Эдуард Хруцкий. МЧК сообщает

   Копытин молчал.
   - Помните, что у нас в организации состоят чины полиции. Люди, прекрасно знакомые с уголовным миром. Мы знаем все, что вы, ну... как бы сказать...
   - Граблю? - зло выдавил Копытин.
   - Изымаете, до последней копейки. Вы, поручик, просто недооцениваете нашу службу. Через неделю ждем денег. Адрес вам известен.
   Алмазов-Рюмин резко повернулся и зашагал в сторону Петровки.
   Манцев стоял, прислонясь к теплому кафелю голландки, и слушал Мартынова, меряющего шагами кабинет.
   - Мы все обдумали. Пойдут они к Васильеву. Мы их возьмем. А дальше? Собан-то опять уйдет, и Копытин тоже.
   - Ну и что ты предлагаешь, Федор?
   Мартынов подошел к Манцеву, наклонился.
   - Есть план, - азартно сказал он.
   - Излагайте.
   - Мы решили так...
   Собан и Копытин играли в карты.
   - Карта тебе прет, Витя, как из параши.
   Копытин подтянул к себе выигрыш:
   - Ничего, Коля, карта не лошадь, к утру повезет, - Копытин начал быстро сдавать карты.
   Собан взял, поглядел, бросил:
   - Я тебе что хочу сказать, Витя. Интересовались тобой.
   - Кто? - дернул щекой Копытин.
   - Солидный мужик. Раньше в сыскной служил.
   - Что ему надо?
   - Не сказал.
   - Хочешь, я тебе скажу? - Копытин перегнулся через стол. - Хочешь?
   - Не психуй, гнида, - Собан оттолкнул Копытина.
   - Так вот, они хотят, чтобы мы с тобой часть взятого офицерскому заговору отдавали.
   - Точно?
   - Я же, знаешь, зря языком не бренчу.
   - Значит, - усмехнулся Собан, - опять експлатация. Мы бери, а им отдавай. Не выйдет.
   - Нет, ты не знаешь этих людей. А я их знаю.
   - Витя, ты кто будешь? А то о тебе разное говорят.
   - Я офицером был. А теперь свободный человек. Мне не нужны ни белые, ни красные. Жить хорошо хочу. Поэтому слушай меня, Николай.
   Копытин достал портсигар, щелкнул крышкой, протянул Собану.
   Они закурили.
   - Ты, Собан, дурак. Не прыгай, сиди тихо. Дурак. Все ты можешь в налете взять. Цацки, деньги, жратву. Все, кроме ума.
   - Ишь, падло, как заговорил, - лицо Собана налилось, губы стали тонкими и жесткими.
   - Ты глазами не зыркай. Я не из пугливых. Насмотрелся того, чего тебе с твоими сопливыми мокрушниками никогда не увидеть. Они кровью хвастают. Так я ее за день проливал больше, чем они за две жизни.
   Лицо Копытина обострилось, глаза стали прозрачными и страшными, тиком пошла щека.
   Собан посмотрел на него, ему стало неуютно в этой комнате. Словно кто-то вошел сзади и приставил наган к его затылку.
   - Слушай меня, - продолжал Копытин, - ну возьмем мы еще пять мешков денег. А дальше? Ну, пропьем, прогуляем... А потом? Через полгода ЧК и уголовка на ноги встанут и прихлопнут нас, как мух.
   Копытин ткнул окурок в тарелку с сардинами. Взял бутылку, разлил:
   - Я тебе вот что предлагаю. Проведем три дела и уйдем.
   - Куда?
   - Сначала в Петроград, оттуда в Финляндию.
   - Так нас там и ждут. - Собан в два глотка выпил водку. - Ждут и плачут.
   - Таких, как сейчас, с этим, - Копытин презрительно подбросил пачку денег, - с этим нет. Мы сделаем три дела. Возьмем камни у Васильева, валюту на Мясницкой, и еще одно. О нем потом скажу. А дальше век за границей живи, в богатстве и роскоши.
   - Когда уйдем? - Собан вскочил.
   - Сроку всего десять дней. В Петрограде у меня люди есть. Они за эту бумагу нас переправят. Так мы ее всю им отдадим.
   - Смотри, Виктор, - ощерился Собан, - со мной не шути.
   - Нас, Коля, одна веревка повязала. Ты без меня никуда, а я без тебя.
   Манцев и Мартынов ехали по заснеженным улицам Москвы в сторону Пресни.
   Автомобиль остановился у фабричных ворот с надписью над ними: "Московские электромеханические мастерские".
   Они шли через чисто убранный, разметенный двор. Здесь, видимо, уважали свой труд. Стояли ящики под аккуратным навесом, железные отходы были по-хозяйски сложены у забора и даже прикрыты брезентом.
   - Вы к кому, товарищи? - окликнул их человек в фуражке с эмблемой техника.
   - Мы из ЧК, - ответил Манцев.
   - Пойдемте, я провожу вас в цех.
   Цех встретил шумом и ярким светом газосварки.
   - Подождите, товарищи, - провожатый ушел.
   А чекисты остались стоять, наблюдая, как работают люди. Был в их труде особый покой и порядок. Так обычно работают те, кто досконально знает свое дело.
   - Смотри, Мартынов, - Манцев положил ему руку на плечо, - видишь, как работают. Точно, быстро, ловко. А мы с тобой?
   - Но мы же еще учимся, Василий Николаевич.
   - Слишком дорого наша учеба народу обходится.
   Шум постепенно затихал. Рабочие останавливали станки, складывали инструменты. Вытирая руки ветошью, шли к дальнему концу цеха, где стоял дощатый помост.
   Манцев увидел человека, машущего им рукой.
   - Пошли, Федор.
   И вот они стоят в центре полукруга, а на них внимательно смотрят десятки глаз.
   Манцев осмотрелся. Народ все больше был степенный, немолодой. Подошел однорукий, в матросском бушлате:
   - Я секретарь комячейки. Начнем. - Он огляделся и вдруг крикнул зычно, как на палубе в шторм: - Товарищи! Вы писали в горком партии, вот приехали к нам товарищи из ЧК. Попросим их выступить.
   Манцев вспрыгнул на помост:
   - Товарищи, мы приехали к вам, чтобы узнать, какие у вас есть вопросы к Московской ЧК, что нам вместе надо делать, чтобы покончить с бандитизмом.
   Из толпы вышел человек лет под шестьдесят, с лицом, обожженным металлом, с рыжеватыми прокуренными усами, с седым ежиком на голове.
   - Скажи нам, товарищ, - обратился он к Манцеву. - Вот мы, - он обвел взглядом толпу, - работаем здесь. Значит, пролетариат. А вы кто будете?
   - Я - член коллегии Московской ЧК Манцев Василий Николаевич, а это Мартынов Федор Яковлевич, руководитель группы по борьбе с бандитизмом.
   - Так, подходяще, - сказал пожилой рабочий, - а в партии с какого года?
   - Я с девятьсот шестого, а товарищ Мартынов с восемнадцатого.
   - Подходяще. Теперь ответь нам, товарищ чекист, на наши вопросы. Я читал в "Известиях" декрет о создании Московской ЧК, так с одним в шубе поспорил. Он говорит - новая охранка, а я ему - мол, это нашему рабочему делу охрана. Так, товарищ Манцев?
   - Безусловно.
   - Значит, ты со мной согласен. А тогда дай отчет нам, рабочим, по нашим вопросам. Первое - до каких пор шпана в Москве людей резать будет? Мы весь тот месяц без жалованья сидели, потому что бандюги артельщика убили, а наши кровные унесли. Так мы и семьи наши в скудности сплошной сидели. Это как, товарищ чекист? Теперь, товарищ, ответь нам, кто и за что убил нашего технорука, золотого человека инженера Басова? А знаешь, чем он занимался и мы с ним?
   - Приблизительно, - ответил Манцев.
   - Мы с ним электрохозяйство Москвы налаживали, чтобы в этом году, к лету, везде фонари как надо горели, трамваи хорошо ходили, чтобы на электростанции перебоев не было. И дело это техноруку нашему, товарищу Басову, Ильич поручил. Как же ты такого человека не уберег?
   Рабочий замолчал. Молчали и люди в цехе, только где-то противно, на высокой ноте визжала электропила.
   - Это еще не все. Среди нас есть такие, которые говорят, что Басова чекисты убили, мол, за дворянское происхождение да за деньги какие-то. Теперь скажи, что это за "черные мстители" в городе объявились, которые милиционеров бьют? Вот теперь все у меня. Отвечай, товарищ чекист.
   Манцев помолчал, оглядывая людей. Они стояли плотно, плечо к плечу. В спецовках, ватных куртках, фартуках. Они стояли и ждали ответа.
   - Товарищи, - голос Манцсва сел от волнения. Он откашлялся и продолжал: - Буду отвечать по порядку. Убийство вашего артельщика нами раскрыто. Бандиты Костыркин Михаил и Сиротин Семен пойманы и расстреляны.
   - Правильно!..
   - Стрелять их всех!
   - Верно!..
   Словно вздохнула толпа.
   Манцев поднял руку.
   - Теперь об инженере Басове. Мы с вами вместе скорбим о тяжелой утрате. Зверье из банды Николая Сафонова по кличке Собан убили его и ограбили квартиру. Мы обезвредили несколько участников банды. Нашли похищенное имущество. Нам еще нелегко приходится, нас сыскному делу не учили. Но мы учимся даже на своих ошибках, я обещаю вам, товарищи, что в ближайшее время революционное возмездие настигнет Собана и его дружков. А теперь покажите нам того, кто на чекистов клеветал и о "черных мстителях" рассказывал.
   Толпа зашумела, закачалась и вытолкнула к помосту человека лет сорока в очках с металлической оправой на птичьем носу.
   - Эсер? - Манцев спрыгнул с помоста.
   - Какое это имеет значение?
   - Значит, эсер, - улыбнулся Василий Николаевич, - я их пропаганду сразу узнаю. Уж больно красиво врут. Милиционеров, товарищи, тоже убил Собан со своими подручными. А что касается зверств ЧК, то хочу сказать: бандиты врываются в квартиры, выдавая себя за чекистов. У них две цели: уголовная и политическая, грабеж и убийство и дискредитация ЧК.
   Пожилой рабочий влез на помост, поднял руку:
   - Товарищи пресненцы! Довольны ли вы ответами?
   - Вполне!
   - Правильно!
   - Дело говорил.
   - Тогда выношу резолюцию нашего собрания. Кто за полное доверие нашим чекистам - поднять руки!
   Руки подняли все до одного.
   В машине Манцев сказал Мартынову:
   - Я, дорогой мой, сегодня испытал и острое чувство стыда, и огромную радость.
   - Я думаю, Василий Николаевич, мы не охранка, надо чаще в газетах сообщать о нашей работе.
   - Правильно, Федор. Владимир Ильич всегда говорил, что у партии нет секретов от народа, а мы, чекисты, - вооруженный отряд партии. Гласность. Во всем. В успехах и ошибках. Тогда нам поверят.
   - Надо было, Василий Николаевич, этого, в очках, с собой прихватить.
   - Зачем? - улыбнулся Манцев. - Он уже не страшен нам. Нет ничего более действенного, чем публичное разоблачение. Он не враг. А сплетни, слухи, - они всегда бушуют. Главное - разоблачить их не словами, а делом. Так, милый Федор Яковлевич, нас учит Феликс Эдмундович. Наша власть еще совсем молодая. Впрочем, и мы с тобой не старые. - Манцев засмеялся.
   Машина уже въезжала на Лубянскую площадь, и Манцев спросил:
   - Что с операцией?
   - Квартира Васильевых под постоянным наблюдением.
   - Кого вводим в операцию?
   - Данилова.
   - Не молод?
   - Нет, парень серьезный, дерется здорово, джиу-джитсу знает, уроки брал, стреляет неплохо, а главное, его в Москве никто не знает.
   - Давайте готовить.
   Данилов вошел в кабинет Манцева. Одет он был необычно: черную косоворотку, шитую по воротнику белым, опоясывал наборный пояс, пиджак свисал с левого плеча, синие брюки заправлены в лакированные сапоги гармошкой.
   В кабинете кроме Мартынова и Манцева сидел человек лет сорока в форменном сюртуке без петлиц, белоснежный воротничок подпирал подбородок. Было в нем что-то барское, а вместе с тем вульгарное.
   - Так-с, - сказал он, - по фене ботаешь?
   - Что? - удивился Данилов.
   - Не та масть, Василий Николаевич, ошибся ваш гример.
   - Пожалуй, да, - Манцев засмеялся, - не похож ты, Ваня, на удачливого вора.
   - Вы, молодой человек, - обратился к Данилову незнакомый, - кстати, не смотрите на меня так удивленно, моя фамилия Бахтин, я криминалист и консультант у коллеги Манцева.
   - Великий спец по уркам, - белозубо улыбнулся Мартынов, - бог нам вас послал, Александр Петрович.
   - Ну зачем же так? Не упоминайте господне имя всуе. Нехорошо. Так кем вы были, молодой человек, в той, иной и спокойной жизни?
   - Я закончил Брянское реальное училище.
   - Весьма почтенно. И чем думали заниматься?
   - Хотел подать прошение в Лазаревский институт.
   - О-о-о! Романтика. Запад есть Запад. Восток есть Восток. И с места они не сойдут.
   - Киплинг, - мрачно сказал Данилов.
   - Мило. Мило. Значит, студент. Пойдемте.
   И снова открылась дверь кабинета. На пороге стоял молодой человек в студенческой куртке с петлицами, в брюках с кантом, обтягивающих ноги. Белоснежная рубашка, загнутые углы воротника, галстук с булавкой. Данилов даже причесан был иначе. Волосы разделял ровный английский пробор.
   - Студент, Василий Николаевич, студент. Это кличка и легенда. На палец перстень, дорогой, наручные часы, лучше золотые, дорогие запонки. Студент-налетчик.
   - Где же мы все это достанем, Федор? - повернулся Манцев к Мартынову.
   - Да такому залетному все достанем, - засмеялся начальник группы, все что надо.
   - А теперь, Данилов, то есть Студент, - сказал Манцев, - знакомься со своей напарницей.
   Он подошел к дверям.
   - Заходи, Нина.
   В кабинет вошла красивая высокая блондинка в строгом темно-синем платье, отделанном белыми кружевами, в высоких светлых ботинках на каблуках.
   - Вот с ней ты и пойдешь. Это наш товарищ, Нина Смирнова. Так что знакомьтесь.
   Девушка подошла к Данилову, протянула руку:
   - Нина.
   - Иван, - Данилов посмотрел ей в глаза и смутился.
   Квартира была маленькой и по-казенному чистой. Всего две комнаты.
   - Располагайтесь здесь, - Козлов положил на стол пакет с едой. - Сами понимаете, за порог ни ногой.
   - Надолго? - спросила Нина.
   - Как придется. Одежду не снимайте, привыкайте к ней, а то ты, Ваня, в этих манишках, как корова под седлом.
   Козлов проверил телефон и ушел.
   Иван подошел к окну. Внизу лежал занесенный сугробами пустырь. По снегу разгуливали важные, похожие на монахов вороны.
   В квартире было тихо, только капала из крана вода да потрескивала свеча.
   И эти, такие мирные звуки приносили воспоминания о прошлом. Казалось, что остановилось время. Не было белых, фронтов, заговорщиков, бандитов. А был только этот пустырь с воронами, звук разбивающейся в раковине воды, треск печки.
   Данилов был слишком молод, ему шел девятнадцатый год. Он еще не избавился от прекрасного ощущения бесконечности жизни. И хотя, работая в группе Мартынова, он видел смерть и горе, участвовал в перестрелках и облавах, он еще не думал о смерти.
   Много позже, когда в памяти его прошлое отодвинется, как в перевернутом бинокле, он поймет, какая смертельная опасность подстерегала его.
   Но сегодня его волновало совсем другое.
   Данилов закурил, взял курс криминалистики, подаренный Бахтиным, и углубился в чтение. Нет, он не пойдет после окончания войны в Лазаревский институт. Наука раскрытия преступлений увлекла его, и он твердо решил стать криминалистом.
   Манцев и Мартынов шли вдоль Пречистенского бульвара. Навстречу им из-за угла, чеканя шаг, двигалась рота красноармейцев. Новые, еще не обмятые шинели, смушковые папахи, новые ремни.
   - Левой! Левой! - звонко и радостно неслась в морозном воздухе команда.
   Лица красноармейцев от мороза румяные, шаг твердый.
   Мартынов остановился, пропуская строй, внимательно вглядываясь в лица бойцов.
   - Они скоро на Деникина, - с грустью сказал он.
   - Завидуешь, Федор? - Манцев положил ему руку на плечо.
   - И да и нет, Василий Николаевич. Завидую простоте. На фронте все ясно. Враг издалека виден.
   - Это ты прав. А нам порой приходится искать врага рядом с собой. Вспомни левоэсеровский мятеж.
   Они свернули в сторону Сивцева Вражка. У доходного дома остановились.
   - Может, мне подождать, Василий Николаевич? - хитро усмехнулся Мартынов.
   - Нет, Федор, пошли вместе. В другое бы время пришел один, пригласил бы девушку по Москве погулять, в Художественный театр сводил. Вместе погрустили бы над судьбой трех сестер. В другое время.
   - Василий Николаевич, дорогой мой, разве для любви есть время?
   - Слишком тяжела ее утрата, и слишком большая опасность угрожает ей.
   - Вы думаете?
   - Предполагаю.
   Строгая, вся в черном, Елена Климова сухими от горя глазами глядела на Мартынова и Манцева.
   - Елена Федоровна, - сказал Манцев, - покажите нам комнату брата.
   - Прошу.
   Комната Климова была небольшой. Книжный шкаф, диван, покрытый ковром, письменный стол.
   Над диваном скрещены две шашки: одна с анненским, другая с георгиевским темляком и позолоченным эфесом.
   Мартынов подошел ближе и прочитал: "За храбрость".
   Рядом висело несколько фотографий. Группа юнкеров-александровцев, два молодых подпоручика в парадной форме, Алексей Климов в штабс-капитанских погонах, с рукой на перевязи.
   Манцев подошел к стене, начал рассматривать фотографии.
   - Кто это рядом с Алексеем Федоровичем?
   - Его товарищ по училищу, Сергей Наумов, они сфотографировались в день производства.
   - Елена Федоровна, а у вас случайно нет фотографии Виктора Копытина?
   - Конечно, Василий Николаевич, но зачем она вам?
   - Елена Федоровна, мне тяжело говорить, но Алексея Федоровича убил Копытин.
   - Нет!.. Это невозможно...
   - Но это так. Копытин убил и Басова, и еще нескольких человек.
   - Это невозможно.
   - Елена Федоровна, поверьте мне, на его руках много крови прекрасных, нужных новой России людей.
   - Он заговорщик?
   - Нет, он стал бандитом.
   Елена опустилась на диван, закрыла лицо руками. Так она сидела несколько минут, потом посмотрела на Манцева:
   - Он вчера был у меня.
   - Зачем?
   - Он ничего не знал об Алешином письме, он приходил и сказал, что брата убили вы.
   - Неужели вы ему верите?
   - Нет.
   - Так где его фотография?
   - Висела на стене.
   На месте фотографии они увидели только темный квадрат на выгоревших обоях.
   - Он заходил в эту комнату?
   - Да, - тихо ответила Елена.
   - Елена Федоровна, он мечется по городу, как зверь, у него нет выхода, мы его поймаем, но он может появиться у вас снова.
   - И что мне делать?
   - Разрешите посмотреть квартиру?
   - Конечно.
   - У вас во двор окна комнат выходят?
   - Только на кухне.
   Они вошли на кухню.
   - Вот как хорошо, - засмеялся Мартынов, - занавесочка славная у вас.
   - Какая занавесочка? - непонимающе спросила Елена.
   - А вот эта, в пол-окна, пестрая. Ее и днем заметишь. Если Копытин придет, вы ее задерните.
   Война войной, революция революцией, а Мясницкая такая же нарядная. Правда, подоблезли золотые буквы на вывесках торговых фирм, новые названия советских учреждений появились, но тротуары чистые, даже потрескавшиеся стекла магазинов горели на солнце.
   Что и говорить - московское "сити".
   Да и народ здесь привычный, одетый добротно. Меха, сукно дорогое, трости.
   Копытин остановился напротив дверей с вывеской "Валютный отдел".
   Дверь двухстворчатая, сбоку милиционер с наганом на ремне прыгает от мороза.
   Ничего. Пусть себе прыгает пока.
   И вдруг на той стороне - дама в чернобурой шубе, шапочка на брови натянута. Копытин перебежал улицу:
   - Ольга Григорьевна!
   Остановилась, взглянула изумленно:
   - Господи, Виктор!
   Щелкнул каблуками, наклонился к руке. Ольга Григорьевна оглянулась.
   - Вы с Юга? - спросила шепотом.
   - Так точно.
   - Как там?
   - Наступаем.
   - Скоро ли в Москву?
   - Трудно, очень трудно. А вы как здесь, Олечка, как муж?
   - Трясемся, ждем обысков, реквизиций.
   Копытин взял ее под руку и повел по Мясницкой.
   - Милая Олечка, передайте Петру Львовичу, что есть шанс уехать на Юг.
   - Не может быть!
   - Тихо, ради бога, тихо. Я через несколько дней уезжаю, могу взять вас с собой.
   - Но это опасно.
   - Нисколько. Мы поедем в поезде Международного Красного Креста.
   - Вы наш спаситель.
   - Ждите, - сказал Копытин, - и учтите, что под флагом Красного Креста можно провезти все. В Москве очень неспокойно. Чекисты убили Бориса Аверьяновича Басова, забрали его редчайшую коллекцию.
   - Я слышала, Виктор, это ужасно, - глаза Олечки наполнились слезами.
   - Алешу Климова убили. Вашего поклонника.
   - Господи, Алешу? За что?
   - Он хотел справедливости.
   - Виктор, - Ольга схватила Копытина за рукав, - спасите нас. Умоляю!
   - А ваш папенька, Григорий Нилыч?
   - Он сидит на своих камнях. "Это - для истории. Это - для искусства". Ах, Виктор, вы же знаете отца. Попробуйте поговорить с ним сами.
   Копытин поглядел на Ольгу, усмехнулся, дернул щекой:
   - Попробую.
   Несколько минут назад Манцев вернулся от Дзержинского. Разговор с Феликсом Эдмундовичем был обстоятельным и долгим.
   И, сидя в кабинете, Манцев снова и снова вспоминал его, думая над словами председателя ВЧК и МЧК. Манцева всегда поражало смелое, аналитическое мышление Дзержинского, неожиданность его решений, тонкое знание политической обстановки.
   - Бандитизм, Василий Николаевич, - сказал Дзержинский, - сегодня явление не только уголовное. Он компрометирует власть рабочих, кое-кто пытается представить это как неспособность большевиков управлять государством. Следовательно, бандитизм есть явление политическое. Тем более что, как нам известно, белая контрразведка пытается его использовать.
   - Мы делаем все, что можем.
   - Дорогой Василий Николаевич, я об этом знаю, более того, я знаю, как трудно людям из группы Мартынова вести оперативную и следственную работу. Криминалистика - наука. А нам приходится постигать ее под бандитскими пулями. Кстати, как вам помогает Бахтин?
   - Хорошо.
   - Пока они нам нужны. Помните об этом. Потом мы разберемся с ними.
   - Но тем не менее, Феликс Эдмундович, я хотел бы вам рассказать о нашем плане ликвидации банды Собана.
   - Я прочел вашу докладную записку. Считаю, что все правильно. Только прошу вас об одном - берегите людей. Любую операцию мы должны проводить с минимумом потерь. Теперь о профессоре Васильеве. Он сдал свои драгоценности государству. Да, не удивляйтесь, все до последнего камня. В своем письме Луначарскому он написал, что деньги эти должны пойти на организацию народного образования.
   - Это поступок.
   - Подлинный патриот отечества всегда помогает ему в трудную минуту. Но тем не менее я позвонил в Гохран, вам выдадут, естественно на время, одну из вещей Васильева. Начинайте операцию и помните о людях.
   В дверь постучали. Вошел Мартынов.
   - Что?
   - Все готово.
   - Давайте рапорт.
   Манцев сел за стол. Крепко потер ладонью лицо, отгоняя сон, хлебнул из стакана остывший чай. Поднял бумагу ближе к свету, начал читать. Чем больше читал, тем удивленнее становилось у него лицо.
   - Вы, братцы, меня в острог хотите посадить? Сам думал или кто посоветовал?
   - Вместе с Бахтиным.
   - Ему простительно, он из старого сыска, а ты, Федор?
   - Василий Николаевич, головой за все отвечаю.
   - Ну ладно, - Манцев улыбнулся, подписал бумагу. - Сухари ты мне в домзак носить будешь.
   - Обязательно.
   Бахтин пришел на квартиру в два часа. Данилов посмотрел на него и понял - пора. На секунду сжалось сердце, только на секунду.
   - Голубчик, Иван Александрович, и вы, Ниночка, - Бахтин достал папироску с длинным мундштуком и закурил. - Вы отправитесь сегодня в Столешников. На углу Петровки дом Бочкова знаете?
   Иван кивнул головой.
   - Там на первом этаже кафе. Место дрянное, грязное. Но вы сядете, спросите у полового чего-нибудь, а когда он подаст, скажите: "Хочу на лошадке покататься". Он вас проводит в игорную комнату. Там механические бега. Играйте, пейте шампанское и помните, что вы с Петроградской, налетчик, Студент. Как вас зовут?
   - Олег Свидерский. Бывший студент Межевого института.
   - И помните - в Питере вы взяли ломбард, людей убили. Вы налетчик нового типа. Холодный, расчетливый, интеллигентный.
   Данилов отвернулся, а когда повернулся вновь - на Бахтина глядел уже совсем другой человек: холодный, нагловатый, уверенный в себе.
   - Вот это другое дело. Теперь, - Бахтин достал саквояж, расстегнул, положил на стол две толстые пачки денег, золотые украшения.
   - Берите деньги, надевайте украшения и с богом. Помните, Иван Александрович, там будут наши люди, если что - они помогут.
   В кафе было накурено и холодно. На небольшой эстраде в углу играл на пианино тапер. Звук пианино был неестественно чужим в слоистом от дыма воздухе и гуле голосов.
   Почти все столики были заняты, люди сидели прямо в пальто и шинелях, спорили, размахивали руками.
   Данилов увидел столик в углу у окна и пропустил вперед Нину:
   - Прошу.
   Они уселись.
   Пробегавший мимо официант в черном фраке, натянутом поверх ватной куртки, сразу же увидел дорогое пальто на молодом человеке и котиковую шубку на красивой молодой даме. И руку с массивным золотым перстнем увидел, лежавшую на грязной скатерти барски небрежно.
   Официант на ходу затормозил, развернулся и к столику:
   - Чего господам угодно?
   - А что есть?
   - Извините-с, время такое, могу-с подать кофе желудевый-с, пирожные на сахарине-с.
   - Ликер?
   - Время такое, господин.
   - Послушайте, милейший, - Данилов достал толстую пачку кредиток, сунул ассигнацию в карман фрака, - а на лошадках у вас покататься можно?
   Официант осклабился, оглянулся воровато:
   - Отчего же-с. Таким господам... Прошу-с за мной.
   Они прошли мимо стойки со скучающим буфетчиком, вошли в узкую дверь и очутились на лестничной клетке.
   - Прошу-с.
   Из темноты выросла здоровая мужская фигура.
   - На лошадок-с, - тихо сказал официант.
   - Валяй.
   Они поднялись по ступенькам, остановились возле закрытой двери. Официант постучал. Дверь раскрылась, оттуда полился свет, раздались людские голоса, переборы гитары. Здесь был даже швейцар в ливрее.
   Пальто и шубу принял бережно, словно они из стекла.
   - Прошу-с, господа.
   Одна из комнат - буфетная. Да, здесь не знают о нужде и голоде. В свете свечей переливаются разноцветные бутылки, лежат в вазах фрукты, шоколад, бутерброды.
   - Ты выпьешь шампанского, дорогая? - спросил Данилов.
   - Немного.
   А буфетчик в черном фраке, белоснежной манишке, с бабочкой уже хлопнул пробкой.
   Заискрилось, запенилось в бокалах вино.
   К стойке подошел человек в щегольском пиджаке, с жемчужной булавкой в галстуке.
   - Папиросы есть?
   - Асмоловские.
   - Дай, любезный, пару пачек.
   Мельком посмотрел на него Данилов и узнал: видел этого человека в коридорах ЧК. И сразу ему стало спокойно: