Эдельман Николай. Слет

Эдельман Николай
Слет

   НИКОЛАЙ ЭДЕЛЬМАН
   СЛЕТ
   1.
   С утра погода была, как бы это помягче выразиться, неважная. Прямо скажем, блядская была погода. Вот так всегда: всякий раз, как я думаю о том, не сходить ли на слет, погода, всю неделю до этого вполне подходящая, тут же немедленно портится. В стекла лупил холодный дождь, серые тучи заволокли все небо, и хоть они очень быстренько проносились с севера на юг, но явно не собирались в обозримом времени кончаться. И ветер вдобавок завывал, уничтожая всякое желание выходить на улицу. Вообще-то мне не привыкать к походам в лес под дождем, но эта гадость переходила все разумные границы. И все сомнения в том, надо или не надо идти на слет, отпали сами собой.
   Я, правда, имел некие обязательства перед Витькой. Но не настолько велики они были, чтобы, презрев мерзость на улице, тащиться с тяжеленным шмотником по раскисшей глине в лес. Да и вообще, не нравились мне его планы. Он, как всегда, позвонил вчера вечером в самый последний момент, велел мне захватывать Аленку и выезжать, обещая встретить нас на платформе в Оленьих Озерах. Я этой информацией не удовлетворился и решил позвонить Аленке.
   - Мне тут Витька звонил, - сообщил я ей, - и сказал, чтобы я тебя брал и вез в лес. Что ты на это скажешь?
   Она сказала, что это ей известно
   - Так я не понял, ты едешь или нет?
   - Еще не знаю, - ответила она. - Посмотрим. Вообще-то Витя требовал категорически, чтобы я приезжала. И от тебя требовал, чтобы ты приезжал, а то он говорит, что ему там не с кем общаться, кроме Комарова.
   - Здрасте! Чтобы ему там не с кем было общаться? У него же в лесу тьма-тьмущая знакомых. Куда они все подевались? Нет, он молодец - звать меня в лес, чтобы со мной общаться. Да всему свету известно, что более неразговорчивого человека, чем я, в мире не существует. Ну ладно, раз у него такие проблемы, напьемся с ним водки и завалимся спать.
   - А он говорил, что пить там не собирается, и тебе не даст, - сказала Аленка, - Отберет у тебя всю выпивку, чтобы я хоть раз в жизни увидела тебя трезвым. Помнишь, на твоем дне рожденья ты говорил, что мы все время встречаемся, когда ты уже пьяный?
   Это я помнил. И в общем, это было правдой. Знаком я с ней был месяца три и встречался с ней не очень часто, но все наши встречи происходили во время более или менее крупных возлияний, и это при том, что сама Аленка практически не пила. Так что в какой-то степени Витька был прав. Но узнав о том, что он замышляет, я разозлился, и у меня сразу пропала всякая охота идти в лес. Я не верил, что Витька приведет эту угрозу в исполнение, но за такие претензии на него обиделся. Подумаешь, что никогда меня трезвым не видела - не я же за ней ухаживаю, а он, и это его проблемы, а мне безразлично, что она обо мне думает.
   Да и вообще, сами посудите: привезу я Витьке его даму, и он будет с ней, а мне после этого останется только повеситься от тоски на ближайшем дереве. Потому что уж если Витьке, у которого миллион знакомых, не с кем там общаться, то что про меня говорить? Да ещё и мерзейшая погода за окном в придачу. Она уничтожила все остатки сомнений, стоит идти или нет. А Аленка, надо полагать, и сама до этих Оленьих Озер доберется, если вообще куда-нибудь поедет. Все-таки она, по моим наблюдениям, благоразумная девушка, гораздо более благоразумная, чем эти кээспешники, психи ненормальные, которых водкой не угощай, дай только посидеть ночью под проливным дождем у костра. И зачем им это нужно, ума не приложу. И тем более никак не могу понять, зачем сам туда хожу. После каждого слета возвращаюсь разочарованный и недовольный - и все равно иду туда опять. Фанатом леса меня никак не назовешь, да и песнопения под гитару меня не особенно интересуют. В лесу, конечно, хорошо - природа, костры горят, и все такое, и когда собирается хорошая компания вокруг костра и начинает петь или просто общаться, то больше ничего в жизни и не надо. Но на самом деле это идеал, который воплощается в жизнь крайне редко.
   Итак, я решил не ехать, и осталось только придумать, как убить время до понедельника. Тяжесть этой проблемы мало с чем сравнится. Я подумал, что хорошо бы съездить к кому-нибудь в гости, скажем, к Инке. Позвонил ей, чтобы узнать, что она делает на уикэнд, и можно ли к ней завалиться. Трубку взяла её мать.
   - Это Юра? - говорит. - А Инна на слет уехала.
   - На слет?! По такой погоде? - я постарался вложить в свой голос все возможное удивление. - Понятно... Ну ладно, извините.
   И повесил трубку.
   Трудно даже вообразить, до чего мне хреново стало. Несколько минут я с отсутствующим видом глядел в окно, покрытое дождевыми каплями, а потом свалился на диван, уткнув лицо в руки, и лежал так минут десять. Расстроился ужасно, и самое главное, из-за такого пустяка. Ведь вчера, когда я с ней часов в шесть говорил по телефону, она и словом не обмолвилась, что собирается в лес. Ну, допустим, у неё не было особого желания видеть в лесу рядом с собой меня - но тогда зачем три недели подряд при каждой встрече говорить, как она хочет в лес, как она соскучилась по лесу, кто бы её туда сводил, и так далее. Тем более она сама мне очень долго рекламировала именно этот куст, который нынче устраивал слет - мол, это "самый интеллектуальный слет", и чтобы я на него непременно сходил. Ну ладно. Придется идти. И за что мне такая судьба? Непонятно, что я в ней, то есть в Инке, нашел. Очень средняя девица, её и красивой-то нельзя назвать. Разве что ноги ничего. А про её мозги и говорить не хочется. Она просто сумасшедшая. Говорит, бывало, вполне разумные вещи, а потом сказанет что-нибудь, так хоть стой, хоть падай. Поговоришь с ней полчаса, так просто тошнить начинает. А потом проходит два дня, и опять хочу её видеть, сил нет. Знаю, что опять тошнить будет, а все равно хочу. Убийственно.
   Ладно, поизображал беспредельное отчаяние, и хватит. Я встал с дивана и опять стал глядеть в окно, надеясь высмотреть в сплошной пелене серых туч голубой просвет, как признак, что погода может улучшиться. Хоть ветер уже завывал не так дико, и на том спасибо. В конце концов, все пока шло даже лучше, чем могло бы быть - и Инка сама в лесу оказалась, не надо её вытаскивать. Короче, вопрос, ехать мне или нет, отпал сам собой, и никакая плохая погода уже не имела значения.
   2.
   Давеча я договорился с Аленкой встретиться в метро в три часа. Мне не нравилось, что Витька назначил нам выезжать так поздно, но изменить я ничего не мог. Пока доберемся до места, уже стемнеет, а по темноте приходить в лес не больно-то приятно. И палатку ставить трудно, и место для неё найти трудно, а самое главное, опять Витька, небось, стоит на костре, где никого знакомых - и вот приводят тебя в совершенно незнакомую компанию, в темноте даже лиц ничьих не видишь и познакомиться ни с кем толком не можешь, и потом все время чувствуешь себя чужим. Не очень-то это в кайф. Но так или иначе, инструкции были даны, и осталось только им следовать.
   Я вытащил свою штормягу, почти новую, но уже успевшую вовсю пропахнуть дымом и смолой, так что было достаточно понюхать её, чтобы в памяти сразу встал лес: деревья кругом, ночь, костер, люди вокруг сидят, и в кане что-то варится. Нашивок на ней почти не было - как я уже говорил, в лес я начал ходить недавно, да и не люблю выставляться и как-то обозначать себя; тем не менее я счел необходимым нашивать на неё эмблемы слетов, чтобы всем было ясно, что я имею отношение к КСП. Шмотник получился довольно внушительным по весу - там были палатка, спальник, надувной матрас, да ещё компонент. Зато я не взял почти никакой хавки, не без оснований надеясь, что в лесу меня всегда накормят. Все люди, которые ходят на слеты, делятся на "чайников" и "кээспешников". Чайники занимаются тем, что всячески обслуживают и ублажают кээспешников, а кээспешники живут их заботами и ловят кайф. В этом смысле я с самого начала был абсолютным кээспешником. Захватил только пару банок абстрактной рыбы в томате - на закуску сгодится.
   На месте встречи пришлось ждать не так уж долго - всего сорок минут. Когда Аленка, наконец, появилась, вместе с ней я увидел Сашку Краснопольского. Я было обрадовался, что он тоже идет на слет - одним знакомым в лесу больше будет - но когда они подошли ближе, увидел, что он одет по-цивильному, а в руке несет дипломат. За спиной у него был аленкин рюкзачок.
   - Юра, не ругайся на меня, это все он! - закричала Аленка ещё издали и стала тыкать в Краснопольского пальцем. Я поднялся им навстречу, поцеловал Аленку в щеку, пожал Сашке руку, и он сам стал объяснять:
   - Это я во всем виноват. Я заехал к ней игрушку переписать.
   - Ну что, идем? - нетерпеливо произнесла Аленка. - Чего мы встали?
   - Да, конечно, - я влез в лямки шмотника, и мы направились в сторону эскалатора, чтобы подняться к вокзалу.
   - А собственно, на какой слет вы отправляетесь? - спросил Краснопольский.
   Я поведал ему. Он задумчиво произнес:
   - Вообще это интересно. Я давно хотел туда сходить.
   - Так в чем дело? - легкомысленно сказал я. - Пошли.
   Я и не подозревал, что эти кээспешники - такой отчаянный народ.
   - Пошли, - согласился он.
   - Пошли, - подтвердил я, иронически взирая на его чистые ботинки. На нем даже куртки не было, одна рубашка.
   - Только надо будет позвонить домой, - сказал Краснопольский. Сказать, куда я делся. Я сейчас прямо с работы, вот только к Аленке заехал.
   - Да, мне это нравится, - заметил я. - Человек в одной рубашке и с дипломатом идет в лес в апреле.
   Но эту идею обсудить мы с ним не успели, поскольку Аленка внезапно набросилась на меня.
   - Юра, Юра, что ты делаешь! - закричала она. - Витя мне категорически велел ни в коем случае не приводить его в лес! А ты все испортил!
   Ну да, конечно. Отбил у Краснопольского девушку - это ведь Сашка их познакомил, и, как оказалось, с большим для себя ущербом - и теперь его и видеть не желает. Но это вообще в Витькином стиле - сначала носиться с людьми, а потом менять мнение о них на сто восемьдесят градусов. Как он с Сашкой носился всю осень - Краснопольский то, Краснопольский се - и что теперь?
   Мне совершенно не хотелось конфликтовать с Аленкой, поэтому я тут же поспешил умыть руки.
   - А откуда я знал, что ему нельзя говорить, на какой слет мы идем? Меня никто не предупреждал. Так что вы уж сами со своими проблемами разбирайтесь.
   Тем временем эскалатор довез нас до верха, мы оказались на площади перед вокзалом, и они стали разбираться.
   - Никуда ты не поедешь! - кричала Аленка. - Я тебя не возьму!
   - Погоди, - говорил Краснопольский. - Сейчас я тебе все объясню.
   Она кинулась от него, он побежал её догонять, и они стали бегать вокруг меня, опасно раскачивая мою фигуру. А я не чувствовал себя особенно устойчиво со станком за плечами - все-таки у него слишком поднят центр тяжести.
   - Стойте, идиоты! - заорал я на них. - Вы меня сейчас свалите!
   Но в этот момент Краснопольский догнал Аленку, схватил её и поднял на руки. Кинув мне свой дипломат, он сказал:
   - Покупай билеты! Я сейчас схожу позвоню домой.
   И с Аленкой на руках исчез в направлении телефонов-автоматов. Я же остался стоять с дипломатом в руке. Надо думать, со стороны это выглядело не слабо - стоит мэн в штормяге, в резиновых сапогах, с огромным шмотником за плечами, а в руке - кейс.
   Минут через пять Сашка и Аленка вернулись, являя собой, по крайней мере с виду, полную дружбу и взаимопонимание.
   - Поехали! - сказал Краснопольский, и мы направились в сторону поездов. Аленка настояла на том, чтобы мы купили билеты. Компания у нас была маленькая, и и с возможными контролерами сражаться было бы не так эффективно, как в большой команде. А крупных скоплений людей со шмотниками и гитарами не наблюдалось, и примкнуть было не к кому. Да и не в контролерах дело. Меня они не пугают, а когда едешь на слет, покупать билеты - вроде как признак дурного тона. Но Аленка захотела ехать как все честные люди. Погода по-прежнему не радовала - небо все ещё было сплошь обложено тучами, и моросил дождик.
   Поезд уже давно стоял у перрона и был набит людьми. В сами вагоны соваться и не стоило, предстояло ехать в тамбуре. Мы прошли вдоль всего поезда в поисках более-менее пустого тамбура, убедились, что таковых не существует, и вернулись обратно. Примерно в третьем с начала поезда вагоне мы нашли тамбур, где ещё можно было встать, и разместились в нем. Я снял шмотник и прислонил его к двери, ведущей в соседний вагон. Сверху Краснопольский положил свой кейс, а Аленка поставила свой рюкзак на пол и села на него. Пока поезд ещё стоял, мимо открытой двери прошли знакомые люди - Кирилл Либерман и Дима Некрасов. Оба они происходили из 57 школы, а я с ними в прошлом учился на одном курсе в колледже. Я помахал им рукой, но они заглянули в вагон, наморщили носы и отправились дальше - наивные люди! Зато к нам влезли двое других кээспешников - какой-то белобрысый мэн в очках, и с ним весьма страхолюдная дама. Я их не знал, хотя их лица показались мне знакомыми - впрочем, ничего удивительного в этом нет. Не знаю, знал ли их Краснопольский. Наверное, знал, а то иначе почему они к нам примкнули? Из нас троих в общем-то по-лесному никто не выглядел. Они немедленно завели разговор о компьютерах. Нет в лесу ничего хуже, чем попасть в компанию программистов, ведущих профессиональный разговор. Остановить их практически невозможно, а слушать сил нет, потому что как можно слушать то, в чем понимаешь от силы третье слово, и что тебе совершенно неинтересно? А программистов в лесу чем дальше, тем больше. Говорят даже, что "КСП" - это "Клуб сионистов и программистов".
   Сначала они говорили об игрушках, и это я ещё пытался слушать, но потом разговор перешел на специфические материи, на драйверы и винчестеры, на ассемблер и турбо-си, на сканеры и процессоры, и мне, едва знающему, чем XT отличается от AT, и не понимающему разницы между EGA и VGA, слушать это было уже невозможно.
   Поезд, наконец, закрыл двери и поехал. Народу набилось ещё больше. Аленка как сидела на своем рюкзаке где-то внизу, отгороженная от меня моим шмотником и каким-то мужиком, так её было не видно и не слышно. Меня совсем прижали к моему станку, места, куда поставить ногу, уже почти не оставалось, и фактически я висел над шмотником, упираясь рукой в дверь. Тетки с огромными сумками непрерывно входили, выходили, толкались, проходили из вагона в тамбур, из тамбура в вагон, и черт знает ещё куда и зачем. Иногда кто-нибудь начинал ворчать по поводу нашего снаряжения; тогда Краснопольский, который и сам занимал очень много места, что-нибудь отвечал и провоцировал новый шквал нападок. Но этого-то ему и было надо; он умеет говорить так громко и звонко, что его было бы слышно даже в другом конце вагона метро, грохочущего в туннеле, и перекричать его никому не удавалось.
   Ехали мы час с лишним. Наконец, показалась наша станция. Мы похватали свое барахло и высыпали наружу.
   - Ну, мы здесь. А где Витька? - спросил я, оглядывая платформу. В дальнем её конце виднелись какие-то фигуры, но они не пошевелились при нашем появлении.
   - Стоит, наверное, где-нибудь на краю, - предположил Краснопольский.
   Но тут я уже увидел Витьку - он шел навстречу нам. Как всегда, он позаботился о своей внешности: хайратник поверх мощной шевелюры, парадка, вся утыканная эмблемами и значками и с корнцангом, прицепленным к клапану кармана, намеренно драные джинсы, облепленные грязью кирзовые сапоги, и на шее - галстук-бабочка.
   3.
   Он с сугубо деловым, не выражающим ровно никаких эмоций, видом, подошел к нам, и прежде всего пожал руку Краснопольскому, оказавшемуся впереди.
   - Здравствуй, - сказал Витька подчеркнуто вежливо и абсолютно бесстрастно. Он так всегда здоровался с людьми, от которых желал только одного - чтобы они немедленно провалились сквозь Землю и избавили его от своего общества.
   - Витя, ты меня не будешь бить? - спросил Краснопольский.
   - Нет, - ответил Витька, немного смягчившись.
   Тем временем подошли люди, ехавшие в соседнем вагоне. Они обсуждали какие-то свои дорожные приключения.
   - И они-таки хотели нам доказать, что в электричке нельзя петь так громко! - горячился Либерман.
   Пока мы пожимали руки, Краснопольский сказал Витьке:
   - Можно тебя на минутку?
   Они отошли в сторону, и Краснопольский начал что-то говорить наверное, объяснял причины, по которым он отправился в лес. Или обещал не показываться Витьке на глаза, не отвлекать на себя внимание Аленки и вообще вести себя тихо. Через пару минут они кончили приватную беседу, и мы, наконец, двинулись в путь.
   - Шварцман, ты почему у девушки рюкзак не взял? - строго спросил у Витьки Либерман.
   - Не дам я ему его, - отозвалась на это хозяйка рюкзака, то есть Аленка. - Сама донесу.
   Наверное, у неё имелись веские причины не доверять Витьке свой шмотник. Она, Витька и я шли немного впереди, а остальные держались сзади.
   - Сколько у тебя компонента? - тихо спросил Витька, чтобы другие не слышали.
   - Пузырь, бутылка портвейна, и два сушняка. В общем, немного, ответил я.
   - Ничего себе немного, - сказал Витька. - Этого нам хватит, чтобы упиться.
   - Не вижу причины, почему бы благородному дону... бр-р, свинье не напиться как благородный дон. А вообще я не собираюсь упиваться. Я как-то больше думаю других угощать.
   - Разумно, - одобрил мою мысль он. - Но только знаешь что? Водку спрячь и не открывай её ни в коем случае. У меня есть банка томатного сока, и мы сделаем "кровавую Мэри".
   - А с кем ты стоишь? - поинтересовался я.
   Витька неопределенно пожал плечами.
   - Вообще-то с Поленовым. Но он меня в последнее время все больше и больше достает, короче, я считаюсь стоящим на его костре, а палатку поставил в стороне, на одинаковом расстоянии от него и от "Восемнадцати".
   Он любит махать руками, когда говорит, но я только сейчас обратил внимание на то, что он делает это чересчур энергично и понял, что он не без пользы для себя проводил сегодня время. И тут же до меня дошло, почему Аленка не захотела доверять ему свой рюкзак. У неё какой-то фантастический нюх на эти вещи. Я как-то позвонил ей, выпив перед этим всего один стакан сухого. И что же? Не успел я с ней поздороваться, она тут же спросила: "Юра, ты опять пьяный?"
   - Как там в лесу, мокро? - спросил я. Дождя не было, но тучи никуда не делись.
   - Ну так, если будут сапоги по уши, то может быть, не вымокнешь. По дороге, правда, в самых топких местах проложили гать.
   - Вообще здесь не повезло с туземцами, - рассказывал Витька. - Они не любят кээспешников. Сторож пионерлагеря или чего-то в этом роде - там, на полпути - говорил, что возможны даже инциденты с применением огнестрельного оружия.
   Я про себя присвистнул и сказал, обращаясь к Аленке:
   - Боже мой, куда он нас притащил?! Что, надо поворачивать и ехать обратно?
   Разумеется, никуда мы не повернули. Пристанционный поселок кончился, и мы шли по шоссе, тянувшемуся через лес. Пройдя по нему с полкилометра, мы согласно маркерам свернули и, миновав какие-то постройки за забором наверное, тот самый пионерлагерь, - вышли на опушку леса. Тут среди внушительной свалки, не успевшего стаять снега и намешанной ногами глины разлилась огромная лужа, превращая все место в малопроходимое болотистое пространство. Мы остановились, чтобы Аленка переобулась. Я с любопытством глядел на Краснопольского, но тот вовсе не выглядел обескураженным или озадаченным. Как будто для него не было ничего более естественного, чем ходить босиком по холодным лужам, он снимал ботинки и закатывал штаны. Его рубашка, цивильные брюки и дипломат выглядели очень странно в сумеречном весеннем лесу, да ещё в окружении людей в сапогах и штормягах.
   В лесу было уже довольно темно. Тропинка будто нарочно выбирала самые мокрые и залитые водой места. Маркера висели очень редко, я бы здесь в одиночку дорогу не сумел найти и непременно бы заблудился. Мы трое опять оторвались и шли, далеко обогнав остальных. Идти пришлось километра два. Витька не обманывал - то и дело попадались глубокие ручьи, которые приходилось переходить по проложенным рядом друг с другом двум-трем скользким бревнам. Потом мы перебрались ещё через один ручей, более глубокий и широкий - на его берегу пара женщин мыла миски - и довольно неожиданно оказались между палаток, стоявших посреди сосняка. Между стволов мелькало оранжево-красное пламя костров, пахло дымом, слышалось треньканье гитар, и хотя я был до этого в лесу очень мало, у меня появилось чувство, будто я попал в дом родной.
   4.
   У тропинки на бревне сидели два человека; одного я знал - это был Лесник - прошлой осенью я стоял пару раз на его костре, когда приходил в лес с Витькой, тогда Витька водился с ним гораздо больше, чем сейчас. Настоящих фанатов леса можно отличить по их штормягам, сплошь заляпанным нашивками; у Лесника была точно такая штормяга. За поясом у него торчал огромный штык, больше похожий на шпагу или меч. Второго человека я раньше видел, знал, что его зовут Хозяин, но знаком с ним не был; он был одет в форму русского офицера времен Первой Мировой войны - даже погоны на плечах наличествовали, а на груди красовался какой-то орден, производивший впечатление вырезанного из консервной банки. Я протянул Леснику руку:
   - Здравствуй, если помнишь.
   Он руку мне пожал, но я так и не понял, помнит ли он меня или нет. Витька тем временем стал рассматривать штык Лесника.
   - Где ты его взял? - спросил он.
   - В Аникеевке из земли выкопал, - ответил Лесник. - Дарт Вэйдер хочет его у меня выменять на литр спирта.
   Они пустились было в разговор, но Аленке надоело стоять, и она тронула Витьку за рукав:
   - Вить, пойдем.
   - Да, сейчас, - он ещё несколько минут выяснял у Лесника, где стоят какие-то их общие знакомые, и только потом мы временно распрощались и двинулись дальше. Скоро мы вышли на поляну к сцене - неуклюжему бревенчатому помосту, приподнятому над землей, с натянутым поверх тентом из парашюта и стоявшими по бокам колонками. На помосте сидели несколько человек и торговали эмблемами и значками. Перед сценой была дикая грязь все открытое пространство представляло собой тщательно перемешанный сапогами слой вязкой глины.
   Витька, наверное, в течение дня имел возможность раз сто купить эмблемы, но тем не менее он решил заняться этим именно сейчас и, одолжив у меня пятерку, смешался с толпой стоявших у сцены.
   - Купи мне эмблему! - крикнул я ему вслед. Мы с Аленкой отошли к ближайшему дереву, и я, опустившись около него на землю, снял изрядно натерший плечи шмотник. Поднявшись, я увидел Инку. Она вместе с какой-то неизвестной мне дамой направлялась в мою сторону. Странно, я ехал сюда чуть ли не с единственной целью повидать её, а в дороге совсем забыл об этом.
   - Ох, какие люди здесь, - всплеснула она руками, увидев меня.
   Я сказал "привет" и нанес ей поцелуй, что она снесла безропотно, но без особого восторга.
   - Где вы стоите? - спросил я.
   - С "Братцами-кроликами", - ответила Инка.
   Я подумал, что хорошо бы её как-нибудь перетащить к нам, но не знал, как это сделать. Просто уговаривать - вряд ли согласится, скажет, что у неё там друзья, палатка, и все такое, а чем бы её таким заманить, я не мог сообразить, и решил оставить это дело на потом - может быть, по ходу дела что-нибудь придумаю. А Инка уже собралась уходить.
   - Ну, мы пойдем, посмотрим, кто здесь ещё из знакомых есть, - сказала она. - Заходи в гости, - и она со своей подругой под ручку двинулась дальше.
   - Обязательно, - крикнул я им вслед. Я был разочарован тем, что она уже ушла, но в тот момент не мог придумать ничего, что помогло бы её удержать. Витька же все ещё торчал в толпе у сцены и теперь трепался с каким-то человеком в рваном тельнике, в очках и с большой бородой.
   - Опять он там застрял, - пожаловалась Аленка. - Сколько можно!
   Я вздохнул.
   - Это у него образ жизни такой, и поделать с этим ничего нельзя.
   Сколько я его знал, у него всегда была тьма приятелей и куча дел. Поэтому он производил впечатление ужасно делового и занятого человека и бегал взад-вперед в жуткой запарке. Но что было ещё поразительнее - при его фантастической энергичности и работоспособности к. п. д. его действий приближался к нулю.
   Наконец, Витька вспомнил о нашем существовании и вернулся. Вид у него был какой-то взлохмаченный, глаза торчали в разные стороны, видно было, что его сейчас занимает тысяча разнообразных дел, и он не знает, за какое из них взяться перво-наперво. Он протянул мне эмблему, несколько секунд стоял, что-то соображая, потом сказал:
   - Пошли.
   Я опять нацепил шмотник. В лесу было уже изрядно темно. Пожалуй, Витька не обманывал, сказав, что здесь нужны сапоги до ушей. Тропинка представляла из себя глубокую колею, наполненную грязью, то и дело исчезая в глубоких лужах. Уже сейчас она была малопроходима, а во что превратится через несколько часов, когда по ней пройдут ещё сотни людей, я и представить не мог.
   Витька привел нас к костру Поленова. Он был сложен неряшливо и наспех, даже приличного пентагона тут не было, а так, полугнилые бревна, положенные вокруг огня. На них сидели, не оставляя почти ни одного свободного места, люди. Я не увидел среди них никаких знакомых, как ни вглядывался в освещенные пламенем лица. Сам Поленов отсутствовал, что было в порядке вещей. Сколько я его знал, он все время бегал по слету и встречался со своими бесчисленными знакомыми. Витька как-то говорил мне, что Поленов входит в десятку наиболее активных кээспешников страны, и все его время уходило на разъезды по всевозможным фестивалям авторской песни и выездным слетам.
   - Итак, мы здесь живем, - сказал Витька, объясняя это то ли нам с Аленкой, то ли сидящим у костра. Я не заметил, чтобы у них это известие вызвало волну энтузиазма. Несколько лиц повернулось в нашу сторону, но не более того. Терпеть не могу стоять у костров, где я почти никого не знаю, но что поделаешь. Всех моих знакомых в лесу как раз бы набралось на один костер.