Страница:
– Мы просто идиоты, Вилли, – сказал он. – Как ты думаешь, усилиями всего лишь двух человек можно преодолеть давление воды на крышку?
Внезапно Вилли стал громко требовать:
– Раздобудь взрывчатку! Нужно взорвать ее!
Другие матросы пытались успокоить его, однако он не умолкал. В конце концов здоровяк Гансхен Фрёлих сунул ему под нос свой кулачище и спокойно объяснил, что сломает ему шею, если он не прекратит орать.
Очевидная серьезность этого намерения наконец привела Вилли в чувство, и он слабо и беспомощно улыбнулся, сделав рукой неуклюжее движение в знак извинения за свое идиотское поведение.
Пипенхаген сообщил всем инструкцию командира по шлюзованию и начал подготовку к выходу из лодки. Морякам удалось найти несколько спасательных жилетов и дыхательных аппаратов. Но поскольку большая часть этих аппаратов хранилась в носовой части лодки, на всех аппаратов не хватило. К счастью, лодка легла на грунт на не очень большой глубине, что делало реальной возможность подъема на поверхность и тех, кому не хватит дыхательных аппаратов.
Однако в настоящий момент не оставалось ничего иного, как ждать. И каждый из находящихся в отсеке старался сохранять самообладание и не поддаваться страху, растекавшемуся по лодке подобно электрическому току. Кессельхайм покинул переполненную рубку и спустился вниз. Уровень воды неумолимо повышался, пока он, теперь в полном одиночестве, сидел в центральном посту за штурманским столом, размышляя о том, что ожидает его в ближайшие минуты. И тут ему в голову пришла мысль, что в дизельном отсеке еще могут быть оставшиеся в живых. В полной темноте он нащупал переборочную дверь и стал изо всех сил стучать по ней и кричать.
Через некоторое время он услышал чей-то голос с противоположной стороны. Это был старшина мотористов Вальбрёль. Он спросил, каков уровень воды в центральном посту и сможет ли Кессельхайм открыть дверь, не затопляя дизельного отсека. После того как Кессельхайм убедил его, что ничего страшного не произойдет, тяжелая стальная дверь резко открылась. Как оказалось, внутри дизельного отсека находилось 20 подводников.
А поскольку кормовая часть лодки была еще суха, возникла необходимость ее частичного затопления. Это было необходимо, чтобы они могли выйти наружу. Причем это была очень несложная процедура, требующая для осуществления не более четверти часа. Кроме того, это было необходимо еще и для того, чтобы внутри лодки оказалось достаточно воды для заполнения ею выходного тубуса и выравнивания давления снаружи и внутри лодки, что позволило бы открыть аварийный люк. При этом внутри лодки оставался бы достаточный для дыхания объем воздуха.
Однако в данном случае лодка лежала на грунте с дифферентом[3]45 градусов, что создавало для людей внутри нее определенные трудности. Во-первых, было исключительно трудно передвигаться, а кроме того, требовалось впустить внутрь еще и несколько тонн забортной воды для заполнения тубуса.
Постепенно заполняющая лодку забортная вода уже затопила аккумуляторы, и подача электроэнергии прекратилась. Поэтому приходилось пользоваться аварийными фонарями.
Уровень воды все повышался. Несколько человек забрались на дизели. Там они, кто стоя, кто сидя, переговаривались между собой, по большей части о всяких несущественных вещах, что помогало им ждать. Пронизывающий холод все больше сковывал их.
Один из записных балагуров торпедного отсека, Ганс Виганд, обычно оптимистично настроенный парень, внезапно с печалью в голосе заявил:
– Если бы я знал, что все это так обернется, я непременно уплатил бы свой долг в войсковой лавке.
Стоящие рядом с ним двое старшин машинной команды спокойно обсуждали перспективы будущей мирной жизни. Фред Хумке спросил Филиппа Люфта:
– Ты думаешь, мы сможем выбраться из этой передряги?
– Конечно выберемся, – с уверенностью ответил Люфт, добавив при этом: – Ты обязательно увидишься с женой и детишками.
– И вправду так думаешь?
– Абсолютно уверен!
А голос сидящего к нему спиной матроса был преисполнен безнадежности:
– Мы никогда не выберемся отсюда, никогда!
Это причитание продолжалось бы еще долго, если бы Филипп Люфт не повернулся к сидящему за его спиной и не прервал бы его монотонное бормотание замечанием:
– Послушай, если не возражаешь, переверни пластинку!
– Мы никогда не выберемся!
– Я же сказал тебе, чтобы ты, наконец, заткнулся!
Некоторые из находящихся в отсеке начали молиться:
– Пресвятая Дева Мария, помоги мне!
Вилли Кляйн прервал молящегося полушутя-полусерьезно:
– Подожди минутку, приятель, ведь ты здесь не один!
– О боже, если бы здесь не было так холодно! – прозвучал дрожащий голос, сопровождавшийся дробным стуком зубов.
Вдруг один из молча сидевших на дизеле подводников сорвался и скрылся под водой. Ганс Виганд и Филипп Люфт быстро выловили его, однако он был уже мертв. По-видимому, у него отказало сердце. Это был Карл Рейхенталь из команды дизелистов, с виду очень здоровый баварец по прозвищу Краксель.
Дышать становилось все труднее. Кессельхайм не мог избавиться от мыслей о Рейхентале: по крайней мере, для него закончились все эти мучения. Он даже позавидовал ему и подумал, что было бы лучше умереть вот так, внезапно. Интересно, сколько времени тонет человек? Пять минут? Конечно, не дольше. А он наверняка потерял бы сознание уже через три минуты.
Наконец аварийный тубус был заполнен водой. И наступил момент для выхода на поверхность. Первым в тубус поднялся Руди Диммлих, моторист. Остальные подождали две-три минуты после того, как он вошел туда. За это время он должен был либо выйти за борт, либо утонуть прямо внутри тубуса.
Кессельхайм надел спасательный жилет, который передал ему Диммлих. Люфт обнял его:
– Вперед, Шерри. Ты следующий.
Кессельхайм влез в тубус. Он боялся, что не сможет задержать дыхание на время, необходимое для подъема на поверхность. Или что застрянет прямо в тубусе.
Однако, начав подъем к поверхности, почувствовал необычайное облегчение от мысли, что сумел преодолеть все страхи.
Он открыл глаза и увидел, как лодка постепенно теряется в сумраке глубины. Ему казалось, что он поднимается со скоростью лифта, и вскоре он увидел лучи света сквозь волнующуюся поверхность моря.
Наконец он достиг поверхности моря. Покрытые снегом горы, окружающие фиорд, были необыкновенно красивы. Переполненный счастьем, что остался жив, вырвавшись из этой проклятой лодки, он даже не чувствовал пронизывающего холода. На расстоянии примерно 50 метров от себя он заметил лодку с сидящими в ней тремя людьми. Один из них был Руди Диммлих. Одновременно с этим он почувствовал, как его схватили сзади за воротник спасательного жилета чьи-то руки. Это были двое солдат с другой лодки.
Подводники, в своих спасательных жилетах покачивающиеся на поверхности фиорда, походили на бутылочные пробки. Вскоре их всех выловили. Когда лодка, в которой находился Кессельхайм, подошла к берегу, он увидел лежащего в другой лодке без сознания и с кровоточащим ртом Гансхена Фрёлиха. Рядом с ним находились члены экипажа лодки, которых он в последний раз видел в рубке подлодки.
Это они закрыли за ним крышку люка и заполнили рубку водой, когда он решил спуститься внутрь подлодки. Шестеро из восьми, находившихся в рубке, вышли наружу через верхний рубочный люк.
Фрёлих был в состоянии вспомнить лишь часть пережитого. В кромешной тьме, царившей в рубке, им пришлось на ощупь искать выход наружу, а сильный дифферент лодки, лежащей на грунте, еще больше дезориентировал их в этой тьме. Фрёлих полностью отключился и не помнил, как он в конце концов выбрался на поверхность. Его подобрали на поверхности в бессознательном состоянии. Курт Иоринг и Вилли Буль так и не смогли подняться на поверхность, и никто не знал, по какой причине.
Тело Буля обнаружили плавающим в водах фиорда лишь через три месяца. Как видно, подлодка сама отпустила его на свободу.
И вот теперь Кессельхайм испытывал боль во всем теле, от головы до пяток. Его ноги почти утратили чувствительность, но он, тем не менее, оттолкнул помогавших ему солдат, стремясь самостоятельно ступить на сушу.
Доктор, осматривавший спасенных моряков, с симпатией похлопал его по плечу и сказал:
– Ты молодец, приятель!
После чего Кессельхайм упал как подкошенный.
Спасенных на время разместили в частных домах, разбросанных по побережью фиорда, где они должны были отогреться и прийти в себя.
Кессельхайм, переодетый в сухую армейскую форму, наконец-то смог забраться под одеяло на одной кровати с дизелистом Францем Тренцем. Они лежали рядом, оба сотрясаемые ознобом, стуча зубами, как кастаньетами, и смеясь от радости, что оба остались живы, в то время как хозяйка дома вместе с дочерьми промывала им воспаленные глаза.
Вскоре в комнату к ним поместили еще несколько моряков с лодки. И в то время, как они сообща пытались оценить, сколько же человек из команды сумели спастись, один из моряков, глядя в окно, вдруг закричал:
– Эй, ребята, посмотрите-ка, сюда идет такая девчонка, каких я еще никогда не видывал!
Они с удивлением уставились в окно на идущую по дорожке к дому комическую фигуру.
Края юбки, разбрасываемые энергичными, совсем не женскими шагами, развевались вокруг мускулистых ног. Все издали крик ликования, узнав в этой фигуре старшину машинной команды Бёзнера. Оказывается, в доме, куда их поместили, не оказалось мужской одежды. Поэтому, когда командир лодки известил его о том, что ему поручено составить список спасенных с лодки, он смог найти для себя только женское платье. Это был, пожалуй, единственный случай в истории ВМС Германии, когда унтер-офицер исполнял приказы командира, одевшись в женское платье.
Уже к вечеру находчивый офицер артиллерийско-технической службы лейтенант военно-морского флота Герберт Кунт нашел необходимое количество армейского обмундирования. Так что моряки смогли прибыть в расположение горнострелкового полка как солдаты, а не участники маскарада.
Через несколько дней они получили сообщение от адмирала Дёница о том, что тот организовал их переправку обратно в Германию. Им пришлось снова облачиться в гражданское платье (разумеется, не в юбки), и они, помещенные в запломбированные вагоны поезда, проехали через Швецию, затем пересели на пароход, идущий в Гётенхафен, а уж оттуда снова поездом прибыли в Вильгельмсхафен. Всю дорогу они болтали о своих приключениях и веселились, глядя на своего командира, одетого в бриджи и зеленую шляпу, и пришли к общему согласию, что по горло сыты службой на подлодке. Однако у главного командования были свои планы относительно их будущего. Представитель командования встретил их следующими словами:
– Моряки! Вы прошли через большие испытания, и было блестящим достижением то, что большинство из вас оказались способными покинуть затонувшую подводную лодку. Это испытание спаяло ваш коллектив еще крепче, и я, по возможности, предоставлю в ваше распоряжение новую субмарину.
Этой субмариной стала «U-124».
Глава 3
Внезапно Вилли стал громко требовать:
– Раздобудь взрывчатку! Нужно взорвать ее!
Другие матросы пытались успокоить его, однако он не умолкал. В конце концов здоровяк Гансхен Фрёлих сунул ему под нос свой кулачище и спокойно объяснил, что сломает ему шею, если он не прекратит орать.
Очевидная серьезность этого намерения наконец привела Вилли в чувство, и он слабо и беспомощно улыбнулся, сделав рукой неуклюжее движение в знак извинения за свое идиотское поведение.
Пипенхаген сообщил всем инструкцию командира по шлюзованию и начал подготовку к выходу из лодки. Морякам удалось найти несколько спасательных жилетов и дыхательных аппаратов. Но поскольку большая часть этих аппаратов хранилась в носовой части лодки, на всех аппаратов не хватило. К счастью, лодка легла на грунт на не очень большой глубине, что делало реальной возможность подъема на поверхность и тех, кому не хватит дыхательных аппаратов.
Однако в настоящий момент не оставалось ничего иного, как ждать. И каждый из находящихся в отсеке старался сохранять самообладание и не поддаваться страху, растекавшемуся по лодке подобно электрическому току. Кессельхайм покинул переполненную рубку и спустился вниз. Уровень воды неумолимо повышался, пока он, теперь в полном одиночестве, сидел в центральном посту за штурманским столом, размышляя о том, что ожидает его в ближайшие минуты. И тут ему в голову пришла мысль, что в дизельном отсеке еще могут быть оставшиеся в живых. В полной темноте он нащупал переборочную дверь и стал изо всех сил стучать по ней и кричать.
Через некоторое время он услышал чей-то голос с противоположной стороны. Это был старшина мотористов Вальбрёль. Он спросил, каков уровень воды в центральном посту и сможет ли Кессельхайм открыть дверь, не затопляя дизельного отсека. После того как Кессельхайм убедил его, что ничего страшного не произойдет, тяжелая стальная дверь резко открылась. Как оказалось, внутри дизельного отсека находилось 20 подводников.
А поскольку кормовая часть лодки была еще суха, возникла необходимость ее частичного затопления. Это было необходимо, чтобы они могли выйти наружу. Причем это была очень несложная процедура, требующая для осуществления не более четверти часа. Кроме того, это было необходимо еще и для того, чтобы внутри лодки оказалось достаточно воды для заполнения ею выходного тубуса и выравнивания давления снаружи и внутри лодки, что позволило бы открыть аварийный люк. При этом внутри лодки оставался бы достаточный для дыхания объем воздуха.
Однако в данном случае лодка лежала на грунте с дифферентом[3]45 градусов, что создавало для людей внутри нее определенные трудности. Во-первых, было исключительно трудно передвигаться, а кроме того, требовалось впустить внутрь еще и несколько тонн забортной воды для заполнения тубуса.
Постепенно заполняющая лодку забортная вода уже затопила аккумуляторы, и подача электроэнергии прекратилась. Поэтому приходилось пользоваться аварийными фонарями.
Уровень воды все повышался. Несколько человек забрались на дизели. Там они, кто стоя, кто сидя, переговаривались между собой, по большей части о всяких несущественных вещах, что помогало им ждать. Пронизывающий холод все больше сковывал их.
Один из записных балагуров торпедного отсека, Ганс Виганд, обычно оптимистично настроенный парень, внезапно с печалью в голосе заявил:
– Если бы я знал, что все это так обернется, я непременно уплатил бы свой долг в войсковой лавке.
Стоящие рядом с ним двое старшин машинной команды спокойно обсуждали перспективы будущей мирной жизни. Фред Хумке спросил Филиппа Люфта:
– Ты думаешь, мы сможем выбраться из этой передряги?
– Конечно выберемся, – с уверенностью ответил Люфт, добавив при этом: – Ты обязательно увидишься с женой и детишками.
– И вправду так думаешь?
– Абсолютно уверен!
А голос сидящего к нему спиной матроса был преисполнен безнадежности:
– Мы никогда не выберемся отсюда, никогда!
Это причитание продолжалось бы еще долго, если бы Филипп Люфт не повернулся к сидящему за его спиной и не прервал бы его монотонное бормотание замечанием:
– Послушай, если не возражаешь, переверни пластинку!
– Мы никогда не выберемся!
– Я же сказал тебе, чтобы ты, наконец, заткнулся!
Некоторые из находящихся в отсеке начали молиться:
– Пресвятая Дева Мария, помоги мне!
Вилли Кляйн прервал молящегося полушутя-полусерьезно:
– Подожди минутку, приятель, ведь ты здесь не один!
– О боже, если бы здесь не было так холодно! – прозвучал дрожащий голос, сопровождавшийся дробным стуком зубов.
Вдруг один из молча сидевших на дизеле подводников сорвался и скрылся под водой. Ганс Виганд и Филипп Люфт быстро выловили его, однако он был уже мертв. По-видимому, у него отказало сердце. Это был Карл Рейхенталь из команды дизелистов, с виду очень здоровый баварец по прозвищу Краксель.
Дышать становилось все труднее. Кессельхайм не мог избавиться от мыслей о Рейхентале: по крайней мере, для него закончились все эти мучения. Он даже позавидовал ему и подумал, что было бы лучше умереть вот так, внезапно. Интересно, сколько времени тонет человек? Пять минут? Конечно, не дольше. А он наверняка потерял бы сознание уже через три минуты.
Наконец аварийный тубус был заполнен водой. И наступил момент для выхода на поверхность. Первым в тубус поднялся Руди Диммлих, моторист. Остальные подождали две-три минуты после того, как он вошел туда. За это время он должен был либо выйти за борт, либо утонуть прямо внутри тубуса.
Кессельхайм надел спасательный жилет, который передал ему Диммлих. Люфт обнял его:
– Вперед, Шерри. Ты следующий.
Кессельхайм влез в тубус. Он боялся, что не сможет задержать дыхание на время, необходимое для подъема на поверхность. Или что застрянет прямо в тубусе.
Однако, начав подъем к поверхности, почувствовал необычайное облегчение от мысли, что сумел преодолеть все страхи.
Он открыл глаза и увидел, как лодка постепенно теряется в сумраке глубины. Ему казалось, что он поднимается со скоростью лифта, и вскоре он увидел лучи света сквозь волнующуюся поверхность моря.
Наконец он достиг поверхности моря. Покрытые снегом горы, окружающие фиорд, были необыкновенно красивы. Переполненный счастьем, что остался жив, вырвавшись из этой проклятой лодки, он даже не чувствовал пронизывающего холода. На расстоянии примерно 50 метров от себя он заметил лодку с сидящими в ней тремя людьми. Один из них был Руди Диммлих. Одновременно с этим он почувствовал, как его схватили сзади за воротник спасательного жилета чьи-то руки. Это были двое солдат с другой лодки.
Подводники, в своих спасательных жилетах покачивающиеся на поверхности фиорда, походили на бутылочные пробки. Вскоре их всех выловили. Когда лодка, в которой находился Кессельхайм, подошла к берегу, он увидел лежащего в другой лодке без сознания и с кровоточащим ртом Гансхена Фрёлиха. Рядом с ним находились члены экипажа лодки, которых он в последний раз видел в рубке подлодки.
Это они закрыли за ним крышку люка и заполнили рубку водой, когда он решил спуститься внутрь подлодки. Шестеро из восьми, находившихся в рубке, вышли наружу через верхний рубочный люк.
Фрёлих был в состоянии вспомнить лишь часть пережитого. В кромешной тьме, царившей в рубке, им пришлось на ощупь искать выход наружу, а сильный дифферент лодки, лежащей на грунте, еще больше дезориентировал их в этой тьме. Фрёлих полностью отключился и не помнил, как он в конце концов выбрался на поверхность. Его подобрали на поверхности в бессознательном состоянии. Курт Иоринг и Вилли Буль так и не смогли подняться на поверхность, и никто не знал, по какой причине.
Тело Буля обнаружили плавающим в водах фиорда лишь через три месяца. Как видно, подлодка сама отпустила его на свободу.
И вот теперь Кессельхайм испытывал боль во всем теле, от головы до пяток. Его ноги почти утратили чувствительность, но он, тем не менее, оттолкнул помогавших ему солдат, стремясь самостоятельно ступить на сушу.
Доктор, осматривавший спасенных моряков, с симпатией похлопал его по плечу и сказал:
– Ты молодец, приятель!
После чего Кессельхайм упал как подкошенный.
Спасенных на время разместили в частных домах, разбросанных по побережью фиорда, где они должны были отогреться и прийти в себя.
Кессельхайм, переодетый в сухую армейскую форму, наконец-то смог забраться под одеяло на одной кровати с дизелистом Францем Тренцем. Они лежали рядом, оба сотрясаемые ознобом, стуча зубами, как кастаньетами, и смеясь от радости, что оба остались живы, в то время как хозяйка дома вместе с дочерьми промывала им воспаленные глаза.
Вскоре в комнату к ним поместили еще несколько моряков с лодки. И в то время, как они сообща пытались оценить, сколько же человек из команды сумели спастись, один из моряков, глядя в окно, вдруг закричал:
– Эй, ребята, посмотрите-ка, сюда идет такая девчонка, каких я еще никогда не видывал!
Они с удивлением уставились в окно на идущую по дорожке к дому комическую фигуру.
Края юбки, разбрасываемые энергичными, совсем не женскими шагами, развевались вокруг мускулистых ног. Все издали крик ликования, узнав в этой фигуре старшину машинной команды Бёзнера. Оказывается, в доме, куда их поместили, не оказалось мужской одежды. Поэтому, когда командир лодки известил его о том, что ему поручено составить список спасенных с лодки, он смог найти для себя только женское платье. Это был, пожалуй, единственный случай в истории ВМС Германии, когда унтер-офицер исполнял приказы командира, одевшись в женское платье.
Уже к вечеру находчивый офицер артиллерийско-технической службы лейтенант военно-морского флота Герберт Кунт нашел необходимое количество армейского обмундирования. Так что моряки смогли прибыть в расположение горнострелкового полка как солдаты, а не участники маскарада.
Через несколько дней они получили сообщение от адмирала Дёница о том, что тот организовал их переправку обратно в Германию. Им пришлось снова облачиться в гражданское платье (разумеется, не в юбки), и они, помещенные в запломбированные вагоны поезда, проехали через Швецию, затем пересели на пароход, идущий в Гётенхафен, а уж оттуда снова поездом прибыли в Вильгельмсхафен. Всю дорогу они болтали о своих приключениях и веселились, глядя на своего командира, одетого в бриджи и зеленую шляпу, и пришли к общему согласию, что по горло сыты службой на подлодке. Однако у главного командования были свои планы относительно их будущего. Представитель командования встретил их следующими словами:
– Моряки! Вы прошли через большие испытания, и было блестящим достижением то, что большинство из вас оказались способными покинуть затонувшую подводную лодку. Это испытание спаяло ваш коллектив еще крепче, и я, по возможности, предоставлю в ваше распоряжение новую субмарину.
Этой субмариной стала «U-124».
Глава 3
Вскоре после закладки «U-124» на верфи Дешимаг в Бремене туда прибыл первый член будущего экипажа. Это был инженер – обер-лейтенант Рольф Бринкер, назначенный на эту лодку старшим механиком.
Как и его командир, Бринкер был хорошо подготовленным и опытным моряком. Еще за два года до войны он прошел стажировку на подлодках и совершил дальние походы на «U-13» и «U-9».
Он приобрел не очень добрую славу на флотилии, когда вернулся в Кильскую базу в качестве инженера-механика подлодки «U-13». Во время патрулирования на ней произошла поломка дизеля. Хотя Бринкеру и удалось наладить его работу, качество работы машины оставляло желать лучшего. Вместо того чтобы постепенно набирать обороты, она парадоксальным образом сразу начинала работать на полных оборотах.
Обычно суда проходят 100-километровый Кильский канал, соединяющий Северное море с Балтийским, на малом ходу и с большими предосторожностями. По этой причине поступивший с борта «U-13» запрос на разрешение пройти канал на полном ходу был принят в штабе флотилии без особого энтузиазма, скорее даже скептически. С такими просьбами иногда обращаются лодки, спешащие вернуться в базу после длительного патрулирования. В данном же случае просьба выглядела более чем странно.
Штаб ответил выразительным и возмущенным «нет». После чего командир дипломатично запросил разрешение на буксировку лодки, ссылаясь на то, что ее дизели могут работать только на полных оборотах.
Командир лодки продолжал упорно настаивать на разрешении идти полным ходом, пока ему наконец не было дано такое разрешение. Лодка подошла к пирсу как быстроходный катер и остановилась с треском, скрипом и в туче брызг, под восхищенные выкрики стоящих на причале. После прихода в базу на ее борт явилась зловещая делегация инженеров базы с заданием на проведение тщательного разбирательства причин столь странного поведения механизмов лодки. И лишь после того как комиссия подтвердила достоверность доклада механика лодки Бринкера, ему позволили сойти на берег.
Бринкер полностью отдался строительству «U-124». Будучи единственным представителем экипажа, которому предстояло ходить на этой лодке, он во время строительства вникал буквально во все. Ничто не ускользало от его острого исследовательского ума. Он запоминал каждую деталь конструкции лодки, так что, когда ее строительство было завершено, в ней не было ни одного болта или заклепки, о которых не знал бы стармех.
Когда строительство лодки уже приближалось к завершению, в док прибыл Шульц с людьми из команды «U-64». А вслед за ним в Бремен прибыли и остальные члены экипажа.
Таким образом, формирование нового экипажа было завершено. Лодку спустили на воду 9 марта 1940 года, и после швартовных испытаний в водах Везера она была передана под командование ее командиру, 10 июня вошла в строй и была зачислена в состав 2-й подводной флотилии ВМФ Германии.
Новая лодка была тщательно проверена экипажем бывшей «U-64». «U-124» была одной из больших субмарин германского военно-морского флота, предназначавшихся для боевых действий в Атлантике, и принадлежала к типу IX-B с новейшим вооружением и оборудованием. У нее имелось шесть торпедных аппаратов в носу и корме, и она несла на борту 22 торпеды. На ней имелось 105-миллиметровое орудие в носовой части, а также 37-миллиметровая зенитная пушка и два 20-миллиметровых спаренных зенитных пулемета, расположенные на кормовой части ходового мостика. Лодка была оснащена самой современной автоматикой централизованного управления стрельбой, прекрасным радиовооружением и самой современной гидроакустической установкой, включавшей в себя систему как пассивного, так и активного слежения.
Карл Роде – старший машинист – с удовлетворением отметил, что создатели лодки не пожалели затрат, чтобы разместить в машинном отсеке два мощных дизеля, обеспечивающие лодке надводный ход 18 узлов, а также электродвигатели и аккумуляторные батареи, обеспечивающие подводный ход со скоростью 7,3 узла в час.
Без всякого сомнения, экипаж получил в свои руки превосходное оружие.
Однако вскоре Роде обнаружил, что создатели проекта уделили гораздо меньше внимания удобствам экипажа, отдавая предпочтение технике и вооружению, хотя при водоизмещении 1100 тонн она была значительно больше, чем «U-64» с ее 770 тоннами.[4]
Конечно, Роде не ожидал увидеть здесь роскошных апартаментов надводного лайнера, однако при ее водоизмещении 1100 тонн, то есть значительно большем, чем у «U-64», он ожидал увидеть здесь больше жилищных удобств для экипажа, например, таких, какие он видел на иностранных подлодках.
Германские подлодки типа IX-B, так же как и типа VII–C, имели койки только для половины экипажа, так что, когда один член экипажа уходил на вахту, его место тут же занимал сменившийся с вахты. По лодке было неудобно передвигаться, поскольку, когда заканчивалась очередная вахта, почти все 48 человек должны были переходить с одного места на другое.
Во время еды с обеих сторон столов откидывались опускные доски, вследствие чего становилось невозможно протиснуться через помещение в это время. И если подводников вдруг вызывали на боевые посты, то возникал неописуемый бедлам, создаваемый 48 членами экипажа, одновременно мчащимися на свои боевые посты, оставляя по пути отдавленные пальцы, ужасающие проклятия и разбитую посуду. Таким образом, количество остающейся к концу похода посуды находилось в обратной пропорции к числу боевых тревог, объявленных во время еды.
И хотя на германских подводных лодках отсутствовали определенные жилищные удобства, такие как, например, кондиционеры, их команды были не слишком озабочены этим. Они хорошо сознавали, что эти удобства были принесены в жертву боевой мощи и маневренности их субмарин. И одного удачного ухода лодки от охотящегося за ней вражеского эсминца было достаточно, чтобы убедить самого требовательного члена команды, что прибавка маневренности за счет этих удобств была разумной платой за жизненные неудобства на борту. Даже у командира лодки были совершенно спартанские жизненные условия: малюсенькая выгородка, служившая как для служебных дел, так и для сна. И эту выгородку отделяла от остальных помещений лодки всего лишь зеленая занавесочка, создающая иллюзию изолированного помещения.
Однако из всех малых помещений лодки наиболее недоброй славой пользовался гальюн. На лодке имелось шесть торпедных труб; так вот это помещение именовалось «трубой номер семь». Оно, возможно, располагало одной из наиболее сложных гидравлических систем, да к тому же еще и наделенной особым норовом.
Следует начать с того, что его пользователь должен был заранее решить, собирается ли он справлять нужду сидя или стоя. После входа в это помещение было уже невозможно повернуться. После выполнения этим устройством основной функции его требовалось привести в другое, да к тому же довольно сложное положение, а именно в состояние выброса испражнений за борт.
Эти правила следовало постоянно держать в памяти, а они были довольно специфичны в части порядка открытия и закрытия клапанов и включения помпы. И все это демонстрировал каждому члену экипажа один из старожилов лодки. Но лишь на немногих лодках гальюны были настолько «послушны», чтобы позволить безнаказанно управлять собой всякому новичку и не дать ему при этом сдачи ударами по пяткам. Но они не были настолько лишены индивидуальности, чтобы подчиняться только установленным для них правилам, изложенным в установленных в этих помещениях инструкциях. Каждый из таких гальюнов обладал своей повышенно-болезненной чувствительностью к особенностям поведения пользователей их услуг.
Именно эти особенности жизни на подлодках чаще всего порождали разочарование у каждого нового военнослужащего, начинающего прохождение такой службы и предъявляющего завышенные требования к жизненным удобствам, выработанным у него предыдущей службой на надводных кораблях. Они оказывались переданными на милость нижних чинов, дававших им наглядные уроки жизни на подлодке. И эти учителя могли по своему желанию умолчать о некоторых технических хитростях пользования лодочными удобствами или опустить некоторые элементы необходимой сноровки, отделяющие успех от неудачи. Вследствие всего этого могло происходить и так, что молодой лейтенант вдруг выходил из «трубы номер семь», где солировал, весь в «поту» и с унижающим сознанием того, что подчиненные встретят его понимающими улыбками.
Командир лодки был безжалостен к тем, кто потерпел такую неудачу, заставляя его возвращаться в «трубу» и заново изучать инструкцию. Вышколенным немецким офицерам подчас казалось унизительным получать уроки того, как следует смывать унитаз гальюна.
В дополнение к весьма неудачному расположению этих хитроумных устройств все усугублялось еще и их недостаточным количеством на борту – всего два на всю лодку! К тому же одно из них было недоступно в первую половину срока патрулирования, поскольку располагалось позади кладовой провизии, и путь к нему оказывался заблокированным ящиками с ветчиной и столь любезными желудку немца сосисками. Использование этого гальюна могло начинаться только после уничтожения запасов.
И даже все это было большим шагом вперед по сравнению с тем, что имело место на лодках времен Первой мировой войны, как это следует из того, что рассказывал адмирал Фридебург, большой мастер повествований о подводной службе. На лодках тех времен вообще имелся всего лишь один гальюн, да к тому же он располагался сразу за камбузом. Чтобы попасть в него, нужно было протиснуться между переборкой и камбузной печью, а кок при этом еще и давал строгое указание каждому посетителю гальюна хотя бы раз помешать поварешкой содержимое котла. Таким образом, положение главного жизненного центра корабля определял для всего экипажа – от командира до последнего матроса – помощник кока.
Другим недостатком сантехнических систем подлодок являлось то, что их было невозможно использовать, когда лодки преследовались надводными кораблями противника, поскольку его гидроакустики четко улавливали шум срабатывания смывных устройств гальюнов.
Но подобные неприятности ожидали «U-124» в будущем, а пока она, только что сойдя со стапеля в Бремене, направлялась в Киль для прохождения швартовых испытаний.
На лодке подобралась дружная команда, и уже вскоре все трудности младенческого возраста были преодолены. Шульц был очень доволен достигнутыми результатами. Лодка хорошо слушалась рулей, и уже скоро удалось приспособиться к отличиям в ее поведении по сравнению с «U-64». Она была более ходкой, имела лучшие мореходные качества и больший запас торпед. Ему не терпелось получить шанс на их боевое использование. Конечно, потеря его предыдущей лодки поселила в его душе большое разочарование и горький осадок. А то, что она была потеряна, не потопив ни одного судна противника, что хоть как-то компенсировало бы горечь потери, делало эти переживания тем более горькими.
Бринкер же был подобен ребенку, получившему в руки новую игрушку.
Он практиковался в самых разных комбинациях срочного погружения как за счет использования гребных винтов и рулей глубины, так и за счет различного размещения балласта. Он проделывал с лодкой всевозможные эксперименты, какие только могли прийти ему в голову, чтобы уловить доли секунды времени ее погружения. Он придумывал различные приспособления, которые позволяли бы выиграть несколько лишних секунд на случай каких-либо опасных ситуаций, а кроме того, точно определил число оборотов гребных винтов при движении под электродвигателями, при котором их шумность в режиме подкрадывания становилась минимальной.
И все эти результаты, как и многое другое, он накапливал в своей памяти для незамедлительного использования при чрезвычайных обстоятельствах. Он понимал, что времени на использование этого опыта в таких обстоятельствах будет в обрез и искать какие-то записи будет просто некогда.
К тому времени, когда были закончены ходовые испытания, Бринкер уже в точности знал, на что способна лодка в любых ситуациях. За исключением, может быть, тех, которые связаны с глубинным бомбометанием, воспроизвести которое было просто невозможно.
Этот блестящий и непредсказуемый в своих поступках аристократ быстро завоевал расположение машинной команды. Он был воплощением терпения, внимательности и предусмотрительности. Он уважительно выслушивал мнение старшин, которые были много моложе его. Если молодые специалисты совершали ошибки, он терпеливо разъяснял им, как следует правильно действовать в той или иной ситуации, вместо того чтобы наказывать их.
Он воспитывал в своих подчиненных чувство ответственности и уверенности в своих силах, вследствие чего как в машинном отсеке, так и в центральном посту все было так отлично организовано, что, казалось, лодка сама выполняла маневры.
Это было прекрасное время для всего экипажа. Дни стояли солнечные и теплые, и в портах стоянки Балтики личному составу предоставлялось много времени для купания и отдыха. Особенно запоминающимся оказалось пребывание в прекрасном городе Данциге.
Поскольку на лодке число спальных мест было рассчитано лишь на половину экипажа, во время пребывания в местах стоянки большинство членов команды размещалось на плавбазах, а на лодке оставался лишь необходимый минимум личного состава.
Это была долгая, праздничная вечеринка со спиртным, несмотря на то что на завтрашний день, на семь часов утра, были запланированы ходовые испытания. Около пяти вечера члены команды, находившиеся в различной степени подпития, стали возвращаться на плавбазу, громко распевая песни. Это давало им несколько лишних часов сна и возможность опохмелиться, прежде чем приплестись на борт лодки.
Офицер штаба, которому поручили провести испытания, находился на мостике уже около семи утра.
Опытный моряк, он имел репутацию исключительно строгого и даже свирепого командира, а его устрашающая манера общения с людьми исключала всякую надежду на то, что заспанная команда сумеет убедиться в необоснованности такой репутации. Подводники всячески избегали встреч с ним и понуро стояли или сидели на своих постах, борясь с последствиями похмелья и проклиная все на свете.
Как и его командир, Бринкер был хорошо подготовленным и опытным моряком. Еще за два года до войны он прошел стажировку на подлодках и совершил дальние походы на «U-13» и «U-9».
Он приобрел не очень добрую славу на флотилии, когда вернулся в Кильскую базу в качестве инженера-механика подлодки «U-13». Во время патрулирования на ней произошла поломка дизеля. Хотя Бринкеру и удалось наладить его работу, качество работы машины оставляло желать лучшего. Вместо того чтобы постепенно набирать обороты, она парадоксальным образом сразу начинала работать на полных оборотах.
Обычно суда проходят 100-километровый Кильский канал, соединяющий Северное море с Балтийским, на малом ходу и с большими предосторожностями. По этой причине поступивший с борта «U-13» запрос на разрешение пройти канал на полном ходу был принят в штабе флотилии без особого энтузиазма, скорее даже скептически. С такими просьбами иногда обращаются лодки, спешащие вернуться в базу после длительного патрулирования. В данном же случае просьба выглядела более чем странно.
Штаб ответил выразительным и возмущенным «нет». После чего командир дипломатично запросил разрешение на буксировку лодки, ссылаясь на то, что ее дизели могут работать только на полных оборотах.
Командир лодки продолжал упорно настаивать на разрешении идти полным ходом, пока ему наконец не было дано такое разрешение. Лодка подошла к пирсу как быстроходный катер и остановилась с треском, скрипом и в туче брызг, под восхищенные выкрики стоящих на причале. После прихода в базу на ее борт явилась зловещая делегация инженеров базы с заданием на проведение тщательного разбирательства причин столь странного поведения механизмов лодки. И лишь после того как комиссия подтвердила достоверность доклада механика лодки Бринкера, ему позволили сойти на берег.
Бринкер полностью отдался строительству «U-124». Будучи единственным представителем экипажа, которому предстояло ходить на этой лодке, он во время строительства вникал буквально во все. Ничто не ускользало от его острого исследовательского ума. Он запоминал каждую деталь конструкции лодки, так что, когда ее строительство было завершено, в ней не было ни одного болта или заклепки, о которых не знал бы стармех.
Когда строительство лодки уже приближалось к завершению, в док прибыл Шульц с людьми из команды «U-64». А вслед за ним в Бремен прибыли и остальные члены экипажа.
Таким образом, формирование нового экипажа было завершено. Лодку спустили на воду 9 марта 1940 года, и после швартовных испытаний в водах Везера она была передана под командование ее командиру, 10 июня вошла в строй и была зачислена в состав 2-й подводной флотилии ВМФ Германии.
Новая лодка была тщательно проверена экипажем бывшей «U-64». «U-124» была одной из больших субмарин германского военно-морского флота, предназначавшихся для боевых действий в Атлантике, и принадлежала к типу IX-B с новейшим вооружением и оборудованием. У нее имелось шесть торпедных аппаратов в носу и корме, и она несла на борту 22 торпеды. На ней имелось 105-миллиметровое орудие в носовой части, а также 37-миллиметровая зенитная пушка и два 20-миллиметровых спаренных зенитных пулемета, расположенные на кормовой части ходового мостика. Лодка была оснащена самой современной автоматикой централизованного управления стрельбой, прекрасным радиовооружением и самой современной гидроакустической установкой, включавшей в себя систему как пассивного, так и активного слежения.
Карл Роде – старший машинист – с удовлетворением отметил, что создатели лодки не пожалели затрат, чтобы разместить в машинном отсеке два мощных дизеля, обеспечивающие лодке надводный ход 18 узлов, а также электродвигатели и аккумуляторные батареи, обеспечивающие подводный ход со скоростью 7,3 узла в час.
Без всякого сомнения, экипаж получил в свои руки превосходное оружие.
Однако вскоре Роде обнаружил, что создатели проекта уделили гораздо меньше внимания удобствам экипажа, отдавая предпочтение технике и вооружению, хотя при водоизмещении 1100 тонн она была значительно больше, чем «U-64» с ее 770 тоннами.[4]
Конечно, Роде не ожидал увидеть здесь роскошных апартаментов надводного лайнера, однако при ее водоизмещении 1100 тонн, то есть значительно большем, чем у «U-64», он ожидал увидеть здесь больше жилищных удобств для экипажа, например, таких, какие он видел на иностранных подлодках.
Германские подлодки типа IX-B, так же как и типа VII–C, имели койки только для половины экипажа, так что, когда один член экипажа уходил на вахту, его место тут же занимал сменившийся с вахты. По лодке было неудобно передвигаться, поскольку, когда заканчивалась очередная вахта, почти все 48 человек должны были переходить с одного места на другое.
Во время еды с обеих сторон столов откидывались опускные доски, вследствие чего становилось невозможно протиснуться через помещение в это время. И если подводников вдруг вызывали на боевые посты, то возникал неописуемый бедлам, создаваемый 48 членами экипажа, одновременно мчащимися на свои боевые посты, оставляя по пути отдавленные пальцы, ужасающие проклятия и разбитую посуду. Таким образом, количество остающейся к концу похода посуды находилось в обратной пропорции к числу боевых тревог, объявленных во время еды.
И хотя на германских подводных лодках отсутствовали определенные жилищные удобства, такие как, например, кондиционеры, их команды были не слишком озабочены этим. Они хорошо сознавали, что эти удобства были принесены в жертву боевой мощи и маневренности их субмарин. И одного удачного ухода лодки от охотящегося за ней вражеского эсминца было достаточно, чтобы убедить самого требовательного члена команды, что прибавка маневренности за счет этих удобств была разумной платой за жизненные неудобства на борту. Даже у командира лодки были совершенно спартанские жизненные условия: малюсенькая выгородка, служившая как для служебных дел, так и для сна. И эту выгородку отделяла от остальных помещений лодки всего лишь зеленая занавесочка, создающая иллюзию изолированного помещения.
Однако из всех малых помещений лодки наиболее недоброй славой пользовался гальюн. На лодке имелось шесть торпедных труб; так вот это помещение именовалось «трубой номер семь». Оно, возможно, располагало одной из наиболее сложных гидравлических систем, да к тому же еще и наделенной особым норовом.
Следует начать с того, что его пользователь должен был заранее решить, собирается ли он справлять нужду сидя или стоя. После входа в это помещение было уже невозможно повернуться. После выполнения этим устройством основной функции его требовалось привести в другое, да к тому же довольно сложное положение, а именно в состояние выброса испражнений за борт.
Эти правила следовало постоянно держать в памяти, а они были довольно специфичны в части порядка открытия и закрытия клапанов и включения помпы. И все это демонстрировал каждому члену экипажа один из старожилов лодки. Но лишь на немногих лодках гальюны были настолько «послушны», чтобы позволить безнаказанно управлять собой всякому новичку и не дать ему при этом сдачи ударами по пяткам. Но они не были настолько лишены индивидуальности, чтобы подчиняться только установленным для них правилам, изложенным в установленных в этих помещениях инструкциях. Каждый из таких гальюнов обладал своей повышенно-болезненной чувствительностью к особенностям поведения пользователей их услуг.
Именно эти особенности жизни на подлодках чаще всего порождали разочарование у каждого нового военнослужащего, начинающего прохождение такой службы и предъявляющего завышенные требования к жизненным удобствам, выработанным у него предыдущей службой на надводных кораблях. Они оказывались переданными на милость нижних чинов, дававших им наглядные уроки жизни на подлодке. И эти учителя могли по своему желанию умолчать о некоторых технических хитростях пользования лодочными удобствами или опустить некоторые элементы необходимой сноровки, отделяющие успех от неудачи. Вследствие всего этого могло происходить и так, что молодой лейтенант вдруг выходил из «трубы номер семь», где солировал, весь в «поту» и с унижающим сознанием того, что подчиненные встретят его понимающими улыбками.
Командир лодки был безжалостен к тем, кто потерпел такую неудачу, заставляя его возвращаться в «трубу» и заново изучать инструкцию. Вышколенным немецким офицерам подчас казалось унизительным получать уроки того, как следует смывать унитаз гальюна.
В дополнение к весьма неудачному расположению этих хитроумных устройств все усугублялось еще и их недостаточным количеством на борту – всего два на всю лодку! К тому же одно из них было недоступно в первую половину срока патрулирования, поскольку располагалось позади кладовой провизии, и путь к нему оказывался заблокированным ящиками с ветчиной и столь любезными желудку немца сосисками. Использование этого гальюна могло начинаться только после уничтожения запасов.
И даже все это было большим шагом вперед по сравнению с тем, что имело место на лодках времен Первой мировой войны, как это следует из того, что рассказывал адмирал Фридебург, большой мастер повествований о подводной службе. На лодках тех времен вообще имелся всего лишь один гальюн, да к тому же он располагался сразу за камбузом. Чтобы попасть в него, нужно было протиснуться между переборкой и камбузной печью, а кок при этом еще и давал строгое указание каждому посетителю гальюна хотя бы раз помешать поварешкой содержимое котла. Таким образом, положение главного жизненного центра корабля определял для всего экипажа – от командира до последнего матроса – помощник кока.
Другим недостатком сантехнических систем подлодок являлось то, что их было невозможно использовать, когда лодки преследовались надводными кораблями противника, поскольку его гидроакустики четко улавливали шум срабатывания смывных устройств гальюнов.
Но подобные неприятности ожидали «U-124» в будущем, а пока она, только что сойдя со стапеля в Бремене, направлялась в Киль для прохождения швартовых испытаний.
На лодке подобралась дружная команда, и уже вскоре все трудности младенческого возраста были преодолены. Шульц был очень доволен достигнутыми результатами. Лодка хорошо слушалась рулей, и уже скоро удалось приспособиться к отличиям в ее поведении по сравнению с «U-64». Она была более ходкой, имела лучшие мореходные качества и больший запас торпед. Ему не терпелось получить шанс на их боевое использование. Конечно, потеря его предыдущей лодки поселила в его душе большое разочарование и горький осадок. А то, что она была потеряна, не потопив ни одного судна противника, что хоть как-то компенсировало бы горечь потери, делало эти переживания тем более горькими.
Бринкер же был подобен ребенку, получившему в руки новую игрушку.
Он практиковался в самых разных комбинациях срочного погружения как за счет использования гребных винтов и рулей глубины, так и за счет различного размещения балласта. Он проделывал с лодкой всевозможные эксперименты, какие только могли прийти ему в голову, чтобы уловить доли секунды времени ее погружения. Он придумывал различные приспособления, которые позволяли бы выиграть несколько лишних секунд на случай каких-либо опасных ситуаций, а кроме того, точно определил число оборотов гребных винтов при движении под электродвигателями, при котором их шумность в режиме подкрадывания становилась минимальной.
И все эти результаты, как и многое другое, он накапливал в своей памяти для незамедлительного использования при чрезвычайных обстоятельствах. Он понимал, что времени на использование этого опыта в таких обстоятельствах будет в обрез и искать какие-то записи будет просто некогда.
К тому времени, когда были закончены ходовые испытания, Бринкер уже в точности знал, на что способна лодка в любых ситуациях. За исключением, может быть, тех, которые связаны с глубинным бомбометанием, воспроизвести которое было просто невозможно.
Этот блестящий и непредсказуемый в своих поступках аристократ быстро завоевал расположение машинной команды. Он был воплощением терпения, внимательности и предусмотрительности. Он уважительно выслушивал мнение старшин, которые были много моложе его. Если молодые специалисты совершали ошибки, он терпеливо разъяснял им, как следует правильно действовать в той или иной ситуации, вместо того чтобы наказывать их.
Он воспитывал в своих подчиненных чувство ответственности и уверенности в своих силах, вследствие чего как в машинном отсеке, так и в центральном посту все было так отлично организовано, что, казалось, лодка сама выполняла маневры.
Это было прекрасное время для всего экипажа. Дни стояли солнечные и теплые, и в портах стоянки Балтики личному составу предоставлялось много времени для купания и отдыха. Особенно запоминающимся оказалось пребывание в прекрасном городе Данциге.
Поскольку на лодке число спальных мест было рассчитано лишь на половину экипажа, во время пребывания в местах стоянки большинство членов команды размещалось на плавбазах, а на лодке оставался лишь необходимый минимум личного состава.
Это была долгая, праздничная вечеринка со спиртным, несмотря на то что на завтрашний день, на семь часов утра, были запланированы ходовые испытания. Около пяти вечера члены команды, находившиеся в различной степени подпития, стали возвращаться на плавбазу, громко распевая песни. Это давало им несколько лишних часов сна и возможность опохмелиться, прежде чем приплестись на борт лодки.
Офицер штаба, которому поручили провести испытания, находился на мостике уже около семи утра.
Опытный моряк, он имел репутацию исключительно строгого и даже свирепого командира, а его устрашающая манера общения с людьми исключала всякую надежду на то, что заспанная команда сумеет убедиться в необоснованности такой репутации. Подводники всячески избегали встреч с ним и понуро стояли или сидели на своих постах, борясь с последствиями похмелья и проклиная все на свете.