Екатерина Гринева. Телохранитель, или Первое искушение

Екатерина Гринева
Телохранитель,
или
Первое искушение

ГЛАВА 1

   Около двери моей квартиры мы остановились и посмотрели друг на друга.
   – Ну? – Стас улыбнулся. – Открывай. Что медлишь?
   – Хочу сделать тебе сюрприз.
   Его брови взлетели вверх.
   – Какой?
   Я рассмеялась.
   – Сейчас узнаешь. Потерпи немного.
   – Я весь внимание.
   Я открыла дверь и обернулась.
   – Закрой глаза.
   – Как же я буду заходить в квартиру с закрытыми глазами? – спросил он.
   – Ты зайди в коридор и закрой. Только не вздумай подглядывать раньше времени. А то обижусь.
   – Хорошо. Не буду.
   Он шагнул за порог и тут же закрыл глаза.
   – Теперь можно открыть?
   – Подожди, подожди…
   Я скинула куртку, сняла сапоги и рванула в комнату. Мне нужно было включить гирлянду. Через минуту я вернулась.
   – Теперь открой глазки и пройди в комнату.
   Стас быстро разделся и вошел в комнату.
   Я приготовила ему сюрприз: заказала в мастерской постеры с нашими парижскими фотографиями. Вот мы у Эйфелевой башни, в Люксембургском саду на стульчиках, в Мулен-Руже, около собора Парижской Богоматери.
   Я внимательно смотрела на Стаса. Он рассматривал фотографии, слегка прищурившись.
   – Ну как?
   – Здорово.
   – Правда? – обрадовалась я.
   – Ну конечно, – и он широко улыбнулся.
   Гирлянда из маленьких круглых светильников, купленная в ИКЕЕ, подсвечивала снимки и придавала комнате уютный вид.
   – А теперь тебя ждет другой сюрприз, – сказала я.
   – Еще один?
   – Вкусный ужин. Я приготовила новое блюдо по одному рецепту. Называется «карибские отбивные».
   – Ты меня избаловала.
   – Ты против?
   – Спрашиваешь! Когда это я был против твоей вкуснятины?
   – Тогда сиди и жди. Я сейчас.
   Я пошла на кухню и, открыв холодильник, достала оттуда приготовленные с вечера свиные отбивные с ветчиной, красным перцем и ананасами.
   Я всегда любила готовить. Еще со студенческих лет у меня была толстая тетрадь в клетку, девяносто шесть листов, в которую я записывала полюбившиеся рецепты. С течением времени тетрадь разбухла и напоминала солидный бухгалтерский гроссбух.
   Я вплыла в комнату с подносом.
   – М-м… – потянул носом Стас. – Аромат потрясный.
   – То-то. Я тут, видите ли, весь вечер корпела, cтаралась…
   – Сейчас продегустируем.
   – Один момент. Секунду терпения.
   Я сняла с полки красивый ажурный подсвечник с красной свечой и поставила посередине стола. Зажгла свечку.
   – Вот теперь – порядок. Романтика.
   Обстановка действительно стала очень уютной, такой, как я любила. В комнате царил полумрак, на стенах горели голубые и зеленые светильники, на столе плясал язычок пламени красной свечи. Но главное – напротив меня сидел любимый мужчина и смотрел на меня с улыбкой, затаившейся в уголках губ. У Стаса всегда был такой вид, словно он готов улыбнуться.
   Я почувствовала, что у меня перехватывает дыхание. Так было всегда, когда я видела его – мягкие волнистые светлые волосы, голубые глаза, смешливую задорную улыбку. В Стасе до сих пор сохранилось что-то веселое, юношеское. Хотя ему было двадцать семь лет, выглядел он моложе, как студент, только что закончивший вуз. И он был моим сотрудником. А я его начальницей.
   – Ну, что молчишь?
   – Задумалась…
   – Ни о чем.
   Я хотела сказать: о нас, о нашем будущем, о том, что больше не могу тебя ни с кем делить. Но знала, что делать этого нельзя, если я хочу сохранить Стаса.
   Такие разговоры он не любил и решительно пресекал.
   – О нашем отдыхе.
   – Хорошая мысль.
   – Ты тоже об этом думаешь?
   По лицу Стаса промелькнула легкая тень растерянности. Он мог больше ничего и не говорить; в отличие от меня, на эту тему он не думал по одной-единственной причине: я не занимала такое важное место в его жизни, какое он в моей. Я понимала это умом, но сердцем бунтовала, не хотела смириться с очевидностью.
   – Конечно.
   – И что ты об этом думаешь? – поддразнила его я.
   – О том, как мы с тобой будем загорать на пляже и ничего не делать.
   – А еще пить коктейли, ходить на танцы, а вечерами лежать в постели и любить друг друга.
   Я смотрела на Стаса в упор. Он улыбнулся.
   – Перспективы потрясающие. Но сейчас я голоден как волк. А голодный мужчина не способен думать о двух вещах одновременно.
   – Вот всегда так. Нет в тебе ни грамма романтики! – замахнулась я на него рукой.
   – Ой-ой. Извиняюсь за прозаичность. А мое любимое вино есть?
   – Какая же я растяпа. Конечно, есть…
   Я достала из шкафа любимое испанское вино Стаса: с орехово-фруктовым вкусом и легкой горчинкой.
   Достала два бокала.
   – Я сам разолью.
   Стас взял бутылку из моих рук. При этом мои горячие пальцы встретились с его – мягко-прохладными.
   – Какая ты горячая.
   – Да. Согрелась. В квартире тепло. – Я приложила ладони к щекам. Они горели.
   Но дело было не в квартире, а в Стасе. Его присутствие действовало на меня как удар током. Я теряла над собой контроль, мысли путались, и сладкая, нежная истома разливалась в груди. Мне хотелось каждую минуту и секунду касаться его, перебирать руками шелковистые волосы и целовать в губы.
   – За что выпьем?
   – За наш отдых.
   А мне так хотелось услышать: «за нас», «за нашу любовь».
   Он поднял бокал. И в это время у него зазвонил сотовый.
   – Это у тебя.
   – Я слышу.
   Стас быстро встал из-за стола и пошел в коридор. Он прикрыл дверь и стал с кем-то тихо говорить. Через пару минут вернулся.
   – Ну… продолжим.
   Мы пили вино и ели карибские отбивные. Я смотрела на Стаса, и все плыло у меня перед глазами. Язычок пламени по-прежнему дрожал от малейшего дуновения воздуха, за окном слышался гул города, шум от проезжавших мимо дома машин, а мне казалось, что мы одни в целом мире. И никого больше нет. Только я и Стас.
   Когда вино было допито, Стас посмотрел на меня.
   – Спасибо за сюрпризы.
   – Тебе понравилось? – спросила я, слыша, как неровными гулкими толчками бьется сердце.
   – Да.
   Мы замолчали. Мне страшно захотелось закурить. Но я знала, Стасу это не нравится.
   Он встал. Медленно, на ватных ногах я поднялась вслед за ним. И подошла вплотную.
   – Стас! – я прижалась к нему.
   – М-м… Сейчас я попробую тебя на вкус.
   Его пальцы стали медленно расстегивать белую блузку. Он делал это не спеша, вдавливая пуговицы в кожу. Я сглотнула. По телу прошла жаркая волна. Гибкие чуткие пальцы Стаса могли довести меня до экстаза в две минуты. Казалось, они были созданы специально для женской кожи: мягкие, чувственные. Мне хотелось помочь ему. Я взяла за самую верхнюю пуговицу, но Стас отвел мою руку.
   – Ты куда-то спешишь? – улыбнулся он. – Какая нетерпеливая.
   – Не тороплюсь, – прохрипела я, медленно изнемогая от желания, охватившего меня.
   – Тогда предоставь это сделать мне самому.
   – Охотно. – Теперь я смотрела на Стаса сквозь сомкнутые ресницы. Мне хотелось поскорее оказаться с ним в постели, но Стас любил все делать не спеша, растягивая удовольствие. Наконец блузка расстегнута, под ней бежевый шелковый лифчик с кружевами…
   Он аккуратно положил блузку на стул.
   Затем медленными движениями расстегнул лифчик, и моя грудь легла в его руки. Он слегка зажал пальцем розовый сосок, и он сразу набух. Мое тело всегда чутко реагировало на Стаса. Я была как хорошо настроенный музыкальный инструмент, а он талантливый исполнитель, прекрасно знавший музыкальную тему.
   Руки Стаса обхватили меня сзади и в один момент расстегнули молнию юбки. Теперь я стояла перед ним в одних трусиках-бикини и светлых чулках. Его рука медленно скользнула по внутренней стороне бедер и замерла на том месте, между бикини и чулками, где кожа обнажена. Затем его пальцы оттянули резинку трусиков, и он просунул туда ладонь. Горячая волна желания нахлынула на меня.
   Я закрыла глаза. Внезапно Стас остановился, взял меня за руку и подтолкнул к кровати. Я упала на нее навзничь, неотрывно смотря на Стаса. То, что я была раздета, а он – в костюме, как на деловом приеме, только усиливало мое возбуждение.
   – Я тебе помогу.
   – Не надо…
   Но я приподнялась и взялась за ремень брюк. Стас смотрел на меня с ласковой улыбкой.
   – Ну если ты этого хочешь…
   Он еще спрашивал! Хотела ли я! Я могла касаться до Стаса днями и ночами напролет, и никогда мое желание не было бы утолено. Наоборот, оно возрастало бы все больше и больше. Я прекрасно понимала, что в этой любовной лихорадке есть доля безумия, но ничего не могла поделать.
   Дрожащими руками я расстегнула ремень и стянула брюки. С рубашкой Стас справился сам.
   Теперь он стоял передо мной обнаженный: гибкий, хорошо сложенный, без капли жира. Он ничем не напоминал спортивных мужчин-качков с рельефно очерченными мышцами, но его гладкая кожа и гибкое, как у зверя, тело вызывали во мне безумную страсть. Я обхватила его руками и прижалась к животу. Он провел рукой по волосам.
   – Тебе не кажется, что мы слишком медлим?
   – Ничуть. Ты же сам не любишь спешки.
   Мы упали на кровать, и Стас мгновенно навис надо мной. Мне казалось, что сейчас я потеряю сознание: возбуждение было слишком велико, я уже не контролировала себя. Мне хотелось только одного: слиться с ним в одно целое. И как можно скорее.
   – Стас! – прошептала я. – Стас…
   Но он уже понял мое нетерпение и провел рукой по груди, затем спустился ниже и, раздвинув мне ноги, вошел в меня.
   Сотни искр вспыхнули в моем мозгу. Вспышка страсти была так сильна, что я закричала.
   Мои бедра задвигались в быстром ритме, ощущения накатывали бурными волнами, я не могла их сдерживать, не могла осмыслить – только покорно отдаваться этой стихии, этой мелодии вскидывающихся и опадающих тел.
   Моя голова откинулась назад. Наслаждение нарастало с каждой минутой, с каждой секундой, наконец сорвалось, подобно ракете, пронзив тело острой вспышкой оргазма – радости, граничившей с болью.
   Крик радости, крик удовольствия вырвался из моей груди…
   Спустя несколько минут Стас тоже дошел до пика наслаждения. Его тело, содрогнувшись, затихло, подобно океанской волне после отлива, и он, скатившись с меня, лег рядом, потянувшись так, что хрустнули пальцы.
   – Как хорошо… – протянул он.
   Мы лежали рядом: опустошенные, обессиленные. И в то же время между нами словно пролегла невидимая черта, дистанция, которая увеличивалась с каждой секундой. Это была пропасть, которую нельзя преодолеть. Даже если бы мы и хотели.
   Стасу надо было возвращаться в свою жизнь.
   А мне… оставаться в своей.
   Внутри меня неумолимо работал метроном, отсчитывающий время. Я знала почти наизусть, что сейчас последует. Но все равно каждое движение Стаса, каждая реплика, отдаляющая его от меня, отдавалась во мне долгим эхом и причиняла боль, с которой я ничего не могла поделать, хотя уговаривала себя не обращать внимание и принимать все как есть, не стараясь исправить или переписать обстоятельства. Но оказалось, что это самое трудное: смириться с ролью, которую тебе отвел любимый мужчина. Роль вечной любовницы, без всякой надежды на изменение.
   Стас снова потянулся.
   – Ну что, еще кофейку?
   – О’кей. Одну минуту.
   Я вскочила с кровати и пошла на кухню. Сначала зашла в ванную и накинула на себя нежно-персиковый пеньюар, который очень шел к моему цвету лица и волосам. Я посмотрела на себя в зеркало. Выражение довольства, блаженного расслабления и счастья быстро сходило на нет, вместо этого проступали черты усталости и затаенного страха.
   Я провела по лицу рукой, надеясь стереть их. Но безрезультатно.
   Я тряхнула волосами и потуже затянула пояс пеньюара, сварила кофе и принялась ждать Стаса. Он появился быстро, очень быстро. Я даже не успела досчитать до десяти и налить кофе в чашку. Он уже был здесь, рядом, но одновременно далеко. Это был уже не мой Стас, а другой мужчина, принадлежащий другой женщине. И с этим надо было смириться, приняв как должное.
   Cтас сел на табуретку и отпил кофе.
   – Хороший кофе, – похвалил он, – крепкий. В самый раз, чтобы взбодриться и набраться сил.
   – Старалась.
   – Кофе у тебя всегда изумительный. А ты почему не пьешь?
   – Не хочу. А… ладно, давай, за компанию.
   – Не люблю чаевничать в одиночестве, – улыбнулся Стас.
   – Я тебя прекрасно понимаю…
   Я действительно прекрасно понимала Стаса, потому что большую часть своей жизни все делала в одиночестве. В одиночестве просыпалась утром, в одиночестве готовила себе завтрак, в одиночестве собиралась на работу, в одиночестве смотрела вечерами телевизор, в одиночестве ложилась в холодную постель.
   Я подумала, что одиночества по-настоящему боятся люди, которые никогда не были одиноки. Они просто не знают, что это такое.
   Стас сделал еще пару глотков и скользнул взглядом по руке. Я хорошо знала его взгляд: он хотел посмотреть на часы и узнать, который час. Он сфокусировался на пару секунд – ровно столько, сколько нужно было, чтобы понять: надо торопиться домой.
   Стас залпом допил кофе и резким движением отодвинул от себя чашку.
   – Ну, все! Пора!
   Он смотрел на меня с улыбкой, но был уже далеко. Я могла только догадываться, о чем он думает.
   Наверное, мысленно он уже приехал домой и снимает обувь в коридоре и кричит другой женщине:
   – Ставь ужин! Я голоден как волк.
   И она, торопясь, бежит на кухню – разогревать еду…
   – Ты о чем-то задумалась? У тебя такой серьезный вид!
   – Да? Тебе показалось.
   Стас поднялся с табурета и пошел в коридор. Я – за ним. Покорно, обреченно. Я смотрела на его спину, и мне хотелось рыдать, обхватив его руками, и умолять остаться со мной. Навсегда. Но делать этого нельзя. Я могла потерять его. Я стиснула зубы так сильно, что от напряжения заныли скулы.
   Стас быстро оделся и стоял передо мной. В длинном темно-сером пальто, стильной кепке, которую я ему купила в подарок два месяца назад.
   – Ну что? Пока!
   – Пока! – вяло откликнулась я, прислонившись к стене.
   – Значит, до завтра. Встретимся на работе. Бр-р-р… – шутливо передернул он плечами. Как подумаю…
   – Не боись, – пообещала я. – Я тебе еще пару дел подкину, чтобы ты не скучал.
   – Премного благодарен.
   Я понимала, что своим шуточками Стас как бы отгораживается от слезливого или серьезного тона. Приятная необременительная игра: двое взрослых симпатичных людей встретились и прекрасно провели друг с другом время. Но игра закончилась, теперь каждый бежит в свой угол.
 
   – Чао! – кивнула я.
   – Пока, пока…
   Стас развернулся ко мне спиной и, открыв дверь, шагнул за порог. Он уходил от меня в свою жизнь, свои дела, повседневные мелочи и заботы.
   Дверь захлопнулась. А я стояла и смотрела – с чувством дикой опустошенности и ноющей боли.
   Она саднила и саднила, вцепившись когтями в сердце, и не отпускала его, не ослабляла хватки.
   То, что для Стаса – легкая необременительная игра, для меня – мучительная страстная любовь.
   Он был моим любимым мужчиной.
   И чужим мужем.
 
   Я набрала полную ванну воды. Я любила подолгу лежать в ванне, курить одну сигарету за другой и потягивать из бокала текилу или вино. Я была свободной независимой современной женщиной. И могла делать все, что мне хочется.
   Я часто думала, что вся независимость – от отчаяния. Не потому, что ты хочешь этого, а просто жизнь ставит в такие рамки, когда только ты отвечаешь за себя. И никто другой.
   Самостоятельной я стала рано, в четырнадцать лет, после гибели родителей в автокатастрофе. Они ехали в машине из гостей, в них врезался грузовик с пьяным шофером. Мама и папа скончались на месте, не приходя в сознание, еще до приезда «Скорой». Но это я узнала потом.
   А тогда я пришла из школы. Был яркий солнечный день, седьмое марта. После уроков нас поздравили одноклассники и вручили подарки: блокноты и набор цветных карандашей. Но я получила еще один презент от мальчишки из параллельного класса – плюшевого мишку с розовым бантом на шее. Я шла в расстегнутой куртке и несла в руках мишку, желая поскорее показать подарок родителям.
   Дома у нас в то время гостила папина двоюродная сестра из Нальчика, тетя Альбина. Она открыла мне дверь, и я, увидев ее заплаканное лицо, подумала: что-то случилось с ее сыном. Он служил в Афганистане, и она страшно переживала за него. Но тетя Альбина бросилась ко мне с плачем:
   – Лерочка! Саша и Света погибли…
   По инерции я еще продолжала улыбаться, не осознавая что «Саша и Света» – мои мама и папа. Но спустя несколько секунд страшная истина дошла до моего сознания, и я закричала, уронив игрушку на пол, и кричала, кричала, не слыша себя и мотая в беспамятстве головой.
   С тех пор моя жизнь стала другой. Теперь я знала, что отныне сама отвечаю за себя. Я одна против всех. И никто и никогда мне не поможет. Я должна научиться жить, ни на кого не рассчитывая. Это было очень, очень трудно…
   Тетя Альбина переехала ко мне жить. Через полтора года вернулся ее сын Вовка с оторванной ногой. И тоже поселился у нас. Для тети Альбины вся жизнь сосредоточилась на сыне. Мне она тоже уделяла внимание: покупала одежду, готовила еду. Но сын у нее был на первом месте. Я ее за это ни капельки не осуждала. Денег нам катастрофически не хватало. Мне платили пенсию за погибших родителей, тетя Альбина работала в двух местах. Она была лаборанткой в больнице и одновременно уборщицей там же. Вовка занял мою комнату, а мы с Альбиной жили в гостиной.
   Иногда к нам приезжали другие родственники, каждый помогал, как мог. У папы была большая дружная семья. Он родился в Нальчике; помимо него в семье было еще три сестры. Со стороны папиной родни было намешано много кровей: армянская, греческая, ингушская. Мама у меня была русской. Но внешностью я пошла в отца. В школе меня часто дразнили цыганкой. Я смуглая, у меня жгуче-черные волосы, большие карие глаза и полные яркие губы. Я рано сформировалась и в двенадцать лет уже носила лифчик, тогда как все девчонки в нашем классе были еще тощими.
   Я хотела, чтобы мне поскорее исполнилось восемнадцать лет и я могла бы пойти работать, помогать тете Альбине.
   Училась я хорошо, но поступать в институт и не думала. Мне нужно было зарабатывать деньги. Но все решил случай.
   Один папин родственник приехал из Америки и сказал, что мне нужно обязательно получить высшее образование. Он оставил мне большую сумму денег, чтобы я могла нанять репетиторов.
   Я поступила в институт с первого раза. Никто не знал, какой ценой мне это далось: бессонные ночи, строжайшая дисциплина, сидение за учебниками и методичками до поздней ночи, от чего у меня постоянно были красные воспаленные глаза.
   Но результат налицо: я поступила в юридический.
   Студенческие годы были бурными, яркими. Я напропалую крутила романы, быстро увлекалась и так же быстро остывала. Пару раз меня звали замуж, но я отклонила предложения. Всерьез меня никто не зацепил, а выходить замуж ради колечка на пальце, как у нас на курсе делали некоторые девчонки, не хотела.
   Институт я закончила с почти красным дипломом. У меня была только одна «четверка», и та не за знания, а за характер. Один старый препод несколько раз делал мне многозначительные намеки насчет постели, я послала его куда подальше, за что и поплатилась. Он влепил мне на экзамене «хор» и позже в коридоре прибавил, что я легко отделалась. Мог бы поставить и «уд».
   А вскоре после окончания института я встретила человека, который перевернул мою жизнь.
   Александр Степанович Рысев стал моим настоящим учителем и наставником. Он воспитал меня и создал такой, какой я стала теперь, к тридцати годам.
   «Цыганочка! – часто говорил он. – В жизни, к сожалению, действует только одно право – право силы. Если ты не будешь сильной, каждый сможет сломить тебя. Учись быть сильной, это в жизни пригодится».
   Я помню, как мы с ним познакомились. Он пришел в юридическую контору, где я работала. Я сидела в приемной вместо секретаря, она просила меня подменить ее на время обеденного перерыва. Невысокий седой мужчина стремительно вошел в приемную и остановился напротив меня.
   – Николай Александрович у себя?
   – Да. Простите, а как доложить о вас? Вы заранее записывались на прием?
   Он махнул рукой.
   – Мы с ним по телефону говорили. Скажите просто, что приехал Рысев. Он меня хорошо знает.
   – Одну минуту.
   Я встала и в этот момент почувствовала на себе его спокойно-оценивающий взгляд, который словно вобрал меня всю: от кончиков туфелек до волос, стянутых в узел на затылке.
   – Вы секретарша?
   – Нет. Я временно замещаю.
   – Вас зовут…
   – Валерия.
   – Очень приятно, Валерия. Я – Александр Степанович Рысев. Ну, а теперь идите и скажите, что я здесь.
   После краткой беседы с моим шефом он, выйдя в приемную, обратился ко мне:
   – Я приглашаю вас сегодня поужинать.
   – Я занята, – cлетело с моих губ прежде, чем я успела подумать. Просто когда ко мне привязывались незнакомые люди, я чаще всего реагировала именно так – спонтанным отказом.
   – Я заеду за вами в конце рабочего дня. Когда вы заканчиваете?
   Я подняла на него глаза. И так же быстро, как и отказала, выпалила:
   – В шесть.
   – Очень хорошо. В шесть я буду у входа.
 
   Ресторан, в который меня повел Рысев, находился в центре Москвы. Это было по-настоящему шикарное место, куда могли попасть только очень обеспеченные люди, к каким я, естественно, не относилась.
   Вначале я испытывала вполне понятную неловкость, но потом благодаря спокойному тону Рысева, его непринужденной манере держаться расслабилась и стала чувствовать себя немного уверенней.
   Александр Степанович шутил, расспрашивал меня о моей жизни, планах. Незаметно для себя я разговорилась и рассказала ему все – хотя была довольно замкнутым человеком и неохотно делилась своими проблемами и бедами.
   Когда я рассказывала о родителях, у меня сел голос, и я с трудом удержалась, чтобы не разрыдаться.
   Рысев накрыл мою руку своей и тихо сказал:
   – Похоже, что я перестарался и довел бедную девочку до слез.
   – Нет-нет, – поспешно сказала я. – Вы ни в чем не виноваты. Просто я… все, уже прошло.
   Я достала из сумки носовой платок и вытерла глаза.
   Рысев покачал головой.
   – В знак извинения я сделаю вам подарок.
   – Не надо…
   – Сопротивление бесполезно. Возражения тоже. Идет? – улыбнулся он.
   Я робко улыбнулась в ответ.
   После ресторана мы заехали в ювелирный магазин, и он, несмотря на поток моих возражений, подарил мне красивую золотую цепочку с кулоном.
   – Эта вещица – просто знак симпатии, и ничего более. Ты мне очень, очень нравишься, – сказал он, внезапно переходя на «ты».
   Мы вышли из ювелирного магазина и снова сели в его черный «Форд».
   – Ты хочешь поехать ко мне? – неожиданно спросил Рысев.
   Я прикрыла глаза и качнула головой.
   – Да.
   Машина петляла по московским улицам – мы ехали за город, где у Рысева был, по его словам, «небольшой коттедж».
   Похолодало, и он ехал аккуратно, стараясь внимательно смотреть на встречную полосу.
   – Морозы ударили, – сказала я. – Да так неожиданно. Еще вчера передавали минус пять, а сегодня уже минус двадцать.
   – Разве это морозы? Вот у нас в Омской области минус сорок – держись.
   – Я бы там обледенела. Это точно. Я люблю тепло, cолнце, такой холод не выношу.
   – Это ты так думаешь, потому что не была у нас. А приехала бы – ахнула. Зимой такая красота стоит, как на картинке. И летом тоже… Таежные дали, простор.
   Я терла руки, пытаясь согреться.
   – Замерзла? – Рысев мельком посмотрел на меня, взял мою руку и поднес к губам. – Правда, холодная. Непорядок.
   Я замолчала, спрятав руки в рукава дубленки. Меня охватило чувство какого-то глубокого покоя, расслабленности и легкого волнения. Чем обернется это внезапное знакомство? Все произошло как-то быстро, словно снежная пороша закружила меня в своем танце, подхватила и понесла.
   – Мечтаешь?
   Я рассмеялась.
   – Иногда.
   – И о чем ты сейчас думаешь?
   – Так. – Я посмотрела в окно.
   – Не бойся. Все будет хорошо, – сказал Александр Степанович. – Бояться ничего не надо.
   – А я и не боюсь.
   – Правильно.
   Приехали мы через час. Дорога к коттеджу вилась между высоких берез и елей. Ворота были закрыты, но в двух окнах горел свет.
   – Кто-то есть в доме? – кивнула я на окна.
   – Васильич, сторож. Присматривает за домом. Я ему позвонил и сказал, что приеду.
   Я не заметила, как он звонил. Наверное, он cделал это еще когда мы сидели в ресторане, а я выходила в дамскую комнату? Что ж! Он был уверен в том, что я непременно к нему поеду. Я нахохлилась. Снял девочку, купил за золотой кулон и сытный ужин. Дешево же я стою! Самой смешно…
   Васильич оказался двухметровым детиной лет тридцати, с пышными усами и залысинами сбоку и спереди. Он был одет в камуфляжную форму и высокие кирзовые сапоги.
   Он открыл нам ворота и кинулся к машине.
   – Как дела? – коротко спросил Рысев.
   – Все нормально, Александр Степаныч, – отчеканил детина.
   – Это хорошо. Я не один, а с девочкой. Это Лера. Мы побудем в доме, а ты перекочуй в сторожку.
   Я повертела головой и увидела сбоку, метрах в пятидесяти от коттеджа, небольшой одноэтажный домик.
   – Понял. Сделаю.
   Широкими размашистыми шагами Рысев зашагал к дому. Я с трудом поспевала за ним. «Девочка!» – закипало во мне глухое раздражение. Мне нужно развернуться, поблагодарить за ужин, отдать кулон и уехать. Сказать, что вышло недоразумение, я ему не девочка по вызову. Пусть лучше обратится по адресу.