Страница:
– И ты действительно коллекционируешь всякие вазы и картины? Ты работаешь в музее? – продолжала расспрашивать я.
– Нет, вазы – не мой профиль. – Дис отставил свою чашку. – У меня частная коллекция. Я обязательно покажу ее тебе, но потом, не сегодня. Ну что, пойдем? Рим ждет нас.
Мы опять целый день бродили по городу – гуляли, взявшись за руки, под платанами на берегу Тибра, посетили церковь францисканцев со склепом, выложенным костями монахов, побывали в катакомбах, где хоронили своих умерших ранние христиане. И обо всех этих местах Дис рассказывал так, словно был там в те далекие времена, в моем воображении сами собой оживали яркие картинки. Я видела этих людей, умерших много сотен лет назад, словно живых.
– И тогда он сказал: о горе, потому что со старыми богами уходит прежний могучий Рим, – процитировал Дис, перешедший к рассказу о закате великой империи, и у меня на глаза навернулись слезы.
Мне привиделся император – уже немолодой мужчина с усталым взглядом и прочерченными на лице временем складками, напоминающими зарубки на память. Вот он в белых одеждах, чуть развевающихся на ветру, стоит на вершине холма, глядя на заходящее солнце. Алый – цвет огня и цвет крови.
– До заката оставалось уже совсем немного, неполные двести лет… – закончил Дис.
Мы снова стояли на берегу Тибра и смотрели на крупных чаек, беспрестанно круживших над мрачным Замком ангела – резиденцией, превращенной в страшную тюрьму, бежать из которой было невозможно.
– Ты совершенно необыкновенный! – сказала я, глядя в потемневшие в наступающих сумерках глаза Диса. – Я никогда не говорила таких слов, но я… я люблю тебя!
Мне самой была странна моя неожиданная отчаянная смелость и его улыбка – немного усталая и неожиданно чужая. Как будто мы с ним стояли на разных берегах реки, откуда не докричаться друг до друга.
Но тут он шагнул ко мне. Его руки мягко, но властно легли на мои плечи, а губы прикоснулись к губам, и все глупые мысли исчезли, как ночные тени с наступлением дня, потому что в моем мире снова зажглось солнце.
Только с появлением Диса я научилась чувствовать. Только он раскрасил мой черно-белый, похожий на карандашный набросок мир в яркие краски. Я смотрела на Диса, и в голове сами собой складывались строки. Новая миниатюра, которую не требуется записывать, потому что она уже в моем сердце.
И вот я смотрю в твои глаза. В них – весь мой мир. Совершенный мир, заключенный в переливчатый круг радужки твоих глаз. От тебя пахнет полынью, краской и пылью, и в твоих волосах путается солнечный луч. Твои губы – со вкусом миндаля, в твоих поцелуях едва уловимая горчинка. Наверное, потому, что ты слишком прекрасен, я не верю в возможность счастья. Я хотела бы ходить по кругу, сплетя руки, переплетясь душами, и чтобы потом о нас написали: «А на их могилах вырос шиповник, на его – красный, на ее – белый, и ветви кустов так плотно переплелись, что цветы сами позабыли, на каком из кустов они растут». И я бы любила тебя всю жизнь. И я бы была твоей верной тенью, лежащей у твоих ног, отражением твоей улыбки, взмахом твоих ресниц. Я шла бы за тобой, как Эвридика за Орфеем, не спрашивая ни о чем. Только не оглядывайся, только не предавай…
– Ты сама видела, как он испугался, и слышала, что он ответил мне, когда я подошла к нему, – возбужденно говорила Света. – А тот! Ты обратила внимание на его глаза? Они совершенно неподвижные и чужие, словно у инопланетянина. Говори что хочешь, но он не от мира сего. Маньяк – и это еще в лучшем случае!
Мне стало смешно. Если маньяк – это лучший случай, то кем же может быть обсуждаемый ими субъект?! Впрочем, особо гадать о том, кто стал предметом их сплетен, не приходилось.
– Вы опять о Дисе? – спросила я, заглядывая в незапертую дверь.
Наташка ахнула и от неожиданности подскочила на кровати, где, уютно облокотившись на подушку, красила ногти в кроваво-красный.
Светка, наносившая перед зеркалом на лицо крем (тщательно следить за собой – ее кредо), осталась спокойна.
– А, уже вернулась? Почему же о Дисе? Просто обсуждаем фильм. Не думай, будто нам больше вообще делать нечего, только обсуждать тебя и твоего парня.
Я, немного расслабившись, взглянула на Наташку. Она с остервенением оттирала смазавшийся от резкого движения лак.
– Кстати, раз уж мы об этом заговорили… – Светка сложила губы трубочкой, потом надула щеки, разглядывая себя в зеркале, и наконец продолжила: – Так вот, узнала ли ты что-нибудь об этом… Дисе? Чем он занимается?
– У него свой бизнес, – ответила я, чтобы отвязаться от заботливой подруги.
– И какой же?
– Связанный с искусством… Слушай, а чего ты так к нему привязалась? То тебе его паспорт понадобился, теперь, может, характеристику с места работы потребуешь? – не выдержала я.
– Было бы неплохо, – мрачно ответила Светка.
Я расхохоталась.
– Ну нет – так нет, – смирилась она. – В конце концов, ты не маленькая, можешь сама решать, с кем стоит встречаться.
Наташка горестно вздохнула, явно сожалея, что решение этого важного вопроса доверено такому не вызывающему доверия существу, как я.
– Вот и харе вмешиваться, – резюмировала я.
– Как знаешь.
Светка вернулась к нанесению крема, а Наташка, сосредоточенно сдвинув брови, – к покраске ногтей.
Я села на свою кровать, все еще глядя на подруг.
Теперь я осознавала их отдельно от себя. Раньше я думала о нас «мы», подразумевая сразу и себя, и Светку, и Наташку. Еще совсем недавно, когда мы только приземлились в аэропорту «Леонардо да Винчи». Теперь я была сама по себе, а они двое отдельно и словно в оппозиции, я словно ощущала исходящую от них скрытую опасность. Я так боялась за свое едва народившееся счастье, что думала, что ему может угрожать каждый. Бред, конечно, но отделаться от этого чувства не получалось.
– Мы сегодня очень многое посмотрели. Даже были в церкви с костями, – невозмутимо продолжила Света, легко похлопывая себя по щекам.
– Мы тоже туда заходили, – ответила я, снимая ботинки и чувствуя, что понемногу начинаю расслабляться.
– А еще видели очень странную девушку. Она шла по улице и танцевала, хотя не было слышно никакой музыки, – добавила Света, поворачиваясь ко мне.
– Может быть, у нее был плеер? – осторожно предположила я.
– Нет! В том-то и дело, что абсолютно ничего, я специально обратила внимание! Она танцевала под музыку, которая играла у нее в голове.
– Сумасшедшая?
– Возможно, но было красиво, – протянула Наташка, поднимая голову от своих окровавленных, как мне показалось в обманчивом искусственном свете, ногтей.
Когда мы уже легли, я вспомнила, что так и не поинтересовалась, какой именно фильм обсуждали мои подруги, когда я вошла. Но вопрос был недостаточно важен для того, чтобы будить их, уставших за день. Вон Наташка уже спит, смешно и трогательно сопя.
Наутро мы проснулись позже обычного, быстро, чтобы не опоздать на завтрак, умылись, наспех собрались и поспешили вниз, в столовую.
– Ну что, сегодня опять не с нами? – поинтересовалась Света, пытаясь сдуть густую пенку со своего кофе. Ей это, кстати, не удавалось.
– Да, мы договорились. Все так же в десять.
– А мы… – начала Наташка, но резко замолчала и застыла с озадаченным выражением лица. Видимо, Светка наступила ей под столом на ногу.
– Да, Кать, иди, а мы с Наташей как раз в один музей собирались, – с нажимом произнесла подруга.
Я недоверчиво покосилась на нее. Похоже, она что-то задумала. Но вот что?..
– Да, совершенно замечательный музей… Может, тоже с кем-нибудь познакомимся, – ни с того ни с сего ляпнула Наташка и осеклась, припечатанная тяжелым Светкиным взглядом.
Я побежала в номер, чтобы еще раз, более тщательно, привести себя в порядок, наложить на губы неяркую помаду и получше расчесать волосы.
Но вот и все. Уже без пяти. Возможно, Дис уже пришел.
В это время в дверь постучали. Недоумевая, кто бы это мог быть, я открыла и обнаружила на пороге маленького сморщенного итальянца с набором инструментов в руках. Он что-то быстро залопотал по-итальянски.
– Я вас не понимаю, – переспросила я.
– Scusi, signora… làmpara elеctrica… – снова забормотал он.
– Не понимаю! Вы говорите по-английски? Do you speak English?
– O si, si! – обрадовался он и привычно затараторил, кажется мешая английские слова с итальянскими.
Понимая, что опаздываю, я попыталась захлопнуть перед ним дверь, но он все совал мне под нос какую-то карточку и рвался в номер, как я поняла, что-то проверить.
Отвязаться от навязчивого итальянского сервиса не представлялось возможным, и я пустила рабочего в номер, где он тут же принялся щелкать выключателями, проверяя, горит ли свет. Вероятно, кто-то пожаловался на ресепшен на перегоревшую лампочку, а они, очевидно, ошиблись номером, потому что у нас-то все было в полном порядке. С трудом выпихнув неприятного субъекта за дверь, я, не дожидаясь лифта, побежала по лестнице вниз.
Я выбежала, запыхавшись, в холл и застала там Наташку и Светку. Они сидели на белом кожаном диване, и по их лицам я увидела, что что-то случилось.
– Дис приходил? – спросила я, приблизившись к ним.
– Что? А… Нет, не видела, – быстро проговорила Наташка, и по ее голосу, а еще по тому, как подруга отводила глаза, я поняла: она лжет.
На душе стало неспокойно. Я оглядела холл. Девушка на ресепшен беседует с кем-то из посетителей… На соседнем диване, неподалеку от нас, сидит пятилетняя девочка, капризно надув губки, а вокруг нее носятся, словно заводные, родители. У входа стоит охранник… Диса и вправду нет.
– Посиди с нами, – Светка хлопнула по дивану подле себя. – Подождем.
– А вы разве не торопитесь в музей? – подозрительно спросила я.
– Успеется.
Ощущение тревоги нарастало.
Я запахнула куртку и вышла на улицу. Серое небо… Как бы не пошел дождь…
– Привет, а я думал, ты не придешь. Твои подруги сказали, что ты заболела.
Он обнял меня, и я прижалась щекой к его холодной и вместе с тем обжигающей щеке. Как же хорошо!.. Но постойте… Он сказал, будто…
– Ты говорил со Светой и Наташей? – спросила я, отстранившись.
– Да, – он улыбнулся. – А они разве не рассказывали, что встретили меня? Они сказали, что ты себя плохо чувствуешь, но я очень рад, что тебе уже лучше.
Каждое слово оставалось ожогом на моей коже.
– Подожди, я сейчас, – я выпустила его руку и быстрым шагом вошла в холл.
Картинка сложилась. И тот вызов электрика тоже не был случайностью! Нет, это не ошибка ресепшен, это мои завистливые подруги принимали свои меры, стремясь разрушить мое счастье!
Щеки уже пылали от гнева, а из груди поднималась волна яростного возмущения.
Мнимые подруги так и сидели на том же диванчике.
– Значит, я заболела и не приду? – Я смотрела на них как на чужих. Если подумать, то я действительно видела их такими впервые. Вот до чего доводит зависть! Это как в «Аленьком цветочке», когда злые сестры героини переводят часы, чтобы она вовремя не вернулась в заколдованный замок, а влюбленное чудовище погибло.
– Кать, пойми… – взмолилась Наташка.
Светка молчала. Она и так все осознала.
– Отныне вы мне чужие! Поняли? Чужие!
Кажется, я кричала, и все в холле смотрели на меня. Но это не важно. Такие мелочи могли бы смутить меня в прошлой жизни, но не теперь.
– Все кончено, – сказала я и вышла прочь.
Заметка № 4
– Нет, вазы – не мой профиль. – Дис отставил свою чашку. – У меня частная коллекция. Я обязательно покажу ее тебе, но потом, не сегодня. Ну что, пойдем? Рим ждет нас.
Мы опять целый день бродили по городу – гуляли, взявшись за руки, под платанами на берегу Тибра, посетили церковь францисканцев со склепом, выложенным костями монахов, побывали в катакомбах, где хоронили своих умерших ранние христиане. И обо всех этих местах Дис рассказывал так, словно был там в те далекие времена, в моем воображении сами собой оживали яркие картинки. Я видела этих людей, умерших много сотен лет назад, словно живых.
– И тогда он сказал: о горе, потому что со старыми богами уходит прежний могучий Рим, – процитировал Дис, перешедший к рассказу о закате великой империи, и у меня на глаза навернулись слезы.
Мне привиделся император – уже немолодой мужчина с усталым взглядом и прочерченными на лице временем складками, напоминающими зарубки на память. Вот он в белых одеждах, чуть развевающихся на ветру, стоит на вершине холма, глядя на заходящее солнце. Алый – цвет огня и цвет крови.
– До заката оставалось уже совсем немного, неполные двести лет… – закончил Дис.
Мы снова стояли на берегу Тибра и смотрели на крупных чаек, беспрестанно круживших над мрачным Замком ангела – резиденцией, превращенной в страшную тюрьму, бежать из которой было невозможно.
– Ты совершенно необыкновенный! – сказала я, глядя в потемневшие в наступающих сумерках глаза Диса. – Я никогда не говорила таких слов, но я… я люблю тебя!
Мне самой была странна моя неожиданная отчаянная смелость и его улыбка – немного усталая и неожиданно чужая. Как будто мы с ним стояли на разных берегах реки, откуда не докричаться друг до друга.
Но тут он шагнул ко мне. Его руки мягко, но властно легли на мои плечи, а губы прикоснулись к губам, и все глупые мысли исчезли, как ночные тени с наступлением дня, потому что в моем мире снова зажглось солнце.
Только с появлением Диса я научилась чувствовать. Только он раскрасил мой черно-белый, похожий на карандашный набросок мир в яркие краски. Я смотрела на Диса, и в голове сами собой складывались строки. Новая миниатюра, которую не требуется записывать, потому что она уже в моем сердце.
И вот я смотрю в твои глаза. В них – весь мой мир. Совершенный мир, заключенный в переливчатый круг радужки твоих глаз. От тебя пахнет полынью, краской и пылью, и в твоих волосах путается солнечный луч. Твои губы – со вкусом миндаля, в твоих поцелуях едва уловимая горчинка. Наверное, потому, что ты слишком прекрасен, я не верю в возможность счастья. Я хотела бы ходить по кругу, сплетя руки, переплетясь душами, и чтобы потом о нас написали: «А на их могилах вырос шиповник, на его – красный, на ее – белый, и ветви кустов так плотно переплелись, что цветы сами позабыли, на каком из кустов они растут». И я бы любила тебя всю жизнь. И я бы была твоей верной тенью, лежащей у твоих ног, отражением твоей улыбки, взмахом твоих ресниц. Я шла бы за тобой, как Эвридика за Орфеем, не спрашивая ни о чем. Только не оглядывайся, только не предавай…
* * *
Я вернулась в отель уже в темноте и, подходя к номеру, остановилась, услышав изнутри голоса. Все-таки со звукоизоляцией в этой гостинице не все гладко.– Ты сама видела, как он испугался, и слышала, что он ответил мне, когда я подошла к нему, – возбужденно говорила Света. – А тот! Ты обратила внимание на его глаза? Они совершенно неподвижные и чужие, словно у инопланетянина. Говори что хочешь, но он не от мира сего. Маньяк – и это еще в лучшем случае!
Мне стало смешно. Если маньяк – это лучший случай, то кем же может быть обсуждаемый ими субъект?! Впрочем, особо гадать о том, кто стал предметом их сплетен, не приходилось.
– Вы опять о Дисе? – спросила я, заглядывая в незапертую дверь.
Наташка ахнула и от неожиданности подскочила на кровати, где, уютно облокотившись на подушку, красила ногти в кроваво-красный.
Светка, наносившая перед зеркалом на лицо крем (тщательно следить за собой – ее кредо), осталась спокойна.
– А, уже вернулась? Почему же о Дисе? Просто обсуждаем фильм. Не думай, будто нам больше вообще делать нечего, только обсуждать тебя и твоего парня.
Я, немного расслабившись, взглянула на Наташку. Она с остервенением оттирала смазавшийся от резкого движения лак.
– Кстати, раз уж мы об этом заговорили… – Светка сложила губы трубочкой, потом надула щеки, разглядывая себя в зеркале, и наконец продолжила: – Так вот, узнала ли ты что-нибудь об этом… Дисе? Чем он занимается?
– У него свой бизнес, – ответила я, чтобы отвязаться от заботливой подруги.
– И какой же?
– Связанный с искусством… Слушай, а чего ты так к нему привязалась? То тебе его паспорт понадобился, теперь, может, характеристику с места работы потребуешь? – не выдержала я.
– Было бы неплохо, – мрачно ответила Светка.
Я расхохоталась.
– Ну нет – так нет, – смирилась она. – В конце концов, ты не маленькая, можешь сама решать, с кем стоит встречаться.
Наташка горестно вздохнула, явно сожалея, что решение этого важного вопроса доверено такому не вызывающему доверия существу, как я.
– Вот и харе вмешиваться, – резюмировала я.
– Как знаешь.
Светка вернулась к нанесению крема, а Наташка, сосредоточенно сдвинув брови, – к покраске ногтей.
Я села на свою кровать, все еще глядя на подруг.
Теперь я осознавала их отдельно от себя. Раньше я думала о нас «мы», подразумевая сразу и себя, и Светку, и Наташку. Еще совсем недавно, когда мы только приземлились в аэропорту «Леонардо да Винчи». Теперь я была сама по себе, а они двое отдельно и словно в оппозиции, я словно ощущала исходящую от них скрытую опасность. Я так боялась за свое едва народившееся счастье, что думала, что ему может угрожать каждый. Бред, конечно, но отделаться от этого чувства не получалось.
– Мы сегодня очень многое посмотрели. Даже были в церкви с костями, – невозмутимо продолжила Света, легко похлопывая себя по щекам.
– Мы тоже туда заходили, – ответила я, снимая ботинки и чувствуя, что понемногу начинаю расслабляться.
– А еще видели очень странную девушку. Она шла по улице и танцевала, хотя не было слышно никакой музыки, – добавила Света, поворачиваясь ко мне.
– Может быть, у нее был плеер? – осторожно предположила я.
– Нет! В том-то и дело, что абсолютно ничего, я специально обратила внимание! Она танцевала под музыку, которая играла у нее в голове.
– Сумасшедшая?
– Возможно, но было красиво, – протянула Наташка, поднимая голову от своих окровавленных, как мне показалось в обманчивом искусственном свете, ногтей.
Когда мы уже легли, я вспомнила, что так и не поинтересовалась, какой именно фильм обсуждали мои подруги, когда я вошла. Но вопрос был недостаточно важен для того, чтобы будить их, уставших за день. Вон Наташка уже спит, смешно и трогательно сопя.
Наутро мы проснулись позже обычного, быстро, чтобы не опоздать на завтрак, умылись, наспех собрались и поспешили вниз, в столовую.
– Ну что, сегодня опять не с нами? – поинтересовалась Света, пытаясь сдуть густую пенку со своего кофе. Ей это, кстати, не удавалось.
– Да, мы договорились. Все так же в десять.
– А мы… – начала Наташка, но резко замолчала и застыла с озадаченным выражением лица. Видимо, Светка наступила ей под столом на ногу.
– Да, Кать, иди, а мы с Наташей как раз в один музей собирались, – с нажимом произнесла подруга.
Я недоверчиво покосилась на нее. Похоже, она что-то задумала. Но вот что?..
– Да, совершенно замечательный музей… Может, тоже с кем-нибудь познакомимся, – ни с того ни с сего ляпнула Наташка и осеклась, припечатанная тяжелым Светкиным взглядом.
Я побежала в номер, чтобы еще раз, более тщательно, привести себя в порядок, наложить на губы неяркую помаду и получше расчесать волосы.
Но вот и все. Уже без пяти. Возможно, Дис уже пришел.
В это время в дверь постучали. Недоумевая, кто бы это мог быть, я открыла и обнаружила на пороге маленького сморщенного итальянца с набором инструментов в руках. Он что-то быстро залопотал по-итальянски.
– Я вас не понимаю, – переспросила я.
– Scusi, signora… làmpara elеctrica… – снова забормотал он.
– Не понимаю! Вы говорите по-английски? Do you speak English?
– O si, si! – обрадовался он и привычно затараторил, кажется мешая английские слова с итальянскими.
Понимая, что опаздываю, я попыталась захлопнуть перед ним дверь, но он все совал мне под нос какую-то карточку и рвался в номер, как я поняла, что-то проверить.
Отвязаться от навязчивого итальянского сервиса не представлялось возможным, и я пустила рабочего в номер, где он тут же принялся щелкать выключателями, проверяя, горит ли свет. Вероятно, кто-то пожаловался на ресепшен на перегоревшую лампочку, а они, очевидно, ошиблись номером, потому что у нас-то все было в полном порядке. С трудом выпихнув неприятного субъекта за дверь, я, не дожидаясь лифта, побежала по лестнице вниз.
Я выбежала, запыхавшись, в холл и застала там Наташку и Светку. Они сидели на белом кожаном диване, и по их лицам я увидела, что что-то случилось.
– Дис приходил? – спросила я, приблизившись к ним.
– Что? А… Нет, не видела, – быстро проговорила Наташка, и по ее голосу, а еще по тому, как подруга отводила глаза, я поняла: она лжет.
На душе стало неспокойно. Я оглядела холл. Девушка на ресепшен беседует с кем-то из посетителей… На соседнем диване, неподалеку от нас, сидит пятилетняя девочка, капризно надув губки, а вокруг нее носятся, словно заводные, родители. У входа стоит охранник… Диса и вправду нет.
– Посиди с нами, – Светка хлопнула по дивану подле себя. – Подождем.
– А вы разве не торопитесь в музей? – подозрительно спросила я.
– Успеется.
Ощущение тревоги нарастало.
Я запахнула куртку и вышла на улицу. Серое небо… Как бы не пошел дождь…
– Привет, а я думал, ты не придешь. Твои подруги сказали, что ты заболела.
Он обнял меня, и я прижалась щекой к его холодной и вместе с тем обжигающей щеке. Как же хорошо!.. Но постойте… Он сказал, будто…
– Ты говорил со Светой и Наташей? – спросила я, отстранившись.
– Да, – он улыбнулся. – А они разве не рассказывали, что встретили меня? Они сказали, что ты себя плохо чувствуешь, но я очень рад, что тебе уже лучше.
Каждое слово оставалось ожогом на моей коже.
– Подожди, я сейчас, – я выпустила его руку и быстрым шагом вошла в холл.
Картинка сложилась. И тот вызов электрика тоже не был случайностью! Нет, это не ошибка ресепшен, это мои завистливые подруги принимали свои меры, стремясь разрушить мое счастье!
Щеки уже пылали от гнева, а из груди поднималась волна яростного возмущения.
Мнимые подруги так и сидели на том же диванчике.
– Значит, я заболела и не приду? – Я смотрела на них как на чужих. Если подумать, то я действительно видела их такими впервые. Вот до чего доводит зависть! Это как в «Аленьком цветочке», когда злые сестры героини переводят часы, чтобы она вовремя не вернулась в заколдованный замок, а влюбленное чудовище погибло.
– Кать, пойми… – взмолилась Наташка.
Светка молчала. Она и так все осознала.
– Отныне вы мне чужие! Поняли? Чужие!
Кажется, я кричала, и все в холле смотрели на меня. Но это не важно. Такие мелочи могли бы смутить меня в прошлой жизни, но не теперь.
– Все кончено, – сказала я и вышла прочь.
Заметка № 4
Тайна хранителя
– Они всегда завидовали мне! – говорила я, быстро шагая по узенькой римской улочке. – Им всегда хотелось, чтобы я казалась неудачницей, а они на моем фоне выглядели лучше, чем есть!
Дис не подтверждал и не возражал. Он просто молча шел рядом со мной.
В конце концов я не выдержала и, остановившись, обернулась к нему:
– И что ты о них думаешь?
Он равнодушно пожал плечами:
– Ничего. И ты забудь. Такие друзья тебе не нужны. Тебя ждет иная участь.
Благодаря его спокойствию моя злость разом испарилась.
– Ты прав, – я перевела дыхание.
И действительно, из-за чего я волнуюсь? Разве мне нужны друзья? Разве мне вообще кто-либо нужен, кроме Диса? Он такой спокойный и надежный, рядом с ним легко, и мне кажется, он понимает мои желания даже без слов – стоит мне устать или проголодаться, он тут же находит скамейку в парке или место в кафе; стоит захотеть пойти дальше – и он поднимается и подает мне руку за полминуты до того, как я успеваю озвучить свою мысль. Должно быть, мы идеально подходим друг другу, а значит, будем навсегда вместе, и никто не сможет разлучить нас.
– А куда мы пойдем? – спросила я скорее для порядка. Мне было все равно, куда идти, лишь бы с Дисом.
– Немного прогуляемся, – ответил он, – а потом ко мне. Я покажу тебе свою коллекцию.
Сердце глухо стукнуло в груди. Я была рада и смущена одновременно. То, что он пригласил меня к себе – вернее, даже не пригласил, поскольку ни на секунду не сомневался в моем согласии… – означает нечто большее, чем просто просмотр коллекции, или не означает?..
У меня еще никогда не было близких отношений. Мой последний парень Сашка как-то пытался предпринять определенные шаги по этому поводу. Помню, мы даже долго целовались в его комнате на ужасно неудобном кожаном диване, но потом, когда он захотел расстегнуть на мне джинсы, я сбежала и отключила мобильник. Сашка перезвонил на следующий день и говорил со мной так, будто ничего не произошло. И в следующую встречу мы опять гуляли по Кускову, обсуждали новинки кинопроката и ходили в «Шоколадницу». Он не напоминал о произошедшем ни словом и ни разу не пытался повторить. Сначала я была этому рада, потом даже недоумевала и в конце концов решила, что не интересую его как девушка. В общем, опыта у меня не было никакого.
Я почувствовала, что кровь приливает к щекам. А вдруг это я дура и приглашение посмотреть коллекцию надо понимать совершенно буквально?
Я украдкой взглянула на своего спутника. Его твердый, словно высеченный из мрамора античный профиль оставался спокойным. Понять, о чем Дис думает, не представлялось возможным. Его лицо не отражало ни смущения, ни волнения, ни радости – красивое лицо уверенного в себе человека, видевшего в этой жизни если не все, то почти все.
Смутившись еще больше, я отвела взгляд и поняла, что мы снова пришли к Колизею.
– Я хочу показать тебе былую славу Рима, – сказал Дис. – Ты ведь еще не была внутри?
Мне показалось, что спросил он для порядка, прекрасно зная, что нет, не была.
В кассы стояла очередь, однако мы прошли, минуя охранника, сразу внутрь. Видимо, у Диса имелись здесь свои связи. Поднявшись наверх, мы остановились у проема. Теперь почти невозможно было понять, где арена, где подсобные помещения.
– Вон там – царская ложа. Скамейки сохранились только там, – пояснил Дис, указывая на ложу из белого камня.
У моего уха щелкали фотоаппараты и звучала разноязыкая речь – туристы спешили урвать свой кусочек античной истории.
Я пригляделась – выглянувшее из-за туч солнце вдруг ослепило меня, попав прямо в глаза. А когда я моргнула, картинка изменилась. Я и Дис сидели на скамье над овальной сценой, где была насыпана гора, имитирующая уголок дикой природы. Я в подробностях видела, как гладиаторы с короткими мечами бьются против диких зверей. Огромный лев с желто-черной гривой как раз сейчас ударил гладиатора тяжелой лапой, и человек упал, заливая песок кровью.
– Что это? – прошептала я, поворачиваясь к Дису, и только тут поняла, что изменился весь Колизей.
Теперь здесь поднимались скамейки, на которых сидели люди, одетые в длинные тоги и плащи. Между рядами ходили торговцы, предлагая какие-то лепешки и вино, а над нашими головами был натянут огромный тент.
Люди кричали, размахивали руками.
– Посмотри там, в императорской ложе. Это Тит Веспасиан из рода Флавиев. При нем был открыт Колизей, – сказал Дис.
Я невольно перевела взгляд на императорскую ложу и увидела усталого человека с круглым, изборожденным морщинами лицом. Он сидел, сложив на коленях пухлые руки, и казался погруженным в собственный мир, происходящее на сцене его не интересовало.
– Но как?.. – начала я и замолчала, потому что странная картинка вдруг исчезла. Передо мной были все те же развалины, среди которых, словно муравьи, пришедшие терзать труп слона, сновали туристы.
– Что как? – заботливо переспросил Дис.
– Нет, ничего, – я потрогала рукой голову. Вроде не слишком горячая, однако расценивать только что увиденное иначе как бред невозможно. Бред или галлюцинация, навеянная состоянием двойной влюбленности – в Рим и в Диса. – Пойдем отсюда.
– Хорошо, – Дис подал мне руку, на которую я с радостью оперлась, чувствуя, что меня шатает, словно после солнечного удара.
Мы двинулись к выходу, и тут я увидела на ступеньках кошку. Бродячую тощую кошку. Она тоже заметила нас, и по ее спине пробежала крупная дрожь. Животное на секунду замерло, словно превратившись в собственное изваяние, а затем стремглав бросилось прочь. Меня буквально захлестнуло нереальным ужасом, исходившим от маленького зверька. Но кого же он испугался? Кроме нас с Дисом, поблизости никого не было.
Мне вспомнились популярные сейчас вампирские романы. Животные реагируют подобным образом на вампиров. Но Дис никак не мог быть вампиром – во-первых, потому, что спокойно ходит при солнечном свете, а во-вторых, потому, что вампиров вообще не существует, это сказка для восторженных тринадцатилетних девиц. Из этого возраста я давно вышла.
– Ну что, пойдем? – спросил Дис, заглянув мне в глаза.
Его глаза казались целыми вселенными, там запросто можно было заблудиться, и я, конечно, тут же забыла и о кошке, и о странном видении.
Мы подошли к дороге, и перед нами остановился высокий серебристый автомобиль. Совершенно не разбираюсь в марках, но даже у меня создалось ощущение, что стоить он должен недешево.
– Вот и мой шофер, – объявил мой спутник, открывая передо мной дверцу.
– Твой кто? – переспросила я, начиная подозревать, что что-то у меня с головой все-таки не в порядке.
– Мой шофер, – терпеливо пояснил Дис, – помнишь, я говорил тебе, что живу в прошлом и не слишком разбираюсь во всяких современных штуках.
Усаживаясь на кожаное сиденье, я подумала, что что-то пропустила. Я никогда не задумывалась о социальном положении Диса. Теперь, бросив взгляд на его одежду, я подумала, что это элегантное черное пальто, сменившее мягкую кожаную куртку, может быть хоть от Диора, хоть от Лагерфельда – я в этом абсолютно не разбиралась. Следом за тем пришла мысль, что моя-то куртка явно не от Диора и куплена в скидочном магазине за две тысячи рублей, джинсы тоже с распродажи, а о ботинках – пусть очень удобных, но уже изрядно сбитых и поношенных – и говорить нечего. Внезапно я почувствовала себя неуютно и постаралась незаметно подобрать ноги. Конечно, запоздало: Дис уже имел все шансы заметить состояние ботинок и наверняка заметил, если он вообще обращает внимание на такие вещи.
– Не беспокойся, все хорошо, – сказал он, как всегда прочитав мои страхи, и взял меня за руку.
Стало легче.
Машина, ловко маневрируя, промчалась по заполненным римским улицам и выехала в окраинные районы.
– Скоро будем. Мой дом в пригороде. Не люблю суету и шум.
Я кивнула. То, что Дис, оказывается, богат, меня порядком расстроило. Только в детстве можно верить в милую сказку про Золушку и принца. Что может быть общего у меня, ютящейся с родителями в крохотной двухкомнатной хрущевке, с человеком, у которого есть личный шофер и, готова спорить, собственная вилла? Но я же сижу сейчас рядом с ним. Значит, нечто все-таки есть?..
Тем временем автомобиль остановился у высокой металлической ограды, шофер нажал на пульте кнопку, и ворота медленно отползли в сторону. Я взглянула в лобовое стекло, и у меня захватило дух: дорога шла резко вниз, под уклон, уводя к далекому дому, расположенному в низине, словно в чаше.
Еще минута – и мы уже оказались у подъезда. От скоростного спуска захватило дух, и моя рука дрогнула, когда я выходила из машины.
Вилла Диса была двухэтажной, с рядом классических колонн, поддерживающих передний портик здания. Нечто в античном стиле и, насколько я могла судить, выстроенное довольно давно. Может быть, в семнадцатом веке, а может, и того раньше. Я не специалист, не могу судить об этом.
Подъездная аллея, ведущая к дому, была усажена высокими кипарисами, а у стены коттеджа цвели мелкие алые розы. И это в январе, когда в Москве толстым слоем лежит снег, а деревья одеты в прочный ледяной панцирь!
– Выходи, – Дис сделал приглашающий жест, раскрывая передо мной дверь, и я, мгновение поколебавшись, ступила на черно-белый мозаичный пол.
Внутри было прохладно – почти так же, как на улице, слабо, но приятно пахло незнакомыми благовониями.
На второй этаж вела широкая лестница, возможно мраморная, по бокам которой стояли изваяния прекрасных обнаженных девушек, держащих в раскрытых ладонях шарообразные светильники.
Этот дом не казался мне домом – скорее уж музеем, мне с трудом представлялось, что некто может быть его хозяином и единовластным владельцем.
Я замерла посреди огромной прихожей, вдруг подумав о том, что Дис слишком молод, чтобы являться обладателем всех этих сокровищ. Скорее уж его родители, какие-нибудь владетельные итальянские князья, происходящие из древнего рода и помнящие своих предков едва ли не со времен Гая Юлия Цезаря. Но что они скажут, увидев, кого привел их сын?!
– Не волнуйся, родителей нет, – произнес Дис со странной улыбкой.
Я вздрогнула, хотя могла бы уже привыкнуть к тому, что он, похоже, имеет полный доступ к моим мыслям. И что значит «нет» – они здесь вообще не живут или просто уехали?
Он провел меня через ряд комнат в странное помещение с мозаичным полом и деревянными скамьями, обложенными подушками.
– Здесь все устроено по древнеримскому обычаю. Римляне на пирах не сидели, а именно возлежали. Ты оценишь, насколько это удобно. Устраивайся, а я пока принесу тебе чего-нибудь освежающего.
Я, оставив куртку в прихожей, уже начала мерзнуть в этом странном холодном доме и, опустившись на одну из скамеек, с удовольствием завернулась в лежащий тут же темно-синий пушистый плед. И вправду удобно.
Тут появился Дис и поставил на стоящий передо мной низкий столик металлическое блюдо, на котором стоял бокал воды и лежал разломанный на четыре части гранат. Это был удивительно крупный плод, с светло-бурой, местами потрескавшейся кожицей и темно-вишневыми, крупными зернами, через сочную мякоть которых едва просвечивала косточка.
Я осторожно взяла четвертинку граната. Вся обстановка навевала мысли об античности.
– После того как бог подземного царства Аид похитил Персефону, он дал ей съесть несколько гранатовых зернышек, чтобы она не забыла царство смерти и вернулась к нему, – задумчиво процитировала я и, подняв голову, встретилась со взглядом Диса.
Его глаза были мрачны и настойчивы. Я почувствовала себя неуютно, словно исходящие из них невидимые лучи пронизывали меня насквозь, не оставляя в душе ни единой потаенной частички.
– А ты бы съела гранат, зная, что после этого навсегда останешься со мной, в моем царстве? – спросил Дис, и я не заметила на его губах ни тени улыбки.
– Я…
Я смотрела в его глаза, чувствуя, что меня тянет к нему, словно магнитом. Мое сердце разрывалось от любви, и в то же время мне было страшно. Любит ли он меня? Дорожит ли мной? Дис ни разу не сказал мне об этом, да я и не требовала, готовая щедро одаривать его своей любовью, думая, что одной большой любви с избытком хватит на двоих. Но так ли это? Холод пронзил меня с головы до ног. Что же это со мной происходит! Опять игра воображения? Выходит, римский климат вреден для меня, если у меня с головой вдруг начались такие проблемы. Да полно, конечно, Дис шутит – немногие умеют шутить вот так, с непроницаемым выражением лица. Возможно, он даже ждет, что я испугаюсь. Не на ту напал!
– Конечно, – широко улыбнулась я. – Ради тебя я готова на все! Даже съесть этот гранат!
Я набрала целую ладонь темных, как капельки драконьей крови, зерен и разом положила их в рот.
– Ну вот. Теперь тебе уже никуда не деться, – Дис подошел ко мне, и его губы прижались к моим – обжигающе-властно.
Мы уже целовались с ним, гуляя по городу, но этот поцелуй словно выжег на мне клеймо. Я не понимала, что происходит. Мне хотелось быть как можно ближе к Дису и в то же время оказаться как можно дальше от него.
– Пойдем, тебе нужно переодеться, – Дис, помогая подняться с ложа, подал мне руку. Она была холодной, словно мрамор, и твердой, как гранит.
Я поднялась со скамейки, чувствуя, что еще сильнее замерзла. Помню, перед Новым годом мы с девчонками полдня провели на катке. Пришли заснеженные, промороженные, как сосульки, но с румяными щеками, смеющиеся – и тут же помчались на кухню делать глинтвейн. У Наташки как раз оказался пакет полусухого вина и набор для глинтвейна – с трубочкой корицы, несколькими крупными, пахнущими полузабытым летом изюминками, с ювелирными звездочками гвоздики… Мы пили глинтвейн, от которого слегка кружилась голова, и нам было тепло и весело, хотя за окном крепчал студеный ветер и проносились снежинки, словно спешащие на свидание с землей. Тогда было тепло. А теперь, в Риме, когда за окном цветут розы и спеют, наливаясь соком, ярко-оранжевые круглобокие апельсины, – холодно. Смертельно холодно.
Дис не подтверждал и не возражал. Он просто молча шел рядом со мной.
В конце концов я не выдержала и, остановившись, обернулась к нему:
– И что ты о них думаешь?
Он равнодушно пожал плечами:
– Ничего. И ты забудь. Такие друзья тебе не нужны. Тебя ждет иная участь.
Благодаря его спокойствию моя злость разом испарилась.
– Ты прав, – я перевела дыхание.
И действительно, из-за чего я волнуюсь? Разве мне нужны друзья? Разве мне вообще кто-либо нужен, кроме Диса? Он такой спокойный и надежный, рядом с ним легко, и мне кажется, он понимает мои желания даже без слов – стоит мне устать или проголодаться, он тут же находит скамейку в парке или место в кафе; стоит захотеть пойти дальше – и он поднимается и подает мне руку за полминуты до того, как я успеваю озвучить свою мысль. Должно быть, мы идеально подходим друг другу, а значит, будем навсегда вместе, и никто не сможет разлучить нас.
– А куда мы пойдем? – спросила я скорее для порядка. Мне было все равно, куда идти, лишь бы с Дисом.
– Немного прогуляемся, – ответил он, – а потом ко мне. Я покажу тебе свою коллекцию.
Сердце глухо стукнуло в груди. Я была рада и смущена одновременно. То, что он пригласил меня к себе – вернее, даже не пригласил, поскольку ни на секунду не сомневался в моем согласии… – означает нечто большее, чем просто просмотр коллекции, или не означает?..
У меня еще никогда не было близких отношений. Мой последний парень Сашка как-то пытался предпринять определенные шаги по этому поводу. Помню, мы даже долго целовались в его комнате на ужасно неудобном кожаном диване, но потом, когда он захотел расстегнуть на мне джинсы, я сбежала и отключила мобильник. Сашка перезвонил на следующий день и говорил со мной так, будто ничего не произошло. И в следующую встречу мы опять гуляли по Кускову, обсуждали новинки кинопроката и ходили в «Шоколадницу». Он не напоминал о произошедшем ни словом и ни разу не пытался повторить. Сначала я была этому рада, потом даже недоумевала и в конце концов решила, что не интересую его как девушка. В общем, опыта у меня не было никакого.
Я почувствовала, что кровь приливает к щекам. А вдруг это я дура и приглашение посмотреть коллекцию надо понимать совершенно буквально?
Я украдкой взглянула на своего спутника. Его твердый, словно высеченный из мрамора античный профиль оставался спокойным. Понять, о чем Дис думает, не представлялось возможным. Его лицо не отражало ни смущения, ни волнения, ни радости – красивое лицо уверенного в себе человека, видевшего в этой жизни если не все, то почти все.
Смутившись еще больше, я отвела взгляд и поняла, что мы снова пришли к Колизею.
– Я хочу показать тебе былую славу Рима, – сказал Дис. – Ты ведь еще не была внутри?
Мне показалось, что спросил он для порядка, прекрасно зная, что нет, не была.
В кассы стояла очередь, однако мы прошли, минуя охранника, сразу внутрь. Видимо, у Диса имелись здесь свои связи. Поднявшись наверх, мы остановились у проема. Теперь почти невозможно было понять, где арена, где подсобные помещения.
– Вон там – царская ложа. Скамейки сохранились только там, – пояснил Дис, указывая на ложу из белого камня.
У моего уха щелкали фотоаппараты и звучала разноязыкая речь – туристы спешили урвать свой кусочек античной истории.
Я пригляделась – выглянувшее из-за туч солнце вдруг ослепило меня, попав прямо в глаза. А когда я моргнула, картинка изменилась. Я и Дис сидели на скамье над овальной сценой, где была насыпана гора, имитирующая уголок дикой природы. Я в подробностях видела, как гладиаторы с короткими мечами бьются против диких зверей. Огромный лев с желто-черной гривой как раз сейчас ударил гладиатора тяжелой лапой, и человек упал, заливая песок кровью.
– Что это? – прошептала я, поворачиваясь к Дису, и только тут поняла, что изменился весь Колизей.
Теперь здесь поднимались скамейки, на которых сидели люди, одетые в длинные тоги и плащи. Между рядами ходили торговцы, предлагая какие-то лепешки и вино, а над нашими головами был натянут огромный тент.
Люди кричали, размахивали руками.
– Посмотри там, в императорской ложе. Это Тит Веспасиан из рода Флавиев. При нем был открыт Колизей, – сказал Дис.
Я невольно перевела взгляд на императорскую ложу и увидела усталого человека с круглым, изборожденным морщинами лицом. Он сидел, сложив на коленях пухлые руки, и казался погруженным в собственный мир, происходящее на сцене его не интересовало.
– Но как?.. – начала я и замолчала, потому что странная картинка вдруг исчезла. Передо мной были все те же развалины, среди которых, словно муравьи, пришедшие терзать труп слона, сновали туристы.
– Что как? – заботливо переспросил Дис.
– Нет, ничего, – я потрогала рукой голову. Вроде не слишком горячая, однако расценивать только что увиденное иначе как бред невозможно. Бред или галлюцинация, навеянная состоянием двойной влюбленности – в Рим и в Диса. – Пойдем отсюда.
– Хорошо, – Дис подал мне руку, на которую я с радостью оперлась, чувствуя, что меня шатает, словно после солнечного удара.
Мы двинулись к выходу, и тут я увидела на ступеньках кошку. Бродячую тощую кошку. Она тоже заметила нас, и по ее спине пробежала крупная дрожь. Животное на секунду замерло, словно превратившись в собственное изваяние, а затем стремглав бросилось прочь. Меня буквально захлестнуло нереальным ужасом, исходившим от маленького зверька. Но кого же он испугался? Кроме нас с Дисом, поблизости никого не было.
Мне вспомнились популярные сейчас вампирские романы. Животные реагируют подобным образом на вампиров. Но Дис никак не мог быть вампиром – во-первых, потому, что спокойно ходит при солнечном свете, а во-вторых, потому, что вампиров вообще не существует, это сказка для восторженных тринадцатилетних девиц. Из этого возраста я давно вышла.
– Ну что, пойдем? – спросил Дис, заглянув мне в глаза.
Его глаза казались целыми вселенными, там запросто можно было заблудиться, и я, конечно, тут же забыла и о кошке, и о странном видении.
Мы подошли к дороге, и перед нами остановился высокий серебристый автомобиль. Совершенно не разбираюсь в марках, но даже у меня создалось ощущение, что стоить он должен недешево.
– Вот и мой шофер, – объявил мой спутник, открывая передо мной дверцу.
– Твой кто? – переспросила я, начиная подозревать, что что-то у меня с головой все-таки не в порядке.
– Мой шофер, – терпеливо пояснил Дис, – помнишь, я говорил тебе, что живу в прошлом и не слишком разбираюсь во всяких современных штуках.
Усаживаясь на кожаное сиденье, я подумала, что что-то пропустила. Я никогда не задумывалась о социальном положении Диса. Теперь, бросив взгляд на его одежду, я подумала, что это элегантное черное пальто, сменившее мягкую кожаную куртку, может быть хоть от Диора, хоть от Лагерфельда – я в этом абсолютно не разбиралась. Следом за тем пришла мысль, что моя-то куртка явно не от Диора и куплена в скидочном магазине за две тысячи рублей, джинсы тоже с распродажи, а о ботинках – пусть очень удобных, но уже изрядно сбитых и поношенных – и говорить нечего. Внезапно я почувствовала себя неуютно и постаралась незаметно подобрать ноги. Конечно, запоздало: Дис уже имел все шансы заметить состояние ботинок и наверняка заметил, если он вообще обращает внимание на такие вещи.
– Не беспокойся, все хорошо, – сказал он, как всегда прочитав мои страхи, и взял меня за руку.
Стало легче.
Машина, ловко маневрируя, промчалась по заполненным римским улицам и выехала в окраинные районы.
– Скоро будем. Мой дом в пригороде. Не люблю суету и шум.
Я кивнула. То, что Дис, оказывается, богат, меня порядком расстроило. Только в детстве можно верить в милую сказку про Золушку и принца. Что может быть общего у меня, ютящейся с родителями в крохотной двухкомнатной хрущевке, с человеком, у которого есть личный шофер и, готова спорить, собственная вилла? Но я же сижу сейчас рядом с ним. Значит, нечто все-таки есть?..
Тем временем автомобиль остановился у высокой металлической ограды, шофер нажал на пульте кнопку, и ворота медленно отползли в сторону. Я взглянула в лобовое стекло, и у меня захватило дух: дорога шла резко вниз, под уклон, уводя к далекому дому, расположенному в низине, словно в чаше.
Еще минута – и мы уже оказались у подъезда. От скоростного спуска захватило дух, и моя рука дрогнула, когда я выходила из машины.
Вилла Диса была двухэтажной, с рядом классических колонн, поддерживающих передний портик здания. Нечто в античном стиле и, насколько я могла судить, выстроенное довольно давно. Может быть, в семнадцатом веке, а может, и того раньше. Я не специалист, не могу судить об этом.
Подъездная аллея, ведущая к дому, была усажена высокими кипарисами, а у стены коттеджа цвели мелкие алые розы. И это в январе, когда в Москве толстым слоем лежит снег, а деревья одеты в прочный ледяной панцирь!
– Выходи, – Дис сделал приглашающий жест, раскрывая передо мной дверь, и я, мгновение поколебавшись, ступила на черно-белый мозаичный пол.
Внутри было прохладно – почти так же, как на улице, слабо, но приятно пахло незнакомыми благовониями.
На второй этаж вела широкая лестница, возможно мраморная, по бокам которой стояли изваяния прекрасных обнаженных девушек, держащих в раскрытых ладонях шарообразные светильники.
Этот дом не казался мне домом – скорее уж музеем, мне с трудом представлялось, что некто может быть его хозяином и единовластным владельцем.
Я замерла посреди огромной прихожей, вдруг подумав о том, что Дис слишком молод, чтобы являться обладателем всех этих сокровищ. Скорее уж его родители, какие-нибудь владетельные итальянские князья, происходящие из древнего рода и помнящие своих предков едва ли не со времен Гая Юлия Цезаря. Но что они скажут, увидев, кого привел их сын?!
– Не волнуйся, родителей нет, – произнес Дис со странной улыбкой.
Я вздрогнула, хотя могла бы уже привыкнуть к тому, что он, похоже, имеет полный доступ к моим мыслям. И что значит «нет» – они здесь вообще не живут или просто уехали?
Он провел меня через ряд комнат в странное помещение с мозаичным полом и деревянными скамьями, обложенными подушками.
– Здесь все устроено по древнеримскому обычаю. Римляне на пирах не сидели, а именно возлежали. Ты оценишь, насколько это удобно. Устраивайся, а я пока принесу тебе чего-нибудь освежающего.
Я, оставив куртку в прихожей, уже начала мерзнуть в этом странном холодном доме и, опустившись на одну из скамеек, с удовольствием завернулась в лежащий тут же темно-синий пушистый плед. И вправду удобно.
Тут появился Дис и поставил на стоящий передо мной низкий столик металлическое блюдо, на котором стоял бокал воды и лежал разломанный на четыре части гранат. Это был удивительно крупный плод, с светло-бурой, местами потрескавшейся кожицей и темно-вишневыми, крупными зернами, через сочную мякоть которых едва просвечивала косточка.
Я осторожно взяла четвертинку граната. Вся обстановка навевала мысли об античности.
– После того как бог подземного царства Аид похитил Персефону, он дал ей съесть несколько гранатовых зернышек, чтобы она не забыла царство смерти и вернулась к нему, – задумчиво процитировала я и, подняв голову, встретилась со взглядом Диса.
Его глаза были мрачны и настойчивы. Я почувствовала себя неуютно, словно исходящие из них невидимые лучи пронизывали меня насквозь, не оставляя в душе ни единой потаенной частички.
– А ты бы съела гранат, зная, что после этого навсегда останешься со мной, в моем царстве? – спросил Дис, и я не заметила на его губах ни тени улыбки.
– Я…
Я смотрела в его глаза, чувствуя, что меня тянет к нему, словно магнитом. Мое сердце разрывалось от любви, и в то же время мне было страшно. Любит ли он меня? Дорожит ли мной? Дис ни разу не сказал мне об этом, да я и не требовала, готовая щедро одаривать его своей любовью, думая, что одной большой любви с избытком хватит на двоих. Но так ли это? Холод пронзил меня с головы до ног. Что же это со мной происходит! Опять игра воображения? Выходит, римский климат вреден для меня, если у меня с головой вдруг начались такие проблемы. Да полно, конечно, Дис шутит – немногие умеют шутить вот так, с непроницаемым выражением лица. Возможно, он даже ждет, что я испугаюсь. Не на ту напал!
– Конечно, – широко улыбнулась я. – Ради тебя я готова на все! Даже съесть этот гранат!
Я набрала целую ладонь темных, как капельки драконьей крови, зерен и разом положила их в рот.
– Ну вот. Теперь тебе уже никуда не деться, – Дис подошел ко мне, и его губы прижались к моим – обжигающе-властно.
Мы уже целовались с ним, гуляя по городу, но этот поцелуй словно выжег на мне клеймо. Я не понимала, что происходит. Мне хотелось быть как можно ближе к Дису и в то же время оказаться как можно дальше от него.
– Пойдем, тебе нужно переодеться, – Дис, помогая подняться с ложа, подал мне руку. Она была холодной, словно мрамор, и твердой, как гранит.
Я поднялась со скамейки, чувствуя, что еще сильнее замерзла. Помню, перед Новым годом мы с девчонками полдня провели на катке. Пришли заснеженные, промороженные, как сосульки, но с румяными щеками, смеющиеся – и тут же помчались на кухню делать глинтвейн. У Наташки как раз оказался пакет полусухого вина и набор для глинтвейна – с трубочкой корицы, несколькими крупными, пахнущими полузабытым летом изюминками, с ювелирными звездочками гвоздики… Мы пили глинтвейн, от которого слегка кружилась голова, и нам было тепло и весело, хотя за окном крепчал студеный ветер и проносились снежинки, словно спешащие на свидание с землей. Тогда было тепло. А теперь, в Риме, когда за окном цветут розы и спеют, наливаясь соком, ярко-оранжевые круглобокие апельсины, – холодно. Смертельно холодно.