Екатерина Гринева. Искуситель, или Весь мир к моим ногам

   Артем по-прежнему недоверчиво смотрел на меня. До него еще эта новость не дошла.
   – Зачем тебе это? – вырвалось у него.
   – Это сенсация! Бомба! А настоящий журналист только и живет этим… И потом Захаров мне уже порядком надоел… Со своими моделями, загулами и праздниками. Пора бы и честь знать! – насмешливо сказала я. – Решил богатый дядя, что ему все позволено. В последнее время между нами из-за этого московского особняка настоящая война разгорелась! Каждый цивилизованный человек должен знать свое место, а не вести себя как распоясавшийся самодур. У Захарова просто крыша поехала от его денег и вседозволенности. Я рада, что подпорчу его облик и без того не в белых одеждах.
   – Диденко согласился сразу?
   – Да, – солгала я. – Он сразу понял, какая это сенсация и как взлетят рейтинги нашей программы.
   На самом деле это была маленькая ложь. Диденко вообще ничего не сказал мне – только попросил пока ничего не предпринимать и о материале молчать – он сам все выяснит и скажет мне. Как я понимала, Диденко нужно было заручиться поддержкой наверху. Без санкции свыше он не мог пустить этот материал в эфир. Захаров собирался не то выставить свою кандидатуру в президенты на очередных выборах, не то создать собственную партию, и, возможно, это кому-то сильно не понравилось, во всяком случае, «добро» сверху было дано и материал поставлен в эфир.
   – И когда ты выложишь эту бомбу?
   – Сегодня вечером! – сказала я, делая последний глоток кофе. – И ты сможешь увидеть это сам собственными глазами.

* * *

   На работе я прошла мимо охранника, кивнув ему головой. Я была звездой, и у меня обычно не спрашивали пропуска, но один из новеньких охранников специально каждый раз требовал у меня документ и придирчиво осматривал его. Это раздражало, но я старалась не показывать этого, скрывая свои эмоции за сухим кивком, чтобы не поползли слухи, что я зазвездилась и стала ставить себя выше других.
   Сегодня охранник был из стареньких. Он приветливо улыбнулся мне и поздоровался:
   – Доброе утро, Ольга Александровна!
   – Доброе утро!
   В рабочей комнате меня ждали Леночка Штанько и Наталья Гаранина – мои помощницы.
   – Ольга Александровна! Вас уже ждут…
   – Да. Одну минуту. Сейчас.
   Я посмотрела на себя в зеркало и поправила блузку, на которой была маленькая бриллиантовая брошка, сделанная в форме бутона.
   – Сейчас девочки, сейчас. Где материалы?
   – Вот. – Наталья Гаранина, высокая худая брюнетка c короткой стрижкой «под мальчика», протянула мне папку с бумагами.
   – Я просмотрю. – Я взглянула на часы. – Время еще есть.
   Я доверяла своим корреспондентам и помощникам. Тем более что темы репортажей мы согласовывали заранее. И теперь мне нужно было только посмотреть текст и отметить главную тему беседы. Приглашенным гостем сегодня был москвовед, специалист по архитектуре, кандидат наук – Масолов Александр Николаевич. Я специально подняла тему исторического наследия Москвы. Мне было так нужно, я привлекала внимание к этой проблеме и тем самым наносила еще один удар Захарову, так как разгорелась между нами война из-за незаконного захвата старинного особняка и его переделки.
   – Масолов уже здесь?
   – Нет. – Леночка Штанько поправила рукой длинные волосы и достала сотовый. – Позвоню еще раз.
   – Да, Леночка, позвони. Будь добра. Накладок быть не должно.
   Лена набрала номер.
   – «Абонент недоступен». Наверное, попал в пробку, – пожала плечами Леночка. – Буду названивать.
   Я просматривала подготовленный материал.
   В комнату заглянул режиссер программы – Валерий Кошман. Чем-то он напоминал большого лохматого пса: с буйной шевелюрой и неряшливой бородой. Он носил растянутые свитера, обтягивающие его арбузный живот и брюки, висевшие нам нем мешком.
   – Уже все готово.
   – Да иду.
   Я показала глазами на телефон. И Леночка понимающе кивнула головой.
   – Валер! Ты вчера смотрел передачу?
   – Нет. А что?
   – Мне показалось, что второй сюжет несколько затянут. Можно было сократить. По крайней мере, на одну треть. А то получилось… провисание.
   – Согласен, – кивнул он головой. – Небольшой недочет.
   Бородатый Валера Кошман работал со мной уже три года, и мы понимали друг друга с полуслова.
   – В следующий раз смотри внимательней.
   – Понял.
   Я глянула на часы и обратилась к Леночке:
   – Как Масолов?
   – Не отвечает. – В голосе Леночки слышалось плохо скрываемое волнение. – Куда он подевался?
   – Что происходит? – громко спросила я, ощущая закипающее раздражение. – Почему ты не связалась с ним накануне?
   – Я звонила… мы договаривались… – От волнения у Леночки слова вырывались бессвязным потоком.
   – Не знаю. У меня скоро эфир, а ты ничего не подготовила.
   – Проблемы? – вставил Кошман.
   – Главного гостя нет до сих пор. И никакой связи с ним. Как в воду канул.
   – Может, пробки? – высказал предположение Кошман. – Все на дачи на своих клячах добираются. Мое Дмитровское шоссе, например, с начала мая все забито. В любое время дня и суток. Не проедешь, не протиснешься. Блин, любители свежего воздуха.
   Эти слова о пробках привели меня в жуткое раздражение.
   – Не знаю. – Я снова демонстративно посмотрела на часы. – Время поджимает.
   – Ладно, я пошел, – мотнул кудлатой головой Кошман. – Жду в зале.
   Заглянула мрачная редактор – Маргарита Павловна.
   – Оль! Там перестановки есть.
   – Какие?
   – Ну… то, что ты заявила. Материал с Масоловым не пойдет. Сегодня у тебя другой расклад.
   – Не поняла… – Я медленно поднялась со стула.
   – Я сказала, что этот материал отложен. Будет Захаров.
   – Почему меня ни о чем не поставили в известность? Вы соображаете, что делаете? Диденко у себя?
   Маргарита Павловна кивнула:
   – Да. У него сейчас важные звонки. А потом он собирался отъехать. Или отменит все в связи с предстоящим эфиром…
   Эти слова я уже не слышала. Я неслась по коридору, боясь опоздать и не застать Диденко. Мне повезло. Я ворвалась в кабинет начальника, несмотря на протесты секретарши Анжелы, высокой пышногрудной брюнетки. При моем появлении Диденко скривил губы.
   – Да, Оля. Я тебя слушаю. У тебя что-то срочное?
   – Можно сказать и так. – Я села в кресло и закинула ногу на ногу. – Я хочу спросить вас: почему меняют сетку программы и не ставят меня в известность?
   – Я как раз и собирался это сделать.
   Диденко было невозможно сбить с толку или поймать врасплох. Он был одним из тех, кто в перестройку подсуетился и вовремя расстался с партбилетом, а также с партийными убеждениями. Его бросили возглавлять массмедиа, и он довольно скоро освоился с этим участком работы, помня о золотом правиле каждого карьериста: «Прогибайся под теми, кто выше тебя, и иди по трупам тех, кто ниже». Диденко с успехом делал и то и другое и поэтому прочно обосновался на одном из центральных каналов, стал его бессменным руководителем.
   – Что-то еще? Ты, кажется, должна быть уже в гримерной.
   – Совершенно верно. Но мы с вами вчера говорили…
   – О том, что говорили вчера, значения уже не имеет. С твоим архитектором уже связались, и его эфир отменили. Через пятнадцать минут у тебя программа. Будет сам Захаров. Задашь ему вопросы и про наследие, и про создание партии. Только не нападай рьяно, так, аккуратненько. А тот материал c архитектором… – Он немного помедлил, а потом после хорошо рассчитанной паузы добавил: – Пойдет в другой раз. Иди готовься. И еще… я тебя как раз собирался вызвать: пленка в эфир не пойдет.
   Я была ошеломлена.
   – Может быть, вставить кусочки для цитирования?
   – Нет, – отрезал Диденко.
   – А что я буду говорить?
   Он пожевал губами и поднял на меня рыбий взгляд.
   – Пусти легкий намек: «По нашим данным», «согласно информированным источникам» и все в таком духе. Поняла?
   – Да. – Я встала и пригладила волосы. – До свидания.
   – Всего хорошего, – буркнул он.
   Вернулась я к себе уже немного поостыв. Я человек подневольный, и против руководства, увы, не попрешь и выше головы не прыгнешь. А сейчас мне нужно как следует подготовиться, чтобы не ударить перед Захаровым в грязь лицом. И здесь по позвоночнику впервые с начала всей этой истории прошел липкий холодок. А не затеяла ли я абсолютно бесперспективную бузу, к тому же чертовски опасную? Захаров не из тех людей, c кем можно безнаказанно шутить. Но мой журналистский инстинкт в данном случае взял верх, и поэтому я ввязалась в драку, не подумав. Я тряхнула волосами. «Раньше надо было думать, голубушка, – ехидно сказал кто-то внутри меня. – Раньше…»
   Вошла гримерша Эвелина – с ярко накрашенными губами и платиновыми волосами, отчего она была почти копией Мэрилин Монро.
   Эвелина всегда особенно чутко чувствовала мое состояние и теперь, видя, что я не в духе, осторожно кашлянула.
   – Ольга Александровна!
   – Да-да, Эля, приступайте…
   Руки Эвелины – пахнущие детским мылом и тальком – колдовали над моим лицом.
   – Говорят, сейчас сам Захаров приедет, – cказала она извиняющимся тоном. – Это так?
   «Как же, как же, – cо злостью подумала я. – Небожитель, царь и герой в одном лице. Бог».
   – Говорят… – стиснув зубы, сказала я.
   – Я его видела в двух программах – он очень фотогеничен.
   Захаров предпочитал лишний раз не светиться на экране, видимо, помня присказку: «Большие деньги любят тишину». Но слухи о создании партии заставили его выйти из подполья, и первый комок, брошенный в его сторону, – мой репортаж. Как же он рассвирепеет после этого. На секунду я зажмурилась от страха. Может, надо было дать отбой?
   – И холостяк! – шелестела Эвелина. – Никогда не был женат. Правда, все время в окружении моделей.
   – Был женат! – приоткрыла я один глаз. – Правда, это было очень давно. Студенческий брак. Быстро распался, и сейчас бывшая жена в Америке. Ходили слухи, что она собиралась разразиться воспоминаниями об их совместной жизни, Захаров заплатил ей энную сумму, и воспоминания так и не увидели свет.
   Но это тоже было из разряда слухов…
   – Я могу, Эвелина, – открыла я второй глаз, – устроить вам свидание, и испытывайте на нем на здоровье свои чары. Только учтите, что он – хам, cамодур и деспот в одном лице…
   – Все готово!
   Я встала и посмотрела на себя в зеркало. Звезда программы «Отражения» Ольга Варфоломеева была готова к бою с тяжеловесом Захаровым.
 
   Я вошла в зал. Посередине на небольшом возвышении были сооружены декорации комнаты, в которой размещались бежевый диван и стул с высокой спинкой, коричневый прямоугольный стол и ваза с цветами. По бокам слева и справа тянулись стеллажи с книгами и сувенирами.
   Бежевый диван – для гостей. Стул – для меня. Когда продумывали интерьер для студии, я настояла на этих стеллажах и еще попросила расставить на них сувениры. Часть сувениров я притащила из дома. Мне казалось, что так интерьер будет более уютным и располагающим к беседе.
   Я прошла и села на стул. Наклонилась над бумагами, внимательно просматривая их. В зале раздался нестройный гул голосов. Кошман дал сигнал оператору Тимофею Маргулису, и тот стал устанавливать камеру, которая то наезжала на меня, то отъезжала.
   – Тим! – громким голосом сказал Кошман. – Сейчас картинка зала. Следуй за мной.
   Оператор подошел ближе к режиссеру. Сейчас следовало настроить «группу поддержки», как назывались зрители, собравшиеся в небольшом зале. Обычно давалось рекламное объявление в конце передачи, что «желающие принять участие в программе, смогут позвонить по телефону». И дальше шли номера. За зрителей отвечала Леночка Штанько. Главный принцип был не «замыленность» лиц, а то некоторые намеревались пройти по нескольку раз, возраст – людей старше шестидесяти старались не брать, и разбавленность по половому признаку. Чтобы не было бабьего царства. Леночка строго следила за этим. Желающие попасть на запись программы пока не переводились; за участие платили деньги в конце передачи. Около столика Леночки в коридоре выстраивалась очередь: каждый расписывался в получении и уносил свои кровные.
   В начале программы шла заставка зала, а потом уже камера переходила к ведущей, то есть ко мне.
   Кошман подошел к зрительским рядам почти вплотную.
   – Добрый день! Сейчас мы будем вас снимать, поэтому приведите себя в порядок.
   При этих словах дамы подтянулись и достали из сумочек маленькие зеркальца. Кто-то подводил губы помадой. Кто-то поправлял волосы.
   – Так. Все нормально? – Кошман взмахнул руками, как дирижер перед оркестром. – Теперь смотрите на меня. Когда я махну рукой, смотрите в камеру. Отвлекаться, вести посторонние разговоры, смотреть вниз или по сторонам – запрещается. Понятно? Так… внимание… приготовились…
   Он наклонился к Маргулису, который подошел ближе к нему. Долговязый Тима напоминал вопросительный знак. Его худоба бросалась в глаза, и всем женщинам студии хотелось его подкормить. Но Тима был капризным в еде. Предпочитал натуральное мясо и соленья-варенья с собственного огорода.
   – Тим! – шепнул ему Кошман. – Видишь вон ту парочку? Парень и девушка в третьем ряду справа. Скользи по ним. Фактурная будет картинка. Понял?
   – Да.
   В каждой программе нужно было выбирать двух-трех зрителей, на которых держался визуальный ряд. Парень с девушкой, на которых указал Кошман, действительно хорошо смотрелись. Девушка, блондинка с приятным круглым лицом и большими светлыми глазами, выигрышно выглядела в кадре. Ее темно-голубая кофточка с красивым вырезом выделялась среди монотонной одежды других зрительниц. Сидевший рядом с ней парень, темноволоcый, c глубоко посаженными глазами и высоким лбом, тоже был очень фотогеничен.
   – Красивая пара! – шепнул оператор режиссеру, смотря на окошко камеры.
   – И я о том. – Кошман повернулся к зрителям. – Уважаемые зрители. Сейчас все внимание. Мотор!
   Камера скользила по зрительским рядам, Кошман давал команды оператору, тот послушно следовал его указаниям.
   Было жарко, было почему-то очень жарко. Я была в легкой блузе лимонного цвета, выгодно подчеркивавшей мои зеленые глаза и золотисто-каштановые волосы.
   По моей спине текла тонкая струйка пота. Хотелось принять холодный душ. Освежиться. Захаров сидел напротив, в светло-сером костюме, с красивым загаром – такой в меру рекламный загар, – и сверкал неприлично белыми зубами, как голливудская кинозвезда.
   Это был провал.
   Я с самого начала взяла неверный, как я теперь понимала, тон. В своем фирменном стиле я подкалывала и жалила его, задавая остро-колкие вопросы. Обычно от моих вопросов люди сникали, cжимались, потом в зависимости от характера и темперамента приходили в себя и начинали парировать, частенько срываясь на грубость и хамство. И тем самым выставляя себя в невыгодном свете. Я же, напротив, меняла ядовитый тон на снисходительный, и чем больше злилась моя жертва, тем более добродушно-лучезарной выглядела я.
   Теперь уже никто не помнил, что я сама спровоцировала своего визави; в памяти зрительской аудитории оставался разозленный человек и мягкая ведущая, которая не обращает никакого внимания на проявленную агрессивность и грубость.
   Диденко называл это профессионализмом.
   Коллеги – высшим пилотажем.
   Но здесь все было не так.
   По какому-то странному стечению обстоятельств мы поменялись ролями. Захаров взял тон доброго дядечки, который пытается вправить мозги распоясавшейся девчонки, и в ответ на мои выпады ласково-снисходительно улыбался. От чего я все больше и больше приходила в раж.
   И самое ужасно – ничего не могла с собой поделать.
   Вначале шел заготовленный репортаж о проблемах исторического центра Москвы и крупных городов, которые перемежались пламенными комментариями Масолова. Этот сюжет был записан заранее. Архитектор сыпал фактами и приводил примеры из опыта других стран. Подборка репортажей была интересной и злободневной. Был репортаж из Парижа, где архитектурный облик города, складывавшийся веками, сохраняет художественное единство и сейчас. Репортаж сделал корреспондент Первого канала, остроумный и элегантный Ярослав Менакеров, который в длинном сером плаще бродил по парижским улицам и снимался на фоне Эйфелевой башни, памятников королям и революционерам. Были репортажи из Серпухова, в котором кремль разобрали на строительство метрополитена в тридцатые годы, и из Праги, где почти полностью сохранилась старина.
   – Москва теряет свой статус города с историческим и культурным наследием. У нас сохранилось до обидного мало памятников старины. Мы плохо относимся к нашей истории и культуре, – вещал с экрана архитектор.
   На этой ноте репортаж закончился.
   – Да, кстати, – я улыбнулась в камеру. – Ярким примером того, что мы утрачиваем, не храним то, что имеем, является ситуация с историческим зданием на Мясницкой, где творится полный беспредел благодаря некоторым нашим деятелям. – Я взяла паузу. – Что вы можете сказать по этому поводу? – повернулась я к Захарову.
   – Это, конечно, безобразие. Здание на Мясницкой является ценным памятником нашей истории и культуры. А что там творится сейчас? Вы не подскажете?
   В зале рассмеялись. Я стиснула зубы.
   – Вам знать лучше. Вы намеренно вывели памятник из статуса объекта культурного наследия федерального значения и затеяли там ремонт, который полностью изменит внутренний облик здания. В Англии, например, если кто-то покупает замок, то он обязуется все сохранить в полной неприкосновенности. У них работают законы, направленные на охрану культурного наследия. А у нас?
   – Никаких страшных и кардинальных переделок у нас нет, – добродушно сказал Захаров. – Напротив, мы дали старому дому вторую жизнь. И можно сказать, cпасли от дальнейшего разрушения.
   – Значит, вы утверждаете, что с памятником архитектуры все в порядке?
   – Именно так.
   – Сейчас там заседает благотворительный фонд «Согласие и милосердие». Вы помогаете детским домам и интернатам?
   – Конечно. Это одно из главных направлений нашей деятельности. Мы закупаем необходимое оборудование, компьютеры, cпортивный инвентарь и многое другое.
   Я улыбнулась в камеру и сказала хорошо поставленным голосом:
   – Короче говоря, вы работаете волшебником. – Затем выдержала легкую паузу. – По нашей информации, существует кассета, на которой вы записаны в бассейне вместе с воспитанниками интерната в Тульской области. Там вы выглядите… в несколько фривольном виде. Что вы можете сказать по этому поводу?
   В ответ на мое заявление Захаров сказал, что запись стопроцентная фальшивка, и прибавил, что он не удивляется этому. Когда пошли слухи о создании им собственной партии, он был готов к компромату, в том числе и самому грязному. Он – в хорошей форме и готов к борьбе. Захаров шутливо поиграл бицепсами, которые рельефно проступили даже под пиджаком.
   Я стиснула зубы – в этот момент хотелось ему врезать по яйцам и посмотреть на реакцию.
   – А вы действительно создаете партию? – задала я вопрос, регулярно циркулировавший в политновостях.
   – Цыплят по осени считают, – мгновенно откликнулся Захаров. – Поэтому о своем окончательном решении я объявлю осенью. Поживем – увидим. – И он широко улыбнулся.
   – Судя по всему, создавать скандалы и прецеденты вам не впервой, – ядовито улыбнулась я. – Мы все помним скандал в лондонском отеле, когда вы пригласили двух девиц к себе в номер.
   Это уже был удар ниже пояса. На мгновение в его взгляде вспыхнула ярость, но так же быстро погасла.
   – Это была чисто политическая месть мэра Лондона за усилившееся влияние русских бизнесменов в столице Великобритании. Эти девушки хотели, чтобы я помог им устроиться в шоу-бизнесе, и непонятно почему из этого раздули такой скандал. Они пришли ко мне в номер обсудить чисто деловые вопросы. Вы можете спросить, почему мы вели переговоры в приватной обстановке? Так я могу ответить: в тот вечер я очень устал и не хотел никуда выходить. Вопреки устоявшимся стереотипам, мы, бизнесмены, работаем гораздо больше, чем обычный среднестатистический человек, и, конечно, нуждаемся в отдыхе. Это некоторые СМИ чуть что раздувают скандалы и выискивают разные дебоши и вечеринки. Нашу жизнь рассматривают словно под лупой, и бывает, что неправильно поданная информация способствует созданию негативного образа. Вот что особенно обидно. Ты можешь работать и вкалывать как вол, но стоит тебе расслабиться, как мгновенно тебя подлавливает папарацци и трубит на всю страну, что ты хулиган и дебошир. – И он мило, почти смущенно улыбнулся.
   От досады мне хотелось выть. Так он просто примерный пай-мальчик, которого ловят за руку, когда он случайно стреляет из рогатки в прохожих. Вот и все его невинные «шалости».
   – Что касается того лондонского скандала, – продолжал Захаров, – то ответ лежит на поверхности. Кому это выгодно. Бизнес не терпит конкуренции, и в ход идут разные методы устранения противника, в том числе и откровенно нечистоплотные. Впрочем, если вы знаете, мэра Лондона вскоре сняли, он сам погряз в коррупции, и к тому же его обвинили в сексуальном домогательстве к горничной отеля на Кипре, где он остановился во время очередного отпуска. А мне были принесены извинения. Мэра Лондона давно уже нет в политической жизни, а вы задаете мне вопросы, как будто отрабатываете аванс, полученный от него.
   В зале раздались смешки. Мой лоб покрылся мелкими капельками пота: ладошки тоже взмокли.
   – Значит, вы утверждаете, что данная запись – фальшивка?
   – Конечно. – И Захаров в очередной раз продемонстрировал великолепные зубы. – Очень жаль, что такая профессиональная ведущая и обаятельная женщина поддалась на эту провокацию.
   – Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мои достоинства, – мы хотим разобраться в этом материале, чтобы лучше знать тех, кто определяет лицо страны.
   Я смотрела на него почти с ненавистью и не могла сдержать своих эмоций…
   В ухе – через прикрепленный микрофончик – раздался вопль Диденко:
   – Оля! Фильтруй базар и держи эмоции под контролем. Тебе нужна легкая пикировка, а ты сейчас ему в лицо вцепишься!..
   В зале подняли руку. Камера моментально отреагировала на это. Я тоже заметила девушку, которая нахмурилась и тянула руку вверх изо всех сил.
   – Сейчас мы дадим возможность высказаться нашим зрителям, – улыбнулась я Захарову. – Что они думают об этом?
   – Возможность. Дадим, – отчеканил Захаров. Мне показалось, что он уже откровенно смеялся надо мной.
   Леночка Штанько подошла к девушке в темно-голубой кофточке и дала ей микрофон.
   – Я считаю, что это прямая клевета на деятельность фонда, который сделал немало хорошего для москвичей и других жителей нашей страны. Благотворительные программы позволили оснастить компьютерами малоимущие семьи и семьи, где есть дети-инвалиды. Фонд и лично Андрей Валентинович финансировал несколько тяжелых операций, которые буквально спасли людей от смерти… И детей, которые были больны лейкемией, раком… им требовалась операция и лечение за границей. – В руках девушки появились бумаги. – Вот, например, Денис Хохлаткин, семи лет. Цирроз печени. Нужна была срочная операция…
   Я сделала знак Кошману. Тот кивнул головой. Это означало «срочно менять тему». Он дал команду Штанько, которую та приняла через миниатюрный микрофон в ухе и повернулась лицом к камере.
   – Спасибо за информацию.
   Камера метнулась ко мне. Я лучезарно улыбнулась.
   – Добро, как говорится, нужно делать чистыми руками. Мы будем держать в курсе наших зрителей, историю с кассетой проверим, проведем собственное расследование. Оставайтесь с нами.
   – Единственное, что я хочу, – это свободного, непредвзятого расследования. Если журналист никем не ангажирован – это большая редкость.
   – Я ангажирована исключительно порядочностью и собственной совестью.
   – Оля! – завопил Диденко. – Срочно закругляйся! Все – эфир закончен.
   Откуда-то сверху раздалась музыка. Она звучала у меня в ушах похоронным маршем. Я сидела как истукан, крепко вцепившись в свои листочки. Я даже не могла заставить себя взглянуть на Захарова. Так я его ненавидела.
   – Все! – услышала я голос оператора…
   Я встала с прямой спиной и развернулась к выходу. Все расплывалось у меня перед глазами, искажалось, как в кривом зеркале.
   Кто-то ухватил меня за локоть и прошептал в ухо:
   – Андрей Валентинович хочет с вами поговорить…
   – Передайте Андрею Валентиновичу, что мне не о чем с ним говорить.
   Локоть мне сжали крепче. Я повернула голову. Меня цепко держал молодой человек в черном костюме, с волосами почти до плеч. Его темные глаза буквально впились в меня.
   – Это личная просьба, – произнес он с нажимом.
   Искушение послать его к черту было слишком велико, но я вспомнила Диденко, вспомнила о том, что я популярная ведущая и что не могу вести себя так, как хочу, что я связана контрактами, обязательствами и условностями, и поэтому, решительно вздернув подбородок, согласилась.
   Молодой человек подвел меня к окну, где уже стоял, высился Захаров, который смотрел на меня, поигрывая желваками и засунув руки в карманы.
   Я посмотрела на олигарха: его глаза были расширены от бешенства. Он смотрел таким взглядом, что, казалось, мог бы убить. Я невольно съежилась. Этот испепеляющий взгляд вбирал меня всю: от кончиков туфель Кристиана Лабутена до аккуратно уложенных волос.