Страница:
– Ну как? – спросила Бонни, складывая лист.
– Нормально вроде.
В огонь не швырнула. Странно, обычно палит, а этот оставила. Ну и пускай, ей виднее.
Варенька ходила по дому. Ей здесь не нравилось – слишком роскошно и слишком бестолково. Неуютно. Французские окна, английские гардины, итальянские стулья, испанские обои и голландской ковки светильник. Полный интернационал, от которого Вареньку если не тошнит, то уж точно подташнивает.
Она со вздохом упала на диван и, закинув ножки на подлокотники – светлая кожа с золотым тиснением, – уставилась на люстру. До чего же уродлива! Железные рога, проросшие редкими шишками-лампами.
Заменить. Все заменить! Стереть, как будто ничего и не было! Теперь Варенька сможет… если не теперь, то очень скоро.
– Значит, вы не знаете, где Олег Георгиевич? – ее собеседнику надоело изображать статую. И тоном дает понять, что считает подобное поведение недостойным. И неприемлемым. И еще каким-нибудь «не».
Он сух и суров. Железный сверчок в костюме английского сукна.
– Понятия не имею.
На его лице застыли брезгливость и отвращение.
– Олег Георгиевич никогда прежде не исчезал, не оставив инструкций о… – скрипучий голос. Красные ладони трутся друг о друга, и рукава костюма – жесткие надкрылья с глянцевым блеском – трескаются складками. Неужели этот человек не видит, насколько он мерзостен?
Вот бы Антошке его показать! Нарисовал бы? Кем? Не шутом – шут уже занят. И король тоже. А вот рыцарем… рыцарь-сверчок. Интересно.
Варенька даже села, уставилась на собеседника, отчего тот – вот чудо – смутился.
Треугольное лицо с высоким и широким лбом и острым подбородком, на котором серой черточкой выделялись губы. Глаза огромные, круглые и выпученные. А бровей как будто и нету, до того светлые.
Волосы прилипли к черепушке – чем не шлем? И только на затылке топорщились забавным хохолком – плюмаж?
– Знаете, Сережа, а я вот подумала, что вы правы, – Вареньку позабавило то, как он вздрогнул и отвернулся. – Он и вправду никогда не исчезал, не оставив инструкций. Олежка обязательный.
– Да.
– И я начинаю опасаться, как бы не случилось чего-нибудь плохого. Понимаете?
Понимает. Дергается, пытаясь собрать членистые конечности, заслониться ими от Варенькиного обаяния. Не выйдет, дружок. Слишком ты… заинтересован.
Она подалась вперед, почти сползла с дивана, упав коленями на ковер – Персия? – протянула сложенные руки, прошептав:
– Я не переживу, если с ним… если он…
Попятился. Вжался в кожу кресла, словно опасаясь, что Варенька ненароком коснется. А блеклые щеки вспыхнули. Ну же, рыцарь-сверчок, сделай что-нибудь. Подними даму с колен.
– Мне бы хотелось, чтобы вы немедленно занялись этим делом.
– Д-да.
– Олега надо найти. И поскорее!
– Да.
Он встал и в два шага – ноги-то длиннющие, что ходули, – оказался в другой части комнаты. Откашлялся. И нормально уже произнес:
– Варвара Алексеевна, прекратите это…
– Что? – она все-таки поднялась, но преследовать не стала. Потом как-нибудь. Если настроение еще будет.
– Все. Ваши шутки на меня… не действуют.
Неужели? Что ж ты тогда запинаешься, а? Ну да сейчас Варенька готова подыграть. Она смутится и потупит взор. Опустит плечики и, может быть, закроет лицо руками. Пусть думает, что ей стыдно.
– И Олега Георгиевича я найду. Обязательно. И если с ним что-то случилось…
…то хозяйкой в доме будет она.
– …то я обязательно разберусь, что случилось и по чьей вине. Понятно?
– Конечно, Сережа. Твоя решительность не может не радовать. Но могу я помочь хоть чем-то?
– Можете. Если вас не затруднит, предоставьте список ваших… любовников.
А вот это уже наглость. Варенька с наслаждением швырнула в рыцаря-сверчка вазу. Конечно, промахнулась, но тот, пользуясь предлогом, нырнул за дверь. Затаился.
Сволочь! Ненавидит! Всегда ненавидел, с самой первой встречи. А Олег еще смеялся, говорил, дескать, у собаки должен быть один хозяин.
Ей бы тогда призадуматься, но нет, решила – блажит благоверный, ну и бес с ним. А он не блажил, он готовил почву, чтобы от Вареньки избавиться.
Сначала Сергей и служба охраны – да кому ты нужен, Олежка, Георгиев сын? Потом Семен, на хвост севший. А дальше что?
– А ничего! – Варенька, застыв напротив зеркала – Англия? Америка? – поправила прическу. – Ни-че-го! Я первая успела, слышишь ты?
Последнее шепотом: этому дому веры не больше, чем Олегу. Но настроение улучшилось.
А списочек подготовить стоит. И не только любовников, но и любовниц. Пусть Сереженька, раз уж ему так хочется, копается в белье. Авось, и угомонится в кои-то веки.
Веки Семена дрожали, губы шевелились, но бормотание сонное было неразборчиво. Агнешка вздохнула и пощупала лоб. Вроде холодный. Значит, просто кошмар.
– Н-нет! Н-на… стрляй! – попросил он, хватая за руку. – Пжлста.
– Не буду, – пообещала Агнешка, переворачиваясь на другой бок. От холера! Теперь этого недокиллера еще и жалко! Невиновный он… может, и вправду невиновный?
Ну да, невиновный. Конечно. Труп он вывозил? Вывозил. В болоте топил? Топил. Агнешку похитил? Похитил. И кто он после этого, а?
И главное, что ей делать?
Ядка, верно, с ума уже сходит… и на работе тоже… хотя нет, на работе-то все просто. Буйволенко первый день хмуриться будет. Второй кряхтеть. А на третий, покраснев рожей, рявкнет, чтоб приказ об увольнении готовили.
Вот! Из-за этого детектива она теперь и безработная.
Агнешка испытала острое желание придушить идиота, но сдержалась. Во-первых, его смерть ничего не даст – ключик-то по-прежнему под печкой. Во-вторых, она – точно не убийца.
И что остается? Мысль была. Назойливая, как здешние мухи. Бестолковая. И в то же время вполне симпатичная.
С нею Агнешка и заснула. А проснувшись – солнце встало, лизнуло веки светом, – ухватилась за идею с новыми силами.
Семен тоже встал, отполз к печке и, выковыряв из дыры ключ, задумчиво его разглядывал.
– Отпустишь? – с надеждой поинтересовалась Агнешка, сдерживая зевоту. Зевота не сдержалась.
Семен мотнул головой и сунул ключ в банку. А банку вернул на полочку. Пистолет же отправился за пояс.
– Я в магазин. Чего тебе привезти?
Мозгов, если думает, что Агнешка такая дура, что поверит. В магазин… конечно, сядет в машину и свалит. А ей в домике этом оставайся, жди неизвестно чего. Если вообще в итоге дождется. Может, он полный псих и убить не в состоянии, а вот уехать и забыть… она умрет от голода и жажды, в тоске, одиночестве. Будет кричать, пока не осипнет, рвать цепь и, отчаявшись, грызть руку.
– Эй, ты чего? Ты не… ты стой! Не подходи! – Семен попятился, выставив пистолет, и предупредил: – Выстрелю!
– Стреляй!
Агнешка до того ярко нарисовала картину собственной будущей смерти, что совсем перестала бояться пистолета. Пуля в голову милосерднее.
– Да я вернусь, – кажется, Семен сообразил, в чем дело. – Честно вернусь! Ну послушай, мне идти больше некуда. И ты мне нужна. Перевязывать. Мне ж к врачам соваться не с руки…
Поэтому и держишь на цепи собственного ветеринара.
– У меня к тебе предложение, – сказала Агнешка, примиряющим жестом поднимая руки. – Я тебе помогаю найти настоящего убийцу, а ты меня отпускаешь.
Он хмыкнул.
– Ну сам посуди. Тебе нужен помощник. Хороший, надежный и…
– Именно, надежный.
Ну да, не верит. Агнешка и сама бы не поверила. Но с выбранного пути не свернула:
– Ты сам ненадежный. Ты крови потерял столько, что… что в любой момент можешь отключиться. Раз – и все. А там «Скорая» и больничка, которой ты так избегаешь. Или вообще сразу кома и смерть. Что тогда со мной будет? А?
Хмурится. Рукой повязку трогает, словно это что-то дает.
– Да, верю, что ты сейчас почти нормально себя чувствуешь. Ты же отдохнул, отлежался. Да только хватит силенок твоих на час-полтора от силы. А дальше я тебе сказала, что будет. Поверь дипломированному…
– Ветеринару, – буркнул он. Но глядел теперь чуть-чуть иначе. Самую малость, но Агнешка воспряла духом.
– И второй момент. Формально я твоя соучастница. Я помогала прятать тело, – она загнула палец. – Я привезла тебя сюда…
– Под дулом пистолета.
– И оказала медицинскую помощь. Причем безо всякого дула. Я могла вообще не говорить, кто я и чего умею.
Уф, какой же он упрямый! Прямо злости никакой не хватает. Думает-думает, прямо видно, как за лбом его покатым мысли шубуршатся, точно мыши в норе. Знать бы еще, до чего дошубуршатся.
– Послушай, ну мне и вправду не в кайф тут сидеть. Да и ты все время рядом будешь. С пистолетом.
Он медленно кивнул. Согласен?! Согласен!
Агнешка смотрела на дорогу, Семен на Агнешку. Профиль у нее даже красивый. Слегка тяжеловатый и резкий, особенно линия подбородка, но все же…
– Налево, – сказал он.
И авто выбралось на дорогу. Под колесами радостно зашуршал гравий, брызнул в стороны, и Семена слегка вдавило в сиденье.
Сам бы он не справился. В этом все дело. Малейшее усилие отзывается болью в боку, а левая рука, напротив, онемела, даром что пистолет в правой. Отключится? Что ж, Семен охотно верил, что будет отключаться, и не раз. И что какое-то из этих отключений больницей закончится. Но без своей ненадежной союзницы он и до магазина не добрался бы.
– Расскажи мне о ней, – попросила Агнешка, поворачиваясь. Нахмурилась. Спросила: – Ты нормально? Жара нет? Озноба?
– Нету. За дорогой следи. А рассказывать… да нечего рассказывать.
Но лучше уж рассказ, чем Агнешкин интерес к его здоровью.
Варвара Алексеевна Кузькина – фамилия девичья – появилась на свет двадцать пять лет тому в поселке Сивые Лапы в семье деревенского библиотекаря и агрономши. Росла. Училась. Закончила местную школу с золотой медалью и иллюзиями, каковые и привели дитя в областной центр.
Там Варвара Алексеевна провела два года в смутной надежде осчастливить местный вуз новой студенткой, но вместо этого осчастливила местную забегаловку новой официанткой. Неизвестно, как сложилась бы жизнь, если бы однажды отчаяние и неустроенность жизни не привели Варвару Алексеевну на мост. Надо сказать, мост был высоким и красивым, а речушка, под ним протекавшая, мелкой и грязной. Но это девушку не остановило.
Она решительно перебралась через перила и ласточкой сиганула вниз. Ей повезло не разбиться о берег, не напороться на сваю или трубу, которые в великом множестве утыкали дно речушки, не захлебнуться, а главное – привлечь безрассудностью поступка внимание проходившего мимо Олега Георгиевича Кавушкина. Последний, будучи хмелен и лих, ринулся спасать утопленницу.
Спас.
Был очарован.
Женился.
В чем потом неоднократно раскаивался.
Жизнь семейная дала трещину не сразу, а когда все же дала, оказалось, что молодая супруга уже в курсе многих тайных дел Олега Георгиевича и при разводе имеет возможность сильно напакостить. Настолько сильно, что Кавушкин предпочел смириться с ситуацией.
– Что изменилось? – спросила Агнешка, останавливая машину. Слева виднелась будка деревенского магазинчика, у которой уже толклась разномастная бабья стая.
– В смысле?
В магазине была еда и вода. А пить хотелось. Зверски хотелось пить.
– Если он мирился, тогда почему нанял тебя? А если не мирился, то почему нанял только теперь? Понимаешь?
Нет. Сейчас Семену хотелось не понимать, а пить. Водички. Холодненькой. Сладенькой. Много. Чтобы хватило разлепить ссохшиеся вдруг губы, и по языку прокатилась, коснулась растрескавшихся от засухи десен и…
– Пойдем, – вздохнув, сказала Агнешка и выбралась из машины. Прежде чем Семен успел возмутиться – она не должна выпадать из его поля зрения, – Агнешка оказалась с другой стороны машины и буркнула: – Ствол спрячь.
Бабы у магазина уже вовсю шушукались, пересмеиваясь. Агнешка же легко, словно ребенка, подняла Семена. Поставила. Сунула руку, позволяя вцепиться в локоть, и мстительно поинтересовалась:
– Видишь, я же была права! Ты без меня не сможешь.
У него хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть.
Варенька решила сбежать из дому, но решить оказалось проще, чем сделать. Двое, приставленных Сергеем – вот цербер же! – оказались проворны и слишком тупы, чтобы испугаться ее угроз. Или, наоборот, умны? Их лица – красные круги над белыми воротничками – не выражали ничего.
Люди-големы.
– …и будьте любезны, постарайтесь проявить немного вкуса, – капризно сказала Варенька, покачивая ножкой. Пол со стеклянными звездами ламп отражал совершенство узкой ступни, хрупкой щиколотки, в меру крепкой и полной голени. И впадинку под коленкой.
Какой коварный пол! А големы уставились на собственное отражение. Им будто бы все равно, хотя на самом деле устали. Варенька чувствовала их раздражение, упрятанное под броней пиджаков, и возмущение, и непонимание.
Подали туфельки. Примерили. Подали зеркальце. Подали чай. И снова туфельки. Зеркальце. Чай. Капризы. Голос должен быть раздражающим, чтобы и у продавцов, и у големов сводило скулы от ненависти. Ничего, Варенька вас тоже ненавидит.
Просто так.
И продолжает играть.
Потом еще бутик. И еще. Салон красоты и… маленькая дверца в массажной комнате. К тому времени големы будут слишком на взводе, чтобы не воспользоваться возможностью перекурить.
Человек-сверчок разозлится на них. Или нет? Можно потом вернуться тем же путем, и тогда никто не узнает…
А эти туфельки были милы. Ярко-красные с округлыми носами и тупыми, чуть скошенными каблуками, на которых блестели золотом крохотные бабочки.
– Возьмите, – указала Варенька на пакет. И из вредности купила еще две пары. Одна препошлейшая, надо будет подарить кому-нибудь… к примеру, Олежковой любовнице.
Той самой, из-за которой он устроил балаган.
Он сам виноват в своей смерти.
Узнать бы еще, кто его убил.
Из бутика Варенька выходила в состоянии задумчивом и даже рассеянном. Случайная мысль о пассии мертвого мужа – кстати, потом, когда узнают про смерть, надо будет заехать за теми черными туфельками от Christian Louboutin – расстроила.
И притворяться стервой не пришлось. Само получилось. Но стоило выскользнуть за дверь – големы, как и ожидалось, остались в холле – и злость исчезла.
Купив в ближайшем магазинчике мобильный с картой, Варенька набрала по памяти номер и ласково пропела:
– Привет, Семен. Соскучился? И я подумала, что соскучился. Давай встретимся, а? Нет, ну что ты… нет, я предлагаю договориться. Именно. Ты мне, я тебе. Скажи, что ты хочешь? Точнее, сколько? Я теперь богатая женщина. Очень богатая. И должна тебе сказать спасибо. Как за что? Ты же меня вдовой сделал! Нет-нет, Семен, мне чужих заслуг не надо. Мне своих хватит. Так когда и где? И сколько?
– Не говори, что ты собираешься с ней встречаться! – возмущению Агнешки не было предела. Ну подумать только, до чего глупы мужчины! Во всяком случае именно этот конкретный мужчина, который не так давно почти лежал на сиденье, постанывая на ухабах, а теперь рвется в бой, как боевой жеребец при звуке горна.
А жеребец и есть. Любовница бывшая свистнула, поковыряла пальчиком в раненом самолюбии, и пожалуйста, готов на все, чтобы доказать, что круче бабы.
Идиот крапчатый.
– Теперь я знаю, чего от нее ждать, – ответил Семен, прижимая к груди бутылку кваса.
– Неужели?
– Предлагаешь не идти?
Предлагает, но сомневается, что Семен послушает. Агнешка закусила губу и уставилась в зеркальце. Думала она недолго, потому как выход виделся один и размышления в большей степени касались того, как представить этот выход Семену.
– Вместо тебя пойду я.
Он фыркнул.
– Тебя она убьет. Не знаю, чем ты не угодил, но если стреляла один раз, выстрелит и второй. Для этого и на встречу зовет. И потому предложила самому цену назвать. Все равно платить не собирается. Следовательно, что?
– Что? – послушно повторил вопрос Семен. И посмотрел как-то странно, словно впервые увидел.
– Следовательно, идти должна я. Как посредник. Все логично. Ты опасаешься встречи, не доверяешь ей, а потому нанял меня.
– Так сразу и нанял?
– Да. Должна же я выгоду получить от того, что твоей сообщницей стала. Так вот, ты нанял меня для переговоров и обмена…
Фантазерка. И авантюристка. Глаза блестят, на щеках румянец. А может, действительно пустить ее? Пусть прощупает почву…
Сбежит. Воспользуется шансом сказать Семену «до свидания».
– Не сбегу, – возразила на невысказанные сомнения Агнешка. – И вообще назначь встречу в каком-нибудь таком месте, где бы мог видеть меня из машины. Сядешь за руль. И если что…
– Ты не знаешь Вареньку, – слабый аргумент, но хоть как-то Семен должен воспрепятствовать.
– Не знаю, – охотно согласилась Агнешка. – Вот и познакомлюсь. Заодно и присмотрюсь к твоей… Вареньке. Тот конверт у тебя? Дай.
Семен отдал. Ему было интересно, что она станет делать с бумагами. Распаковала, вытряхнула на колени белым ворохом. Несколько, соскользнув, упали на пол. Агнешка потянулась за ними и сбросила еще пару. Подняла. Уронила. Перепутала.
– Извини.
Листы выскальзывали из неловких пальцев, и Агнешка краснела. Злилась, что читалось по сомкнутым губам и красным пятнам на носу.
– Давай, может, дома посмотришь? – предложил Семен, помогая сгрести разлетевшиеся листы в кучу. – Там стол есть. Удобнее будет.
Зыркнула. Кивнула. Но конверт не отдала. Опасается, что Семен заберет?
– А то на нас уже внимание обращают.
И ведь не соврал. Рассевшись на скамейки, словно на жердочки, бабы пялились на машину, изредка перекидываясь друг с другом фразочками, за которыми следовали взрывы смеха.
– Запомнят. Настучат участковому… или ты этого добиваешься?
Она вскинула голову, резанув взглядом.
– Я не… – объяснять не стала, взяла с места резко. Из-под колес пырснул мелкий камень, разгоняя кур и двух дворняг, возившихся в пыли. Бабы загомонили, замахали руками, точно прощаясь и с машиной, и с пассажирами.
Агнешка вела одной рукой, другой пытаясь засунуть конверт за пояс. А когда не вышло, сунула его себе под задницу. Ну тоже вариант.
Добравшись до перекрестка, она притормозила, буркнув:
– В аптеку бы. Тебе антибиотики нужны.
– А продадут без рецепта?
– Те, которые реально помогут, вряд ли.
– Тогда смысла нет.
Мгновенное искушение – зачем рецепт, когда пистолет имеется – и отказ: если с убийством есть еще шанс разобраться, то от грабежа отмыться не выйдет.
– Ты умрешь, – зловредно сказала Агнешка, выруливая на песчаную дорогу. – Потому что упрямый. И бестолковый. И у тебя дыра в боку…
– А еще пистолет и наручники, – подсказал Семен, пытаясь сесть так, чтобы треклятый бок ныл поменьше. – Ты аккуратнее, а?
Как ни странно, послушала.
А до Вареньки получилось дозвониться с первого раза. Она вздыхала, сопела, отнекивалась, а потом взяла и согласилась на встречу в указанном Семеном месте. И кажется, обрадовалась. Неужели и вправду добить хочет? Место-то подходящее, безлюдное, тихое…
Но если так, то Семен не имеет права пускать на встречу Агнешку. Слишком опасно.
Агнешка сидела на полу, сунув под зад одну из грязных подушек, и раскладывала по стопкам бумаги. Изредка она дергала за цепь, словно проверяя – не исчезла ли. Нет уж, сообщники сообщниками, а цепь цепью.
– А ты его не проверял? – Агнешка закусила кончик листа. – Олега?
– Зачем?
Лист раскачивался, и вид у Агнешки был презабавный. Семен бы посмеялся, если б не так больно было.
– Затем, что он решил избавиться от жены. Столько лет терпел, а тут вдруг… – она рассортировала документы по одной ей понятной схеме. – Почему? Потому, что у него кто-то появился. Кто-то такой, ради кого можно пойти на риск. Кто-то такой, кого бы Варенька испугалась настолько, чтобы решиться на убийство.
Она подтянула ноги к груди, накрыла руками и сгорбилась, упираясь подбородком в сложенные ладони. Смотрит выжидающе. Одобрения ждет? Семен готов одобрить. Ему самому следовало бы додуматься.
– Любовница?
Агнешка пожала плечами и не очень уверенно ответила:
– Скорее всего. Смотри, если бы все как раньше, Вареньке достаточно было пригрозить ему или тебе. А она сразу убивать. Только опять же странно все это. Если хотела повесить убийство на тебя, то зачем стреляла? Не понимаю.
– Я тоже, – честно признался Семен.
– А еще конверт пустой. Если он лежит, то что-то значит. Как ты думаешь?
Никак. Семен не думает – он знает, что за конвертом скрывается тишина заброшенного дома и такой же заброшенной памяти. Ложный след.
– Или ты что-то пропустил, – Агнешка решительно сгребла бумаги и, указав на свой чемодан, велела: – Неси. Тебя перевязать надо. И решить, что делать дальше.
Ничего. На встречу Семен поедет сам. Он так решил.
Бонни и Клайд
– Нормально вроде.
В огонь не швырнула. Странно, обычно палит, а этот оставила. Ну и пускай, ей виднее.
Варенька ходила по дому. Ей здесь не нравилось – слишком роскошно и слишком бестолково. Неуютно. Французские окна, английские гардины, итальянские стулья, испанские обои и голландской ковки светильник. Полный интернационал, от которого Вареньку если не тошнит, то уж точно подташнивает.
Она со вздохом упала на диван и, закинув ножки на подлокотники – светлая кожа с золотым тиснением, – уставилась на люстру. До чего же уродлива! Железные рога, проросшие редкими шишками-лампами.
Заменить. Все заменить! Стереть, как будто ничего и не было! Теперь Варенька сможет… если не теперь, то очень скоро.
– Значит, вы не знаете, где Олег Георгиевич? – ее собеседнику надоело изображать статую. И тоном дает понять, что считает подобное поведение недостойным. И неприемлемым. И еще каким-нибудь «не».
Он сух и суров. Железный сверчок в костюме английского сукна.
– Понятия не имею.
На его лице застыли брезгливость и отвращение.
– Олег Георгиевич никогда прежде не исчезал, не оставив инструкций о… – скрипучий голос. Красные ладони трутся друг о друга, и рукава костюма – жесткие надкрылья с глянцевым блеском – трескаются складками. Неужели этот человек не видит, насколько он мерзостен?
Вот бы Антошке его показать! Нарисовал бы? Кем? Не шутом – шут уже занят. И король тоже. А вот рыцарем… рыцарь-сверчок. Интересно.
Варенька даже села, уставилась на собеседника, отчего тот – вот чудо – смутился.
Треугольное лицо с высоким и широким лбом и острым подбородком, на котором серой черточкой выделялись губы. Глаза огромные, круглые и выпученные. А бровей как будто и нету, до того светлые.
Волосы прилипли к черепушке – чем не шлем? И только на затылке топорщились забавным хохолком – плюмаж?
– Знаете, Сережа, а я вот подумала, что вы правы, – Вареньку позабавило то, как он вздрогнул и отвернулся. – Он и вправду никогда не исчезал, не оставив инструкций. Олежка обязательный.
– Да.
– И я начинаю опасаться, как бы не случилось чего-нибудь плохого. Понимаете?
Понимает. Дергается, пытаясь собрать членистые конечности, заслониться ими от Варенькиного обаяния. Не выйдет, дружок. Слишком ты… заинтересован.
Она подалась вперед, почти сползла с дивана, упав коленями на ковер – Персия? – протянула сложенные руки, прошептав:
– Я не переживу, если с ним… если он…
Попятился. Вжался в кожу кресла, словно опасаясь, что Варенька ненароком коснется. А блеклые щеки вспыхнули. Ну же, рыцарь-сверчок, сделай что-нибудь. Подними даму с колен.
– Мне бы хотелось, чтобы вы немедленно занялись этим делом.
– Д-да.
– Олега надо найти. И поскорее!
– Да.
Он встал и в два шага – ноги-то длиннющие, что ходули, – оказался в другой части комнаты. Откашлялся. И нормально уже произнес:
– Варвара Алексеевна, прекратите это…
– Что? – она все-таки поднялась, но преследовать не стала. Потом как-нибудь. Если настроение еще будет.
– Все. Ваши шутки на меня… не действуют.
Неужели? Что ж ты тогда запинаешься, а? Ну да сейчас Варенька готова подыграть. Она смутится и потупит взор. Опустит плечики и, может быть, закроет лицо руками. Пусть думает, что ей стыдно.
– И Олега Георгиевича я найду. Обязательно. И если с ним что-то случилось…
…то хозяйкой в доме будет она.
– …то я обязательно разберусь, что случилось и по чьей вине. Понятно?
– Конечно, Сережа. Твоя решительность не может не радовать. Но могу я помочь хоть чем-то?
– Можете. Если вас не затруднит, предоставьте список ваших… любовников.
А вот это уже наглость. Варенька с наслаждением швырнула в рыцаря-сверчка вазу. Конечно, промахнулась, но тот, пользуясь предлогом, нырнул за дверь. Затаился.
Сволочь! Ненавидит! Всегда ненавидел, с самой первой встречи. А Олег еще смеялся, говорил, дескать, у собаки должен быть один хозяин.
Ей бы тогда призадуматься, но нет, решила – блажит благоверный, ну и бес с ним. А он не блажил, он готовил почву, чтобы от Вареньки избавиться.
Сначала Сергей и служба охраны – да кому ты нужен, Олежка, Георгиев сын? Потом Семен, на хвост севший. А дальше что?
– А ничего! – Варенька, застыв напротив зеркала – Англия? Америка? – поправила прическу. – Ни-че-го! Я первая успела, слышишь ты?
Последнее шепотом: этому дому веры не больше, чем Олегу. Но настроение улучшилось.
А списочек подготовить стоит. И не только любовников, но и любовниц. Пусть Сереженька, раз уж ему так хочется, копается в белье. Авось, и угомонится в кои-то веки.
Веки Семена дрожали, губы шевелились, но бормотание сонное было неразборчиво. Агнешка вздохнула и пощупала лоб. Вроде холодный. Значит, просто кошмар.
– Н-нет! Н-на… стрляй! – попросил он, хватая за руку. – Пжлста.
– Не буду, – пообещала Агнешка, переворачиваясь на другой бок. От холера! Теперь этого недокиллера еще и жалко! Невиновный он… может, и вправду невиновный?
Ну да, невиновный. Конечно. Труп он вывозил? Вывозил. В болоте топил? Топил. Агнешку похитил? Похитил. И кто он после этого, а?
И главное, что ей делать?
Ядка, верно, с ума уже сходит… и на работе тоже… хотя нет, на работе-то все просто. Буйволенко первый день хмуриться будет. Второй кряхтеть. А на третий, покраснев рожей, рявкнет, чтоб приказ об увольнении готовили.
Вот! Из-за этого детектива она теперь и безработная.
Агнешка испытала острое желание придушить идиота, но сдержалась. Во-первых, его смерть ничего не даст – ключик-то по-прежнему под печкой. Во-вторых, она – точно не убийца.
И что остается? Мысль была. Назойливая, как здешние мухи. Бестолковая. И в то же время вполне симпатичная.
С нею Агнешка и заснула. А проснувшись – солнце встало, лизнуло веки светом, – ухватилась за идею с новыми силами.
Семен тоже встал, отполз к печке и, выковыряв из дыры ключ, задумчиво его разглядывал.
– Отпустишь? – с надеждой поинтересовалась Агнешка, сдерживая зевоту. Зевота не сдержалась.
Семен мотнул головой и сунул ключ в банку. А банку вернул на полочку. Пистолет же отправился за пояс.
– Я в магазин. Чего тебе привезти?
Мозгов, если думает, что Агнешка такая дура, что поверит. В магазин… конечно, сядет в машину и свалит. А ей в домике этом оставайся, жди неизвестно чего. Если вообще в итоге дождется. Может, он полный псих и убить не в состоянии, а вот уехать и забыть… она умрет от голода и жажды, в тоске, одиночестве. Будет кричать, пока не осипнет, рвать цепь и, отчаявшись, грызть руку.
– Эй, ты чего? Ты не… ты стой! Не подходи! – Семен попятился, выставив пистолет, и предупредил: – Выстрелю!
– Стреляй!
Агнешка до того ярко нарисовала картину собственной будущей смерти, что совсем перестала бояться пистолета. Пуля в голову милосерднее.
– Да я вернусь, – кажется, Семен сообразил, в чем дело. – Честно вернусь! Ну послушай, мне идти больше некуда. И ты мне нужна. Перевязывать. Мне ж к врачам соваться не с руки…
Поэтому и держишь на цепи собственного ветеринара.
– У меня к тебе предложение, – сказала Агнешка, примиряющим жестом поднимая руки. – Я тебе помогаю найти настоящего убийцу, а ты меня отпускаешь.
Он хмыкнул.
– Ну сам посуди. Тебе нужен помощник. Хороший, надежный и…
– Именно, надежный.
Ну да, не верит. Агнешка и сама бы не поверила. Но с выбранного пути не свернула:
– Ты сам ненадежный. Ты крови потерял столько, что… что в любой момент можешь отключиться. Раз – и все. А там «Скорая» и больничка, которой ты так избегаешь. Или вообще сразу кома и смерть. Что тогда со мной будет? А?
Хмурится. Рукой повязку трогает, словно это что-то дает.
– Да, верю, что ты сейчас почти нормально себя чувствуешь. Ты же отдохнул, отлежался. Да только хватит силенок твоих на час-полтора от силы. А дальше я тебе сказала, что будет. Поверь дипломированному…
– Ветеринару, – буркнул он. Но глядел теперь чуть-чуть иначе. Самую малость, но Агнешка воспряла духом.
– И второй момент. Формально я твоя соучастница. Я помогала прятать тело, – она загнула палец. – Я привезла тебя сюда…
– Под дулом пистолета.
– И оказала медицинскую помощь. Причем безо всякого дула. Я могла вообще не говорить, кто я и чего умею.
Уф, какой же он упрямый! Прямо злости никакой не хватает. Думает-думает, прямо видно, как за лбом его покатым мысли шубуршатся, точно мыши в норе. Знать бы еще, до чего дошубуршатся.
– Послушай, ну мне и вправду не в кайф тут сидеть. Да и ты все время рядом будешь. С пистолетом.
Он медленно кивнул. Согласен?! Согласен!
Агнешка смотрела на дорогу, Семен на Агнешку. Профиль у нее даже красивый. Слегка тяжеловатый и резкий, особенно линия подбородка, но все же…
– Налево, – сказал он.
И авто выбралось на дорогу. Под колесами радостно зашуршал гравий, брызнул в стороны, и Семена слегка вдавило в сиденье.
Сам бы он не справился. В этом все дело. Малейшее усилие отзывается болью в боку, а левая рука, напротив, онемела, даром что пистолет в правой. Отключится? Что ж, Семен охотно верил, что будет отключаться, и не раз. И что какое-то из этих отключений больницей закончится. Но без своей ненадежной союзницы он и до магазина не добрался бы.
– Расскажи мне о ней, – попросила Агнешка, поворачиваясь. Нахмурилась. Спросила: – Ты нормально? Жара нет? Озноба?
– Нету. За дорогой следи. А рассказывать… да нечего рассказывать.
Но лучше уж рассказ, чем Агнешкин интерес к его здоровью.
Варвара Алексеевна Кузькина – фамилия девичья – появилась на свет двадцать пять лет тому в поселке Сивые Лапы в семье деревенского библиотекаря и агрономши. Росла. Училась. Закончила местную школу с золотой медалью и иллюзиями, каковые и привели дитя в областной центр.
Там Варвара Алексеевна провела два года в смутной надежде осчастливить местный вуз новой студенткой, но вместо этого осчастливила местную забегаловку новой официанткой. Неизвестно, как сложилась бы жизнь, если бы однажды отчаяние и неустроенность жизни не привели Варвару Алексеевну на мост. Надо сказать, мост был высоким и красивым, а речушка, под ним протекавшая, мелкой и грязной. Но это девушку не остановило.
Она решительно перебралась через перила и ласточкой сиганула вниз. Ей повезло не разбиться о берег, не напороться на сваю или трубу, которые в великом множестве утыкали дно речушки, не захлебнуться, а главное – привлечь безрассудностью поступка внимание проходившего мимо Олега Георгиевича Кавушкина. Последний, будучи хмелен и лих, ринулся спасать утопленницу.
Спас.
Был очарован.
Женился.
В чем потом неоднократно раскаивался.
Жизнь семейная дала трещину не сразу, а когда все же дала, оказалось, что молодая супруга уже в курсе многих тайных дел Олега Георгиевича и при разводе имеет возможность сильно напакостить. Настолько сильно, что Кавушкин предпочел смириться с ситуацией.
– Что изменилось? – спросила Агнешка, останавливая машину. Слева виднелась будка деревенского магазинчика, у которой уже толклась разномастная бабья стая.
– В смысле?
В магазине была еда и вода. А пить хотелось. Зверски хотелось пить.
– Если он мирился, тогда почему нанял тебя? А если не мирился, то почему нанял только теперь? Понимаешь?
Нет. Сейчас Семену хотелось не понимать, а пить. Водички. Холодненькой. Сладенькой. Много. Чтобы хватило разлепить ссохшиеся вдруг губы, и по языку прокатилась, коснулась растрескавшихся от засухи десен и…
– Пойдем, – вздохнув, сказала Агнешка и выбралась из машины. Прежде чем Семен успел возмутиться – она не должна выпадать из его поля зрения, – Агнешка оказалась с другой стороны машины и буркнула: – Ствол спрячь.
Бабы у магазина уже вовсю шушукались, пересмеиваясь. Агнешка же легко, словно ребенка, подняла Семена. Поставила. Сунула руку, позволяя вцепиться в локоть, и мстительно поинтересовалась:
– Видишь, я же была права! Ты без меня не сможешь.
У него хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть.
Варенька решила сбежать из дому, но решить оказалось проще, чем сделать. Двое, приставленных Сергеем – вот цербер же! – оказались проворны и слишком тупы, чтобы испугаться ее угроз. Или, наоборот, умны? Их лица – красные круги над белыми воротничками – не выражали ничего.
Люди-големы.
– …и будьте любезны, постарайтесь проявить немного вкуса, – капризно сказала Варенька, покачивая ножкой. Пол со стеклянными звездами ламп отражал совершенство узкой ступни, хрупкой щиколотки, в меру крепкой и полной голени. И впадинку под коленкой.
Какой коварный пол! А големы уставились на собственное отражение. Им будто бы все равно, хотя на самом деле устали. Варенька чувствовала их раздражение, упрятанное под броней пиджаков, и возмущение, и непонимание.
Подали туфельки. Примерили. Подали зеркальце. Подали чай. И снова туфельки. Зеркальце. Чай. Капризы. Голос должен быть раздражающим, чтобы и у продавцов, и у големов сводило скулы от ненависти. Ничего, Варенька вас тоже ненавидит.
Просто так.
И продолжает играть.
Потом еще бутик. И еще. Салон красоты и… маленькая дверца в массажной комнате. К тому времени големы будут слишком на взводе, чтобы не воспользоваться возможностью перекурить.
Человек-сверчок разозлится на них. Или нет? Можно потом вернуться тем же путем, и тогда никто не узнает…
А эти туфельки были милы. Ярко-красные с округлыми носами и тупыми, чуть скошенными каблуками, на которых блестели золотом крохотные бабочки.
– Возьмите, – указала Варенька на пакет. И из вредности купила еще две пары. Одна препошлейшая, надо будет подарить кому-нибудь… к примеру, Олежковой любовнице.
Той самой, из-за которой он устроил балаган.
Он сам виноват в своей смерти.
Узнать бы еще, кто его убил.
Из бутика Варенька выходила в состоянии задумчивом и даже рассеянном. Случайная мысль о пассии мертвого мужа – кстати, потом, когда узнают про смерть, надо будет заехать за теми черными туфельками от Christian Louboutin – расстроила.
И притворяться стервой не пришлось. Само получилось. Но стоило выскользнуть за дверь – големы, как и ожидалось, остались в холле – и злость исчезла.
Купив в ближайшем магазинчике мобильный с картой, Варенька набрала по памяти номер и ласково пропела:
– Привет, Семен. Соскучился? И я подумала, что соскучился. Давай встретимся, а? Нет, ну что ты… нет, я предлагаю договориться. Именно. Ты мне, я тебе. Скажи, что ты хочешь? Точнее, сколько? Я теперь богатая женщина. Очень богатая. И должна тебе сказать спасибо. Как за что? Ты же меня вдовой сделал! Нет-нет, Семен, мне чужих заслуг не надо. Мне своих хватит. Так когда и где? И сколько?
– Не говори, что ты собираешься с ней встречаться! – возмущению Агнешки не было предела. Ну подумать только, до чего глупы мужчины! Во всяком случае именно этот конкретный мужчина, который не так давно почти лежал на сиденье, постанывая на ухабах, а теперь рвется в бой, как боевой жеребец при звуке горна.
А жеребец и есть. Любовница бывшая свистнула, поковыряла пальчиком в раненом самолюбии, и пожалуйста, готов на все, чтобы доказать, что круче бабы.
Идиот крапчатый.
– Теперь я знаю, чего от нее ждать, – ответил Семен, прижимая к груди бутылку кваса.
– Неужели?
– Предлагаешь не идти?
Предлагает, но сомневается, что Семен послушает. Агнешка закусила губу и уставилась в зеркальце. Думала она недолго, потому как выход виделся один и размышления в большей степени касались того, как представить этот выход Семену.
– Вместо тебя пойду я.
Он фыркнул.
– Тебя она убьет. Не знаю, чем ты не угодил, но если стреляла один раз, выстрелит и второй. Для этого и на встречу зовет. И потому предложила самому цену назвать. Все равно платить не собирается. Следовательно, что?
– Что? – послушно повторил вопрос Семен. И посмотрел как-то странно, словно впервые увидел.
– Следовательно, идти должна я. Как посредник. Все логично. Ты опасаешься встречи, не доверяешь ей, а потому нанял меня.
– Так сразу и нанял?
– Да. Должна же я выгоду получить от того, что твоей сообщницей стала. Так вот, ты нанял меня для переговоров и обмена…
Фантазерка. И авантюристка. Глаза блестят, на щеках румянец. А может, действительно пустить ее? Пусть прощупает почву…
Сбежит. Воспользуется шансом сказать Семену «до свидания».
– Не сбегу, – возразила на невысказанные сомнения Агнешка. – И вообще назначь встречу в каком-нибудь таком месте, где бы мог видеть меня из машины. Сядешь за руль. И если что…
– Ты не знаешь Вареньку, – слабый аргумент, но хоть как-то Семен должен воспрепятствовать.
– Не знаю, – охотно согласилась Агнешка. – Вот и познакомлюсь. Заодно и присмотрюсь к твоей… Вареньке. Тот конверт у тебя? Дай.
Семен отдал. Ему было интересно, что она станет делать с бумагами. Распаковала, вытряхнула на колени белым ворохом. Несколько, соскользнув, упали на пол. Агнешка потянулась за ними и сбросила еще пару. Подняла. Уронила. Перепутала.
– Извини.
Листы выскальзывали из неловких пальцев, и Агнешка краснела. Злилась, что читалось по сомкнутым губам и красным пятнам на носу.
– Давай, может, дома посмотришь? – предложил Семен, помогая сгрести разлетевшиеся листы в кучу. – Там стол есть. Удобнее будет.
Зыркнула. Кивнула. Но конверт не отдала. Опасается, что Семен заберет?
– А то на нас уже внимание обращают.
И ведь не соврал. Рассевшись на скамейки, словно на жердочки, бабы пялились на машину, изредка перекидываясь друг с другом фразочками, за которыми следовали взрывы смеха.
– Запомнят. Настучат участковому… или ты этого добиваешься?
Она вскинула голову, резанув взглядом.
– Я не… – объяснять не стала, взяла с места резко. Из-под колес пырснул мелкий камень, разгоняя кур и двух дворняг, возившихся в пыли. Бабы загомонили, замахали руками, точно прощаясь и с машиной, и с пассажирами.
Агнешка вела одной рукой, другой пытаясь засунуть конверт за пояс. А когда не вышло, сунула его себе под задницу. Ну тоже вариант.
Добравшись до перекрестка, она притормозила, буркнув:
– В аптеку бы. Тебе антибиотики нужны.
– А продадут без рецепта?
– Те, которые реально помогут, вряд ли.
– Тогда смысла нет.
Мгновенное искушение – зачем рецепт, когда пистолет имеется – и отказ: если с убийством есть еще шанс разобраться, то от грабежа отмыться не выйдет.
– Ты умрешь, – зловредно сказала Агнешка, выруливая на песчаную дорогу. – Потому что упрямый. И бестолковый. И у тебя дыра в боку…
– А еще пистолет и наручники, – подсказал Семен, пытаясь сесть так, чтобы треклятый бок ныл поменьше. – Ты аккуратнее, а?
Как ни странно, послушала.
А до Вареньки получилось дозвониться с первого раза. Она вздыхала, сопела, отнекивалась, а потом взяла и согласилась на встречу в указанном Семеном месте. И кажется, обрадовалась. Неужели и вправду добить хочет? Место-то подходящее, безлюдное, тихое…
Но если так, то Семен не имеет права пускать на встречу Агнешку. Слишком опасно.
Агнешка сидела на полу, сунув под зад одну из грязных подушек, и раскладывала по стопкам бумаги. Изредка она дергала за цепь, словно проверяя – не исчезла ли. Нет уж, сообщники сообщниками, а цепь цепью.
– А ты его не проверял? – Агнешка закусила кончик листа. – Олега?
– Зачем?
Лист раскачивался, и вид у Агнешки был презабавный. Семен бы посмеялся, если б не так больно было.
– Затем, что он решил избавиться от жены. Столько лет терпел, а тут вдруг… – она рассортировала документы по одной ей понятной схеме. – Почему? Потому, что у него кто-то появился. Кто-то такой, ради кого можно пойти на риск. Кто-то такой, кого бы Варенька испугалась настолько, чтобы решиться на убийство.
Она подтянула ноги к груди, накрыла руками и сгорбилась, упираясь подбородком в сложенные ладони. Смотрит выжидающе. Одобрения ждет? Семен готов одобрить. Ему самому следовало бы додуматься.
– Любовница?
Агнешка пожала плечами и не очень уверенно ответила:
– Скорее всего. Смотри, если бы все как раньше, Вареньке достаточно было пригрозить ему или тебе. А она сразу убивать. Только опять же странно все это. Если хотела повесить убийство на тебя, то зачем стреляла? Не понимаю.
– Я тоже, – честно признался Семен.
– А еще конверт пустой. Если он лежит, то что-то значит. Как ты думаешь?
Никак. Семен не думает – он знает, что за конвертом скрывается тишина заброшенного дома и такой же заброшенной памяти. Ложный след.
– Или ты что-то пропустил, – Агнешка решительно сгребла бумаги и, указав на свой чемодан, велела: – Неси. Тебя перевязать надо. И решить, что делать дальше.
Ничего. На встречу Семен поедет сам. Он так решил.
Бонни и Клайд
Разговор, которого не было
Что я почувствовал, впервые убив человека? Да сначала ничего, а потом… потом будто ощутил вдруг вкус выпивки. Ты, мертвец, ожил ненадолго. Сердце трепыхнулось, застучало. Кровушка побежала по жилам. Голова затрещала от боли, правда, недолгой. Нет, этого не расскажешь, чтоб понять, каково это ожившим быть, нужно сначала издохнуть.
Видели б вы сейчас свою рожу, мистер Шеви. Прям смешно глядеть, до чего брезглива. Ну да, такие уж мы с Бонни, чего ж теперь-то? Плакаться? Пускай другие плачут. А Клайд станет веселиться.
Клайд – чемпион!
Видели небось мое письмишко? Я его от души написал, поблагодарил человека за доброе дело и хорошую машину, а уж Генри сам это письмишко по всем газетам рассовал. И скажу я вам, что лучшей рекламы он и придумать не мог!
А мне что? Мне не жалко. Ведь хорошая ж машинка, или вы со мной спорить станете? Нет? И славно. Спорить с Клайдом – дело тухлое.
Нет, про убийство я рассказывать не стану. Не хочу, и все. Вот, точно Бонни говорит, моментец неподходящий. Могу рассказать про других, кто со мной поехал.
Бак… ну Бак пока сидит, поддался на уговоры бабьи и в полицию пошел. Исправиться он хочет. А натуру-то не выправишь. Вернется Бак из тюрьмы – и ко мне. Вот увидите!
Бланш его – девка, конечно, славная, но из другого теста. Ей нас не понять, а нам не понять ее. Чего хорошего в тухлой жизни? Ну да я зла не держу, и пусть она на меня не сердится, мы с Баком как-нибудь сами, без бабья разберемся. А так-то я за ней приглядываю, чтоб не обижал никто. И Бонни она по нраву, потому как тихая, домашняя.
Вот малыш Джонси, мы его случайно прихватили с собой, думали, что на денек-другой, а вышло иначе. Ну да Вилли не в обиде, ему с нами хорошо.
Еще Рой Гамильтон есть. Ну был, а потом от нас отошел, и сами видите, чего получилось: попался копам. С Клайдом ему везло, а когда свалил, то и везенье сразу закончилось. Ну я не в обиде, я старому дружку помогу. И не потому, что так уж Гамильтона люблю – скотина он редкостная, – а потому, что он в Истхеме сидит, а туда попасть я никому не пожелаю.
Ничего, придет срок, и ввалим мы копам. Ответят по полной. Вот вроде и все. Может, еще кто прибьется, так я ж не гадалка, чтоб будущее видеть. Но главное-то вот в чем. Люди приходят и уходят, их право, Клайд силой никого держать не станет, да только мы с Бонни навеки друг с другом повязаны. Вот так-то, мистер Шеви.
Ох, про ограбления рассказывать? Про которое? Я, говоря по правде, все и не упомню, столько их было-то. Снова кривитесь. Вот скажете, вы ж на войне-то не были? И я тоже, но я про другое говорю. Почему, когда на войне убиваешь, это нормально, а когда тут, то сразу вой поднимают? Что? Мир? Права? Да срать я хотел на их права, как и они на мои. А мира никогда не было и не будет.
Мир – это когда всем поровну, а не когда одни другим подачки в зубы швыряют, откупаются. Нет, мистер Шеви, я не коммунист, вот вечно вы что-нибудь разэтакое да придумаете. Я просто человек, которому надоело, что об него ноги вытирают.
И Бонни такая же.
Мы молоды и сильны. Ненадолго? Ну и пускай. Сколько ни есть, а все наше. Правда, Бонни? Видите, она меня понимает.
Мы, если хотите знать, две стороны одной монеты. Той самой, за которую нас и купили.
А с ограблениями… ну не лезли мы туда, где нарваться можно, тут уж везение или нет, но когда в голове пусто, даже Дьявол не спасет. Мы точно знали, что если в большой банк сунемся, то на пороге и поляжем. Большие банки серьезные ребята пасут. А вот если помельче, то тут и раздолье.
Поначалу мы даже в мелкие не совались. Так, по магазинчикам и бензоколонкам гуляли, на них-то всегда есть чем поживиться. Немного? Ну так мы и не жадные. Пусть Диллинджер гремит мошной на все Штаты, а Бонни и Клайд из другого теста. Деньги-то на тот свет не возьмешь.
В общем, мы просто ехали. Ну да, просто брали и ехали. Какие планы? Я ж говорю, Клайд – чемпион, а не бухгалтер! Начнете вы меня слушать или нет? Вот и хорошо. Молчите. Вы когда молчите, то особенно мне нравитесь. Ну значится, ехали мы и ехали. Потом останавливались где-нибудь, ну просто когда появлялось желание остановиться…
– Будто пихал кто под локоть. Смотри, Бонни, вон местечко подходящее. А я уже Клайду говорила.
– Точно. Говорила она. И чтоб вы знали, то ни разочку не ошиблась. А дальше как когда. Когда Бонни шла «привет» говорить, когда я. Я-то поначалу не хотел ее за рулем оставлять, ну сами понимаете, порою смазывать пятки приходилось, а тут не сам за рулем. Но потом ничего, попривык. Бонни, она талантливая. И с машиной, и с револьвером управляется на раз.
Видели б вы сейчас свою рожу, мистер Шеви. Прям смешно глядеть, до чего брезглива. Ну да, такие уж мы с Бонни, чего ж теперь-то? Плакаться? Пускай другие плачут. А Клайд станет веселиться.
Клайд – чемпион!
Видели небось мое письмишко? Я его от души написал, поблагодарил человека за доброе дело и хорошую машину, а уж Генри сам это письмишко по всем газетам рассовал. И скажу я вам, что лучшей рекламы он и придумать не мог!
А мне что? Мне не жалко. Ведь хорошая ж машинка, или вы со мной спорить станете? Нет? И славно. Спорить с Клайдом – дело тухлое.
Нет, про убийство я рассказывать не стану. Не хочу, и все. Вот, точно Бонни говорит, моментец неподходящий. Могу рассказать про других, кто со мной поехал.
Бак… ну Бак пока сидит, поддался на уговоры бабьи и в полицию пошел. Исправиться он хочет. А натуру-то не выправишь. Вернется Бак из тюрьмы – и ко мне. Вот увидите!
Бланш его – девка, конечно, славная, но из другого теста. Ей нас не понять, а нам не понять ее. Чего хорошего в тухлой жизни? Ну да я зла не держу, и пусть она на меня не сердится, мы с Баком как-нибудь сами, без бабья разберемся. А так-то я за ней приглядываю, чтоб не обижал никто. И Бонни она по нраву, потому как тихая, домашняя.
Вот малыш Джонси, мы его случайно прихватили с собой, думали, что на денек-другой, а вышло иначе. Ну да Вилли не в обиде, ему с нами хорошо.
Еще Рой Гамильтон есть. Ну был, а потом от нас отошел, и сами видите, чего получилось: попался копам. С Клайдом ему везло, а когда свалил, то и везенье сразу закончилось. Ну я не в обиде, я старому дружку помогу. И не потому, что так уж Гамильтона люблю – скотина он редкостная, – а потому, что он в Истхеме сидит, а туда попасть я никому не пожелаю.
Ничего, придет срок, и ввалим мы копам. Ответят по полной. Вот вроде и все. Может, еще кто прибьется, так я ж не гадалка, чтоб будущее видеть. Но главное-то вот в чем. Люди приходят и уходят, их право, Клайд силой никого держать не станет, да только мы с Бонни навеки друг с другом повязаны. Вот так-то, мистер Шеви.
Ох, про ограбления рассказывать? Про которое? Я, говоря по правде, все и не упомню, столько их было-то. Снова кривитесь. Вот скажете, вы ж на войне-то не были? И я тоже, но я про другое говорю. Почему, когда на войне убиваешь, это нормально, а когда тут, то сразу вой поднимают? Что? Мир? Права? Да срать я хотел на их права, как и они на мои. А мира никогда не было и не будет.
Мир – это когда всем поровну, а не когда одни другим подачки в зубы швыряют, откупаются. Нет, мистер Шеви, я не коммунист, вот вечно вы что-нибудь разэтакое да придумаете. Я просто человек, которому надоело, что об него ноги вытирают.
И Бонни такая же.
Мы молоды и сильны. Ненадолго? Ну и пускай. Сколько ни есть, а все наше. Правда, Бонни? Видите, она меня понимает.
Мы, если хотите знать, две стороны одной монеты. Той самой, за которую нас и купили.
А с ограблениями… ну не лезли мы туда, где нарваться можно, тут уж везение или нет, но когда в голове пусто, даже Дьявол не спасет. Мы точно знали, что если в большой банк сунемся, то на пороге и поляжем. Большие банки серьезные ребята пасут. А вот если помельче, то тут и раздолье.
Поначалу мы даже в мелкие не совались. Так, по магазинчикам и бензоколонкам гуляли, на них-то всегда есть чем поживиться. Немного? Ну так мы и не жадные. Пусть Диллинджер гремит мошной на все Штаты, а Бонни и Клайд из другого теста. Деньги-то на тот свет не возьмешь.
В общем, мы просто ехали. Ну да, просто брали и ехали. Какие планы? Я ж говорю, Клайд – чемпион, а не бухгалтер! Начнете вы меня слушать или нет? Вот и хорошо. Молчите. Вы когда молчите, то особенно мне нравитесь. Ну значится, ехали мы и ехали. Потом останавливались где-нибудь, ну просто когда появлялось желание остановиться…
– Будто пихал кто под локоть. Смотри, Бонни, вон местечко подходящее. А я уже Клайду говорила.
– Точно. Говорила она. И чтоб вы знали, то ни разочку не ошиблась. А дальше как когда. Когда Бонни шла «привет» говорить, когда я. Я-то поначалу не хотел ее за рулем оставлять, ну сами понимаете, порою смазывать пятки приходилось, а тут не сам за рулем. Но потом ничего, попривык. Бонни, она талантливая. И с машиной, и с револьвером управляется на раз.