Страница:
Так на пороге первой революции, в огне проигранной войны появляется Григорий Распутин. Чтобы в огне другой гибельной войны и на пороге другой революции – исчезнуть.
Немного истории.
В 1881 году социалист Зубатов, потрясенный убийством Александра II, отказывается от социалистических идей и приходит на службу… в полицию.
В дни коронации Николая полковник Зубатов уже был начальником Московского охранного отделения. Бывший социалист задумал фантастический опыт: бороться с социалистами за влияние на рабочих при помощи… полиции! И полиция начинает создавать рабочие союзы.
Теперь при забастовках полиция старается держать сторону рабочих. Зубатов заставляет капиталистов идти на уступки. И добивается успеха. В 1902 году тысячи рабочих заполнили древние площади Кремля. Исполняли хором «Боже царя храни». Молились о здоровье Государя императора на коленях, обнажив головы. Генерал-губернатор Москвы, великий князь Сергей Александрович, благодарил рабочих за верность престолу. Газеты Европы с изумлением писали о невиданном зрелище – полицейском социализме… Но, как всегда в России, реформатор Зубатов в конце концов был уволен со службы. Однако его союзы продолжали жить.
И вот в 1905 году в Петербурге, в среде зубатовских рабочих союзов, появляется священник Гапон. В эти трудные годы военных поражений и оскудения Гапон призывает рабочих пойти к царю с петицией, рассказать о бедствиях простых людей, о притеснениях фабрикантов.
Шествие рабочих назначено на 9 января. С хоругвями, портретами царя, святыми иконами тысячи верноподданных рабочих под водительством Гапона готовятся прийти к своему царю.
Сама идея этой манифестации была воплощением заветной мечты Николая – «народ и царь», которая заставила его призвать Клопова. Теперь она должна была осуществиться: простой народ сам шел за защитой к самодержцу. Свершилось!
И вдруг накануне шествия царь покидает столицу, он уезжает в Царское Село.
Всего за три дня до намеченного шествия происходит странное событие. Было Крещение… На Дворцовой набережной была воздвигнута «Иордань» – место для освящения воды. Под нарядной сенью – синей с золотыми звездами, увенчанной крестом, Николай присутствовал при освящении воды митрополитом. После освящения по традиции с другой стороны Невы должна была торжественно ударить холостым зарядом пушка Петропавловской крепости, находившейся как раз напротив «Иордани». Последовал выстрел… и, к ужасу собравшихся, пушка оказалась заряженной боевым снарядом. Чудом не угодил он в царя. Пострадал полицейский по фамилии… Романов!
Полиция, обычно раздувавшая подобные дела, объявила происшествие досадной случайностью. Но желаемый кем-то эффект был достигнут: Николаю напомнили страшный конец деда, а фамилия полицейского прозвучала предзнаменованием.
Выстрел испугал царя.
Странности продолжаются. Департамент полиции отлично осведомлен о верноподданнических настроениях шествия. Ибо устраивающий эту демонстрацию Гапон – агент этого Департамента (и будет разоблачен впоследствии Боевой организацией эсеров). Тем не менее спецслужба начинает пугать царя. Из полиции ползут слухи: во время манифестации произойдут кровавые беспорядки, подготовленные революционерами. Возможен захват дворца. Великий князь Владимир, командующий петербургским гарнизоном, напоминает о событиях начала Французской революции.
И Николай уезжает в Царское Село.
В ночь шествия в казармах начинают раздавать патроны. Маршрут, намеченный Гапоном, чрезвычайно удобен для обстрела. Готовятся лазареты. В это время Гапон держит последнюю речь к рабочим – полицейский провокатор призывает идти ко дворцу.
Так было подготовлено Кровавое воскресенье.
Утром тысячи людей направляются к Дворцовой площади. Плывут над толпой царские портреты, в толпе множество детей. Впереди Гапон. На подступах к площади ждут войска. Шествию приказывают расходиться. Но люди не желают – Гапон обещал: царь их ждет. И они вступают на площадь… Раздались выстрелы. Убито более тысячи, ранено – две тысячи… Детские трупы на снегу… Днем по городу разъезжают сани – в санях мертвецы, связанные веревками.
Ночью после расстрела Гапон обратился к рабочим: «Родные, кровью спаянные братья! Невинная кровь пролилась! Пули царских солдат… прострелили царские портреты и убили нашу веру в царя. Так отомстим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью, министрам и всем грабителям несчастной земли русской. Смерть им!»
«Проклятому народом царю» – вот что написал провокатор Департамента полиции. Простреленные портреты царя…
В Царском Селе Николаю доложили, что он избавился от смертельной опасности, что войска должны были стрелять, защищая дворец, в результате были жертвы – двести человек.
Так была создана полицейская версия события и официальные цифры для царя. И он записал в дневнике:
«9 января 1905 года. Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки… вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять, в разных местах города много убитых, раненых. Господи, как больно и тяжело!»
А потом в Царское Село были привезены два десятка рабочих.
Они сказали царю верноподданные слова. Николай произнес ответную речь, обещал исполнить их пожелания. Очень сокрушался о двухстах жертвах на Дворцовой площади.
Он так и не понял, что произошло…
В то утро был создан его новый образ – «Николай Кровавый». Отныне так он будет именоваться революционерами.
«Любая детская шапочка, рукавичка, женский платок, жалко брошенный в этот день на петербургских снегах, оставались памяткой того, что царь должен умереть, что царь умрет…» (О. Мандельштам)
Кровавое воскресенье – один из главных поводов для будущей мести – пролог к убийству Царской Семьи.
Что же случилось?
Дело обстояло тоньше. У Витте в мемуарах есть такое место: «– Правда ли, что вы стоите за евреев? – спрашивает Александр III. В ответ Витте просит дозволения ответить вопросом на вопрос:
– Можно ли потопить всех русских евреев в Черном море? Если можно, то я принимаю такое решение еврейского вопроса. Если же нельзя – решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить. То есть предоставить им равноправие и равные законы…»
Но Витте был блестящим царедворцем. Если он так смело отвечал деспоту царю, значит, чувствовал – царь желает услышать от него подобный ответ. Видимо, рачительный хозяин Александр III размышлял, как лучше использовать в государстве четыре миллиона евреев. Но дальше размышлений пойти не решился. Витте привел страшный результат в канун первой революции: «Из феноменально трусливых людей, которыми были почти все евреи лет тридцать тому назад, – явились люди, жертвующие своей жизнью для революции, сделавшиеся бомбистами, убийцами и разбойниками… ни одна нация не дала России такого процента революционеров».
Вера Леонидовна:
«И вот в ответ на действия еврейских революционеров накануне революции „камарилья“ решает разыграть еврейскую карту уже по-новому. В Европе ходило „Завещание“ Петра Первого. Это – подделка, созданная, кажется, французами во времена Наполеона… Из нее следовало, что Петр Великий, умирая, оставил завещание русским царям – завоевать мир. По этому образцу русская тайная полиция начинает выпускать книги – только „русская опасность“ заменяется масонско-еврейской… Так появились на свет „Протоколы сионских мудрецов“… Прелесть была в том, что в России в масонах состояли знатнейшие русские фамилии. В свое время масонами были Кутузов, Александр I, Чайковский… Друг Николая II, великий князь Александр Михайлович, и его старший брат Николай Михайлович были масонами. Я сама интересовалась масонством… Мои кумиры, Моцарт и Гёте, тоже – масоны. Масоны всегда были либералами. Была вечная борьба в России – либералы-дворяне и дворяне – тупая, темная сила… „Камарилья“ пыталась дискредитировать либеральную часть дворянства, соединив с евреями. Кстати, мой друг, он тоже был масоном и принадлежал к славнейшему дворянскому роду. И его злила неприкрытость намерений… „Протоколы“ были представлены Николаю. Все было рассчитано безошибочно: Николай с детства воспитан в „государственном антисемитизме“. „Эти мерзкие евреи“, „враги Христовы“ – это была лексика дворца. Мой муж в своей книге написал уничтожительный портрет Николая. Он его не понял. Я называла царя „человек из китайской пьесы“. Там действие движется так: злодей лжет доброму человеку – и тот моментально верит. На этом строится интрига. Вот так и они поступали с Николаем. Погромы, организованные полицией, представлялись царю как святой взрыв народного негодования против революционеров. Сборище извозчиков, темного отребья – „Союз русского народа“ – объявили народной стихией: движением простых людей в защиту своего царя. И он верил. Отсюда и Гришка Распутин… Детская доверчивость – чарующее качество для человека обычного – и роковое для правителя. И тем удивительней, что в „Протоколы“ царь – не поверил! И это их очень разочаровало».
Весьма не любивший царя знаменитый разоблачитель провокаторов Владимир Бурцев подтверждает в своем исследовании о «Протоколах»:
«Николай II, если в начале, при появлении „Протоколов“, отнесся к ним с доверием и даже был от них в восторге, то скоро понял, что это явный подлог».
Но после первой революции настроение Николая изменилось. В 1908 году в Париж был направлен коллежский асессор Алексеев – выяснить связи русских парламентариев из Государственной думы с масонами. Он даже завербовал некоторых французских масонов, истратил уйму денег, но толку не добился…
Миф переживет царя. В Екатеринбургском доме, в комнате, где была убита Царская Семья, найдут несколько черточек на стене, которые объявят каббалистическими знаками. Будет множество изысканий, написана даже научная брошюра, в которой в нескольких черточках расшифруют следующую надпись: «Здесь по приказанию тайных сил царь был принесен в жертву для разрушения государства…»
Из письма русской эмигрантки, 84-летней госпожи Н. Шуднат (Австралия): «Моя тетка, урожденная Бибикова, жила в доме своего отца за углом дома Ипатьева… Она знала Ипатьева лично и много раз бывала в его доме… Она рассказывала, что в комнате убийства у хозяина дома был маленький кабинетик, где он принимал рабочих (это было очень удобно – из комнаты был выход через прихожую прямо на улицу). Он занимался подрядами по постройкам. И в кабинетике он все разъяснял строительным рабочим…»
Сколько самых странных черточек могло остаться на стенах комнаты после подобных объяснений…
Вера Леонидовна:
«Мой друг считал, что выдумка с еврейско-масонским заговором отчасти должна была прикрыть реально действовавший тогда, в 1905 году, тайный заговор „камарильи“. Короче, перед революцией они изо всех сил толкали царя вправо. А он вдруг начал упираться. Вместо этого он заговорил о реформах… И тогда они поняли: слабый царь не может сдержать революцию – он решил уступить. Это и заставило „камарилью“ действовать… Мой друг считал, что к концу 1904 года при дворе возник тайный заговор. И Кровавое воскресенье было его частью…»
С 1904 года Николай начал опасно меняться. После гибели «революционера» Плеве он назначает новым министром внутренних дел князя Святополк-Мирского – барина, аристократа и… либерала! В последние месяцы 1904 года Святополк-Мирский предлагает царю меры успокоения общественного мнения. Прежде, когда заговаривали об общественном мнении, Николай отвечал, как и должно Самодержцу Всероссийскому: «А мне какое дело до общественного мнения». И вот теперь он всерьез обсуждает эту проблему. События японской войны многое в нем изменили. Он понял: грядет буря. Но вместо того чтобы пытаться вернуть беспощадные порядки отца, он явно решился на другое. Ему нравится этот новый его министр, который вместо подавления страны предлагает «замирение», милое его сердцу согласие. В конце года Николай созывает широкое совещание всех ведущих государственных деятелей России. Тут и Витте, и Победоносцев. Николай произносит речь о «революционном направлении», которое с каждым годом усиливается в России. И ставит новый для себя вопрос: нужно ли идти навстречу требованиям общества?
Вопрос риторический. Он уже все решил. Но хочет, как обычно, чтобы другие заставили его принять это решение. Один за другим встают сановники и требуют уступок. Победоносцев в изоляции. Теперь Николай как бы вынужден согласиться и пойти против учителя. Принято решение – разработать закон «О предначертаниях и усовершенствовании государственного порядка». Все понимают: это начало будущих реформ. Может быть, конституции! Разработать закон поручено Витте. Полная победа либералов! Все растроганы. Министр путей сообщения, князь Хилков, не может сдержать слезы. Председатель Государственного совета от имени присутствующих благодарит Николая: мирно спасена Россия.
И тогда «правые» ответили: уже 1 января в знак протеста против политики Святополк-Мирского уходит со своего поста один из вождей «правых» Дмитрий Федорович Трепов, глава московской полиции. И через неделю случилась эта кровавая вакханалия – Кровавое воскресенье.
Итак, если допускать версию о том, что заговор «камарильи» действительно существовал, – зачем была эта кровавая бойня?
Может быть, задумали просто попугать царя, чтобы сдвинуть его вправо и заодно осадить все общество?
Или все было еще серьезнее? Слабый царь, проигранная война, грядущая революция, а тут еще мираж ненавистной конституции… И они решили: довольно. И начали в лучших традициях спецслужбы – с кровавой провокации, чтобы одним ударом дискредитировать слабого царя. И тогда?… Тогда Кровавое воскресенье было началом действий, которые должны были привести к замене Николая.
Дестабилизация, затеянная ради будущей стабилизации – прихода сильного монарха?
Во всяком случае, в последующих событиях можно найти странную связь, будто некий общий замысел. Интригу. Игру.
Кровавое воскресенье дает плоды: Святополк-Мирский уходит в отставку. Николай сдается, 11 января реакционер Д.Ф. Трепов назначается петербургским генерал-губернатором.
Но это только начало. После Петербурга последует удар по Москве. В Москве главный советчик, опора Николая – великий князь Сергей Александрович.
Из дневника царя:
«Ужасное злодеяние случилось в Москве: у Никольских ворот дядя Сергей, ехавший в карете, был убит брошенною бомбой, и кучер смертельно ранен… Несчастная Элла! Благослови и помоги ей, Господи!»
4 февраля в Кремле Сергея Александровича поджидал эсер Каляев. Он швырнул бомбу в карету.
В предсмертных письмах из тюрьмы Каляев рассказывал: «В меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку… Потом увидел шагах в пяти от себя комья великокняжеской одежды и обнаженное тело…»
Московский вице-король (как его называли при дворе) был разорван бомбой: головы не было, остались рука и часть ноги.
В это время из дворца выбежала Элла, бросилась к кровавым комьям, ползала на коленях среди останков мужа… Но революционер Каляев не знал, что бомба, которой он убил великого князя, была изготовлена в мастерской, принадлежавшей… Департаменту полиции!! И само убийство организовал тайный агент Департамента – глава боевой организации эсеров, провокатор Азеф.
Все та же тень спецслужбы…
Из дневника Константина Романова (К.Р.):
«5 февраля. Как громом пораженный, я в первую минуту ничего не соображал, только выйдя понял, чего я лишился, и заплакал. Надо было подготовить жену – она так любила Сергея. И у меня, и у ней чувство, что мне надо ехать в Москву к телу моего бедного друга, к бедной Элле, подле которой нет никого из родных…
9 февраля. Государь и обе императрицы так неутешны, что не могут отдать последнего долга покойному. Покинуть Царское им слишком опасно. Все великие князья уведомлены письменно, что им нельзя не только ехать в Москву, но запрещено бывать на панихидах в Казанском и Исаакиевском соборах».
Между тем в Москве разыгрывается величественная трагедия.
Все дни до погребения Элла не переставала молиться. На надгробии мужа она написала:
«Отче, отпусти им: не ведают бо, что творят».
Слова Евангелия она восприняла душой и накануне похорон велела привезти себя в тюрьму, где содержался Каляев. Ее ввели в камеру, она спросила:
– Зачем вы убили моего мужа?
– Я убил Сергея Александровича, потому что он был орудием тирании. Я мстил за народ…
– Не слушайтесь вашей гордости. Покайтесь… а я умолю Государя даровать вам жизнь. Я буду просить его за вас… Сама я вас уже простила.
Накануне революции она нашла выход. Простить через невозможную боль и кровь – и тем остановить уже тогда, в начале, кровавое колесо. Своим примером бедная Элла обращалась к обществу, призывая жить по христианской вере.
– Нет! – ответил Каляев. – Я не раскаиваюсь, я должен умереть за свое дело, и я умру… Моя смерть будет полезнее для моего дела, чем даже смерть Сергея Александровича.
Каляева приговорили к смертной казни. «Я счастлив вашим приговором, – обратился он к судьям. – Надеюсь, вы исполните его так же открыто и всенародно, как я исполнил приговор партии социалистов-революционеров. Учитесь смотреть прямо в глаза надвигающейся революции!»
Каляев бесстрашно встретил смерть.
Николай потерял Москву.
Но отцы Интриги знали продолжение: Николай должен вскоре остаться без главной советчицы. Императрица-мать уезжала в Данию, где смертельно заболел ее отец. Теперь при царе остается последняя фигура – дядя Владимир Александрович. Но уже намечен третий удар. Департамент полиции осведомлен: сын Владимира Александровича, Кирилл, разбил семейную жизнь брата царицы Эрни (ту самую «хорошую пару»). Виктория-Мелитта разошлась с мужем. И теперь Кирилл решил жениться на ней и сделать открытым семейный скандал. Это должно вызвать контрмеры – он будет наказан. А это означает, его отец Владимир Александрович должен будет подать в отставку с поста командующего петербургским гарнизоном. Из письма Николая матери в Данию:
«На этой неделе случилась драма в семействе по поводу несчастной свадьбы Кирилла. Ты, наверное, помнишь о моих разговорах с ним, а также о тех последствиях, которым он должен обязательно подвергнуться: исключение из службы, запрещение въезда в Россию, лишение всех удельных денег и потеря звания великого князя. На прошлой неделе я узнал, что он женился… Я имел с его бедным отцом очень неприятный разговор, и как он ни заступался за своего сына, я стоял на своем. И мы расстались на том, что он попросился уйти со службы. В конце концов я на это согласился.
Вместе с тем меня брало сомнение – хорошо ли наказывать человека публично несколько раз подряд. После долгих размышлений, от которых заболела голова, я решил… телеграфировать, что я возвращаю Кириллу утраченные им звания. Уф! Какие это были скучные неприятные дни. Теперь как будто гора с плеч свалилась».
Но те, кто организовывал Игру, знают: и Михаила тоже можно обойти. У Михаила роман, и он также думает жениться, причем на особе совсем не королевской крови. О романе, конечно, осведомлен Департамент полиции. По закону о престолонаследии брак лишит его титула великого князя.
«Милая дорогая мама!… Миша написал мне, что просит разрешения жениться. Что не может ждать дольше… Разумеется, я никогда не дам согласия на этот брак. Я чувствую всем моим существом, что дорогой папа поступил бы так же. Изменить закон для этого случая в такое опасное время я считаю решительно невозможным. Помоги мне, дорогая мама, удержать его. Да хранит тебя Господь».
Тогда для кого же все затевалось?
Великий князь Николай Николаевич – «Николаша, Николай Длинный». «Грозный дядя» – так называла его молодежь Романовской Семьи.
Кто видел его на военных парадах, уже не могли забыть… Гусары в черных касках, украшенных волосяным гребнем, на вороных лошадях несутся в карьер на маленькую фигурку – на принимающего парад царя. Среди этой грозной лавины – Николаша – гигант, слившийся с лошадью. И всего за несколько шагов до императора – его великолепный командирский львиный рык: «Стой!» И вмиг остановилась беспощадная лавина. Только тяжелое дыхание людей и коней…
Да, у него был облик царя. И он был известен своими правыми взглядами. Николая Николаевича ведут к цели. Вместо подавшего в отставку Владимира он теперь командующий петербургским гарнизоном. И к нему благоволит Аликс, связанная дружбой с лукавыми черногорками.
Знал ли об этом сам Николай Николаевич? Или как бывает – «знал, но не знал»? Как «знал, но не знал» его предок Александр о том, что хотят убить его отца, императора Павла, и возвести на престол его самого?
Во всяком случае, Николай Николаевич честно служил царю во все эти дни потрясений…
Такова соблазнительная версия Кровавого воскресенья. Но… уж очень она романтична. В России обожают найти заговор там, где на самом деле обычно одно разгильдяйство. Кто-то что-то не проверил и кого-то не предупредил… А кто-то решил перестраховаться, позвал войска и удалил царя из Петербурга… По чьей-то глупости или лени обычно и возникают у нас великие и страшные события.
Из дневника К.Р.:
«6 февраля 1905 г. Просто не верится, какими быстрыми шагами мы идем навстречу неведомым, неизвестным бедствиям.
Всюду разнузданность, все сбиты с толку… Сильной руки правительства уже не чувствуют. Да ее и нет».
Все будет – баррикады из опрокинутых трамваев, всеобщая стачка, мятежи в армии. В Крыму восставший крейсер подойдет к берегам – и в имениях великих князей с ужасом будут ожидать обстрела. И «красный петух» пойдет гулять по помещичьим усадьбам. «Иллюминация» – эта злобная шутка сразу стала популярной.
В Петербурге на художественной выставке «Мир искусств» в шумной толкотне, руки крест-накрест, презрительно-насмешливо стоял знаменитый террорист Савинков. Стоял открыто, и никто не осмеливался его выдать…
Вера Леонидовна:
«Бастовали решительно все. Это было как праздник. В Мариинском театре бастовал балет, и даже брат его любовницы, Матильды, – Иосиф Кшесинский бастовал… Я его хорошо знала. Кстати, после революции это участие в забастовке стало его индульгенцией, охранной грамотой. Кшесинский даже стал заслуженным артистом РСФСР – брат царской любовницы. В последний раз я виделась с ним накануне войны. Он умер от голода в блокадном Ленинграде. Завсегдатай ресторанов, гурман, устраивавший пиры на серебре, – умер от голода!»
К осени 1905 года Царская Семья, отрезанная всеобщей забастовкой, сидела в Петергофе, и единственным средством сообщения с Петербургом был пароход. «Хоть вплавь добирайся», – печально острил царь. Казалось, вопрос о падении Николая предрешен.
Репетиция гибели империи
Революция началась с таинственного (как много раз придется повторять это слово, рассказывая о жизни последнего царя) события, известного под названием «Кровавое воскресенье».Немного истории.
В 1881 году социалист Зубатов, потрясенный убийством Александра II, отказывается от социалистических идей и приходит на службу… в полицию.
В дни коронации Николая полковник Зубатов уже был начальником Московского охранного отделения. Бывший социалист задумал фантастический опыт: бороться с социалистами за влияние на рабочих при помощи… полиции! И полиция начинает создавать рабочие союзы.
Теперь при забастовках полиция старается держать сторону рабочих. Зубатов заставляет капиталистов идти на уступки. И добивается успеха. В 1902 году тысячи рабочих заполнили древние площади Кремля. Исполняли хором «Боже царя храни». Молились о здоровье Государя императора на коленях, обнажив головы. Генерал-губернатор Москвы, великий князь Сергей Александрович, благодарил рабочих за верность престолу. Газеты Европы с изумлением писали о невиданном зрелище – полицейском социализме… Но, как всегда в России, реформатор Зубатов в конце концов был уволен со службы. Однако его союзы продолжали жить.
И вот в 1905 году в Петербурге, в среде зубатовских рабочих союзов, появляется священник Гапон. В эти трудные годы военных поражений и оскудения Гапон призывает рабочих пойти к царю с петицией, рассказать о бедствиях простых людей, о притеснениях фабрикантов.
Шествие рабочих назначено на 9 января. С хоругвями, портретами царя, святыми иконами тысячи верноподданных рабочих под водительством Гапона готовятся прийти к своему царю.
Сама идея этой манифестации была воплощением заветной мечты Николая – «народ и царь», которая заставила его призвать Клопова. Теперь она должна была осуществиться: простой народ сам шел за защитой к самодержцу. Свершилось!
И вдруг накануне шествия царь покидает столицу, он уезжает в Царское Село.
Всего за три дня до намеченного шествия происходит странное событие. Было Крещение… На Дворцовой набережной была воздвигнута «Иордань» – место для освящения воды. Под нарядной сенью – синей с золотыми звездами, увенчанной крестом, Николай присутствовал при освящении воды митрополитом. После освящения по традиции с другой стороны Невы должна была торжественно ударить холостым зарядом пушка Петропавловской крепости, находившейся как раз напротив «Иордани». Последовал выстрел… и, к ужасу собравшихся, пушка оказалась заряженной боевым снарядом. Чудом не угодил он в царя. Пострадал полицейский по фамилии… Романов!
Полиция, обычно раздувавшая подобные дела, объявила происшествие досадной случайностью. Но желаемый кем-то эффект был достигнут: Николаю напомнили страшный конец деда, а фамилия полицейского прозвучала предзнаменованием.
Выстрел испугал царя.
Странности продолжаются. Департамент полиции отлично осведомлен о верноподданнических настроениях шествия. Ибо устраивающий эту демонстрацию Гапон – агент этого Департамента (и будет разоблачен впоследствии Боевой организацией эсеров). Тем не менее спецслужба начинает пугать царя. Из полиции ползут слухи: во время манифестации произойдут кровавые беспорядки, подготовленные революционерами. Возможен захват дворца. Великий князь Владимир, командующий петербургским гарнизоном, напоминает о событиях начала Французской революции.
И Николай уезжает в Царское Село.
В ночь шествия в казармах начинают раздавать патроны. Маршрут, намеченный Гапоном, чрезвычайно удобен для обстрела. Готовятся лазареты. В это время Гапон держит последнюю речь к рабочим – полицейский провокатор призывает идти ко дворцу.
Так было подготовлено Кровавое воскресенье.
Утром тысячи людей направляются к Дворцовой площади. Плывут над толпой царские портреты, в толпе множество детей. Впереди Гапон. На подступах к площади ждут войска. Шествию приказывают расходиться. Но люди не желают – Гапон обещал: царь их ждет. И они вступают на площадь… Раздались выстрелы. Убито более тысячи, ранено – две тысячи… Детские трупы на снегу… Днем по городу разъезжают сани – в санях мертвецы, связанные веревками.
Ночью после расстрела Гапон обратился к рабочим: «Родные, кровью спаянные братья! Невинная кровь пролилась! Пули царских солдат… прострелили царские портреты и убили нашу веру в царя. Так отомстим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью, министрам и всем грабителям несчастной земли русской. Смерть им!»
«Проклятому народом царю» – вот что написал провокатор Департамента полиции. Простреленные портреты царя…
В Царском Селе Николаю доложили, что он избавился от смертельной опасности, что войска должны были стрелять, защищая дворец, в результате были жертвы – двести человек.
Так была создана полицейская версия события и официальные цифры для царя. И он записал в дневнике:
«9 января 1905 года. Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки… вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять, в разных местах города много убитых, раненых. Господи, как больно и тяжело!»
А потом в Царское Село были привезены два десятка рабочих.
Они сказали царю верноподданные слова. Николай произнес ответную речь, обещал исполнить их пожелания. Очень сокрушался о двухстах жертвах на Дворцовой площади.
Он так и не понял, что произошло…
В то утро был создан его новый образ – «Николай Кровавый». Отныне так он будет именоваться революционерами.
«Любая детская шапочка, рукавичка, женский платок, жалко брошенный в этот день на петербургских снегах, оставались памяткой того, что царь должен умереть, что царь умрет…» (О. Мандельштам)
Кровавое воскресенье – один из главных поводов для будущей мести – пролог к убийству Царской Семьи.
Что же случилось?
Версия
Вера Леонидовна: «Все тогда увлекались политикой… это было модно… Все тогда фрондировали… И я с восторгом запоминала все, что объяснял мне мой свободомыслящий друг, близкий к Витте… Чтобы понять Кровавое воскресенье – надо понять ситуацию… Революция на пороге, это знали все. И „правые“ нервничают… Попытались разыграть японскую карту, не вышло… В дело пошла еврейская карта. Они всегда рассматривали еврейство как клапан, при помощи которого спускали пар народного напряжения, организуя погромы… В нашем имении под Киевом служила прислуга, она пришла к нам после погрома: толпа ворвалась в дом, хозяину вспороли живот, и все – со смехом, шутками… Его жену привязали к кровавому мертвецу, обоих обваляли в перьях. Все это она рассказывала, крестясь и приговаривая: „Накажет Господь!“ И наказал: тупая антисемитская политика была не только гнусной, она оказалась опасной. И приблизила революцию. Только короткий период – при Александре II – русские евреи почувствовали себя людьми. Отец Николая вернул государственный антисемитизм. Евреев загнали за черту оседлости. Толкали на эмиграцию. Десятки тысяч самых предприимчивых людей уехали из России. У моего отца служил гениальный фельдшер. Уехал в Америку, там стал знаменитостью. Но миллионы остались. Мой третий муж, еврей, говорил: „Некормящие груди родной матери“ – так они воспринимали Родину. Это был огромный невостребованный запас ума, энергии и одержимости. Его взяла себе на службу революционная партия… Мы были дочерьми генерала. Моя сестра была отчаянной революционеркой. Но ее подруга по подполью была дочерью нищего еврея-портного… Мой друг говорил, что Витте неоднократно докладывал отцу Николая об опасности положения евреев для будущего страны…»Дело обстояло тоньше. У Витте в мемуарах есть такое место: «– Правда ли, что вы стоите за евреев? – спрашивает Александр III. В ответ Витте просит дозволения ответить вопросом на вопрос:
– Можно ли потопить всех русских евреев в Черном море? Если можно, то я принимаю такое решение еврейского вопроса. Если же нельзя – решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить. То есть предоставить им равноправие и равные законы…»
Но Витте был блестящим царедворцем. Если он так смело отвечал деспоту царю, значит, чувствовал – царь желает услышать от него подобный ответ. Видимо, рачительный хозяин Александр III размышлял, как лучше использовать в государстве четыре миллиона евреев. Но дальше размышлений пойти не решился. Витте привел страшный результат в канун первой революции: «Из феноменально трусливых людей, которыми были почти все евреи лет тридцать тому назад, – явились люди, жертвующие своей жизнью для революции, сделавшиеся бомбистами, убийцами и разбойниками… ни одна нация не дала России такого процента революционеров».
Вера Леонидовна:
«И вот в ответ на действия еврейских революционеров накануне революции „камарилья“ решает разыграть еврейскую карту уже по-новому. В Европе ходило „Завещание“ Петра Первого. Это – подделка, созданная, кажется, французами во времена Наполеона… Из нее следовало, что Петр Великий, умирая, оставил завещание русским царям – завоевать мир. По этому образцу русская тайная полиция начинает выпускать книги – только „русская опасность“ заменяется масонско-еврейской… Так появились на свет „Протоколы сионских мудрецов“… Прелесть была в том, что в России в масонах состояли знатнейшие русские фамилии. В свое время масонами были Кутузов, Александр I, Чайковский… Друг Николая II, великий князь Александр Михайлович, и его старший брат Николай Михайлович были масонами. Я сама интересовалась масонством… Мои кумиры, Моцарт и Гёте, тоже – масоны. Масоны всегда были либералами. Была вечная борьба в России – либералы-дворяне и дворяне – тупая, темная сила… „Камарилья“ пыталась дискредитировать либеральную часть дворянства, соединив с евреями. Кстати, мой друг, он тоже был масоном и принадлежал к славнейшему дворянскому роду. И его злила неприкрытость намерений… „Протоколы“ были представлены Николаю. Все было рассчитано безошибочно: Николай с детства воспитан в „государственном антисемитизме“. „Эти мерзкие евреи“, „враги Христовы“ – это была лексика дворца. Мой муж в своей книге написал уничтожительный портрет Николая. Он его не понял. Я называла царя „человек из китайской пьесы“. Там действие движется так: злодей лжет доброму человеку – и тот моментально верит. На этом строится интрига. Вот так и они поступали с Николаем. Погромы, организованные полицией, представлялись царю как святой взрыв народного негодования против революционеров. Сборище извозчиков, темного отребья – „Союз русского народа“ – объявили народной стихией: движением простых людей в защиту своего царя. И он верил. Отсюда и Гришка Распутин… Детская доверчивость – чарующее качество для человека обычного – и роковое для правителя. И тем удивительней, что в „Протоколы“ царь – не поверил! И это их очень разочаровало».
Весьма не любивший царя знаменитый разоблачитель провокаторов Владимир Бурцев подтверждает в своем исследовании о «Протоколах»:
«Николай II, если в начале, при появлении „Протоколов“, отнесся к ним с доверием и даже был от них в восторге, то скоро понял, что это явный подлог».
Но после первой революции настроение Николая изменилось. В 1908 году в Париж был направлен коллежский асессор Алексеев – выяснить связи русских парламентариев из Государственной думы с масонами. Он даже завербовал некоторых французских масонов, истратил уйму денег, но толку не добился…
Миф переживет царя. В Екатеринбургском доме, в комнате, где была убита Царская Семья, найдут несколько черточек на стене, которые объявят каббалистическими знаками. Будет множество изысканий, написана даже научная брошюра, в которой в нескольких черточках расшифруют следующую надпись: «Здесь по приказанию тайных сил царь был принесен в жертву для разрушения государства…»
Из письма русской эмигрантки, 84-летней госпожи Н. Шуднат (Австралия): «Моя тетка, урожденная Бибикова, жила в доме своего отца за углом дома Ипатьева… Она знала Ипатьева лично и много раз бывала в его доме… Она рассказывала, что в комнате убийства у хозяина дома был маленький кабинетик, где он принимал рабочих (это было очень удобно – из комнаты был выход через прихожую прямо на улицу). Он занимался подрядами по постройкам. И в кабинетике он все разъяснял строительным рабочим…»
Сколько самых странных черточек могло остаться на стенах комнаты после подобных объяснений…
Вера Леонидовна:
«Мой друг считал, что выдумка с еврейско-масонским заговором отчасти должна была прикрыть реально действовавший тогда, в 1905 году, тайный заговор „камарильи“. Короче, перед революцией они изо всех сил толкали царя вправо. А он вдруг начал упираться. Вместо этого он заговорил о реформах… И тогда они поняли: слабый царь не может сдержать революцию – он решил уступить. Это и заставило „камарилью“ действовать… Мой друг считал, что к концу 1904 года при дворе возник тайный заговор. И Кровавое воскресенье было его частью…»
С 1904 года Николай начал опасно меняться. После гибели «революционера» Плеве он назначает новым министром внутренних дел князя Святополк-Мирского – барина, аристократа и… либерала! В последние месяцы 1904 года Святополк-Мирский предлагает царю меры успокоения общественного мнения. Прежде, когда заговаривали об общественном мнении, Николай отвечал, как и должно Самодержцу Всероссийскому: «А мне какое дело до общественного мнения». И вот теперь он всерьез обсуждает эту проблему. События японской войны многое в нем изменили. Он понял: грядет буря. Но вместо того чтобы пытаться вернуть беспощадные порядки отца, он явно решился на другое. Ему нравится этот новый его министр, который вместо подавления страны предлагает «замирение», милое его сердцу согласие. В конце года Николай созывает широкое совещание всех ведущих государственных деятелей России. Тут и Витте, и Победоносцев. Николай произносит речь о «революционном направлении», которое с каждым годом усиливается в России. И ставит новый для себя вопрос: нужно ли идти навстречу требованиям общества?
Вопрос риторический. Он уже все решил. Но хочет, как обычно, чтобы другие заставили его принять это решение. Один за другим встают сановники и требуют уступок. Победоносцев в изоляции. Теперь Николай как бы вынужден согласиться и пойти против учителя. Принято решение – разработать закон «О предначертаниях и усовершенствовании государственного порядка». Все понимают: это начало будущих реформ. Может быть, конституции! Разработать закон поручено Витте. Полная победа либералов! Все растроганы. Министр путей сообщения, князь Хилков, не может сдержать слезы. Председатель Государственного совета от имени присутствующих благодарит Николая: мирно спасена Россия.
И тогда «правые» ответили: уже 1 января в знак протеста против политики Святополк-Мирского уходит со своего поста один из вождей «правых» Дмитрий Федорович Трепов, глава московской полиции. И через неделю случилась эта кровавая вакханалия – Кровавое воскресенье.
Итак, если допускать версию о том, что заговор «камарильи» действительно существовал, – зачем была эта кровавая бойня?
Может быть, задумали просто попугать царя, чтобы сдвинуть его вправо и заодно осадить все общество?
Или все было еще серьезнее? Слабый царь, проигранная война, грядущая революция, а тут еще мираж ненавистной конституции… И они решили: довольно. И начали в лучших традициях спецслужбы – с кровавой провокации, чтобы одним ударом дискредитировать слабого царя. И тогда?… Тогда Кровавое воскресенье было началом действий, которые должны были привести к замене Николая.
Дестабилизация, затеянная ради будущей стабилизации – прихода сильного монарха?
Во всяком случае, в последующих событиях можно найти странную связь, будто некий общий замысел. Интригу. Игру.
Кровавое воскресенье дает плоды: Святополк-Мирский уходит в отставку. Николай сдается, 11 января реакционер Д.Ф. Трепов назначается петербургским генерал-губернатором.
Но это только начало. После Петербурга последует удар по Москве. В Москве главный советчик, опора Николая – великий князь Сергей Александрович.
Из дневника царя:
«Ужасное злодеяние случилось в Москве: у Никольских ворот дядя Сергей, ехавший в карете, был убит брошенною бомбой, и кучер смертельно ранен… Несчастная Элла! Благослови и помоги ей, Господи!»
4 февраля в Кремле Сергея Александровича поджидал эсер Каляев. Он швырнул бомбу в карету.
В предсмертных письмах из тюрьмы Каляев рассказывал: «В меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку… Потом увидел шагах в пяти от себя комья великокняжеской одежды и обнаженное тело…»
Московский вице-король (как его называли при дворе) был разорван бомбой: головы не было, остались рука и часть ноги.
В это время из дворца выбежала Элла, бросилась к кровавым комьям, ползала на коленях среди останков мужа… Но революционер Каляев не знал, что бомба, которой он убил великого князя, была изготовлена в мастерской, принадлежавшей… Департаменту полиции!! И само убийство организовал тайный агент Департамента – глава боевой организации эсеров, провокатор Азеф.
Все та же тень спецслужбы…
Из дневника Константина Романова (К.Р.):
«5 февраля. Как громом пораженный, я в первую минуту ничего не соображал, только выйдя понял, чего я лишился, и заплакал. Надо было подготовить жену – она так любила Сергея. И у меня, и у ней чувство, что мне надо ехать в Москву к телу моего бедного друга, к бедной Элле, подле которой нет никого из родных…
9 февраля. Государь и обе императрицы так неутешны, что не могут отдать последнего долга покойному. Покинуть Царское им слишком опасно. Все великие князья уведомлены письменно, что им нельзя не только ехать в Москву, но запрещено бывать на панихидах в Казанском и Исаакиевском соборах».
Между тем в Москве разыгрывается величественная трагедия.
Все дни до погребения Элла не переставала молиться. На надгробии мужа она написала:
«Отче, отпусти им: не ведают бо, что творят».
Слова Евангелия она восприняла душой и накануне похорон велела привезти себя в тюрьму, где содержался Каляев. Ее ввели в камеру, она спросила:
– Зачем вы убили моего мужа?
– Я убил Сергея Александровича, потому что он был орудием тирании. Я мстил за народ…
– Не слушайтесь вашей гордости. Покайтесь… а я умолю Государя даровать вам жизнь. Я буду просить его за вас… Сама я вас уже простила.
Накануне революции она нашла выход. Простить через невозможную боль и кровь – и тем остановить уже тогда, в начале, кровавое колесо. Своим примером бедная Элла обращалась к обществу, призывая жить по христианской вере.
– Нет! – ответил Каляев. – Я не раскаиваюсь, я должен умереть за свое дело, и я умру… Моя смерть будет полезнее для моего дела, чем даже смерть Сергея Александровича.
Каляева приговорили к смертной казни. «Я счастлив вашим приговором, – обратился он к судьям. – Надеюсь, вы исполните его так же открыто и всенародно, как я исполнил приговор партии социалистов-революционеров. Учитесь смотреть прямо в глаза надвигающейся революции!»
Каляев бесстрашно встретил смерть.
Николай потерял Москву.
Но отцы Интриги знали продолжение: Николай должен вскоре остаться без главной советчицы. Императрица-мать уезжала в Данию, где смертельно заболел ее отец. Теперь при царе остается последняя фигура – дядя Владимир Александрович. Но уже намечен третий удар. Департамент полиции осведомлен: сын Владимира Александровича, Кирилл, разбил семейную жизнь брата царицы Эрни (ту самую «хорошую пару»). Виктория-Мелитта разошлась с мужем. И теперь Кирилл решил жениться на ней и сделать открытым семейный скандал. Это должно вызвать контрмеры – он будет наказан. А это означает, его отец Владимир Александрович должен будет подать в отставку с поста командующего петербургским гарнизоном. Из письма Николая матери в Данию:
«На этой неделе случилась драма в семействе по поводу несчастной свадьбы Кирилла. Ты, наверное, помнишь о моих разговорах с ним, а также о тех последствиях, которым он должен обязательно подвергнуться: исключение из службы, запрещение въезда в Россию, лишение всех удельных денег и потеря звания великого князя. На прошлой неделе я узнал, что он женился… Я имел с его бедным отцом очень неприятный разговор, и как он ни заступался за своего сына, я стоял на своем. И мы расстались на том, что он попросился уйти со службы. В конце концов я на это согласился.
Вместе с тем меня брало сомнение – хорошо ли наказывать человека публично несколько раз подряд. После долгих размышлений, от которых заболела голова, я решил… телеграфировать, что я возвращаю Кириллу утраченные им звания. Уф! Какие это были скучные неприятные дни. Теперь как будто гора с плеч свалилась».
Кто?
Но если допустить, что «камарилья» вознамерилась заменить Николая сильным царем, то кем? Ведь по закону в случае отречения на престол вступал малолетний Алексей. Но Алексей смертельно болен, Алексея можно обойти. Следующий законный претендент – Михаил. Но ведь и он не обладал царственным характером!Но те, кто организовывал Игру, знают: и Михаила тоже можно обойти. У Михаила роман, и он также думает жениться, причем на особе совсем не королевской крови. О романе, конечно, осведомлен Департамент полиции. По закону о престолонаследии брак лишит его титула великого князя.
«Милая дорогая мама!… Миша написал мне, что просит разрешения жениться. Что не может ждать дольше… Разумеется, я никогда не дам согласия на этот брак. Я чувствую всем моим существом, что дорогой папа поступил бы так же. Изменить закон для этого случая в такое опасное время я считаю решительно невозможным. Помоги мне, дорогая мама, удержать его. Да хранит тебя Господь».
Тогда для кого же все затевалось?
Великий князь Николай Николаевич – «Николаша, Николай Длинный». «Грозный дядя» – так называла его молодежь Романовской Семьи.
Кто видел его на военных парадах, уже не могли забыть… Гусары в черных касках, украшенных волосяным гребнем, на вороных лошадях несутся в карьер на маленькую фигурку – на принимающего парад царя. Среди этой грозной лавины – Николаша – гигант, слившийся с лошадью. И всего за несколько шагов до императора – его великолепный командирский львиный рык: «Стой!» И вмиг остановилась беспощадная лавина. Только тяжелое дыхание людей и коней…
Да, у него был облик царя. И он был известен своими правыми взглядами. Николая Николаевича ведут к цели. Вместо подавшего в отставку Владимира он теперь командующий петербургским гарнизоном. И к нему благоволит Аликс, связанная дружбой с лукавыми черногорками.
Знал ли об этом сам Николай Николаевич? Или как бывает – «знал, но не знал»? Как «знал, но не знал» его предок Александр о том, что хотят убить его отца, императора Павла, и возвести на престол его самого?
Во всяком случае, Николай Николаевич честно служил царю во все эти дни потрясений…
Такова соблазнительная версия Кровавого воскресенья. Но… уж очень она романтична. В России обожают найти заговор там, где на самом деле обычно одно разгильдяйство. Кто-то что-то не проверил и кого-то не предупредил… А кто-то решил перестраховаться, позвал войска и удалил царя из Петербурга… По чьей-то глупости или лени обычно и возникают у нас великие и страшные события.
«Учитесь смотреть прямо в глаза надвигающейся революции»
Волна, поднятая Кровавым воскресеньем, была сразу похожа на цунами.Из дневника К.Р.:
«6 февраля 1905 г. Просто не верится, какими быстрыми шагами мы идем навстречу неведомым, неизвестным бедствиям.
Всюду разнузданность, все сбиты с толку… Сильной руки правительства уже не чувствуют. Да ее и нет».
Все будет – баррикады из опрокинутых трамваев, всеобщая стачка, мятежи в армии. В Крыму восставший крейсер подойдет к берегам – и в имениях великих князей с ужасом будут ожидать обстрела. И «красный петух» пойдет гулять по помещичьим усадьбам. «Иллюминация» – эта злобная шутка сразу стала популярной.
В Петербурге на художественной выставке «Мир искусств» в шумной толкотне, руки крест-накрест, презрительно-насмешливо стоял знаменитый террорист Савинков. Стоял открыто, и никто не осмеливался его выдать…
Вера Леонидовна:
«Бастовали решительно все. Это было как праздник. В Мариинском театре бастовал балет, и даже брат его любовницы, Матильды, – Иосиф Кшесинский бастовал… Я его хорошо знала. Кстати, после революции это участие в забастовке стало его индульгенцией, охранной грамотой. Кшесинский даже стал заслуженным артистом РСФСР – брат царской любовницы. В последний раз я виделась с ним накануне войны. Он умер от голода в блокадном Ленинграде. Завсегдатай ресторанов, гурман, устраивавший пиры на серебре, – умер от голода!»
К осени 1905 года Царская Семья, отрезанная всеобщей забастовкой, сидела в Петергофе, и единственным средством сообщения с Петербургом был пароход. «Хоть вплавь добирайся», – печально острил царь. Казалось, вопрос о падении Николая предрешен.