Но, прочитав эти строчки, она уже не могла остановиться, поняв, что они обращены именно к ней…
 
   Нет, я пишу это не для тебя. И даже не для себя, наверное. Может быть, я пишу это для своей дочери… Для нашей дочери, которая имеет право знать, что была рождена в любви.
   Я пишу для нее, но обращаюсь все же к тебе. Я просто привыкла за долгие годы разговаривать с тобой мысленно. Наверное, в этом все дело.
   Ты помнишь тот день, когда мы встретились?
   С тех пор сто лет прошло уже, кажется. Может быть, и не сто, а долгих двадцать, но для меня они были как двадцать длинных, нескончаемых жизней, двадцать мучительных казней, каждую из которых пришлось пережить, перетерпеть до самой последней ее капли и все-таки снова остаться живой, и снова без тебя.
   С утра было пасмурно, и я расстроилась, увидев серое небо и почерневшую воду. Вода и небо слились воедино на линии горизонта, образовали вокруг замкнутое и давящее пространство. Собирался дождь. Дождь я всегда любила, но в тот день он оказался совсем некстати. Это был последний день отпуска, в сумке лежал уже обратный билет на поезд, и мне очень хотелось в этот последний день насладиться еще раз солнцем, теплой водой и солеными брызгами.
   Я мечтала о море с детства, но впервые увидела его в двадцать с лишним лет, выкроив две недели из напряженного рабочего графика и отправившись «дикарем» в Крым, в тихий поселок Мисхор, что в семидесяти километрах от Ялты. Я влюбилась в море с первого взгляда – в его прохладную синеву и соленый запах, в ракушки и камешки, которыми усыпан сероватый песок у кромки воды, в белые кудри волн и крики взволнованных птиц. Увидев все это, я подумала, что в прошлой своей жизни наверняка была рыбой… Или, может быть, птицей, летающей над морем. Или просто травинкой, тоненьким и кудрявым стебельком, счастливо и спокойно колышущимся на самом донышке.
   А может быть, я была просто запахом моря.
   Шумом моря.
   Или была его цветом.
   Я была как-то связана с ним, это точно.
   Едва увидев его, я сразу почувствовала, что вернулась туда, где когда-то была моя стихия. Каждая ракушка, лежащая на берегу, узнавала меня, песок поскрипывал под ногами, что-то шепча, а волны тихо радовались, касаясь моих ступней короткими и нежными поцелуями.
   Дождь в последний день был совсем некстати. Почерневшее море казалось чем-то рассерженным и даже опасным. Это незнакомое ощущение страха перед морем немой болью отдавалось в груди, и мне казалось, что это фантомная боль, вернувшаяся ко мне из моей прошлой жизни в наказание за то, что когда-то я отреклась от своей стихии. Как Русалочка из сказки – оставалось только попытаться вспомнить, во имя чего было совершено это дикое отречение.
   Оно сердилось, как будто не хотело меня отпускать.
   «Зачем, ну зачем этот дождь?» – тихо шептала я, медленно прогуливаясь вдоль кромки воды. Волны шумно разбивались о берег, с ног до головы обдавая солеными брызгами. Налетел холодный ветер, и я совсем продрогла в своем мокром платье, прилипшем к телу, как тонкая корка соленого льда.
   Пляж был как раз напротив пансионата, но я не любила пляж и почти никогда там не купалась, разве что поздно вечером, когда находиться в отдаленных местах становилось опасным. Уже в первый день отдыха я отыскала и полюбила тихое укромное местечко в небольшом ущелье над песчаным обрывом. Вода здесь была всегда светлая и прозрачная, стаи мальков кружились у берега. Их чешуйчатые спинки светились под водой маленькой золотистой радугой, и каждая чешуйка отражала солнечный свет по-своему, отливала то синим, то зеленым, то ярко-розовым…
   Но главное – здесь, в отдалении от пляжных баров и дискотек, совсем не было людей. Я приходила всегда на рассвете, раздевалась и некоторое время сидела на большом валуне, любуясь игрой красок, впитывая в себя каждый звук, цепенея от прикосновений ласкового соленого ветра.
   Это было МОЕ СОБСТВЕННОЕ место.
   Поэтому я очень удивилась, когда в свое последнее непогожее утро на море увидела вдруг на этом месте тебя.
   Нет, не удивилась даже. Я была возмущена и дико расстроена. Я готова была кричать и топать ногами, лишь бы побыстрее остаться снова одной, наедине с морем, которому я принадлежала.
   Ты оказался третьим лишним, совершенно ненужным. На небе хмурились тучи, угрожая вот-вот пролиться ледяным дождем.
   Все это было ужасно. Мне даже некуда было присесть, потому что ты сидел на МОЕМ камне.
   Я остановилась в двух шагах, не зная, что делать. Тебя было трудно рассмотреть в лучах солнца – оно слепило глаза, и я видела лишь черный силуэт мужчины, который сидел, склонив голову набок, и смотрел вдаль, не замечая ничего вокруг. Ты даже не заметил моего появления.
   Не знаю, сколько времени это продолжалось, только вдруг где-то совсем близко вскрикнула чайка, и ты повернулся, чтобы увидеть ее, а вместо чайки увидел меня – босую, в мокром платье, с лицом, как у злого волчонка, обнаружившего незваных гостей в родительском логове.
   – Привет, – сказал ты.– Не возражаешь, если я посижу немного здесь, на твоем камне?
   Мне сразу понравился твой голос, но я не хотела себе в этом признаваться. Человеку в принципе несвойственно признаваться в симпатии к врагу. А в тот момент для меня ты был настоящий враг, который вторгся на мою территорию без объявления войны.
   – Нет, – сказала я. – Возражаю. И откуда вы знаете, что этот камень – мой? Следили за мной, что ли?
   – Нет, – ответил ты. – Просто это написано у тебя на лице. И давай уж сразу будем говорить друг другу «ты».
   Я передернула плечами: еще чего! Я вообще не собиралась с тобой ни о чем разговаривать и всем своим видом давала понять это.
   – Не злись, – сказал ты. – Лучше иди сюда и сядь рядом. Я расскажу тебе о море. О море и… о тебе. Ты ведь, наверное, не знаешь, что раньше море было твоим домом, потому что ты была Русалкой?
   Я удивилась, услышав эти слова, и неуверенно пробормотала в ответ:
   – Русалок не бывает.
   – Бывают. То есть сейчас их уже нет. Ты была последней Русалкой в этих краях.
   – В вашем возрасте пора бы уже начать читать что-нибудь посерьезнее сказок Андерсена. – Я усмехнулась, но сердце забилось сильнее, потому что я не могла понять: откуда ты ЭТО про меня знаешь?
   Ведь я сама прожила на свете почти двадцать лет, а узнала – только теперь.
   – Все это глупости. Только сказки достойны того, чтобы их читали и перечитывали – снова и снова. Только сказки. А все остальное, поверь, не имеет никакого значения. Иди сюда, ближе. Сядь рядом. Не бойся, я не причиню тебе зла.
   Моя злость куда-то испарилась – отчасти, возможно, потому, что я была очарована твоим голосом. Я подошла и смогла наконец рассмотреть тебя – ты оказался большим, смуглым и черноглазым. Взгляд у тебя был цыганский, и волосы на голове слегка кудрявились, как шерсть у ягненка. Блестели и казались очень мягкими. Мне понравились твои волосы, даже захотелось их потрогать.
   Но я сдержалась, села рядом и стала молча наблюдать, как поднимается из-за черных туч, заполонивших горизонт, ярко-красный диск солнца.
   – Сегодня будет страшный дождь, – сказал ты, разглядывая облака с какой-то неуместной нежностью во взгляде.
   – Ты обещал рассказать… Про меня, – напомнила я, почему-то уже поверив, что ты расскажешь что-то очень важное.
   – Ах да. Последняя Русалка. Тебя звали Арзи…
   – Арзи? Странное имя! Не русалочье!
   Имя мне на самом деле не понравилось, я даже захотела попросить тебя, чтобы ты придумал другое.
   Все равно ведь все это неправда.
   Хотела попросить – но не попросила. Что-то меня остановило. Сама даже не знаю что.
   Ты улыбнулся в ответ.
   – Русалкой ты стала уже потом. А сначала была просто девочкой. Да, ты не любила это имя. И даже часто не отзывалась на него, когда была маленькой, надеясь, что взрослые устанут звать тебя этим именем и придумают тебе другое.
   Здесь, на крымском побережье, в маленькой деревушке Мисхор твой отец выращивал виноград и персики. Абу-ака его звали, и больше всех на свете он любил свою красавицу дочку. Черноокая Арзи была прекрасна, как утренний свет. Ее длинные черные волосы, заплетенные в сорок тонких косичек, сбегали по плечам до самых колен, струились вниз, как струятся тонкие ручейки в потоке горной речки. Глаза у Арзи были черными, как ночное небо над цветущими в садах яблонями, губы – пурпурными, как спелые вишни, а нежные ее щеки были румяными, как персики…
   Я сидела, притихшая, и зачарованно слушала сказку. И странное чувство росло внутри меня – я словно бы вспоминала все то, о чем ты рассказывал, и так ясно видела и себя саму, и всех, кто меня окружал, и отца своего, и даже виноград в саду…
   Мне стало страшно от этого, и я хотела даже попросить тебя остановиться – но не смогла вымолвить ни слова, как будто губы мои кто-то слепил невидимой клейкой лентой, наложив печать молчания…
 
   – Все село любовалось прекрасной Арзи, и даже из других деревень люди часто приходили смотреть на девочку, узнав от других людей о ее необыкновенной красоте. Но недобрый глаз положил на красавицу Арзи хитрый и старый купец Али. Поговаривали, что вместе с товарами на кораблях своих провозил он в Стамбул редких красавиц и продавал их за несметные сокровища турецким шахам в их гаремы…
   Шли годы, красавица Арзи подрастала и с каждым днем становилась все прекраснее. Настал день, и превратилась она в прекраснейшую из женщин, о которой теперь мечтали, засылая каждый день сватов в дом к Абу-ака, все мужчины в округе. Молодые и старые, бедные и богатые – каждый хотел привести в дом красавицу жену и разделить с ней супружеское ложе.
   Однажды, прогуливаясь возле фонтана, повстречала красавица Арзи молодого и веселого парня из соседнего села. И с того дня поселился он у нее в сердце, и ни о ком другом уже не могла думать девушка, только с ним одним мечтала разделить жизнь свою, стать ему верной женой.
   Настал день, и прислал возлюбленный юноша сватов в дом Абу-ака. Подумал было отец, что не хочется ему отдавать любимую дочь свою в чужое село, но по одному только взгляду прекрасной Арзи понял, как сильно она мечтает стать женой этого юноши, и дал свое согласие.
   Накануне свадьбы рано утром, до рассвета, встала Арзи и тихонечко вышла из дома, чтобы попрощаться с морем и любимым фонтаном. С медным кувшином в руках спустилась она к струящейся горной речке и подставила его под прохладные струи воды. Тихо напевая, раздумывала прекрасная Арзи о том, как сложится жизнь ее вдали от родного селения. Жалко было расставаться с отцом, но без возлюбленного жизни своей она не мыслила.
   И не подозревала несчастная Арзи, что в это время за ней неотступно наблюдает пара грозных очей…
   Послышался вдруг легкий шум, и две руки крепко обхватили Арзи. Закричала она, но крепкие большие ладони заткнули ей рот, накинули на голову темный плащ, а сверху связали веревками.
   А когда прибежали на крик односельчане и несчастный Абу-ака, было уже поздно. В трюме купеческого судна красавица Арзи плыла в Стамбул, чтобы стать наложницей самого турецкого султана.
   Тосковали о бедной девушке все жители деревни. Больше всех убивались отец родной и жених нареченный. А фонтан, у которого повстречала Арзи своего суженого, зачах…
   Тосковала и несчастная Арзи по родному дому, по отцу, по суженому…
   Вскоре родила она девочку. Но ребенок не принес облегчения ее душе. Ровно через год после того, как разбойники силой увезли ее в далекий край, поднялась Арзи с ребенком на угловую башню султанского сераля и бросилась в пучину Босфора.
   И в тот самый вечер, когда это случилось, жители деревни увидели, как к фонтану у берега Мисхора подплыла печальная Русалка с младенцем на руках. И с тех пор каждый год в тот же самый день подплывала Русалка Арзи к берегу и сидела у фонтана, глядя печальным взором на родную деревню. И потом, опустившись в морские волны, исчезала в них до следующего года…
 
   Ты замолчал и долго смотрел на море, вдаль, словно надеясь разглядеть в темных волнах ту самую русалку…
   – А юноша, ее нареченный? Что с ним стало? – спросила я напряженно, чувствуя, что твой ответ для меня очень важен.
   Ты вздрогнул, услышав мой голос, как будто совсем не ожидал увидеть меня здесь. Долго и пристально смотрел в глаза, потом грустно улыбнулся и тихо сказал:
   – А что юноша? Юноша погрустил и женился на другой.
   – Но почему? – Мне стало больно от этих слов. – Ведь он любил Арзи! Ведь это легенда, а в легендах все должно быть по-другому…
   – Он любил Арзи, – согласился ты, по-прежнему улыбаясь. – Но ту, другую девушку, он любил тоже…
   Я едва не плакала, а ты смотрел на меня и смеялся. Потом сказал:
   – Глупышка. Да что с тобой? Эту легенду здесь все знают, неужели ты ее ни разу не слышала? И фонтан этот на набережной до сих пор стоит, и бронзовая Русалка с ребенком на руках из воды поднимается… Не ездила, что ли, на экскурсию по городу?
   – Нет. – Я закусила губу, чтобы не расплакаться. – Не ездила. Я весь отпуск здесь провела, у моря. Мне море важнее, чем экскурсии.
   Ты кивнул, соглашаясь. Но смотрел по-прежнему с насмешкой.
   – Странная ты… И… хорошая очень. У тебя глаза необыкновенные. Ты правда похожа на русалку.
   Я отвернулась и тихо сказала:
   – Если бы я на самом деле была Русалкой, ни за что в жизни не согласилась бы променять жизнь под водой на земную жизнь.
   – Не зарекайся. Ведь сейчас ты здесь. А значит, тому есть причина.
   – Да, сейчас я здесь, – задумчиво повторила я. – Но для чего? Для чего я покинула море?
   – Как знать? Возможно… Возможно, для того, чтобы встретить меня.
   Ты говорил правду – но тогда я этого еще не знала…
   Усмехнувшись твоим словам, тихо сказала:
   – Жаль, не получится увидеть Русалку. Я сегодня вечером уезжаю…
   – Жаль, – согласился ты и взял меня за руку. – А может быть, останешься? На три дня всего, а потом вместе поедем… Останешься?
   – Нет, – сказала я. – Не останусь.
   – Останешься. Вот увидишь.
 
   Двадцать лет уже прошло, а я так отчетливо помню этот день, как будто все случилось только вчера. Дождь застал нас на берегу. Молнии сверкали на почерневшем небе хищными желтыми змеями. Ты прижимал меня к себе, украдкой целовал мои мокрые волосы, а я все делала вид, что ничего такого не замечаю. Это была такая игра, и мне она ужасно нравилась. Только хотелось большего, нестерпимо хотелось, и тогда я сама подняла мокрое лицо и нашла в сверкающей яркими бликами темноте твои губы. И прежде чем поцеловать тебя, прошептала:
   – Останусь…
 
   Я и в самом деле осталась с тобой – на три дня.
   Такой короткий срок был у нашей любви.
   А потом наступила разлука.
   Я знала о ней. Предчувствовала ее, ощущая невидимой тенью. Она была рядом с нами – пряталась в парке под каштанами, за большими валунами на морском берегу, под окнами гостиничного номера, где мы любили друг друга так, как будто каждый раз был последним.
   Провожая меня на вокзале, ты сказал, пряча глаза:
   – Хочется, милая, сказать тебе, что мы скоро увидимся. Хочется сказать, что мы будем вместе всегда. Только я не могу…
   – Почему? – спросила я, глотая слезы. – Ведь ты любишь меня, я знаю. И не думай даже меня обмануть, не получится. Не смей говорить, что не любишь…
   – Люблю. Люблю тебя, Анечка. И всегда буду любить. Жаль, что мы поздно встретились с тобой…
   – Но почему? – снова спросила я, на этот раз отчаянно, почти плача. – Даже если ты женат…
   – Да, я женат. Извини, что не сказал тебе сразу. Я женат на замечательной девочке… На маленькой и хрупкой девочке с очень больным сердцем. У нас есть ребенок. И… я люблю ее, Аня.
   «Он любил Арзи, – сразу же вспомнила я твои слова. – Но ту, другую девушку, он любил тоже…»
   И мне вдруг стало ясно – у тебя два сердца.
   Но одно из них – то, которое главное, – принадлежит не мне…
   Мой поезд уже дал гудок к отправлению. Глотая слезы, я заспешила к своему вагону. Ты догнал меня, схватил за плечи и прижал к себе так, что у меня хрустнули косточки.
   – Прости, – прошептал, покрывая мелкими торопливыми поцелуями лицо, шею и залитые слезами глаза. – Прости меня, моя любимая… Я должен быть с ней… Иначе нельзя. Но я всегда буду любить тебя. Буду любить и помнить мою девочку… Мою Русалку…
   Я вскочила на подножку, а ты вдруг достал из кармана и протянул мне половинку большой перламутровой раковины.
   – Возьми. Это я нашел на берегу в тот день, когда мы познакомились. Вторая половинка у меня. Кто знает, может быть, когда-нибудь…
   Я сжала свою половинку в ладони.
   А дальше случилось невероятное. В моей руке раковина будто вспыхнула, и на короткий миг мне показалось, что я сжимаю в ладони горящий уголь…
   Вскрикнув, я разжала пальцы, и раковина упала вниз, на железный пол вагонного тамбура. Следом за ней упало вниз и перестало биться мое сердце – я вдруг поняла, что по неосторожности могла бы потерять твой подарок. Наклонилась и быстро подняла раковину, ни на секунду не побоявшись снова обжечься.
   Страх потери оказался во сто крат сильнее страха физической боли.
   – Может быть, когда-нибудь… – тихо повторил ты, и я заметила, как в твоих глазах сверкнули слезы.
   Поезд, громыхнув колесами, сдвинулся с места. Ты еще долго шел рядом, потом бежал. Мы не могли сказать друг другу ни слова, потому что нет на свете таких слов, которые сумели бы передать все то, что мы тогда чувствовали.
   Слова были лишними.
   Уже потом, когда я совсем потеряла тебя из виду, ко мне подошла проводница и попросила освободить тамбур, потому что находиться в нем при открытой вагонной двери было опасно.
   Я не поняла ни слова из того, что она мне говорила, но послушно отошла в сторону, повинуясь интонации ее голоса.
   Оказавшись в своем купе, я присела у окна и долго смотрела на мелькающие перед глазами стволы деревьев и серые облака на далеком горизонте, сливающемся с морем, которое меня не простило.
   Теперь я знала: это оно, море, придумало для меня такое изощренное наказание, такую немыслимую пытку. Это оно заставило меня узнать, что ты есть на свете, полюбить тебя и потерять – навсегда. Соединило и тотчас разъединило две половинки одного целого, раскидало по миру, как обломки погибшего корабля, как две песчинки из своего подводного царства…
   Свою половинку раковины я еще долго сжимала в ладони. Пальцы затекли, стало ломить в суставах. Я разжала их и почти не удивилась, увидев на ладони длинную красную полоску – след от ожога.
 
   Коробка со сложенными в аккуратную стопочку сотенными купюрами стояла рядом, на полу.
   Майя про нее совсем забыла.
 
   День в офисе компании «Ваш дом» обычно начинался суматошно.
   Арсений, едва успевая забросить Федора в школу, всегда появлялся в офисе именно в тот момент, когда его меньше всего ждали. И это было странно, потому что появлялся он каждый день в одно и то же время, с максимальной разницей в пять минут, но на лицах у женской половины коллектива, распивающей традиционный утренний кофе и щебечущей, как стайка весенних воробьев, в приемной, при виде директора всегда появлялось недоумевающее и немного виноватое выражение.
   Создавалось такое впечатление, что они его и не ждали вовсе. Как будто его вчера только похоронили, в землю закопали, траурные речи сказали, как полагается, а он взял наплевал на все, воскрес – и снова приперся на работу. С ума сойти можно.
   «Странный народ», – хмуро подумал Арсений. Или, может быть, все это ему просто кажется? Может, просто нервы подлечить надо?
   – Здравствуйте, Арсений Афанасьевич, – отчеканивая каждую букву его имени-отчества, пролепетала полногрудая Ляля Воробьева, менеджер отдела маркетинговых исследований, и уставилась на него не мигая.
   Нестройный хор женских голосов подхватил ее соло.
   Арсений вздохнул. Уволить их всех к чертовой матери, что ли? А если не всех, то хотя бы половину… Бабы, они и есть бабы, даром что менеджерами да бухгалтерами зовутся, все равно по телефону чирикают и сплетни на хвостах разносят.
   Хотя, с другой стороны, кого увольнять-то? Лялька Воробьева, к примеру, хоть и пялится в любую свободную минуту в зеркало, но дело свое знает. Сотрудник она бесценный, без нее маркетинговый отдел зачахнет как пить дать. Ирка Жарикова хоть и производит впечатление меланхоличной девицы, но бухгалтер отличный, премиальные свои не зря получает… Ирке Жариковой, пожалуй, нужно даже зарплату прибавить, она заслужила… А Тома Шведова – великолепный технолог, ее никому ни за какие деньги отдавать нельзя…
   Есть еще Ася Борисова, секретарь… И Асю тоже не уволишь так просто, потому что… потому что…
   – А ну-ка все по своим местам! – почти рявкнул Арсений, почему-то на себя разозлившись. – Мужики все делом заняты, с утра уже никого в офисе нет, а вы все щебечете! Чтоб через минуту в моей приемной никого не было! Ляля, с тебя отчет, ты вчера обещала доделать! И заявку на тендер – подготовила?
   – Подготовила, Арсений Афанасьевич, – энергично кивнула Ляля и двинулась царственной походкой в сторону выхода. Не пошла, а поплыла… Одно слово – лебедушка…
   – И чего это вы, Арсень Фанасьчь, с утра такой злой бываете? – меланхолично зевнув, промурлыкала бухгалтерша Ира Жарикова и уплыла вслед за маркетологом Лялей.
   «Развели мне тут… лебединое озеро», – мысленно пробухтел Арсений и скрылся за дверью своего кабинета, на ходу поправляя галстук.
   И чего это он, кстати, как дурак, приперся на работу в пиджаке и в галстуке? Можно подумать, у него на сегодня какая-то сверхважная встреча запланирована… Так нет ведь, ничего такого не запланировано. Просто джемпер…
   Ну да, джемпер же он вчера облил апельсиновым соком во время праздничного застолья. Вернее, не сам облил, а с помощью Федора, ну да это не важно… А другой джемпер тоже уже целую неделю грязный лежит. А третий джемпер…
   А третьего джемпера у него почему-то нет.
   Нужно срочно купить третий джемпер. А заодно и четвертый, мстительно подумал Арсений. А еще лучше – купить штук пятнадцать джемперов и завести себе наконец домработницу, чтобы она сдавала джемпера в химчистку. А что? Легко! Все-таки он директор преуспевающей фирмы. Может себе позволить пятнадцать джемперов и домработницу. И даже тридцать джемперов и двух домработниц! И даже…
   В этот момент замигал коммутатор, и мысли о собственном благосостоянии, измеряемом количеством джемперов и домработниц, пришлось с некоторой грустью оставить. Вот ведь до чего бабы довели, а? Раздражают они его в последнее время до крайности… Так недолго стать женоненавистником…
   – Алло! – сердито произнес он в трубку.
   – Арсений Афанасьевич, Жидков на первой линии, – пропел в трубку Асин голосок. – Соединить?
   – Какого черта он мне звонит? – все так же недовольно пробурчал Арсений. – То есть я хочу сказать, какого черта он звонит мне не на сотовый?
   – Я не знаю, – терпеливо ответила секретарша.
   Арсению стало немножко стыдно. В самом деле, ей-то откуда знать, с чего это заместителю шефа вздумалось позвонить ему на городской номер?
   – Соединяй, – примирительно сказал он и даже добавил коротко: – Ася…
   За что тут же себя возненавидел. Потому что это короткое добавление было совершенно ни к чему.
   – Слушаю.
   – Это я тебя слушаю! – сразу же завелся на том конце Дмитрий Жидков, его первый и единственный заместитель. – Во-первых, какого черта ты мобильник отключил? А? Ну, чего молчишь?
   – Я? Отключил мобильник? – удивился Арсений и поискал в кармане сотовый телефон.
   – А кто же, мать твою, еще мог отключить твой мобильник?! Я, что ли? Или тетя Маша уборщица? – продолжал рычать в трубку единственный заместитель.
   – Нашу уборщицу зовут тетя Даша, – механически возразил Арсений, тупо уставившись в экран своего телефона. Так и есть, телефон не работает. Наверное, батарейка по дороге разрядилась.
   – Да хоть дядя Степа ее зовут! Мне это сейчас не важно!
   – А что тебе сейчас важно? – поинтересовался Арсений у заместителя. Странный день какой-то, все друг на друга орут.
   – Ты, значит, забыл, да? Забыл?
   – Да о чем я забыл? – не выдержал Арсений и заорал в ответ: – И вообще, ты чего на меня орешь так, как будто это ты мой начальник?
   – Начальник! Да таких начальников… – дальше шло нецензурное ругательство.
   – А если я тебя уволю? – поинтересовался он у заместителя, терпеливо выслушав матерную тираду.
   – Увольняй! – не сдавался зам. – Только я тебя вначале уволю!
   – Не имеешь права! И за что это, интересно, ты собрался меня…
   И в этот момент Арсений вдруг вспомнил: гостиница!
   Гостиница на полторы тысячи квадратных метров, четыре этажа, тридцать шесть номеров, два ресторана, бар, бассейн, сауны. Под ключ, приветствуются решения из дерева… Неужели?!
   – Мить, постой… Неужели… Неужели гостиница?