Страница:
Приусадебные участки почти полностью заняты посадками (рис. 2.2.4). Вдоль заборов и у дома растет виноград. Много фруктовых деревьев и цветов, которые посажены повсюду и придают всему участку живописность. В каждом огороде есть огурцы, помидоры, перец, баклажаны, даже немного картошки, хотя летняя жара для нее не очень хороша, есть ягодные кусты и непременные грядки клубники. Конечно, и сад и огород требуют больших усилий.
Рисунок 2.2.2. Дом и сад в Ставропольском крае
Отчетливо виден процесс поляризации хозяйств. Около половины наших респондентов заявили, что они сократили производство на своих участках по сравнению с 1980-ми годами (см. табл. 2.8.2). Главная причина – их собственный возраст. Там же, где семьи крепки, молодежь включается в агродеятельность, тем более если другой работы нет. От четверти до трети опрошенных в 90-е годы расширили производство. То есть тех, кто ничего не изменил в своей деятельности, очень мало. Хозяйств, которые продавали бы большую часть своей продукции, немного, примерно пятая часть.
Рисунок 2.2.3. Ставропольские индейки
Совсем ничего не продают или продают совсем редко примерно половина семей. Все-таки большая часть индивидуальных хозяйств нацелена на обеспечение продуктами только своей семьи да еще на бартерный обмен с соседями и родственниками. На продажу работают в основном те, кто держит скот, – они торгуют молоком и молокопродуктами, главным образом, в своем же селе: села большие и могут без труда поглотить излишки продовольствия отдельных хозяйств.
От 20 до 30 % респондентов ответили, что продают мясо в основном перекупщикам, в меньшей степени – своим же селянам.
В местах поближе к горам, где лучше условия для выращивания картошки, например в Андроповском районе, продают и ее. Овощи и фрукты почти все выращивают для себя, делая заготовки на зиму.
Рисунок 2.2.4. План типичного приусадебного участка в Ставропольском крае
Приведем два примера ставропольских поселений в разных районах края.
Станица Расшеватная (5,6 тыс. жителей) находится на самом западе края в Новоалександровском районе – почти в Прикубанье. В станице широкие улицы, справа и слева от дороги – зеленые газоны, на которых в изобилии разгуливают гуси, утки, индюки. Невысокие глухие заборы и фруктовые сады прячут турлучные бело-голубые или каменные розовые дома. Летом более 30 градусов в тени – обычное явление. На улицах днем – ни души.
В станице есть газ, водопровод, свет, две школы, детский сад, 15 магазинов. Где-нибудь в Нечерноземье и город не имел бы столько. Люди живут явно неплохо: хорошо одеты, каждая вторая семья имеет машину, участки ухоженные. Население станицы растет, молодежь не уезжает, хотя работы – кроме колхоза и сферы обслуживания – нет.
Колхоз «Родина» к 1997 году накопил много долгов и был почти банкротом, корма разворовывали, скот распродавали. Новый руководитель оказался человеком жестким. Увольнял за малейшую провинность, но и хороших работников поощрял (благо рабочей силы много, в том числе и молодежи, выбор есть). В самое трудное первое время он ввел обязательные бесплатные отработки на сахарной свекле. Несколько урожайных лет, удачная продажа зерна и дефолт, съевший часть денежных долгов, помогли встать на ноги. Задержек зарплаты (в 2003 году – в среднем 1400 руб.) теперь не бывает. Удалось ему поднять и продуктивность скота. Дояркам была поставлена минимальная планка – 3500 кг от одной коровы в год. Половину того, что надаивалось сверх этой планки, доярки могли забирать себе – или молоком, или деньгами по цене реализации. Воровство кормов тут же прекратилось. Надои поднялись до 5500–6000 кг. Сейчас колхоз – один из самых сильных в районе, в нем работает 1000 человек. По признанию руководителя предприятия, такое количество занятых на 1200 голов КРС экономически нерентабельно. Даже без ущерба для наиболее трудоемкого животноводства он мог бы сократить треть персонала. Но тогда люди окажутся без работы, а это повысит социальную напряженность в станице, увеличится воровство. Кроме того, сейчас он использует четыре фермы, а если для сокращения работников скот сгруппировать на трех, четвертую тут же растащат и убытки окажутся большими, чем затраты на фонд зарплаты. Вот такие проблемы.
Рисунок 2.2.5. Поселок Балковский в центре Ставрополья
Две трети населения станицы – терские казаки. Они крайне недовольны сложившимся распределением земельных долей, которые достались многим «иногородним», наследникам работников начала 1990-х годов, в то время как 60 % современных колхозников земельных долей не имеют. А это 7 га земли на каждого, отданной в аренду колхозу: за использование такого участка предприятие ежегодно дает его владельцу 2,5 т зерна, 50 кг сахара и 40 л масла (или их эквивалент в денежном выражении). Все это задает заведомо неравные условия жизни. Те, кто имеют земельный пай, получают больше возможностей для ведения своего личного хозяйства, и не только – ведь излишки зерна можно продать. Кроме того, несколько сотен человек забрали из колхоза свои земельные доли, чтобы передать их фермерам. Это очень сильно урезало земли предприятия. Поэтому «Родина» приобрела имущество и 1500 га земельных паев соседнего обанкротившегося колхоза, а с собственными владельцами паев теперь заключает договоры на аренду не на год, как прежде, а на га лет.
Хотя почти в каждой семье станицы есть работники колхоза, ее население во многом кормится со своих огородов. Частного скота немного: по данным сельской администрации, 550 единиц КРС (т. е. около га голов на 100 сельских жителей) и 1400 свиней. Зато почти у всех по 50 голов разнообразной птицы, а у некоторых – и до 150 голов. Обилие птицы сразу бросается в глаза и отличает ставропольские села от поселений других регионов, тем более что преобладает здесь птица крупная. Два года тому назад многие обзавелись нутриями. Этот бизнес оказался очень выгодным, некоторые держали до 200 зверьков. Но внезапная болезнь разом выбила все их поголовье. Теперь остались единицы. Зато развивается пчеловодство, продажа меда весьма перспективна.
Подобные станицы можно встретить по всему западу и центру Ставрополья. Различается лишь состояние колхозов, а следовательно, и уровень зарплат и натурных выплат. Некрупные города-райцентры мало отличимы от станиц. Например, город Новоалександровск (19 тыс. жителей) – тоже бывшая станица. Те же частные кирпичные или тур лучные дома с садами, так же можно встретить на улицах коров и лошадей. Птицу стараются на улицу не выпускать – из-за машин. Только учреждения в центре выдают город. А отойдешь на соседнюю улицу, и не понятно – то ли город, то ли село.
Несколько иные типы поселений можно встретить на южных и восточных окраинах Ставрополья и в глубинных, удаленных от городов и основных дорог местах его центральной части.
Поселок Балковский на самой удаленной от города северо-западной окраине Георгиевского района, что в центре Ставрополья, имеет около 1000 жителей. Уже при подъезде к нему понимаешь, что попадаешь в другой мир. Если вокруг Расшеватной вся земля распахана и ухожена, то в округе Балковского много заброшенных полей. Поселок Балковский расположен на неплодородных землях. Совхоз здесь давно развалился, работать негде, так что люди могут выжить только с помощью своего хозяйства. Совхозные земли, как самые худшие и удаленные, поначалу давали фермерам Георгиевского района. Однако многие забросили их обработку, а население использовать эти поля как сенокосы и пастбища тоже не может, поскольку заброшенная земля тут же зарастает сорняком амброзией, высотой до 1–1,5 м. Скот амброзию не ест, так что выпасать его приходится внутри поселка и по его окраинам. Более того, амброзия является сильным аллергеном, так что забрасывание полей имеет и экологические последствия.
Первое впечатление от Балковского – он наводнен скотом и птицей (рис. 2.2.5). На улицах важно разгуливают десятки, если не сотни гусей и уток, стоят коровы, чуть поодаль на окраине села пасутся овцы. Дома гораздо беднее, чем в Расшеватной, зато у каждого дома – огромный стог сена, почти такой же высоты, как и дом. Второе отличие от западных, преимущественно русских районов – активная смена национального состава населения. Русские уезжают, а приезжают татары, представители закавказских и дагестанских народностей. Последние обычно держат много крупного рогатого скота и овец, создавая проблему перегрузки близлежащих пастбищ. Это вызывает ропот старожилов. В Балковском, как и в некоторых предгорных поселениях юга края (см. раздел 1.1 о хозяйстве Фатимы) с таким же притоком дагестанских народностей, даже подготовлены постановления местных сельских администраций, запрещающие держать в личном подсобном хозяйстве более 5 голов КРС. Впрочем, эти, по сути противозаконные, действия властей вряд ли приведут к заметному уменьшению поголовья скота у животноводческих народностей, разве только увеличат бюджет за счет штрафов.
На этих примерах видно, что характер хозяйств населения на южных окраинах России зависит от природных условий, национального состава населения и состояния агропредприятий. Эти факторы в разных сочетаниях создают разные варианты индивидуального хозяйства. Там, где предприятия сильны и все поля распаханы (на западе Ставрополья), хозяйства населения имеют меньше скота и используют свои участки для снабжения семьи продовольствием. Центральные зерновые районы края весьма контрастны, состояние индивидуальных хозяйств здесь тесно связано не только с состоянием предприятий, но и с политикой их руководства, особенно новых внешних инвесторов. Здесь чаще встречаются товарные хозяйства. А засушливые северо-восточные и предгорные районы Ставрополья весьма напоминают животноводческие районы Поволжья, только с большими этническими различиями. Эти же факторы часто оказываются ключевыми и на противоположных северных окраинах, о которых пойдет речь в следующем разделе.
2.3
Когда умирают предприятия
С совхозом или без него
Рисунок 2.2.2. Дом и сад в Ставропольском крае
Отчетливо виден процесс поляризации хозяйств. Около половины наших респондентов заявили, что они сократили производство на своих участках по сравнению с 1980-ми годами (см. табл. 2.8.2). Главная причина – их собственный возраст. Там же, где семьи крепки, молодежь включается в агродеятельность, тем более если другой работы нет. От четверти до трети опрошенных в 90-е годы расширили производство. То есть тех, кто ничего не изменил в своей деятельности, очень мало. Хозяйств, которые продавали бы большую часть своей продукции, немного, примерно пятая часть.
Рисунок 2.2.3. Ставропольские индейки
Совсем ничего не продают или продают совсем редко примерно половина семей. Все-таки большая часть индивидуальных хозяйств нацелена на обеспечение продуктами только своей семьи да еще на бартерный обмен с соседями и родственниками. На продажу работают в основном те, кто держит скот, – они торгуют молоком и молокопродуктами, главным образом, в своем же селе: села большие и могут без труда поглотить излишки продовольствия отдельных хозяйств.
От 20 до 30 % респондентов ответили, что продают мясо в основном перекупщикам, в меньшей степени – своим же селянам.
В местах поближе к горам, где лучше условия для выращивания картошки, например в Андроповском районе, продают и ее. Овощи и фрукты почти все выращивают для себя, делая заготовки на зиму.
Рисунок 2.2.4. План типичного приусадебного участка в Ставропольском крае
Приведем два примера ставропольских поселений в разных районах края.
Станица Расшеватная (5,6 тыс. жителей) находится на самом западе края в Новоалександровском районе – почти в Прикубанье. В станице широкие улицы, справа и слева от дороги – зеленые газоны, на которых в изобилии разгуливают гуси, утки, индюки. Невысокие глухие заборы и фруктовые сады прячут турлучные бело-голубые или каменные розовые дома. Летом более 30 градусов в тени – обычное явление. На улицах днем – ни души.
В станице есть газ, водопровод, свет, две школы, детский сад, 15 магазинов. Где-нибудь в Нечерноземье и город не имел бы столько. Люди живут явно неплохо: хорошо одеты, каждая вторая семья имеет машину, участки ухоженные. Население станицы растет, молодежь не уезжает, хотя работы – кроме колхоза и сферы обслуживания – нет.
Колхоз «Родина» к 1997 году накопил много долгов и был почти банкротом, корма разворовывали, скот распродавали. Новый руководитель оказался человеком жестким. Увольнял за малейшую провинность, но и хороших работников поощрял (благо рабочей силы много, в том числе и молодежи, выбор есть). В самое трудное первое время он ввел обязательные бесплатные отработки на сахарной свекле. Несколько урожайных лет, удачная продажа зерна и дефолт, съевший часть денежных долгов, помогли встать на ноги. Задержек зарплаты (в 2003 году – в среднем 1400 руб.) теперь не бывает. Удалось ему поднять и продуктивность скота. Дояркам была поставлена минимальная планка – 3500 кг от одной коровы в год. Половину того, что надаивалось сверх этой планки, доярки могли забирать себе – или молоком, или деньгами по цене реализации. Воровство кормов тут же прекратилось. Надои поднялись до 5500–6000 кг. Сейчас колхоз – один из самых сильных в районе, в нем работает 1000 человек. По признанию руководителя предприятия, такое количество занятых на 1200 голов КРС экономически нерентабельно. Даже без ущерба для наиболее трудоемкого животноводства он мог бы сократить треть персонала. Но тогда люди окажутся без работы, а это повысит социальную напряженность в станице, увеличится воровство. Кроме того, сейчас он использует четыре фермы, а если для сокращения работников скот сгруппировать на трех, четвертую тут же растащат и убытки окажутся большими, чем затраты на фонд зарплаты. Вот такие проблемы.
Рисунок 2.2.5. Поселок Балковский в центре Ставрополья
Две трети населения станицы – терские казаки. Они крайне недовольны сложившимся распределением земельных долей, которые достались многим «иногородним», наследникам работников начала 1990-х годов, в то время как 60 % современных колхозников земельных долей не имеют. А это 7 га земли на каждого, отданной в аренду колхозу: за использование такого участка предприятие ежегодно дает его владельцу 2,5 т зерна, 50 кг сахара и 40 л масла (или их эквивалент в денежном выражении). Все это задает заведомо неравные условия жизни. Те, кто имеют земельный пай, получают больше возможностей для ведения своего личного хозяйства, и не только – ведь излишки зерна можно продать. Кроме того, несколько сотен человек забрали из колхоза свои земельные доли, чтобы передать их фермерам. Это очень сильно урезало земли предприятия. Поэтому «Родина» приобрела имущество и 1500 га земельных паев соседнего обанкротившегося колхоза, а с собственными владельцами паев теперь заключает договоры на аренду не на год, как прежде, а на га лет.
Хотя почти в каждой семье станицы есть работники колхоза, ее население во многом кормится со своих огородов. Частного скота немного: по данным сельской администрации, 550 единиц КРС (т. е. около га голов на 100 сельских жителей) и 1400 свиней. Зато почти у всех по 50 голов разнообразной птицы, а у некоторых – и до 150 голов. Обилие птицы сразу бросается в глаза и отличает ставропольские села от поселений других регионов, тем более что преобладает здесь птица крупная. Два года тому назад многие обзавелись нутриями. Этот бизнес оказался очень выгодным, некоторые держали до 200 зверьков. Но внезапная болезнь разом выбила все их поголовье. Теперь остались единицы. Зато развивается пчеловодство, продажа меда весьма перспективна.
Подобные станицы можно встретить по всему западу и центру Ставрополья. Различается лишь состояние колхозов, а следовательно, и уровень зарплат и натурных выплат. Некрупные города-райцентры мало отличимы от станиц. Например, город Новоалександровск (19 тыс. жителей) – тоже бывшая станица. Те же частные кирпичные или тур лучные дома с садами, так же можно встретить на улицах коров и лошадей. Птицу стараются на улицу не выпускать – из-за машин. Только учреждения в центре выдают город. А отойдешь на соседнюю улицу, и не понятно – то ли город, то ли село.
Несколько иные типы поселений можно встретить на южных и восточных окраинах Ставрополья и в глубинных, удаленных от городов и основных дорог местах его центральной части.
Поселок Балковский на самой удаленной от города северо-западной окраине Георгиевского района, что в центре Ставрополья, имеет около 1000 жителей. Уже при подъезде к нему понимаешь, что попадаешь в другой мир. Если вокруг Расшеватной вся земля распахана и ухожена, то в округе Балковского много заброшенных полей. Поселок Балковский расположен на неплодородных землях. Совхоз здесь давно развалился, работать негде, так что люди могут выжить только с помощью своего хозяйства. Совхозные земли, как самые худшие и удаленные, поначалу давали фермерам Георгиевского района. Однако многие забросили их обработку, а население использовать эти поля как сенокосы и пастбища тоже не может, поскольку заброшенная земля тут же зарастает сорняком амброзией, высотой до 1–1,5 м. Скот амброзию не ест, так что выпасать его приходится внутри поселка и по его окраинам. Более того, амброзия является сильным аллергеном, так что забрасывание полей имеет и экологические последствия.
Первое впечатление от Балковского – он наводнен скотом и птицей (рис. 2.2.5). На улицах важно разгуливают десятки, если не сотни гусей и уток, стоят коровы, чуть поодаль на окраине села пасутся овцы. Дома гораздо беднее, чем в Расшеватной, зато у каждого дома – огромный стог сена, почти такой же высоты, как и дом. Второе отличие от западных, преимущественно русских районов – активная смена национального состава населения. Русские уезжают, а приезжают татары, представители закавказских и дагестанских народностей. Последние обычно держат много крупного рогатого скота и овец, создавая проблему перегрузки близлежащих пастбищ. Это вызывает ропот старожилов. В Балковском, как и в некоторых предгорных поселениях юга края (см. раздел 1.1 о хозяйстве Фатимы) с таким же притоком дагестанских народностей, даже подготовлены постановления местных сельских администраций, запрещающие держать в личном подсобном хозяйстве более 5 голов КРС. Впрочем, эти, по сути противозаконные, действия властей вряд ли приведут к заметному уменьшению поголовья скота у животноводческих народностей, разве только увеличат бюджет за счет штрафов.
На этих примерах видно, что характер хозяйств населения на южных окраинах России зависит от природных условий, национального состава населения и состояния агропредприятий. Эти факторы в разных сочетаниях создают разные варианты индивидуального хозяйства. Там, где предприятия сильны и все поля распаханы (на западе Ставрополья), хозяйства населения имеют меньше скота и используют свои участки для снабжения семьи продовольствием. Центральные зерновые районы края весьма контрастны, состояние индивидуальных хозяйств здесь тесно связано не только с состоянием предприятий, но и с политикой их руководства, особенно новых внешних инвесторов. Здесь чаще встречаются товарные хозяйства. А засушливые северо-восточные и предгорные районы Ставрополья весьма напоминают животноводческие районы Поволжья, только с большими этническими различиями. Эти же факторы часто оказываются ключевыми и на противоположных северных окраинах, о которых пойдет речь в следующем разделе.
2.3
В северном Предуралье
Все северные районы Пермской области и Коми-Пермяцкого автономного округа (КПАО) официально относятся к районам Крайнего Севера. Впрочем, не такой уж это и север – шестидесятая широта, как в Петербурге. Но зима здесь длинная, очень много снега и сильные морозы. А в середине июля, все время, что мы там были, стояла изнуряющая жара. Она была тем более тяжела, что раздеться ни в поле, ни в деревне из-за туч комаров, оводов и прочего гнуса было практически невозможно. Но июльская жара – это и есть здешнее лето. Весна длится долго, сажать можно только в июне, а в августе уже могут наступить заморозки.
В качестве компенсации за суровые природные условия здесь платят так называемые северные надбавки к зарплате. Только мало кого эти надбавки касаются, так как большая часть сельского населения не работает нигде, кроме своего личного приусадебного хозяйства. А за него – ни надбавок, ни даже пенсий не полагалось, если не зарегистрировал свою деятельность. Но никто не регистрирует: страшно иметь дело с нашим государством. Здесь это особенно хорошо знают.
Север и восток Пермской области и КПАО известны как места сталинских лагерей и так называемых «спецпоселений». Их и сейчас здесь немало, а в те мрачные годы они возникали в этих местах одно за другим. Людей поднимали на баржах вверх по рекам и выбрасывали на берегу в тайге. Они рыли землянки, питались лишайником и корой пихты, строили избы без гвоздей, жгли лес, сажали привезенные с собой в платочке семена или выменивали вещи на картошку у местных жителей – коми. Огромное число людей погибло. Об этом написано много, и память об этом жива. Примечательно, что образованные в первой половине века спецпоселенцами колхозы тут же становились лучшими в районе. В самых невероятных условиях они умудрялись получать повышенные урожаи и более 3000 кг молока от одной коровы в год – ведь присылали-то тех, кто умел работать, да и выбора у них не было, надо было выживать. Интересно, что генофонд этот сохранился. Дома потомков «кулаков», что осели в этих краях, можно узнать издалека: они добротнее и аккуратнее прочих, и огороды при них – ухоженные.
Во время войны эти спецпоселения пополнились немцами Поволжья, поляками, западными украинцами, крымскими татарами. По воспоминаниям их детей, это были огромные села по нескольку тысяч человек, где представители самых разных национальностей жили дружно, помогая друг другу.
После смерти Сталина уезжали отсюда постепенно. Не всем давали паспорта, не всех ждали в родных местах. Но поселения не умерли. На месте принудительного лесоповала в 1960-е годы возникли леспромхозы, и поселки получили вторую жизнь, привлекая добровольцев со всего Союза. В 90-е годы многие местные сельские жители нашли работу и в лагерях. Тут уже не до принципов – зарплата там стабильная.
В качестве компенсации за суровые природные условия здесь платят так называемые северные надбавки к зарплате. Только мало кого эти надбавки касаются, так как большая часть сельского населения не работает нигде, кроме своего личного приусадебного хозяйства. А за него – ни надбавок, ни даже пенсий не полагалось, если не зарегистрировал свою деятельность. Но никто не регистрирует: страшно иметь дело с нашим государством. Здесь это особенно хорошо знают.
Север и восток Пермской области и КПАО известны как места сталинских лагерей и так называемых «спецпоселений». Их и сейчас здесь немало, а в те мрачные годы они возникали в этих местах одно за другим. Людей поднимали на баржах вверх по рекам и выбрасывали на берегу в тайге. Они рыли землянки, питались лишайником и корой пихты, строили избы без гвоздей, жгли лес, сажали привезенные с собой в платочке семена или выменивали вещи на картошку у местных жителей – коми. Огромное число людей погибло. Об этом написано много, и память об этом жива. Примечательно, что образованные в первой половине века спецпоселенцами колхозы тут же становились лучшими в районе. В самых невероятных условиях они умудрялись получать повышенные урожаи и более 3000 кг молока от одной коровы в год – ведь присылали-то тех, кто умел работать, да и выбора у них не было, надо было выживать. Интересно, что генофонд этот сохранился. Дома потомков «кулаков», что осели в этих краях, можно узнать издалека: они добротнее и аккуратнее прочих, и огороды при них – ухоженные.
Во время войны эти спецпоселения пополнились немцами Поволжья, поляками, западными украинцами, крымскими татарами. По воспоминаниям их детей, это были огромные села по нескольку тысяч человек, где представители самых разных национальностей жили дружно, помогая друг другу.
После смерти Сталина уезжали отсюда постепенно. Не всем давали паспорта, не всех ждали в родных местах. Но поселения не умерли. На месте принудительного лесоповала в 1960-е годы возникли леспромхозы, и поселки получили вторую жизнь, привлекая добровольцев со всего Союза. В 90-е годы многие местные сельские жители нашли работу и в лагерях. Тут уже не до принципов – зарплата там стабильная.
Когда умирают предприятия
Когда уехали «кулаки», налаженное ими сельское хозяйство развалилось. Новые мигранты уже знали, что здесь зона рискованного земледелия, и все агропредприятия стали убыточны… На Коми-Пермяцком севере каждый третий умирает от алкоголя. Безработица удивительным образом сочетается там с дефицитом трудовых ресурсов.
Главными работодателями в этих районах стали леспромхозы. Общий экономический кризис в стране сказался и на них. Основные потребители леса – Украина, Средняя Азия после исчезновения СССР отпали.
Сказалось и истощение доступных лесных ресурсов. Для освоения новых лесов нужны были деньги, а их-то у предприятий не было. Объемы вырубок огромных лесозаготовительных предприятий резко сократились. Многие из них влачат сегодня жалкое существование, некоторые обанкротились. На месте крупных леспромхозов их же работники все чаще формируют небольшие частные бригады. Это лишь в малой степени восполняет необходимое количество рабочих мест. Безработица стала главным бичом этих районов. Но не только она. С упадком леспромхозов людям стало гораздо труднее вести индивидуальное хозяйство. Ведь леспромхоз, как и колхоз, помогал своим работникам в несельскохозяйственных поселениях. Люди пользовались его техникой – чтобы заготавливать лес для себя, а иногда и на продажу. Леспромхоз помогал заготавливать сено, вывозить его, пахать огороды. А частные бригады не помогают – теперь все только за деньги. Правда, сейчас люди сами могут косить где угодно. Но без техники трудно. Из леса накошенное сено приходится вывозить только зимой, на санях.
Есть в этих краях и колхозы, и совхозы, хотя они сохранились не все. Как только уехали «кулаки», налаженное сельское хозяйство развалилось. Новые мигранты уже знали, что КПАО – зона рискованного земледелия и все местные агропредприятия убыточны. Но села живы – и русские, и коми-пермяцкие. Чаще встречаются смешанные, коми-русские поселения. Об этих людях на северной сельскохозяйственной окраине и пойдет речь.
В Косинском районе КПАО каждая третья смерть происходит от так называемых неестественных причин и связана с крайне высоким уровнем алкоголизма. Правда, и места здесь – неблагоприятные. Недалеко Березниковский химический комбинат, который производит технический спирт. И вот этот непригодный для питья спирт разливается в бутылки и продается с машин в 2 раза дешевле водки. Районная администрация вместе с милицией пытались бороться с этим настоящим бедствием для местного населения. Его последствия здесь особенно страшны, так как устойчивость к алкоголизму у финно-угорских народов понижена даже по сравнению с русскими. Однако частные предприниматели имеют право продавать технический спирт для технических целей. И попытки конфискации машин кончались пшиком. Следуя закону, местная милиция вынуждена была возвращать машины их хозяевам уже через несколько дней.
Из-за алкоголизма безработица, характерная для всего северного Предуралья, удивительным образом сочетается с дефицитом трудовых ресурсов. Во всем Косинском районе живет 9,5 тыс. человек, причем в райцентре Коса – 2,5 тыс. Это единственное большое поселение, остальные в лучшем случае насчитывают несколько сотен, а то и десятков человек, есть и такие, где уже никого не осталось. Мест приложения труда – крайне мало. Из промышленных предприятий в районе есть только одно лесозаготовительное хозяйство, которое в 2001 году вырубило в 6 раз меньше древесины, чем 1991-м. На лесозаготовках в общей сложности работает около 250 человек. Еще есть несколько хлебопекарен, одна столовая в поселке Коса, около 40 мелких торговых точек на весь район, школы и больница. Да еще гордость района – ООО «Дар», небольшое частное предприятие, дающее основные налоги в местный бюджет (о «Даре» у нас пойдет речь в специальном разделе 5.3). Больше работать негде. И много трудоспособного населения не у дел. В 2002 году только на учете было 1,5 тыс. безработных. Но постоянно работать большинство населения и не может. Почти в каждом селе главные жалобы любого руководителя были связаны с дефицитом реальных работников.
На общественном сельском хозяйстве это сказывается прежде всего.
В Косинском районе числится шесть совхозов, все убыточны. Два из них уже не дают никакой продукции, а общественного скота у них – по 10–20 голов. Из оставшихся четырех на балансе самого «крупного» Чазевского совхоза 400 голов КРС. У остальных – около 100.
Долгие годы искусственно поддерживаемое низкопродуктивное производство, сидящее на дотациях, рухнуло в 90-х. Подавляющая часть колхозной пашни была заброшена. А в этих краях на брошенном поле через 2–3 года уже появляются молодые деревца, а через 5 лет – земля для обработки потеряна. Общественное растениеводство, да и животноводство, в таких районах становится просто невозможным.
Хотя дотации на животноводческую продукцию в КПАО есть, и немалые. Эти дотации (в северных районах составлявшие в 2002 году 2,44 руб– на литр молока, 12,96 руб. на 1 кг говядины и 16,20 руб. на 1 кг свинины), выдающиеся на единицу сданной продукции, породили феномен своеобразного паразитирования совхозов на местном населении. Они собирают мясо у населения и сдают, как свое, получая деньги.
Главными работодателями в этих районах стали леспромхозы. Общий экономический кризис в стране сказался и на них. Основные потребители леса – Украина, Средняя Азия после исчезновения СССР отпали.
Сказалось и истощение доступных лесных ресурсов. Для освоения новых лесов нужны были деньги, а их-то у предприятий не было. Объемы вырубок огромных лесозаготовительных предприятий резко сократились. Многие из них влачат сегодня жалкое существование, некоторые обанкротились. На месте крупных леспромхозов их же работники все чаще формируют небольшие частные бригады. Это лишь в малой степени восполняет необходимое количество рабочих мест. Безработица стала главным бичом этих районов. Но не только она. С упадком леспромхозов людям стало гораздо труднее вести индивидуальное хозяйство. Ведь леспромхоз, как и колхоз, помогал своим работникам в несельскохозяйственных поселениях. Люди пользовались его техникой – чтобы заготавливать лес для себя, а иногда и на продажу. Леспромхоз помогал заготавливать сено, вывозить его, пахать огороды. А частные бригады не помогают – теперь все только за деньги. Правда, сейчас люди сами могут косить где угодно. Но без техники трудно. Из леса накошенное сено приходится вывозить только зимой, на санях.
Есть в этих краях и колхозы, и совхозы, хотя они сохранились не все. Как только уехали «кулаки», налаженное сельское хозяйство развалилось. Новые мигранты уже знали, что КПАО – зона рискованного земледелия и все местные агропредприятия убыточны. Но села живы – и русские, и коми-пермяцкие. Чаще встречаются смешанные, коми-русские поселения. Об этих людях на северной сельскохозяйственной окраине и пойдет речь.
В Косинском районе КПАО каждая третья смерть происходит от так называемых неестественных причин и связана с крайне высоким уровнем алкоголизма. Правда, и места здесь – неблагоприятные. Недалеко Березниковский химический комбинат, который производит технический спирт. И вот этот непригодный для питья спирт разливается в бутылки и продается с машин в 2 раза дешевле водки. Районная администрация вместе с милицией пытались бороться с этим настоящим бедствием для местного населения. Его последствия здесь особенно страшны, так как устойчивость к алкоголизму у финно-угорских народов понижена даже по сравнению с русскими. Однако частные предприниматели имеют право продавать технический спирт для технических целей. И попытки конфискации машин кончались пшиком. Следуя закону, местная милиция вынуждена была возвращать машины их хозяевам уже через несколько дней.
Из-за алкоголизма безработица, характерная для всего северного Предуралья, удивительным образом сочетается с дефицитом трудовых ресурсов. Во всем Косинском районе живет 9,5 тыс. человек, причем в райцентре Коса – 2,5 тыс. Это единственное большое поселение, остальные в лучшем случае насчитывают несколько сотен, а то и десятков человек, есть и такие, где уже никого не осталось. Мест приложения труда – крайне мало. Из промышленных предприятий в районе есть только одно лесозаготовительное хозяйство, которое в 2001 году вырубило в 6 раз меньше древесины, чем 1991-м. На лесозаготовках в общей сложности работает около 250 человек. Еще есть несколько хлебопекарен, одна столовая в поселке Коса, около 40 мелких торговых точек на весь район, школы и больница. Да еще гордость района – ООО «Дар», небольшое частное предприятие, дающее основные налоги в местный бюджет (о «Даре» у нас пойдет речь в специальном разделе 5.3). Больше работать негде. И много трудоспособного населения не у дел. В 2002 году только на учете было 1,5 тыс. безработных. Но постоянно работать большинство населения и не может. Почти в каждом селе главные жалобы любого руководителя были связаны с дефицитом реальных работников.
На общественном сельском хозяйстве это сказывается прежде всего.
В Косинском районе числится шесть совхозов, все убыточны. Два из них уже не дают никакой продукции, а общественного скота у них – по 10–20 голов. Из оставшихся четырех на балансе самого «крупного» Чазевского совхоза 400 голов КРС. У остальных – около 100.
Долгие годы искусственно поддерживаемое низкопродуктивное производство, сидящее на дотациях, рухнуло в 90-х. Подавляющая часть колхозной пашни была заброшена. А в этих краях на брошенном поле через 2–3 года уже появляются молодые деревца, а через 5 лет – земля для обработки потеряна. Общественное растениеводство, да и животноводство, в таких районах становится просто невозможным.
Хотя дотации на животноводческую продукцию в КПАО есть, и немалые. Эти дотации (в северных районах составлявшие в 2002 году 2,44 руб– на литр молока, 12,96 руб. на 1 кг говядины и 16,20 руб. на 1 кг свинины), выдающиеся на единицу сданной продукции, породили феномен своеобразного паразитирования совхозов на местном населении. Они собирают мясо у населения и сдают, как свое, получая деньги.
С совхозом или без него
В таежном Предуралье пределы сельского хозяйства определяет возможность заготовить корма для скота. Выжить помогает лес. На белых грибах и клюкве при желании можно заработать за сезон несколько тысяч рублей.
Для подробного обследования мы выбрали в Косинском районе два хозяйства – одно полуживое поближе к райцентру, другое, уже неживое – из самых дальних.
У Косинского совхоза сохранилось всего одно отделение в поселке Нижняя Коса, что в 20 км от райцентра. В двух бригадах, где числится по 15 человек, не платят зарплату уже несколько лет. В 2002 году в июне совхоз все же засеял 100 га – с большим трудом, так как в мае еще лежал снег. Общественный скот (90 голов) держат для того, чтобы давать натуроплату работникам хотя бы мясом. Весной вместо зарплаты дали по теленку. Так что совхоз с работниками все же как-то расплачивается, только работать здесь некому. По оценкам самих местных жителей, более половины села – безнадежные алкоголики. Упомянутые 100 га бригадиру пришлось пахать и засевать самому. По словам того же бригадира, убрать зерно они тоже вряд ли смогут. Такова затратная, тяжелая, надрывная агония умирающего совхоза, работающего по сути на самого себя и распространяющего заразу апатии и на местное индивидуальное хозяйство.
Участки у населения возле дома относительно большие (20 и более соток), но, в отличие от юга, у многих часть участка заросла бурьяном. Остальное – в основном под картошкой.
Рисунок 2.3.1. План типичного сельского приусадебного участка в Косинском районе Пермской области
У многих значительная часть участка отведена под сенокос (рис. 2.3.1). Некоторые прямо за своим приусадебным участком имеют дополнительные сенокосы. Земли здесь много, администрация всем желающим дает дополнительно по 1–3 га для сенокосов и пастбищ. Кроме того, здесь полно брошенных колхозных земель, и все, кто желает, могут их использовать. Коров держат три четверти опрошенных. Скот – единственная основа выживания в этом районе. А поскольку зерна здесь нет, то необходимо заготавливать очень много сена, учитывая то, что скот сам может питаться травой только 4–5 месяцев в году. Именно возможности заготовить корма для скота в таких районах и определяют пределы индивидуального хозяйства. Если в семье есть рабочие руки, если молодое поколение не уехало, то скота держат много, продавая мясо заезжим перекупщикам. Если в семье остаются старики, то больше одной коровы им не вытянуть, а то и ни одной. Две трети опрошенных держали и овец, с которыми меньше хлопот, но тогда приходится покупать молоко или обменивать его на другую продукцию.
В общем, несмотря на наличие скота, старые покосившиеся дома, множество пустых изб, безысходное настроение населения, большинство которого даже уменьшило свои хозяйства по сравнению с 1980-ми и отвечало, что жить стало хуже, следы алкогольного вырождения, заметные в лицах людей и даже детских лицах, – все это производило в поселке Нижняя Коса удручающее впечатление.
Поэтому дальше, на периферию района мы поехали с очень тяжелым сердцем. Действительно, вид заброшенных домов и полувымерших деревень по мере продвижения на север, кстати, по новой и относительно приличной, хотя и грунтовой, дороге наше тяжелое впечатление только усугублял. Но что-то неуловимо стало меняться и в облике оставшихся домов, и в количестве гуляющего по улицам скота. Порошевский совхоз, хотя и числится номинально «в живых», фактически перестал работать, как только кончился поток даровых денег. Однако ожидаемой трагедии мы не увидели. Глава сельсовета, которым стал бывший директор совхоза, объяснил нам, что, когда стало ясно, что совхоз не выживет, скот раздали по домам (не успев вырезать), а организационный центр территории вместо совхоза перевели в сельсовет. Туда же приписали и совхозную технику, которую теперь по очереди дают людям для вспашки огородов и заготовки сена. Все колхозные поля заброшены, кроме тех, которые жители используют в качестве собственных сенокосов. Причем использование это всячески приветствуется – как противодействие зарастанию лесом. Никто формально землю никак не делил, но все знают свою делянку. Пустующей земли – вдоволь, а все споры решаются через сельсовет.
Кроме того, многие здесь имеют лошадей. Достаточно сказать, что в селе Порошево на 44 хозяйства приходится 23 лошади, 47 коров и 57 овец, в селе Несоли на 18 хозяйств – 13 лошадей, 13 коров и 44 овцы и т. д. Здесь даже есть фермеры. Но подавляющее большинство живет только личным подсобным хозяйством, сдавая мясо частным перекупщикам, которые уже знают это село и регулярно сюда наезжают. Здесь тоже много алкоголиков. Но в своем хозяйстве они как-то управляются, кроме уж самых безнадежных, – возможно потому, что село слишком удалено и не лежит на путях березниковских барыг. Преобладает здесь русское население, причем даже более молодое и трудоспособное, чем рядом с райцентром, так как отсюда меньше уезжали. Именно удаленность и полная изолированность вплоть до последних лет, когда провели дорогу, способствовали консервации крестьянских хозяйств, которые оказались жизнеспособны даже без помощи рухнувшего совхоза.
Но главное, отчего местное население имеет реальные, «живые» деньги, – сбор и продажа грибов и ягод. Это действительно немалые по местным меркам заработки. Только на белых грибах можно получить за сезон несколько тысяч рублей, плюс изобилие клюквы на другом, болотистом берегу Камы. Строительство дороги включило этот район с лесами, изобилующими белыми грибами, в сложную разветвленную сеть скупки даров леса. Благодаря активности населения бывший сельско– и лесохозяйственный район превратился в район товарного грибного и ягодного хозяйства. Такие районы формируются теперь в транспортно доступных местах по всей северной окраине России. Более подробно о них будет рассказано в специальном разделе 3.4.
Для подробного обследования мы выбрали в Косинском районе два хозяйства – одно полуживое поближе к райцентру, другое, уже неживое – из самых дальних.
У Косинского совхоза сохранилось всего одно отделение в поселке Нижняя Коса, что в 20 км от райцентра. В двух бригадах, где числится по 15 человек, не платят зарплату уже несколько лет. В 2002 году в июне совхоз все же засеял 100 га – с большим трудом, так как в мае еще лежал снег. Общественный скот (90 голов) держат для того, чтобы давать натуроплату работникам хотя бы мясом. Весной вместо зарплаты дали по теленку. Так что совхоз с работниками все же как-то расплачивается, только работать здесь некому. По оценкам самих местных жителей, более половины села – безнадежные алкоголики. Упомянутые 100 га бригадиру пришлось пахать и засевать самому. По словам того же бригадира, убрать зерно они тоже вряд ли смогут. Такова затратная, тяжелая, надрывная агония умирающего совхоза, работающего по сути на самого себя и распространяющего заразу апатии и на местное индивидуальное хозяйство.
Участки у населения возле дома относительно большие (20 и более соток), но, в отличие от юга, у многих часть участка заросла бурьяном. Остальное – в основном под картошкой.
Рисунок 2.3.1. План типичного сельского приусадебного участка в Косинском районе Пермской области
В общем, несмотря на наличие скота, старые покосившиеся дома, множество пустых изб, безысходное настроение населения, большинство которого даже уменьшило свои хозяйства по сравнению с 1980-ми и отвечало, что жить стало хуже, следы алкогольного вырождения, заметные в лицах людей и даже детских лицах, – все это производило в поселке Нижняя Коса удручающее впечатление.
Поэтому дальше, на периферию района мы поехали с очень тяжелым сердцем. Действительно, вид заброшенных домов и полувымерших деревень по мере продвижения на север, кстати, по новой и относительно приличной, хотя и грунтовой, дороге наше тяжелое впечатление только усугублял. Но что-то неуловимо стало меняться и в облике оставшихся домов, и в количестве гуляющего по улицам скота. Порошевский совхоз, хотя и числится номинально «в живых», фактически перестал работать, как только кончился поток даровых денег. Однако ожидаемой трагедии мы не увидели. Глава сельсовета, которым стал бывший директор совхоза, объяснил нам, что, когда стало ясно, что совхоз не выживет, скот раздали по домам (не успев вырезать), а организационный центр территории вместо совхоза перевели в сельсовет. Туда же приписали и совхозную технику, которую теперь по очереди дают людям для вспашки огородов и заготовки сена. Все колхозные поля заброшены, кроме тех, которые жители используют в качестве собственных сенокосов. Причем использование это всячески приветствуется – как противодействие зарастанию лесом. Никто формально землю никак не делил, но все знают свою делянку. Пустующей земли – вдоволь, а все споры решаются через сельсовет.
Кроме того, многие здесь имеют лошадей. Достаточно сказать, что в селе Порошево на 44 хозяйства приходится 23 лошади, 47 коров и 57 овец, в селе Несоли на 18 хозяйств – 13 лошадей, 13 коров и 44 овцы и т. д. Здесь даже есть фермеры. Но подавляющее большинство живет только личным подсобным хозяйством, сдавая мясо частным перекупщикам, которые уже знают это село и регулярно сюда наезжают. Здесь тоже много алкоголиков. Но в своем хозяйстве они как-то управляются, кроме уж самых безнадежных, – возможно потому, что село слишком удалено и не лежит на путях березниковских барыг. Преобладает здесь русское население, причем даже более молодое и трудоспособное, чем рядом с райцентром, так как отсюда меньше уезжали. Именно удаленность и полная изолированность вплоть до последних лет, когда провели дорогу, способствовали консервации крестьянских хозяйств, которые оказались жизнеспособны даже без помощи рухнувшего совхоза.
Но главное, отчего местное население имеет реальные, «живые» деньги, – сбор и продажа грибов и ягод. Это действительно немалые по местным меркам заработки. Только на белых грибах можно получить за сезон несколько тысяч рублей, плюс изобилие клюквы на другом, болотистом берегу Камы. Строительство дороги включило этот район с лесами, изобилующими белыми грибами, в сложную разветвленную сеть скупки даров леса. Благодаря активности населения бывший сельско– и лесохозяйственный район превратился в район товарного грибного и ягодного хозяйства. Такие районы формируются теперь в транспортно доступных местах по всей северной окраине России. Более подробно о них будет рассказано в специальном разделе 3.4.