– А ты почему не ешь?
– Я уже съел. Но с вами еще поем. За капанию, – прибавил он, подумав.
– Компанию, – поправила я. – И когда ты букву «р» научишься говорить?
– Я хожу к логопеду, занимаюсь, – рассудительно сказал он. – А такие дела сколо не делаются. Так мама говолит.
– Правильно твоя мама говорит, – я щелкнула его по носу. – А почему у бегемота нос в варенье?
– Так он тоже оладьи ел.
– Понятно. Иди на кухню, я сейчас приду.
Топот маленьких ног по паркету, и я снова одна. Быстро одевшись, я пригладила волосы и направилась в кухню. Все семейство было в сборе. Динка сидела бледная, с синяками под глазами, губы сжаты в ниточку. Увидев меня, она качнула головой, что означало «Мишка не объявлялся и не звонил». Я решила немного разрядить обстановку.
– Ну что, братцы-кролики. Едим оладьи наперегонки. Кто больше съест?
– Ула! – Сенька хлопнул ложкой по столу. – Мам! Дай сметану.
– Ты уже восемь оладий слопал. Мне не жалко, но вдруг живот заболит. Ты недавно котлет переел, так лежал на диване и охал.
– Не заболит.
– С брата бы пример брал, – Динка выложила горку оладий на тарелку. – А то ничего не ешь. Худой как щепка.
Все сказанное относилось к Дане, который сидел и ковырял вилкой в тарелке.
– Ты будешь есть или нет? – прикрикнула на него Динка.
Данька вскинул на мать черные глаза, но промолчал. Он был полной противоположностью младшему брату: молчун, слова не вытянешь.
– Дань. Смотри на меня и ешь.
Он подцепил половину оладьи и отправил ее в рот.
– Уже лучше, – похвалила я.
Мой мобильный взорвался трелью. Я оставила его в сумке в коридоре, и он звонил, не умолкая.
– Сиди, я принесу, – встала Динка.
Звонил Егорыч. Из его бестолковых восклицаний я поняла, что он сделал салат из капусты и соленых огурцов, потомил курицу в духовке и ждет меня.
– Мы с тобой толком не посидели, – сокрушался сосед. – Тебя подруга с места сорвала. Непорядок это. Новый год так и не отметили. Приезжай, Маргарита. Только это… – замялся он. – Бутылочку прихвати.
– Поняла.
– Да еще… я мимо двери твоей проходил, и голоса там были.
– Голоса? – насторожилась я.
– В смысле твой автоответчик шпарил. По-иностранному.
– Спасибо, Егорыч, за квартиру я, по крайней мере, спокойна. Ты на своем месте, как партизан в лесу. Ни одна муха мимо тебя не пролетит и заяц не проскочит.
– Ну это… ты загнула. Но стараюсь. Ты когда будешь?
– Скоро.
– Уезжаешь? – Динка пристально смотрела на меня.
– Где папа? – громко спросил Сеня. – Его еще нет.
Даня повернул ко мне голову.
– Папа уехал по рабочим делам. Внезапная командировка, – взгляд Динки тревожно метался между сыновьями, наконец он остановился на мне. В нем была негласная мольба о помощи.
– Много вопросов, – пришла я на помощь Динке. – У взрослых свои дела и проблемы. Понятно?
Сеня сосредоточенно кивнул, потянувшись за новой порцией оладушек. Динка слегка шлепнула его по руке.
– Хватит! Потом, бегемотик Булочка!
Сеня сполз с табуретки и вразвалочку пошел в комнату. Данька метнулся за ним.
– Куда?
– В комнату.
– А есть кто будет?
– Я уже поел.
– Ладно, иди! – махнула рукой Динка. – Все равно будешь здесь сидеть, ковыряться в тарелке да на нервы действовать.
Когда мы остались вдвоем, Динка прошептала:
– Я сойду с ума. У Мишки по-прежнему глухо. «Абонент недоступен». Ермолаеву, наверное, уже нашли. И что теперь?
Я пожала плечами.
– Милиция будет искать убийцу.
– А может, она сама повесилась?
– Надела нарядное платье и повесилась? Хотя… мы не следователи и сказать что-то наверняка не можем.
– Вдруг Мишка к этому причастен… – Динка, не закончив мысль, стиснула руки.
– А вот это ты брось! – постаралась я сказать как можно спокойней. – Возьми себя в руки и не пори ерунды.
– Я уже не знаю, что и думать, – простонала Динка.
Не спеша поднявшись с табуретки, я посмотрела в окно. Стоял тихий зимний день. От такой тишины можно было оглохнуть: звенящее белое безмолвие. Аккуратные холмики сугробов, серые дома, серое небо…
– Я поехала, – сказала я, стоя к подруге спиной.
– Ты не оставишь меня?
– Конечно, нет! А ты что – сомневаешься?
Егорыч выразил бурную радость по причине моего приезда.
– Маргоша! Рад до вусмерти! – иногда он выражался таким высокопарным слогом. – А соскучился жуть!
– Я одну минуту! Егорыч! Только загляну домой и мигом – к тебе.
– Давай уж! Курица остыла. Я снова ее подогрею в духовке.
В квартире я включила автоответчик. Эрнст Кляйнц приглашал меня на ужин в ресторан «Итальянская ривьера». Он выражал завидную уверенность, что я соглашусь на встречу с ним.
Прослушав сообщение, я задумалась. Сейчас мне уж точно было не до романтического ужина со швейцарцем. Динкины проблемы, пропавший Мишка, труп Ермолаевой.
Я посидела у Егорыча примерно час под сокрушительные возгласы «Какая-то ты сегодня, Марго, не такая», «И что с тобой случилось?», «Снова хахаль бросил?». Передо мной все время вставало багрово-синее лицо Ермолаевой и тапок на столе. И еще пропавший Мишка. Даже страшно подумать, что будет, если он не объявится. Динка, которая успокоилась и ведет тихо-размеренную семейную жизнь, не выдержит ее повторного крушения. И я понимала это как никто другой. Динка, для которой всегда были святы все семейные праздники и воскресные обеды-ужины, проводы детей в детский сад и школу и стоическое, чуть ли не круглосуточное дежурство, когда они болели. Динка, положившая на алтарь семьи всю свою жизнь, – она не может себе представить, как это снова остаться одной. Есть женщины, которые не мыслят себе жизни без мужчины. Ну никак. Весь ее мир, помыслы, желания вертятся вокруг одного-единственного и любимого, как земля вокруг солнца. И ничего с этим не поделаешь.
– Марго! Ты слушаешь меня или нет?
Егорыч уже в сотый раз рассказывал мне, как от него ушла змея-Тамарка: он вернулся после работы домой, а ее нет. Только записка белела на столе: «Ушла навсегда. Тамара».
– Ну чего ей не хватало? Чего? Вылетела из дома как ракета. Ни до свиданья, ни спасибо. Словно и не прожили вместе тридцать лет. А?
Я должна помочь Динке. Но как? Я вспомнила про второй адрес, записанный в Мишкиной книжке. А что, если поехать туда? Вдруг они встречались именно там, и Мишка отсиживается в этой квартире, или он вообще еще ничего не знает о смерти Ермолаевой и спокойно ждет ее в гнездышке для свиданий.
Мне захотелось рвануть туда и все разузнать. Вдруг Мишка действительно на той квартире?
– Хорошо мы посидели… – начала я издалека. – Отдохнуть бы надо.
Мой сосед обидчив; один раз из-за какого-то пустяка со мной два месяца не разговаривал.
– Уходить собралась? – мгновенно разгадал мой маневр Егорыч.
– Говорю же: надо отдохнуть.
– А здесь ты, значит, напрягаешься и мешки ворочаешь?
– Нет, конечно. Но поспать хочется, ванную принять. У подруги проблема – муж пропал, и я всю ночь ее успокаивала.
– К другой бабе ушел?
– Не знаю, Егорыч. Непонятно все тут. Но она – моя подруга, и я должна быть с ней.
– Ладно, иди. Я не в обиде.
Дома я, быстренько собравшись, посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна. Как ни странно, от всех этих неприятностей я просто до неприличия расцвела: щеки горели тревожным огнем, в глазах появился блеск. Вид королевы-победительницы или амазонки-воительницы.
Я действительно от всех стрессов хорошела, как поникшие цветы от дождя, и мои близкие хорошо об этом знали. Мой босс безбожно пользовался этой моей особенностью и зачастую посылал меня в командировки со сложными поручениями.
– Там, где другие струхнут, ты, Марго, пройдешь танком и еще пару ухажеров подцепишь по причине твоей неземной красоты. Так что я за тебя спокоен, – говорил он.
– А за других – не очень?
– Вовсе не спокоен. Поэтому и посылаю тебя.
– А премию за мои старания? – корчила я недовольную гримасу. – Мне за вредность двойной оклад полагается.
– Ступай! – махал он в этом месте руками. – Выпишу небольшую премию и будь довольна. И так финансами не обделена.
Жаловаться мне было, действительно, грех: платил мне шеф хорошо и прекрасно понимал, что я его правая рука и человек надежный.
Когда я только пришла на работу, он скорее по привычке, чем по страстному влечению полез ко мне, твердо памятуя, что помощницы обычно разделяют с начальством не только офисные обязанности, но еще и другие, лично-интимного характера. Получив отпор, как человек умный, он быстро понял, что работник я толковый и ценный, а бабу он найдет в другом месте и без хлопот. Поэтому наши отношения с тех пор развивались исключительно в деловой плоскости и весьма успешно.
Я провела по губам бледно-розовой помадой и покинула квартиру, стараясь особо не шуметь. Я не хотела, чтобы меня увидел Егорыч и справедливо заподозрил в обмане.
Когда я приехала, то поняла, что мы с Динкой жестоко ошибались. По этому адресу располагался не жилой дом, а заведение под названием «Эдем».
Как я поняла из названия, не то салон красоты, не то подпольный стриптиз-бар. Я попробовала было сунуться в дверь, но плечистый охранник молча качнул головой и кратко изрек:
– Вход закрыт.
– Мне это… эпиляцию надо сделать и брови выщипать.
– Делайте в другом месте.
– А я хочу в этом.
Но он свирепо посмотрел на меня, и я поняла, что мне лучше уйти подобру-поздорову и не встревать в словесные перепалки.
Я потопала по дорожке посередине ровного поля обратно. Похоже, я приехала сюда зря. И здесь я увидела боковым зрением, как ржаво-золотистый вихрь мчится мне навстречу, взбаламучивая снег.
– Стой, Джим! Фу! – услышала я звонкий мальчишеский голос. – Фу!
Я обернулась. Прямо ко мне несся ирландский сеттер, поднимая фонтаны белых брызг. И как бы в довершение этого красивого зрелища на непродолжительное время из-за матово-серых туч выглянуло солнце – мощно, ослепляюще, и я на миг прикрыла глаза. А когда открыла их, сеттер был совсем близко – его лапы взлетали в воздух и с шумом опускались вниз. Вокруг него клубился снежный вихрь.
– Джим! – разносился голос хозяина.
Джим подскочил ко мне и ткнулся носом в сапоги.
Я невольно рассмеялась.
– Ты чего? – И сняв с руки перчатку, погладила пса.
Мальчишка лет двенадцати бежал ко мне, смешно увязая ногами в сугробах, наметенных за ночь.
– Фу! Джим!
Пес кружился вокруг меня, припадая на лапы.
– Извините! – солидным голосом сказал мальчишка, оттаскивая пса. – Что-то с ним случилось. Наверное, снег. Ошалел от снега.
– Бывает, – улыбнулась я. – Красивый пес. Зимы не видел?
– Это его вторая зима. Он был еще маленьким в том году, совсем щенком, и ничего не запомнил.
– Откуда ты знаешь? Может, наоборот, запомнил, вот и радуется снегу.
– А у вас есть собака?
– Нет. Хотела завести, но потом передумала.
– Почему?
Я пристально посмотрела на мальчишку, стоявшего передо мной. Мальчишка как мальчишка. Ничего особенного: вязаная шапочка, надвинутая почти на глаза, черная куртка, неумело зашитая на груди, вокруг этой заплатки по ободку белый ободок синтепона, линялые джинсы и россыпь веснушек на носу, такого же темно-рыжего, как шерсть у сеттера, цвета. Я не могла объяснить этому мальчишке, что моя работа с частыми командировками не позволяет мне завести собаку, за которой надо ухаживать, кормить и регулярно выгуливать. Я была по натуре волком-одиночкой. И собаке не было места в моей жизни.
– Так получилось. Как тебя зовут?
– Василий. Джим! Пошли!
Я посмотрела на здание, куда мне вход был запрещен.
– Слушай, а что это за заведение? – и я взмахнула рукой в сторону «Эдема».
– …Это? – Мальчишка опустился на корточки, пристегивая к ошейнику поводок. – …Здесь свингеры тусуются. – Мальчишка выговорил эти слова без запинки, и мои брови взлетели вверх.
– Это клуб свингеров? – переспросила я.
– Да. Это которые приходят парами и обмениваются друг с другом, – пояснил он без всякого смущения. – Бабушка на них письма в управу пишет, а толку никакого нет. Напиваются там, безобразничают, так бабушка говорит. Я и сам недавно одну девушку видел. Так напилась, что ее под руки двое мужчин вели. Как неживая была. Мы с Джимом тогда поздно вечером гуляли. Бабушке плохо было; я пока в аптеку сбегал, ужин разогрел и с Джимом вовремя погулять не успел.
– Во сколько это было?
– Часов в одиннадцать. Или позже.
Я задумалась.
Мальчишка пошел по дорожке.
– Джим! – сердито крикнул он. – Ко мне!
Собака задрала морду, посмотрела на меня и потрусила за хозяином. Я подумала, что если когда-нибудь заведу себе собаку, то именно такую – радостно-сумасшедшего сеттера.
Всю дорогу я думала о Динке. Похоже, Мишка выкинул такой кульбит, что никому мало не покажется. И еще этот клуб «Эдем». Похоже, он ходил туда с Ермолаевой. Я вспомнила, как Динка сказала, что один раз случайно подслушала Мишкин разговор: он с кем-то ворковал и упоминал «Эдем». За что убили Ермолаеву? И куда пропал Мишка?
Я резко затормозила, чуть не прозевав зеленый свет, и поймала сбоку недовольный взгляд кавказца лет сорока. «Чего выпендриваешься, женщина! – говорил его взгляд. – Знай свое место».
Мне стало смешно, и я ему подмигнула. На лице кавказца выразилась целая гамма чувств: от обиды до негодования. Казалось, сейчас выскочит из машины и вручную расправится со мной.
Когда я уже подруливала к дому, позвонила Динка.
– Привет!
– Привет! Понимаешь, мне совсем хреново. Я все Мишке названиваю, но «абонент временно недоступен». Я уже совсем отчаялась.
– Понимаю. Но ты держись.
– Легко сказать!
– А что тебе еще остается. Ребятишки где?
– Во дворе гуляют. Где же им еще быть? Только подумать: все праздники коту под хвост. Такие планы были… В парк сходить погулять, в театр, в музей динозавров.
– Есть такой? – удивилась я.
– Ну этот… как его, естественно-научной истории, что ли.
Динка замолчала, а потом выпалила:
– Я уже не верю, что Мишка живой.
– А вот это ты зря. Брось накручивать себя. Лучше займись чем-нибудь полезным.
– Это чем же?
– Ну, хотя бы вязанием. Когда-то ты хорошо вязала.
– Да… хорошо, – в голосе Динки назревал надрыв.
– Прекрати! – как можно строже сказала я. – Подумай о детях.
Но Динка уже повесила трубку. Перезванивать ей я не стала. Вместо этого набрала телефон Ромки Белякова, оперативника, с которым когда-то свела меня судьба на бескрайних дорогах нашей родины. У меня заглох «Пежо», моя первая машина, и я не знала, что делать – в час ночи со сломанной тачкой. Я встала на дороге и начала сигналить. Все как назло проезжали мимо, даже не делая попытки остановиться. Один притормозил, сделал двусмысленное предложение, а в ответ на мою тираду: «Пошел, козел, на х…» – выразился примерно так: «Ну и разбирайся сама со своей гребаной тачкой». Рома подрулил неожиданно, когда моя надежда почти умерла, и я кляла всех на свете. Высокий красивый Ромка вышел из машины и вежливо поинтересовался, в чем дело. Я объяснила. Он поковырялся в «Пежо», и через десять минут заглохший двигатель заурчал. Я поблагодарила его и протянула свою визитку. Он в ответ – свою. С изумлением я узнала, что мой спаситель работает в милиции. «Таких знакомых у меня еще не было», – со смехом сказала я. «Теперь будут», – ответил он на полном серьезе. И действительно, Роман стал моим хорошим приятелем. Встречались мы не так уж часто: примерно раз в два месяца, но посиделки устраивали душевные: в одном из московских кафе – с обильной трапезой и несметным количеством выпитого пива. При этом Роман жаловался мне на свою жизнь: маленькую зарплату и злую мымру-тещу. Я – на свою: отсутствие подходящего кандидата на роль мужа и полное одиночество. Даже с Динкой я не могла быть такой откровенной; перед ней мне нужно было держать марку сильной успешной женщины. А вот перед Ромкой… Мы были ровесниками, и он был мне как брат. Однажды я даже в шутку сказала, что из нас получилась бы неплохая пара, и тут же пожалела о своих словах. По лицу моего приятеля пробежала тень: он обожал свою жену Оленьку и двух детей-погодков – сорванца Саньку и Марию Романовну. Я сразу обратила свои слова в шутку и пообещала самой себе больше так не шутить. Терять Ромку мне не хотелось. Если бы Беляков находился в Москве в новогоднюю ночь, а не в Турции, ни за что бы я не попала в такой переплет в отделении милиции: Ромка бы обязательно меня выручил. Я не сомневалась в этом.
И вот сейчас я звонила ему в надежде, что он уже в Москве. Роман подошел к телефону; на заднем плане возник гул и чьи-то голоса.
– На работе? – с ехидцей спросила я.
– Угадала.
– Ром! Мне надо с тобой встретиться. Срочно.
– А когда я отказывался? Да и с Новым годом тебя надо поздравить.
– Спасибо. Как провели праздники?
– Отдыхать не работать. Ладно, Рит. У меня сейчас совещание будет. Говори, когда и во сколько.
– Сегодня после работы. В нашем кафе.
– Если бы я знал, когда оно закончится. Ладно, освобожусь – позвоню. Идет?
– Договорились.
После разговора с Ромкой мне стало немного легче.
В нашем любимом кафе «У Саныча» яблоку было негде упасть.
– Черт! – почесал затылок Роман. – Даже не знал, что здесь будет такое столпотворение. Наше кафе набирает обороты популярности. Даже сесть негде.
– Слушай, ты покури на улице, а я попробую проблему разрулить.
– Будешь палить в воздух с криком: «Разойдитесь, гады»? Тогда я должен тебя первым доставить в отделение в наручниках.
– Будь спокоен, дорогой товарищ. У нас свои методы работы, не такие варварские. Работаем тонко, мирно. Комар носа не подточит.
– Уговорила. Я выйду покурить, но только без криминала.
– Иди, иди! – махнула я рукой.
– А остаться и посмотреть на твою работу нельзя?
– Конечно, нет, а то подсмотришь мое ноу-хау.
Беляков вышел, а я пристально осмотрела зал. Кафе напоминало нечто среднее между кавказской харчевней и русской избой. В углу стояла декоративная бочка пива. А над барной стойкой высились оленьи рога.
Публика здесь собиралась соответствующая – не обремененная работой на износ и большими зарплатами. Маргинальные личности и люди без определенных занятий. Мой взгляд зацепился за одного мужика непрезентабельной внешности, распивающего кружку янтарно-густого пива в полном одиночестве. Я подошла ближе и предложила ему за пятьсот рублей покинуть заведение. Он поднял на меня большие глаза, задумался и назвал другую сумму – тысячу. Мы сторговались на семистах. Он залпом допил пиво и, взяв деньги, ушел, что-то бормоча про себя.
Беляков появился на пороге через пару минут после того, как я уселась за стол, с наслаждением вытянув ноги.
– Трупа поблизости нигде нет? – подозрительно спросил он, усаживаясь напротив.
– Представь себе, нет.
– А что ты сделала с товарищем, сидевшим за этим столом?
– Отправила погулять. И он с радостью согласился.
– Чудеса! – повертел головой Беляков. – Тебя бы к нам в отделение с несговорчивыми товарищами беседовать.
– Мы будем мои достоинства обсуждать или еду заказывать? Я хочу салат и кофе.
– Ну а я традиционного пивка и селедочки под шубой. Не возражаешь?
Я развела руками:
– Слово мужчины – закон.
Между первой и второй кружками пива я рассказала Белякову о своей проблеме. В моем изложении она выглядела как поиски сбежавшего мужа от опостылевшей жены. Если бы не труп Ермолаевой, мой рассказ тянул бы на обычную сказку с плохим концом. По мере моего рассказа Беляков все больше и больше мрачнел и под конец стукнул кулаком по столу.
– Рит! Ну я тебя не понимаю! Взрослая, умная баба, а полезла черт-те куда. Да еще сбежала из квартиры, где был труп.
– А что я, по-твоему, должна была оставаться там?
– Ладно, – помрачнел Беляков. – Замнем тему.
– Я уже съел. Но с вами еще поем. За капанию, – прибавил он, подумав.
– Компанию, – поправила я. – И когда ты букву «р» научишься говорить?
– Я хожу к логопеду, занимаюсь, – рассудительно сказал он. – А такие дела сколо не делаются. Так мама говолит.
– Правильно твоя мама говорит, – я щелкнула его по носу. – А почему у бегемота нос в варенье?
– Так он тоже оладьи ел.
– Понятно. Иди на кухню, я сейчас приду.
Топот маленьких ног по паркету, и я снова одна. Быстро одевшись, я пригладила волосы и направилась в кухню. Все семейство было в сборе. Динка сидела бледная, с синяками под глазами, губы сжаты в ниточку. Увидев меня, она качнула головой, что означало «Мишка не объявлялся и не звонил». Я решила немного разрядить обстановку.
– Ну что, братцы-кролики. Едим оладьи наперегонки. Кто больше съест?
– Ула! – Сенька хлопнул ложкой по столу. – Мам! Дай сметану.
– Ты уже восемь оладий слопал. Мне не жалко, но вдруг живот заболит. Ты недавно котлет переел, так лежал на диване и охал.
– Не заболит.
– С брата бы пример брал, – Динка выложила горку оладий на тарелку. – А то ничего не ешь. Худой как щепка.
Все сказанное относилось к Дане, который сидел и ковырял вилкой в тарелке.
– Ты будешь есть или нет? – прикрикнула на него Динка.
Данька вскинул на мать черные глаза, но промолчал. Он был полной противоположностью младшему брату: молчун, слова не вытянешь.
– Дань. Смотри на меня и ешь.
Он подцепил половину оладьи и отправил ее в рот.
– Уже лучше, – похвалила я.
Мой мобильный взорвался трелью. Я оставила его в сумке в коридоре, и он звонил, не умолкая.
– Сиди, я принесу, – встала Динка.
Звонил Егорыч. Из его бестолковых восклицаний я поняла, что он сделал салат из капусты и соленых огурцов, потомил курицу в духовке и ждет меня.
– Мы с тобой толком не посидели, – сокрушался сосед. – Тебя подруга с места сорвала. Непорядок это. Новый год так и не отметили. Приезжай, Маргарита. Только это… – замялся он. – Бутылочку прихвати.
– Поняла.
– Да еще… я мимо двери твоей проходил, и голоса там были.
– Голоса? – насторожилась я.
– В смысле твой автоответчик шпарил. По-иностранному.
– Спасибо, Егорыч, за квартиру я, по крайней мере, спокойна. Ты на своем месте, как партизан в лесу. Ни одна муха мимо тебя не пролетит и заяц не проскочит.
– Ну это… ты загнула. Но стараюсь. Ты когда будешь?
– Скоро.
– Уезжаешь? – Динка пристально смотрела на меня.
– Где папа? – громко спросил Сеня. – Его еще нет.
Даня повернул ко мне голову.
– Папа уехал по рабочим делам. Внезапная командировка, – взгляд Динки тревожно метался между сыновьями, наконец он остановился на мне. В нем была негласная мольба о помощи.
– Много вопросов, – пришла я на помощь Динке. – У взрослых свои дела и проблемы. Понятно?
Сеня сосредоточенно кивнул, потянувшись за новой порцией оладушек. Динка слегка шлепнула его по руке.
– Хватит! Потом, бегемотик Булочка!
Сеня сполз с табуретки и вразвалочку пошел в комнату. Данька метнулся за ним.
– Куда?
– В комнату.
– А есть кто будет?
– Я уже поел.
– Ладно, иди! – махнула рукой Динка. – Все равно будешь здесь сидеть, ковыряться в тарелке да на нервы действовать.
Когда мы остались вдвоем, Динка прошептала:
– Я сойду с ума. У Мишки по-прежнему глухо. «Абонент недоступен». Ермолаеву, наверное, уже нашли. И что теперь?
Я пожала плечами.
– Милиция будет искать убийцу.
– А может, она сама повесилась?
– Надела нарядное платье и повесилась? Хотя… мы не следователи и сказать что-то наверняка не можем.
– Вдруг Мишка к этому причастен… – Динка, не закончив мысль, стиснула руки.
– А вот это ты брось! – постаралась я сказать как можно спокойней. – Возьми себя в руки и не пори ерунды.
– Я уже не знаю, что и думать, – простонала Динка.
Не спеша поднявшись с табуретки, я посмотрела в окно. Стоял тихий зимний день. От такой тишины можно было оглохнуть: звенящее белое безмолвие. Аккуратные холмики сугробов, серые дома, серое небо…
– Я поехала, – сказала я, стоя к подруге спиной.
– Ты не оставишь меня?
– Конечно, нет! А ты что – сомневаешься?
Егорыч выразил бурную радость по причине моего приезда.
– Маргоша! Рад до вусмерти! – иногда он выражался таким высокопарным слогом. – А соскучился жуть!
– Я одну минуту! Егорыч! Только загляну домой и мигом – к тебе.
– Давай уж! Курица остыла. Я снова ее подогрею в духовке.
В квартире я включила автоответчик. Эрнст Кляйнц приглашал меня на ужин в ресторан «Итальянская ривьера». Он выражал завидную уверенность, что я соглашусь на встречу с ним.
Прослушав сообщение, я задумалась. Сейчас мне уж точно было не до романтического ужина со швейцарцем. Динкины проблемы, пропавший Мишка, труп Ермолаевой.
Я посидела у Егорыча примерно час под сокрушительные возгласы «Какая-то ты сегодня, Марго, не такая», «И что с тобой случилось?», «Снова хахаль бросил?». Передо мной все время вставало багрово-синее лицо Ермолаевой и тапок на столе. И еще пропавший Мишка. Даже страшно подумать, что будет, если он не объявится. Динка, которая успокоилась и ведет тихо-размеренную семейную жизнь, не выдержит ее повторного крушения. И я понимала это как никто другой. Динка, для которой всегда были святы все семейные праздники и воскресные обеды-ужины, проводы детей в детский сад и школу и стоическое, чуть ли не круглосуточное дежурство, когда они болели. Динка, положившая на алтарь семьи всю свою жизнь, – она не может себе представить, как это снова остаться одной. Есть женщины, которые не мыслят себе жизни без мужчины. Ну никак. Весь ее мир, помыслы, желания вертятся вокруг одного-единственного и любимого, как земля вокруг солнца. И ничего с этим не поделаешь.
– Марго! Ты слушаешь меня или нет?
Егорыч уже в сотый раз рассказывал мне, как от него ушла змея-Тамарка: он вернулся после работы домой, а ее нет. Только записка белела на столе: «Ушла навсегда. Тамара».
– Ну чего ей не хватало? Чего? Вылетела из дома как ракета. Ни до свиданья, ни спасибо. Словно и не прожили вместе тридцать лет. А?
Я должна помочь Динке. Но как? Я вспомнила про второй адрес, записанный в Мишкиной книжке. А что, если поехать туда? Вдруг они встречались именно там, и Мишка отсиживается в этой квартире, или он вообще еще ничего не знает о смерти Ермолаевой и спокойно ждет ее в гнездышке для свиданий.
Мне захотелось рвануть туда и все разузнать. Вдруг Мишка действительно на той квартире?
– Хорошо мы посидели… – начала я издалека. – Отдохнуть бы надо.
Мой сосед обидчив; один раз из-за какого-то пустяка со мной два месяца не разговаривал.
– Уходить собралась? – мгновенно разгадал мой маневр Егорыч.
– Говорю же: надо отдохнуть.
– А здесь ты, значит, напрягаешься и мешки ворочаешь?
– Нет, конечно. Но поспать хочется, ванную принять. У подруги проблема – муж пропал, и я всю ночь ее успокаивала.
– К другой бабе ушел?
– Не знаю, Егорыч. Непонятно все тут. Но она – моя подруга, и я должна быть с ней.
– Ладно, иди. Я не в обиде.
Дома я, быстренько собравшись, посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна. Как ни странно, от всех этих неприятностей я просто до неприличия расцвела: щеки горели тревожным огнем, в глазах появился блеск. Вид королевы-победительницы или амазонки-воительницы.
Я действительно от всех стрессов хорошела, как поникшие цветы от дождя, и мои близкие хорошо об этом знали. Мой босс безбожно пользовался этой моей особенностью и зачастую посылал меня в командировки со сложными поручениями.
– Там, где другие струхнут, ты, Марго, пройдешь танком и еще пару ухажеров подцепишь по причине твоей неземной красоты. Так что я за тебя спокоен, – говорил он.
– А за других – не очень?
– Вовсе не спокоен. Поэтому и посылаю тебя.
– А премию за мои старания? – корчила я недовольную гримасу. – Мне за вредность двойной оклад полагается.
– Ступай! – махал он в этом месте руками. – Выпишу небольшую премию и будь довольна. И так финансами не обделена.
Жаловаться мне было, действительно, грех: платил мне шеф хорошо и прекрасно понимал, что я его правая рука и человек надежный.
Когда я только пришла на работу, он скорее по привычке, чем по страстному влечению полез ко мне, твердо памятуя, что помощницы обычно разделяют с начальством не только офисные обязанности, но еще и другие, лично-интимного характера. Получив отпор, как человек умный, он быстро понял, что работник я толковый и ценный, а бабу он найдет в другом месте и без хлопот. Поэтому наши отношения с тех пор развивались исключительно в деловой плоскости и весьма успешно.
Я провела по губам бледно-розовой помадой и покинула квартиру, стараясь особо не шуметь. Я не хотела, чтобы меня увидел Егорыч и справедливо заподозрил в обмане.
Когда я приехала, то поняла, что мы с Динкой жестоко ошибались. По этому адресу располагался не жилой дом, а заведение под названием «Эдем».
Как я поняла из названия, не то салон красоты, не то подпольный стриптиз-бар. Я попробовала было сунуться в дверь, но плечистый охранник молча качнул головой и кратко изрек:
– Вход закрыт.
– Мне это… эпиляцию надо сделать и брови выщипать.
– Делайте в другом месте.
– А я хочу в этом.
Но он свирепо посмотрел на меня, и я поняла, что мне лучше уйти подобру-поздорову и не встревать в словесные перепалки.
Я потопала по дорожке посередине ровного поля обратно. Похоже, я приехала сюда зря. И здесь я увидела боковым зрением, как ржаво-золотистый вихрь мчится мне навстречу, взбаламучивая снег.
– Стой, Джим! Фу! – услышала я звонкий мальчишеский голос. – Фу!
Я обернулась. Прямо ко мне несся ирландский сеттер, поднимая фонтаны белых брызг. И как бы в довершение этого красивого зрелища на непродолжительное время из-за матово-серых туч выглянуло солнце – мощно, ослепляюще, и я на миг прикрыла глаза. А когда открыла их, сеттер был совсем близко – его лапы взлетали в воздух и с шумом опускались вниз. Вокруг него клубился снежный вихрь.
– Джим! – разносился голос хозяина.
Джим подскочил ко мне и ткнулся носом в сапоги.
Я невольно рассмеялась.
– Ты чего? – И сняв с руки перчатку, погладила пса.
Мальчишка лет двенадцати бежал ко мне, смешно увязая ногами в сугробах, наметенных за ночь.
– Фу! Джим!
Пес кружился вокруг меня, припадая на лапы.
– Извините! – солидным голосом сказал мальчишка, оттаскивая пса. – Что-то с ним случилось. Наверное, снег. Ошалел от снега.
– Бывает, – улыбнулась я. – Красивый пес. Зимы не видел?
– Это его вторая зима. Он был еще маленьким в том году, совсем щенком, и ничего не запомнил.
– Откуда ты знаешь? Может, наоборот, запомнил, вот и радуется снегу.
– А у вас есть собака?
– Нет. Хотела завести, но потом передумала.
– Почему?
Я пристально посмотрела на мальчишку, стоявшего передо мной. Мальчишка как мальчишка. Ничего особенного: вязаная шапочка, надвинутая почти на глаза, черная куртка, неумело зашитая на груди, вокруг этой заплатки по ободку белый ободок синтепона, линялые джинсы и россыпь веснушек на носу, такого же темно-рыжего, как шерсть у сеттера, цвета. Я не могла объяснить этому мальчишке, что моя работа с частыми командировками не позволяет мне завести собаку, за которой надо ухаживать, кормить и регулярно выгуливать. Я была по натуре волком-одиночкой. И собаке не было места в моей жизни.
– Так получилось. Как тебя зовут?
– Василий. Джим! Пошли!
Я посмотрела на здание, куда мне вход был запрещен.
– Слушай, а что это за заведение? – и я взмахнула рукой в сторону «Эдема».
– …Это? – Мальчишка опустился на корточки, пристегивая к ошейнику поводок. – …Здесь свингеры тусуются. – Мальчишка выговорил эти слова без запинки, и мои брови взлетели вверх.
– Это клуб свингеров? – переспросила я.
– Да. Это которые приходят парами и обмениваются друг с другом, – пояснил он без всякого смущения. – Бабушка на них письма в управу пишет, а толку никакого нет. Напиваются там, безобразничают, так бабушка говорит. Я и сам недавно одну девушку видел. Так напилась, что ее под руки двое мужчин вели. Как неживая была. Мы с Джимом тогда поздно вечером гуляли. Бабушке плохо было; я пока в аптеку сбегал, ужин разогрел и с Джимом вовремя погулять не успел.
– Во сколько это было?
– Часов в одиннадцать. Или позже.
Я задумалась.
Мальчишка пошел по дорожке.
– Джим! – сердито крикнул он. – Ко мне!
Собака задрала морду, посмотрела на меня и потрусила за хозяином. Я подумала, что если когда-нибудь заведу себе собаку, то именно такую – радостно-сумасшедшего сеттера.
Всю дорогу я думала о Динке. Похоже, Мишка выкинул такой кульбит, что никому мало не покажется. И еще этот клуб «Эдем». Похоже, он ходил туда с Ермолаевой. Я вспомнила, как Динка сказала, что один раз случайно подслушала Мишкин разговор: он с кем-то ворковал и упоминал «Эдем». За что убили Ермолаеву? И куда пропал Мишка?
Я резко затормозила, чуть не прозевав зеленый свет, и поймала сбоку недовольный взгляд кавказца лет сорока. «Чего выпендриваешься, женщина! – говорил его взгляд. – Знай свое место».
Мне стало смешно, и я ему подмигнула. На лице кавказца выразилась целая гамма чувств: от обиды до негодования. Казалось, сейчас выскочит из машины и вручную расправится со мной.
Когда я уже подруливала к дому, позвонила Динка.
– Привет!
– Привет! Понимаешь, мне совсем хреново. Я все Мишке названиваю, но «абонент временно недоступен». Я уже совсем отчаялась.
– Понимаю. Но ты держись.
– Легко сказать!
– А что тебе еще остается. Ребятишки где?
– Во дворе гуляют. Где же им еще быть? Только подумать: все праздники коту под хвост. Такие планы были… В парк сходить погулять, в театр, в музей динозавров.
– Есть такой? – удивилась я.
– Ну этот… как его, естественно-научной истории, что ли.
Динка замолчала, а потом выпалила:
– Я уже не верю, что Мишка живой.
– А вот это ты зря. Брось накручивать себя. Лучше займись чем-нибудь полезным.
– Это чем же?
– Ну, хотя бы вязанием. Когда-то ты хорошо вязала.
– Да… хорошо, – в голосе Динки назревал надрыв.
– Прекрати! – как можно строже сказала я. – Подумай о детях.
Но Динка уже повесила трубку. Перезванивать ей я не стала. Вместо этого набрала телефон Ромки Белякова, оперативника, с которым когда-то свела меня судьба на бескрайних дорогах нашей родины. У меня заглох «Пежо», моя первая машина, и я не знала, что делать – в час ночи со сломанной тачкой. Я встала на дороге и начала сигналить. Все как назло проезжали мимо, даже не делая попытки остановиться. Один притормозил, сделал двусмысленное предложение, а в ответ на мою тираду: «Пошел, козел, на х…» – выразился примерно так: «Ну и разбирайся сама со своей гребаной тачкой». Рома подрулил неожиданно, когда моя надежда почти умерла, и я кляла всех на свете. Высокий красивый Ромка вышел из машины и вежливо поинтересовался, в чем дело. Я объяснила. Он поковырялся в «Пежо», и через десять минут заглохший двигатель заурчал. Я поблагодарила его и протянула свою визитку. Он в ответ – свою. С изумлением я узнала, что мой спаситель работает в милиции. «Таких знакомых у меня еще не было», – со смехом сказала я. «Теперь будут», – ответил он на полном серьезе. И действительно, Роман стал моим хорошим приятелем. Встречались мы не так уж часто: примерно раз в два месяца, но посиделки устраивали душевные: в одном из московских кафе – с обильной трапезой и несметным количеством выпитого пива. При этом Роман жаловался мне на свою жизнь: маленькую зарплату и злую мымру-тещу. Я – на свою: отсутствие подходящего кандидата на роль мужа и полное одиночество. Даже с Динкой я не могла быть такой откровенной; перед ней мне нужно было держать марку сильной успешной женщины. А вот перед Ромкой… Мы были ровесниками, и он был мне как брат. Однажды я даже в шутку сказала, что из нас получилась бы неплохая пара, и тут же пожалела о своих словах. По лицу моего приятеля пробежала тень: он обожал свою жену Оленьку и двух детей-погодков – сорванца Саньку и Марию Романовну. Я сразу обратила свои слова в шутку и пообещала самой себе больше так не шутить. Терять Ромку мне не хотелось. Если бы Беляков находился в Москве в новогоднюю ночь, а не в Турции, ни за что бы я не попала в такой переплет в отделении милиции: Ромка бы обязательно меня выручил. Я не сомневалась в этом.
И вот сейчас я звонила ему в надежде, что он уже в Москве. Роман подошел к телефону; на заднем плане возник гул и чьи-то голоса.
– На работе? – с ехидцей спросила я.
– Угадала.
– Ром! Мне надо с тобой встретиться. Срочно.
– А когда я отказывался? Да и с Новым годом тебя надо поздравить.
– Спасибо. Как провели праздники?
– Отдыхать не работать. Ладно, Рит. У меня сейчас совещание будет. Говори, когда и во сколько.
– Сегодня после работы. В нашем кафе.
– Если бы я знал, когда оно закончится. Ладно, освобожусь – позвоню. Идет?
– Договорились.
После разговора с Ромкой мне стало немного легче.
В нашем любимом кафе «У Саныча» яблоку было негде упасть.
– Черт! – почесал затылок Роман. – Даже не знал, что здесь будет такое столпотворение. Наше кафе набирает обороты популярности. Даже сесть негде.
– Слушай, ты покури на улице, а я попробую проблему разрулить.
– Будешь палить в воздух с криком: «Разойдитесь, гады»? Тогда я должен тебя первым доставить в отделение в наручниках.
– Будь спокоен, дорогой товарищ. У нас свои методы работы, не такие варварские. Работаем тонко, мирно. Комар носа не подточит.
– Уговорила. Я выйду покурить, но только без криминала.
– Иди, иди! – махнула я рукой.
– А остаться и посмотреть на твою работу нельзя?
– Конечно, нет, а то подсмотришь мое ноу-хау.
Беляков вышел, а я пристально осмотрела зал. Кафе напоминало нечто среднее между кавказской харчевней и русской избой. В углу стояла декоративная бочка пива. А над барной стойкой высились оленьи рога.
Публика здесь собиралась соответствующая – не обремененная работой на износ и большими зарплатами. Маргинальные личности и люди без определенных занятий. Мой взгляд зацепился за одного мужика непрезентабельной внешности, распивающего кружку янтарно-густого пива в полном одиночестве. Я подошла ближе и предложила ему за пятьсот рублей покинуть заведение. Он поднял на меня большие глаза, задумался и назвал другую сумму – тысячу. Мы сторговались на семистах. Он залпом допил пиво и, взяв деньги, ушел, что-то бормоча про себя.
Беляков появился на пороге через пару минут после того, как я уселась за стол, с наслаждением вытянув ноги.
– Трупа поблизости нигде нет? – подозрительно спросил он, усаживаясь напротив.
– Представь себе, нет.
– А что ты сделала с товарищем, сидевшим за этим столом?
– Отправила погулять. И он с радостью согласился.
– Чудеса! – повертел головой Беляков. – Тебя бы к нам в отделение с несговорчивыми товарищами беседовать.
– Мы будем мои достоинства обсуждать или еду заказывать? Я хочу салат и кофе.
– Ну а я традиционного пивка и селедочки под шубой. Не возражаешь?
Я развела руками:
– Слово мужчины – закон.
Между первой и второй кружками пива я рассказала Белякову о своей проблеме. В моем изложении она выглядела как поиски сбежавшего мужа от опостылевшей жены. Если бы не труп Ермолаевой, мой рассказ тянул бы на обычную сказку с плохим концом. По мере моего рассказа Беляков все больше и больше мрачнел и под конец стукнул кулаком по столу.
– Рит! Ну я тебя не понимаю! Взрослая, умная баба, а полезла черт-те куда. Да еще сбежала из квартиры, где был труп.
– А что я, по-твоему, должна была оставаться там?
– Ладно, – помрачнел Беляков. – Замнем тему.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента