Екатерина Гринева. Продавец иллюзий, или Маска страсти

   Муж обернулся, и тот, кто нес меня на руках, быстрым шагом подошел к машине, и я оказалась внутри. Я легла на заднее сиденье и попыталась встать, опираясь о спинку кресла водителя. За руль сел другой мужчина, а рядом с ним – муж. Он обернулся ко мне и спросил хриплым голосом:
   – Все в порядке? Скажи хоть что-нибудь.
   – В порядке, – ответила я шепотом. – А что, уже все?
   – Нет, «все» будет, когда приедем домой. Потерпи еще немного.
   – Конечно… а скоро мы будем дома?
   – Не знаю. Смотря как поедем. Можешь поспать в дороге.
   Я провалилась в тяжелую дрему, а когда очнулась, то увидела, как лучи-фары шарят по чугунным воротам, из которых вышел, щурясь, охранник, и как он чуть ли не бегом рванул к нашей машине. Я подняла голову.
   – Мариночка! Все! Приехали.
   Ворота распахиваются, и мы подъезжаем к дому, в котором на первом этаже горит свет. Дом нависает надо мной кораблем-громадой, и я невольно съеживаюсь. Меня подхватывает на руки мужчина, который сидел за рулем, и мы идем к дому. Впереди муж, мы за ним, и замыкает шествие охранник.
   На крыльце стоит какая-то женщина, кутаясь в платок.
   – Эльвира Николаевна, мы приехали.
   – Ну, слава богу! – вырывается у нее. – Я так беспокоилась…
   – Да-да…
   В холле, куда меня внесли, зажгли свет, и я с удивлением смотрю вокруг: незнакомая большая комната, заставленная светлой мебелью, камин, около камина два кресла… Резной буфет с дверцами, за стеклами которого поблескивает посуда.
   – С приездом! – мужчина опускает меня на пол, и я чуть не падаю, но муж поддерживает, и я крепко вцепляюсь ему в рукав. – Я отнесу тебя наверх, в твою спальню. Хорошо?
   Муж подхватывает меня и несет на второй этаж. Я прижимаюсь к нему и по-прежнему ничего не чувствую. «Но это пройдет, – думаю я. – Обязательно пройдет. Это близкий мне, родной человек, и мы снова будем вместе. Обязательно».
   Александр вносит меня в спальню – большую комнату в белых тонах. Кровать, накрытая белоснежным покрывалом, белая мебель, резной шкаф с позолотой, трюмо, стулья с гнутыми ножками. А в углу – большой игрушечный белый мишка в красном шарфике и с красным сердечком в лапах.
   – Помнишь? – шепчет муж. – Помнишь этого мишку, как мы его покупали, а потом принесли сюда и любили друг друга прямо на полу, а мишка смотрел на нас. Ты еще сказала, что он тебе сразу ужасно понравился, и ты захотела его купить, потому что у тебя был такой в детстве, только поменьше.
   Я не помню ни мишки, ни своего детства. Но, похоже, меня теперь это даже не пугает. Я уже свыклась со своим состоянием полного беспамятства, и главное для меня – умело все скрывать.
   – Помню, – прошептала я, – ужасно спать хочется.
   – Да-да, я понимаю. Ты столько натерпелась, бедная, я страшно рад, что ты – здесь, рядом со мной, под надежной охраной. И я больше тебя никуда не отпущу. Как тогда… Я думал, что умру вслед за тобой. Но ты спаслась… Бог услышал мои молитвы и вернул мне тебя.
   – Да-да, – я уже почти окончательно впадаю в сон, я ничего не понимаю, и мне хочется только одного – отключиться.
   Он укладывает меня на кровать и стягивает одежду. Аккуратно, словно боясь причинить мне боль своими прикосновениями.
   Его руки невесомо скользят по мне. Я даже не чувствую никакого стеснения или стыда.
   – Я тоже рада, что я здесь.
   Раздев, он укрывает меня одеялом и целует в лоб.
   – Сладких снов, маленькая. До завтра!
 
   Проснувшись, я открываю глаза и первое время не понимаю, где я. Солнце проникает в комнату сквозь тончайший тюль, и в воздухе пляшут золотые искорки. Я с трудом встаю и вспоминаю вчерашний день. Я дома! Я у себя дома!
   Но я не помню ни этого дома, ни себя… Не помню белого мишки в углу с сердечком в лапах. Словом, я не помню ничего!
   Белое покрывало все в сложных замысловатых узорах, я силюсь вспомнить: когда я его покупала, или я выбирала все по каталогу, а потом мне привезли сюда? И когда я обставила этот коттедж? Как давно мы женаты? Год, два, три, пять? Детей, судя по всему, у нас нет?
   Я снова откинулась на подушку, и вдруг лежавший на тумбочке сотовый залился трелью. Я схватила телефон.
   – Алло! – раздался веселый голос Александра. – Встала, моя лапочка? Что делаем? – это был нарочито бодрый голос мужа, который заботится о своей больной жене. И этот голос почему-то вызвал у меня сильнейшее раздражение.
   – Я еще сплю.
   – А с кем ты тогда разговариваешь?
   Я невольно проснулась.
   – С тобой, кажется. Хотя, может быть, я до сих пор сплю, – ехидно добавила я.
   – Я рад, – голос мужа вдруг стал серьезным. – Рад, что ты смеешься и у тебя хорошее настроение.
   – Я рада, что ты рад.
   – Вот и славненько!
   – Где ты? – Я поймала себя на мысли о том, что я стараюсь соответствовать ему и играю роль жены, которая интересуется, где ее муж.
   – На работе, где же мне быть еще! Все пашу, как проклятый, вместо того, чтобы быть рядом с тобой. Это единственное, о чем я жалею.
   – И когда будешь?
   – Не знаю. Как освобожусь – позвоню. Не скучай!
   – Постараюсь.
   – Мариночка! Тебе и правда лучше?
   – Наверное, – скороговоркой сказала я и дала отбой.
   Внутри я ощутила глубокую усталость: сколько я буду еще притворяться? И как скоро разоблачат мой обман?
 
   Прошло несколько дней. У меня был постельный режим, и даже еду мне носили наверх. Однако я потихоньку вставала с кровати и ходила по комнате.
   Однажды я поняла, что окрепла и вполне могу спуститься вниз.
   Раскрыв гардероб, я нашла там кучу модной одежды. Видимо, я была еще той модницей и выбирала стильные вещи. Была там и парочка откровенно экстравагантных нарядов, вроде ярко-красного платья с глубоким вырезом впереди. Интересно, куда я в нем ходила? Не иначе, как в ресторан или на модные вечеринки. Я повертела платье: оно было шелковым, тяжелым и переливалось в руках.
   Я разделась для примерки. Сейчас я видела себя в зеркале целиком. На моем бедре был шрам. Откуда? Я упала и поранилась? Когда это случилось? Я дотронулась до шрама… Моя проблема была в том, что я ничего не помнила. Кем я была в прошлой жизни, что со мной происходило. Единственное, что я могла сказать, – у меня был муж. Александр. Все остальное было зыбким и нереальным…
   Я надела платье и посмотрела на себя в зеркало шкафа. Платье было мне чуть велико в бедрах, а в груди – мало. Я посмотрела на себя внимательно – около рта была складка, а в зелено-ореховых глазах затаилась грусть.
   – Мариночка! – прошептала я, гладя свое отражение. – Мариночка!
   Где-то внизу хлопнула дверь, и я поспешно сняла платье. Чувствовала я себя уже лучше, побаливало плечо, и немного кружилась голова. Но это понятно – все-таки я была еще очень слаба. В гардеробе я нашла светлое платье и надела его. Сунула ноги в туфли, стоявшие около двери, и сошла вниз по лестнице.
   Эльвира Николаевна ждала меня внизу, как будто специально подкарауливала.
   – Как вы себя чувствуете? – спросила она, старательно выговаривая слова.
   – Хорошо. А что на завтрак?
   – Ваши любимые мюсли с молоком и тост с сыром. Как вы любите.
   – Спасибо.
   Мюсли я съела всего полтарелки, они показались мне совершенно безвкусными, а тост с сыром – слишком тонким.
   – Хлеба можно? И масла! Я хочу сделать бутерброд с маслом.
   – Конечно.
   Эльвира Николаевна принесла мне хлеб, нарезанный ломтями, масло и сыр.
   – Ваш кофе.
   – Можно чай?
   – Да. Одну минуту.
   Позавтракав, я вышла на террасу. Солнце уже поднялось и весело заливало все ярко-рыжим светом. Прямо около дома была большая клумба, где от ветра покачивались астры и желтели бархатцы, а посередине росли лилии. Мне вдруг захотелось пройтись по земле босиком. Я скинула туфли и пошла по земле.
   – Вы простудитесь! – крикнула мне вслед Эльвира Николаевна. – Наденьте туфли!
   – Успеется! – крикнула я. – А здесь есть речка?
   – Какая речка? – Эльвира Николаевна сделала вид, что не поняла моего вопроса.
   – Обычная. Где можно искупаться.
   – Нет. Такой в наших окрестностях нет, – но по ее голосу я поняла, что она врет. Муж дал строгие инструкции, чтобы больную не выпускали за пределы дачи. Это понятно. Если я уйду, ей потом голову свинтят.
   – Ладно. Спрошу у мужа.
   – Александр приедет не скоро, – высоким натянутым голосом говорит Эльвира.
   – Я знаю. Он мне уже звонил.
   Я обошла клумбу вокруг. Земля приятно холодила ноги, деревья на участке были посажены друг от друга на одинаковом расстоянии. По периметру красовались треугольные елки, как на картине.
   – Вы не хотите поплавать в бассейне? Он сзади дома, – крикнула Эльвира Николаевна.
   Вода в бассейне была чисто-голубой, прозрачной. Вокруг бассейна стояли шезлонги, я уселась в один из них и вдруг поймала себя на мысли, что никак не вписываюсь в эту картинку. Картинка есть, а меня – нет.
   – Так вы будете купаться? Принести вам халат? – надрывалась Эльвира Николаевна.
   – Я сейчас приду, – крикнула я и пошла наверх. В шкафу я нашла пару купальников – один из них был леопардовой расцветки, другой – бирюзовый. Под платье я надела бирюзовый купальник и снова спустилась по лестнице.
   Эльвира Николаевна стояла возле шезлонга.
   – Вам сделать коктейль? – спросила она.
   – Нет. Пока не надо.
   Я нырнула в воду и поплыла к противоположному бортику.
   Отфыркиваясь, я вынырнула из воды и увидела прямо перед собой мужские ботинки. Я подняла голову и наткнулась взглядом на мужчину лет тридцати – русого, среднего роста, с серо-стальными глазами. Он смотрел на меня внимательно, даже сосредоточенно, как будто рассматривал диковинный экземпляр.
   – Добрый день! – голос был низким и чуть хриплым.
   – Добрый! – я почему-то не могла отвести от него взгляд.
   – Вы тут аккуратно плавайте, – предупредил он меня.
   – А что? Можно утонуть?
   – Вы еще очень слабы и активные физические упражнения вам вредны.
   – Спасибо за заботу. Вы, наверное, мой доктор?
   – Не имею чести им быть. Я – телохранитель.
   – Вот как! Я вас не нанимала.
   – Меня нанял ваш муж. Смотреть за вами и оберегать.
   – Я в ваших услугах не нуждаюсь.
   – А вас никто и не спрашивает. Мое дело маленькое: наблюдать за вами и следить за всеми перемещениями.
   Я упала в воду и поплыла на спине; сквозь сомкнутые ресницы я смотрела на незнакомца, который почему-то непонятным образом взволновал меня. Глухое раздражение, смешанное с любопытством, ворочалось где-то внутри. Я поплыла обратно. Он все так же стоял, немного расставив ноги, и смотрел на меня. От его взгляда мне стало неловко, и я опустила голову, чтобы он не увидел краски, разлившейся на моем лице.
   – Послушайте, как вас зовут?
   – Вадим.
   – Я – Марина.
   – Я уже знаю, знаком заочно. Ваш муж рассказывал о вас.
   – А что он говорил?
   Вадим усмехнулся:
   – Только хорошее. Другие вещи мужья обычно и не говорят.
   – Похоже на издевку! – с досадой воскликнула я.
   – Ничуть! Можете спросить у него сами.
   Я повернулась спиной.
   – Эльвира Николаевна! – позвала я экономку. – Принесите мне коктейль!
   – Какой? Ваш любимый?
   – Да-да.
   Я вылезла из воды, ощущая на себе взгляд Вадима: пристальный, мужской. Плюхнувшись в шезлонг, я вытянулась на нем, подставляя лицо и тело солнечным лучам. Эльвира Николаевна принесла коктейль, и я принялась лениво через трубочку потягивать его, время от времени посматривая на Вадима. Он уже отошел в сторону и сел на стул. Нас разделял бассейн, а мне почему-то захотелось, чтобы он был рядом. Выпив один коктейль, я попросила другой. В голове зашумело…
   Я встала и подошла к бассейну.
   – Эй, вы! – позвала я телохранителя.
   – Да, слушаю!
   – Вы не можете здесь торчать все время! Это неправильно.
   – Я охраняю вас и поэтому обязан быть рядом.
   – Вы… мозолите мне глаза, – сказала я сердито, – и я чувствую себя как под колпаком.
   – Мне за это платят.
   – Но мне это не нравится!
   – Мне тоже много чего не нравится.
   – Хам! – вырвалось у меня.
   Он усмехнулся, покачал головой, но ничего не ответил.
   Вскоре приехал муж.
   – Саш! – мы сидели с ним наверху в моей спальне, и он держал меня за руку. – Зачем мне телохранитель?
   – Маленькая! – муж погладил меня по голове. – Ты же помнишь налет в больнице? Как я испугался за тебя! Я понял, что могу внезапно лишиться самого дорогого. Конечно, я принял все меры, чтобы уберечь тебя от подобных инцидентов в будущем. Я не могу больше рисковать тобой!
   – Я понимаю. Но этот Вадим…
   – Что – Вадим? Он – надежный человек.
   – Ты уверен?
   – Маленькая. Я проверяю людей, прежде чем брать их на работу. Можешь даже не сомневаться. Если бы я был не уверен в Вадиме, я бы не работал с ним. И тем более не нанял бы его охранять самый дорогой для меня объект. – И Александр поднес мою руку к губам. – Ты имеешь что-то против него?
   – Нет. – Я отняла руку. – Ладно, замнем этот разговор. Считай, что его и не было.
   – Я рад, что твое здоровье поправляется. Очень рад. – Александр хотел сказать что-то еще, но замолчал.
   Я сидела и чувствовала внутреннюю неловкость. Мы еще ни разу не были близки с мужем с тех пор, как я приехала в этот дом. Каждый вечер я вся сжималась от того, что Александр в любой момент может сказать: «Я буду ночевать здесь». А то и вовсе ничего не будет говорить, просто возьмет и останется.
   – Я пошел, – сказал Александр, целуя меня в щеку. – Мне еще нужно поработать с бумагами. Накопилось работы всякой – не разгрести… Спи. До завтра.
   – До завтра, – с облегчением вздыхаю я.
 
   Утром у меня все валилось из рук, да и небо было неприветливое, затянутое тучами. Я спустилась вниз, позавтракала и поймала себя на том, что все время смотрю на дверь – войдет или нет Вадим. Я хотела его увидеть и в то же время боялась этого. «С чего бы такое?» – хмурилась я. Мужик как мужик, к тому же хам и строит из себя независимого. Для такого женщина – существо второго сорта, даже если это жена работодателя, что уж там говорить об остальных! Эльвира Николаевна ушла куда-то, я сидела в кухне одна и пила чай. Рядом с чашкой я положила сотовый. Мог позвонить Александр, а бежать на второй этаж не хотелось.
   На улице раздалось громыханье: резкое, протяжное. Зашумело в деревьях, небо стало из серого набухше-синим, и дождь внезапно полился косыми струями по стеклам.
   И все-таки он вошел бесшумно, неслышно. Я скорее почувствовала его присутствие спиной и, вздрогнув, обернулась.
   – Как вы меня напугали! – вскликнула я. – Разве можно так?!
   – Как «так»? – он смотрел на меня без улыбки.
   – Подкрадываться незаметно, – сказала я. – Так можно людей и по-настоящему напугать.
   – А вы такая пугливая? Пардон, не знал.
   – Да нет! – с досадой вырвалось у меня. – Я не то хотела сказать!
   – А что?
   И тут меня начала бить мелкая дрожь, которую я не могу сдержать. Я вцепилась в чашку, чтобы успокоиться или скрыть дрожь; мне хочется, чтобы Вадим ушел, но я не знаю, как сказать ему об этом. Мне хочется остаться одной. Вместо этого я как со стороны слышу свой голос:
   – Хотите чай или кофе?
   – Чай, – резко бросает он, и я услужливо вскакиваю с места и бегу к плите. Спиной я чувствую его тяжелый взгляд, и большая белая чашка выскальзывает у меня из рук; осколки летят в разные стороны.
   – Разбилась, – прошептала я. – Надо же.
   Я присела, собирая руками осколки, Вадим, наклонившись, стал помогать мне. Наши ладони случайно встретились, и я удивилась, что мои руки холодны как лед, а его – сухи и горячи. Я выкинула осколки чашки в ведро и налила воды в электрочайник.
   Вода, наконец, забулькала, и я заварила чай в пузатом чайнике с яркими розами.
   – Вам покрепче?
   – Да, – бросил Вадим, а внутри у меня все сжимается. Я… боюсь этого человека, но вместе с тем чем-то он притягивает меня. До судорог. До головокружения. А если я знала его раньше?
   Я изучающе смотрю на него, пытаясь отыскать в глубинах памяти что-нибудь, что дало бы мне хоть какую-то зацепку, толчок, знак. Но тщетно. Моя память, как пуленепробиваемый сейф, закрытый на сверхсложный кодовый замок.
   – Чего смотришь! – говорит Вадим, переходя на «ты».
   И я страшно пугаюсь от одного звука его голоса. А если он был одним из тех, кто напал на меня в больнице? Я же их плохо запомнила. Эта мысль абсурдна и глупа, но мне непонятно: почему этот человек вызывает у меня такое паническое животное чувство страха. Этот страх зарождается где-то в солнечном сплетении и поднимается выше – к горлу. Мне хочется выплюнуть его, вытащить из себя. Но я лишь прикладываю руку к шее.
   – Что-то случилось?
   – Н-нет.
   Я поставила на стол коричневую чашку с пальмой и придвинула сахарницу.
   – С сахаром не употребляю.
   – Извините, – говорю я почему-то шепотом. – У меня очень… болит голова. Вы тут пейте. А я пойду к себе.
   – Иди… те, – буркнул Вадим, не поднимая головы.
   Я пулей несусь наверх, на второй этаж. И влетаю к себе в комнату. Я бросаюсь к окну. Дождь заливал все вокруг, вселенский потоп. Но где Эльвира Николаевна? Я вдруг понимаю, что не знаю номера ее телефона. Может быть, позвонить мужу? Что сказать? Мне страшно от одного взгляда телохранителя, которого ты нанял? Я боюсь оставаться с ним в доме, приезжай скорее, пока он… Что «пока»? И как Александр отреагирует на мою истерику? Лишний раз убедится, что у меня не все в порядке и болезнь приняла затяжной характер? А я боюсь этого больше всего: что он упечет меня в психушку, откуда уже никто и никогда не вытащит…
   Нет, звонить ему не стоит. Лучше просто подождать, когда он приедет. А когда он приедет? Александр приезжал всегда без предупреждения, я не знала, когда он заявится с работы домой. Иногда он звонил и ставил меня в известность. Иногда – нет. Я поймала себя на том, что стою у окна и дрожу, как весенняя береза от порыва ветра.
   Дождь изо всех сил хлестал по стеклу, и пейзаж за окном размывался угрюмым серым пятном. Где-то раздался странный звук, словно что-то упало, и я, насторожившись, прислушалась. Сомнений не было: тяжелые шаги раздавались на лестнице. Я метнулась к двери. Но поняла, что уже не успею выбежать. Звонить мужу? Я вспомнила, что мобильный остался на первом этаже в столовой. Чего от меня хочет Вадим? Завершить то, что не сделали его подельники в больнице? Но неужели они не поняли, что я – дама с дырявой головой и абсолютно ничего не помню? Получается, что я все же обладаю некоторой ценной информацией, только сама не знаю – какой.
   Может быть, открыть окно и попытаться выпрыгнуть… А что?.. Тут не так высоко, и упасть я могу удачно, ничего существенно не повредив. «А если несущественно, – возразил кто-то внутри меня. – Если ты сломаешь ногу, то как далеко сможешь уйти, точнее – доползти?» Я схватилась рукой за раму. Шаги раздавались совсем близко. Я дернула шпингалет, но он не поддавался.
   Дверь распахнулась, и в проеме возник Вадим.
   – Ч-то вам надо?
   – Ничего, я же телохранитель и должен все время держать вас в поле зрения.
   – Со мной все в порядке, – быстро говорю я. – Вы можете идти вниз. Я вас не звала. Если будет надобность – позову. А где Эльвира Николаевна?
   – Поехала в город. Она разве не говорила вам?
   – Нет. Я и не спрашивала.
   Он по-прежнему стоит в дверях, и во мне рождается настоящая паника.
   – Что-то еще?
   – Ничего! Отойдите от окна. Не дай бог, оно распахнется, и вы вывалитесь наружу.
   – А почему оно должно распахиваться?
   – Всякое бывает! Отойдите.
   – Хорошо, – все так же торопливо говорю я. – Отойду.
   – Я жду. Или вам помочь?
   – Нет, – завизжала я. – Не подходите ко мне!
   – Я и не подхожу. – Вадим делает несколько шагов вперед. – Мое дело отвечать за вашу безопасность. Все остальное меня не волнует.
   – Вот-вот. За безопасность!
   Я поворачиваюсь к нему спиной и рву изо всех сил шпингалет. Он поддается, и окно распахивается настежь. В комнату врываются дождь и ветер, капли падают на платье. В один прыжок Вадим оказывается около меня и сгребает в охапку. Я вся дрожу в этих сильных крепких руках, вдыхая его запах. Странное чувство бессилия охватывает меня, и неожиданно я обвиваю его шею руками и утыкаюсь в плечо. Он берет меня за подбородок и смотрит в глаза. А потом впивается в губы хищным поцелуем. У меня ноют десны, сладко екает в груди. Он прижимает меня к себе, несет на кровать и опускает на нее. Моя кожа горит от его прикосновений. Кажется, уже когда-то были эти прикосновения-ожоги, эта прохладная нежность, похожая на освежающий мятный коктейль, эти губы, от которых сводит скулы, а внутри рождаются нежность и печаль, и еще чувство обреченности, что это не навсегда.
   Он касается меня нежно, едва-едва, как будто бы крылья гигантской бабочки порхают по моему телу, и я, как древняя иссушенная земля, покрываюсь разломами и трещинами. В местах прикосновений я разламываюсь до основания, до судорог. До полного неузнавания самой себя. Это явь или сон? Или обморочное забытье до стирания границ всех миров? В его губах таился привкус талой воды и свежего ветра, как это бывает ранней весной… И здесь что-то глухо заурчало, зашевелилось во мне.
   Весна, талая вода… и сумасшедший ветер, который уносит все воспоминания, чтобы писать новую историю на новом холсте.
   – Весна! – прошептала я.
   – Сейчас лето, – напоминает он мне и кусает за мочку уха.
   – А я решила, что весна.
   – Почему? – раздается его спокойный голос. – У тебя возникли какие-то ассоциации, воспоминания?
   Я прислушиваюсь к себе. Ничего.
   – Это так. Минутное наваждение.
   Рядом раздался легкий вздох.
   Я ухватила его за большой палец.
   – У меня такое чувство, что я тебя знаю.
   – Может быть…
   – Ты говоришь загадками.
   – Дело в тебе, ты должна вспомнить.
   – Что вспомнить?
   – Все.
   Его губы перекрывают мне дорогу к воспоминаниям. Потому что в эту минуту я не могу думать ни о чем другом, кроме этих наглых восхитительных губ и это мускулистого тела, в котором я растворяюсь без остатка.
   Я рада заблудиться на всех этих заманчивых перекрестках и тропинках, потому что этот омут, затягивающий меня, уничтожает всякое желание когда-нибудь выбраться из него. Мои стоны-всхлипы и его тяжелое дыхание – все переплелось в один клубок, который было невозможно распутать. Да и не хотелось.
   Его тело дарило наслаждение-забвение. И я с трудом вынырнула из этого забытья.
   – Ты жива?
   – Ага, – слабым голосом откликнулась я. – И я тебя знаю давным-давно. Всю жизнь.
   – Ну, слава богу! – выдыхает он. – Я уж думал, что ты меня никогда не вспомнишь.
   Я хмурюсь и пальчиком трогаю его брови.
   – А мы… друг друга знаем? Это просто у меня такое чувство, что я тебя давно знаю. Понимаешь, ощущение…
   Он отстраняется от меня и, приподнявшись на локте, всматривается в лицо, словно хочет понять: правду я говорю или лгу.
   – Я не лгу, я вправду ничего не помню. Здесь – я дотрагиваюсь до головы, – полный провал – пустота. Если бы я могла вспомнить…
   – Ничего?
   Я отрицательно качаю головой.
   – Ничего.
   – А если попытаться…
   Резкий вздох застревает у меня в груди.
   – Я пытаюсь. Изо всех сил. Но не могу.
   – Попытайся, пожалуйста… Это важно для тебя, для нас.
   – Для нас, – эхом повторяю я и беру его за руку, а потом кладу ее на грудь. Мой сосок набухает, и снова волны желания затапливают меня. Я поворачиваюсь на спину. Его рука скользит по спине и спускается ниже. Легкий стон исторгается из меня.
   – Я могу дать тебе одну подсказку. Тебя зовут не Марина.
   – Не Марина? – Я замираю. Недаром мне это имя с самого начала казалось чужим и не подходящим мне. А теперь оказывается, это не мое имя. Мое предчувствие оказалось верным.
   – Тебя зовут Настя!
   – Настя? – повторяю я. – Настя!