Я просунула нож в трещину и стукнула по нему кулаком, проталкивая его еще дальше.
Через десять минут я сломала заднюю перегородку ящика и вынула его. Там лежал, как я и думала, бумажный хлам и тонкая папка с какими-то документами. Я ничего в них не понимала и поэтому, открыв, почти сразу же захлопнула и сунула обратно.
Получалось, что испортила антикварный стол просто так. За здорово живешь… Н-да… Дымчатый за это меня не похвалит. Но черт! Куда же он делся?
Я снова набрала номер мужа. Глухо.
Тревога усиливалась. Она поднималась откуда-то изнутри, точнее, из самого нутра, звериная, сосущая тревога, от которой было нигде не спастись, никуда не деться. Я резко выдохнула и вцепилась руками в волосы. Если не дозвонюсь сегодня в Питер, завтра поеду туда сама. Разберусь на месте…
Сна не было ни в одном глазу. Я принялась мыть посуду для успокоения. Когда мне становилось совсем тошно, я принималась мыть посуду: тщательно, медленно. Сначала намыливала ее специальной жидкостью, а потом смывала. Так же медленно и тщательно. И мерный шум льющейся воды успокоительно действовал на нервы. Но – не сегодня. И не сейчас.
Я уснула, приняв две таблетки снотворного. Провалилась в тяжелый сон, даже не поставив предварительно будильник на шесть утра. Забыла.
Утро началось с воя сирены во дворе. Это было обычным делом. И, как правило, я вставала и раздраженно говорила пару «теплых» в адрес этих горе-автолюбителей, забывших отключить сигнализацию. Но здесь я подскочила на кровати и посмотрела на часы. Если бы не сирена, я бы по-прежнему спала, забыв о том, что мне надо ехать в Питер и выяснять, почему Володя не отвечает на мои звонки.
Я еще раз проверила автоответчик и сотовый. Звонков не было. Марк не звонил, и значит, он тоже ничего не знает… Но черт возьми, они должны там лучше меня знать, где мой муж. Ведь он в командировке! По работе!
Я вскочила и побежала в кухню. Дрожащими руками набрала телефон приемной, и вежливо-механический голос Киры Андреевны пророкотал в трубке:
– Приемная Дымова Владимира Николаевича.
– Кира Андреевна! – я сглотнула. – Мой муж не объявлялся?
Возникла легкая пауза.
– Нет.
– Значит, не звонил? – подытоживаю я обреченным голосом.
– Нет.
Вторая пауза была тяжелей первой. Я чувствую, что она набухает, как капля воды, готовая вот-вот сорваться с ветки и шлепнуться вниз.
– А Марк Игоревич? На работе?
– Нет. Он уехал по делам. Будет во второй половине дня.
– Вы можете дать мне его телефон? Мне очень нужно.
Говорят, что бог троицу любит. Это утверждение никак не относилось к третьей паузе, которая была уже просто невыносима. Мне хотелось стукнуть кулаком по столу, заорать, разбить тарелку, но только чтобы не длилась эта мучительная пауза, подступавшая тошнотой к горлу.
– Одну минуту… – услышала я.
Воспитанная Кира Андреевна не могла послать меня далеко и надолго. Она явно не хотела давать мне телефон Марка, но и отказать не могла. Возможно, Кира Андреевна надеялась, что я отстану от нее или подыграю ей и скажу: «Ладно, позвоню в другой раз…»
Но я была загнана в угол и поэтому терпеливо ждала, стиснув зубы.
В телефонной трубке я услышала какой-то звук, cловно звякнул стакан, потом шум отодвигаемого стула.
Минута длилась вечность… Наконец, трубку взяли.
– Что-то я не найду… – неуверенно сказала Кира Андреевна.
– Ничего, я подожду…
Я посмотрела на часы. Я даже еще не звонила на вокзал и не бронировала билет. Хотя, наверное, лучше поехать прямо на вокзал и купить билет на месте… Кира Андреевна крадет мое время. Время, которого у меня нет!
Трубку взяли вторично.
– Вот нашла… – замороженный голос Киры Андреевны, голос, каким говорят с плохо воспитанными детьми, мог кого-то повергнуть в шок. Но не меня. Честно говоря, мне на это было наплевать!
– Вы записываете? – спросила она.
Господи! Я даже не взяла клочка бумаги, на котором могла записать телефон! Ну и растяпа…
– Одну минуту, – теперь уже просила я.
– Да…
Я ринулась к своей сумке. Рука нырнула в боковой карман, откуда я вытащила записную книжку и ручку. Я неслась к кухне, cломя голову. Я страшно боялась, что Кира Андреевна сейчас положит трубку, а потом, когда я стану перезванивать, то она уже сошлется на занятость или вообще откажется разговаривать.
Я схватила трубку, тяжело дыша.
– Алло! Алло! – закричала я.
– Инна Викторовна. Я у телефона, – раздался невозмутимый голос Киры Андреевны. – Вы записываете?
– Да. Записываю.
Она продиктовала телефон. Я судорожно писала цифры, придерживая бумагу рукой.
– Все?
– Да.
– Всего доброго, – и она повесила трубку прежде, чем я смогла что-либо ответить.
Я стояла с клочком бумаги в руках и смотрела на него в оцепенении. Потом тряхнула волосами и пошла за сотовым.
Я набирала номер Марка с опаской, что там окажется занято или абонент будет недоступен. Но на том конце раздались длинные гудки. Я стояла, наматывая прядь волос на палец, и слушала, как долгие гудки отдавались эхом в голове. Никто на том конце не брал трубку. Не хотел брать. Это было очевидно, но я – классическая упрямица – cтояла и ждала непонятно чего.
Я дала отбой. В течение дня я без конца названивала Марку, пока до меня не дошло: с Марком – дело швах. Я могу названивать ему до бесконечности, и он будет игнорировать мои звонки. Но я не могу находиться в бездействии. Не мо-гу!
Как только я пришла к такому решению, оцепенение с меня спало, и я поняла, что мне нужно ехать на вокзал и брать билет в Питер. И чем скорее, тем лучше. Я и так потеряла много времени впустую.
Я лихорадочно заметалась по комнате и принялась складывать свои вещи в большую дорожную сумку, которую с трудом стащила с антресолей. Там лежали две пары коньков: мои и мужа, купленные очень давно – в первый год нашей совместной жизни. Несколько раз мы даже выбирались в парк «Сокольники», где играла торжественная музыка, и Дымчатый все время падал на лед, c трудом удерживаясь на ногах, и глядя на меня, тоже неважно катавшуюся, но падавшую значительно реже, пообещал, что теперь мы будем выбираться в парк каждый выходной и станем известными фигуристами местного масштаба. Потом это желание заглохло, cошло на нет, как и многое другое в нашей жизни.
Я вытащила коньки из сумки, у которой одна ручка была полуоторвана, и cтала закидывать туда вещи первой необходимости. Я решила, что поеду прямо на вокзал и куплю билет там. Все равно каким образом: с рук, c переплатой, у начальника вокзала или в кассе для вип-пассажиров. Я знала только одно – мне надо уехать, и я уеду. Во что бы то ни стало.
Когда сумка была собрана – кошка следила за мной с невозмутимым видом, – меня осенило: я не могу оставить ее одну. Нужно связаться с соседкой и попросить ее присмотреть за ней. Я дам соседке деньги и буду знать, что с Ди все в порядке.
Я метнулась в холл. После десяти минут непрерывного звона – я не снимала палец с кнопки – я поняла, что спихнуть Дашку соседке не удастся. Но и оставаться я тоже не могла.
– Дашка! – я обратила внимание, что сейчас, когда Дымчатого нет, я все чаще называю кошку Дашкой – так, как называл ее он. – Даш! Мне нужно срочно уехать, и я не могу больше медлить. Ты уж побудь здесь одна, пожалуйста. Я скоро приеду. Не волнуйся, надолго не задержусь.
Мою тираду Дашка-Ди выслушала с царственным видом – показывая, что ей все нипочем, в том числе мои стенания и нервозность.
Когда я уже стояла в дверях, то подумала, что если с Дымчатым все в порядке и он просто загулял вдали от родных просторов, то я буду похожа на клиническую идиотку без всяких шансов на снисхождение со стороны мужа.
Билет я купила, потому что мне повезло, как сказала мне кассирша, – только что его сдал какой-то студент, отказавшийся в последний момент ехать в Питер.
В дороге я читала любовный роман, который купила на прилавке за пятнадцать минут до отправления; буквы прыгали у меня перед глазами – я никак не могла сосредоточиться на чтении и постоянно теряла сюжетную нить. Напротив меня сидел бодрый румяный мужчина лет пятидесяти с небольшим, который без конца разговаривал по сотовому, обещая кому-то «уладить проблемы с активами в самое ближайшее время». Разговаривая, он оттопыривал мизинец, откидывал голову назад и вздергивал вверх подбородок, как будто старался казаться значительней, чем он был на самом деле. Кончив в очередной раз разговаривать, он качал головой и смотрел в окно, как будто бы желал увидеть там решение мучившей его проблемы. В перерыве между звонками он достал из кожаного кейса апельсин, аккуратно очистил его складным швейцарским ножиком – точно такой же был у Дымчатого, и только он успел запустить крупные белые зубы в сочную мякоть, как сотовый зазвонил снова, и мужчина положил апельсин на салфетку.
В последний раз разговор был кратким. Мужчина буркнул, что «неправомочен решать эти вопросы», и дал отбой.
– Замучили звонками, – пожаловался он, вертя шеей, cловно ему жал воротничок. – Мутотень одна. Поесть спокойно не могу.
Сок от апельсина брызнул в разные стороны.
– Пардон.
– Ничего.
Он отвернулся в сторону, чтобы до меня не долетали брызги от апельсина, и пробормотал: – Заели супостаты.
Я молчала.
– Вы едете в Питер по делам? – неожиданно спросил он.
– Да. Маленькая командировка, – уклонилась я от ответа.
– Красивый город. Но решать дела там не умеют. Или не хотят, – с неожиданной злостью сказал он. – Питер – жесткий город. Даже Москва более сентиментальна, cлезлива. Она может раскаяться, пожалеть, помиловать. Питер – никогда. Он мне напоминает безжалостного гангстера типа Аль-Капоне. Франтоват, безупречен, на лице – непроницаемая маска; такой, не задумываясь, разрядит в тебя всю пистолетную обойму – потом поправит манжеты, cплюнет на землю и пойдет дальше. А Москва… – и здесь мой новый знакомый махнул рукой, – все какие-то мелкие шулера, опереточные фраера – пестрый сброд. Шумят, кричат, торгуются до последнего. Цыганский табор. Вас как зовут? – спросил он без всякого перехода.
– Инна Викторовна.
– Меня Аристарх Степанович. Будем знакомы, – и он протянул мне свою ручищу. Моя рука утонула в его медвежьей лапе. Он потряс мою руку, а затем отпустил ее. – Очень приятно, – пророкотал он.
– Взаимно.
Я забилась в угол, но спать не хотелось.
– Бессонница? – cпросил мужчина.
– Она самая.
– Но у меня-то дела. А у вас?
– Тоже дела, – улыбнулась я.
– У женщины должна быть идеология трех «К». Слышали об этом?
– Естественно. Кухня, дети, церковь.
– Как только женщина отходит от этого – появляются проблемы.
– У кого?
– У всех. Просто головная боль, как наши женщины рвутся в бизнеc, к власти. Сидели бы дома – было бы намного спокойней.
Спорить с попутчиком мне не хотелось.
– Вот моя жена – как поженились, так я ее и освободил от работы. Она у меня – домохозяйка. И слава богу – тьфу, тьфу, чтобы не сглазить – тридцать лет вот уже вместе. Все мои друзья-приятели поразвелись, переженились. А я как дуб. Стою в поле один – крепкий и могучий. Похож? – и Аристарх Степанович по-свойски подмигнул мне.
– Вылитый дуб, – улыбнулась я.
– Ладно, я чего-то устал. Cосну-ка я маленько. – Мой новый знакомый приткнулся в углу, и через минуту я уже услышала заливистый храп.
Я смотрела то в окно, то на своего знакомого, то пыталась вернуться к героям книги. Все было безуспешно, но сон в конце концов сморил меня, и я отключилась, положив книгу на столик рядом со смятой салфеткой в апельсиновом соке.
Проснулась я от того, что кто-то тряс меня за плечо.
– Инна! Вставайте. – Мой новый знакомый был уже на ногах и разговаривал с кем-то по телефону.
– Спасибо, – пробормотала я, вытягивая затекшие ноги.
– Не за что. – Аристарх Степанович прикрыл трубку рукой. – Считайте это актом человеколюбия. Без меня вы бы уехали в депо или вас разбудил бы проводник, предварительно обчистив ваши карманы. – И он подмигнул мне, а потом вздернул вверх подбородок и продолжил разговор.
– А я говорю, что перестаньте обращаться ко мне с угрозами. Я сказал, что разрулю эту проблему, значит, разрулю. Мне нужно еще время, я уже говорил вам об этом. Послушайте, мы с вами ведем дела уже не первый год.
Во время разговора мой попутчик мрачнел все больше и больше, а по окончании разговора отвернулся и стал смотреть в окно.
– Да… дела, – тяжело вздохнул он. – Дикая страна, дикий бизнес. Если у вас есть бизнес, сворачивайте его и утекайте за границу. Скоро здесь станет невозможно вести дела. Законы ни для кого не писаны, норм и правил никаких нет, кто смел, тот и съел. Вот так-то, Инна!
– Спасибо за совет.
– А что вы смеетесь – я чистую правду говорю. Вы еще не однажды вспомните мои слова. Это я вам обещаю.
Он снял с полки кейс и, cтянув с крючка кожаную куртку, надел ее.
– Счастливо, Инна! – отсалютовал он мне. – Будьте здоровы, живите богато.
– Вам того же.
Он хохотнул и повертел головой.
– О’кей.
Оставшись одна, я вскочила с места, надела куртку, обмоталась любимым шарфом, подхватила свою сумку и вышла на перрон.
Питер встретил меня мокрым снегом. Он залеплял мне глаза, уши, рот. Я шла и поворачивалась спиной к резкому ветру, пронизывающему насквозь, до самых косточек.
Я любила Питер – за его четкие, строгие линии, широкие проспекты – ту основательность, горизонтальность, которая кажется основой всего сущего: порядка, размеренности и здоровой консервативности.
Питер для меня всегда был городом-загадкой, городом-миражом, который, как таинственный град Китеж, в любой момент может уйти под воду, изредка являясь во всей своей ослепительной красе перед изумленными жителями. Чем-то Питер напоминал мне Севастополь – тот же размах, имперское величие, щедрость и роскошь архитектуры. Когда все с избытком, через край – без оглядки на нормы и правила. Словом, знай наших!
Я поймала такси и назвала адрес гостиницы, в которой обычно останавливался Дымчатый. Эта старая питерская гостиница находилась в центре города и располагалась в особняке стиля «модерн».
В холле гостиницы пахло воском и старинным деревом – такой тяжелый кисловато-терпкий запах. И эти огромные зеркала – во весь рост, в которых отражаешься не только ты, но и все роскошное деревянно-мраморное пространство: от лепнины на высоченных потолках до большой разлапистой пальмы около входа.
Я направилась к ресепшену. Худая девушка с волосами, гладко зачесанными назад, с правильными чертами лица и безукоризненной осанкой напоминала одновременно топ-модель и воинственную амазонку. Сзади нее работал маленький телевизор: передавали местные новости. При моем появлении она механически-заученно улыбнулась мне.
– Добрый день! – ее голос был высок и мелодичен. Как нота, которую взяла прима оперного театра. – Вы хотите снять у нас номер? К сожалению…
– Я хотела узнать о Дымове Владимире Николаевиче – он остановился у вас.
Я стояла и переминалась с ноги на ногу. Старая сумка с полуоторванной ручкой стояла около моих ног на полу, как бродячая собака, которая прилепилась к первому встречному в надежде, что тот ее заберет к себе домой.
– Простите… Вы?.. – она вопросительно посмотрела на меня.
– Его жена. Вот мой паспорт.
Я достала из сумки паспорт и протянула его ей.
– Да… – Она сверялась с какими-то данными в компьютере. – Совершенно верно.
При этом она не пояснила, к чему относится это веское «совершенно верно». К тому, что я – Дымова Инна Викторовна, чей паспорт она рассматривает, или к тому, что мой муж останавливался у них.
– Совершенно верно, – повторила она, возвращая мой паспорт. – Дымов Владимир Николаевич действительно останавливался в нашей гостинице. Но в настоящий момент он выписался.
– Как выписался? – ахнула я. – Когда? У него же командировка.
Девушка бесстрастно посмотрела на меня.
– К сожалению, ничего не могу вам сказать. Он уехал из гостиницы час назад. Вызвал такси и уехал.
Я стояла в полнейшей растерянности.
– А куда он уехал? – прохрипела я. – Вы случайно не знаете?
В невозмутимом взгляде амазонки ресепшена мелькнуло нечто, очень отдаленно напоминающее легкое сочувствие. Вроде как к умственно отсталой или душевнобольной.
– Я сама вызвала такси, – пропела она. – Клиент вызвал машину до парка в конце проспекта Энгельса.
– Спасибо, – пробормотала я. – Большое спасибо.
Через десять минут я сломала заднюю перегородку ящика и вынула его. Там лежал, как я и думала, бумажный хлам и тонкая папка с какими-то документами. Я ничего в них не понимала и поэтому, открыв, почти сразу же захлопнула и сунула обратно.
Получалось, что испортила антикварный стол просто так. За здорово живешь… Н-да… Дымчатый за это меня не похвалит. Но черт! Куда же он делся?
Я снова набрала номер мужа. Глухо.
Тревога усиливалась. Она поднималась откуда-то изнутри, точнее, из самого нутра, звериная, сосущая тревога, от которой было нигде не спастись, никуда не деться. Я резко выдохнула и вцепилась руками в волосы. Если не дозвонюсь сегодня в Питер, завтра поеду туда сама. Разберусь на месте…
Сна не было ни в одном глазу. Я принялась мыть посуду для успокоения. Когда мне становилось совсем тошно, я принималась мыть посуду: тщательно, медленно. Сначала намыливала ее специальной жидкостью, а потом смывала. Так же медленно и тщательно. И мерный шум льющейся воды успокоительно действовал на нервы. Но – не сегодня. И не сейчас.
Я уснула, приняв две таблетки снотворного. Провалилась в тяжелый сон, даже не поставив предварительно будильник на шесть утра. Забыла.
Утро началось с воя сирены во дворе. Это было обычным делом. И, как правило, я вставала и раздраженно говорила пару «теплых» в адрес этих горе-автолюбителей, забывших отключить сигнализацию. Но здесь я подскочила на кровати и посмотрела на часы. Если бы не сирена, я бы по-прежнему спала, забыв о том, что мне надо ехать в Питер и выяснять, почему Володя не отвечает на мои звонки.
Я еще раз проверила автоответчик и сотовый. Звонков не было. Марк не звонил, и значит, он тоже ничего не знает… Но черт возьми, они должны там лучше меня знать, где мой муж. Ведь он в командировке! По работе!
Я вскочила и побежала в кухню. Дрожащими руками набрала телефон приемной, и вежливо-механический голос Киры Андреевны пророкотал в трубке:
– Приемная Дымова Владимира Николаевича.
– Кира Андреевна! – я сглотнула. – Мой муж не объявлялся?
Возникла легкая пауза.
– Нет.
– Значит, не звонил? – подытоживаю я обреченным голосом.
– Нет.
Вторая пауза была тяжелей первой. Я чувствую, что она набухает, как капля воды, готовая вот-вот сорваться с ветки и шлепнуться вниз.
– А Марк Игоревич? На работе?
– Нет. Он уехал по делам. Будет во второй половине дня.
– Вы можете дать мне его телефон? Мне очень нужно.
Говорят, что бог троицу любит. Это утверждение никак не относилось к третьей паузе, которая была уже просто невыносима. Мне хотелось стукнуть кулаком по столу, заорать, разбить тарелку, но только чтобы не длилась эта мучительная пауза, подступавшая тошнотой к горлу.
– Одну минуту… – услышала я.
Воспитанная Кира Андреевна не могла послать меня далеко и надолго. Она явно не хотела давать мне телефон Марка, но и отказать не могла. Возможно, Кира Андреевна надеялась, что я отстану от нее или подыграю ей и скажу: «Ладно, позвоню в другой раз…»
Но я была загнана в угол и поэтому терпеливо ждала, стиснув зубы.
В телефонной трубке я услышала какой-то звук, cловно звякнул стакан, потом шум отодвигаемого стула.
Минута длилась вечность… Наконец, трубку взяли.
– Что-то я не найду… – неуверенно сказала Кира Андреевна.
– Ничего, я подожду…
Я посмотрела на часы. Я даже еще не звонила на вокзал и не бронировала билет. Хотя, наверное, лучше поехать прямо на вокзал и купить билет на месте… Кира Андреевна крадет мое время. Время, которого у меня нет!
Трубку взяли вторично.
– Вот нашла… – замороженный голос Киры Андреевны, голос, каким говорят с плохо воспитанными детьми, мог кого-то повергнуть в шок. Но не меня. Честно говоря, мне на это было наплевать!
– Вы записываете? – спросила она.
Господи! Я даже не взяла клочка бумаги, на котором могла записать телефон! Ну и растяпа…
– Одну минуту, – теперь уже просила я.
– Да…
Я ринулась к своей сумке. Рука нырнула в боковой карман, откуда я вытащила записную книжку и ручку. Я неслась к кухне, cломя голову. Я страшно боялась, что Кира Андреевна сейчас положит трубку, а потом, когда я стану перезванивать, то она уже сошлется на занятость или вообще откажется разговаривать.
Я схватила трубку, тяжело дыша.
– Алло! Алло! – закричала я.
– Инна Викторовна. Я у телефона, – раздался невозмутимый голос Киры Андреевны. – Вы записываете?
– Да. Записываю.
Она продиктовала телефон. Я судорожно писала цифры, придерживая бумагу рукой.
– Все?
– Да.
– Всего доброго, – и она повесила трубку прежде, чем я смогла что-либо ответить.
Я стояла с клочком бумаги в руках и смотрела на него в оцепенении. Потом тряхнула волосами и пошла за сотовым.
Я набирала номер Марка с опаской, что там окажется занято или абонент будет недоступен. Но на том конце раздались длинные гудки. Я стояла, наматывая прядь волос на палец, и слушала, как долгие гудки отдавались эхом в голове. Никто на том конце не брал трубку. Не хотел брать. Это было очевидно, но я – классическая упрямица – cтояла и ждала непонятно чего.
Я дала отбой. В течение дня я без конца названивала Марку, пока до меня не дошло: с Марком – дело швах. Я могу названивать ему до бесконечности, и он будет игнорировать мои звонки. Но я не могу находиться в бездействии. Не мо-гу!
Как только я пришла к такому решению, оцепенение с меня спало, и я поняла, что мне нужно ехать на вокзал и брать билет в Питер. И чем скорее, тем лучше. Я и так потеряла много времени впустую.
Я лихорадочно заметалась по комнате и принялась складывать свои вещи в большую дорожную сумку, которую с трудом стащила с антресолей. Там лежали две пары коньков: мои и мужа, купленные очень давно – в первый год нашей совместной жизни. Несколько раз мы даже выбирались в парк «Сокольники», где играла торжественная музыка, и Дымчатый все время падал на лед, c трудом удерживаясь на ногах, и глядя на меня, тоже неважно катавшуюся, но падавшую значительно реже, пообещал, что теперь мы будем выбираться в парк каждый выходной и станем известными фигуристами местного масштаба. Потом это желание заглохло, cошло на нет, как и многое другое в нашей жизни.
Я вытащила коньки из сумки, у которой одна ручка была полуоторвана, и cтала закидывать туда вещи первой необходимости. Я решила, что поеду прямо на вокзал и куплю билет там. Все равно каким образом: с рук, c переплатой, у начальника вокзала или в кассе для вип-пассажиров. Я знала только одно – мне надо уехать, и я уеду. Во что бы то ни стало.
Когда сумка была собрана – кошка следила за мной с невозмутимым видом, – меня осенило: я не могу оставить ее одну. Нужно связаться с соседкой и попросить ее присмотреть за ней. Я дам соседке деньги и буду знать, что с Ди все в порядке.
Я метнулась в холл. После десяти минут непрерывного звона – я не снимала палец с кнопки – я поняла, что спихнуть Дашку соседке не удастся. Но и оставаться я тоже не могла.
– Дашка! – я обратила внимание, что сейчас, когда Дымчатого нет, я все чаще называю кошку Дашкой – так, как называл ее он. – Даш! Мне нужно срочно уехать, и я не могу больше медлить. Ты уж побудь здесь одна, пожалуйста. Я скоро приеду. Не волнуйся, надолго не задержусь.
Мою тираду Дашка-Ди выслушала с царственным видом – показывая, что ей все нипочем, в том числе мои стенания и нервозность.
Когда я уже стояла в дверях, то подумала, что если с Дымчатым все в порядке и он просто загулял вдали от родных просторов, то я буду похожа на клиническую идиотку без всяких шансов на снисхождение со стороны мужа.
Билет я купила, потому что мне повезло, как сказала мне кассирша, – только что его сдал какой-то студент, отказавшийся в последний момент ехать в Питер.
В дороге я читала любовный роман, который купила на прилавке за пятнадцать минут до отправления; буквы прыгали у меня перед глазами – я никак не могла сосредоточиться на чтении и постоянно теряла сюжетную нить. Напротив меня сидел бодрый румяный мужчина лет пятидесяти с небольшим, который без конца разговаривал по сотовому, обещая кому-то «уладить проблемы с активами в самое ближайшее время». Разговаривая, он оттопыривал мизинец, откидывал голову назад и вздергивал вверх подбородок, как будто старался казаться значительней, чем он был на самом деле. Кончив в очередной раз разговаривать, он качал головой и смотрел в окно, как будто бы желал увидеть там решение мучившей его проблемы. В перерыве между звонками он достал из кожаного кейса апельсин, аккуратно очистил его складным швейцарским ножиком – точно такой же был у Дымчатого, и только он успел запустить крупные белые зубы в сочную мякоть, как сотовый зазвонил снова, и мужчина положил апельсин на салфетку.
В последний раз разговор был кратким. Мужчина буркнул, что «неправомочен решать эти вопросы», и дал отбой.
– Замучили звонками, – пожаловался он, вертя шеей, cловно ему жал воротничок. – Мутотень одна. Поесть спокойно не могу.
Сок от апельсина брызнул в разные стороны.
– Пардон.
– Ничего.
Он отвернулся в сторону, чтобы до меня не долетали брызги от апельсина, и пробормотал: – Заели супостаты.
Я молчала.
– Вы едете в Питер по делам? – неожиданно спросил он.
– Да. Маленькая командировка, – уклонилась я от ответа.
– Красивый город. Но решать дела там не умеют. Или не хотят, – с неожиданной злостью сказал он. – Питер – жесткий город. Даже Москва более сентиментальна, cлезлива. Она может раскаяться, пожалеть, помиловать. Питер – никогда. Он мне напоминает безжалостного гангстера типа Аль-Капоне. Франтоват, безупречен, на лице – непроницаемая маска; такой, не задумываясь, разрядит в тебя всю пистолетную обойму – потом поправит манжеты, cплюнет на землю и пойдет дальше. А Москва… – и здесь мой новый знакомый махнул рукой, – все какие-то мелкие шулера, опереточные фраера – пестрый сброд. Шумят, кричат, торгуются до последнего. Цыганский табор. Вас как зовут? – спросил он без всякого перехода.
– Инна Викторовна.
– Меня Аристарх Степанович. Будем знакомы, – и он протянул мне свою ручищу. Моя рука утонула в его медвежьей лапе. Он потряс мою руку, а затем отпустил ее. – Очень приятно, – пророкотал он.
– Взаимно.
Я забилась в угол, но спать не хотелось.
– Бессонница? – cпросил мужчина.
– Она самая.
– Но у меня-то дела. А у вас?
– Тоже дела, – улыбнулась я.
– У женщины должна быть идеология трех «К». Слышали об этом?
– Естественно. Кухня, дети, церковь.
– Как только женщина отходит от этого – появляются проблемы.
– У кого?
– У всех. Просто головная боль, как наши женщины рвутся в бизнеc, к власти. Сидели бы дома – было бы намного спокойней.
Спорить с попутчиком мне не хотелось.
– Вот моя жена – как поженились, так я ее и освободил от работы. Она у меня – домохозяйка. И слава богу – тьфу, тьфу, чтобы не сглазить – тридцать лет вот уже вместе. Все мои друзья-приятели поразвелись, переженились. А я как дуб. Стою в поле один – крепкий и могучий. Похож? – и Аристарх Степанович по-свойски подмигнул мне.
– Вылитый дуб, – улыбнулась я.
– Ладно, я чего-то устал. Cосну-ка я маленько. – Мой новый знакомый приткнулся в углу, и через минуту я уже услышала заливистый храп.
Я смотрела то в окно, то на своего знакомого, то пыталась вернуться к героям книги. Все было безуспешно, но сон в конце концов сморил меня, и я отключилась, положив книгу на столик рядом со смятой салфеткой в апельсиновом соке.
Проснулась я от того, что кто-то тряс меня за плечо.
– Инна! Вставайте. – Мой новый знакомый был уже на ногах и разговаривал с кем-то по телефону.
– Спасибо, – пробормотала я, вытягивая затекшие ноги.
– Не за что. – Аристарх Степанович прикрыл трубку рукой. – Считайте это актом человеколюбия. Без меня вы бы уехали в депо или вас разбудил бы проводник, предварительно обчистив ваши карманы. – И он подмигнул мне, а потом вздернул вверх подбородок и продолжил разговор.
– А я говорю, что перестаньте обращаться ко мне с угрозами. Я сказал, что разрулю эту проблему, значит, разрулю. Мне нужно еще время, я уже говорил вам об этом. Послушайте, мы с вами ведем дела уже не первый год.
Во время разговора мой попутчик мрачнел все больше и больше, а по окончании разговора отвернулся и стал смотреть в окно.
– Да… дела, – тяжело вздохнул он. – Дикая страна, дикий бизнес. Если у вас есть бизнес, сворачивайте его и утекайте за границу. Скоро здесь станет невозможно вести дела. Законы ни для кого не писаны, норм и правил никаких нет, кто смел, тот и съел. Вот так-то, Инна!
– Спасибо за совет.
– А что вы смеетесь – я чистую правду говорю. Вы еще не однажды вспомните мои слова. Это я вам обещаю.
Он снял с полки кейс и, cтянув с крючка кожаную куртку, надел ее.
– Счастливо, Инна! – отсалютовал он мне. – Будьте здоровы, живите богато.
– Вам того же.
Он хохотнул и повертел головой.
– О’кей.
Оставшись одна, я вскочила с места, надела куртку, обмоталась любимым шарфом, подхватила свою сумку и вышла на перрон.
Питер встретил меня мокрым снегом. Он залеплял мне глаза, уши, рот. Я шла и поворачивалась спиной к резкому ветру, пронизывающему насквозь, до самых косточек.
Я любила Питер – за его четкие, строгие линии, широкие проспекты – ту основательность, горизонтальность, которая кажется основой всего сущего: порядка, размеренности и здоровой консервативности.
Питер для меня всегда был городом-загадкой, городом-миражом, который, как таинственный град Китеж, в любой момент может уйти под воду, изредка являясь во всей своей ослепительной красе перед изумленными жителями. Чем-то Питер напоминал мне Севастополь – тот же размах, имперское величие, щедрость и роскошь архитектуры. Когда все с избытком, через край – без оглядки на нормы и правила. Словом, знай наших!
Я поймала такси и назвала адрес гостиницы, в которой обычно останавливался Дымчатый. Эта старая питерская гостиница находилась в центре города и располагалась в особняке стиля «модерн».
В холле гостиницы пахло воском и старинным деревом – такой тяжелый кисловато-терпкий запах. И эти огромные зеркала – во весь рост, в которых отражаешься не только ты, но и все роскошное деревянно-мраморное пространство: от лепнины на высоченных потолках до большой разлапистой пальмы около входа.
Я направилась к ресепшену. Худая девушка с волосами, гладко зачесанными назад, с правильными чертами лица и безукоризненной осанкой напоминала одновременно топ-модель и воинственную амазонку. Сзади нее работал маленький телевизор: передавали местные новости. При моем появлении она механически-заученно улыбнулась мне.
– Добрый день! – ее голос был высок и мелодичен. Как нота, которую взяла прима оперного театра. – Вы хотите снять у нас номер? К сожалению…
– Я хотела узнать о Дымове Владимире Николаевиче – он остановился у вас.
Я стояла и переминалась с ноги на ногу. Старая сумка с полуоторванной ручкой стояла около моих ног на полу, как бродячая собака, которая прилепилась к первому встречному в надежде, что тот ее заберет к себе домой.
– Простите… Вы?.. – она вопросительно посмотрела на меня.
– Его жена. Вот мой паспорт.
Я достала из сумки паспорт и протянула его ей.
– Да… – Она сверялась с какими-то данными в компьютере. – Совершенно верно.
При этом она не пояснила, к чему относится это веское «совершенно верно». К тому, что я – Дымова Инна Викторовна, чей паспорт она рассматривает, или к тому, что мой муж останавливался у них.
– Совершенно верно, – повторила она, возвращая мой паспорт. – Дымов Владимир Николаевич действительно останавливался в нашей гостинице. Но в настоящий момент он выписался.
– Как выписался? – ахнула я. – Когда? У него же командировка.
Девушка бесстрастно посмотрела на меня.
– К сожалению, ничего не могу вам сказать. Он уехал из гостиницы час назад. Вызвал такси и уехал.
Я стояла в полнейшей растерянности.
– А куда он уехал? – прохрипела я. – Вы случайно не знаете?
В невозмутимом взгляде амазонки ресепшена мелькнуло нечто, очень отдаленно напоминающее легкое сочувствие. Вроде как к умственно отсталой или душевнобольной.
– Я сама вызвала такси, – пропела она. – Клиент вызвал машину до парка в конце проспекта Энгельса.
– Спасибо, – пробормотала я. – Большое спасибо.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента