Штатах и в ООН, как с предельной тщательностью выбираются те дипломаты и другие представители, которые наверняка не станут перебежчиками и превратятся в хороших шпионов.
Со временем беспокойство насчет красных шпионов в ООН улеглось. Однако дело Губичева – Коплон дало новые основания для опасений и подозрений. Критики впервые получили возможность сказать: «Видите, мы вас предупреждали: ООН битком набита красными агентами».
Нью-йоркский журнал «Ньюс», расположившийся в величественном небоскребе, из окон которого можно было через 42-ю улицу видеть строящуюся тридцатидевятиэтажную громаду здания ООН, загораживающую великолепный вид на Ист-Ривер, опубликовал после дела Губичева – Коплон едкую редакционную статью. (В то время конгресс еще не выплатил взноса в 65 миллионов долларов на строительство здания.)
«Надо принять все меры предосторожности против использования ООН как убежища и приюта для шпионов, – писал «Ньюс». – Конгресс тоже может этому воспрепятствовать, если захочет. Долг США в 65 миллионов долларов за дворцы ООН в восточной части Нью-Йорка еще не утвержден конгрессом. Ему и не следует его утверждать, пока ООН хоть немного не сбавит упрямства по поводу ограничения дипломатического иммунитета. По-нашему, было бы лучше, если бы конгресс счел возможным попросту послать ко всем чертям мировую интеллектуальную элиту и перебросить ее в Женеву, в Швейцарию. Кажется, можно утверждать, что, как бы сурово мы ни ограничили дипломатический иммунитет, несколько умных шпионов – русских или других – всегда могут использовать эту мировую элиту, пока ООН находится в Соединенных Штатах».
Нечего и говорить, что долг был утвержден, а ООН осталась в США, несмотря на то, что «Ньюс» предпочел не поддерживать с ней добрососедских отношений.
Прошло не слишком много времени, и «Ньюс» вместе с прочими оппонентами получил новый повод для насмешек. Это случилось после того, как сенатский комитет по внутренней безопасности в Вашингтоне в полную силу обрушился на подрывную и коммунистическую деятельность в Секретариате ООН. Буря над ООН разразилась в середине лета 1952 года, когда в ходе одного из расследований выявилась причастность к шпионажу сорока работавших в ООН американцев.
Расследование привело к увольнению двадцати девяти нелояльных американцев и к временному отстранению от работы одиннадцати других (несколько человек вернулось к работе еще до участия в слушаниях).
Кульминация слушаний сенатского комитета по внутренней безопасности пришлась на начало декабря, когда свидетельские показания давала Ивлин Талер, секретарша Константина Зинченко, главы департамента ООН по делам Совета Безопасности. Зинченко был русским.
Мисс Талер сообщила, что одно время была коммунисткой, но потом «это ей надоело». Комитет поблагодарил мисс Талер за помощь в выявлении двадцати девяти нелояльных американских служащих ООН, а также за сотрудничество с комитетом и с ФБР. Наблюдатели могли лишь гадать, не представила ли она на закрытых заседаниях более важную информацию.
Свидетельства Ивлин Талер помогли обратить внимание на странный случай с пустым креслом на августовских совещаниях в ООН. Ее начальник вдруг исчез. Все заметили, что его нет. Пустое место за столом бросилось в глаза и несколькими месяцами раньше, что неприятно озадачило генерального секретаря Трюгве Ли. Тогда Ли решил выяснить, что стряслось с Зинченко.
«Что с Константином?» – спросил он одного из членов советской делегации, Аркадия Соболева, встретившись с ним в кафетерии. Как заместитель генерального секретаря ООН, Константин Зинченко был высшим по рангу русским чиновником в Секретариате, замещая генерального секретаря во время его отсутствия в ООН. Ли знал, что Зинченко уехал в Москву, но его возвращение затянулось.
Соболев смущенно поерзал в кресле, обдумывая вопрос генерального секретаря, потом наконец выдавил с вымученной улыбкой: «Я и сам удивляюсь, почему Константин еще не вернулся. Ходит слух, будто он заболел. Бедняга! Наверное, он до сих пор не поправился…»
Примерно такого ответа и ожидал Ли. Это был стандартный ответ, который давали советские представители в ООН после очередного внезапного и загадочного исчезновения их соотечественника, причем почти наверняка безвозвратного.
Какое-то время Ли получал сообщения о болезни Зинченко, но, будучи вместе с прочими дипломатами осведомленным о подобных советских «заболеваниях», он сильно подозревал, что болезнь эта главным образом дипломатическая и что Зинченко на службу в ООН больше не вернется.
Если кто и знал о судьбе Зинченко, так это Соболев. До Зинченко именно Соболев занимал пост заместителя генерального секретаря с годовым окладом в 22 тысячи долларов. В конце 1949 года, когда дело Губичева – Коплон разоблачило шпионскую деятельность русских в ООН и навлекло на Советы широкую критику, Соболева также отозвали в Москву, откуда он сообщил, что его возвращение задерживается «по болезни». В тот момент Зинченко и предложили выполнять обязанности Соболева.
Соболев вернулся в ООН, но его ранг понизился. Наблюдатели происходящего на дипломатической сцене все же единодушно сочли, что ему повезло: он «поправил здоровье».
А теперь «заболел» Зинченко. Дело сопровождалось еще одной тайной: вместе с Зинченко из ООН исчез и в течение нескольких месяцев там не появлялся один из его главных помощников, Николай Скворцов, проработавший в ООН три года. В апреле он взял отпуск и уехал в Москву. Его ждали назад через месяц. Но он попросил продлить ему отпуск по причине нездоровья жены. Просьбу удовлетворили. Он продолжал получать жалованье, составлявшее 8 тысяч долларов в год.
Когда Ли начал свои расспросы, он понял, что никто не придает значения этому двойному отсутствию. Правда, в кулуарах обсуждались слухи: Зинченко и Скворцов лишились благосклонности своего правительства, и с ними, вероятно, расправился Сталин.
Никто не задумывался над фактом исчезновения со сцены двух русских дипломатов в самый разгар грозы над ООН, когда проведенное конгрессом расследование выявило причастность сорока работавших в ООН американцев к шпионажу.
Во время громкого скандала, разразившегося в связи с обвинениями против этих американцев, выдвигались обвинения в адрес департамента ООН по делам Совета Безопасности, того самого, который возглавлял Зинченко и в котором работали обвиненные американцы.
Ситуация была серьезной, если учесть, что департамент занимался важными вопросами, связанными с войной в Корее.
Существенное значение имели и действия Ли против Зинченко в начале 1952 года, когда генеральный секретарь отказал ему в доступе к любым сообщениям, поступающим с корейского фронта: Зинченко уличили в изъятии без разрешения некоторых документов, где речь шла о стратегии, передвижении войск и других военных вопросах, связанных с военным контингентом ООН в Корее. Не возникало сомнений, что Зинченко посылает информацию в Москву, направившую свои войска сражаться с подразделениями ООН на линиях фронта.
В результате «карантина» Зинченко был низведен до положения курьера. Одновременно была свернута деятельность Скворцова, помощника Зинченко. Теперь он имел ограниченный доступ к бумагам и документам, касающимся Кореи. Предположение всего этого с отъездом Зинченко и Скворцова походило на правду.
Зинченко занял пост одного из девяти заместителей генерального секретаря ООН в 1949 году и после начала войны в 1950 году стал как бы военным министром ООН, а также министром связи и информации, приняв на себя ответственность за всю законодательную, военную и судебную деятельность, связанную с последующими операциями ООН в Корее. Этот важный пост был передан русским на конференции 1945 года в Сан-Франциско, где был подписан Устав ООН, после угрозы Молотова отказаться от дальнейшего участия в работе всемирной организации. Тогда Молотов предложил на этот пост Соболева.
В первые недели войны в Корее в поступающих с фронта сообщениях царила вполне понятная сумятица. Совет Безопасности, который был вынужден санкционировать введение сил ООН для предотвращения агрессии коммунистической Северной Кореи, требовал от полевых командиров докладов.
Эти доклады поступали к Зинченко. Со временем предстояло понять, что, принимая подобную информацию, Зинченко получал сведения об американских войсках и силах ООН прямо с театра военных действий, где стороной противника фактически командовал его непосредственный вождь Сталин.
Еще до возникновения у генерального секретаря Ли подозрений о том, что творится в его собственном Секретариате, полевой командир генерал Дуглас Макартур, возглавлявший контингент США и других стран под флагом ООН на корейском фронте, начал догадываться о происходящем. Казалось, Северная Корея обладала безошибочной способностью предугадывать военные планы Макартура.
Генерал решил перейти к новой стратегии – не на поле боя, а в докладах ООН, ограничиваясь общей информацией невоенного характера и сводя фронтовые и тыловые вопросы к минимуму, который не позволял получить целостной картины.
Все были ошеломлены, когда трое служащих визового отдела государственного департамента свидетельствовали перед сенатским судебным подкомитетом, что коммунистические страны используют штаб-квартиру ООН как ворота, через которые сотни агентов просачиваются в страну и свободно разгуливают по ней под прикрытием дипломатического иммунитета.
Один из свидетелей, Уильям Макграт Харлоу, начальник департаментского отдела дипломатических виз, заявил, что «каждый представитель страны, расположенной за «железным занавесом», связанный с ООН, «представляет угрозу для безопасности Соединенных Штатов».
Двое других: Роберт Дж. Александер и Р. Клайд Ларкин – также утверждали, что безопасности США угрожают несколько сот представителей Советов и стран социалистического лагеря, использующих ООН как прикрытие для подрывной деятельности.
Ларкин сообщил сенатскому подкомитету, что некоторые агенты занимаются сбором разведывательных данных в пользу своей страны, а также коммунистической пропагандой.
Александер, эксперт по визовым вопросам, ветеран государственного департамента, подлил масла в огонь, добавив, что ООН словно медом приманивает международных и доморощенных коммунистов.
Эти заявления вызвали раздраженную реакцию комитета ООН по кадрам, который от имени более трех тысяч служащих принял резолюцию, решительно отвергающую обвинения в шпионаже. Резолюция утверждала, что «выдвинутые необоснованные обвинения и способ их оглашения причиняют вред Организации Объединенных Наций в целом и Секретариату в частности».
И все же выдвинутые тремя служащими госдепартамента обвинения заставили государственного секретаря Джорджа Маршалла сформировать комитет, куда вошли Бенджамин Маккелуэй, Джеймс Роу-младший и Маршеллус Шилд.
Заслушав свидетельства и завершив расследование, комитет доложил государственному секретарю, что не обнаружил не только сотен, но даже и одного человека, который бы под прикрытием ООН злоупотреблял гостеприимством Америки, ведя или замышляя шпионскую деятельность. Комитет был «шокирован формой предъявления таких серьезных обвинений» и подчеркивал, что «безответственные заявления могут иметь серьезные последствия для международной политики Соединенных Штатов».
ООН чувствовала себя оскорбленной, а за рубежом возникли сомнения в искренности поддержки Америкой великой инициативы становления всемирной организации.
«Нью-Йорк таймс» так прокомментировала инцидент: «Этого могло не случиться, и эпизод этот, безусловно, не привлек бы такого внимания, если бы представления о полной чистоте рядов ООН не опровергались деятельностью соответствующих комитетов конгресса. Мы должны себя защищать, но при этом нельзя впадать в истерику».
Хотя комитет не сумел обнаружить каких-либо фактических оснований в заявлениях служащих госдепартамента, Центральное разведывательное управление провело собственное расследование и сообщило сенатскому судебному комитету, возглавляемому сенатором Патом Маккарреном, что офицеры и агенты социалистических разведок работают в ООН и в ее учреждениях.
Сенатор Маккаррен огласил содержание письма директора ЦРУ, контр-адмирала Хилленкеттера, который исследовал список из ста фамилий сотрудников ООН, представленный комитетом Маккаррена.
Вот что выяснил Хилленкеттер:
а) тридцать два служащих активно работали на разведывательные организации своих стран;
б) двадцать девять служащих были высокопоставленными деятелями коммунистической партии, можно предположить, что они причастны к подрывной деятельности против Соединенных Штатов;
в) двадцать один служащий в свое время вел активную организационную работу в коммунистическом подполье или занимался деятельностью подрывного характера за пределами своей страны;
г) пятнадцать служащих не числились в «черном списке» ЦРУ;
д) трое служащих питали откровенную симпатию к Америке и выражали неприязнь к коммунистической идеологии.
В другой части письма Хилленкеттера сенаторам описывалась система шпионажа и деятельности подрывных групп, направленной на следующие цели:
а) внедрение агентов на стратегические объекты США;
б) создание систем связи для передачи материалов, в том числе «курьерской службы» из числа моряков;
в) слежка за советским персоналом для предотвращения просьб об убежище;
г) коммунистическая пропаганда, сбор негативной информации о Соединенных Штатах;
д) переправка американской валюты в Россию, где образуются существенные суммы для разведывательных операций за рубежом;
е) обеспечение связи между коммунистами США и СССР;
ж) создание противодействия принятию в Америке законов, направленных против Советского Союза.
Хилленкеттер описывал, как отбирается персонал для работы в Соединенных Штатах и в ООН, как с предельной тщательностью выбираются те дипломаты и другие представители, которые наверняка не станут перебежчиками и превратятся в хороших шпионов.
Со временем беспокойство насчет красных шпионов в ООН улеглось. Однако дело Губичева – Коплон дало новые основания для опасений и подозрений. Критики впервые получили возможность сказать: «Видите, мы вас предупреждали: ООН битком набита красными агентами».
Нью-йоркский журнал «Ньюс», расположившийся в величественном небоскребе, из окон которого можно было через 42-ю улицу видеть строящуюся тридцатидевятиэтажную громаду здания ООН, загораживающую великолепный вид на Ист-Ривер, опубликовал после дела Губичева – Коплон едкую редакционную статью. (В то время конгресс еще не выплатил взноса в 65 миллионов долларов на строительство здания.)
«Надо принять все меры предосторожности против использования ООН как убежища и приюта для шпионов, – писал «Ньюс». – Конгресс тоже может этому воспрепятствовать, если захочет. Долг США в 65 миллионов долларов за дворцы ООН в восточной части Нью-Йорка еще не утвержден конгрессом. Ему и не следует его утверждать, пока ООН хоть немного не сбавит упрямства по поводу ограничения дипломатического иммунитета. По-нашему, было бы лучше, если бы конгресс счел возможным попросту послать ко всем чертям мировую интеллектуальную элиту и перебросить ее в Женеву, в Швейцарию. Кажется, можно утверждать, что, как бы сурово мы ни ограничили дипломатический иммунитет, несколько умных шпионов – русских или других – всегда могут использовать эту мировую элиту, пока ООН находится в Соединенных Штатах».
Нечего и говорить, что долг был утвержден, а ООН осталась в США, несмотря на то, что «Ньюс» предпочел не поддерживать с ней добрососедских отношений.
Прошло не слишком много времени, и «Ньюс» вместе с прочими оппонентами получил новый повод для насмешек. Это случилось после того, как сенатский комитет по внутренней безопасности в Вашингтоне в полную силу обрушился на подрывную и коммунистическую деятельность в Секретариате ООН. Буря над ООН разразилась в середине лета 1952 года, когда в ходе одного из расследований выявилась причастность к шпионажу сорока работавших в ООН американцев.
Расследование привело к увольнению двадцати девяти нелояльных американцев и к временному отстранению от работы одиннадцати других (несколько человек вернулось к работе еще до участия в слушаниях).
Кульминация слушаний сенатского комитета по внутренней безопасности пришлась на начало декабря, когда свидетельские показания давала Ивлин Талер, секретарша Константина Зинченко, главы департамента ООН по делам Совета Безопасности. Зинченко был русским.
Мисс Талер сообщила, что одно время была коммунисткой, но потом «это ей надоело». Комитет поблагодарил мисс Талер за помощь в выявлении двадцати девяти нелояльных американских служащих ООН, а также за сотрудничество с комитетом и с ФБР. Наблюдатели могли лишь гадать, не представила ли она на закрытых заседаниях более важную информацию.
Свидетельства Ивлин Талер помогли обратить внимание на странный случай с пустым креслом на августовских совещаниях в ООН. Ее начальник вдруг исчез. Все заметили, что его нет. Пустое место за столом бросилось в глаза и несколькими месяцами раньше, что неприятно озадачило генерального секретаря Трюгве Ли. Тогда Ли решил выяснить, что стряслось с Зинченко.
«Что с Константином?» – спросил он одного из членов советской делегации, Аркадия Соболева, встретившись с ним в кафетерии. Как заместитель генерального секретаря ООН, Константин Зинченко был высшим по рангу русским чиновником в Секретариате, замещая генерального секретаря во время его отсутствия в ООН. Ли знал, что Зинченко уехал в Москву, но его возвращение затянулось.
Соболев смущенно поерзал в кресле, обдумывая вопрос генерального секретаря, потом наконец выдавил с вымученной улыбкой: «Я и сам удивляюсь, почему Константин еще не вернулся. Ходит слух, будто он заболел. Бедняга! Наверное, он до сих пор не поправился…»
Примерно такого ответа и ожидал Ли. Это был стандартный ответ, который давали советские представители в ООН после очередного внезапного и загадочного исчезновения их соотечественника, причем почти наверняка безвозвратного.
Какое-то время Ли получал сообщения о болезни Зинченко, но, будучи вместе с прочими дипломатами осведомленным о подобных советских «заболеваниях», он сильно подозревал, что болезнь эта главным образом дипломатическая и что Зинченко на службу в ООН больше не вернется.
Если кто и знал о судьбе Зинченко, так это Соболев. До Зинченко именно Соболев занимал пост заместителя генерального секретаря с годовым окладом в 22 тысячи долларов. В конце 1949 года, когда дело Губичева – Коплон разоблачило шпионскую деятельность русских в ООН и навлекло на Советы широкую критику, Соболева также отозвали в Москву, откуда он сообщил, что его возвращение задерживается «по болезни». В тот момент Зинченко и предложили выполнять обязанности Соболева.
Соболев вернулся в ООН, но его ранг понизился. Наблюдатели происходящего на дипломатической сцене все же единодушно сочли, что ему повезло: он «поправил здоровье».
А теперь «заболел» Зинченко. Дело сопровождалось еще одной тайной: вместе с Зинченко из ООН исчез и в течение нескольких месяцев там не появлялся один из его главных помощников, Николай Скворцов, проработавший в ООН три года. В апреле он взял отпуск и уехал в Москву. Его ждали назад через месяц. Но он попросил продлить ему отпуск по причине нездоровья жены. Просьбу удовлетворили. Он продолжал получать жалованье, составлявшее 8 тысяч долларов в год.
Когда Ли начал свои расспросы, он понял, что никто не придает значения этому двойному отсутствию. Правда, в кулуарах обсуждались слухи: Зинченко и Скворцов лишились благосклонности своего правительства, и с ними, вероятно, расправился Сталин.
Никто не задумывался над фактом исчезновения со сцены двух русских дипломатов в самый разгар грозы над ООН, когда проведенное конгрессом расследование выявило причастность сорока работавших в ООН американцев к шпионажу.
Во время громкого скандала, разразившегося в связи с обвинениями против этих американцев, выдвигались обвинения в адрес департамента ООН по делам Совета Безопасности, того самого, который возглавлял Зинченко и в котором работали обвиненные американцы.
Ситуация была серьезной, если учесть, что департамент занимался важными вопросами, связанными с войной в Корее.
Существенное значение имели и действия Ли против Зинченко в начале 1952 года, когда генеральный секретарь отказал ему в доступе к любым сообщениям, поступающим с корейского фронта: Зинченко уличили в изъятии без разрешения некоторых документов, где речь шла о стратегии, передвижении войск и других военных вопросах, связанных с военным контингентом ООН в Корее. Не возникало сомнений, что Зинченко посылает информацию в Москву, направившую свои войска сражаться с подразделениями ООН на линиях фронта.
В результате «карантина» Зинченко был низведен до положения курьера. Одновременно была свернута деятельность Скворцова, помощника Зинченко. Теперь он имел ограниченный доступ к бумагам и документам, касающимся Кореи. Предположение всего этого с отъездом Зинченко и Скворцова походило на правду.
Зинченко занял пост одного из девяти заместителей генерального секретаря ООН в 1949 году и после начала войны в 1950 году стал как бы военным министром ООН, а также министром связи и информации, приняв на себя ответственность за всю законодательную, военную и судебную деятельность, связанную с последующими операциями ООН в Корее. Этот важный пост был передан русским на конференции 1945 года в Сан-Франциско, где был подписан Устав ООН, после угрозы Молотова отказаться от дальнейшего участия в работе всемирной организации. Тогда Молотов предложил на этот пост Соболева.
В первые недели войны в Корее в поступающих с фронта сообщениях царила вполне понятная сумятица. Совет Безопасности, который был вынужден санкционировать введение сил ООН для предотвращения агрессии коммунистической Северной Кореи, требовал от полевых командиров докладов.
Эти доклады поступали к Зинченко. Со временем предстояло понять, что, принимая подобную информацию, Зинченко получал сведения об американских войсках и силах ООН прямо с театра военных действий, где стороной противника фактически командовал его непосредственный вождь Сталин.
Еще до возникновения у генерального секретаря Ли подозрений о том, что творится в его собственном Секретариате, полевой командир генерал Дуглас Макартур, возглавлявший контингент США и других стран под флагом ООН на корейском фронте, начал догадываться о происходящем. Казалось, Северная Корея обладала безошибочной способностью предугадывать военные планы Макартура.
Генерал решил перейти к новой стратегии – не на поле боя, а в докладах ООН, ограничиваясь общей информацией невоенного характера и сводя фронтовые и тыловые вопросы к минимуму, который не позволял получить целостной картины.