Екатерина Островская. Темница тихого ангела

   – Все правильно: девятнадцать лет назад, ровно через пять лет после тебя, душка.
   Шерон Стоун, улыбаясь, осмотрела быстро Николая и склонилась к уху подруги:
   – Твой молодой человек шикарно выглядит. Скажи, кто его стилист: хочу мужу имидж поменять.
   – Проще поменять мужа.
   – Тоже верно, – согласилась Шерон Стоун, продолжая съедать глазами Торганова.
   Подходили все новые и новые люди. Некоторых Николай узнавал и поражался тому, что они к нему обращаются, как к равному. Подходили, разумеется, не специально для того, чтобы поздравить именно его, а для того лишь, чтобы выразить свое восхищение стоящей рядом с ним актрисе. Джек Николсон, Дженифер Лопес, Бред Питт, Ричард Гир, Стинг, Джон Траволта, Джулия Робертс и многие другие известные ему или просто люди со знакомыми лицами – все имена Торганов не мог вспомнить.
   Скарлетт Йохансон подмигнула ему:
   – Привет. Поздравляю. Как тебе вечеринка?
   Коля заглянул в ее огромное декольте и восхитился:
   – Даже не представлял, что бывает такое!
   Когда наплыв друзей актрисы спал, к ним подошел Стивен Спилберг. Он поцеловал руку звезде, а потом обратился к Николаю:
   – Прости, Ник, у меня к тебе будет предложение. Я давно хочу снять фильм о еврейских погромах в России.
   – О чем? – не понял Торганов.
   – О преследовании и геноциде евреев во время правления последнего царя. Мне бабушка рассказывала кое-что. Она жила в Одессе. Но материала мало. Нужна канва. Нужна история человека на фоне событий. Ты мог бы пойти ко мне в соавторы?
   Николай пожал плечами, а кинозвезда осторожно кольнула его в бок остро заточенным ногтем.
   – Я могу прямо сейчас придумать сюжет, – кивнул Торганов, – тема мною тоже выстраданная. Не знаю, подойдет ли?
   – Слушаю внимательно, – напрягся Спилберг и оглянулся проверить – не подслушивает ли кто.
   Но все вокруг радовались, пили шампанское, мартини, виски, коньяки и водку.
   – Бедный скрипач, одинокий, страшно талантливый, играет в дешевом кабаке для рыбаков, грузчиков, бродяг, профессиональных нищих, воров-карманников, проституток – для всех обиженных жизнью. Все эти люди винят в своих бедах евреев, но еврея Сашку любят безумно, потому что они плачут во время его игры, умывают слезами душу, страдая от жалости ко всему миру. А у скрипача в этом мире только маленькая белая собачка, которая ему всего дороже…
   – Угу, – согласился Спилберг, – а потом он ее утопил. Я где-то читал.
   – Он ее не утопил. Собачку утопил другой герой – глухонемой дворник.
   – Хороший ход с глухонемым, – согласился великий режиссер. – А глухонемой был тоже антисемитом?
   – Вполне вероятно, но только глухонемые вряд ли поддаются на антисемитскую агитацию. А собачку убили во время погрома. На Сашку напала толпа, но скрипача узнали, не стали трогать, только забавы ради вырвали из его рук собачку и ударили головой о булыжную мостовую…
   – Ник, не надо, пожалуйста, – попросила звезда, – а то я заплачу.
   Спилберг обернулся к ней и действительно увидел слезы в глазах красавицы.
   – Прекрасно, – сказал он, – вот что значит талантливый человек! Я покупаю идею! На днях свяжись со мной лично.
   Известный всему миру режиссер достал из кармана золотую визитницу, вынул из нее карточку и протянул Николаю.
   – Только не тяни с этим.
   – Через день у вас будет расширенный синопсис, могу и поэпизодный план представить.
   – Тогда и контракт заключим, – обрадовался Спилберг, – сколько ты хочешь за сценарий? Но только учти, что твоим соавтором стану я сам, а в таком случае буду менять все, что угодно, по своему усмотрению.
   Николай открыл было рот, но звезда опять кольнула его ногтем и тут же спросила режиссера:
   – А какой планируется бюджет?
   Спилберг пожал плечами:
   – Рано пока говорить, но меньше ста миллионов вряд ли. На небольшие деньги шедевр не создать.
   – Я хотел бы получить гонорар в размере полутора процентов от бюджета, – ляпнул Торганов.
   Звезда снова кольнула его в спину.
   – Без учета налогов, разумеется, – объяснил Спилбергу равнодушный к деньгам Торганов и добавил: – И полпроцента доходов от проката.
   Звезда погладила Колю по спине, а Спилберг прищурился:
   – Вполне приемлемо. Послезавтра свяжись со мной, договоримся о встрече. Подпишем контракт, половину гонорара получишь в качестве аванса.
   Николай почувствовал, как похолодела спина, поднял голову и увидел, что за ним наблюдают.
   – Увидимся через день, – сказал он и протянул руку режиссеру, которым восхищался всю жизнь.

Глава четвертая

   Не только дураки, но и многие умные люди мечтают прославиться. Проснуться в обнимку с удачей надеется большинство людей. Проснуться в обнимку с кинозвездой мечтает каждый мужчина.
   Коля Торганов почувствовал, как что-то щекочет ему ноздри, и открыл глаза. Мишел лежала на его груди и обнимала его. Ее волосы разметались на половину кровати и касались Колиного лица. Именно волосы, пахнущие ароматом вечерних цветов, и щекотали ноздри. Хотелось чихнуть, но Николай сдержался. «Боже, – подумал он, – неужели я не сплю?» Вспомнил вчерашний вечер, церемонию вручения наград, все, что за этим последовало, вспомнил ночь и невероятную страсть Мишел. В случившееся невозможно было поверить, но это произошло. Все, что казалось невероятным, о чем он не мог даже мечтать, случилось не с кем-то, а именно с ним. Еще вчера он и представить не мог, что окажется в постели с этой женщиной, а теперь может погладить ее волосы или поцеловать голое плечо, сказать то, что обычно говорят близким людям…
   В конце восьмидесятых, когда мать и ее новый муж ушли из дома, обещав вернуться поздно, Коля перерыл полку с видеокассетами, нашел ту самую, которую накануне мать взяла у подруги. Прогнав сына в его комнату, она осталась наслаждаться фильмом наедине с человеком, внезапно вошедшим в ее жизнь. Новый муж был младше Ирины Витальевны на пять лет, он приехал из Риги, был немногословен и, кроме прочих достоинств, обладал званием мастера спорта по настольному теннису.
   Фильм, который Коля с нетерпением хотел посмотреть, оказался недублированным гангстерским боевиком. Коля, хоть и занимался ежедневно с матерью изучением английского, понимал не все. Но содержание уже не интересовало его: драки, перестрелки, взлетающие на воздух взорванные автомобили – все ушло на второй план. Он уселся на пол перед самым экраном, во все глаза смотрел на главную героиню, дрожа от ее красоты, и сердце сжимало предчувствие чего-то запретного и сладостного.
   Тогда ему было двенадцать, и он еще не понимал ничего, но уже ощущал прелесть экранной девушки каждой клеточкой своего тела.
   В том старом боевике молодая длинноногая красавица заходила в бассейн медленно, словно специально демонстрируя только ему одному свое прекрасное тело, оглянулась и улыбнулась смущенно, прося простить за откровенность. Коля задохнулся тогда, нажал на кнопку стоп-кадра, чтобы сохранить эту улыбку навсегда.
   А теперь та же девушка, изменившаяся, но все равно прекрасная, лежит с ним в одной постели в номере лос-анджелесского отеля «Плаза». За исполнение роли в том старом фильме она была номинирована на «Оскар», потом ее еще трижды выдвигали на получение награды американской киноакадемии, и фильмы уже были серьезные, и играла она несравненно лучше, но награды получали другие. Только теперь сбылась ее мечта. Два одинаковых голых человечка, обтянутых золотой кожей, стоят теперь на столе в номере отеля между букетом цветов и недопитой бутылкой виски.
   Мишел проснулась, а может, не спала уже давно, и теперь она едва коснулась губами его груди и прошептала:
   – Я пойду в душ, а ты закажи шампанское.
   Она присела на постели, потянулась, выгнув худенькую спинку, – Коля смотрел на ее маленькие позвонки, змейкой убегающие к пояснице, испытывал нежность к ней и восхищение тем, что происходит сейчас, тем, что происходило ночью, и тем, что ждет впереди. Мишел встала с кровати, подняла валяющуюся на полу бриллиантовую цепь, шагнула к столу и положила цепь рядом с бутылкой виски.
   – Хорошо, что не потеряла: я ее у ювелира напрокат взяла – вещь застрахована, конечно, но все равно крику было бы много.
   Она обернулась к Николаю и, не улыбаясь, посмотрела на него, словно проверяя его реакцию или ожидая каких-то слов.
   – Я закажу шампанское, – сказал он, продолжая разглядывать Мишел.
   Конечно, она была великолепна, она по-прежнему звезда, хотя и помятая немного, потускневшая, без того блеска в глазах, что поразил Колю в детстве. По-прежнему желанная и обожаемая, как и тогда в далеком советском прошлом. От нее пахнет цветами, она грациозна и женственна. Ночью она шептала что-то ему на ухо, кричала слова любви, царапала ему спину острыми ногтями и плакала от страсти. Ночью от нее пахло виски, и она походила на обычную женщину, на обычную, но которую не встретишь никогда.
   – Спасибо тебе за «Оскара», – сказала Мишел, заходя в ванную комнату.
   Через пять минут в номер принесли две бутылки «Дом Периньон», Николай взял бокалы и пошел к Мишел. Они сидели в ванне, утопая в стогу пахнущей левкоями пены, пили шампанское и болтали о всяких пустяках.
   – Я думаю, что Спилберг удивился, – улыбнулась звезда, – вот так запросто рассказать ему о том, о чем он много думал, но не знал, как все это выразить в кино. А ты сразу, не раздумывая ни секунды, выдал сюжет.
   – Я всего лишь пересказал ему рассказ Александра Куприна.
   – Это неважно! Важно то, что ты завтра подпишешь с ним контракт на два миллиона долларов. Сумма может оказаться и большей.
   – И это неважно. Важно, что ты – рядом со мной, – шепнул ей на ухо Николай.
   Мишел хихикнула и отстранилась.
   – Айвен Торганофф – твой родственник? – спросила она, сделав глоток из бокала.
   – Кто? – не понял Николай.
   – Русский писатель. Я читала его книгу. Вчера целый вечер мучилась, пыталась вспомнить название и только сейчас вспомнила. «Весенняя вода», кажется.
   – А-а, Иван Тургенев, – догадался Николай и соврал: – Родственник, но дальний – двоюродный прапрадедушка.
   Потом они перебрались в номер и, лежа в постели, посмотрели в новостях краткий репортаж о вчерашней церемонии, в котором показали их двоих и назвали самой красивой парой вечера.
   Затем они долго разговаривали о новом проекте Спилберга, и Мишел попросила написать роль для нее.
   – Уже! – ответил Николай и показал на свою грудь. – Ты в моем сердце, и твоя роль всегда главная.
   – И кем ты меня видишь?
   – Содержательницей публичного дома, которая более всего боится, что ее дочки-гимназистки узнают, каким образом мать зарабатывает на жизнь и на их учебу.
   – Если бы мне это предложил Спилберг, я плеснула ему в рожу шампанское, а тебе не буду. Я согласна.
   Она внимательно посмотрела на Торганова, и он снова наклонился к ее лицу.
   – Я люблю тебя.
   – Мне сорок четыре года, – с расстановкой произнесла Мишел.
   – Я люблю тебя, – снова соврал он.
   – Если бы тебе что-то было нужно от меня, я бы не поверила, но это ты нужен мне.
   – Придется поверить.
   Звезда потрясла головой и прошептала:
   – Мне сорок четыре года… Сволочная жизнь – она так быстро проходит!
 
   До вечера они оставались в номере. Потом собрались уходить. Николай спрятал своего «Оскара» за пазуху, а Мишел – в сумочку, предварительно вынув оттуда темные очки и черную шелковую косынку, под которой спрятала волосы. В сумочку улеглись бриллиантовая цепь и серьги. Теперь она почти ничем не отличалась от других женщин.
   – Будем расходиться поодиночке? – спросил Торганов.
   – Нас вряд ли узнают. А если и узнают, мне это не повредит, ведь и ты теперь тоже звезда.
   Но кто-то из служащих отеля, судя по всему, сдал их. Когда они вышли из лифта и направились к выходу, засверкали вспышки цифровых камер, со всех сторон бросились папарацци. Каждый что-то кричал, стараясь обратить на себя внимание, рассчитывая, что хоть один из звездной парочки обернется в его сторону и снимок получится более презентабельным.
   – Как долго длится ваша связь?
   – Миссис Майлз, говорят, что Стивен Спилберг предложил вам роль?
   – Мистер Торганов, правда, что ваш отец кадровый офицер КГБ?
   – Миссис Майлз, ваш муж знает о вашем романе с Торгановым?
   Они пробились сквозь эту толпу молча. Николай открыл дверь такси, пропустив Мишел в машину. Блицы продолжали сверкать. Торганов хотел и сам сесть в машину, но Мишел отстранила его:
   – Я поеду одна. Прощай. Спасибо за все. Ты очень добрый.
   Дверь закрылась, такси рвануло с места. Николай махнул рукой, подзывая другую машину. А папарацци продолжали его фотографировать.
   – Мистер Торганов, вы собираетесь сделать миссис Майлз предложение?
   – Да пошли вы все, – ответил Николай по-русски.

Глава пятая

   Ранним утром Торганова разбудил телефонный звонок.
   – Поздравляю, – сказала Ирина Витальевна, – честно говоря, не ожидала. То есть… Конечно, я всегда в тебя верила: недаром столько в тебя вложила и душевных сил, и денег, разумеется. На том свете мне зачтется.
   – Ты туда уже собралась? – притворно удивился Николай.
   – А кто знает, Коленька, сколько ему отпущено? Утром человек радуется жизни, а приходит вечер – и нет человека.
   – Тебе только пятьдесят два.
   – Уже пятьдесят два.
   Ирина Витальевна вздохнула в трубку и продолжила:
   – Теперь, чтобы просто быть здоровым, надо быть богатым человеком. Обычная операция стоит нынче бешеных денег.
   – А разве у тебя нет страховки? Или ты говоришь о пластической операции? Если нужны деньги, я могу одолжить.
   – Спасибо, не откажусь. Но я не за этим звоню.
   Мать неожиданно перешла на шепот:
   – Коленька, во всех газетах помещены фотографии, на которых ты и Мишел Майлз. У тебя с ней серьезно?
   – Мы работаем над новым проектом.
   – Тебе Спилберг заказал сценарий? Так значит, вот о чем вы с ним беседовали на банкете.
   Потом позвонила бывшая жена. Джозефина с болью в голосе сообщила, что понимает, ради кого он отверг ее чувство, и пообещала, что Мишел Майлз обязательно бросит его, как бросала всех своих любовников, которым он, несчастный Торганофф, и в подметки не годится.
   Следом пробился соученик по университету. С ним Николай играл в бейсбольной команде, и от него девять лет не было ни слуху, ни духу.
   – Поздравляю с «Оскаром», старик. У меня тоже все неплохо: своя адвокатская контора. Но все работа, работа, а жизнь-то проходит, люди теряют друг друга. Давай как-нибудь встретимся. Можно у тебя посидеть. Я женат, но приеду один. Кстати, у Мишел есть подружка?
   Пришлось отключить телефон, а в душе он думал, в какой прекрасной стране живет: не успел поговорить с известным режиссером, как все уже считают, что у него с ним совместный проект – впрочем, это недалеко от истины. Не успел тайком переспать с кинозвездой, а вся страна ему уже завидует. Теперь его отношения с Мишел – достояние общественности, и это обстоятельство не радовало и не удручало его. Торганов размышлял спокойно, словно уже давным-давно жил подобной жизнью. Теперь каждый шаг надо делать осмысленно, потому что любой поступок может стать пищей для обсуждения людьми незнакомыми, мнение которых ему безразлично, но пересуды и домыслы прессы могут создать нежелательный имидж, а значит, повредить работе.
   Николай спускался в дребезжащем лифте. В кабине, кроме него, находились две соседки по дому, с которыми он иногда здоровался, две негритянки – молодая и старая. Обе рассматривали его с одинаковым нескрываемым интересом, словно у него была расстегнута ширинка. Он чувствовал на себе их взгляды, даже когда вышел из дому. И потом, когда ехал в вагоне подземки, на него оглядывались какие-то пятнадцатилетние девочки со школьными рюкзачками за спиной.
   «Это просто мания, – решил он, – вряд ли меня узнают. Может быть, я просто привлекательный мужчина, но теперь придется прятаться от всех случайных взглядов, меньше бывать в общественных местах, контролировать каждый свой поступок и каждое слово».
   Телефон в кармане тренькал, не переставая, Николай уже не отвечал на звонки, но, когда вышел из метро, все же поднес аппаратик к уху и услышал срывающийся от негодования незнакомый голос:
   – Ну, ты, урод! Если я узнаю, что ты бегаешь за мисс Майлз, то я тебе знаешь что оторву… Она – моя! Ты понимаешь это, русская сволочь? Еще раз подойдешь к ней…
   Человек, набравший его номер, был явно невменяемым. Но взбесило Торганова другое: откуда все эти люди знают номер его мобильника? Надо срочно поменять номер, а заодно и подыскать другую квартиру. Если все-таки состоится контракт со Спилбергом, то денег должно хватить на покупку собственной или даже на домик в пригороде – в хорошем районе, где живут люди, не интересующиеся подробностями частной жизни соседей. Только вот где найти таких нелюбопытных людей?
   Снова зазвонил телефон.
   – Не бросай трубку, урод, когда я с тобой разговариваю. Убирайся назад в свою Россию и живи там! А если я узнаю…
   – Спасибо за совет, – спокойно ответил Торганов, – я воспользуюсь им всенепременно.
   Странно было услышать здравую мысль от сумасшедшего. Но все же Николай удивился больше своему ответу – случайному, может быть, но неожиданно отозвавшемуся в сердце.
 
   Переговоры со Спилбергом прошли быстро. Они обсудили сюжет будущего фильма. Стивен со страстью воспринял образ глухонемого дворника.
   – Ты представляешь, Ник, как это можно обыграть: глухонемой русский антисемит в исполнении Николсона дружит с талантливым еврейским скрипачом, которого сыграет Хофманн! Один не слышит музыки, а другой не понимает ничего из его мычанья. А если представить, что дворник – гей! А? Жаль только, что парочка этих актеров своими гонорарами съест весь бюджет фильма. Хотя под их имена можно любые деньги найти, а потом такие сборы на прокате сделать!
   – В сценарии и для Мишел найдется характерный персонаж, – подсказал режиссеру Торганов.
   – Ага, – скривился Спилберг, – ты еще предложи на какую-нибудь роль своего друга Шварценеггера! Получится, что вся съемочная группа состоит из оскаровских лауреатов. Кстати, а ведь это так и есть…
   – Просто, кроме нее, никто не сможет это сыграть. Уличная проститутка, защищаясь, убивает богатого клиента – сексуального маньяка, на деньги из его кошелька открывает заведение…
   Торганов вдруг понял, что несет несусветную чушь, замолчал, но великий режиссер смотрел на него внимательно. И тоже молчал.
   – Может, ты и прав, Ник, – наконец произнес Спилберг, – Шварценеггера можно пригласить на роль главаря погромщиков. Приклеим ему бороду…
 
   Окна новой квартиры выходили на Центральный парк. Квартирка была небольшая, арендная плата высокая, но Торганов мог себе это позволить. Мечта о собственном домике в пригороде отошла на второй план, но в том, что она осуществится, Николай не сомневался. Не было сомнений и в том, что настало время, когда все его мечты будут осуществляться – главное, мечтать о чем-то реальном, а не о заведомо несбыточном, вроде полета на Луну на собственном «Шаттле».
   Мишел не звонила, он ей тоже. Газетчики и папарацци вдруг очень кстати забыли о нем. Ничто не мешало работе над сценарием.
   В доме, куда переселился Торганов, проживали люди солидные: в основном офисные служащие и адвокаты. В друзья или в знакомые они не набивались. Встречаясь в подъезде или в лифте, коротко кивали Николаю и теряли к нему всякий интерес. Телефон молчал, и это почти радовало. Личной жизни не было никакой. Лишь однажды он позвонил бывшей знакомой, с которой встречался недолгое время после того, как расстался с Джозефиной, и пригласил ее в ресторан. Она согласилась на встречу сразу.
   Когда они познакомились, девушке было двадцать лет, она пыталась таскать Ника на дискотеки, но ему не нравились ни громкая музыка, ни бьющее по глазам мелькание лазерных лучей, ни запах марихуаны в туалете, ни вспотевшая от нескончаемых танцев собственная спина. Не нравилось все это, может быть, оттого, что на развлечения у него не было тогда денег. А девушка не представляла своей жизни без тусовок. Она была высокой, тонкой и грациозной, прекрасно танцевала и обольстительно улыбалась. Светлокожая мулатка, она носила мини-юбки и работала секретаршей в каком-то банке. Ночи с нею изматывали Торганова, впрочем, и его подругу тоже. Но все равно она каждое утро вскакивала ровно в семь, неслась в душ, а он в это время готовил кофе и тосты на двоих. Потом они завтракали, целовались у двери и на лестничной площадке в ожидании медленно ползущей скрипучей кабины лифта, мулатка исчезала, а он, вернувшись в постель, чтобы еще часок поспать, обнаруживал под своей подушкой ее трусики.
   Теперь они встретились в тихом ресторане. На столиках горели свечи, а шаги официантов приглушали ковры. Чернокожий музыкант, сидя перед сверкающим белым роялем, негромко наигрывал Гершвина, а в воздухе висел аромат индийских благовоний.
   Она вошла в зал в дорогом коктейльном платье, коротком и плотно обтягивающем стройное тело. Она почти не изменилась, но, когда Николай бросил взгляд на ее грудь, тут же объяснила:
   – Силикон. Муж попросил.
   – Ты замужем?
   Вопрос прозвучал нелепо: она сама только что сказала о муже. Но Торганов хотел узнать совсем иное – только растерялся немного. Она была прежней, несмотря на силиконовую грудь и мелированные волосы, раскиданные по плечам разновеликими прядями.
   Она кивнула, и пряди эффектно сверкнули.
   – За своим бывшим боссом. Мы с ним сразу поженились после того, как я с тобой рассталась. Я встречалась с вами параллельно.
   – Хорошо, что не перпендикулярно, – попробовал пошутить Николай.
   Почему-то стало вдруг неприятно от того, что несколько лет назад его девушка спала еще и со своим боссом.
   – А будущий муж был в курсе наших отношений?
   – Естественно. Я ведь врать не люблю, честно ему все рассказывала. Говорила, что у меня есть еще парень. Только он бедный. А когда ушла от тебя, босс сказал: «Баста!» Он ведь итальянец. Его семья была против нашего брака, но он им объяснил, что я тоже католичка. Он был вдовцом, и у него две дочери от первого брака. Но теперь они обе замужем.
   – Муж намного старше тебя?
   – На тридцать лет.
   – Ты по-прежнему работаешь у него в офисе?
   – Нет, конечно. Он мне клуб купил. На свое имя, разумеется. Но там я управляю. Очень хорошая музыка, танцовщицы прекрасные. Если хочешь, познакомлю с девушками, может, выберешь какую-нибудь. Они все симпатичные и танцуют замечательно. Ты теперь знаменитость, так что можешь позволить себе красивую любовницу. Хотя что я говорю, ведь у тебя Мишел Майлз!
   Они проговорили почти час, что-то съели и выпили по паре бокалов «Шато Петрюсс» девяносто первого года, а потом бывшая подруга спросила:
   – Ты далеко живешь?
   И тут же, не дожидаясь ответа, предложила:
   – Поехали к тебе!
   А он кивнул в ответ.
   Поехали на такси, хотя пешком идти было не более десяти минут. Но она спешила.
   Она даже квартиру не стала осматривать, войдя внутрь, сразу спросила: «Где спальня?» – и тут же стянула через голову коктейльное платье.
   Николай, снимая ботинки, крикнул:
   – А как же твой муж?
   – А зачем ему знать? – донеслось из спальни. – Это раньше я была честной, теперь-то поумнела.
   Через полчаса она, откинувшись на спинку кровати и поставив на живот Торганова пепельницу, курила, разглядывая комнату и французские офорты на стенах.
   – Мишел Майлз тоже была в этой кровати?
   – Здесь ее не было, – ответил Николай, – да между нами и нет ничего.
   – Это ваши дела, – махнула рукой мулатка, отгоняя сигаретный дым от лица. – Сейчас продолжим, но у меня к тебе одна просьба.
   Она погасила сигарету, раздавив о край пепельницы, сняла ее с торгановского живота и поставила на тумбочку.
   – Милый, напиши для меня роль в своем сценарии! Хочу в кино сняться. Роль любая, могу раздеться: я без комплексов. Раньше маленькой груди стыдилась, а теперь у меня во какая! Посмотри!
   Николай посмотрел, но не вдохновился.
   – В другой раз, может быть, в том сценарии, над которым я сейчас работаю, роли для тебя быть не может: действие происходит в России сто лет назад.
   – Скажи, что ты просто не хочешь!
   – Да и на роли утверждает не автор сценария, а режиссер.
   – Я и с ним договорюсь.
   – Вряд ли. Спилберг не любит, когда на него давят.
   Бывшая подруга встала с кровати.
   – Тогда я пойду.
   – Не забудь трусики, – напомнил Николай.
   – Не забуду. Теперь я ношу трусики не дешевле пятисот баксов. С фианитами и натуральными серебряными нитями. Деликатная ручная стирка.
   Она оделась в коридоре, где валялось на полу ее платье. Покрутилась перед зеркалом, потом подставила для поцелуя щеку и перед тем, как удалиться, вздохнула:
   – Не думала, что ты мне откажешь. Милый, а ты случайно не расист?
 
   Сценарий он сдал. Спилберг, прочитав, позвонил и сообщил, что ему понравилось, но придется немного доработать и кое-что переделать. Но все он сделает сам.
   – Ты не против, – спросил Стивен, – если мы введем в эпизод девушку-мулатку? Меня тут познакомили с одной – очень грациозна!
   – Делай, что хочешь. Только сто лет назад в одесских публичных домах не было грациозных негритянок! Там в Одессе до сих пор любят толстых с огромной и, учти, не силиконовой грудью.