Страница:
Таблица 3.9. Динамика добычи нефти и ее доля в государственных доходах Мексики в 1975–1985 гг.
Источник: EIA International Petroleum Monthly (http://www.eia.doe.gov/emeu/ ipsr/supply.html), Auty R. M. (ed.). Resource Abundance and Economic Development. Oxford: Oxford University Press, 2004.
Рост доходов, поступающих от нефтяного экспорта, накладывается на кризис модели импортозамещающей индустриализации, замедление роста мексиканской экономики в первой половине 1970-х гг. Пришедший к власти в 1976 г. президент Мексики Л. Портильо решает использовать поступившие в распоряжение правительства финансовые ресурсы, чтобы подстегнуть развитие национальной экономики[215]. Начинается реализация набора масштабных инвестиционных проектов. Многие из них – при ограниченных возможностях эффективно использовать нефтяные деньги, низком качестве государственного аппарата – оказываются либо незавершенными, либо малоэффективными[216].
Доля государственных расходов в ВВП, составлявшая в конце 1960-х гг. 20 %, к 1982 г. приближается к 50 %. Темпы роста инвестиций, финансируемых за счет добычи нефти и внешних займов, в 1978–1981 гг. составляют примерно 20 %, роста ВВП – 8,4 %г. Если бы такая экономическая политика была устойчивой, этого было бы достаточно, чтобы удвоить ВВП за 10 лет. Опыт еще раз показал, что попытки подстегнуть темпы роста, используя средства, опасные для долгосрочного устойчивого развития, дорого обходятся и экономике, и обществу.
Правительство наращивает внешний долг. Кредиторы, убежденные в том, что высокие цены на нефть – гарантия сохранности вложений, предоставляют займы. В 1981 г. внешний долг государственного сектора Мексики достиг 40 млрд долл., частного сектора – 20 млрд долл.[217].
К началу 1980-х гг. доходы Мексики от добычи нефти составляли примерно 20 % ВВП страны. Руководство страны было убеждено в том, что повышение нефтяных цен в 1979–1981 гг. отражает долгосрочные тенденции развития, их уровень не будет снижаться на протяжении многих лет[218].
В 1981 г. правительство Мексики приняло решение перейти к еще более агрессивной финансовой политике. В ее основе было предположение, что рост доходов от добычи и экспорта нефти в среднесрочной перспективе составит 12 % в год[219].
Как нередко бывает, такое решение принимается в самое неподходящее время.
В 1981–1982 гг. конъюнктура меняется. Рост цен на нефть приостановился. Усилия властей США, направленные на сдерживание инфляции, повышение процентной ставки, увеличивают стоимость обслуживания внешнего долга во всем мире, в том числе в Мексике. Неуверенность в возможности возврата национального долга стимулирует отток капитала. В феврале 1982 г. мексиканское правительство было вынуждено на 70 % девальвировать песо. Это усугубило проблемы, связанные с платежами по внешнему долгу. Власти предпринимают ряд опасных шагов: вводят систему двойного валютного курса, отказываются возвращать взятые кредиты, ужесточают контроль за движением валюты, национализируют банки. Все это происходит на фоне снижения нефтяных цен[220].
С 1983 г. правительство пытается стабилизировать финансы, останавливает незавершенные инвестиционные проекты, повышает налоги, сокращает бюджетные обязательства. А тем временем цены на нефть опускаются все ниже. Отсюда череда начатых и незавершенных стабилизационных программ, остановка экономического роста. Среднегодовые темпы роста душевого ВВП в Мексике 1980-х гг. находились в области отрицательных значений (-0,54 %)[221].
Накануне открытия новых нефтяных месторождений Мексика – страна с интегрированной в глобальный финансовый мир рыночной экономикой. Последствия авантюрной политики Л. Портильо сказались быстро. Власти сумели сохранить политическую стабильность, но кризис 1980-х гг. стал важнейшим фактором, сделавшим сохранение режима закрытой демократии в Мексике невозможным.
Власти Венесуэлы, на протяжении десятилетий имевшие дело с нефтяным рынком, инициировавшие формирование ОПЕК, создавшие стабилизационный фонд, были лучше, чем руководство Мексики, подготовлены к тому, чтобы справиться с вызовами, связанными с повышением бюджетных доходов, следующим за ростом цен на нефть. Они хорошо понимали роль нефти в экономике страны (см. табл. 3.10).
Таблица 3.10. Доля экспорта нефти в суммарном экспорте Венесуэлы в 1971–1990 гг. (средние значения по пятилетиям)
Источник: Расчеты по данным: Salazar-Carrillo J. Oil and Development in Venezuela during the Twentieth Century. Praeger Publishers, Westport, CT, 1994; Mitchell B. R. International Historical Statistics. The Americas 1750–1993. L: Macmillan Reference LTD., 1998.
Сразу после скачка цен 1973 г. они проводят осторожную бюджетную политику, не допускают быстрого укрепления курса национальной валюты. Однако в условиях демократии еще труднее, чем при авторитарном режиме, противостоять волне популизма, возникающей на фоне возросших бюджетных доходов. Отсюда поток идей, связанных с тем, как использовать нефтяные доходы на разнообразные расходные программы. Именно с такой платформой яркий популист Карлос Андрес Перес побеждает на выборах в 1974 г. Он начинает реализацию целого пакета инвестиционных проектов. Их обоснование – необходимость диверсифицировать экономику Венесуэлы, улучшить состояние инфраструктуры. Расширяются социальные обязательства государства, снижаются налоги, не связанные с добычей нефти. Изменение мировой конъюнктуры с середины 1980-х гг. делает продолжение такой политики невозможным.
С 1950 по 1980 г. валовой внутренний продукт на душу населения в Венесуэле вырос на 234 %. Между 1980 и 1989 гг. он сократился на 18,1 %. Курс национальной валюты, относительно стабильный на протяжении десятилетий, за этот же период упал в 10 раз. К 1989 г. годовые темпы инфляции достигли 84 %. Внешний долг, которого в 1974 г. практически не было, в 1989 г. составлял 54 % ВВП, он сравнялся с трехгодовым объемом экспорта. В течение 60 лет, предшествовавших 1980 г., в Венесуэле средние темпы роста производительности труда в секторах, не связанных с нефтью, составляли 6,7 %. В 1920–1979 гг. среднегодовой рост душевого ВВП составлял 6,4 % в год. В течение 20 лет после 1980 г. в секторах экономики, не связанных с нефтью, производительность труда снижалась. К концу 1990-х она достигла уровня, соответствующего показателям 1950 г. В 1978 г. кредитный рейтинг Венесуэлы составлял тройное “А”. В 1983 г. она объявила о прекращении выплат по внешнему долгу[222].
После нескольких лет политики “затягивания поясов” избиратели в 1989 г. вновь приводят к власти К. Переса. С ним ассоциировался период благополучия, когда цены на нефть были высокими. Но ситуация изменилась. Сам президент понимает, что другого выхода, кроме проведения жесткой бюджетной политики, нет. Он говорит, что, если правительственные расходы не будут резко сокращены, страна столкнется с жесточайшим бюджетным кризисом[223].
Это не то, чего от него ждали. Попытка переворота, предпринятая в 1992 г. У. Чавесом, подводит черту под периодом стабильности венесуэльской демократии. Как и многие другие страны, Венесуэла – пример того, как трудно ресурсобогатым странам справиться с вызовами, связанными с колебанием цен на сырьевые товары.
§ 6. В поисках выхода: ответ на угрозы, связанные с нестабильностью сырьевых цен
То, что поток сырьевых товаров и цены на них – величины нестабильные, известно не со вчерашнего дня. Многие богатые ресурсами страны пытались найти пути решения этой проблемы. Хеджирование рисков, заключение форвардных контрактов – возможный вариант решения проблемы, с экономической точки зрения разумный, но политически опасный. Если динамика цен окажется более благоприятной, чем та, которая предусмотрена форвардными контрактами, объяснить обществу, почему бюджет понес потери, трудно. Всегда найдутся охотники доказать, что сделки были заведомо вредными для национальной экономики[224].
Это не значит, что такие проблемы неразрешимы. Наиболее распространенные меры, применяемые для регулирования проблем, связанных с нестабильностью сырьевых цен, – формирование стабилизационных фондов, пополняемых во время благоприятной конъюнктуры и используемых тогда, когда цены падают[225].
К концу 1970-х гг. чилийский платежный баланс и государственный бюджет сильно зависели от динамики цен на медь. В 1976 г. доходы от экспорта меди составляли более 50 % его объема. В 1980-х гг. эта доля по-прежнему была высока (примерно 40 %). До начала 1990-х гг. выплаты государственной медной компании составляли 20 % доходов бюджета. Тем не менее чилийское правительство отказалось от реализации масштабных инвестиционных проектов, направленных на диверсификацию национальной экономики. Вместо этого оно создает институциональные основы развития конкурентоспособных производств в отраслях, не связанных с медью, формирует хорошо управляемый стабилизационный фонд, не допускает резкого укрепления курса национальной валюты, обеспечивает условия для беспрецедентного в Латинской Америке конца XX в. экономического роста.
Управление Норвежским стабилизационным фондом считается образцовым. Оно – предмет подражания в других богатых ресурсами странах. Фонд штата Аляска, кувейтские Резервный фонд и Фонд будущих поколений, оманский Государственный резервный фонд – примеры подобного рода институтов[226]. Мотивы создания их правительствами, понимающими масштабы и серьезность рисков, связанных с нестабильностью бюджетных доходов в богатых ресурсами странах, очевидны.
Существуют два вида таких институтов: фонды, предназначенные для защиты экономики страны от колебаний цен на ресурсы, и фонды будущих поколений, созданные, чтобы поддержать благосостояние в то время, когда запасы природных ресурсов будут исчерпаны. Иногда они функционируют по определенной законом формуле, устанавливающей зависимость масштаба отчислений от цены на экспортные ресурсы. В других случаях объемы поступлений определяются при утверждении ежегодного бюджета. Опыт показал, что это эффективный инструмент регулирования рисков, связанных с нестабильностью цен на ресурсы. Однако преувеличивать его надежность нельзя[227].
В том, что касается укрепления реального курса национальной валюты, связанных с этим проблем развития несырьевых отраслей, действенность стабилизационных фондов ограниченна. Рост финансовых резервов, вложенных в высоколиквидные, надежные международные активы, повышает инвестиционную привлекательность национальных ценных бумаг и стимулирует приток краткосрочного капитала.
Однако политические противоречия, связанные с функционированием стабилизационных фондов, оказываются более острыми. В недемократических государствах (а к таким из богатых ресурсами стран относятся многие) велики риски, что средства будут вложены в неэффективные проекты, финансируемые государством. Значительная их часть разворована. История нигерийского стабилизационного фонда – классический пример такого развития событий[228].
В демократических странах крупные финансовые ресурсы стабилизационных фондов затрудняют необходимое в условиях нестабильности сырьевых цен ограничение бюджетных обязательств. Компетентный и ответственный министр финансов Венесуэлы в октябре 1978 г. говорил: “Самым важным оружием министра финансов, который сталкивается с многочисленными бюджетными запросами, является его способность сказать “нет денег”; но как я мог сказать это при таком количестве денег в наличии?”[229] Объяснить руководителям ведомств, расходующих бюджетные средства, политическим лобби, парламентариям, что правительство не может выделить ассигнования на те или иные цели из-за того, что денег нет, – задача нелегкая, но разрешимая. Намного труднее доказать, что это нельзя сделать потому, что укрепится реальный курс национальной валюты, а это, в свою очередь, подорвет конкурентоспособность несырьевых отраслей, создаст бюджетные обязательства, выполнить которые при неблагоприятной конъюнктуре рынка сырья окажется невозможно.
Норвегия – страна, разумно и ответственно распоряжающаяся нефтяными доходами. Через 10 лет после открытия нефтяных ресурсов Северного моря она по-прежнему сохраняла долю государственных расходов в ВВП более низкую, чем Дания, Финляндия и Швеция[230]. Норвежский стабилизационный фонд имеет репутацию прозрачного, хорошо управляемого. Однако со времени его создания ни одна правящая коалиция не выигрывала выборы.
Риторика, связанная с тем, что правительство, сидящее на мешках с деньгами, отказывается решать важные для общества проблемы, – сильное оружие в политической борьбе. В начале сентября 2005 г. Организация Объединенных Наций назвала Норвегию страной с самым высоким уровнем жизни. Выиграть выборы правящей коалиции это не помогло. Главные темы предвыборной кампании оппозиции были связаны с тем, как расходовать доходы в условиях высоких цен на нефть, в каких масштабах и в каких целях их можно использовать на финансирование различных социальных программ.
Конкурирующие политические партии в Норвегии имеют многолетнюю историю, политически ответственны. Выиграв выборы, сформировав правительство, они объясняют избирателям, что переоценили возможность расходования средств стабилизационного фонда, не учли все связанные с этим риски. Оппозиция может обвинить их в невыполнении предвыборных обещаний, построить на этом свою политическую платформу. В условиях стабильной экономики и эффективной демократии все это не так страшно. К сожалению, не все богатые ресурсами страны имеют такие политические системы.
Во второй половине XX – начале XXI в. войны стали скорее исключением, чем правилом. Вооруженных конфликтов между крупными державами за последние 60 лет не было. Но военная традиция, идущая от штабной культуры XIX в., заставляет иметь то, что называется “планом боевого применения вооруженных сил” – проработанную программу мероприятий, осуществляемую в случае нападения или угрозы нападения потенциального противника. Опыт XX в. показал, что для богатых ресурсами стран, сталкивающихся с рисками неблагоприятной конъюнктуры, важно заранее знать, что правительство будет делать в случае падения цен на сырье, какие последствия это будет иметь для бюджета, платежного баланса, потребительского рынка, обслуживания внешнего долга, стабильности банковской системы, а также иметь проработанную, реалистичную программу действий в подобной ситуации. Советский Союз в начале 1980-х гг. такого плана не имел. Последствия этого общеизвестны.
Это не значит, что такие проблемы неразрешимы. Наиболее распространенные меры, применяемые для регулирования проблем, связанных с нестабильностью сырьевых цен, – формирование стабилизационных фондов, пополняемых во время благоприятной конъюнктуры и используемых тогда, когда цены падают[225].
К концу 1970-х гг. чилийский платежный баланс и государственный бюджет сильно зависели от динамики цен на медь. В 1976 г. доходы от экспорта меди составляли более 50 % его объема. В 1980-х гг. эта доля по-прежнему была высока (примерно 40 %). До начала 1990-х гг. выплаты государственной медной компании составляли 20 % доходов бюджета. Тем не менее чилийское правительство отказалось от реализации масштабных инвестиционных проектов, направленных на диверсификацию национальной экономики. Вместо этого оно создает институциональные основы развития конкурентоспособных производств в отраслях, не связанных с медью, формирует хорошо управляемый стабилизационный фонд, не допускает резкого укрепления курса национальной валюты, обеспечивает условия для беспрецедентного в Латинской Америке конца XX в. экономического роста.
Управление Норвежским стабилизационным фондом считается образцовым. Оно – предмет подражания в других богатых ресурсами странах. Фонд штата Аляска, кувейтские Резервный фонд и Фонд будущих поколений, оманский Государственный резервный фонд – примеры подобного рода институтов[226]. Мотивы создания их правительствами, понимающими масштабы и серьезность рисков, связанных с нестабильностью бюджетных доходов в богатых ресурсами странах, очевидны.
Существуют два вида таких институтов: фонды, предназначенные для защиты экономики страны от колебаний цен на ресурсы, и фонды будущих поколений, созданные, чтобы поддержать благосостояние в то время, когда запасы природных ресурсов будут исчерпаны. Иногда они функционируют по определенной законом формуле, устанавливающей зависимость масштаба отчислений от цены на экспортные ресурсы. В других случаях объемы поступлений определяются при утверждении ежегодного бюджета. Опыт показал, что это эффективный инструмент регулирования рисков, связанных с нестабильностью цен на ресурсы. Однако преувеличивать его надежность нельзя[227].
В том, что касается укрепления реального курса национальной валюты, связанных с этим проблем развития несырьевых отраслей, действенность стабилизационных фондов ограниченна. Рост финансовых резервов, вложенных в высоколиквидные, надежные международные активы, повышает инвестиционную привлекательность национальных ценных бумаг и стимулирует приток краткосрочного капитала.
Однако политические противоречия, связанные с функционированием стабилизационных фондов, оказываются более острыми. В недемократических государствах (а к таким из богатых ресурсами стран относятся многие) велики риски, что средства будут вложены в неэффективные проекты, финансируемые государством. Значительная их часть разворована. История нигерийского стабилизационного фонда – классический пример такого развития событий[228].
В демократических странах крупные финансовые ресурсы стабилизационных фондов затрудняют необходимое в условиях нестабильности сырьевых цен ограничение бюджетных обязательств. Компетентный и ответственный министр финансов Венесуэлы в октябре 1978 г. говорил: “Самым важным оружием министра финансов, который сталкивается с многочисленными бюджетными запросами, является его способность сказать “нет денег”; но как я мог сказать это при таком количестве денег в наличии?”[229] Объяснить руководителям ведомств, расходующих бюджетные средства, политическим лобби, парламентариям, что правительство не может выделить ассигнования на те или иные цели из-за того, что денег нет, – задача нелегкая, но разрешимая. Намного труднее доказать, что это нельзя сделать потому, что укрепится реальный курс национальной валюты, а это, в свою очередь, подорвет конкурентоспособность несырьевых отраслей, создаст бюджетные обязательства, выполнить которые при неблагоприятной конъюнктуре рынка сырья окажется невозможно.
Норвегия – страна, разумно и ответственно распоряжающаяся нефтяными доходами. Через 10 лет после открытия нефтяных ресурсов Северного моря она по-прежнему сохраняла долю государственных расходов в ВВП более низкую, чем Дания, Финляндия и Швеция[230]. Норвежский стабилизационный фонд имеет репутацию прозрачного, хорошо управляемого. Однако со времени его создания ни одна правящая коалиция не выигрывала выборы.
Риторика, связанная с тем, что правительство, сидящее на мешках с деньгами, отказывается решать важные для общества проблемы, – сильное оружие в политической борьбе. В начале сентября 2005 г. Организация Объединенных Наций назвала Норвегию страной с самым высоким уровнем жизни. Выиграть выборы правящей коалиции это не помогло. Главные темы предвыборной кампании оппозиции были связаны с тем, как расходовать доходы в условиях высоких цен на нефть, в каких масштабах и в каких целях их можно использовать на финансирование различных социальных программ.
Конкурирующие политические партии в Норвегии имеют многолетнюю историю, политически ответственны. Выиграв выборы, сформировав правительство, они объясняют избирателям, что переоценили возможность расходования средств стабилизационного фонда, не учли все связанные с этим риски. Оппозиция может обвинить их в невыполнении предвыборных обещаний, построить на этом свою политическую платформу. В условиях стабильной экономики и эффективной демократии все это не так страшно. К сожалению, не все богатые ресурсами страны имеют такие политические системы.
* * *
Современный экономический рост – процесс беспрецедентный в истории, труднопрогнозируемый. Изменения условий мирового развития ставят перед государствами новые проблемы, требуют выработки адекватных ответов, способности менять социальные институты, формы организации общественной жизни. В странах, экономика которых зависит от сырьевых товаров, непредсказуемость цен на них осложняет ситуацию. От динамики цен на ресурсы зависят уровень инфляции, доходы населения, возможность оплачивать внешний долг. Это серьезный вызов. Не все богатые ресурсами страны оказываются способными на него ответить. В этом – одна из причин того, что темпы экономического роста в них более низкие, чем в странах, не обладающих ресурсным богатством. Опыт решения проблем, порождаемых нестабильностью сырьевых рынков, не позволяет давать простые рецепты того, как справляться с проблемами, порожденными ресурсным богатством. Что он показывает несомненно – это значимость готовности политической элиты к изменениям мировой конъюнктуры, понимания ею того, что с ними связана реальная угроза безопасности собственной страны.Во второй половине XX – начале XXI в. войны стали скорее исключением, чем правилом. Вооруженных конфликтов между крупными державами за последние 60 лет не было. Но военная традиция, идущая от штабной культуры XIX в., заставляет иметь то, что называется “планом боевого применения вооруженных сил” – проработанную программу мероприятий, осуществляемую в случае нападения или угрозы нападения потенциального противника. Опыт XX в. показал, что для богатых ресурсами стран, сталкивающихся с рисками неблагоприятной конъюнктуры, важно заранее знать, что правительство будет делать в случае падения цен на сырье, какие последствия это будет иметь для бюджета, платежного баланса, потребительского рынка, обслуживания внешнего долга, стабильности банковской системы, а также иметь проработанную, реалистичную программу действий в подобной ситуации. Советский Союз в начале 1980-х гг. такого плана не имел. Последствия этого общеизвестны.
Глава 4 Трещины в фундаменте. Советский Союз начала 1980-х годов
Какая-то в державе датской гниль.
У. Шекспир. «Гамлет»
Римская империя времени упадка
Сохраняла видимость полного порядка.
Цезарь был на месте, соратники рядом.
Жизнь была прекрасна, судя по докладам.
Б. Окуджава
§ 1. Неэффективность на фоне стабильности
В конце эпохи Л. Брежнева подавляющее большинство западных наблюдателей, анализировавших развитие ситуации в СССР, были убеждены, что советская экономическая и социально-политическая система утратила динамизм, неэффективна, но стабильна. Изучавшие ее профессионалы полагали, что она будет существовать долго. Возможности советских экспертов обсуждать эту проблематику, по очевидным причинам, были ограничены. Однако и они, лучше западных специалистов понимавшие, как функционирует экономика страны, в подавляющем большинстве были согласны с тем, что она хотя и неэффективна, но устойчива.
Власть режима опиралась на эффективную тайную полицию. Более того: характерная черта брежневской эпохи – социальная стабильность. Число массовых беспорядков, вынуждающих власти применять оружие, с середины 1960-х гг. начало сокращаться. В 1963–1967 гг. были лишь отдельные рецидивы волнений, для подавления которых пришлось использовать вооруженную силу. Например, в 1967 г. в Ченгене, Фрунзе, Степанакерте. Во время расцвета брежневской эпохи власти научились минимизировать риски, связанные с антиправительственными выступлениями. 7 из 9 массовых выступлений против режима во времена правления Л. Брежнева пришлись на первые годы его прихода к власти. В 1969–1977 гг. не зафиксировано ни одного подобного эпизода. Если в годы правления Н. Хрущева в 8 случаях из 11 при подавлении беспорядков власти применяли оружие, то в брежневскую эпоху – лишь в 3 случаях из 9. Начиная с 1968 г., вплоть до смерти Брежнева, для подавления беспорядков оружие не применялось ни разу. Режим научился обходиться без крайних форм насилия, гасить вспыхивающие проявления недовольства без стрельбы[231].
Правда, массовое жилищное строительство (“хрущевки”), выделение в личное пользование садовых участков быстро привело к утрате властью тотального контроля над личной жизнью человека. Путь от коммунного уклада жизни (“Котлован” Андрея Платонова, “Мой друг Иван Лапшин” и “Хрусталев, машину!” Алексея Германа) до жизни хотя и советской, но отделенной от государства (городская проза Юрия Трифонова), был пройден за десятилетие. После обретения значительной частью населения отдельной квартиры, появилась территория свободной мысли – кухня. Садовый участок оторвал среднего человека от организуемой государством общинной занятости.
Между началом 1950-х и серединой 1980-х гг. радикально изменилась информационная ситуация в стране. В 1950 г. лишь у 2 % советских граждан были радиоприемники с коротковолновым диапазоном. К 1980 г. число тех, кто имел к ним доступ, возросло до половины населения. Советское руководство предприняло меры, чтобы отечественные радиоприемники плохо принимали западные радиостанции, организовало их глушение[232]. Но полностью контролируемый информационный мир к 1980-м гг. уходит в прошлое. Активная часть советских граждан получает альтернативные, по отношению к контролируемым государством каналам, сведения о происходящем. В середине 1970-х гг. КГБ сообщает ЦК КПСС о распространении ревизионистских, реформаторских идей у молодежи. В первую очередь речь идет о студентах гуманитарных вузов, о том, что выявлено 43 группы представителей учащейся студенческой молодежи, подпавших под влияние идеологии ревизионизма и реформизма. Из справки КГБ: “Анализ статистических данных показывает, что значительная часть лиц, совершивших политически вредные проявления, испытывала непосредственное идеологическое воздействие из-за рубежа. Такие факторы, как прослушивание зарубежных радиопередач, чтение засылаемых в СССР буржуазных газет, книг и других печатных изданий, личное общение и переписка с враждебно настроенными иностранцами оказали влияние на 47 % (2012) лиц. Из числа всех факторов в качестве основного выступает влияние зарубежной радиопропаганды. […] Анализ материалов свидетельствует о распространенности среди молодежи интереса к зарубежному вещанию. Так, по данным исследования “Аудитория западных радиостанций в г. Москве”, проведенного отделом прикладных социальных исследований ИСИ Академии наук СССР, с большей или меньшей регулярностью радиостанции слушают 80 % студентов и около 90 % учащихся старших классов, ГПТУ, техникумов. У большинства этих лиц слушание зарубежного радио превратилось в привычку (не реже 1-2-х раз в неделю зарубежные радиопередачи слушают 32 % студентов и 59,2 % учащихся)”[233].
Из аналитической записки Комитета государственной безопасности в ЦК КПСС в декабре 1970 г.: “Анализ распространяющейся в кругах интеллигенции и учащейся молодежи так называемой “самиздатовской” литературы показывает, что “самиздат” претерпел за последние годы качественные изменения. Если 5 лет назад отмечалось хождение по рукам главным образом идейно порочных художественных произведений, то в настоящее время все большее распространение получают документы программно-политического характера. За период с 1965 г. появилось свыше 400 различных исследований и статей по экономическим, политическим и философским вопросам, в которых с разных сторон критикуется исторический опыт социалистического строительства в Советском Союзе, ревизуется внешняя и внутренняя политика КПСС, выдвигаются различного рода программы оппозиционной деятельности. […] Среди научной, технической и части творческой интеллигенции распространяются документы, в которых проповедуются различные теории “демократического социализма”. […] Примерно в конце 1968 – начале 1969 г. из оппозиционно настроенных элементов сформировалось политическое ядро, именуемое “демократическим движением”, которое, по их оценке, обладает тремя признаками оппозиции: “имеет руководителей, активистов и опирается на значительное число сочувствующих… […] Центрами распространения внецензурных материалов по-прежнему остаются Москва, Ленинград, Киев, Горький, Новосибирск, Харьков”[234].
Власть режима опиралась на эффективную тайную полицию. Более того: характерная черта брежневской эпохи – социальная стабильность. Число массовых беспорядков, вынуждающих власти применять оружие, с середины 1960-х гг. начало сокращаться. В 1963–1967 гг. были лишь отдельные рецидивы волнений, для подавления которых пришлось использовать вооруженную силу. Например, в 1967 г. в Ченгене, Фрунзе, Степанакерте. Во время расцвета брежневской эпохи власти научились минимизировать риски, связанные с антиправительственными выступлениями. 7 из 9 массовых выступлений против режима во времена правления Л. Брежнева пришлись на первые годы его прихода к власти. В 1969–1977 гг. не зафиксировано ни одного подобного эпизода. Если в годы правления Н. Хрущева в 8 случаях из 11 при подавлении беспорядков власти применяли оружие, то в брежневскую эпоху – лишь в 3 случаях из 9. Начиная с 1968 г., вплоть до смерти Брежнева, для подавления беспорядков оружие не применялось ни разу. Режим научился обходиться без крайних форм насилия, гасить вспыхивающие проявления недовольства без стрельбы[231].
Правда, массовое жилищное строительство (“хрущевки”), выделение в личное пользование садовых участков быстро привело к утрате властью тотального контроля над личной жизнью человека. Путь от коммунного уклада жизни (“Котлован” Андрея Платонова, “Мой друг Иван Лапшин” и “Хрусталев, машину!” Алексея Германа) до жизни хотя и советской, но отделенной от государства (городская проза Юрия Трифонова), был пройден за десятилетие. После обретения значительной частью населения отдельной квартиры, появилась территория свободной мысли – кухня. Садовый участок оторвал среднего человека от организуемой государством общинной занятости.
Между началом 1950-х и серединой 1980-х гг. радикально изменилась информационная ситуация в стране. В 1950 г. лишь у 2 % советских граждан были радиоприемники с коротковолновым диапазоном. К 1980 г. число тех, кто имел к ним доступ, возросло до половины населения. Советское руководство предприняло меры, чтобы отечественные радиоприемники плохо принимали западные радиостанции, организовало их глушение[232]. Но полностью контролируемый информационный мир к 1980-м гг. уходит в прошлое. Активная часть советских граждан получает альтернативные, по отношению к контролируемым государством каналам, сведения о происходящем. В середине 1970-х гг. КГБ сообщает ЦК КПСС о распространении ревизионистских, реформаторских идей у молодежи. В первую очередь речь идет о студентах гуманитарных вузов, о том, что выявлено 43 группы представителей учащейся студенческой молодежи, подпавших под влияние идеологии ревизионизма и реформизма. Из справки КГБ: “Анализ статистических данных показывает, что значительная часть лиц, совершивших политически вредные проявления, испытывала непосредственное идеологическое воздействие из-за рубежа. Такие факторы, как прослушивание зарубежных радиопередач, чтение засылаемых в СССР буржуазных газет, книг и других печатных изданий, личное общение и переписка с враждебно настроенными иностранцами оказали влияние на 47 % (2012) лиц. Из числа всех факторов в качестве основного выступает влияние зарубежной радиопропаганды. […] Анализ материалов свидетельствует о распространенности среди молодежи интереса к зарубежному вещанию. Так, по данным исследования “Аудитория западных радиостанций в г. Москве”, проведенного отделом прикладных социальных исследований ИСИ Академии наук СССР, с большей или меньшей регулярностью радиостанции слушают 80 % студентов и около 90 % учащихся старших классов, ГПТУ, техникумов. У большинства этих лиц слушание зарубежного радио превратилось в привычку (не реже 1-2-х раз в неделю зарубежные радиопередачи слушают 32 % студентов и 59,2 % учащихся)”[233].
Из аналитической записки Комитета государственной безопасности в ЦК КПСС в декабре 1970 г.: “Анализ распространяющейся в кругах интеллигенции и учащейся молодежи так называемой “самиздатовской” литературы показывает, что “самиздат” претерпел за последние годы качественные изменения. Если 5 лет назад отмечалось хождение по рукам главным образом идейно порочных художественных произведений, то в настоящее время все большее распространение получают документы программно-политического характера. За период с 1965 г. появилось свыше 400 различных исследований и статей по экономическим, политическим и философским вопросам, в которых с разных сторон критикуется исторический опыт социалистического строительства в Советском Союзе, ревизуется внешняя и внутренняя политика КПСС, выдвигаются различного рода программы оппозиционной деятельности. […] Среди научной, технической и части творческой интеллигенции распространяются документы, в которых проповедуются различные теории “демократического социализма”. […] Примерно в конце 1968 – начале 1969 г. из оппозиционно настроенных элементов сформировалось политическое ядро, именуемое “демократическим движением”, которое, по их оценке, обладает тремя признаками оппозиции: “имеет руководителей, активистов и опирается на значительное число сочувствующих… […] Центрами распространения внецензурных материалов по-прежнему остаются Москва, Ленинград, Киев, Горький, Новосибирск, Харьков”[234].