Страница:
– Жену, – спокойно ответил Борис.
– Как жену?
– Как лошадь, – спокойно ответил Борис.
– Тогда, слушай, – грузин вскочил, – я твою ставку принимаю! Но я не азербайджанец. У нас гаремов нет. Ты дашь слово мужчины, что, если проиграешь, я за любые деньги сделаю вам развод...
...Надо сказать, что в сталинские времена расторжение брака было делом очень сложным.
– ...Я женюсь на Ниночке, – продолжал грузин, – и она прописывает меня в Москве. Состоялось?
– Состоялось, – зло ответил Борис, и Нина кивнула.
– Только играть будем моими картами, – заявил наивный кавказский человек.
– А почему тебе наши не нравятся? – поинтересовался Грек. – Тебе же в них перло, как из параши.
– Рисковать не хочу, – отвечал грузин, – ставка уж больно дорогая. Принеси из пальто мою колоду, – попросил он одного из своих спутников.
Тот вышел в коридор и вернулся с колодой.
– Проверяйте.
Борис внимательно осмотрел колоду, потом ее проверил Грек. Витя Кот достал лупу и изучил карты.
– Все чисто, – сказал он.
– Во что играем? – спросил Борис.
– В буру.
– Значит, так, – Борис перетасовал карты, – вы ставите весь мой проигрыш и двадцать тысяч.
– Состоялось! – Грузин положил на стол толстую пачку денег рядом с Бориным проигрышем и посмотрел на тихо сидящую в углу Нинку. – Только заряжаем на один удар.
– Заметано.
И Борис выиграл.
Улыбнувшись, он надел на руку часы, насадил на палец перстень. Невозмутимая Нинка надела свои украшения и положила в сумочку отыгранные деньги.
– На кону двадцать тысяч, положи. – Борис спрятал ключи от машины в карман.
– Поехали.
Через час все было кончено. Грузины проиграли всю наличность и трое часов.
– Я ставлю пальто, – закричал грузин, – дорогое, ратиновое, с собольим воротником!
– Сегодня не ваш день, – мило улыбнулся Борис, – январь все-таки на дворе, а вы из теплых краев. Давайте в другой раз.
Грузины заголосили. Грек дал нам знак, и мы вошли в комнату.
Силы оказались явно неравными, и люди из веселого Тбилиси спокойно ушли.
– Фраера, – сказал Витя Кот, – неужели они думали, что мы у них в карманах не поменяем их колоды на «заряженные»?
Я вошел в Дубовый зал, до отказа забитый мастерами отечественной словесности, и начал искать свободное место. И вдруг увидел очень знакомую и очень красивую даму, машущую мне рукой.
Я подошел и дико удивился. Это была последняя ставка Бори По Новой Фене Нинка, и сидела она за столом с Яковом Борисовичем Гольдиным, великим теневым дельцом Советского Союза.
Мы познакомились с ним в доме моего старого знакомого, в те годы короля подпольного трикотажа, Ильи Гальперина, расстрелянного в 1967 году.
Яков Борисович, донельзя роскошный, сидел за столом в модном, кстати закрытом для посторонних, литературном клубе. Мест не было, и я сел к ним за стол.
– А я вас читал, – мило улыбнулся мне Гольдин, – ну, смотрю, после нашего последнего разговора у Гальперина не нажили палаты каменные?
– Пока нет, – вздохнул я, – и не предвидится в обозримом будущем.
– Почему же? Мой ангел-хранитель Ниночка кое-что рассказала мне о вас. Вы же не всегда были журналистом.
– Вернее, я еще не был журналистом.
– Но это риторика, я могу предложить вам цех шелкографии в Днепропетровске.
– А почему именно мне?
– Если согласитесь – узнаете. За год подниметесь, станете богатым человеком.
– Я подумаю.
– Ну думайте, думайте, – с иронией ответил Гольдин. Но тут появился веселый и шумный Валерий Осипов, и посиделки в ресторане сразу же изменились. Гольдин с Ниной, поужинав и выпив кофе, уехали, а мы остались догуливать.
Дня через четыре ко мне в редакцию приехал мой приятель из КГБ и положил на стол фотографию.
Зал ресторана ЦДЛ. Столик, красавица Нинка, элегантный Гольдин и я.
– С большими людьми дружишь.
– А то! Значит, пасете Якова Борисовича, мышка-наружка.
– А как догадался, что его, а не тебя?
– Тогда бы ты этот дагерротип мне бы не показывал. Слушай, а почему он меня клеил работать в Днепропетровск?
– Могу обрисовать в общих чертах. Речь идет о банде Матроса.
Все были довольны. Партийные и советские чиновники получали от этого свой жирный кусок, цеховики круто наживались, а люди могли приобрести необходимые им товары и продукты.
Страной заправляли старики, пробившиеся в Москву из Днепропетровска: Брежнев, Кириленко, Тихонов, Чебриков, Цуканов, Павлов и целая плеяда партчиновников более низкого ранга.
И если Ленинград был колыбелью революции, то Днепропетровск стал колыбелью партийного застоя. И неприкасаемым городом. Там, как нигде, развернулось теневое производство. Цеховики жили совсем неплохо. Отстегивали наверх нужные суммы и тихо и спокойно работали.
Эта идиллия продолжалась, пока Сашка Мильченко, по кличке «Матрос», не решил расстаться с футболом. И хотя В. Лобановский в 1972 году вывел «Днепр» в высшую лигу, Матросу расхотелось гонять мяч по полю. Он вернулся в родной Днепропетровск, в родительский дом на местной окраине, именуемой почему-то «Амур». Его там знали все. Знали и гордились. Еще бы, амурский паренек стал футбольной звездой.
Матрос не пошел работать на родной вагоноремонтный завод, не стал тренером юношеской спортивной школы. Он собрал банду и перво-наперво в одном из кафе завел практически легальный катран, в котором выигрывал только он один.
Вскоре любителей игры в одни ворота стало слишком мало, и тогда Матрос решил заняться благородным делом – рэкетом. Однако он не знал основных правил игры. Поэтому его наезды больше походили на вооруженные грабежи. Он с ребятами приезжал в бар, показывал бармену обрез и отбирал часть выручки. То же происходило в пивных палатках.
Но этот промысел не давал нужного количества денег. Вот тогда для цеховиков наступили черные дни. Ребята Матроса точно выясняли, где проживает подпольный делец, где его дача и гараж, и приходили в гости.
Матрос называл очень крупные суммы дани, иначе обещал для начала спалить дачу и квартиру, а потом уж заняться семьей. Цеховики, рыдая, платили ему деньги.
Местные власти не вмешивались. Матрос не трогал добропорядочных людей города, а подпольным миллионерам жаловаться было некому. Но однажды произошел невероятный случай. Из Москвы в родной город на «гастроли» прибыл очень хороший зубной техник, он привез с собой, естественно, золотишко, чтобы продать местным коллегам и поставить желающим мосты. Ребята Матроса узнали об этом и решили растрясти залетную знаменитость.
Строитель золотых мостов был местным, выросшим в не самом спокойном районе Днепропетровска, и, прежде чем стать зубной знаменитостью, был весьма серьезным каталой. Он встретил пришедших к нему молодых людей с некоторым изумлением. Такого он никак не ожидал.
Пацаны нагло потребовали сдать им все наличное золото. Тогда корифей зубных протезов вспомнил свою приблатненную молодость, схватил здоровенный кухонный нож и распорол двоим животы не хуже любого знаменитого хирурга.
Слух об этом немедленно разошелся по городу: цеховик, к которому пришли за данью, начал крошить ножом конкретных пацанов.
И тут в Днепропетровск прибыл сам Гольдин, имевший в этом городе огромные финансовые интересы. Он встретился с главным городским цеховиком Аркадием Ковалем и предложил ему оформить подсобниками-грузчиками двадцать человек, которых он пришлет из Москвы.
В Днепропетровск приехали серьезные ребята, все, как один, спортсмены-силовики, а с ними несколько человек со стволами. Видимо, в эту бригаду и вербовал меня Гольдин.
Матрос понял, что перегнул палку. Надо было находить общий язык с теневиками. А Гольдин тем временем встретился с несколькими авторитетными ворами и договорился о сходняке.
Он состоялся в 1979 году в Кисловодске. Впервые за стол переговоров сели воры в законе и короли подпольной экономики. Спорили долго. Одни говорили, что переговоры с фраерами нарушают воровской закон, другие, особенно московские воры, требовали навести порядок в отношениях с коммерсантами.
Доводы были весьма убедительны. Московские воры говорили о новой силе, которая хочет лишить их заработка, о молодых беспределыциках, для которых нет ни ментовских, ни воровских законов. Москвичей поддержали казанские уголовники. Они рассказали, какой беспредел творят в их городе молодые отморозки.
Было решено обложить теневиков данью: десять процентов в пользу смотрящего. Он же обязан будет из этих денег нанимать людей, которые станут защищать цеха от шпаны и отморозков.
Общаки начали расти и достигали сумм свыше миллиона рублей. Хранить такие деньги в одном месте было опасно и нецелесообразно. Поэтому воры стали находить вполне респектабельных граждан, у которых могли хранить свои деньги. Преимущество отдавалось тем, кто имел легальные большие доходы. В основном певцы и музыканты. Естественно, эстрадные.
Деньги клались в сберкассу на предъявителя. Книжка хранилась у весьма популярного в стране человека, а талон – у подлинного держателя общака, который, на воровском жаргоне, «сидел в яме», то есть практически никто не знал, кто он такой.
Грузинские блатняки держали свои деньги у одного из самых высокопоставленных чиновников в Москве. При Андропове против него было возбуждено уголовное дело за взятки. Сотрудники КГБ, проводившие у этого чиновника обыск, были поражены обилием антикварных раритетов, находившихся в многолетнем розыске.
Богатство воровского сообщества постоянно росло. При таких средствах так называемый зонный общак, пополнявшийся в основном за счет карточной игры, стал просто не нужен. С воли вполне могли передать «грев» в любом количестве.
Так закончилась война между теневой экономикой и воровским сообществом, которая вспыхнет с невероятной силой с самого начала перестройки.
Сегодня воры в законы контролируют некоторые банки и общаковая братва заседает в правлениях.
А под занавес брежневской эпохи с сырьем становилось все сложнее.
Все подпольные цеха и фабрики находились под контролем крупных дельцов типа Якова Борисовича Гольдина. Но многих такая постановка вопроса в корне не устраивала. Особенно под Москвой. Колхозы области благополучно разорялись, и открытие подпольных цехов было просто спасением.
В Орехово-Зуеве, Загорске, Коломне, Дмитрове начали, как грибы после дождя, появляться новые подсобные производства. Они считались дикими и в давно сложившуюся теневую организацию не входили.
А сырье доставать надо. Вот здесь-то им на помощь и пришли ребята из тихих подмосковных городов.
Олег Самарин, уволенный из армии за гибель подчиненных на учении, собрал пятерых битых ребят, и они решили заняться абсолютно новым промыслом.
Самарин заводил знакомство на железнодорожных пакгаузах, с диспетчерами автохозяйств. Он продал дачу своих родителей, поэтому деньги у него имелись. Нужных людей он «заряжал» определенными суммами, и они давали ему наводку, для каких цехов приходят грузы.
Дальше все было делом техники. Они перегоняли вагоны на другой путь, а автофуры останавливали на дороге, выкидывали водителей, перегружали сырье на свои машины и увозили на склад в поселок Кучино под городом Железнодорожным. Склад оборудовали на старом кирпичном заводе. После этого сырье продавалось вновь организованным цехам.
Олег Самарин и его ребята быстро «поднялись». У них появились машины, одеваться они стали в финский дефицит.
Самарин, увозя сырье у цеховиков, даже подумать не мог, что имеет он дело не с тихими техноруками, больше всего на свете боявшимися ОБХСС, а с отлаженной и жестокой подпольной машиной.
Дела подмосковного бизнеса были весьма небезынтересны Борису Яковлевичу Гольдину, поэтому он решил принять экстренные меры. Созвонился и встретился со знаменитым вором в законе Черкасом, нарисовал ему леденящую душу картину чудовищных безобразий, творимых беспределыциками в Подмосковье. И добавил, что многие не могут платить положенные десять процентов, так как цеха стоят.
Через некоторое время на дачу в Снегирях, хозяином которой был Лев Ефимович Цадиков, приехали незваные гости. Их было трое. Двое крепких ребят остались у машины, а вполне прилично одетый человек лет пятидесяти вежливо постучался на террасу.
Лев Ефимович завтракал по утреннему времени с семьей.
Гость поздоровался, извинился за беспокойство, пожелал приятного аппетита. Цадиков немедленно предложил ему чашку кофе со сливками.
– Дело у меня к вам неотложное, Лев Ефимович, – сказал гость, допив кофе. И, обратившись кжене хозяина, добавил: – Вы уж извините, нужда у меня к вашему мужу служебная, так что мы пойдем пошепчемся.
Они вышли с террасы, направились к симпатичной бревенчатой баньке, построенной в виде старого русского терема.
– Симпатичная банька, дачка славная, семья у вас, Лев Ефимович, хорошая. Не жалко будет все сразу потерять? – с холодным спокойствием спросил гость.
И тут Цадиков понял, с кем имеет дело. У него за спиной уже была одна ходка на зону, поэтому, несмотря на переливающийся двумя цветами фирменный костюм, на итальянские мокасины, он сразу же понял, что перед ним авторитетный вор.
– Значит, не хотите потерять семью и нажитое? – снова спросил гость.
– Ни в коем случае.
– Тогда ответьте мне всего на один вопрос. Откуда берете сырье?
У Цадикова сразу же улучшилось настроение. Он незамедлительно назвал фамилию и имя подельника.
Гость любезно поблагодарил и даже оставил телефон, пообещав всяческое содействие в случае неприятностей.
А новоявленный атаман разбойников Олег Самарин готовил новую операцию, сулившую необыкновенные деньги. Из Узбекистана должны были прийти вагоны с хлопковым сырьем для одной из полулегальных фабричонок.
Милиции он не боялся. Точно знал, что цеховики туда не пойдут. Их отбойщики ему тоже были не страшны, вся его бригада была вооружена пистолетами и готова пустить их в ход в любую минуту.
В тот вечер он в ресторане на станции Салтыковка ужинал с нужным человеком со станции Москва-Сортировочная. Ресторан на станции Салтыковка славился своими цыплятами тапака.
Олег широко угощал своего гостя марочным коньяком и замечательными цыплятами. К их столику подошел швейцар.
– Это ваш «москвич» стоит у ресторана?
– Да, – удивился Олег.
– Его какие-то люди пытаются открыть.
Олег выскочил из ресторана и увидел, что в салоне его машины горит свет, и двух мужиков увидел. Он бросился к машине, но сзади его ударили по голове. Очнулся Олег на старом кирпичном заводе, там, где у него был склад отбитого сырья.
– Очухался? – спросил его человек лет пятидесяти. – Ты, парень, беспредел сотворил, а за это отвечать надо. Вон сколько чужого добра свинтил.
Наутро рядом с железнодорожным переездом нашли разбитый «москвич». Водитель Самарин был мертв. Экспертиза показала, что он, прежде чем погиб, принял огромную дозу спиртного.
Кисловодское соглашение выполнялось неукоснительно. Много позже, во время перестройки, теневой бизнес превратится в легальный и тайные кровавые разборки станут достоянием прессы.
Позвонил режиссер Валера Михайловский и радостно сообщил, что они для одной сцены нашли потрясающее место и я должен немедленно оценить найденную натуру.
Я приехал на Чистопрудный бульвар, в знакомый дом. В третьей квартире, где была знаменитая «мельница», гримировались актеры.
Прошло тридцать лет, и никого не осталось. Валька Грек сгинул, словно растворился, Борю По Новой Фене убили после знаменитого катрана в Новосибирске. А в комнате, где Боря делал свою последнюю ставку, художники выстраивали декорацию воровской «малины».
Вот и вся история.
ОБЩАК
– Как жену?
– Как лошадь, – спокойно ответил Борис.
– Тогда, слушай, – грузин вскочил, – я твою ставку принимаю! Но я не азербайджанец. У нас гаремов нет. Ты дашь слово мужчины, что, если проиграешь, я за любые деньги сделаю вам развод...
...Надо сказать, что в сталинские времена расторжение брака было делом очень сложным.
– ...Я женюсь на Ниночке, – продолжал грузин, – и она прописывает меня в Москве. Состоялось?
– Состоялось, – зло ответил Борис, и Нина кивнула.
– Только играть будем моими картами, – заявил наивный кавказский человек.
– А почему тебе наши не нравятся? – поинтересовался Грек. – Тебе же в них перло, как из параши.
– Рисковать не хочу, – отвечал грузин, – ставка уж больно дорогая. Принеси из пальто мою колоду, – попросил он одного из своих спутников.
Тот вышел в коридор и вернулся с колодой.
– Проверяйте.
Борис внимательно осмотрел колоду, потом ее проверил Грек. Витя Кот достал лупу и изучил карты.
– Все чисто, – сказал он.
– Во что играем? – спросил Борис.
– В буру.
– Значит, так, – Борис перетасовал карты, – вы ставите весь мой проигрыш и двадцать тысяч.
– Состоялось! – Грузин положил на стол толстую пачку денег рядом с Бориным проигрышем и посмотрел на тихо сидящую в углу Нинку. – Только заряжаем на один удар.
– Заметано.
И Борис выиграл.
Улыбнувшись, он надел на руку часы, насадил на палец перстень. Невозмутимая Нинка надела свои украшения и положила в сумочку отыгранные деньги.
– На кону двадцать тысяч, положи. – Борис спрятал ключи от машины в карман.
– Поехали.
Через час все было кончено. Грузины проиграли всю наличность и трое часов.
– Я ставлю пальто, – закричал грузин, – дорогое, ратиновое, с собольим воротником!
– Сегодня не ваш день, – мило улыбнулся Борис, – январь все-таки на дворе, а вы из теплых краев. Давайте в другой раз.
Грузины заголосили. Грек дал нам знак, и мы вошли в комнату.
Силы оказались явно неравными, и люди из веселого Тбилиси спокойно ушли.
– Фраера, – сказал Витя Кот, – неужели они думали, что мы у них в карманах не поменяем их колоды на «заряженные»?
* * *
Прошло время, примерно лет двадцать, я решил поужинать в ресторане ЦДЛ. Хотя я не очень любил это престижное место, но там должен был появиться мой друг, замечательный писатель Валерий Осипов.Я вошел в Дубовый зал, до отказа забитый мастерами отечественной словесности, и начал искать свободное место. И вдруг увидел очень знакомую и очень красивую даму, машущую мне рукой.
Я подошел и дико удивился. Это была последняя ставка Бори По Новой Фене Нинка, и сидела она за столом с Яковом Борисовичем Гольдиным, великим теневым дельцом Советского Союза.
Мы познакомились с ним в доме моего старого знакомого, в те годы короля подпольного трикотажа, Ильи Гальперина, расстрелянного в 1967 году.
Яков Борисович, донельзя роскошный, сидел за столом в модном, кстати закрытом для посторонних, литературном клубе. Мест не было, и я сел к ним за стол.
– А я вас читал, – мило улыбнулся мне Гольдин, – ну, смотрю, после нашего последнего разговора у Гальперина не нажили палаты каменные?
– Пока нет, – вздохнул я, – и не предвидится в обозримом будущем.
– Почему же? Мой ангел-хранитель Ниночка кое-что рассказала мне о вас. Вы же не всегда были журналистом.
– Вернее, я еще не был журналистом.
– Но это риторика, я могу предложить вам цех шелкографии в Днепропетровске.
– А почему именно мне?
– Если согласитесь – узнаете. За год подниметесь, станете богатым человеком.
– Я подумаю.
– Ну думайте, думайте, – с иронией ответил Гольдин. Но тут появился веселый и шумный Валерий Осипов, и посиделки в ресторане сразу же изменились. Гольдин с Ниной, поужинав и выпив кофе, уехали, а мы остались догуливать.
Дня через четыре ко мне в редакцию приехал мой приятель из КГБ и положил на стол фотографию.
Зал ресторана ЦДЛ. Столик, красавица Нинка, элегантный Гольдин и я.
– С большими людьми дружишь.
– А то! Значит, пасете Якова Борисовича, мышка-наружка.
– А как догадался, что его, а не тебя?
– Тогда бы ты этот дагерротип мне бы не показывал. Слушай, а почему он меня клеил работать в Днепропетровск?
– Могу обрисовать в общих чертах. Речь идет о банде Матроса.
* * *
Прав был подпольный делец, который назвал брежневские годы золотым временем. Дефицит, причем повальный, породил теневую торговлю и производство.Все были довольны. Партийные и советские чиновники получали от этого свой жирный кусок, цеховики круто наживались, а люди могли приобрести необходимые им товары и продукты.
Страной заправляли старики, пробившиеся в Москву из Днепропетровска: Брежнев, Кириленко, Тихонов, Чебриков, Цуканов, Павлов и целая плеяда партчиновников более низкого ранга.
И если Ленинград был колыбелью революции, то Днепропетровск стал колыбелью партийного застоя. И неприкасаемым городом. Там, как нигде, развернулось теневое производство. Цеховики жили совсем неплохо. Отстегивали наверх нужные суммы и тихо и спокойно работали.
Эта идиллия продолжалась, пока Сашка Мильченко, по кличке «Матрос», не решил расстаться с футболом. И хотя В. Лобановский в 1972 году вывел «Днепр» в высшую лигу, Матросу расхотелось гонять мяч по полю. Он вернулся в родной Днепропетровск, в родительский дом на местной окраине, именуемой почему-то «Амур». Его там знали все. Знали и гордились. Еще бы, амурский паренек стал футбольной звездой.
Матрос не пошел работать на родной вагоноремонтный завод, не стал тренером юношеской спортивной школы. Он собрал банду и перво-наперво в одном из кафе завел практически легальный катран, в котором выигрывал только он один.
Вскоре любителей игры в одни ворота стало слишком мало, и тогда Матрос решил заняться благородным делом – рэкетом. Однако он не знал основных правил игры. Поэтому его наезды больше походили на вооруженные грабежи. Он с ребятами приезжал в бар, показывал бармену обрез и отбирал часть выручки. То же происходило в пивных палатках.
Но этот промысел не давал нужного количества денег. Вот тогда для цеховиков наступили черные дни. Ребята Матроса точно выясняли, где проживает подпольный делец, где его дача и гараж, и приходили в гости.
Матрос называл очень крупные суммы дани, иначе обещал для начала спалить дачу и квартиру, а потом уж заняться семьей. Цеховики, рыдая, платили ему деньги.
Местные власти не вмешивались. Матрос не трогал добропорядочных людей города, а подпольным миллионерам жаловаться было некому. Но однажды произошел невероятный случай. Из Москвы в родной город на «гастроли» прибыл очень хороший зубной техник, он привез с собой, естественно, золотишко, чтобы продать местным коллегам и поставить желающим мосты. Ребята Матроса узнали об этом и решили растрясти залетную знаменитость.
Строитель золотых мостов был местным, выросшим в не самом спокойном районе Днепропетровска, и, прежде чем стать зубной знаменитостью, был весьма серьезным каталой. Он встретил пришедших к нему молодых людей с некоторым изумлением. Такого он никак не ожидал.
Пацаны нагло потребовали сдать им все наличное золото. Тогда корифей зубных протезов вспомнил свою приблатненную молодость, схватил здоровенный кухонный нож и распорол двоим животы не хуже любого знаменитого хирурга.
Слух об этом немедленно разошелся по городу: цеховик, к которому пришли за данью, начал крошить ножом конкретных пацанов.
И тут в Днепропетровск прибыл сам Гольдин, имевший в этом городе огромные финансовые интересы. Он встретился с главным городским цеховиком Аркадием Ковалем и предложил ему оформить подсобниками-грузчиками двадцать человек, которых он пришлет из Москвы.
В Днепропетровск приехали серьезные ребята, все, как один, спортсмены-силовики, а с ними несколько человек со стволами. Видимо, в эту бригаду и вербовал меня Гольдин.
Матрос понял, что перегнул палку. Надо было находить общий язык с теневиками. А Гольдин тем временем встретился с несколькими авторитетными ворами и договорился о сходняке.
Он состоялся в 1979 году в Кисловодске. Впервые за стол переговоров сели воры в законе и короли подпольной экономики. Спорили долго. Одни говорили, что переговоры с фраерами нарушают воровской закон, другие, особенно московские воры, требовали навести порядок в отношениях с коммерсантами.
Доводы были весьма убедительны. Московские воры говорили о новой силе, которая хочет лишить их заработка, о молодых беспределыциках, для которых нет ни ментовских, ни воровских законов. Москвичей поддержали казанские уголовники. Они рассказали, какой беспредел творят в их городе молодые отморозки.
Было решено обложить теневиков данью: десять процентов в пользу смотрящего. Он же обязан будет из этих денег нанимать людей, которые станут защищать цеха от шпаны и отморозков.
Общаки начали расти и достигали сумм свыше миллиона рублей. Хранить такие деньги в одном месте было опасно и нецелесообразно. Поэтому воры стали находить вполне респектабельных граждан, у которых могли хранить свои деньги. Преимущество отдавалось тем, кто имел легальные большие доходы. В основном певцы и музыканты. Естественно, эстрадные.
Деньги клались в сберкассу на предъявителя. Книжка хранилась у весьма популярного в стране человека, а талон – у подлинного держателя общака, который, на воровском жаргоне, «сидел в яме», то есть практически никто не знал, кто он такой.
Грузинские блатняки держали свои деньги у одного из самых высокопоставленных чиновников в Москве. При Андропове против него было возбуждено уголовное дело за взятки. Сотрудники КГБ, проводившие у этого чиновника обыск, были поражены обилием антикварных раритетов, находившихся в многолетнем розыске.
Богатство воровского сообщества постоянно росло. При таких средствах так называемый зонный общак, пополнявшийся в основном за счет карточной игры, стал просто не нужен. С воли вполне могли передать «грев» в любом количестве.
Так закончилась война между теневой экономикой и воровским сообществом, которая вспыхнет с невероятной силой с самого начала перестройки.
Сегодня воры в законы контролируют некоторые банки и общаковая братва заседает в правлениях.
* * *
Основа любого теневого бизнеса – сырье. Чтобы получить его, цеховики тратили огромные деньги. Надо было дать весьма большим людям, но и не забыть о мелких исполнителях.А под занавес брежневской эпохи с сырьем становилось все сложнее.
Все подпольные цеха и фабрики находились под контролем крупных дельцов типа Якова Борисовича Гольдина. Но многих такая постановка вопроса в корне не устраивала. Особенно под Москвой. Колхозы области благополучно разорялись, и открытие подпольных цехов было просто спасением.
В Орехово-Зуеве, Загорске, Коломне, Дмитрове начали, как грибы после дождя, появляться новые подсобные производства. Они считались дикими и в давно сложившуюся теневую организацию не входили.
А сырье доставать надо. Вот здесь-то им на помощь и пришли ребята из тихих подмосковных городов.
Олег Самарин, уволенный из армии за гибель подчиненных на учении, собрал пятерых битых ребят, и они решили заняться абсолютно новым промыслом.
Самарин заводил знакомство на железнодорожных пакгаузах, с диспетчерами автохозяйств. Он продал дачу своих родителей, поэтому деньги у него имелись. Нужных людей он «заряжал» определенными суммами, и они давали ему наводку, для каких цехов приходят грузы.
Дальше все было делом техники. Они перегоняли вагоны на другой путь, а автофуры останавливали на дороге, выкидывали водителей, перегружали сырье на свои машины и увозили на склад в поселок Кучино под городом Железнодорожным. Склад оборудовали на старом кирпичном заводе. После этого сырье продавалось вновь организованным цехам.
Олег Самарин и его ребята быстро «поднялись». У них появились машины, одеваться они стали в финский дефицит.
Самарин, увозя сырье у цеховиков, даже подумать не мог, что имеет он дело не с тихими техноруками, больше всего на свете боявшимися ОБХСС, а с отлаженной и жестокой подпольной машиной.
Дела подмосковного бизнеса были весьма небезынтересны Борису Яковлевичу Гольдину, поэтому он решил принять экстренные меры. Созвонился и встретился со знаменитым вором в законе Черкасом, нарисовал ему леденящую душу картину чудовищных безобразий, творимых беспределыциками в Подмосковье. И добавил, что многие не могут платить положенные десять процентов, так как цеха стоят.
Через некоторое время на дачу в Снегирях, хозяином которой был Лев Ефимович Цадиков, приехали незваные гости. Их было трое. Двое крепких ребят остались у машины, а вполне прилично одетый человек лет пятидесяти вежливо постучался на террасу.
Лев Ефимович завтракал по утреннему времени с семьей.
Гость поздоровался, извинился за беспокойство, пожелал приятного аппетита. Цадиков немедленно предложил ему чашку кофе со сливками.
– Дело у меня к вам неотложное, Лев Ефимович, – сказал гость, допив кофе. И, обратившись кжене хозяина, добавил: – Вы уж извините, нужда у меня к вашему мужу служебная, так что мы пойдем пошепчемся.
Они вышли с террасы, направились к симпатичной бревенчатой баньке, построенной в виде старого русского терема.
– Симпатичная банька, дачка славная, семья у вас, Лев Ефимович, хорошая. Не жалко будет все сразу потерять? – с холодным спокойствием спросил гость.
И тут Цадиков понял, с кем имеет дело. У него за спиной уже была одна ходка на зону, поэтому, несмотря на переливающийся двумя цветами фирменный костюм, на итальянские мокасины, он сразу же понял, что перед ним авторитетный вор.
– Значит, не хотите потерять семью и нажитое? – снова спросил гость.
– Ни в коем случае.
– Тогда ответьте мне всего на один вопрос. Откуда берете сырье?
У Цадикова сразу же улучшилось настроение. Он незамедлительно назвал фамилию и имя подельника.
Гость любезно поблагодарил и даже оставил телефон, пообещав всяческое содействие в случае неприятностей.
А новоявленный атаман разбойников Олег Самарин готовил новую операцию, сулившую необыкновенные деньги. Из Узбекистана должны были прийти вагоны с хлопковым сырьем для одной из полулегальных фабричонок.
Милиции он не боялся. Точно знал, что цеховики туда не пойдут. Их отбойщики ему тоже были не страшны, вся его бригада была вооружена пистолетами и готова пустить их в ход в любую минуту.
В тот вечер он в ресторане на станции Салтыковка ужинал с нужным человеком со станции Москва-Сортировочная. Ресторан на станции Салтыковка славился своими цыплятами тапака.
Олег широко угощал своего гостя марочным коньяком и замечательными цыплятами. К их столику подошел швейцар.
– Это ваш «москвич» стоит у ресторана?
– Да, – удивился Олег.
– Его какие-то люди пытаются открыть.
Олег выскочил из ресторана и увидел, что в салоне его машины горит свет, и двух мужиков увидел. Он бросился к машине, но сзади его ударили по голове. Очнулся Олег на старом кирпичном заводе, там, где у него был склад отбитого сырья.
– Очухался? – спросил его человек лет пятидесяти. – Ты, парень, беспредел сотворил, а за это отвечать надо. Вон сколько чужого добра свинтил.
Наутро рядом с железнодорожным переездом нашли разбитый «москвич». Водитель Самарин был мертв. Экспертиза показала, что он, прежде чем погиб, принял огромную дозу спиртного.
Кисловодское соглашение выполнялось неукоснительно. Много позже, во время перестройки, теневой бизнес превратится в легальный и тайные кровавые разборки станут достоянием прессы.
* * *
В 1980 году по моему сценарию снимали фильм «По данным уголовного розыска». Действие его происходит в 1942 году, поэтому натуру для съемок искали особенно тщательно.Позвонил режиссер Валера Михайловский и радостно сообщил, что они для одной сцены нашли потрясающее место и я должен немедленно оценить найденную натуру.
Я приехал на Чистопрудный бульвар, в знакомый дом. В третьей квартире, где была знаменитая «мельница», гримировались актеры.
Прошло тридцать лет, и никого не осталось. Валька Грек сгинул, словно растворился, Борю По Новой Фене убили после знаменитого катрана в Новосибирске. А в комнате, где Боря делал свою последнюю ставку, художники выстраивали декорацию воровской «малины».
Вот и вся история.
ОБЩАК
Конечно, можно проехать еще одну остановку и выйти прямо у входа в Дом кино, но я выхожу у дома, в котором вырос.
Нет, меня не мучает острое чувство ностальгии и я не «ищу детство», просто мне приятно идти через этот чахлый сквер, мимо памятника Ленину, у которого нынче бесстрашно собаки поднимают лапы, а когда-то их хозяева за это вполне могли попасть в список неблагонадежных.
Сквер такой же, как много лет назад. Правда, теперь я не встречаю здесь знакомых. То ли перестал их узнавать, то ли разбросала их жизнь по разным городам и весям.
Ничего здесь практически не изменилось. Только на площадке под моим бывшим балконом настроили гаражей. А раньше здесь по вечерам танцевали, а днем играли в домино.
И приходил сюда крепенький мужичок, дядя Костя, живший в соседнем доме по Кондратьевскому переулку.
Играли на интерес, ставили на кон мятые рубли и трешки.
Мы любили дядю Костю. Он был веселым и добрым.
Летом он приходил во двор в одной шелковой синей маечке. Тогда в нашем городе прижилась такая мода, и мы с трепетом разглядывали наколки на его руках, спине и груди.
Ну, конечно, он был моряком. Наверняка, боцманом на большом корабле, обошедшем полсвета. Мы сами это придумали и свято верили в его морское прошлое.
К нам во двор приходили с Тишинского рынка огольцы, так назывались приблатненные пацаны. Они носили кепки-малокозырочки, смятые гармошкой прохоря, так именовались сапоги, и обязательно морские тельняшки.
Они хвастались перед нами своими воровскими подвигами, показывали перья – финки с наборными из плексигласа ручками.
Огольцы приходили играть с нами в пристенок и расшибалку и, конечно, выигрывали у нас мелочь, которую мы собирали на кино или петушков на палочке, которыми торговали бойкие бабки рядом с рынком.
Однажды в самый разгар игры появился дядя Костя. Он только взглянул на огольцов, и те исчезли, словно растаяли.
У нас он отобрал битки, сработанные из старинных монет, забросил их и сказал:
– Увижу, что играете на деньги, – уши оборву. Сначала научитесь зарабатывать, потом начинайте шпилить. А пока вы у мамок по карманам двугривенные воруете, об игре забудьте.
Много позже я часто читал, как воры собирают пацанов, рассказывают им истории о шикарной блатной жизни, учат пить, играть, запутывают и посылают на дело. В нашем доме и в соседних переулках жило много блатных. Но никто из них ничему плохому нас не учил.
Видимо, не только мы, мальчишки, любили моряков. Я сам видел, как у дощатой пивной в Кондратьевском Сашка Косой, главарь местных карманников, почтительно кланялся дяде Косте, да и другие лихие люди с Тишинки с большим уважением относились к нему.
В конце ноября 1946 года я возвращался из школы по Большому Кондратьевскому, мне нравилось ходить именно здесь, так как в переулке серьезные пацаны играли с лохами в три листика.
– И только на туза! И только на туза! Как туз, так и денег картуз! – кричал банкомет, зазывая желающих попытать счастья.
Но на этот раз никто не приглашал на игру, да и вообще переулок был пуст, только в самом конце у нашего двора собралась огромная толпа.
Я нырнул под арку соседнего дома и, протиснувшись в щель между двумя сараями, проник в соседний двор. У дома, где жил дядя Костя, стоял фургон «скорой помощи», милицейский мотоцикл и «эмка». Суетились милиционеры в синих шинелях и таинственные люди в штатском.
Тут-то я и узнал, что дядю Костю убили.
А вот за что? Я пытался разузнать у мужиков из нашего двора, но они отвечали удивительно однообразно:
– Подрастешь, узнаешь.
Некоторую ясность внес мой дружок Витька Яшин из дома, где жил покойный. Он таинственно поведал мне, что дядю Костю убили за клад, который он прятал.
Конечно. Все ясно. Моряк нашел на дальнем острове сокровища и закопал их, естественно, рядом с домом. Об этом прознали неведомые люди, а возможно, и хозяева клада и убили старого боцмана.
Немедленно было принято решение искать клад. Под этим делом, говоря языком Тишинки, подписались я и два моих другана.
Мы экипировались, как следует искателям кладов. У каждого пацана в те годы был трофейный немецкий фонарь, лопаты мы сперли в кочегарке нашего дома и, как стемнело, рванулись в экспедицию.
Копать решили рядом с домом. По ноябрьскому времени земля была мерзлой и поддавалась с трудом.
Первую яму мы копали допоздна, в кровь сбив ладони. Но это нас не остановило.
Дома наврали, что ладони сбили на турнике и брусьях, и, надев перчатки, пошли рыть вторую яму.
За этим занятием нас и застал дворник Миша по кличке «Четвертинка».
Он погнал нас, норовя достать метлой. Слава богу, что было темно и лиц наших он не разглядел.
После позорного бегства идея кладоискательства отмерла сама собой.
Что же случилось с дядей Костей, я узнал много позже.
В те годы так именовались оперативные уполномоченные. За раскрытие убийства учительницы Прониной в Мелекессе, куда по личному указанию Сталина была направлена бригада из МУРа, Ефимов получил орден «Знак Почета». В 30-е годы стать орденоносцем было высокой честью.
В 1941-м он ушел на фронт. Сражался, как надо. Пришел домой с орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени. Просто так эти отличия не давали.
Алексей Иванович был живой энциклопедией московского преступного мира. Он знал массу интересных историй.
В одних он принимал участие сам, другие знал от своих коллег.
Как-то в разговоре Ефимов сказал, что сразу после войны Тишинский рынок был его территорией.
Я немедленно вспомнил дядю Костю.
– Помню, – Алексей Иванович рассмеялся, – конечно, помню, только никогда моряком он не был. А плавал только в порт Ванино, по этапу.
Дядя Костя, Константин Дерябин, по кличке «Тихий», был авторитетным вором, естественно в законе. Он держал общак всех уголовников, промышлявших на Тишинке. И замочили его за этот общак.
Так уж случилось, что молодость моя проходила не среди студентов консерватории, а в самом криминальном центровом замесе. Я уже достаточно хорошо знал блатные примочки. И что такое общак, и кому доверяют воровские кассы взаимопомощи. Кроме того, мне было известно, что вора, посягнувшего на общак, найдут и замочат, если даже он скроется в логове белых медведей на Северном полюсе. Сыскная работа у блатных поставлена не хуже, а может быть, и лучше милицейской.
– Алексей Иванович, – засомневался я, – кто же мог поднять руку на содержателя общака?
– А кто главный враг воров? Кто из уголовников не живет по их законам и режет их на зонах?
– Бандиты.
– Правильно. Замочили Тихого бандиты. Замочили и взяли воровскую кассу.
– Так просто?
– Нет, история была непростая.
Три месяца. Одна звездочка на погоны – и фронт.
Им повезло, они не испытали горечь отступления и тяжесть затяжных оборонительных боев. Они наступали. Сражались храбро. Получали ордена и медали и пришли в освобожденную Европу.
Все трое оказались в Австрии. Даже истерзанная войной Вена показалась им совершенно другим – прекрасным и сказочным миром. Кабаки, женщины, машины и красивые тряпки – все было в этом мире, и он разительно отличался от аскетической московской жизни.
Летом 46-го года их уволили. Они приехали в Москву с мотоциклами и чемоданами, полными шмоток. Да и деньги у них были. Троица познакомилась в одном из коммерческих ресторанов. Замечательные послевоенные московские компании. Красивые, заждавшиеся кавалеров девушки, манящий полумрак «Коктейль-холла» и горящие люстры коммерческих кабаков.
Они могли поступить в институт, фронтовиков принимали на самых льготных условиях. Могли пойти работать. Но на фронте они привыкли к опасности и особому офицерскому положению. А тут еще поверженная Европа вспоминалась со своими соблазнами. Какая уж учеба и тем более работа на заводе!..
За год фронтовой жизни они научились распоряжаться чужими жизнями и не очень опасаться за свою. Так в Москве появилась новая дерзкая банда.
Есть такой фильм «Улица полна неожиданностей», выпущенный на экран в 1958 году. Один из основных сюжетных ходов – ограбление кассира. По сценарию фильма, кассир идет в банк, где получает чемодан денег и с ними топает на работу. Теперь, когда деньги возят на броневиках с охраной, кадры из фильма смотрятся как ненаучная фантастика.
Нет, меня не мучает острое чувство ностальгии и я не «ищу детство», просто мне приятно идти через этот чахлый сквер, мимо памятника Ленину, у которого нынче бесстрашно собаки поднимают лапы, а когда-то их хозяева за это вполне могли попасть в список неблагонадежных.
Сквер такой же, как много лет назад. Правда, теперь я не встречаю здесь знакомых. То ли перестал их узнавать, то ли разбросала их жизнь по разным городам и весям.
Ничего здесь практически не изменилось. Только на площадке под моим бывшим балконом настроили гаражей. А раньше здесь по вечерам танцевали, а днем играли в домино.
И приходил сюда крепенький мужичок, дядя Костя, живший в соседнем доме по Кондратьевскому переулку.
* * *
Была война, поэтому стучали костяшками или больные, освобожденные от армии, или мужики в возрасте, работавшие в депо на станции Москва-Белорусская, которые заступали на работу в вечернюю смену.Играли на интерес, ставили на кон мятые рубли и трешки.
Мы любили дядю Костю. Он был веселым и добрым.
Летом он приходил во двор в одной шелковой синей маечке. Тогда в нашем городе прижилась такая мода, и мы с трепетом разглядывали наколки на его руках, спине и груди.
Ну, конечно, он был моряком. Наверняка, боцманом на большом корабле, обошедшем полсвета. Мы сами это придумали и свято верили в его морское прошлое.
К нам во двор приходили с Тишинского рынка огольцы, так назывались приблатненные пацаны. Они носили кепки-малокозырочки, смятые гармошкой прохоря, так именовались сапоги, и обязательно морские тельняшки.
Они хвастались перед нами своими воровскими подвигами, показывали перья – финки с наборными из плексигласа ручками.
Огольцы приходили играть с нами в пристенок и расшибалку и, конечно, выигрывали у нас мелочь, которую мы собирали на кино или петушков на палочке, которыми торговали бойкие бабки рядом с рынком.
Однажды в самый разгар игры появился дядя Костя. Он только взглянул на огольцов, и те исчезли, словно растаяли.
У нас он отобрал битки, сработанные из старинных монет, забросил их и сказал:
– Увижу, что играете на деньги, – уши оборву. Сначала научитесь зарабатывать, потом начинайте шпилить. А пока вы у мамок по карманам двугривенные воруете, об игре забудьте.
Много позже я часто читал, как воры собирают пацанов, рассказывают им истории о шикарной блатной жизни, учат пить, играть, запутывают и посылают на дело. В нашем доме и в соседних переулках жило много блатных. Но никто из них ничему плохому нас не учил.
Видимо, не только мы, мальчишки, любили моряков. Я сам видел, как у дощатой пивной в Кондратьевском Сашка Косой, главарь местных карманников, почтительно кланялся дяде Косте, да и другие лихие люди с Тишинки с большим уважением относились к нему.
В конце ноября 1946 года я возвращался из школы по Большому Кондратьевскому, мне нравилось ходить именно здесь, так как в переулке серьезные пацаны играли с лохами в три листика.
– И только на туза! И только на туза! Как туз, так и денег картуз! – кричал банкомет, зазывая желающих попытать счастья.
Но на этот раз никто не приглашал на игру, да и вообще переулок был пуст, только в самом конце у нашего двора собралась огромная толпа.
Я нырнул под арку соседнего дома и, протиснувшись в щель между двумя сараями, проник в соседний двор. У дома, где жил дядя Костя, стоял фургон «скорой помощи», милицейский мотоцикл и «эмка». Суетились милиционеры в синих шинелях и таинственные люди в штатском.
Тут-то я и узнал, что дядю Костю убили.
А вот за что? Я пытался разузнать у мужиков из нашего двора, но они отвечали удивительно однообразно:
– Подрастешь, узнаешь.
Некоторую ясность внес мой дружок Витька Яшин из дома, где жил покойный. Он таинственно поведал мне, что дядю Костю убили за клад, который он прятал.
Конечно. Все ясно. Моряк нашел на дальнем острове сокровища и закопал их, естественно, рядом с домом. Об этом прознали неведомые люди, а возможно, и хозяева клада и убили старого боцмана.
Немедленно было принято решение искать клад. Под этим делом, говоря языком Тишинки, подписались я и два моих другана.
Мы экипировались, как следует искателям кладов. У каждого пацана в те годы был трофейный немецкий фонарь, лопаты мы сперли в кочегарке нашего дома и, как стемнело, рванулись в экспедицию.
Копать решили рядом с домом. По ноябрьскому времени земля была мерзлой и поддавалась с трудом.
Первую яму мы копали допоздна, в кровь сбив ладони. Но это нас не остановило.
Дома наврали, что ладони сбили на турнике и брусьях, и, надев перчатки, пошли рыть вторую яму.
За этим занятием нас и застал дворник Миша по кличке «Четвертинка».
Он погнал нас, норовя достать метлой. Слава богу, что было темно и лиц наших он не разглядел.
После позорного бегства идея кладоискательства отмерла сама собой.
Что же случилось с дядей Костей, я узнал много позже.
* * *
В 1958 году в МУРе меня познакомили с замечательным человеком, майором Алексеем Ивановичем Ефимовым. Он был живой историей Московского уголовного сыска. В 1920 году Леше Ефимову было всего пятнадцать лет, когда он стал младшим агентом угрозыска.В те годы так именовались оперативные уполномоченные. За раскрытие убийства учительницы Прониной в Мелекессе, куда по личному указанию Сталина была направлена бригада из МУРа, Ефимов получил орден «Знак Почета». В 30-е годы стать орденоносцем было высокой честью.
В 1941-м он ушел на фронт. Сражался, как надо. Пришел домой с орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени. Просто так эти отличия не давали.
Алексей Иванович был живой энциклопедией московского преступного мира. Он знал массу интересных историй.
В одних он принимал участие сам, другие знал от своих коллег.
Как-то в разговоре Ефимов сказал, что сразу после войны Тишинский рынок был его территорией.
Я немедленно вспомнил дядю Костю.
– Помню, – Алексей Иванович рассмеялся, – конечно, помню, только никогда моряком он не был. А плавал только в порт Ванино, по этапу.
Дядя Костя, Константин Дерябин, по кличке «Тихий», был авторитетным вором, естественно в законе. Он держал общак всех уголовников, промышлявших на Тишинке. И замочили его за этот общак.
Так уж случилось, что молодость моя проходила не среди студентов консерватории, а в самом криминальном центровом замесе. Я уже достаточно хорошо знал блатные примочки. И что такое общак, и кому доверяют воровские кассы взаимопомощи. Кроме того, мне было известно, что вора, посягнувшего на общак, найдут и замочат, если даже он скроется в логове белых медведей на Северном полюсе. Сыскная работа у блатных поставлена не хуже, а может быть, и лучше милицейской.
– Алексей Иванович, – засомневался я, – кто же мог поднять руку на содержателя общака?
– А кто главный враг воров? Кто из уголовников не живет по их законам и режет их на зонах?
– Бандиты.
– Правильно. Замочили Тихого бандиты. Замочили и взяли воровскую кассу.
– Так просто?
– Нет, история была непростая.
* * *
То, что произошло, было весьма типично для послевоенной Москвы. Три молодых человека, все закончили школу в мае 44-го года, были отправлены в училище, где готовили младших лейтенантов.Три месяца. Одна звездочка на погоны – и фронт.
Им повезло, они не испытали горечь отступления и тяжесть затяжных оборонительных боев. Они наступали. Сражались храбро. Получали ордена и медали и пришли в освобожденную Европу.
Все трое оказались в Австрии. Даже истерзанная войной Вена показалась им совершенно другим – прекрасным и сказочным миром. Кабаки, женщины, машины и красивые тряпки – все было в этом мире, и он разительно отличался от аскетической московской жизни.
Летом 46-го года их уволили. Они приехали в Москву с мотоциклами и чемоданами, полными шмоток. Да и деньги у них были. Троица познакомилась в одном из коммерческих ресторанов. Замечательные послевоенные московские компании. Красивые, заждавшиеся кавалеров девушки, манящий полумрак «Коктейль-холла» и горящие люстры коммерческих кабаков.
Они могли поступить в институт, фронтовиков принимали на самых льготных условиях. Могли пойти работать. Но на фронте они привыкли к опасности и особому офицерскому положению. А тут еще поверженная Европа вспоминалась со своими соблазнами. Какая уж учеба и тем более работа на заводе!..
За год фронтовой жизни они научились распоряжаться чужими жизнями и не очень опасаться за свою. Так в Москве появилась новая дерзкая банда.
Есть такой фильм «Улица полна неожиданностей», выпущенный на экран в 1958 году. Один из основных сюжетных ходов – ограбление кассира. По сценарию фильма, кассир идет в банк, где получает чемодан денег и с ними топает на работу. Теперь, когда деньги возят на броневиках с охраной, кадры из фильма смотрятся как ненаучная фантастика.